§1.2. Компоненты политики идентичности

идентичности. Описанный ранее механизм формирования политики идентичности схож с механизмом «изобретения традиции» . Под изобретенной традицией Э.

~ ~ 132

сознании верований, систем ценностей и правил поведения» .

Политика идентичности включает в себя деятельность по изобретению традиций всех трех типов. Политические элиты должны не только сформировать представление о существующей общности в установленных границах, но и обеспечить легитимность властных институтов, а также распространение общих для всех членов сообщества ценностей. Другими словами, деятельность политических элит по изобретению традиций включает в себя два из описанных в предыдущем параграфе элемента идентичности: когнитивный и аффективный. В данном диссертационном исследовании речь идет, в первую очередь, о политических сообществах. В науке наиболее изученным типом политических сообществ является нация. Поэтому для описания элементов политики идентичности мы во многом будем опираться на исследования наций и национализма. Однако сделанные выводы релевантны и для других типов политических сообществ, в том числе, и региональных. ^{[130] [131] [132]}

Анализ исследовательской литературы позволил выделить четыре основных направления политики идентичности:

1.

2. ритуализация принадлежности к сообществу;

3. формирование представлений о «мы-сообществе»;

4. установление границ «свой» - «чужой».

(1) Символизация пространства

Одним из главных элементов политики идентичности является символизация пространства, в границах которого действуют властные институты. Как показывает Э. Хобсбаум, «вместе с национальными движениями и государствами возникли и совершенно новые символы и эмблемы: государственные гимны, государственные флаги» . Официальные символы становятся теми инструментами, «посредством которых

- 134

независимая страна заявляет о своей идентичности и суверенности» . Основная задача символов заключается в демонстрации особенностей сообщества. Кроме этого символы во многом демаркируют границы политического сообщества.

Выбор официальной символики имеет принципиальное значение для политики идентичности, поскольку позволяет сформировать историческую традицию, показать преемственность и объединить людей вокруг «нации и флага». Как показывает В. Ачкасов, «мотивированная политическая деятельность, направленная на вычленение старых и создание новых ... символов и образов», которые внедряются в «массовое сознание (через СМИ, выступления политиков, ученых), формирует принципиально новые задачи

135

по конструированию политического пространства» . Символы должны вызывать устойчивую ассоциацию с сообществом, причем эта ассоциация включает в себя большую совокупность представлений о нем. ^{[133] [134] [135]}

Однако символизация пространства происходит и посредством того, что Э. Хобсбаум называет «святыми иконами». К ним он относит «изображения или практические действия... образы, имеющие собственное имя и отождествляемые с территориями ... периодические празднества или состязания», то есть все то, что может «придать осязаемую реальность той общности, которая в противном случае останется воображаемой»^{[136] [137] [138]}.

Установление памятников является еще одним способом символизации пространства, поскольку позволяет политическим акторам «изобретать» историю сообщества, апеллируя к тем или иным историческим фактам. Так как установление или снос памятников, памятных досок, мемориальных комплексов и т.д. относится к компетенции органов власти, то этот процесс каждый раз «проливает свет на отношение [власти] к прошлому. Ведь для узаконивания тех или иных действий и для того, чтобы укрепить групповую солидарность, все изобретенные традиции используют, насколько это им

138

удается, историю» .

Как пишет Г. Миненков, конструирование истории является проектом, селективно организующим «исторические события с точки зрения непрерывности их связи с современным субъектом», что позволяет создавать «привлекательную репрезентацию жизни, ориентированную на настоящее», то есть сформулировать “жизненную историю” сообщества в качестве акта самоопределения^[139].

Однако простого нормативного закрепления символики недостаточно. Большую роль играет тиражирование символов. Как отмечает Э. Хобсбаум, повсеместное использование «обычных кусков цветной ткани, а именно флагов, в качестве символов» связывается с «особо знаменательными ритуальными действиями и важными событиями»^[140].

(2) Ритуализация принадлежности к сообществу

Процесс символизации пространства тесным образом связан с ритуализацией принадлежности к сообществу, поскольку именно посредством официальных церемоний, регулярных празднеств и мероприятий члены сообщества начинают ощущать свою причастность к нему. По мнению Э. Хобсбаума, ситуации, напоминающие людям об их принадлежности к политическому сообществу «постоянно ассоциируются с символами и полуритуальными действиями»^[141]. К такого рода ритуалам относятся установленные властями официальные мероприятия, праздники, в которые вовлекаются все члены сообщества, и которые призваны демонстрировать единство последнего. В качестве примера можно назвать празднование дня независимости государства, новогоднее обращение главы государства к гражданам и т.д.

