§ 1. Преступник и личность преступника

Ни один криминолог, какую бы научную школу он ни представлял, не может обойти проблемы, связанной с человеком, совершающим преступления. Назовем его для краткости преступником.

В понятии «человек» воплощено неразрывное единство разных сторон его существа: социальной и биологической. В понятии «личность» фиксируются только специфически социальные признаки. Личность — это «социальное лицо человека», то, кем он стал в процессе социального развития, формирования и деятельности в обществе. Таким образом, при употреблении понятия «личность преступника» следует иметь в виду именно социальные характеристики человека, совершившего преступление. И ничего более.

Имеет ли личность преступника присущие только ей специфические черты, отличаются ли преступники от непреступников — это уже другие вопросы. При ответе на них, как будет показано далее, используются иные понятия.

В криминологии изучение преступника, личности преступника подчинено выявлению закономерностей преступного поведения и преступности как массового явления, их детерминации, причинности и разработке научно обоснованных рекомендаций по борьбе с преступностью.

Каковы же аспекты и пределы криминологического изучения преступника? И в XX в., как в эпоху Ломброзо, в XIX в., эта проблема решалась неоднозначно.

Клиническое направление при изучении преступности и преступника далеко себя не исчерпало. Оно существует и развивается, хотя все больше учитывает социальный фактор. Убежденные сторонники клинической криминологии — итальянские авторы

Ф. Граматика и Б. ди Тулио. Во Франции один из наиболее ярких его представителей — профессор Пинатель1.

Позиции клинической криминологии традиционно были сильны в Италии, но профессор криминологии Неапольского университета Ф.

Дискуссия о соотношении биологического и социального в личности преступника имеет непосредственный выход на практику. Если речь идет о клиническом воздействии, то это — диагноз, прогноз, перевоспитание[252] [253]. В процессе диагностики выявляется преступный порог лица (легкость выбора им преступных форм поведения). В ходе перевоспитания оптимизируются социальные реакции преступника (снижение или устранение агрессивности, эгоцентризма), изменение установки и привычки, отношения к различным социальным фактам. Представители клинической криминологии рекомендуют психоанализ, электрошок, лоботомию, таламотомию, медикаментозное воздействие, хирургические методы, а также неопределенное наказание — лишение свободы до тех пор, пока комиссия врачей, преимущественно психиатров, не даст заключения о миновании опасного состоя-

4

ния .

Автор работы «Об организации криминологической службы в ФРГ» Г. Рименшнейдер, отстаивавший идею порождения преступления сочетанием предрасположения субъекта к преступной деятельности и влияния окружающей среды, отдавал предпочтение биологическому фактору и делал вывод о ведущей роли при изучении преступника психиатра, психолога, применения биотехнических приемов, тестов (1961 г.).

В начале 60-х гг. Буза и Пинатель писали, что антропологическая теория, рожденная ломброзианским учением, утвердила существование наследственной предрасположенности к преступности. Такая предрасположенность состоит «в некотором специфическом содержании, которое еще не определено». Позднее это стало связываться с хромосомами.

Исследования ученых в Англии, США, Австралии и других странах выявляли повышенный процент хромосомных аномалий среди обследованных преступников по сравнению с контрольной группой. Если в среднем кариотип XYY встречался среди населения примерно в 0,1—0,2% случаев, у специально подобранных групп правонарушителей он отмечался в 2% и более. При этом, как правило, подбирались преступники или с умственными аномалиями, или высокого роста, что характерно для носителей указанной аномалии, отличавшихся, по мнению исследователей, агрессивностью и жестокостью поведения.

Определенный «взрыв» среди отечественных криминологов в 70-х гг. вызвали публикации профессора И. С. Ноя из Саратова, который писал: «Независимо от среды человек может не стать ни преступником, ни героем, если родится с иной программой пове- дения»1.

В. П. Емельянов сделал следующий вывод: «Только определенный состав экономических, идеологических, социальных, биологических факторов дает реакцию, называемую преступлением... причина преступности — это синтез различных явлений социального и биологического свойства...»[254] [255]

Ной и Емельянов имели активных сторонников из числа известных отечественных генетиков — В. К. Эфроимсона, Б. Л. Ас- таурова, Д. Н. Беляева. Позднее, после активных дискуссий, в том числе с академиком Дубининым, Беляев писал, что «наличие генетической программы и врожденных потенций не означает, что эти потенции автоматически сформируются в реально осязаемое свойство психики или форму поведения человека. Для этого необходимы еще соответствующие условия среды, жизненные условия, под влиянием которых природные потенции человека либо разовьются, либо, наоборот, погаснут. Оценивая значение генетической программы для формирования самого поведения, надо иметь, конечно, в виду, что нет специальных генов, однозначно определяющих, например, альтруизм, эгоизм или антисоциальное поведение...»1.

