Отжимание старой губки

Стив сидел позади всех, очень далеко, почти за дверью. Его большие белые руки были сложены на огромном, свисающем животе, бейсболку он плотно натянул на голову. Он был по-настоящему большим и имел свою точку зрения на происходящее.

Он не смотрел на меня, замкнувшись в своем раздражении. Я представил, каким он был в старые времена, о которых я был так наслышан, — когда люди любили свою работу и были горды своей компанией, достойным местом в обществе, семейной атмосферой в коллективе. Но теперь все было ие гак. Совсем не так. Теперь он хотел лишь рассчитаться с «ними» — сделать как можно меньше и получить как можно больше. «Получить хоть клок шерсти с паршивой овцы» — таков был его последний акт воздаяния после тридцати двух лет того, что в компании называется службой. «Будь уверен, — говорил он, — я возьму все, что только смогу, и насолю им хотя бы этим. И буду брать, пока могу, — они это заслужили, и этого еще мало за все их пакости. Да, да, они должны мне гораздо больше за их ложь все эти годы».

Стив, по крайней мере по его собственному мнению, был надежным и добросовестным работником, он выкладывался «но полной программе» почти каждый день в течение тридцати двух лет. Он работал правильно — так, как научился от отца и от других.

Возмущение Стива, конечно, нельзя назвать необоснованным, однако кто мог бы помочь ему? Определенно не менеджеры. Они всегда прячутся за целым рядом других менеджеров и не работают с людьми, а думают лишь о своей карьере. И Стив попался в ловушку. Как и многие другие, он стал чувствовать себя втиснутым в *гуждые ему рамки нашей американской погони за выгодой. От природы Стив — сердечный человек, но в сегодняшнем мире производственных отношений он утратил присущее ему добродушие.

Угрюмый и несгибаемый, он выжил в корпоративной культуре, защищающей в первую очередь интересы тех, кто наверху, и в последнюю очередь тех, кто внизу, и смотрел на мир сурово, укрепив линию обороны агрессивным поведением. Он так закостенел в своей ненависти к менеджменту, что фактически стал хрупким и беззащитным. Однако, прячась за потребностью в порядке и стабильности, такие люди, как Стив, никогда не признают своей уязвимости. Вместо этого они продолжают разжигать гнев, направляемый на собирательный образ «их».

Я проводил однодневный семинар по коммуникации. Стив был одним из приблизительно шести тысяч человек, которые должны были освоить эту программу в ближайшие четыре месяца. Это была часть многоэтапной и многолетней работы по закрытию огромных коммуникативных брешей между верхним и нижним эшелонами компании. Начатая по инициативе высшего руководства и призванная начать некий процесс оздоровления, эта часть программы предназначалась для членов профсоюза работников силовых сетей.

Наша команда состояла из десяти человек обоих полов и разных национальностей. Каждую неделю мы собирались и обсуждали возможности более эффективной работы, лучшего взаимодействия с сердитыми слушателями и позитивного влияния на них. Приблизительно на половине пути у пас появились первые результаты наблюдений, имевшие политическое значение. Трудность работы постоянно определялась одним показателем — сколько на занятии присутствовало «бейсболок». Фасоны и размеры могли отличаться, но обладатели головных уборов были похожи: сильные белые мужчины старшего поколения с сердитым взглядом и скрещенными на груди руками. Мы всегда знали, что день пройдет относительно легко, если хотя бы одну треть слушателей будут составлять цветные или женщины. Но в последние дни их было очень мало, и стало понятно, что предстоит схватка.

Большинство рабочих, с которыми мне приходилось общаться, полностью разделяют мнение о том, что частную жизнь можно отделить от работы. «Без проблем! — говорил Стив. — Выходишь за дверь под конец рабочего дня и оставляешь все позади. И так каждый день. Я именно так и поступаю». Однако переключение внимания, временное забывание о работе и разделение жизни на две части нельзя считать оптимальным положением дел. Хотя многие люди умеют жить именно так, но это не несет им внутреннего удовлетворения. Соблазнившись гарантиями медицинской страховки и пенсии, многие, покинув работу, мысленно остаются с пей и фактически прозябают весь остаток жизни. Попавшись на тот же самый крючок, Стив укрепился во мнении, что, ведя в настоящее время ненавистный ему образ жизни, он защищает свое будущее.

