В разделе о юридической фикции, мне кажется, убедительно показана преступность как фикция-дефиниция, за которой стоит воображаемое бытие, или вымысел. Как прямо заявляет Нильс Кристи: «Преступности не существует. Преступность создается в результате долгого процесса принятия решений». И далее, в подтверждение своих слов, цитирует Худьсмана: «Преступность не обладает онтологической реальностью. Преступность - это не объект, а продукт политики в области уголовного права. Криминализация - один из многих способов создания общественной реальности»264. Здесь я попытаюсь рассмотреть преступность как концептуальную фикцию или теорию, которая объясняет сущность данного явления. Собственно говоря, теорий, объясняющих преступность, множество, что является закономерным в силу индивидуальности ученых, в научном воображении которых и конструируется «преступность». Герцензон А.А.: «Возникшее в эксплуататорских общественноэкономических формациях, классово обусловленное, исторически преходящее социальное явление, имеющее свои причины, динамику и закономерности развития, выражающиеся в совокупности преступлений, совершенных в данном обществе и в определенный период времени»265. И.И. Карпец, В.Н. Кудрявцев, А.Б. Сахаров, И.Л. Шрага, В.С. Минская: «Возникшее в эксплуататорских общественно-экономических формациях классово-обусловленное, исторически преходящее, изменяющееся, носящее антагонистический характер социально-правовое явление, включающее в себя совокупность всех преступлений, совершаемых в данном обществе и в данный период, и характеризующееся количественными (динамика, состояние) и качественными (структура, характер) показателями»266. Н.Ф. Кузнецова: «Преступность - это исторически изменчивое, социальное и уголовно-правовое явление, представляющее собой систему преступлений»267. Г.Ф. Хохряков'. «Общественно опасное, социально-правовое явление, которое порождено условиями общежития, но ставшее относительно самостоятельным, способным к расширенному воспроизводству, что требует постоянной и неустанной борьбы с ним»268. А.И. Долгова допускает краткое ее определение - как «социальное явление, заключающееся в решении частью населения своих проблем с виновным нарушением уголовного запрета»269. Д.А. Шестаков: «Под преступностью следует понимать свойство общества воспроизводить множество опасных для человека деяний, поддающееся количественной интерпретации и предопределяющее введение уголовно-правовых запретов»270. Э. Дюркгейм: «Преступность является одним из факторов общественного здоровья, неотъемлемой частью всех здоровых обществ»271. Г.А. Аванесов: «...Преступность в целом есть явление, закономерное для конкретных условий конкретного общества. Необходимое прокладывает себе дорогу сквозь бесконечное множество случайностей. Думается, что такое понимание соотношения преступности и преступления должно лежать в основе всех других проблем, связанных с рассматриваемым вопросом»272. Я.И. Гшинский справедливо полагает, что «в реальной действительности нет объекта, который был бы «преступностью» (ши «преступлением») по своим внутренним, имманентным свойствам... Преступление и преступность - понятия релятивные (относительные,), конвенциональные («договорные»: как «договорятся законодатели,), - они суть социальные конструкты. Джозеф Шелли: «Одни социологи видят в преступности признак ослабленного или социально дезорганизованного общества. Другие заметили, что, как ни парадоксально, преступное поведение в терпимых размерах может послужить укреплению существующего общественного порядка или власти над ним специфических групп. Третьи рассматривают преступность как средство для изучения представлений членов общества о порядке, представлений, на основании которых граждане принимают решения, ежедневно приводящие к порядку или беспорядку. Наконец, некоторые социологи рассматривают общественный порядок как социально обусловленный результат конкуренции и конфликта между различными группами в обществе. Преступность, таким образом, создает угрозу интересам одних групп и поддерживает интересы других»273 274. «Наконец, история свидетельствует, что признание революционера и политического террориста героем или убийцей зависит от успеха революции, а не от действительной значимости террористического акта»275. В. Фокс: Преступность как «побочный продукт цивилизации»276. Можно привести и другие определения понятия преступности как социально-правового явления. Например, аналогично существующему в теории права понятию социально-правовой жизни277, можно определить и преступность как совокупность многообразных видов противоправной, уголовно наказуемой деятельности людей, направленной на обеспечение условий и средств существования, реализацию индивидуальных и корпоративных потребностей, интересов и ценностей. Представляется, что преступность как общественно опасный вид правонарушаемости, тем не менее, можно рассматривать и как нормативную систему, или определенный порядок, правила, в соответствии с которыми совершаются различные виды социальной деятельности в экономической, управленческой, правоохранительной, уголовноисполнительной, иной сфере, реализуется образ жизни определенных социальных (формальных и неформальных) групп, особенно коррумпированных должностных лиц. Еще Э. Дюркгейм, анализируя явление преступности, писал о ней как о нормальном социальном феномене: «Нет никакого другого феномена, который обладал бы столь бесспорно всеми признаками нормального явления, ибо преступность тесно связана с условиями жизни любого коллектива»278. Отмечая далее отношение к преступности как к нежелательной социальной болезни (патологии), Э. Дюркгейм, тем не менее, считал: «Человеку не нравится боль точно так же, как обществу не нравится преступность, и все же боль - функция нормальной физиологии. Она не только вытекает из самой конституции любого живого организма, но и играет полезную роль в его жизни и поэтому не может быть устранена»279. В частности, сущность преступности как нормативной системы выражает собой «криминальная саморегуляция криминальной и деморализованной среды, а также использование криминальных средств решения конфликтов и в рамках более широких общественных отношений»280. Больше того, «в рамках более широких общественных отношений» - скромно сказано. По выводам проф. В.