Изображение эмоций во всей их сложности

Поначалу написанное мной походило на монологи-протоколы гигантского глаза. У персонажей не было внутренней жизни и собственных эмоций. Даже повествующий от первого лица рассказчик, которого часто вводят, чтобы раскрыть хитросплетения сюжета, был для меня лишь странствующим и наблюдающим глазом.

Помню, когда я была ребенком, могла кататься иа лыжах целый день, не обращая внимания на замерзшие пальцы на ногах. Я не желала идти домой до тех пор, пока меня не уводили практически силой. Когда мама стаскивала с меня ботинки, я плакала, а потом опускала замерзшие ноги в теплую воду в ванной. Ужасные острые иглы — намного больнее холода — впивались тогда в мои ступни. Обучение тому, как чувствовать свое тело, было похоже на эти.

Я привыкла дышать поверхностно. Мой тренер по соматической практике потратил месяцы на то, чтобы научить меня дышать полной грудью. В детстве, испытывая те или иные страхи, я приучила себя сдерживать дыхание. И я продолжала его сдерживать много лет спустя. Мое тело оформилось в соответствии с этой привычкой — грудь была впалой, в ней постоянно ощущалась зажатость. Необходимо было заново научить двигаться все мои мускулы и сухожилия вокруг ребер — это был мучительный, долгий процесс.

Но когда я начала вдыхать больше воздуха, мускулы стали мягче, так же оттаяли и мои ощущения. Когда тело начало пробуждаться, мое творчество достигло большей глубины, характеры стали рельефнее, подробнее, эмоциональнее и сложнее. Я интуитивно смогла представить, что должна ощущать девочка, которая уже скоро станет женщиной: легкий поток воздуха, как при расстегивании молнии, движется но моей спине вниз к тому, что называется женской сущностью. Я смогла описать сложное физическое ощущение: уже присутствовала нежность, берущая начало в моем горле, начало таинства. Я знала, как переживается горе: все болит, как будто удалили все сосуды и заменили их меньшими венами и артериями, так что кровь, эта пульсирующая жидкость, выдавливается из невозможно узких отверстий.