Теория личности преступника в постсоветской криминологии

Сегодняшняя криминологическая теория призывает относиться к содержанию личности, являющейся центральным звеном (ядром) общественных отношений, не только как к «продукту* этих отношений, но и как их «производителю*1.

Криминология, придав личности абстрактный характер, тем не менее, сформулировала на этой основе понятие: личность преступника - это совершенно определенный тип личности (т.е. эти авторы без всяких сомнений считают, что среди нас существует и такая категория людей - преступники), складывающийся по поводу совершения преступлений и ведения характерного для преступного поведения образа жизни. Проблема личности преступника имеет общезначимый характер (т.е. касающийся всех нас), ибо она непосредственно затрагивает интересы всех слоев и групп общества[318] [319]. Таким образом, личность преступника имеет важное социальное значение, так как затрагивает интересы всего общества.

«Определенный», следовательно, твердо установленный тип личности, который отличается от личности непреступника общественной опасностью. «Общественная опасность личности формируется чаще всего до момента совершения преступления. Это обычно проявляется в антиобщественном поведении конкретного лица - дисциплинарных, административных правонарушениях, гражданско-правовых, аморальных действиях, не носящих пока еще характера преступления, но уже свидетельствующих о криминогенной направленности субъекта...*[320].

И снова пресловутой общественной опасностью, как клеймом ОТК, отмечена не только личность преступника, а любого индивида, совершающего аморальные поступки. Но давайте задумаемся и ответим на вопрос Иисуса Христа фарисеям: «Кто из вас без греха, первый брось на нее камень* (Ин. 8:7). А речь шла о блуднице, которую фарисеи застали в прелюбодеянии. И обличаемые своей совестью, они стали один за другим уходить. Не так ли каждый из нас поступит, если вспомнит хотя бы один совершенный аморальный поступок, т.е. грех?

Поэтому, если серьезно подходить к этой мысли, каждый из нас представляет для общества опасность. Но это же абсурд, скажете вы, и будете правы. Следовательно, нужно ответственнее относиться к своим словам. А теперь вновь вернемся к термину «общественная опасность*.

Криминология, как известно, не всегда была самостоятельной наукой, когда-то она «отпочковалась* от уголовного права, поэтому мы обратимся для разъяснения к этой отрасли знаний. Уголовный закон (ст. 14 и комментарий к ней) общественную опасность считает в качестве способности деяния причинить вред общественным отношениям; это объективное свойство, позволяющее оценить поведение человека (а не его личность) с позиции деяния. Таким образом, общественная опасность свойственна любым правонарушениям, отличающимся друг от друга по ее характеру и степени.

Если говорить о личности преступника, то можно сказать, что лишь непосредственно само преступное деяние является выражением опасности личности. То есть нет и не может быть каких-либо личностных свойств и качеств, относимых к категории общественно опасных. Умаление роли деяния как единственного основания уголовной ответственности создает опасность возможности превентивного осуждения, что уже имело место в истории нашего государства[321].

Кроме того, кто возьмет на себя ответственность устанавливать временные параметры общественной опасности человека, совершившего преступление? Или же вновь формально: по снятию или погашению судимости? Будто бы временной срок, введенный законодателем, является мерилом общественной опасности.

Нельзя позволить, чтобы степень общественной опасности лица, совершившего преступление, определялась субъективной оценкой законодателя, следователя, судьи и тем более участкового уполномоченного. Уже только поэтому категория «общественная опасность» не применима по отношению к конкретной личности - будет много злоупотреблений. Такая оценка, повторяю, уже заложена законодателем в правовых нормах по отношению к противоправным действиям, а не к характеристике лиц, их совершивших.

И требования закона учитывать личностные свойства виновного при определении меры ответственности не следует отождествлять со степенью общественной опасности. Закон действительно обращает свой «взор» в прошлое, но это требование связано не с потенциальной криминальной возможностью данного лица, а с его поведением в прошлом и ничего более он не требует учитывать. Учитывать прошлое поведение (как и рецидив совершения преступления) необходимо для определения меры пресечения и ответственности при назначении срока лишения свободы. Если же будем все пороки и страсти личности отождествлять с ее потенцией совершить преступление (с общественной опасностью), то, значит, будем подменять субъективные черты индивида с объективными явлениями, которые уже произошли, совершились в виде противоправных действий. Закон предписывает учитывать объективные факты, а не субъективные. Какие бы глубоко укоренившиеся отрицательные нравственно-психологические признаки ни преобладали в личности (пристрастие к спиртным напиткам, наркотикам, азартным играм, обману и т.д.), все равно нельзя к этому человеку применять термин «общественно опасен*.

Кстати, христианская апологетика растождествляет человека и его поступок. Объясняется это так. Ненависть ко греху, преступлению должна стать неизбежным условием для изменения человека. Если люди не будут испытывать неприязни и ненависти к тем неблаговидным, а то и просто преступным поступкам, то вряд ли общество сможет когда-нибудь избавиться от этого зла. Неприятие греха есть одно из условий покаяния, что с греческого «метанойя* обозначает «перемена ума*.

Криминологи, говоря об общественной опасности конкретной личности, совершившей преступление, смешивают человека и его преступление, что лишь увеличивает взаимную неприязнь. Но Бог, в отличие от нас, при условии искреннего покаяния всегда человека и его грех разводит. Вспомним пример из Евангелия, когда рядом с Иисусом Христом был распят на кресте разбойник, на совести которого было совершение огромного количества грехов, ужасных преступлений. «Помяни меня, Господи, когда приидишь в Царство Твое!» - обратился он к Христу (Лк. 23:42). «Ныне же будешь со Мною в раю», - ответил Господь. Разбойник получил прощение, потому что действительно покаялся - отказался от своей греховной прошлой жизни, совершил «перемену ума», пытаясь хотя бы перед уходом в мир иной порвать со своими преступлениями.