В. Лунева, «преступность, особенно организованная, уже контролирует не только жизнь и деятельность отдельных стран, но и некоторые шаги мирового сообщества в целом»281. Такова сегодня, в условиях глобализации, роль преступности как нормативной системы. В определенные периоды, при наличии благоприятствующих условий, рискну написать при общественном спросе на преступность, последняя особенно проявила себя в этом отношении. Характеризуя преступность девяностых годов прошлого столетия, проф. А.И. Долгова отмечает: «Преступная деятельность все чаще рассматривалась как «обычный» вид деятельности, приносящий доходы, удовлетворяющий определенные потребности, либо как неотъемлемый элемент «бизнеса», предпринимательства, сколачивания личного состояния»282. Одним из таких видов является и коррупционная преступность. Как вынужден констатировать президент РФ Д.А. Медведев, «в России коррупция превратилась в способ существования огромного количества людей, по сути, она стала повседневной нормой жизни»283. В криминологии, как и в теории права, «важно признать, что дезор- ганизационные (в том числе и криминальные. - Авт.) процессы в обществе по-своему естественны, объективны и составляют необходимый элемент социального развития»284. «Любое (выделено мной. - Авт.) социальное явление имеет определенную социальную ценность, значимость для человека, общества, - пишет проф. В.А. Номоконов, - и эту ценность наука может и должна оценить, измерить, ранжировать и т.д.»285. Несмотря на более чем двухсотлетний период развития юридического учения о преступлении (преступности), сама преступность по- прежнему остается труднообъяснимым феноменом и вызывает по отношению к себе научные споры. Судя по приведенным выше определениям преступности, можно говорить о разных подходах к профессиональному (доктринальному, эмпирическому) ее пониманию, или конструированию теории (концептуальной фикции) как сложившегося взгляда, мнения, суждения о преступности. Определения разные, а сущность ноумена (и феномена) одна. Только открывается она учеными по-разному. Одни открытия оформлены в виде полуфикции, ибо приближены к сфере действительности; другие - как «полные» фикции, поскольку представляют предмет умозрительного знания, отдаленный от действительности. В теоретическом конструировании преступности как социальной системы (и криминологического понятия) используется, в частности, структурный подход (анализ) и функциональный подход (анализ). Использование этих двух взаимосвязанных подходов в моделировании сложных социальных систем, к которым относится преступность, позволяет конструировать ее структурно-функциональную модель. Например, проф. А.И. Долгова рассматривает преступность как системно-структурное явление, как определенную систему взаимосвязанных элементов, которая «обладает относительной самостоятельностью, такими качественными характеристиками, которые не свойственны отдельным ее элементам»286. Например, преступность обладает признаком исторической изменчивости, но отдельное преступление не имеет такого признака. С этим нельзя не согласиться. Отдельное преступление - это, образно говоря, миг, или точка во времени, «одноразовый» акт. Реально совершенная карманная кража неповторима. В ней - конкретный способ совершения деяния, конкретный субъект, конкретная жертва, конкретные обстоятельства, наконец, конкретное проявление преступности. Воровство как свойство человечества со временем непременно претерпевает изменения. Совершенствуются, перераспределяются способы и средства, меняется предмет тайного хищения, изменяются количественно-качественные признаки корыстной преступности, субъективный характер ее причинности, объективные условия (детерминанты) и т.д. Но могу сказать, что вижу в этих изменениях динамическую картину не явления преступности как ее социальной оболочки, а являемые преступностью определенные стороны социального прогресса с его позитивными и негативными элементами, или свойствами. В каком из этих двух подходах можем найти фиктивное проявление небытия, т.е. фактического отсутствия «части общества», ввиду наличия «частичного свойства общества», или наоборот? А может быть, здесь имеет место третий вариант - наличие той части общества, которой и характерно соответствующее свойство. Серьезный ученый не найдет в этом предмета для научной дискуссии. На то и существует в науке такое понятие, как «подход», которых, как видим, к пониманию преступности имеется множество. Обратим внимание на эти три подхода к пониманию преступности. Преступность как явление можно объяснить тем, что фиктивное конструирование этого понятия осуществлено на основе нашего опыта, в котором с помощью чувств как особой формы отражения действительности эта действительность находит отражение. Поэтому в данном случае можно говорить о преступности как о феномене (от греч. phainomenon - являющееся)287 288, в котором фикция содержит долю возможного бытия, действительность подведена под условность. Фиктивное конструирование преступности как свойства общества, мне представляется, в меньшей мере опирается на подходящий для этого жизненный опыт. Но здесь присутствует другой опыт - интеллектуального созерцания. Исходя из этого опыта, ученый конструирует умопостигаемую сущность, или ноумен (от греч noumenon)1 - непознаваемую вещь в себе. Преступность как свойство, признак, характерная черта общества. Она существует сама по себе как нечто злое наряду с добрым в характере человечества. Что касается определения части общества с соответствующим свойством, то здесь усматривается так называемый формальный, или правовой подход к пониманию преступности. «Сущность правового подхода, - пишет С.