Ритуализация принадлежности к сообществу включает в себя деятельность по «добыванию истории» . Она представляет собой процесс формирования «общепринятых» представлений о прошлом, которые направлены на презентацию «предыстории» сообщества. И. Нойманн подчеркивает, что конструирование политического сообщества из «исторического материала, который мог бы никогда не существовать или значимость которого сомнительна», не обязательно умаляет его реальность^{[142] [143]}. Апелляция к истории является, с одной стороны, важным ресурсом для легитимации существующего режима, а, с другой стороны, способствует мобилизации коллективной солидарности и формированию политической идентичности^[144]. Другими словами, «изобретение истории» позволяет политическим акторам целенаправленно подпитывать чувство принадлежности к сообществу, так как вопрос о том, кто является «владельцем» истории во многом является вопросом о том, «кто способен идентифицировать себя и другого в данное время и в данном пространстве»^[145].

Как правило, «изобретение» ритуалов связано с процессом радикального преобразования общества, когда разрушаются «социальные формы, под которые подстраивались старые традиции», а на их месте возникают «такие формы, к которым эти традиции уже невозможно приложить»^[146]. При этом ритуализация сообщества может происходить двумя способами: либо путем адаптации старых традиций к новым условиям,

либо посредством использования исторических материалов для

147

конструирования традиции нового типа, служащей новым целям .

В качестве одного из примеров изобретенной традиции второго типа Э. Хобсбаум приводит швейцарский национализм XIX века, который совпал с формированием федеративного государства. Существовавшие до этого традиционные практики (народные песни, спортивные состязания, стрельба) были модернизированы и институционализированы для того, чтобы служить новым национальным задачам. Так, в песенный фольклор были добавлены новые песни, сочиненные учителями с использованием старых выражений, был организован Федеральный песенный фестиваль, который имел мощное ритуальное воздействие . Примеры изобретения традиций можно найти и в других регионах Западной Европы. Например, Фландрия представляется историческим союзом, который превосходит провинциальные и локальные границы реального прошлого; Падания была изобретена как старейшее сообщество в Европе и т.д.^{[147] [148] [149]}.

Э. Хобсбаум отмечает принципиальное отличие изобретенных ритуалов от исторических традиций. Если последние, как правило, были специализированными и характеризовались «сильно обязывающими социальными практиками», то новые традиции не предполагают разъяснение содержания тех ценностей, к которым они апеллируют, при этом «ритуалы, символизирующие это содержание [являются] воистину принудительными.

(3) Формирование представлений о «мы-сообществе»

Еще одним элементом политики идентичности является формирование образа «мы-сообщества», то есть совокупности представлений о том, кто такие «мы». По мнению Б. Андерсона, любое политическое сообщество является воображенным, так как члены даже самого маленького сообщества никогда и ни при каких обстоятельствах не будут знать большинства таких же членов данного сообщества. Но, несмотря на то, что люди не будут знать друг друга, в их умах будет «существовать» образ этой общности как единого целого.

Процесс формирования представлений о сообществе подробно анализировался в рамках концепции ментальной карты, под которой понимается «созданное человеком изображение части окружающего пространства»^[151]. Данная концепция предполагает, что существующий образ того или иного пространства во многом является результатом дискурсивной деятельности политических элит, которые «создают специфические в историческом и культурном отношении представления о пространственной структуре окружающего мира»^{[152] [153]}, включающие в себя «совокупность ярких, характерных сосредоточенных знаков, символов» . При этом следует отметить, что концепция ментальной картографии уделяет большое внимание конструированию и репрезентации скорее географических пространств, а не политических сообществ с заданными границами. Тем не менее, процесс формирования представлений о политическом сообществе во многом схож с процессом «создания» ментальных карт.

Образ «мы-сообщества» включает в себя совокупность представлений как о политическом сообществе в целом, так и о его членах. Другими словами, он содержит в себе так называемый «коллективный автопортрет» сообщества, указывающий на «ценностные основания его солидарности»^[154]. При этом важное место в этом образе занимает определение критериев принадлежности к сообществу, которые становятся основанием для дальнейшего конструирования границ между «своими» и «чужими».

В качестве инструментов «воображения» политического сообщества может выступать формирование общего жизненного контекста и унификация^[155]. Говоря об унификации, речь, в первую очередь, идет об унифицированном аппарате власти. Э. Гидденс отмечал чрезвычайную важность наличия единой администрации для формирования политических сообществ. По его мнению, нация существует только тогда, «когда государство имеет унифицированную администрацию, которая распространяется по всей территории, объявленной суверенной»^[156]. По мнению Б. Андерсона, наличие представительных органов власти свидетельствует о существовании неких «общих» для всего сообщества интересов, которые нуждаются в защите. Таким образом, «общие» интересы могут возникнуть только в политическом сообществе и только при чувстве «солидарности» всех его членов. Отсутствие чувства принадлежности к одному сообществу не позволит сформировать индивидам как собственные (специфические), но в то же время «общие» требования к органам государственной власти, так и унифицированную администрацию.