Ненависть ко греху (и к своему, и другого человека) не должна распространяться на саму личность, которую создал и любит Бог. Никто из нас не сводим ни к одному из наших поступков, ни даже к их полной совокупности. Человек всегда глубже и сложнее, чем то, что он делает. Эти слова относятся не только к греховному человеку, к преступнику, но и к тем, кто совершает добродетель, геройские поступки. Ведь когда награждают человека, имеют в виду его деяние, а не его самого. Так должно подразумеваться и в случаях противоположных. Наказывать должно за преступление, за греховные действия, но не за «общественную опасность», которой криминологи наделяют конкретного человека, совершившего преступление.

Ненавидеть грех, но любить грешника - вот принцип православной аскетики, не позволяющий отождествлять человека с его злыми делами. Грех достоин ненависти, но каждому необходимо научиться ненавидеть грех прежде всего в себе самом. Беда в том, что поврежденная грехом человеческая природа все время стремится к самоутверждению за счет признания другого человека более низким, плохим, греховным. В вопросе обличения грешников и навешивания ярлыков на преступников мы с большой степенью вероятности рискуем уподобиться Паниковскому, который обличал бухгалтера Берлагу и тихо радовался тому, что на свете есть личности еще более жалкие и ничтожные, чем он сам.

Я считаю, и об этом свидетельствует христианское учение, что каждая личность человека в той или иной мере располагает возможностью совершить преступление. Конечно, криминологам, да и практическим работникам, гораздо проще обосновать вину преступного поведения, особенно если это касается подростка, плохим воспитанием в семье, педагогическим упущением школы, чем проникнуть в младенческую душу и обнаружить там сонмище недетских пороков, ждущих своего выхода наружу. Ведь об этом свидетельствует практика, когда в семье вырастают разные дети, т.е. почва одна и та же, а растения вырастают и культурные, и сорные.

Следовательно, все заключается в уровне прирожденных страстных пороков, которыми располагает каждый человек, и он их в той или иной мере проявляет ежедневно в своем поведении. И когда такое поведение нарушает нормы уголовного права, оно становится общественно опасным. Но если считать порочные свойства и качества человека опасными для общества, в таком случае мы все подходим под эту категорию, ведь аморальные поступки совершал когда-либо в жизни, наверное, каждый из нас. «Американские ученые, к примеру, считают, - повторим слова И.И. Карпеца, - что практически каждый американец время от времени совершает одно или несколько уголовных преступлений»1. Наше общество, думается, в моральном плане не совершеннее американского.

И в то же время личность преступника, отмечают авторы учебника, не только определенный тип личности, но и человек, индивид, сознательно определяющий свое деятельное отношение к окружающему его миру[322] [323]. Здесь уже под личностью преступника рассматривается конкретный человек, совершивший преступление. Правда, о преступлении здесь прямо не говорится, но указание на то, что личность (или человек - роли не играет) сознательно определяет свою деятельность, свидетельствует о любой деятельности, в том числе и противоправной.

Однако криминолог не может рассуждать о конкретном человеке, совершившем преступление, потому что он не следователь. Криминология (ее прикладная часть) представляет обобщенный образ людей, совершающих конкретные виды преступлений. Поэтому личность, допустим, вора, насильника, грабителя и т.д. - не конкретный индивид (с точки зрения марксистской философии, носителем конкретного является материальная действительность, мир конечных вещей и явлений[324]) и даже не абстрактный образ (ведь абстрактное, следовательно, отвлеченное от реальности, всего лишь теоретическое понятие), а обобщенный портрет конкретных людей, взятых в качестве респондентов для криминологических исследований. Абстрактный образ - это продукт мыслительной деятельности криминолога. А обобщенный образ конкретного типа личности преступников состоит из самых общих черт и признаков, присущих большинству лиц, составивших конкретную статистическую совокупность для исследований.

Поэтому, как представляется, криминологии целесообразнее исследовать личность преступника на двух самостоятельных уровнях: теоретическом и практическом. Первый уровень - это разработка криминологического (абстрактного) понятия личности преступника; второй - направлен на формирование социологического (обобщенного) образа личности преступников, совершающих определенные виды преступлений.

Марксизм уверяет нас в том, что личность не может быть носительницей прирожденных свойств, ибо она определяется исторически данным экономическим строем общества. То есть термин «личность* отражает социальное лицо человека. И в то же время это учение говорит о субъективном: переживаниях, сознании, интересах и т.п., т.е. о том, что определяет самостоятельность духовной жизни человека, его внутреннюю особенность признаков и черт[325]. Следовательно, марксизм не отвергает индивидуальные особенности характера, темперамента, интеллекта, эмоциональной сферы и вообще протекания психических процессов в человеке. Но если личность - всего лишь социальное лицо человека, тогда остается неизвестной субстанция, в которой аккумулируются духовные качества человека.

Криминология также свидетельствует, что личность есть конкретный человек, т.е. эти понятия она отождествляет. Однако она в то же время утверждает, что «личность неповторима». Но если личность преступника - продукт социальной среды, общества (общество - единый, общий детерминант преступности2), тогда спрашивается, почему в одинаковой среде воспитываются неповторимые личности? Уж очень несовместимы друг с другом понятие «социальный тип личности* с понятием «личность неповторима*. Подвести исключительность каждой личности человека под общее значение (под тип) - на этот шаг способен только марксизм.