Вообще вопрос крайне сложен. У первого осужденного в Европе с генетической аномалией XYY Даниеля Югона отмечался целый ряд заслуживающих внимания моментов: Даниель в возрасте четырех лет перенес энцефалит и страдал нервными припадками, родился с деформацией ступни, что повлекло нарушение двигательных функций, и был предметом насмешек братьев, сестер, товарищей; в пубертатном возрасте получил глубокую травму, которая не изгладилась из его памяти и была даже причиной попытки самоубийства; не имел возможности приобрести профессиональные навыки и получить определенную постоянную работу, работал с 15 лет и с этого же времени употреблял спиртные напитки.

В то же время генетик Н. П. Дубинин полагал: «Человек не получает от рождения готовой социальной программы, она создается в нем общественной практикой в ходе его индивидуального развития»[256] [257]. Иногда ссылались в качестве доказательства приоритета биологического, наследственного в жизненной программе человека, в том числе в механизме его преступного поведения, на исследования близнецов. Но немецкий психолог и социолог Вальтер Фридрих на основе обширных исследований близнецов сделал, например, такой вывод: «Интересы и установки определяются общественной средой и развиваются в социальной деятельности человека»[258].

Наряду с антропологическим в криминологии всегда существовал и преобладал другой подход, жестко отрицающий биологи- зацию преступного поведения. В начале XX в. А. А. Пионтков- ский писал, что нельзя объяснять изменчивое социальное явление — преступление постоянными свойствами природы человека, в том числе «преступного человека»[259]. По мнению А. А. Герцен- зона, криминологу вообще незачем погружаться в глубинную сущность личности, искать биологические истоки поведе- ния[260]. Ф. М. Решетников отмечал, что трактовка преступления как

«симптома» биологических или психологических недостатков преступника означает игнорирование действительной природы преступления как социального явления, порожденного социальными же причинами1.

В. Н. Кудрявцев, И. И. Карпец вместе с Н. П. Дубининым написали книгу «Генетика, поведение, ответственность», издававшуюся дважды в России, а также за рубежом. В ней они доказывали социальную обусловленность преступности. В период кризисных состояний общества преступность резко растет: в России в 1876—1890 гг. число уголовных дел возрастало на 4% ежегодно, а в среднем на 57%. Ранее — лишь на 1% в год в среднем.

За конкретными преступниками эти авторы видели особо неблагоприятные условия социального формирования и жизнедеятельности.

Ю. М. Антонян последователен в своем внимании к психофизиологическим, психологическим характеристикам преступников. В работе «Жестокость» он приходит к выводу о вечном характере жестокости и практически присоединяется к цитируемому выводу Ф. Ницше: «Люди, теперь жестокие, должны рассматриваться как сохранившиеся ступени прежних культур: горный хребет человечества обнаруживает здесь более скрытые наслоения, которые в других случаях остаются скрытыми. У отсталых людей мозг благодаря всевозможным случайностям в ходе наследования не получил достаточно тонкого и многостороннего развития. Они показывают нам, чем мы все были, и пугают нас; но сами они столь же мало ответственны, как кусок гранита за то, что он — гранит»3.

Известно влияние на разных специалистов идей Фрейда и его последователей4. 3. Фрейд различал Оно, сознательное Я и сверх-Я [261] [262] [263] [264]

как нечто, находящееся над человеком: идеалы общества, социальные нормы и т. п. — все то, с чем человек вынужден считаться. «Оно» — природное, генетическое начало в человеке, совокупность двух основополагающих инстинктов: самосохранения, в том числе сексуальности, и разрушения. Инстинкт разрушения может быть направлен как внутрь (примером этого, по Фрейду, является совесть или самоубийство), так и вовне (агрессия). «Как всаднику, если он не хочет расстаться с лошадью, часто остается только вести ее туда, куда ей хочется, так и Я превращает обыкновенную волю Оно в действие, как будто бы это было его собственной волей» и еще: инстинкт смерти «функционирует в каждом живом существе и старается привести его к гибели, сводя жизнь до первоначального состояния неодушевленной материи...

Профессор Колумбийского университета Д. Абрахамсен, используя фрейдовскую концепцию, вывел следующую формулу преступления: преступление = (преступные устремления, заложенные в Оно + криминогенная ситуация) : контролирующие способности сверх-Я[265] [266].

По мнению английского криминолога Э. Гловера, преступность — один из результатов конфликта между примитивными инстинктами, которыми наделен каждый человек, и альтруистическим кодексом, устанавливаемым обществом[267] [268].

Как отмечает С. М. Иншаков, представители клинического направления практически отрицали кару как превентивное сдерживающее средство. Они попытались превратить криминологию в своеобразную антикриминогенную медицину, а тюрьму в кли-

4

нику .