Унификация предполагает также «внутреннюю взаимозаменяемость людей и документов»^[157]. То есть в данном случае унификация выражается в существовании в пределах политического сообщества единого правового пространства, которое является важнейшим условием для формирования идентичности.

Под общим жизненным контекстом понимается наличие некого «общего знания», которое распространяется по всей территории. Общий жизненный контекст - это не только совокупность общих знаний и тем для обсуждения, но и способность «понимать» собеседника. Это значит, что члены одного сообщества не нуждаются в каких-то пояснениях при упоминании известных для них людей, географических названий. Они могут ссылаться на какие-то события без того, чтобы пояснять друг другу, кем

является тот или иной человек, где находится тот или иной населенный пункт, что произошло в такое-то время там-то.

Важную роль в процессе распространения «общей» информации играют СМИ, которые «могут трансформировать символы региона в «элемент повседневной жизни рядового человека», разрушая, таким образом, границу между приватно-локальной сферой существования большинства граждан и областью публичной» . В современном мире политика идентичности во многом оказывается медийной благодаря распространению электронных средств массовой информации, «превращающим в условность всякого рода границы» и создающим «новые измерения практики конструирования воображаемых сообществ»¹⁵⁹.

(4) Установление границ «свой-чужой»

Важным элементом политики идентичности является установление границ «свой-чужой». В то время как описанные ранее элементы в большей степени были направлены на формирование чувства принадлежности к политическому сообществу, то в данном случае речь, прежде всего, идет о закреплении границ сообщества.

Механизм установления границ «свой - чужой» достаточно подробно изучен в социологии, антропологии и политической философии. В социологии этот механизм был разработан Г. Зиммелем и А. Щюцом в работах с идентичным названием «Чужак» (“Der Fremde”). Так, для Г. Зиммеля чужак - это некий странник, который приходит в группу извне. Таким образом он пересекает пространственные границы группы (наиболее явные и защищаемые) и остается чужаком всегда, вне зависимости от продолжительности проживания внутри нее. Между ним и группой всегда существуют границы, которые могут становиться меньше, если чужак общается с большим числом членов группы, и больше - в случае несоответствия его поведения групповым ожиданиям. Но при этом, как ^{[158] [159]}

отмечает Г. Зиммель, полного стирания границ между ними, как правило, не происходит.

Во второй половине XX века Ф. Барт создал концепцию этнических границ, которая имеет большое количество последователей^[160]. Согласно Ф. Барту, этнические группы существуют на основе культурного содержания в тех границах, которые группа сама себе очерчивает. Соответственно, этнические границы описывают этническую группу не как административно­территориальное образование, а, прежде всего, как культурную и социально­психологическую общность людей. При этом подчеркивается, что этнические границы не равнозначны обозначенным на картах границам административным. Последние лишь отражают расселение этнических групп в определенный исторический период^[161].

Как показывает Ф. Барт, этнические границы возникают в результате внутреннего социального конструирования культурных и психологических различий в условиях постоянного взаимодействия членов данной этнической группа с другими группами^[162]. Другими словами, этническая граница отражает внутренние представления группы о пределах своей культурной отличительности и свободы. Представления о границах, возникнув в сознании людей, отражают дистанцию как между этническими группами, так и внутри групп, и воплощаются в практике межэтнических отношения. В итоге этническая граница предстает в качестве реального воплощения принципа деления мира на «своих» и «чужих».

Позднее некоторые положения концепции Ф. Барта были развиты в работе Э. Хобсбаума. Анализируя процессы деколонизации, образования новых национальных государств в странах Восточной Европы, исследователь приходит к выводу об изменении контекста в изучении этнических границ. По мнению Э. Хобсбаума, основная проблема, с которой сталкиваются

этнические группы во второй половине ХХ века, — это адаптация к жизни в полиэтническом обществе:, которая «прежде всего означает умение “выторговывать” для данной группы (в конкуренции с другими группами) соответствующую долю общественных благ, защищать ее от

дискриминации»^{[163] [164]}. Как пишет Э. Хобсбаум, «урбанизация и

индустриализация, предполагающие массовые миграции и многообразные перемещения людей, лишают смыслы еще одну фундаментальную предпосылку национализма - тезис о существовании территорий с

164

экономически, культурно и лингвистически гомогенным населением» . Другими словами, этнические группы и общины современных государств просто обречены на сосуществование, что приводит к появлению многоязычия и культурной дифференциации.