Наверное, здесь уместнее было бы говорить, что личность каждого человека сама по себе исключительная ипостась, а человек может группироваться по типу профессии, полу, возрасту, т.е. по каким-либо внешним признакам и даже внутренним чертам. Но тогда нужно будет признать двусоставность человека, его духовную субстанцию, первооснову. Но апологеты марксизма предупреждают, что принадлежность человека двум мирам - это обманчивая идея1.

Криминология, следуя в фарватере, огражденном с обеих сторон диалектическим и историческим материализмом (об этом свидетельствует признание, что криминологические исследования обусловлены диалектическим методом, выражающим наиболее общие законы развития природы, общества и мышления[326] [327]), на это пойти не может. Поэтому она, хотя и говорит, что преступления являются «антиподом духовности*, не отвечает на такие вопросы: что такое духовность? В каком органе человека она концентрируется? Как она развивается? В этой связи криминология предлагает изучать личность преступника через изучение общественных отношений[328]. Но как именно - она об этом ничего тоже не говорит. Поэтому уместно вновь вернуться к тому, что имеет в виду марксизм под пресловутыми общественными отношениями.

Общественные отношения есть отношения между людьми, устанавливающиеся в процессе их совместной практической и духовной деятельности. То есть, чтобы изучить личность преступника, необходимо установить эти духовные и практические отношения (практика - это деятельность людей, обеспечивающая прежде всего объективный процесс материального производства[329]).

Но индивид, совершающий преступления, по свидетельству криминологов, ведет характерный для преступного поведения образ жизни[330]. Действительно, трудно представить, чтобы рецидивисты, маньяки-убийцы и вообще профессиональные преступники в развитии общества принимали деятельное участие.

Следовательно, через абстрактные общественные отношения познать личность преступника ни теоретически, ни практически невозможно. Но криминология (пусть и формально), однако, не перестает подчеркивать, что методологически стоит на платформе диалектического и исторического материализма.

Я не стал бы специально заострять внимания на эту сторону вопроса, если бы мой анализ не показал, что криминология превратно излагает диалектическое учение. Об этом свидетельствуют следующие факты. Криминология признает внутреннюю субъективную активность, в ходе которой личность конструирует сама себя'. Я бы согласился с этим тезисом, который косвенно предполагает самостоятельную субстанцию человека - его личность, но эта субстанция духовная, а где дух - там свобода, которую игнорируют авторы данного учебника.

Марксизм же проповедует обратное, что личность определяется исторически данным общественным строем. Изменение ее психологического склада есть следствие тех изменений, которые происходят в бытии человека, являющихся следствием процесса общественного воспитания3.

О свободе воли это учение говорит следующее: «Свободна не воля, которая выбирает, исходя лишь из желаний субъекта, а воля, которая выбирает правильно, в соответствии с объективной необходимостью3. Источником целенаправленной волевой деятельности человека становится объективный мир. Отраженный через призму внутренних условий субъекта, объективный мир создает для него возможность ставить различные цели, принимать решения, поступать так или иначе. В своем разъяснении марксизм невольно обнажил мысль, что человек при объективных условиях все равно поступает неодинаково, неравнозначно, не необходимо, а именно «так или иначе*, а это и есть свобода. Личность для криминологии интересна не сама по себе, а лишь в той мере, в какой ее свойства обуславливают совершение преступления4.

Разве можно опровергнуть этот тезис? Действительно, только свойства личности обуславливают преступное и непреступное поведение, а не пресловутые внешние негативные социальные факторы (однако «каждое конкретное преступление, - указыва- [331] [332] [333] ется в другом тексте криминологии, - имеет социальные причины»1). Подобные шараханья - следствие марксистской установки, которая категорически опровергает свободное проявление действий человека. Для этого категорию «свобода» он рассматривает в неразрывной связи с «необходимостью», которая выражает взаимоотношение между деятельностью человека и объективными законами природы и общества. «Подлинно научное, диалектико-материалистическое решение проблемы свободы и необходимости исходит, по мнению марксизма, из признания объективной необходимости как первичного в гносеологическом смысле, а воли и сознания человека как вторичного, производного*[334] [335].

Простая формула, открытая марксизмом, заключена в следующем словесном оформлении: чем глубже человек познает объективные законы, тем более осознанной и свободной становится его деятельность. Даже исходя из этой формулировки, мы вначале обнаруживаем свободное стремление человека познать внешний мир. Ведь познает его скрупулезно не каждый, а если бы действительно царствовала объективная необходимость, то буквально все устремились познавать его объективные законы. На самом же деле испытывают эту необходимость лишь отдельные личности. Следовательно, нравственные (внутренние) действия людей свободны, но физические, естественно, должны быть подчинены законам, правилам морали, а иначе - анархия, полный беспорядок. Любое поведение (правомерное или неправомерное) происходит на «базе сознания»[336], которое (это можно прочитать из контекста данного тезиса) независимо от бытия. Если считать иначе, тогда следовало бы говорить: любое поведение есть не что иное, как выработка личностью на базе бытия своей позиции, своего отношения к обществу.

Соотношение сознания и бытия (материальной действительности) - основной вопрос для марксизма. Он ни за что не поступится им и будет стоять, как говорится, насмерть, утверждая, что сознание есть продукт общественного развития и вне общества не существует[337]. Хотя любому мыслящему человеку в этом тезисе видна апория (т.е. противоречие). Если общественное развитие только и могло создать человеческое сознание, тогда получается, что само развитие общества происходило без приложения осознанных действий людей, ибо они, по мысли марксизма, не имели сознания. В настоящее время, кстати сказать, многие исследователи не исключают, что животные способны даже к абстрактному мышлению1, а человек, оказывается, произошел от обезьяны, которая не имела сознания.

