§ 2 Полемика о социальном государстве в современной науке.
Проблема определения сущности и специфики социального государства занимает важное место в современной политологической литературе60. Важную роль в этой полемике играет концепция американского политолога Г арольда Виленски. Социальное государство он понимает как гарантированные правительством минимальные стандарты доходов, питания, здоровья, жилья и образования, предоставляемые каждому гражданину как его право, но не в качестве жеста благотворительности. Его формированию, по мнению учёного, предшествовал экономический рост в государстве, опосредованный демографическими изменениями. Увеличение продолжительности жизни, результатом которого стало появление большого числа людей преклонного возраста, потребовало от государства выделять значительные денежные средства на их содержание.61 Концепция английского политолога Р. Титмусса отличается тем, что он первым осуществил дифференциацию социальных государств, выделив три идеальных типа: маргинальный (англо-саксонские страны); промышленного достижения (Центральная Европа) и институциональный (Великобритания и страны Скандинавии). Исследование датчанина Ё. Эспинг-Андерсена, изложенное в книге «Три мира благоденствия капитализма» (1990), строилось на рассмотрении восемнадцати наиболее развитых по состоянию на 1980-е гг. демократий. Их анализ и последующая классификация производились по трём критериям: наличие универсалистского статуса гражданина, наличие соглашений между институтами семьи, государства и рынка и степень декоммодификации. Под последним Ё. Эспинг-Андерсен понимал не просто замещение принципа рыночного распределения товаров, а отделение жизненных возможностей человека от его способности оплатить их продажей своего труда на рынке или, иначе говоря, появления у него социальных прав, данных по наличию гражданства страны, а не по оценке его деятельности.62 С учётом изложенных позиций, исследователь группирует социальные государства следующим образом: либеральные (рыночно ориентированные); консервативно-корпоративистские и социально-демократические. Либеральные государства благосостояния, которыми в основном являются англо-американские страны, рассматривают своих граждан как субъектов рынка. Поэтому именно там они получают свои социальные блага, например, через обращение в частные страховые компании. Такая социальная политика основана на проверке людей на нуждаемость и скромных по своему объёму социальных пособиях. Консервативно-корпоративистский тип социального государства, называемый также христианско-демократическим, восходит к идеям Л. Штейна. Такое государство по своему смыслу антилиберально и заинтересовано в поддержке иерархического общественного порядка. Социальные права граждан обширны, однако их права и привилегии опираются на класс и социальный статус, а перераспределение социальных благ незначительно. Роль христианских демократов в развитии данного типа социального государства сводится к отказу от примата рынка и отстаиванию принципа субсидиарности, в ходе которого именно семья приобретает преимущество в социальном обеспечении. Основной акцент в политике делается на перераспределение средств, достаточных для покрытия недостатка доходов мужчины-кормильца. Социальные услуги, способствующие женской занятости и обеспечению рабочих мест для женщин, весьма скромны. Типичным представителем данного типа государства благосостояния является Германия и ряд других стран континентальной Европы (Австрия, Франция, Нидерланды, Бельгия). Социал-демократическое государство благосостояния представляет собой модель общества, характеризующуюся экстенсивными социальными правами и второстепенной ролью частного социального обеспечения. Здесь социальные права более универсальны, нежели корпоративны. Они подчёркивают равенство гражданства, а не сохранение статусных различий, как в консервативно-корпоративистском типе. Социальной поддержкой государства охвачены все граждане независимо от своего пола и возраста. Книга датского ученого представляет собой фундаментальное исследование государства благосостояния, которая стала предпосылкой других классификаций социальных государств. Из них можно выделить концепции таких авторов, как О. Кангас (1994), Ч. Раджин (1994), С. Петруцелло (1999). Из наиболее интересных последних работ следует назвать концепцию Антона Хемерийка. В статье «Самотрансформация европейских социальных моделей» (2002) он предлагает классифицировать государства благосостояния по показателям занятости, интенсивности услуг, уровню доходного неравенства и, наконец, по структурам налогообложения. Согласно этим категориям, существует три разновидности государства благосостояния: «нордическая» (северная), англосаксонская и континентально-европейская модели.63 Для первой, «нордической» характерны: наличие, основанных на гражданстве универсальных прав; щедрые коэффициенты замещения в трансфертных программах; общее