М. Иншаков, - заключается в рассмотрении преступности как собирательного понятия - совокупности или даже системы преступлений»289 с общепринятыми, добавлю, показателями: объемом, структурой, динамикой. С правового подхода конструируются модели групповых преступных отношений на разных уровнях - от организованной преступной группы через преступные сообщества до криминального общества как особого мира, живущего по воровским законам. А.И. Долгова определяет «криминальное общество» как подструктуру «большого общества», которая существует наряду и во взаимодействии с так называемым «легалистским», или официальным обществом», в котором «выделяются экономическая, социальная, политическая и духовная сферы жизнедеятельности»290. Применяемый в криминологии структурно-функциональный анализ как одно из средств исследования общественной жизни, точнее, системных объектов (системного анализа, системного подхода)', позволяет рассматривать преступность (ориентируясь, главным образом, на организованные формы ее проявления) как социальный институт. Определений социального института существует множество. Например, В.Ф. Анурин определяет социальный институт как «устойчивый комплекс формальных и неформальных правил, принципов, норм, установок, регулирующих взаимодействие людей в определенной сфере жизнедеятельности и организующих их в систему ролей и статусов»291 292. Преступность полностью отвечает критериям этого «устойчивого комплекса». Особенно это заметно на фоне организованности293 преступности. Профессор А.И. Долгова, выделяя и рассматривая организованную преступность в качестве криминального общества, находит это общество, «по сути, альтернативным официально признаваемому, базирующемуся на системе одобряемых государством, официальными институтами гражданского общества, религией отношений и ценностей, фактически является одной из подструктур человеческого общества вообще и находится в постоянном взаимодействии с легалистским, или «официальным» обществом»294. Особую регулятивную роль играет криминальная (суб) культура «как совокупность ценностей, обычаев, традиций, норм и правил поведения, направленных на наиболее рациональную организацию жизнедеятельности, целью которой является совершение преступлений, их сокрытие и уклонение от ответственности»295. Сегодня криминологи указывают на такой тревожный симптом, как распространение в обществе элементов криминальной культуры; «в различные сферы социальной жизни внедряются нормы поведения криминальных сообществ - так называемые «понятия»296. В зависимости от того назначения, роли или миссии (функции), которую выполняет социальный институт, определяется и его общественная польза. И если первой важнейшей миссией социального института является удовлетворение важнейших жизненных потребностей общества, то преступность в качестве такой миссии предполагает «решение частью населения своих проблем с виновным нарушением уголовного запрета»297. В этом отношении является показательным, в частности, феномен пиратского рынка. По расчетам специалистов, на российском рынке 94% компьютерных программ являются пиратскими. 18 фабрик, выпускающих в России ворованные музыкальные диски, ежегодно приносят пиратам 240 миллионов долларов. Российский криминальный бизнес занимает второе место в мире после Китая298. Учитывая, что «любой социальный объект должен обладать специфическим функционально-целевым предназначением», деятельность социального института определяется как функциональная. При этом обращается внимание на следующее обстоятельство: функциональной эта деятельность определяется в том случае, если она способствует стабильности и интеграции общества; но, если эта деятельность носит иной характер, т.е. работает не на сохранение, а на дестабилизацию, дезинтеграцию общества, то такая деятельность расценивается как дисфункциональная299. Поэтому преступность следует считать дисфункциональным институтом, или вредной формой социальных институтов. Преступность-институт рассматривается как нормативная система с ее неформальными нормами (воровскими законами), обычаями, культовыми процедурами; как социальную организацию с ее социальным содержанием - структурированием, упорядоченностью, мобильностью, соответствующей культурой (криминальной символикой, уголовным языком, блатным творчеством). Анализируя преступность как социальный институт, следует соответствующим образом рассматривать и вопрос о ее функциональности. Именно в организованной преступности проявляется ее функциональность как социально-правовой системы, которая проявляется в таких универсальных и специфических функциях, как: репродукция, или воспроизводство элементов системы; производство и распределение материальных благ; контроль за поведением членов сообщества; регулирование использования власти и доступа к ней; коммуникация между членами сообщества, их защита от опасности300 и др. Следует заметить, что проблема функциональности преступности в последние годы привлекает все большее внимание ученых. Тема - не разработанная в криминологии, но идеи функциональности преступности можно найти в работах Э. Дюркгейма, Р. Мертона, С. Палмера, Дж. Хамфери, В.А. Бачинина, Я.