Стива преследовало чувство, что его притесняют.

Подлинная глубокая потребность Стива заключалась как раз в интересной для него работе, которая наделяла бы смыслом его жизнь. В компании, куда он устроился тридцать два года назад, все держалось на человеческих взаимоотношениях. Теперь все основывалось на власти. Раньше его желанием было выполнять качественно свою работу, теперь — «как бы поменьше сделать и побольше получить». Раньше он был счастлив, теперь нет. Разумеется, его чувства были вполне обоснованны, но что с того? Выбор в пользу личной целостности происходит в состоянии душевного спокойствия, однако Стив был так переполнен раздражением, что об этом и не думал.

После занятия я отвел Стива в сторону и спросил, не хотел бы он прийти на частную беседу. Он ответил, что «вреда от этого не будет». Когда мы встретились, я спросил его, считает ли он сам, что компания его обидела. Он ответил кивком, подтвердив очевидное. Я объяснил ему, как такие эмоции сохраняются в мышцах, внутренних органах и влияют на все тело, которое становится живым выражением его отношения к жизни, и после этого спросил, желает ли он носить все это с собой до конца своих дней. Глядя мимо меня с отвращением, он отрицательно покачал головой.

Я не знал, сколько Стив готов меня слушать, поэтому спросил, хочет ли он продолжить беседу. Его лицо смягчилось, и он кивнул утвердительно. Я сказал ему, что в моем представлении он является очень сильным и энергичным человеком, живущим под тяжким бременем.

Пока я говорил все это, Стив смотрел прямо и немного демонстративно. Затем вдруг ему стало трудно дышать, я замолчал, и пауза сильно затянулась. С ним явно что-то происходило. Мне было неловко. Наконец, он со слезами на глазах посмотрел прямо на меня и сказал очень тихо: «О’кей, босс, как же мне это сделать?»

После долгой паузы я ответил: «Наверное, это самый мужественный вопрос, который ты задал за очень долгое время». Он опустил глаза и сказал: «Может быть, и так». Я продолжил разговор и сказал ему, что существует особый метод личностного развития под названием «глубокая работа», которым ему придется воспользоваться. Глубокая работа позволяет достичь новых уровней жизнеспособности благодаря рассмотрению себя в глубинном ракурсе. Она действительно очень эффективно способствует личному росту и внутренней зрелости, но для этого требуется обучение, отличающееся от традиционного, и значительные усилия.

Затем я медленно сказал, тщательно выговаривая каждое слово: «Глубокая работа стимулирует принятие старых разочарований и обид и затем освобождает от них. Глубокая работа означает, что ты ие остаешься с одним и тем же ответом на все случаи жизни. Она требует более широкого взгляда на свое будущее. И этот взгляд должен поддерживаться определенной тренировкой для усвоения новых моделей поведения. В результате ты придешь к другому пониманию смелости, и тогда ты действительно освободишься от прошлого».

На этом месте его большое тело затрепетало, лицо зарумянилось, но он смотрел па меня прямо и твердо.

Первым этапом нашего совместного пути было создание основы для работы. Я заставлял Стива отвечать на следующие вопросы: «Какова наша общая цель? Почему мы занимаемся этим? Каково твое подлинное устремление на данном жизненном этапе?» Основываясь на его ответах, мы сформулировали те цели, которых он действительно хотел достичь, и я точно знал, что если он хорошо постарается, то сможет этого добиться. В итоге Стив увидел новую перспективу в жизни — увидеть будущее, к которому он мог с энтузиазмом стремиться, а не просто терпеть и ждать. Постепенно он становился таким человеком, каким хотел быть. Я попросил его как можно лучше представить себя живущим именно той жизнью, которую он желал всем сердцем. Эта перспектива требовала от пего неких новых действий — не просто понимания чего-то нового. Мы приступили к работе над жизненным контекстом, который был необходим для развития его целеустремленности и реализации его намерений.