финансирование доходов; шедрое снабжение социальными услугами, не ограничивающееся здравоохранением и образованием; активная семейная политика, поощряющая гендерное равенство и вхождение женщин на рынок труда; от низкого (Дания) до высокого (Швеция) уровень охраны труда с акцентом на активную политику и создание учебных программ на рынке труда; корпоративные трудовые отношения с централизованным уровнем ведения переговоров и сильными профсоюзами. В англосаксонской модели социального государства, по его мнению, существует уклон в сторону основанных на социальных потребностях прав, низкого коэффициента замещения в трансфертных программах, общего финансирования доходов, неразвитости общественных (государственных) социальных услуг за пределами здравоохранения и образования, недостаточной семейной политики, низкого уровня охраны труда с отсутствием активной политики на рынке труда, несогласованных трудовых отношений с умеренно сильными профсоюзами, ведения децентрализованных переговоров по вопросам установления заработной платы. Наконец, существует континентально-европейская модель, сложившаяся под влиянием этатистской, корпоративистской и семейной традиций. В государствах данного типа страхование привязано к занятости и является профессионально дифференцированным. Здесь также наблюдается крайне неравномерный уровень замещения в трансфертных программах, объединяющий высокие пенсии с порой очень умеренной поддержкой в остальных видах социального страхования (например, пособие по безработице); скромный уровень общественных социальных услуг за пределами здравоохранения и образования, зачастую зависимый от частных пожертвований; пассивная семейная политика с акцентом на наличие мужчины-кормильца; высокий уровень охраны труда, который защищает мужчину-кормильца, в сочетании с пассивной политикой на рынке труда, но комплексной системой профессионального образования и обучения; сильное социальное партнёрство и скоординированные индустриальные отношения с преобладанием отраслевых переговоров о заработной плате. Может показаться, что изучение феномена социального государства зарубежными учёными сводится только к определению и анализу его различных видов, а вся полемика основана на противостоянии конкурирующих типологизаций. В действительности отношение к социальному государству менялось соответственно обстановке в мире. В конце XX столетия, например, учёные распространили свои интересы и на изучение других его аспектов, перейдя от вопросов расширения социального государства также к проблеме его регресса в условиях открытой экономики и глобализации64. Известный канадский политолог, доктор Джон Майлз, выделяет следующие направления научной дискуссии о социальном государстве: политические партии и институты; эластичность государств благосостояния; глобализация, постиндустриализм и гендерный вопрос.65 Пол Пирсон, американский политолог из Калифорнийского университета, - один из тех исследователей, которые занимаются современным состоянием социального государства. Своё понимание текущих изменений социального государства Пирсон оценивает с точки зрения разграничения расширения его социальных программ и их сокращения. Исследователь говорит о том, что это два разных процесса, не поддающихся одним и тем же правилам. Тому есть, утверждает Пирсон, следующие объяснения. Во-первых, политические цели создателей политики разнятся, а во-вторых, произошли заметные изменения в самой социальной политике. В исследовании «Новая политика государства благосостояния» он раскрывает эти суждения. Таким образом, по поводу первого аргумента он заключает, что экспансия государства всеобщего благосостояния основывалась на принятии популярных решений и законов, в то время как сокращение, напротив, требовало непопулярных среди избирателей мер. При этом политические шаги в условиях свёртывания социальных программ подстраиваются политиками под электорально привлекательные предложения. В этом смысле правительства должны быть убеждены в отсутствии рисков после реализации непопулярных политических мер. «Радикальные сокращения, - пишет П. Пирсон, - могут облегчаться, когда правительства убеждены, что они имеют сильные позиции, чтобы поглотить электоральные последствия непопулярных решений».66 Что касается второго аргумента Пирсона, то здесь автор настаивает на том, что созревание государства благосостояния фундаментально трансформировало политику заинтересованных групп. «Группы бенефициариев социальных программ, - замечает Пирсон, - не строили социальное государство, но социальное государство сильно повлияло на развитие этих групп».67 Если на ранних этапах практической реализации социального государства их деятельность ассоциировалась с политическими партиями, то в настоящем они являются самостоятельными политическими акторами. Пирсон в данном случае хочет подчеркнуть возрастающую роль различных общественных движений, некоммерческих организаций