И. Гилинского, В Рейсмена, Д.А. Ли, А.М. Яковлева и др. Например, проф. В.А. Бачинин, констатируя общую деструктивную направленность преступности, указывает на следующие ее социальные функции (при этом в них отражена не только деструктивная сущность): 1) способствование определенным категориям людей реализовать свои трансагрессивные наклонности; 2) испытание на прочность и надежность нормативно-ценностных структур цивилизации, принуждение ее постоянно заниматься укреплением своих основ, способности противодействовать преступности; 3) маркирование (обозначать, выделять) девиантных линий вероятностного развития цивилизации, или информирование о злокачественных формах деятельности, что дает возможность институтам социализации и воспитания, религии, нравственности и права выбраковывать маркированные (злокачественные) и выбирать должные варианты социальной деятельности301. Изучение этого вопроса в юридической литературе и собственные исследования позволяют говорить о возможности классификации функций преступности по различным критериям, в частности, по критерию сферы их общей направленности. Таким образом, можно выделить внешние функции (социальной дестабилизации, противостояния и вос- противления государственному принуждению, самозащиты и самоутверждения и др.) и внутренние функции (регенерации, сохранения сложившихся элементов, внутренней организации и др.). Можно более детально рассмотреть, какие именно функции преступности реализуются через преступления в общественной жизни. Одна из них - функция социальной дестабилизации, или дестабилизирующая функция. Сущность ее заключается в том, что совершенные в определенном месте и времени преступления выводят из состояния устойчивости, постоянства социальную систему, в том числе, правовую систему, разрушительное воздействие оказывают на правопорядок и в целом способствуют социальной дезорганизации. Такого рода воздействие особенно наблюдается в сфере политической, экономической власти, государственно-политической организации общества и ее институтов, избирательной системы, межпартийных отношений и др. Так, перекачку средств из государственного сектора на личные счета в иностранные банки посредством организованных преступлений можно сравнить с обескровливанием социального организма, что не может не сказаться отрицательно на развитии общества. Дестабилизационная функция преступности носит характер дезинте- гративный, направленный на разрушение целого на части, что создает значительную угрозу для федерализма России. С этой функцией преступности тесно связана другая - функция противостояния и воспротивления власти, государственному управлению. С данной функцией преступности связано инициативное поведение криминальных элементов, как бы «обреченных» быть в оппозиции к уголовному закону, органам власти, действовать наступательно. При этом вовсе не обязательно, чтобы объект их посягательства характеризовался инициирующим поведением. Названные функции реализуются, например, путем совершения преступлений против государственной власти, против порядка управления, против определенных лиц - государственных, политических деятелей и др. Можно вести речь об экспансивной функции преступности, то есть о ее постоянном стремлении к расширению сфер влияния. Например, сегодня вся территория России поделена на сферы влияния организованной преступности. Под контролем криминалитета находятся десятки тысяч хозяйственных объектов - государственных предприятий, акционерных обществ, банков и др. Сегодня становится все более опасной для общества криминализация важных институтов социального управления, особенно органов власти, государственного и муниципального управления, правоохранительных органов. По данным криминологов, с организованной преступностью в России прямо или косвенно связано до 80% граждан302. Названные выше функции преступности имеют как бы внешний характер. Через конкретные преступления преступность взаимодействует с различными другими явлениями, оказывает негативное влияние на элементы экономической деятельности, политического режима, например, на уровень гарантированности демократических прав и политических свобод личности, характер государственно-правовой политики и др. Вместе с тем представляется возможным выделить и функции внутреннего характера, в частности, функции самоорганизации, самозащиты и самоутверждения, регенеративную функцию. Функция самоорганизации призвана обеспечивать жизнеспособность преступности. При всем желании невозможно представить, чтобы преступность как образ жизнедеятельности могла быть создана и организована по чьей-то воле со стороны. Совершаемые в той или иной сфере общественной жизни преступления, особенно в организованной форме, только на непросвещенный взгляд могут показаться хаотичным их множеством. На самом деле в них выражается внутренняя упорядоченность, которая обеспечивается самим преступным сообществом (в широком смысле этого слова). Самоорганизация реализуется путем неукоснительного следования внутренним правилам, а «следование» это обеспечивается соответствующими средствами: криминальной идеологией, своего рода политикой выживания, развития, противодействия государству, средствами стимулирования, принуждения, в том числе и внутри самого преступного сообщества. И многие из этих средств носят криминальный характер. Функция самозащиты проявляется в «оборонительных» деяниях криминальных элементов, которые реагируют на активное, наступательное поведение объекта их посягательства в целом, отражают или предупреждают угрожающую им опасность, например, в лице субъектов государственно-правовой политики в сфере борьбы с преступностью. Функция самозащиты реализуется в двух формах: чаще насильственной