Сам Стив относил себя к типу «охотников и рыбаков», настоящих мужчин. Стремясь поддержать этот образ, он за многие годы развил привычку противостоять любому давлению и попыткам — как ему казалось — манипулировать им. Естественно, когда я пытался давать советы относительно тех вещей, которые ему не удавались, он сразу же повышал голос, занимал оборонительную позицию и воспринимал все в штыки. Сочетания таких реакций и его огромных габаритов обычно было более чем достаточно, чтобы оттолкнуть от него людей. Чем больше я указывал на это, тем обидчивее он становился, однако, возрастала и его способность отдавать отчет в своих действиях. Я не просил его менять поведение — только следить за ним. В ответ на каждую его эмоциональную реакцию я просто спрашивал, осознает ли он ее и действительно ли желает быть таким. Таким образом, он смог сознательно выбирать, как именно он хотел бы отвечать на мои вопросы. Каждый раз, когда он сопротивлялся, я поощрял этот выбор, просто указывая на то, что конкретно он делает.

Время шло, и я отметил все способы, которые он применял, сопротивляясь восприятию новой информации. Мы увидели, что эта привычка связана с гораздо более широким кругом проблем в его жизни, и стало ясно, что она проникла в саму основу его взаимоотношений с собственным телом. Фактически она стала влиять на его реакции касательно всех и вся. Осознав этот факт и его последствия, он понемногу становился более открытым и менее мнительным.

Одной из основных проблем, которую требовалось затронуть в нашей работе, был его избыточный вес. Мы сочли его фактором содействия его эмоциональным защитным слоям. Я сказал ему, что эти слои естественным образом исчезнут, если он глубже прочувствует себя, будет говорить честнее и слушать других более заинтересованно. Я объяснил ему, что, когда эти изолирующие его слон начнут пропадать, это может заставить его почувствовать себя уязвимым и незащищенным. Я продолжал: «Отвергавшиеся и подавлявшиеся ранее эмоции выйдут на поверхность. Хитрость заключается в том, чтобы не бежать от них, а пойти им навстречу с намерением почерпнуть нечто новое». Для этого нужна такая смелость, какой у Стива до сих пор не было. В ситуациях, когда необходима внешняя суровость и физическая сила, он мог выглядеть весьма внушительно, но глубокая работа требовала, чтобы он прочувствовал мягкую сторону своей натуры, ту болезненную часть, которая давно загрубела и покрылась коркой, но только снаружи.

Наша работа строилась па упражнениях, которые должны были развить его умственные, физические, эмоциональные и духовные способности. Это потребовало двух недель ежедневных занятий по десять- двенадцать часов в день, включавших медитацию, тренировки в гимнастическом зале, глубокую эмоциональную релаксацию и пешие походы в горы. Ключевым моментом всей тренировки была непосредственная работа с его телом, направленная на высвобождение глубоко застывшего в нем бессознательного опыта.

Мы говорили о том, как тело человека естественным образом аккумулирует и отображает его опыт. Иными словами, опыт человека усваивается и закрепляется в физическом теле. Специалист в данном вопросе способен видеть это в позе и движении тела, в дыхании и общем внешнем состоянии любого из нас. Я называю это зафиксированной телом позицией, подразумевая, что привычный для кого-либо настрой или некий стабильный опыт со временем фиксируется в самом облике человека.

Чтобы углубить это понимание, я попросил Стива встать перед большим зеркалом, отражавшим его в полный рост, и рассмотреть человека, которого он там видит, а затем попытаться понять, какая внутренняя позиция зафиксирована его телом. Поначалу он чувствовал себя очень неудобно и не мог сделать то, что ог него требовалось. Однако, постояв подольше, он преодолел смущение и смог обсуждать то, что видел. Пока он стоял перед зеркалом, я спрашивал: «Что пытается ощутить это тело? Чего это тело пытается не ощущать? Где в нем собрана вся сила? Где силы наоборот нет? К чему должен побуждать этот облик? Что ие имеет с ним ничего общего?»

В другой раз я велел ему сесть, расслабить ноги и предложил представить, какими должны быть очертания его тела, чтобы эго уменьшало взволнованность. То есть какая физическая форма тела способствовала бы отсутствию волнения. После своего обычного «Я не знаю, босс. Я тебе за это плачу», он описал физический облик, очень близкий к его собственному.

Стив был человеком практического ума, и хотя это упражнение с зеркалом требовало определенного усилия, его пленила возможность научиться видеть все эти качества в других людях. Он хотел знать больше о том, что я вижу, как я вижу и какая теория лежит в основе данного подхода. Я ответил, что лучше всего будет не обсуждать теорию, а испытать все на себе.