в формировании социальной политики. Несмотря на то, что современное социальное государство испытывает давление со стороны замедленных темпов производительности, расширения правительственных обязательств, демографических сдвигов и трансформации домохозяйственных структур, оно, тем не менее, не исчезло как политический феномен. Напротив, для американского политолога оно вышло на новый этап развития - «вызрело». И в этом новом обличии его характеристики связываются автором с смещением акцентов со стороны значительных государственных трат на социальные услуги в пользу более широкого участия групп интересов, некоммерческих общественных организаций в предоставлении населению соответствующих услуг. Хотя очевидно разнообразие иностранных исследовательских работ, однако зарубежные авторы обращают внимание преимущественно на практическую сторону функционирования социального государства, а не на разработку его общей теории. Примером этого может служить, в частности, исследования Ё. Эспинг-Андерсена и А. Хемерийка, которые определяли государство благосостояния по уровню общественно-экономического развития в той или иной стране. У П. Пирсона также прослеживается данная тенденция, но в связи с анализом причин регресса социального государства. Примечательна в этом смысле статья Дж. Вейт-Уилсона «Государство благосостояния: проблема в самом понятии» (2000), где её автор открыть дискуссию о специфике государства благоденствия и ответить на вопрос «правильно ли называть государством благосостояния государство, не гарантирующее достаточный уровень благосостояния бедным?».68 При этом он не стремился дать точное определение социального государства, но хотел выделить общие основания его идентификации. «Тот факт, - пишет Вейт- Уилсон, - что не были выявлены существенные различия между государствами благосостояния и неблагосостояния, - не просто банальная детская болезнь науки, а серьёзная научная и нравственная провинность, а также семантическая проблема...».69 В этой связи Вейт-Уилсон акцентирует внимание на отсутствие в науке общепринятого определения государства благосостояния, и указывает на наличие целой «индустрии реализации государства благосостояния». Однако вся эта «индустрия» характеризуется, по его мнению, поверхностным отношением к государству благосостояния и к определению его природы и размытостью содержания данного термина. Из-за чего невозможно провести дифференциацию: между всеми современными индустриальными государствами и государствами благосостояния; между государствами благосостояния, проявляющими себя лучше или хуже в вопросах благотворительности; между государствами, обеспечивающими определённый уровень благосостояния для всех своих жителей, и теми государствами, которые делают это только по отношению к отдельным категориям своих граждан и, наконец, существует «различие между государственными институтами, коренящимися в национальной культуре, ценностях и процедурах и эфемерной активностью недолговечных и сменяющихся правительств». Вейт-Уилсон также пишет о злоупотреблении данным термином, и, в частности, недоумение у него вызывает, что Ё. Эспинг-Андерсен, хотя и призывает к идентификации государства благосостояния, но сам при этом её не осуществляет. Следует отметить, что дискуссия о социальном государстве затрагивает две принципиальные дискуссионные проблемы. Во-первых, проблему определения субъекта, ответственного за реализацию социального обеспечения, в данном случае выбор происходит между государством и правительством. Во-вторых, существует также и проблема определения самого содержания понятия социального государства. «Часть проблем возникает,-пишет Дж. Вейт-Уилсон,-из-за того, что некоторые авторы не объясняют, какой проект имеют ввиду, занимаясь концепцией “государства благосостояния.”... Противоречия авторов во многом объясняется их, по- видимому, бессознательной реализацией несопоставимых проектов в рамках 71 несовместимых дискурсов». Но, возможен ли подход, позволяющий определить общий смысл государства благосостояния? Отвечая на вопрос, политолог обращается к трудам Р. Титмусса, Дороти Уэддерберн и Эйса Бриггса. Ему близки «консенсусные» взгляды двух последних авторов, которые сходятся в том, что в социальном государстве благосостояние обеспечено каждому лишь на минимальном реальном уровне-как превентивными, так и корректирующими мерами. Их «консенсусный» подход отталкивается от широты охвата обеспечения социальными благами в виде либо минимальных реальных доходов, либо высокого стандарта обеспечения для всех. Вейт-Уилсон даёт своё понимание феномена социального государства в связи с анализом критерия «включённости бедных», их интегрированности в общество и требования облегчения страданий именно этих категорий граждан. Этот аргумент дополняется также пониманием элементарной 70 71 необходимости в определении того, как и насколько граждане выигрывают от смягчения социального неравенства в государстве. Вейт-Уилсон характеризует роль государства в данном процессе: «...