и реже ненасильственной. В первом случае показательными деяниями могут служить, например, такие насильственные преступления, как убийство по найму, или в так называемых разборках в целях устранения свидетелей, оперативных работников; взятка во избежание уголовной ответственности; похищение людей с целью выкупа преступников и др. Во втором случае это может быть массовый «слив» в СМИ компромата (в том числе политического) или клеветнической информации в адрес соответствующих лиц, апелляция через те же СМИ к общественному мнению в целях воспрепятствования следственным действиям, оперативно-розыскным мерам, реализуемым в отношении лиц, подозреваемых в преступной деятельности и проч. Функция самоутверждения реализуется также в двух аналогичных формах преступлений: а) насильственного характера (террористический акт, захват заложника, различные иные демонстративные насильственные деяния и др.); б) ненасильственного, или популистского характера (оказание самой разной помощи населению, поддержание общественного порядка в определенных местах, пропаганда криминального образа жизни, особенно через СМИ) и т.п. Регенеративная функция преступности направлена на ее воспроизводство за счет, прежде всего, рецидива и рекрутирования девиантов, т.е. вовлечения новых лиц в совершение преступлений. Что касается второй стороны криминального катализа, то следует отметить, что преступления наряду с преимущественным разрушительным и вредоносным воздействием на общество стимулируют в нем и определенные позитивные процессы. Так, некоторые преступления, в силу их ситуативных особенностей, можно рассматривать как индикаторные, т.е. указывающие на определенные кризисные явления, которые возникают в связи с неблагоприятными изменениями в экономической, социальной, политической, иной сфере общественной жизни. Эти изменения, в свою очередь, могут быть вызваны различными факторами, которые интересуют криминолога, политика: противоречиями между ветвями власти; обострением проблемы федерализма; ослаблением исполнительной власти; игнорированием правовых принципов в юридической практике, в социальном, и особенно в государственном, управлении; переделом собственности и др. Через такого рода преступления-индикаторы реализуется симптоматическая функция преступности. Именно изменения в преступности, усугубляющие ее общественную опасность, выраженные, например, в увеличении количества тяжких преступлений, организованных форм их совершения, проявление в преступлениях небывалой жестокости и т.п. ориентируют субъектов государственно-правовой политики на эти и другие негативные процессы в обществе, которые влекут за собой ослабление режима законности, а, следовательно, и правопорядка. Сегодня, к сожалению, уже не являются редкостью массовые нарушения правопорядка и, в частности, уголовно-правовых запретов: несанкционированные забастовки, митинги, блокирование автомобильных и железных дорог, уклонение от уплаты «драконовских» налогов и др. Эти и аналогичные им преступления как бы «предостерегают» субъекта государственного управления от того, что в создавшихся условиях бессмысленно ужесточать уголовную политику. Больше того, и сама уголовная политика здесь также теряет смысл. Индикаторная диаграмма преступности «высвечивает» глубокое несоответствие правовых предписаний условиям их реализации. «Действительно, - пишет В.В. Гриб, - если правовые нормы предписывают одно, а социально-экономические условия жизни - другое, то решающую роль, в конечном счете, сыграют социально-экономические факторы»303. В качестве примера можно привести тот же феномен пиратского рынка, на котором компьютерные программы покупаются в среднем за 90 рублей вместо 400 долларов (такова их реальная цена). Уместно заметить при этом, что контрафактных кассет с записями фильмов в России выпускается в 5 раз больше, чем легальных (95 млн по сравнению с 19 млн)304. Индикаторная функция преступности - не единственное основание для смелого утверждения и о позитивной стороне функциональности преступности как социального института, позитивном воздействии преступности на общественную жизнь. Наверное, не я один с чувством уважения воспринимаю образ рыцаря и отношусь к рыцарству вообще. Но как свидетельствуют исследователи, средневековая рыцарская этика сформировалась во многом из убийств и разбоев диких и неукротимых воинов-бродяг. Им было скучно работать в поле, ухаживать за скотом, они занимались грабежами, за счет чего и кормились. Но со временем из буйной вольности сложилось, или выросло замечательное сословие средневековых рыцарей. И что очень важно, их рыцарский кодекс как удивительный институт Средневековья, в конечном счете, сформировал основы этики современного западноевропейского человека305. Таким образом, буквально из преступности выросла светская этика как элемент развитой цивилизации. Здесь уместно привести размышления Э. Дюркгейма по поводу свободы мысли, которой мы пользуемся сегодня и которая, будучи преступной, тем не менее, оказалась полезной «как прелюдия к реформе». К этому можно добавить, что и экономическая свобода в России с последующей приватизацией, несмотря на неправовой ее характер, также послужила прелюдией к экономическим реформам. Таким образом, преступность выступает «как специфический вид экономической деятельности»306. Больше того, преступность рассматривается как специфическая функция общества. Анализируя данный аспект преступности вообще и экономической преступности в особенности, проф. В.