Я предложил ему лечь па спину и расслабиться в удобной позе, а сам сел рядом. Затем попросил его просто спокойно лежать и говорить о любых своих ощущениях. Сначала было необходимо миновать стадию его обычных шуток о том, что процесс окажется болезненным либо будет носить сексуальный характер. Я понимал, что ему дискомфортно. Лежать расслабленно на спине в присутствии постороннего в обществе не принято, и человек, скорее всего, должен чувствовать себя при этом довольно непривычно. В некотором смысле это положение требовало от нас с ним перехода на новый уровень взаимного доверия. Когда он начал понемногу расслабляться, я попросил его погрузиться ниже уровня его мыслей и рассказать мне, какие ощущения присутствуют в его теле. Где он их видит? Как бы он их охарактеризовал?

Чувствует ли он какие-то пути, по которым ощущения идут от одного места к другому?

Когда у него получилось спокойно фиксировать свои ощущения, мы двинулись к следующему, более глубокому уровню осознанности. Когда он открыл глаза, я попросил его снять очки и следовать за мной глазами. Я поместил пален приблизительно в двенадцати-четырнадцати дюймах от его лица и попросил следить за его передвижением, а затем стал медленно перемещать его в разных направлениях — маленькими кругами, большими кругами, восьмерками, ближе и дальше, медленнее и быстрее. Через минуту-лругую я попросил его закрыть глаза и рассказать мне о своих ощущениях.

Сказав, что чувствует себя расслабленно, как будто дома наедине с собой, ои опять захотел узнать о теории, лежащей в основе нашей работы. Я объяснил, что, снимая напряжение с глаз, он расслабляется сам. Взгляд наших глаз неотделим от нас самих в целом, и способ видения мира по большей части усвоен как навык, а не заложен генетически. Люди адаптируют визуальные модели восприятия и реагируют на них напряжением всего тела. Я сказал: «Давай посмотрим, почувствуешь ли ты, откуда все возникает. Попытайся слушать меня не просто понимая слова умом, но изнутри своего тела».

Затем, медленно выговаривая каждую фразу и разделяя их паузами, я продолжил: «Глаза являются частью системы восприятия действительности. Это врата мозга, контролирующего центральную нервную систему. То, как ты видишь, одновременно и отражает состояние твоей нервной системы, и влияет на нее. Спокойствие или напряжение в твоем взгляде отражает то, что ты переживаешь, и то, как ты интерпретируешь происходящее вокруг. В совокупности эти интерпретации составляют мироощущение, душевное состояние и внутреннюю позицию, которые фиксируются в теле, сознании и эмоциях».

Мы снова начали с расслабления в лежачем положении. Я знал, что на этом этапе процесс должен продвигаться медленно, и на каждом шагу Стиву будет хотеться понять теорию, которой мы руководствуемся. Разумеется, это был его способ контролирования ситуации и поддержания уверенности в том, что его переживания ие слишком далеки от привычных. Меня это устраивало, и мы продолжали добродушно подшучивать над тем, что в конце концов ему придется отключиться от теории и просто испытать все на себе.

На следующем этапе мы работали с дыханием. Глубокое дыхание с напряжением порождает волнение во всем теле и выводит наружу подавлявшиеся эмоции. Кроме того, когда дыхание притягивается к определенной части тела, это влечет ее новое ощущение и осознание, а также может помочь понять, где волнение или восприятие блокировано. Я предложил Стиву дышать определенным образом до тех нор, пока это не станет затруднительно. Затем он должен был немного отдохнуть и снова поддерживать такое дыхание. В результате многократного повторения данного упражнения энергия, или «заряженность», в его теле начала постепенно возрастать. С каждой паузой его тело все более заряжалось энергией, и тогда я либо мягко прикасался к той части его тела, где, как я знал, было напряжение, либо массировал его мышцы, либо слегка шлепал по тому месту, где чувствовалось онемение или скованность.

На каждом этапе он погружался в себя все глубже и глубже. Ему казалось, что он чувствует себя изнутри так, как никогда раньше не чувствовал, и плывет по волнам таких ощущений, каких не испытывал никогда. Это и поражало его, и выбивало из колеи обыденности — по крайней мере, мне так казалось. Временами ему требовалось открыть глаза и посидеть несколько секунд, просто чтобы вернуть чувство реальности и собраться с мыслями.