Все эти умозаключения имеют фрагментарное содержание, как бы сказанные по Фрейду, на бессознательном уровне, поэтому они не получили дальнейшего теоретического обоснования, а некоторые вступают в противоречие с высказанными ранее противоположными умозаключениями. Этот факт проявился при анализе второго тезиса. Однако новые исследования криминологических проблем несомненно потребуют дальнейшей разработки этих тезисов, но уже на основе идеалистической методологии.

Учение о личности преступника в постсоветской криминологической теории в основном формируется из следующих постулатов материалистической диалектики: При изучении личности преступника нужно учитывать, что личность как целостная система изменяется, развивается в зависимости от совершенствования общественных отношений, развития социальной среды, общества[338] [339].

Сразу же отмечу, что личность и человек в данном умозаключении представляют собой одно и то же явление, потому что только биофизиологическое тело можно назвать системой. В этом тезисе, насквозь пропитанном диалектическим материализмом, высказана точка зрения, что система «личность* развивается в зависимости от совершенствования общественных отношений. Тем самым подчеркивается определяющая роль общества, среды в формировании социального облика индивида. Ведь социальное качество личности человека, с точки зрения апологетов марксизма, зависит от того, какое место занимает человек в системе общественных отношений[340], т.е. в обществе. О личностных духовных качествах конкретно не говорится, ибо духовное раз

витие человека в целом осуществляется под определяющим влиянием опять же социальной среды1, т.е. общество формирует и социальный облик человека, и его духовное содержание. Короче говоря, каково общество, таковы и люди, его составляющие.

Но я так не думаю. Не буду касаться вновь абстрактных ¦общественных отношений*, в дебрях которых можно запутать любого философа, а возьму более конкретный термин - ¦общество», от развития которого как бы зависит и совершенствование каждой личности человека. Однако я буду исходить из очевидного факта, что само общество представляет собой совокупность людей, объединенных благодаря целенаправленной и разумно организованной совместной деятельности. Разумно организовать совместную деятельность могут только сами люди, и этот факт свидетельствует, что общество - производная организация, образованная людьми. Этим я хочу сказать, что само общество зависит от людей, а не наоборот. И чем духовнее будет каждый ее член, тем нравственнее станет и само общество.

Второй момент этого тезиса. Личность преступника, как правило, не участвует в ¦целенаправленной и разумно организованной совместной деятельности людей*, ибо этот индивид чаще исключает сам себя из производственной практики или, в лучшем случае, до осуждения за преступление занимал в этой практике периферийное место и активную общественную деятельность не вел.

В общем, если по большому счету, о личности преступника говорить с диалектических позиций - это нонсенс, ибо диалектическое развитие, согласно учению марксизма, есть восхождение от простого к сложному, передовому. А личность преступника деградирует, регрессирует, двигаясь в обратном направлении - к простому. Личность преступника есть конкретное единство отдельного (единичного), особенного и общего[341] [342], что под этими терминами имеется в виду, криминологи не разъясняют. Поэтому я вынужден вновь вернуться к этому предмету философии марксизма.

Этот тезис сформулирован в угоду философским категориям материалистической диалектики, объясняющей, что предметы

действительности обладают своеобразием, благодаря которому они отличаются друг от друга. Конечно же, и все люди отличаются друг от друга, в этом смысле и физический предмет, и человек как биологический объект воспринимаются как нечто единичное. В то же время в этих предметах можно обнаружить, как считает марксизм, повторяющиеся общие им черты или свойства. Если общие черты (свойства) присущи только узким группам объектов, тогда эти группы предметов выступают как особенное, а если всем предметам и явлениям материального мира, тогда они являются всеобщими1.

Понятно, что в реальной действительности подобного расклада признаков и черт, которыми обладают предметы и явления, просто не существует. Поэтому марксизм заявил, что «научное (или теоретическое, абстрактное - ремарка моя) решение вопроса о соотношении всеобщего в сознании, его аналога в действительности и единичных свойств объектов вызывает большие трудности...*[343] [344]. (Ведь всеобщее, подлинное всеобщее в идеалистической философии Гегеля понимается как идея, т.е. оно есть духовное понятие, не связанное с реальностью). Но как выразить «всеобщее* в материальном, предметном мире? Для этого я вынужден вновь вернуться к Энгельсу, который в «Диалектике природы» выразил следующую мысль: «Форма всеобщности в природе - это закон... Форма всеобщности есть форма внутренней завершенности...*[345]. Но объективные диалектические законы вечны, согласно им, поступательно развиваются все предметы и явления физического мира. Вечность материалистических диалектических законов (как и самой материи) не дает возможным признать даже теоретически, что предметы и явления когда- нибудь достигнут внутренней завершенности. В противном случае весь мир перестанет развиваться, что противоречило бы гипотезе материализма и его диалектике. Следовательно, с этих позиций обосновать категорию «всеобщее* как действительную реальность невозможно.

Тогда марксизм выдвинул идею признать «всеобщее* как отражение объективного единства явлений мира[346]. После чего объявил - отражение есть всеобщее свойство материи. Но с признанием отражения диалектический материализм в первую очередь связывает возникновение, а также сущность сознания. Само же отражение как категорию «всеобщее* Ленин признавал весьма обтекаемо. Он писал: «...логично предположить, что вся материя обладает свойством, по существу родственным с ощущением, свойством отражения*1.