Идет время, актуализируются или выдвигаются новые теории человека. В конце XX в. стали высказываться гипотезы о «космическом программировании» поведения каждого человека на Земле. Э. Р. Мулдашев пишет вслед за рядом восточных ученых, Николаем Рерихом, Еленой Блаватской о существовании физического мира и тонкого мира, а также о том, что все души являются частью всеобщего информационного поля: «Существуют также торсионные поля, т. е. поля кручения. Проявлением торсионных полей в физическом мире является инерция. Проявлением торсионных полей в тонком мире является душа — энергетический сгусток в виде полей кручения. В пределах этого закрученного пространства (души) содержится информация о функционировании человеческого тела (астральное тело) и о процессе мышления (ментальное тело). Процесс мышления вызывает закручивание пространства: добрые мысли закручивают пространство в одном направлении, злые мысли — в противоположном направлении»[269].

Так все-таки следует ли криминологу в таком случае ограничиваться только изучением того, что формируется в человеке, живущем в обществе, то есть исследованием личности преступника? Или надо учитывать более глубокую природу человека и того, что в нем заложено?

Человек совершает преступление, будучи таким, каков он есть. И, конечно, при формировании личности значимы его «материальные задатки», то, каков у человека генотип, красив человек или он уродлив от рождения и т. п. У людей в зависимости от этих факторов бывает разная среда общения, разные жизненные пути. Одни люди импульсивны, другие тщательно взвешивают свои поступки. Не ввяжется в коллективную драку физически слабый человек, и не удавалось встретить удачливого мошенника с низким уровнем интеллектуального развития. В детерминации преступности несомненно участвуют и биологические, и социальные особенности человека, и иные, если они есть. Не случайно в уголовном судопроизводстве проводятся судебно-психологическая, судебно-медицинская, судебно-психиатрическая и иные экспертизы, при изучении преступности, ее детерминации и причинности осуществляются междисциплинарные и комплексные исследования преступников.

Однако наряду с учетом разных характеристик преступников надо все-таки разграничивать преступников, т. е. вменяемых лиц, достигших определенного возраста и способных осознавать фак- тическии характер, общественную опасность своих деяний либо руководить ими, и невменяемых — лиц, не обладающих такими способностями и не признаваемых субъектами преступлений. Последние не являются объектом изучения криминологии.

Криминологу не стоит оспаривать по существу выводы других специалистов о наличии прирожденных программ поведения и совершении под их влиянием общественно опасных деяний. Ему важно знать, действительно ли человек не мог руководить своими действиями, осознавать их фактический характер и общественную опасность, действительно ли деяния такого человека жестко заданы изначально. Причем для криминолога не имеет особого значения, зависит ли изложенное от биологических особенностей, торсионных полей или чего-либо иного. Если человек не мог руководить своими действиями, осознавать их фактический характер и общественную опасность, он перестает быть объектом внимания криминологов, поскольку он — не преступник в уголовно-правовом смысле. Науки о человеке будут развиваться и давать нам все более полные знания о природе поведения человека. Многое еще будет открыто и должно учитываться теми, кто занимается человеком — этой самостоятельной «вселенной». Но указанный выше подход криминолога носит неизменный характер. Криминолог должен отвечать на вопрос о причинах преступного поведения вменяемых лиц, действовавших в ситуациях, допускавших, помимо криминального, иные варианты поведения.

Очевидно, что данные генетики, биологии, медицины и других наук должны в первую очередь учитываться судебными психологами и судебными психиатрами при решении вопросов о вменяемости. Необходимо четко проводить границу между психической болезнью и неболезненными проявлениями, между мерами наказания и принудительным лечением, на что указывали известные психиатры.

Поскольку нет четкой границы между болезнью и здоровьем, вменяемостью и невменяемостью, как нет ее между черным и белым (есть секторы перехода, серый, например), криминологи настаивали на признании ограниченной вменяемости. И ст. 22 УК РФ 1996 г. предусматривает такую ограниченную вменяемость: «1. Вменяемое лицо, которое во время совершения преступления в силу психического расстройства не могло в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими, подлежит уголовной ответственности. 2. Психическое расстройство, не исключающее вменяемости, учитывается судом при назначении наказания и может служить основанием для назначения принудительных мер медицинского характера». При анализе детерминации и причинности преступного поведения данной категории лиц особенно важно учитывать их психическое состояние, состояние здоровья.

Но в целом же применительно к преступникам, способным правильно оценивать характер своих поступков, руководить ими, возникает вопрос: почему же избран криминальный вариант поведения? Это уже вопрос не о «детерминации», а о «причинности». Здесь значимы именно социальные характеристики преступников. Исследования психиатров показывают, что даже в остром болезненном состоянии психически больные лица в основном ведут себя в рамках тех норм, стереотипов поведения, в которых они сформировались. Вот почему такое большое внимание криминологами уделяется личности преступника. В наименовании многих криминологических работ или их глав значится не «преступник», а «личность преступника»[270].