С. Роккан разработал концепцию «центр - периферия», в рамках которой провел важное аналитическое разграничение между территориальным пространством и пространством принадлежности. Применительно к установлению границ «свой - чужой» подобное разграничение позволяет определить функции границы. Так, в первом случае граница определяется как линия, внутри которой находятся «друзья», тогда как в случае с пространством принадлежности граница выполняет разграничительную функцию и обозначает линию, за которой находятся враги^[165]. В соответствии с концепцией С. Роккана политическое сообщество может быть рассмотрено как пространство принадлежности. Последнее определяется как собрание отдельных групп с особой культурной идентичностью, которые заключили между собой соглашение о взаимной терпимости и защите ради особых политических или экономических целей^[166]. Другими словами, пространство принадлежности обозначает территорию, контроль над которой закреплен за определенным сообществом. Как показывает С. Роккан, индивид может пересечь географическую границу территории в качестве «туриста, торговца или разнорабочего, однако для него будет гораздо труднее добиться того, чтобы его приняли как члена коренной группы населения, которая заявляет о своем превосходстве в правах на осуществление контроля над данной территорией»^[167].

В целом, основные моменты теории границ могут быть сведены к следующему: установление дихотомии «свой - чужой» возможно в случае, если происходят постоянные контакты между представителями различных общностей. В процессе формирования образа «чужого» важную роль играют как «реальные» контакты (то есть путешествия членов различных сообществ), так и «виртуальные» - то есть получение знание о другом сообществе посредством СМИ или через выступления представителей политической элиты «своего» сообщества. Именно в этих текстах чаще всего можно встретить указание на то, что за пределами того или иного сообщества существуют другие, отличные, сообщества, которые преследуют собственные интересы, противоречащие «нашим». Таким образом, политические элиты артикулируют наличие некого «чужого», который противопоставляется «своим».

Кроме этого, как показывают М. Ноженко и Н. Яргомская, границы между «своими» и «чужими» устанавливаются не только изнутри, но и извне. В случае конструирования границ извне основными способами являются «те политические решения, в результате которых возникают обозначенные на карте границы»^[168]. Это, прежде всего, демаркация и титуализация («официальное закрепление названия того территориального пространства, которое находится в пределах демаркированных границ»)^{[169] [170]}. Политические элиты сообщества могут тиражировать название демаркированного пространства, посредством наименования официальных структур, закрепляя таким образом название в массовом сознании .

Одним из главных механизмов формирования границ изнутри является «карта-как-логотип», то есть «символическое цветовое обозначение на карте того территориального пространства, которое в результате демаркации оказывается «закрепленным» за тем или иным сообществом»^[171]. Такая карта может быть легко использована практически в любых ситуациях, наглядно демонстрируя пространственные границы «своего сообщества».

Таким образом, политика идентичности может быть рассмотрена как деятельность политической элиты по «изобретению» образа политического сообщества посредством символизации и ритуализации принадлежности к пространству, формирования представлений о «мы-сообществе» и установления границ «свой-чужой».

Итак, проведенный анализ концепции политики идентичности показал, что данный термин используется как для описания процесса формирования устойчивой идентификации людей с определенным территориальным пространством, так и для анализа деятельности общественных движений по формированию общих установок и ценностей членов движения. В большинстве теоретических подходов к анализу политики идентичности основное внимание уделяется социальным группам как ключевым агентам политики идентичности, борющимся за изменение своего статуса в экономической структуре или культурной системе общества.

Конструктивистский подход позволил переосмыслить понятие агента политики идентичности, выдвинув на первый план политические элиты. Развитие конструктивистского направления в рамках исследований нации и национализма привело к появлению концепции политических сообществ, идентификация с которым во многом стала рассматриваться как результат политики идентичности.

Политика идентичности в данном случае определяется как деятельность политических элит по формированию представлений о «мы- сообществе» и чувства принадлежности к нему в рамках границ

политического сообщества (национального государства, субнационального или наднационального образования). Цель политики идентичности - обеспечение легитимности действующих органов власти, консолидация населения вокруг разделяемых ценностей, идей. Основными направлениями политики идентичности являются символизация пространства, ритуализация принадлежности к сообществу, формирование представлений о «мы- сообществе» и установление границ «свой» - «чужой». Символизация пространства происходит посредством принятия и тиражирования официальных символов, а также культивирования природных и культурных особенностей сообщества. Ритуализация принадлежности к сообществу предполагает установление официальных церемоний и регулярных празднеств, во время которых члены сообщества начинают ощущать свою принадлежность к нему. Формирование образа «мы-сообщества» включает в себя совокупность представлений о том, кто такие «мы». Важную роль в этом процессе играют средства массовой информации. Наконец, установление границ «свой» - «чужой» имеет целью закрепление в сознании членов сообщества представлений об его административных и символических границах.

Описанное в данной главе понимание политики идентичности и ее основных направлений в большей степени ориентировано на формирование идентичности в рамках национальных государств. Однако, как было отмечено, политика идентичности может проводиться и в сообществах меньшего масштаба, таких как регионы в составе государства. В следующей главе будет представлен анализ специфики формирования и реализации политики идентичности в региональных политических сообществах.