Представляется, что такое предположение мало кого из думающих оппонентов может удовлетворить. Это равно тому, если наделить неорганическую материю свойством примитивного сознания, из которого впоследствии развилась его высшая форма - психическое отражение - сознание, свойственное человеку.

Таким образом, если отражение есть сознание, тогда оно не может быть формой «всеобщего*, ибо сознание присуще только человеку, но не всем предметам и явлениям. Сознание «с самого начала есть общественный продукт и остается им, пока вообще существуют люди*[347] [348].

Если сознание представить как одну из форм самостоятельно существующего отражения, то это всего лишь будет идея. Потому что отражение проявляет себя только через сознание человека, которое воспроизводит признаки свойств и отношений отражаемого объекта, предмета[349].

Таким образом, мы снова уперлись в тупик, в котором и закончим свой анализ категории «всеобщее*, потому что в природе нет такой категории, она может существовать только мысленно, воображаемо, вообще как идея. С этим согласны и апологеты марксизма: «Всеобщее существует в виде абстракции. Некоего идеального плана*[350].

Так же нет и категории «единичное». Ведь философское понятие «категория* весьма различно: идеалисты видят в ней формы рассудка (Кант), радикальные материалисты признают за категориями формы отражения бытия. Я же в понятие «единичное» вкладываю смысл слова «единственный*. О том, что «личность» - уникальное, невоспроизводимо-индивидуальное образование, нечто единичное, пожалуй, спорить никто не будет. «Единичное* в материалистической постмарксистской философии понимается как абсолютно неповторимое, существующее именно в данной точке пространства и времени и отличающееся от любого другого «единичного», а потому и столь же бесконечное внутри себя, как и сами пространство и время. Полное описание единичной индивидуальности равнозначно поэтому полному описанию всей бесконечной совокупности единичных тел и душ в космосе. Это понимали и Декарт, и Спиноза, и Гегель, и Фейербах, вообще все истинные философы, независимо от их принадлежности к тому или иному лагерю в противоборстве материализма и идеализма1.

Поэтому наука о «единичном», как таковом, действительно невозможна и немыслима. Раскрытие тайн «единичного» запредельно любой науки (и в первую очередь криминологии) именно потому, что любая частная цепочка причинно-следственных зависимостей уводит исследователя в «дурную» бесконечность» всего прошлого бесконечной Вселенной.

Гегель не случайно назвал тем же словом «дурная» (в логическом смысле) и человеческую индивидуальность, поскольку под ней как раз и подразумевают абсолютную неповторимость, уникальность, неисчерпаемость деталей и невоспроизводимость их данного сочетания, невозможность предсказать заранее ее состояния и поведения в заданных обстоятельствах. Неповторимость свойственна каждой отдельной личности настолько органически, что если ее отнять, то исчезнет и сама личность[351] [352].

Эти слова отечественного ученого-материалиста не должны остаться без внимания. В этой связи «единичное* и «особенное» я считаю, как было отмечено ранее, понятиями тождественными. Таким образом, надуманность названных философских категорий материалистической диалектики очевидна. Она была необходима по причине, повторю вновь свою мысль, чтобы чем- то обосновать всеобщую связь явлений или закономерность существования мира, представляющую собой как бы результат и проявление универсального взаимодействия всех предметов и явлений материальной действительности. Приведу следующий тезис: «Каждой личности свойственны особые черты, присущие определенной общности людей»[353].

Из предыдущих тезисов философа-материалиста Э.В. Ильенкова следует, что если «отнять» особые, неповторимые свойства личности, то исчезнет сама личность. Чтобы предупредить ее исчезновение, я должен отказаться от отождествления личности с общностью людей. Кроме того, словарь русского языка подсказывает нам, что особый (или особенный - все равно) есть независимый от других отдельный предмет1, в данном случае - личность. Так что особые свойства принадлежат только неповторимой личности, поэтому ими располагает каждый индивид, входящий в ту или иную общность людей. И последний тезис: «Личность преступника находится в противоречии с обществом...»[354] [355]. К подобному умозаключению можно прийти только путем использования одного из универсальных законов материалистической диалектики «единства и борьбы противоположностей*.

Этим законом выражается суть материалистической диалектики. Согласно ему, каждый объект заключает в себе противоположности, которые одновременно находятся в неразрывном единстве и в то же время взаимоисключают друг друга. Их единство относительно, их борьба абсолютна[356]. Вот в чем суть этого закона.

Если ему следовать, тогда каждая личность человека, без исключения, как объект познания заключает в себе противоположности, именуемые диалектическим противоречием. А диалектическое противоречие выражает внутренний источник всякого движения, принцип развития. Именно признание противоречия в вещах и явлениях объективного мира отличает материалистическую диалектику от гегелевской субъективной диалектики и от метафизики. «Диалектика есть изучение противоречия в самой сущности предметов...*[357]. То есть Ленин полагал, что противоречие должно присутствовать (но это всего лишь гипотеза) во внутренней структуре, основе (а это и есть сущность) каждого предмета и явления физической реальности, но не во внешних отличительных свойствах двух полярных предметов, как полагает апологет этого учения З.М. Оруджев. «Примером противоположностей, - пишет он, - могут служить верх и низ, внешнее и внутреннее... северный и южный полюсы...*[358].

Из приведенных противоположных тезисов видно, что Оруд- жев радикальным образом исказил мысль Ленина о противоречии. Он свел отношения противоположных частей внутренней структуры предмета, благодаря которым гипотетически развивается каждый предмет и явление действительности, к банальному признанию наличия отличительных характеристик двух противоположных друг к другу предметов и явлений. Но и в своей собственной интерпретации Оруджев не пояснил, в чем заключается суть закона единства и борьбы противоположностей относительно сравниваемых им таких противоположностей, как темное и светлое (кстати сказать, такие бывают и сорта пива), сложение и вычитание, умножение и деление, движение и покой и т.д. Ведь диалектического развития этим соотношением не объяснить, борьбы-то нет.