в целом верным критерием государства благосостояния могли бы стать взятые на себя государствами обязательства соблюдать MIS (минимальный уровень доходов), который построен на принципах социальной интегрированности жителей и их участия в общественной жизни, и который воплощается в жизнь посредством комплекса социальных программ». Но следует признать, что исследование ученого скорее ставят проблему, но её во многом не решают, и в статье Вейт-Уилсона присутствуют противоречия по проблеме социального государства. Интерес вызывает анализ английским исследователем А. Хамлин термина «велферизм» в связи с понятием государства благосостояния. По его мнению, данный термин возник в концепции утилитаризма И. Бентама, Дж. С. Милля и Г. Сиджвика и отражает понимание справедливости как достижения наибольшего счастья наибольшего числа людей; утилитаризм опирается на три ценности: польза, счастье и гедонизм. Однако изначально речь шла о благополучии отдельной личности, и только с появлением кейнсианства понятие благосостояние-квинтэссенции утилитаризма начало использоваться при характеристике положения всего общества. А. Хамлин замечает, что «велферизм», делая упор на этику благополучия всех индивидов, идейно близок концепции социального государства. Взаимосвязанные дебаты о понятии благосостояния и обсуждение концепции государства благосостояния ставят несколько вопросов. Во-первых, вопрос о том, насколько та или иная идея благосостояния соответствует идеалу социального государства. Во-вторых, какова роль идеи благосостояния для обоснования социального государства. Наконец, какова взаимосвязь между 72 73 идеей благосостояния и идеей социального равенства в дебатах о социальном 74 государстве. И здесь возникают трудности с ответами на данные вопросы. С одной стороны, понятие «велферизма» крайне размыто и в значительной степени зависит от интерпретации понятия индивидуального благосостояния. С другой стороны, эта тема, подобно дискурсу о социальном государстве, требует доработок, прежде чем её можно связать с обсуждением определения государства благосостояния. «Я подозреваю, - пишет А. Хамлин, - что в этом есть значительный недостаток дебатов сторонников и противников государства благосостояния по вопросу «велферизма»».74 75 76 Таким образом, можно утверждать, что до сих пор у зарубежных исследователей нет ясного понимания самого феномена социального государства. Наконец, несомненно, важной в контексте обсуждаемой темы является статья Андерса Юханссона «Анализ шведской модели», переведённая на русский язык в 1995 г. Он рассматривает шведскую модель в связи с политикой шведского правительства, деятельностью шведских профсоюзов и экономической ситуацией в стране и в мире. И различает два этапа формирования шведской модели: с конца Х1Х до конца второй мировой войны (период силы и легитимизации) и второй: после второй мировой войны (период политики результатов и распределения). А. Юханссон подчеркивает, что на первом этапе «Швеция была далека от динамичной и ориентированной на экономический рост политики компромисса. Основные политико-силовые и политико-распределительные силы для этого отсутствовали, и в отличие от других стран Швеция оставалась страной забастовок и локаутов».'^Противостояние рабочего класса и работодателей, сопровождающееся потерями для обеих сторон, а также к угрозе дестабилизации государства, привело к осознанию совпадающих интересов: «Эти совпадающие интересы не то же самое, что «дух взаимопонимания» и «консенсус»...Все три сферы власти исходили, прежде всего, из своих собственных интересов». Эта политика компромисса не была безоговорочной, но базировалась на «молчаливом соглашении» между правительством, профсоюзами и работодателями. По его мнению, шведская модель содержит типичные системные черты: 1. Регулирование и разделение власти на рынке труда; 2. Совпадающие интересы и молчаливое соглашение; 3. Нейтрализация проблемы безработицы и противоречий между «инсайдерами» и «аутсайдерами» на рынке труда и в обществе ; Из приведённого заметно, что концепция шведского ученого тяготеет к экономическому пониманию сути шведской модели, а идейнополитологические исторические аспекты её формирования им рассмотрены значительно меньше. Отечественные учёные также анализировали феномен социального государства. Так согласно Л. Н. Кочетковой сложность понимания социального государства обусловлена как ошибочным отождествлением такого государства с системой социального обеспечения, так и преимущественным вниманием к нормативно-правовой стороне социальных прав и гарантий. «Только социально-философский подход, - пишет она, - позволяет на высоком уровне абстракции и обобщения, не ограничиваясь феноменологическими описаниями отдельных проявлений, выявить истоки, смысл и перспективы социального государства». Она делает следующие выводы. Во-первых, государство, если