В. Колесников пишет: «На определенных этапах социально-исторического развития она подталкивает его к системным изменениям, делает эти изменения неизбежными. В этом смысле преступность, безусловно, оставаясь социально опасным и вредным явлением, играет свою особенную позитивную роль в социальной истории и обеспечении общественного прогресса»307. Сегодня ученые не только исследуют феномен криминального общества в России с его развитой системой управления, экономикой, но высказывают в связи с этим серьезные опасения. «Оргпреступность превратилась в относительно самостоятельную, самовоспроизводящуюся социально-политическую и экономическую силу, отчужденную от общества и находящуюся с ним в непримиримом конфликте, в антагонизме, - пишет М.В. Романенко. - Она способна конкурировать с официальными органами власти, подчинять их своим интересам, навязывать свою волю при решении экономических, политических и культурных задач»308. И в этой ситуации государство вынуждено постоянно совершенствовать правовую систему, механизмы управления, особенно в правоохранительной сфере. Преступность инициирует защитные свойства общества от криминальной скверны, мобилизует социальные силы, укрепляющие нравственное здоровье общества, вырабатывающие своего рода иммунитет от преступности. Общество становится более чувствительным и взыскательным к отступлениям от норм309. В целом «сама борьба с криминалом, безусловно, сближает самые разные политические силы»310, что мы и видим сегодня на примере противодействия терроризму. Возвращаясь к примеру о сомалийских пиратах, рассмотренному в предыдущей главе, можно согласиться с выводами экспертов о том, что деятельность нескольких крупных пиратских синдикатов с международными связями диктует мировому сообществу необходимость искать пути коллективного решения этой проблемы. «По большому счету, - пишет бывший заместитель главкома ВМФ адмирал И. Колесников, - совместная борьба с пиратами дает России неплохой шанс восстановить партнерские отношения с США, НАТО и государствами Евросоюза». Чему автор находит основания, в частности, в том, что, кроме конфликтов интересов, имеются «общие беды, опыт совместных действий против террористов, незаконных мигрантов, наркоторговцев. Если к этому добавить опыт совместного противодействия пиратам, от этого выиграют и Россия, и другие морские державы»311. Но не могу не согласиться с утверждением ученых, что соотношение добра и зла в обществе давно сложилось не в пользу добра. Зло, органической составляющей которого является преступность, многие мыслители определяют как вездесущую силу, которая соединяет людей гораздо прочнее, чем добро, «в несравнимо большей степени, чем добро, определяет ход истории и логику развития жизни»312. Не думаю, что в сказанном кто-то попытается найти стремление автора петь дифирамбы преступности. Просто следует смотреть на любой предмет исследования диалектически. Но главным в криминологическом изучении преступности является вопрос о ее причинах. И здесь не могу возразить проф. Я.И. Гилинско- му, который утверждает: «С нашей точки зрения, вообще не существует какой бы то ни было единой (пусть «интегративной») и специфической только для нее причины преступности как социального феномена...»313. Исходя из сказанного выше, читатель уже может понять, почему ученый так решительно заявляет о криминологической категории «причины преступности» как, я бы сказал (повторив в очередной раз), «фиктивном проявлении небытия». Если преступность как социальное явление или свойство социума - есть фикция, искусственный плод научного воображения, или «мыслительный, социальный конструкт», как называют ее некоторые ученые с мировой известностью, то вопрос о причине, если и может быть поставлен, то в отношении отнюдь не «конструкции», а самих конструкторов: для чего ими применена юридическая фикция в попытках понять сущность такого социально-правового явления, как преступность. Действительно, характер человека и характер человечества тесно переплетаются в отношениях, связях, поведенческих проявлениях, которые не имеют никакой видимой для нас причинной связи; «все они могут быть многократно опосредованы и в конечном счете проявиться не в форме осознанных цели или действия, а в виде случайного каприза, прихоти, ничем, казалось бы, необъяснимого порыва или вспышки гнева, ненависти, ярости и прочих аффектов»314. При этом человек нередко скрывает мотивы своего поведения даже от самого себя, а порой и сам их толком не понимает315. Однако ни один серьезный криминолог не интерпретирует сказанное в плане бесперспективности усилий в изучении причин преступности. Даже если согласиться с тем же уважаемым профессором Я.И. Гилин- ским, который утверждает, что преступность как социальное явление (процесс) «не может быть объяснена «из себя самой», а лишь с позиции социального целого - общества, чью субстанцию образует совокупность общественных отношений»316, в том числе, подчеркну, - и общественно опасных. В отличие от социолого-криминологического, юридико-криминологический подход предполагает предметом научного исследования лишь выборочную часть социальной субстанции, которая выражена общественными отношениями, подпадающими под формальную оценку по критериям уголовного закона. А они, эти отношения, как бы ни старались их нивелировать, все-таки проявляют определенную специфику, хотя бы в той особой форме социального зла, которую представляет общественная опасность, оценка которой, правда, не всегда бесспорна. Задача этой оценки заключается, прежде всего, в том, чтобы выделить, описать, объяснить преступность как относительно малую по объему, но сильнейшую по потенции, общественно значимую вредоносную сущность социума. Решение данной задачи позволяет государству в лице его правоохранительной системы научно обоснованно «реагировать» на криминальную угрозу, обеспечивая безопасность граждан и самого государства от преступных посягательств. Отсюда «произрастают» инициативы криминологов, в которых находит выражение конструирование многочисленных частных парадигм, теорий, объясняющих сущность и причины преступности, преступлений. В завершение еще раз замечу, что проникновение научной мысли в сущность того, что мы именуем преступностью, представляется сложным и познавательным процессом. А между тем этот процесс «требует новых озарений, отысканий новых, неизведанных путей, нахождения новых точек зрения, с которых старое опять кажется новым»317. Сложность же этого процесса, как мне представляется, заключается, главным образом, в том, что сам объект научного изучения (преступность как общая категория) имеет расплывчатые контуры, т.