Ошибка, которую допустили идеологи марксизма, а вместе с ними и криминологи, состоит в том, что каждый из них пытался показать действие гипотетического универсального закона в реальности, которая на самом деле полна противоположных явлений, без которых не существовал бы мир вообще. Например, противоположные полы; если отождествить борьбу с отрицанием (диалектический закон отрицания отрицания) между женским и мужским полами, то наша Земля была бы пустынна, на ней не было бы не только биологической жизни, но и не существовала бы ни флора, ни фауна.

Поэтому я считаю, что криминологи погорячились, заявив, что личность преступника находится в противоречии с обществом. Ибо без сообщества двух людей не может родиться третий человек и тем более выжить. Поэтому Бог создал человека взрослым, как, впрочем, и всех животных, наделив их инстинктом размножения.

Из сказанного видно, что в криминологии понимание диалектического закона выражено неверно. Личность преступника в противоречии с обществом находиться не может, ибо диалектическое противоречие определяется характером взаимодействия, борьбой противоположностей, ведущей к сведению к нулю, т.е.

к уничтожению одной противоположностью другой. Возвышение одной противоположности сопровождается падением или принижением другой1. В связи с приведенным теоретическим анализом можно заключить, что диалектических законов, по которым развивалась бы личность преступника, быть не может. Следовательно, и диалектический, и исторический материализм, объявленный криминологами в качестве методологии, является надуманностью этих авторов. Ведь никто из них до сих пор не разъяснил, каким образом материалистические категории, представляющие собой систему, в которой они выводятся одна из другой по следующей схеме: материя - движение - время - пространство - качество - количество - противоречие - причинность - необходимость и т.д., приложимы к исследованию личности преступника. А выдергивание из этой системы какого-либо звена (чаще всего причинности) не может подтвердить диалектического развития ни преступности, ни личности преступника.

Кроме того, авторы рассматриваемого учебника наделяют личность преступника особенностями, которые присущи не только преступникам, но также безнравственным, аморальным личностям, но не совершающим преступные деяния. К таким особенностям относятся: Личность преступника ведет характерный образ жизни[359] [360]. «Характерный образ жизни» чаще называют более конкретно - антиобщественный образ жизни, под которым понимают злоупотребление алкогольными напитками или употребление наркотических препаратов, совершение различного рода аморальных поступков, уклонение от труда и участия в общественных мероприятиях, разгульный образ жизни, связанный с посещением злачных мест: притонов разврата и азартных игр и т.п.

Если это считать «криминологической особенностью», вследствие которой индивид неизбежно становиться на путь совершения преступлений, то это очередное заблуждение. Потому что прямой зависимости тут еще никто не наблюдал, статистическая же зависимость, конечно, присутствует, но она по своей сущности вероятностная. Главное отличие, разделяющее личность преступника от непреступной, только одно - совершение преступления. Личность преступника не соблюдает общественные требования, нарушает существующие уголовно-правовые нормы1. Первая часть этого тезиса настолько абстракта, что невольно задаешь себе вопрос, что конкретно имеется в виду под этим термином? Если различные нарушения правил общежития и поведения в общественных местах, или появления в нетрезвом виде, оскорбляющем общественную нравственность, или громкие эмоциональные проявления в местах, требующих особого уважения к присутствующим и т.п., то, согласитесь, уличить в этом можно каждого человека, и это обстоятельство не делает их преступниками. Поэтому остается единственная особенность, присущая личности преступника, - это совершенное им преступление. Личность преступников образует единство их сущностных свойств и признаков, обусловленных объективными социальными условиями[361] [362]. То есть авторы учебника хотят сказать, что классифицировать преступников по группам и подгруппам можно по их общим атрибутивным признакам. Типология преступников, утверждают они, не только фиксирует признаки, но и, что самое главное, служит обнаружению тех свойств личности, которые наиболее вероятны для той или иной категории преступников. Однако хочу сразу же отметить, авторы этой мысли не назвали ни одного атрибутивного признака, который бы устойчиво объединял преступников по его сходству.

Как мне представляется, криминологи в данном случае отождествляют мотивы преступных побуждений с неотъемлемыми признаками личности, делающими ее сущность исключительной. В этой связи хочу сказать, что в мире нельзя найти не только двух одинаковых личностей преступников, но даже двух тождественных листиков на деревьях всего земного шара: все равно чем-нибудь они все-таки будут друг от друга отличаться, хотя внешне отличить их будет невозможно. Даже две капли воды, две песчинки на морском пляже всегда будут хоть чуть-чуть, да разными. Известно, что современная физика исключает самую возможность существования в мире двух абсолютно тождественных микрочастиц (электронов, фотонов, протонов и т.п.), потому что особенное есть особенное, и тут уж ничего не поделаешь.

Естественно, и криминологи, поговорив общими словами об особых специфических чертах и признаках, которыми выделяются из общей массы людей лица, совершающие преступления, в конце концов склонились к тому, что к ним относятся сознание, психика, темперамент, эмоции, воля, навыки, умения, привычки, направленность и т.д.[363], т.е. то, что делает каждого человека уникумом. Но все это - духовно-нравственные признаки, которые обнаружить и оценить эмпирическим способом невозможно. Названные психические свойства к материальным образованиям не относятся, поэтому их изучить невозможно, как бы к этому не призывали нас криминологи. Только через поступки мы судим о той или иной личности.