оно хочет избежать классовых конфликтов, само заинтересовано в обеспечении достойных условий жизни для низших классов, и поэтому берёт на себя именно обязательство в отношении социального обеспечения. Именно обязанность государства заботиться о человеке, а не сама забота составляет главное, принципиальное 77 78 79 отличие социального государства от всякого другого. Из нормативнообязательственной характеристики вырастает юридическая форма такого государства, поскольку все его обязательства имеют правовой вид и гарантируют решение социальных проблем отдельного человека. При этом такое государство не уничтожает классовую структуру, а лишь расширяет социальную мобильность, тем самым, снимая остроту классовых противоречий. Во-вторых, социальное государство стремится к обеспечению социальной стабильности. В итоге исследователь даёт определение государства благосостояния как исторической демократической инновации эпохи индустриального капитализма, ставящей своей целью сохранение политической стабильности и поэтому признающей всевозможные социальные права с одновременным обеспечением социальной мобильности для разрешения классовых противоречий. С. В. Калашников рассматривает этапы развития социального государства. И выделяет четыре этапа социальной политики в государстве, предвосхищающих появление государства всеобщего благосостояния. Первый этап - стихийной благотворительности - характеризуется множественностью субъектов социальной политики. Второй этап - борьбы общества против нищеты, который сопровождается серьезными социальными конфликтами. В это время с одной стороны, происходит развитие общественной благотворительности, расширение её сфер приложения, а, с другой, государственный аппарат, используя административные рычаги, начинает бороться с нищетой и социальным неблагополучием. На третьем этапе государство берёт на себя определённую ответственность за социальную политику, но при этом во многом лишь содействует в проведении социальной политики институтам личной и 80 81 общественной благотворительности, местным властям, обществам взаимопомощи. Наконец, на последнем этапе государство берёт на себя всю ответственность за создание достойных условий жизни людей. Это и есть социальное государство, которое по С. В. Калашникову имеет следующие 82 признаки. -доступность социальной поддержки для всех членов общества; - правовая природа социальной политики; - наличие системы бюджетных выплат на цели социальной политики; - наличие государственных структур социальной защиты, социального обеспечения и занятости; - принятие государством ответственности за обеспечения достойного уровня благосостояния своих граждан. В развитии современного социального государства российский учёный выделяет следующие этапы: 1. Социалистический (с 70-х годов XIX века до 30-х годов ХХ века) период, когда социальная поддержка распространялась на членов общества. 2. Правовое социальное государство (с 30-х до 40-х годов XX века). На данном этапе происходило формирование социальной нормативно - правовой базы вместе с переходом выполнения базовых социальных функций от общественных институтов к государству 3. Государство социальных услуг (1940 - 1960-е гг. XX века). Для него характерно осуществление государством своих социальных программ. Государство переходит от пассивной к активной социальной политике. 4. Государство всеобщего благосостояния с начала 1960-х до середины 1980-х гг. Социальное государство, имеющее патерналистский характер, достигло высшей стадии своего развития 82 5. Кризис классической модели социального государства в Швеции 1980-1990 гг. Время упадка государства благосостояния в связи с новой экономической реальностью и глобализацией. 6. Либеральное социальное государство (с середины 1990-х годов и по настоящее время). На данном этапе происходит отказ от патерналистской роли государства и осуществляется переориентация на политику экономии в социальной сфере, усиливается социальная ответственность бизнеса. С.В. Калашников различает четыре сменяющие друг друга государства: первичное социальное государство; государство социальных услуг; государство всеобщего благоденствия и либеральное социальное государство. Очевидно, что данный подход во многом противоречит взглядам Эспинг-Андерсена, у которого либеральный тип социального государства развивается вместе с государством всеобщего благосостояния. Представляется обоснованной точка зрения авторов книги «Политическая система стран Скандинавии и Финляндии» о специфике скандинавской, шведской модели. «Степень институционализации социального дела государства, его заботы о широких слоях населения является, таким образом, решающим, главным критерием при определении особенностей скандинавского общества и экономики, всего государства в целом». В этой концепции представлены институциональные стороны формирования социального государства в Швеции: изменения в государственном управлении экономикой, система планирования, изменения в социальном законодательстве, корпоративизм и др. Е.