Один раз он посмотрел мне в глаза более открыто, чем когда-либо раньше, и сказал, что чувствует себя «хорошо», но «немного странно», и как будто я «смотрю внутрь него» глубже, чем когда-либо. Я ответил, что странность, вероятно, заключается в том, что он чувствует себя более открытым, чем обычно. И я рассказал ему про облачение в броню, про то, что он подобен моллюску в раковине. Такую защиту демонстрировали многие места его тела. Облачение в броню действует как маска, скрывающая повреждения, болезненные ощущения и силы. При прикосновении к телу всплывают его скрытые под маской воспоминания. Это может вызвать ураган эмоций, длительное время прятавшихся и ожидавших выхода. Выходя на поверхность, эти чувства рассказывают о прошлых переживаниях.

В случае Стива эти переживания были связаны с ранним этапом его работы в компании, когда он был новичком и тяжелым трудом хотел показать людям, что способен выполнять свои обязанности хорошо. Он рассказывал мне историю за историей о том, как часто люди задевали его нелицеприятными высказываниями, но он не показывал им своей обиды. Шаг за шагом он освобождался от болезненных воспоминаний о том, как его обманывали те, па которых, казалось, можно положиться. В то время у него не было ни навыков общения, ни налаженных отношений с товарищами по работе, и ему приходилось жить с постоянным чувством недоверия, которое охлаждало и без того прохладные отношения. Позднее у нас со Стивом состоялась долгая беседа о том, что все эти воспоминания сохранялись не только в его сознании, но и в каждой клетке его тела и что нам удалось высвободить их именно благодаря специальному дыханию и особым прикосновениям, а не только с помощью методов психологии. Я говорил, что, когда освобождается тело, а не только сознание, у человека возрастают способности играть новые роли в жизни, не просто думая по-другому, но совершая другие, новые действия.

Одной из важных материальных задач для Стива было «опустошить кишки», то есть сократить размер его живота. Плоский живот был предметом его особого желания относительно внешнего вида. Однако я считал, что он добьется гораздо большего, если сосредоточится не на этом, а на внутренней силе, и предложил специальную программу физических упражнений. Он согласился после некоторых убеждений и, к моему удивлению, стал заниматься вполне регулярно. За месяцы занятий он достиг значительного облегчения болей в спине, снятия напряжения шеи и других положительных результатов.

Как-то раз Стива взбесило одно мое высказывание. Я извинился, по, проанализировав вместе его реакцию, мы сошлись на том, что она была явно неадекватной. Она была предсказуемым следствием накопленного за многие годы гнева — того самого, что я заметил на первой нашей встрече на семинаре по коммуникации. С этого момента мы занялись тем, что вымещали энергию его гнева на тяжелом мешке. Это были продолжительные и утомительные сеансы, па которых Стив снова и снова лупил битой тяжелый мешок с соответствующими звуками и словами. Я поощрял его по-настоящему погружаться в этот процесс, даже когда у него не оставалось сил. С каждым разом он выкладывался все больше, хотя и уставал, и именно тогда ему удавалось избавиться от давней боли. В результате он смог простить себя, достигнуть состояния релаксации и умиротворения. Каждый раз, когда я говорил, что пришло время сеанса с тяжелым мешком, первой его реакцией было: «О, ист. Хватит этого!» Когда сеанс начинался, он входил во вкус и агрессивно, не сдерживая себя, бил мешок. Я постоянно напоминал ему, что смысл процесса заключался в том, чтобы безопасным образом высвободить негативную энергию и достичь глубин его переживаний.

Однажды он сказал: «Эй, босс, это ведь как выжимать старую губку, а? Чтобы она затем смогла напитаться чем-то новым». Такие люди, как Стив, стареют преждевременно, потому что они прекращают расти и только упрямо следуют своим старым привычкам, которые не привносят подлинной живости в систему их тела-сознания. Мы говорили о том, что одним из важнейших условий здоровья является способность благодаря определенным действиям (таким как битье тяжелого мешка) «опустошать» себя, чтобы высвободить застарелые мысли и эмоции. Иначе система тела-сознания терпит перегрузки и ее работа тормозится. Но после опустошения она естественным образом очищается и восстанавливается. Именно на этом этапе необходимы тренировки.