Поэтому криминологам пора согласиться и признать, что личность преступника отличается от личности, которая не совершила преступления, только по единственному признаку - уголовно-правовому, по совершившемуся преступлению. Даже тогда, когда мы отмечаем корыстную направленность в личности, совершившей кражу, нельзя назвать эту склонность отличительной особенностью, принадлежащей только ворам. Потому что рядом ходят личности с той же направленностью, однако преступлений корыстных не совершают, а удовлетворяют эту страсть другим способом: дополнительным заработком или скупостью, жадностью, бережливостью и т.п.

Априористические же рассуждения криминологов об атрибутивных признаках и свойствах личности преступников не имеют под собой эмпирической основы, поэтому к ним нужно относиться как к предположению (гипотезе), но не как к действительному. Потому что при совершении повторного аналогичного преступления личность проявляет уже другие психические свойства, ибо нет одинаковых переживаний. Поэтому названия мотивов повторяются, но качество их каждый раз иное, которое уловить эмпирическим путем невозможно.

Кроме того, в приведенном тезисе авторы сущностные свойства личностей преступников считают обусловленными социальной средой, что противоречит их же принципу: подобное порождает подобное. Если бы негативная среда порождала только преступников, тогда бы я без колебания согласился с их мнением, что атрибутивные свойства личности формируются социальными условиями. Однако практика свидетельствует, что в одних и тех же условиях вырастают непохожие по характеру и способностям индивидуальности. Эти факты говорят о том, что определяющими в становлении личности человека являются именно природные атрибутивные задатки тех особенностей, которые характеризуют ее неповторимость. Кстати, нельзя сказать, что коллектив авторов этого учебника представляют собой сообщество единомышленников. О противоречивости их позиций говорит следующий тезис, в котором утверждается правильная, на мой взгляд, мысль, что в индивидуальных психологических качествах конкретных людей, совершающих преступления, проявляется их неоднородность1. Следовательно, квалифицировать преступников только и возможно по аналогичным преступным деяниям: вор, хулиган, насильник, разбойник, мошенник и т.д. или же согласно проявленным побудительным мотивам, что, собственно, всегда и было в кри- минологии.

В таком случае предыдущий тезис о сущностных свойствах и признаках, образующих личности преступников, отличающихся от личностей, не совершивших преступления, теряет всякий смысл; к тому же они не представляют собой эмпирический предмет исследования. А рассуждения о них априори в материалистической криминологии не представляют интереса, так как они не являются действительными фактами, которым можно было бы придать статус закономерных явлений. Личности преступника присущи такие свойства, как антиобщественная направленность и мотивы поведения, установки и ориентации, характеризующие особенности лиц, совершающих преступления[364] [365]. В этом тезисе определены те особенные признаки, о которых можно судить лишь после того, как они проявились в преступных деяниях. Без действий и поступков говорить о психических свойствах человека некорректно. (Именно это имеет в виду Иисус, говоря нам: «По плодам их узнаете их*). Ведь эти «особенности» есть элементы психики, а не внешние черты человека, наблюдаемые постоянно. Криминология, призывая принимать во внимание при изучении личности преступника эти элементы психики, должна и сказать, каким способом можно их исследовать. Разговор же о сведении психических свойств человека, которые и есть то особенное и неповторимое в нем, к общим социальным характеристикам - это беспредметный разговор, всего лишь дань диалектическому материализму. До сих пор ни один учебник криминологии не показал механизма превращения внешних общественных отношений во внутреннюю психическую структуру личности человека: его потребности, интересы, установки, ориентации, направленность и др.1 Все равно основными признаками личности преступника криминология признает ее социальные черты, без которых изучение преступника немыслимо. «Этим, собственно, и обусловлен методологически важный для криминологии принцип - исследование личности преступника через изучение общественных отношений*[366] [367]. Хотя и этот призыв также остается лишь призывом, потому что криминология не показывает на примере, как можно познать особенности личности преступника через пресловутые общественные отношения.

Из анализа изложенных тезисов, взятых из сегодняшней криминологии, я не мог убедиться в том, что личность преступника действительно выделяется особенными свойствами, присущими всем лицам, совершающим преступления. К месту сказать, криминология, предлагая для изучения личности преступника так называемый личностный подход[368] [369], сама хоронит свою же идею, что преступникам, как отдельной общности людей, присущи специфические черты. Ведь личностный подход предполагает и ориентирует исследователя на выявление в каждом индивиде, совершившем преступление, уникальных свойств, присущих только ему, особенному субъекту во всем внешнем мире. Наряду с рассмотренными тезисами, криминологи приводят еще одно высказывание, которое обращает на себя внимание своей нелогичностью: *Каковы общественные отношения, таковы и люди, живущие в обществе, таково их поведение»* (выд. курс. мною. - Е.Ж.). В этой связи, если это действительно так, мне не понятен смысл предыдущих высказываний, что личности преступника присущи определенные свойства, делающие ее «особым социальным типом». Если люди и их поведение детерминированы общественными отношениями, которые объективны, тогда рассуждения о психических особенностях (т.е. о субъективном) теряют всякий смысл: ведь объективное и субъективное (или материальное и духовное) - это две разные субстанции. Философия марксизма отвергает духовное как самостоятельно существующую субстанцию, ибо духовное в обществе, по марксизму, определяется социальной средой. Это неизменное положение марксистской философии, которая утверждает, «что вне общества, вне социальной среды человек не может стать человеком, поскольку в его биологической структуре нет ничего такого, что бы само по себе делало его человеком*1.