е. лишенный, как указывает проф. Я.И. Гилинский, «естественных» границ»318. Множество понятий преступности, с одной стороны, выражает разные аспекты кажущейся нам ее сущности, но, с другой стороны, тем самым позволяет получить многостороннее представление о преступности. Юридическая (криминологическая) фикция - метод, который продуктивно «работает» на мировоззренческом уровне познания, т.е. при попытке объяснить природу и сущность преступности человечества «с точки зрения неких предельных, субстанциональных, мировоззренческих принципов и оснований»319. Этот прием позволяет криминологу ставить и рассматривать проблему преступности как общую теоретическую категорию, которая в меньшей степени, если вообще, вызывает интерес специалиста, исследующего ту же проблему, но в прикладной сфере криминологии. * * * Изучение преступности предполагает главной целью исследование ее внутренних и внешних связей, благодаря которым преступность получает энергию развития. Речь идет о причинности преступности. Причинность, или казуальность (от лат. causa - причина) - категория философская. Она обозначает генетическую (от греч. genesis - происхождение, развитие) связь явлений, в числе которых одно (оцениваемое как причина) обусловливает другое (оцениваемое как следствие, или действие, бездействие). Таким образом, проблему причинности следует определить как сложный вопрос или трудно разрешимую задачу. Причинность преступности - вопрос, однозначный ответ на которой до сих пор не получен. Между тем, как обоснованно заключает проф. В.Н. Кудрявцев, «именно причинные зависимости дают возможность осмыслить факты, полученные эмпирическим путем, и установить объективные закономерности социальных явлений, что в свою очередь позволяет воздействовать на эти явления в желательном для нас направлении»320. Криминология - наука относительно молодая. «Ростки» ее берут начало из учения о преступлении конца XVIII - начала XIX веков. Со временем в комплексном изучении преступного поведения сложились (нормативно-правовое и социально-правовое) направления, в каждом из которых определилась собственная (под)система предметных знаний об указанном объекте. В то время как нормативно-правовая, или уголовно-правовая наука шла и идет по традиционному пути (развиваясь как учение о преступлении и наказании, совершенствуя систему уголовно-правовых запретов, предписаний, дозволений, направленных на обеспечение охранительной, регулятивной, воспитательной функции), криминология как социально-правовая наука, благодаря усилиям криминологов (как правоведов, так и не правоведов, или специалистов в области социологии, экономики, психологии, педагогики, культурологи и др.), остается не только верной спутницей уголовного права, тесно взаимодействуя с ним, но и прокладывает собственный путь, ведущий к познанию причинности преступности и мер предупредительного воздействия на явления, процессы, детерминирующие преступность. И здесь, в отличие от уголовного права, устанавливающего нормы в целях обеспечения правопорядка, криминология не носит предписывающего характера, она описывает, объясняет, прогнозирует преступность (проявления которой отражены (предусмотрены) в уголовном законе как деяния) и другие социальные явления, с ней связанные. Спектр криминологического изучения чрезвычайно широк. По сути, в социальной действительности трудно найти то, что мы, криминологи, не отнесли бы к причинам преступности - первого, второго, третьего класса; непосредственного или опосредованного характера; необходимого и достаточного характера и пр. И это закономерно, поскольку каждый ученый исследователь исходит из собственной методологии (о чем говорилось выше), т.е. свободного выбора принципов, методов и средств научного познания в данном случае так называемых причин преступности. Но индивидуальные методологии (используемые в исследовании познавательные принципы, методы, средства) подчинены методологии общей (философской оценке исследовательских методов, области знаний, изучающей принципы, предпосылки, средства организации познавательной и практически- преобразующей деятельности321). Через них как бы и реализует себя общая методология, поэтому индивидуальные подходы к исследованию, в частности, причинности преступности не настолько специфичны, чтобы говорить о множестве научных подходов. Исследовательская индивидуализация подходов к научному познанию проблемы причинности преступности поддается классификации. Например, проф. А.И. Долгова пишет о четырех подходах к пониманию причинности преступности, которые в свое время выделил философ В.