П. Борзова и И.И. Бурдукова отмечают, что сам термин «шведская модель» появляется в 1965 г. после принятия жилищной программы, осуществленной за десять лет и решившей проблему дефицита жилья, «с 83 этого времени стали говорить о шведском государстве, заботящемся о своих гражданах». Принимая во внимание высказанную точку зрения, необходимо отметить, что существуют также социокультурные и идейные предпосылки шведской модели как стадии формирования социального государства. Без их учета трудно понять происхождение шведской модели. Н.В. Кузнецов отмечает, что в Северной Европе «понятие «человек» употребимо именно в качестве абстрактной категории, которая является критерием эффективности управления социально-экономическим процессом. Политическая ситуация не только прогнозируема, но и управляема при знании предпочтений и готовности к определённым действиям людей» . При этом главным элементом политической системы в странах Северной Европы считается государство. Человек как гражданин является объектом властвования государства, но и само государство может предстать объектом властных действий гражданина. Согласно Н.В. Кузнецову основными характеристиками политической культуры скандинавского корпоративного человека являются рационализм и прагматизм, коренящиеся в протестантизме; подчиненность нормам и предписаниям; сплоченность и чувство единения, подкрепленные этническим единством Северной Европы; уверенность каждого в достижимость собственных целей благодаря включенности в какую-либо корпорацию; склонность к общению и поиску компромиссных решений социально-экономических и политических проблем; традиционная ориентированность на социал-демократические ценности.84 85 86 В заключение можно заметить, что в понимании социального государства выражены различные черты: идеология социального государства эволюционировала от социал-консервативной концепции Л. Штейна до современной концепции неолиберального социального государства. При этом большинство исследований зарубежных авторов посвящено проблеме типологизации государства благосостояния (Р. Титмусс, Ё. Эспинг-Андерсен, А. Хемерийк, С.В. Калашников). Большое внимание в этих трудах уделяется и анализу конкретной социальной политики таких государств, а также кризису социального государства в условиях глобализации. Вместе с тем в меньшей степени обращается внимание на идейно-теоретические основания генезиса и формирования данного типа государства. Следует отметить, что в двадцатом веке появились два главных типа социальных государств: консервативно-бисмарковский и либеральный. Для первого характерна жесткая регламентация государством взаимоотношений между рабочими и работодателями, где работодатели принимают обязательную форму страхования рабочих по болезни, увечья на рабочем месте и безработице, и по старости. Для либерального же типа социального государства характерно то, что все социальные меры по защите рабочих не являлись обязательными. Социальное государство в Швеции, восприняв идеи консервативного социального государства Л.Штейна, Бисмарка, а также некоторые элементы либерального государства, включила в эту концепцию и социал-демократические идеи. В этой связи указываются следующие характеристики либерального социал-демократического государства благоденствия: проведение политики стабилизации экономики, перераспределение доходов, проведение антимонопольной политики, осуществление действенных мер по созданию общественных услуг. Политика Швеции, её экономические достижения и социальная стабильность во многом связаны с деятельностью Социал-демократической рабочей партии. Разработанная ею и реализованная на практике программа «Дома для народа», «шведская модель» или государство всеобщего благосостояния, трансформировала аграрное в прошлом шведское общество в высокотехнологичное государство, где благополучие человека поддерживается «от колыбели и до старости». Этот процесс трансформации не был простым, а власть социал-демократов никогда не была бесспорной, и им приходилось искать поддержки у либералов и аграриев, противодействовать экономическим кризисам. В конце 1970-х годов они уступили руководство либеральным партиям. Тем не менее, в период более чем пятидесятилетнего социал-демократического правления можно наблюдать устойчивое развитие модели «Дома для народа». Идеи социального переустройства, изменившие мышление и образ жизни шведов, не были отброшены и после того, как Швеция вступила на путь неолиберализма. Таким образом, социальное государство в Швеции является целостной системой, которое создавалось на основе творческой и практической переработки целого комплекса политических идей, приспособленного к социокультурным условиям развития Швеции. Во многом данные черты представлены именно в «шведской модели», рассмотрению которой и посвящена следующая глава работы.