До недавнего времени в нашей стране был однородный по социальному качеству советский народ, а тип личности человека - социалистический. Но советская криминология, тем не менее, не смогла раскрыть механизм формирования социалистическими общественными отношениями различных типов преступников. «Социальные противоречия», лежащие в основе доперестроечного «развитого социализма* и напрямую продуцирующие отечественную преступность, слабо освещались криминологами*[370] [371]. Потому что советским криминологам запрещалось о них говорить. Однако были и такие, которые чувствовали интуитивно, что нет никакие диалектических противоречий, согласно которым преступность - антипод эволюционизма - должна развиваться, качественно прогрессируя от простого примитивного к сложному. Это же абсурд.

Не может этого сделать и постсоветская криминология сейчас. Потому что любые общественные отношения (и при социализме, и при капитализме) зависимы от людей, их выстраивающих. То есть я хочу сказать, что каковы люди, таковы и межличностные отношения, об абстракциях типа «общественные отношения* я больше говорить не буду, ибо под этот термин можно подогнать что угодно, даже объять им необъятное.

Следовательно, социальные (общественные) отношения не способны детерминировать криминологические признаки, по которым можно было бы определять настоящую или будущую личность преступника. Реальность же заключается в том, повторю еще раз свою точку зрения, что личность преступника отличается от лица, не совершившего преступления, лишь наличием уголовно-правового признака - преступного деяния, которому дана юридическая оценка со стороны общества и государства. Все остальное, как говорится, от лукавого. В этой связи мы приведем слова академика РАН А.А. Гусейнова: «Кеш свидетельствует опыт, люди, придерживающиеся ложных и даже просто плохо продуманных воззрений, бывают более настойчивы в их отстаивании, словно желая твердостью воли компенсировать интеллектуальную ущербность своей позиции»[372]. Именно такую настойчивость проявляет постсоветская криминология, продолжая отстаивать наличие объективного социального детерминизма (общественные отношения) и особого социального типа - личности преступника.

Итак, сложность определения особых криминологических признаков и черт в личности преступника, которых якобы нет у лиц, не совершивших преступлений, заключается в индивидуальности, неповторимости психических качеств человека, играющих в генезисе поведения ведущую роль. Я полагаю, что каждый человек корыстен и жаден по-своему, но эти пороки неоднозначны для каждого индивида, руководствующегося в своих поступках ими. Однако есть аксиома, что развитие всех пороков, как, впрочем, и добродетелей, протекает в личности всегда индивидуально. Поэтому криминологи не могут решительно сказать, что индивид, проявляющий в поведении названные выше пороки, может совершить преступление. Ведь корысть можно проявлять не только в крайних поступках, именуемых преступлениями, но в труде, чтобы побольше заработать денег.

Криминология не располагает таким инструментарием (наука о человеке их еще не выработала), с помощью которого стало бы возможным познание сознания и других психических основ поведения человека. Поэтому личность преступника криминология ограничивает изучением, как правило, социально-демографической и социально-ролевой ее сторон. Компоненты же негативной поведенческой установки, выражаемые в христианской антропологии обилием разнокачественных пороков, сводятся лишь к нескольким типам мотивации: корыстной, корыстнонасильственной, насильственно-эгоистической, анархистско-индивидуалистической, легкомысленно-безответственной и трусливо-малодушной. В зависимости от типа мотивации криминология наделяет личность преступника теми или иными психическими свойствами, чертами, которые проявились в действиях индивидуумов.

Но главное заключается в другом: эти пороки, именуемые криминологическими особенностями личности преступника, в определенной мере присущи всем людям, разница состоит лишь в степени их развития.

В связи с тем, что «социальное измерение» не способно охватить психическую сторону личности преступника, тогда действительно нужно руководствоваться Иисусовым призывом: «По плодам их узнаете их* (считай «познаете их*). Это указание подтверждает вывод, что познание психических черт, качеств, выраженных в имманентных переживаниях, возможно только через анализ поступков индивидуумов. Поэтому я никогда не соглашусь с мнением, что без проявленных преступных действий можно априори говорить о личности преступника. Только преступные действия могут сказать нам, хотя и в общих чертах, о личности индивида, о его нравственной характеристике, переживаниях и мотивах поведения. Криминологи данного учебника также утверждают, что личность преступника - это прежде всего деятельный человек, сознательно определяющий свое деятельное отношение к окружающему его миру[373]. Именно из этого факта нужно исходить криминологам и в дальнейшем.

Итак, можно сказать, что постсоветская криминология остается в поле диалектического и исторического материализма, который утверждает, что нет личности вообще, т.е. нет конкретной личности, а есть лишь исторически определенные социальные типы личности, т.е. абстрактные.

Криминология, ориентируясь в познании личности преступника на учение марксизма, всех лиц, совершивших преступления, определяет «особым социальным типом личности». И в то же время личность преступника криминология отождествляет с личностью конкретного индивида, совершившего преступление, что вызывает справедливое недоумение.

Социологическая концепция личности преступника не признает психическое в качестве определяющего источника поведения индивида. Во главу угла в поведении индивида она ставит категорию «противоречие», которую не смогли обосновать даже сами классики и апологеты марксизма, противопоставив друг другу полярные явления и предметы. Таким образом, материалистическая криминология преступное поведение - категорию психического рассматривает в контексте тезиса исторического материализма: люди развивают общество не по произволу (т.е. не по своей воле), а при определенных обстоятельствах, не зависящих от их желаний. Но классики марксизма и не могли сказать иначе, потому что свобода воли, которая атрибутивно присуща каждому человеку, по их мнению, фикция, или намеренное измышление оппонентов радикального материализма.