Г. Иванов. Первый подход - кондиционалистский, или условный. Под причиной преступности понимаются необходимые и достаточные условия, или необходимая совокупность обстоятельств. Здесь подразумевается неопределенный круг всех взаимодействующих событий, при которых и рождается следствие-преступность (так называемая полная причина преступности). Второй подход - традиционный. Его идея заключается во внешнем силовом (физическом, психическом) воздействии активных сил на личность, в результате чего возникают интересы, потребности, мотивы для совершения преступления. Третий подход - традиционно-диалектический. В данном случае под причиной понимается все то, что порождает (в отличие от условного подхода) преступность. Это «все» связывается с непосредственной, или ближайшей причиной преступного поведения. Четвертый подход - интеракционистский. Суть его заключается в том, что преступность рассматривается как итог всего социального (причинного) взаимодействия322. Исходя из сущностей указанных подходов, каждый из них находится с другими в таких же тесных взаимосвязях, как и познаваемый с их помощью предмет научного интереса. К этому необходимо сделать весьма существенное добавление: любой элемент феномена «причина преступности» сам по себе не только не существует отдельно, но и по сущности своей является противоречивым. Указывая на противоречивый характер внутренних и внешних связей социальных систем, в том числе подразумевая и преступность, проф. Я.И. Гилинский пишет, что «протекающие в них процессы столь сложны, вероятностны, нелинейны, стохастичны, что выделить «причину - следствие» оказывается принципиально невозможно»323. Кстати, при таком «нигилистическом» подходе, можно смело утверждать (что и делает Яков Ильич) об отсутствии причин преступности, как, впрочем, и самой преступности, поскольку данное явление есть «искусственный социальный конструкт, не имеющий качественной определенности (per se, sui generic) в реальной действительности. Нельзя найти специфическую причину конструкта, причудливо меняющегося во времени и пространстве по воле законодателя, власти». Такой поиск, указывает далее ученый, приводит, в частности, к тому, что причиной преступности следует признать «весь социально-экономический строй» (как писал в свое время М.Н. Гернет), который «порождает все социальные феномены, а не только преступность и даже не только девиантность в целом»324. Однако утверждение профессора о фикции преступности и ее причин следует воспринимать всего лишь как применение метода парадокса в проблемном изложении научного (учебного) материала. Это привлекает внимание обучающихся к проблеме, побуждает их к критическому восприятию сложной материи и способствует формированию собственного взгляда на вещи. Но к таким парадоксальным выводам легко прийти в случае некорректного отношения к собственной методологии научного исследования. Важно учитывать, на каком - теоретическом или прикладном - уровне проводится исследование, на достижение каких целей, решение каких задач оно направлено; в какой области теоретических знаний или практической деятельности предполагается внедрение результатов (предложений, рекомендаций). Если мы обратимся к научной категории «причинный комплекс преступности», то найдем в нем впечатляющий перечень таких «сильно действующих криминогенных факторов», которые «коренятся как в исторических условиях развития страны, так и в явлениях и процессах, связанных со спецификой переходного периода»325. В их числе: «экономические корни преступности», «социальные факторы преступности», «криминогенные факторы сферы политических отношений», «криминогенные факторы духовно-нравственной сферы», «криминогенные факторы правовой сферы» (перечень элементов причинного комплекса приводится на семи страницах сборника). Но при моделировании (структурировании) данного явления все эти элементы вполне компактно размещаются в дефиниции понятия «причинный комплекс». Что касается прагматического аспекта, то каждый из названных элементов причинного комплекса рассматривается и оценивается применительно к реальным условиям, или обстоятельствам и реальному времени. При этом оценивается степень его взаимосвязи с реальной преступностью. В данном случае научные дискуссии о том, что такое «причина», «условие», «фактор», «детерминант» более чем неуместны. За пределами практического интереса останутся споры о целесообразности «экономической» или «политической» криминологии. Криминологические знания будут истребованы и непосредственно сконцентрированы на характеристиках конфликтных ситуаций, механизмах правового регулирования реальных отношений, его отдельных нормах и т.п, в той или другой области. Но здесь успех будет в немалой степени зависеть от того, насколько в криминологической теории разработаны или не разработаны вопросы о сущности и детерминации преступности в сфере экономической, политической, о специфике и возможностях методов и средств их реализации. Опять же неважно, как будет названа эта реализация - «борьба», «предупреждение», «профилактика», «контроль», противодействие», правоохранительная деятельность и т.п. Комплекс (с лат. complexus - связь, сочетание) означает совокупность элементов, составляющих одно целое. Очевидно, такой сущностный признак «комплекса», как связь, сочетание, позволяют употреблять его в качестве синонима термину «система». Однако между системным и комплексным подходом имеются различия. Комплексный подход - это требование учитывать входящие в структуру исследуемой системы (преступности) взаимосвязанные с ней («родственные») факторы. При этом комплексный подход необходимо рассматривать в двух аспектах: а) применительно к объекту (предмету) исследования - как частный случай системного подхода, поскольку при его использовании учитывается воздействие всего лишь нескольких факторов или свойств из множества возможных; б) применительно к субъекту исследования (исследователю), точнее, инструментарию, которым он пользуется; имеется в виду комплекс методов (социологических, математических, психологических, педагогических и др.), которые применяются для всестороннего исследования проблемы.