16.1.4.3. Эволюция взглядов и подходов к объекту изучения
Систематическое употребление термина «политическая культура» началось в 1950-е гг. Этот относительно новый термин был использован политологами для обозначения привычного явления. До последнего времени историки и антропологи писали о национальном характере или традиции как о факторах, определяющих политические события. Именно «национальный характер» стал непосредственным предшественником термина «политическая культура». Психологами, антропологами и писателями написано громадное количество исследований о национальном характере. Главной задачей выявления национальных особенностей всегда был поиск различий в поведении, традициях, культурных стереотипах представителей разных народов. В новейшее время антропологи и психологи стали определять задачу изучения национального характера более четко, хотя само понятие сохранило расплывчатость. Исследования этого феномена в 1940—1950-е гг. были нацелены уже на такой объект, как ценностные ориентации и установки разных народов, которые в сумме и должны были дать психологический портрет нации [184]. Идея «национального характера» трактовалась как комплекс нравственных, культурных, политических и иных представлений, свойственных определенной нации и закрепленных в ее традициях. Первые эмпирические исследования национального характера проводились американскими психологами в конце Второй мировой войны. Их объектом были «враги» — немцы и японцы. Задачей исследователей был поиск связей между особенностями национальной психологии, в частности, авторитаризмом, и распространением фашизма. В тот же период была создана специальная комиссия по «денацификации» Германии. В ее состав вошли английские и американские психологи и психиатры. Комиссия давала рекомендации по подбору возможных кандидатур для будущего немецкого руководства. Рекомендации основывались на анализе (преимущественно психоаналитически ориентированном) политической социализации немцев [190, с. 93]. В годы «холодной войны» объектом изучения стал «русский характер». Ставшие классикой политической психологии тех лет работы Дж. Горера, Г. Дикса, Н. Лейтеса были посвящены интерпретации феномена большевизма как порождения русского характера. Сам русский национальный характер эти авторы трактовали как покорный, пассивный, склонный к безропотному подчинению элите. Происхождение указанных качеств русской нации выводилось ими из факта тугого пеленания младенцев, традиционного для России. Дикс пришел к выводу о том, что русским в целом свойственна «оральная культура», проявляющаяся в неумеренной склонности к еде, питью и пению. Элита же, согласно этому автору, не является русской по своему происхождению и психологии (речь шла о дореволюционной России). Благодаря иностранному влиянию, она принимала иные культурные нормы и характеризовалась сильной волей, умением контролировать свои эмоции [190, с. 94]. Следующее поколение исследователей отказалось и от примитивной методологии ранних политико-психологических работ, выводивших сложные политикокультурные явления непосредственно из способов вскармливания младенцев, и от откровенной идеологической ангажированности. Но тот факт, что книгу Н. Лей- теса об особенностях политического мышления коммунистов американцы раздавали своим дипломатам в годы корейской и вьетнамской войн, что военных инструктировали эксперты по проблемам «национального характера», дискредитировал это направление исследований в глазах широкой общественности. Критики из числа политологов видели причину неудач с национальным характером не только в моральных изъянах исследователей, но и в том, что они не справились с проблемой измерения национального характера (Л. Пай [168]), в незнании сферы политики (С. Верба [2]), в политической конъюнктурности и недостаточной реалистичности (С. Уайт). В 1960-е гг., когда неудовлетворенность исследованиями национального характера стала очевидной, возникла потребность в новом инструментарии для понимания политики, который бы позволил ответить на вопрос: почему модели политических реформ, модели модернизации, разработанные в одних странах, не удается эффективно применить в других. Именно тогда в центре внимания политологов оказался культурный контекст предпринимаемых политических изменений [190, с. 94]. Оценивая значение разработки рассматриваемого подхода, неверно утверждать, что в политологических исследованиях предшествующего периода полностью игнорировались аспекты, приемы, идеи, которые легли в основу концепции политической культуры. Более того, у английского политолога Д. Кэвенега, по- видимому, были основания утверждать, что политическая культура — это новый термин для старой идеи [41]. В политических исследованиях осознанно или неосознанно использовались элементы культуры и духа, умонастроения, ценности и т. д., оказывающие влияние на формирование поведения людей в политической сфере. Еще Аристотель [4] говорил о «состоянии умов», которое могло повлиять на стабильность общества или его изменение. А. де Токвиль [225] подчеркивал роль политических ценностей и настроений в обеспечении стабильности или изменения общества; М. Вебер [34] придавал важное значение религии и ценностям в формировании и функционировании политических структур. Сторонники политико-культурного подхода предприняли попытку поставить в центр политологических исследований человека с его заботами, интересами, эмоциями, стереотипами, мифами и т. д. Они считали, что для правильного понимания политических реальностей современного мира необходимо выявить глубинные социокультурные, эмоциональные и социально-психологические корни поведения людей в политической сфере. Предпосылки для изучения этих связей на массовом уровне были созданы «бихевиористской революцией». Если традиционная политическая наука ограничивалась изучением формальной институциональной структуры государства, то введение бихевиористских методов в политическую пауку открыло возможности для исследования широкого спектра общественных отношений и их связей с миром политического вообще и государством в частности. Заслуга бихевиористов, как пишет К. С. Гаджиев, состояла в том, что они пытались установить тесные междисциплинарные связи политической науки с другими общественными дисциплинами (культурной антропологией, психологией, социологией, историей и т. д.). Политическая наука оказалась на перекрестке междисциплинарного движения, охватившего почти все общественные науки. Она получила благоприятные возможности для всестороннего исследования массовых движений и широких социальных процессов, которые традиционной политологией либо отодвигались на задний план, либо вообще игнорировались [41, с. 159]. Определенную роль в возникновении политико-культурного подхода имело проникновение в политологию после Второй мировой войны различных концепций культуры и культурной антропологии. В данном отношении предшественниками концепции «политической культуры» считают известных антропологов и культурологов К. Клакхона [96], А. Кребера [103], Б. Малиновского и др. Стали предприниматься попытки рассматривать политические феномены в культурных, социокультурных и социально-психологических терминах. В целом политико-культурный подход дал возможность преодолеть формально-юридический подход к политике. Как считал Г. Алмонд [3] и другие политологи, традиционный подход к политике в терминах исследования государственноправовых институтов и т. д. оказался недостаточным. Они разрабатывали комплексный подход, базирующийся на органическом соединении эмпирического и теоретического, микроуровневого и макроуровневого аспектов исследования. С этой точки зрения, по мнению К. С. Гаджиева, политико-культурный подход представляет собой попытку интегрировать социологию, культурную антропологию, социальную психологию в единую политологическую дисциплину. Он призван соединить исследование формальных и неформальных компонентов политических систем с анализом национальной политической психологии, политической идеологии и т. д. [41, с. 159]. Однако стремление представить политическую культуру как универсальный объяснительный принцип всех процессов политической жизни привело к тому, что само содержание понятия размывалось и оказывалось неуловимым. Об этом свидетельствует наличие в западной политологии около 50 определений термина «политическая культура». Контекст исследования политической культуры достаточно широк. Она рассматривается как: • составная часть общей культуры; • психологический феномен (т. е. как совокупность ориентации на политические объекты); • элемент политической жизни (т. е. как совокупность норм и стандартов политического поведения); • свойство социальной группы, класса и т. д. Очевидно, что в каждом из подходов на первый план всякий раз выходят различные ее стороны и характеристики [155, с. 319].