Тренировки позволяют заложить основу новых, позитивных вариантов существования. Для любых сознательных перемен в жизни, особенно таких значительных, какие пытался осуществить Стив, необходимы ежедневные упражнения, которые сделают процесс роста последовательным и продолжительным. С самого начала я говорил Стиву, что независимо от того, насколько хорошо или плохо у него получается выполнять упражнения, тренировки должны быть регулярными, поскольку это фундамент для создания того нового человека, которым он собирался стать.

Наибольшие затруднения Стив испытывал с практикой медитации. Ои подозрительно относился ко «всякого рода спиритизму» и пошутил,

что я пытаюсь «обратить его этим промыванием мозгов в какую-то сектантскую веру». Когда он говорил это, я понял, что и он вполне серьезен. Я просто спросил, чего он хочет от жизни и продвигаемся ли мы к этому в нашей работе. Мы сошлись на том, что под «прогрессом» следует понимать развитие способности быть независимой уникальной личностью. Подлинный прогресс предполагал, что с каждым новым шагом Стив, но его собственной оценке, достигал устойчивых результатов, и в первую очередь это означало большую сосредоточенность, расслабленность, честность и меньшее неприятие действительности с его стороны. Это стало критерием эффективности нашей работы.

Мы шутили над тем, как тяжелая, серьезная сторона его облика уступала место естественной легкости, и чем более углублялся этот процесс, тем искреннее был наш смех. Когда мы со Стивом впервые встретились, он упрямо всему сопротивлялся. Теперь это постепенно сошло на нет. Стив в его собственных глазах стал более простодушным, смешливым и менее усталым. В течение года он слой за слоем избавлялся от того, что мы называли «лишним багажом» — от негативных мыслей, чувств и избыточного веса. В некоторые дни он чувствовал себя великолепно, в другие — наоборот, но независимо от этого он постоянно придерживался фундаментальной практики, предполагающей способность честно оценить текущее положение дел и продолжать работу.

Мы каждую неделю обсуждали по телефону его жизнь, состояние духа и взаимоотношения с людьми. У него было чувство, что за один год он разобрался во всем, что накопилось за много лет. В определенный момент Стив рассказал о том, как изменилось его ощущение цели в жизни, насколько усилилась внутренняя энергия и как друзья стали замечать, что он гораздо лучше выглядит. Он шутил, что просто стал хорошо играть в гольф, но я знал, как на самом деле он гордится своими успехами.

Иногда Стив мог пасть духом — обычно из-за новых неприятных переживаний. Каждый раз, когда такое случалось, он хотел, чтобы ему напомнили, «почему это того стоит». Тогда я снова спрашивал, что действительно имеет значение в его жизни, и снова все сводилось к семье, радости жизни, наличию в ней цели и позитивным отношениям с близкими ему людьми. Ясность этих простых желаний побуждала его не бросать тренировки. Чем ближе он подходил к этим истинам, тем легче становилось его бремя, тем больше у него появлялось жизненных сил и тем дальше ему удавалось продвинуться в достижении целей.

Каждый человек хочет просыпаться утром и чувствовать удовлетворение от того, кем он является, кем ему удалось стать. Стив не отличался в этом отношении от других — за одним исключением: когда мы впервые с ним встретились, он думал, что следует скрывать собственные темные стороны. Но, как он убедился, это не работает. Тогда Стив сумел изменить направление и насильно увести себя к новому будущему от того дурного, что было в его прошлом. И чем лучше ему это удавалось, гем больше у него становилось сил для настоящего и для людей, живущих в этом настоящем.

Однажды, когда наш курс занятий подходил к концу, он сказал: «Знаете, босс, когда я впервые пришел к вам, я думал, что совсем безнадежен, и вы собираетесь меня исправить. Но вы не исправили меня. Вы показали мне совершенно новый способ существования. Я не могу сказать, что эта жизнь легче, но она уж точно намного веселее». Жизиь бросила этому человеку вызов, как бросает она вызов каждому из нас. Разница в том, что сейчас Стива все больше вдохновляет то, что он открывает в себе.