Материалистическая концепция личности преступника в советской криминологии

Известно, что марксистско-ленинская философия на всем протяжении времени является единственной методологией криминологической теории. Это она объединила две разные субстанции: личность (духовное) и человека (материальное) в единую социальную конструкцию под названием «совокупность общественных отношений*.

- личность постоянно развивается и изменяется не только в связи с исторической сменой социальных типов личности, но и благодаря динамичности самой личности индивида. Человек не рождается личностью, а ею становится.

Приведенные суждения криминологов подтверждают социологическое или объективистски-социальное направление, занимающее единственное место в развитии криминологии с советских времен. Хотя все без исключения криминологи указывают, что противоречия социалистического общества сами по себе не порождают преступного поведения. Но без причин негативные явления - преступления не могут проявиться. Следовательно, в таком случае нужно было бы менять социологическое направление и переходить на путь экзистенциально-персоналисти- ческого изучения самой личности, ее пороков и страстей, приводящих человека на скамью подсудимых.

Однако напрашивающейся переориентации противостояла незыблемая идеология, которая следила, чтобы советская криминология, говоря словами И.И. Карпеца, ««не несла в себе тех ненаучных элементов, которые присущи буржуазной криминологии»[269]. А «ненаучным* считалось все, что не соответствовало диалектическому и историческому материализму. Рассматривая личность человека как «совокупность общественных отношений», марксизм, по сути, ее упразднил, а с ней все индивидуальное, самобытное, которым так богата каждая личность. Это особенное, впрочем, определяется духовным началом, что не соответствовало марксистскому учению.

Чтобы обосновать идею нового типа «социалистической личности* человека, необходимо было жестко установить, что она продукт новых материально-производственных отношений (социального детерминизма). Всякое другое толкование личности непременно приводило бы криминолога к исследованию внутренних свойств - духовных качеств человека, не детерминированных внешней средой, но ею отчасти изменяемых. Признание за духовным, нравственным определяющей роли в поведении человека сразу же снимает вопрос о различии между причинами преступного поведения в капиталистическом и социалистическом обществе, так как они лежат в самой личности, а не в социально-экономической формации. Поэтому, еще раз повторю, задача преодоления преступности на основе преобразования общественных отношений в принципе не решаема, ибо вначале нужно человеку преобразовать свой внутренний мир (душу, личность), а когда исчезнут душевные и телесные пороки, тогда вопрос о следствии (преступности) сам по себе отпадет. Значит, бороться нужно не со следствием - преступностью, а с ее причинами, носителями которых является личность человека.

Однако в первом учебнике по криминологии, вышедшем в 1966 г. после принятия Программы КПСС о строительстве коммунистического общества, в которой была поставлена задача искоренения преступности в СССР и причин ее порождающих, И.И. Карпец сразу же во введении заявил, что пусть буржуазная криминология акцентирует свое внимание на «преступной личности*1.

Мне понятна позиция криминологов по отношению к главному виновнику преступности в период «развитого социализма*, в период формирования «нового» человека - строителя коммунизма. Поэтому криминологи во главу угла поставили изучение преступности как некоего самостоятельного явления, развивающегося по своим собственным причинам. Разумеется, автор не исключает важности влияния социальной среды на формирование личности человека. Но все равно среду образуют те личности, которые наличествуют в ней на данный момент. То есть я хочу сказать, что социальная среда - это отражение качественной стороны личностей.

Взяв как единственную методологическую основу монистическое учение марксизма, советская криминология сразу же дистанцировалась от так называемой буржуазной криминологии в вопросе изучения личности. В названном учебнике И.И. Карпец подчеркнул, что криминология изучает личность не как некий индивид, якобы (т.е. автор ставит под сомнение) обладающий определенными задатками и предрасположенностью к свершению преступлений, не как комплекс физиологических и психологических качеств, являющихся внутренними причинами преступности, якобы присущими человеку, а как член общества, воздействующий на природу, общество и на самих людей и испытывающий обратное воздействие с их стороны1.

Следовательно, по мнению автора, «правильно» познать и понять «сущность» (которая и есть внутренняя основа человека) личности (как видим, И.И. Карпец отождествлял личность с понятием человек, в противном случае он говорил бы не о личности, которая и есть сущность, а об индивиде) можно только исходя из марксистского определения личности как звена в системе общественных отношений.

Таким образом, И.И. Карпец не признавал наличие в человеке внутренних негативных психических задатков, являющихся потенциальной возможностью совершить не только недостойный званию «человек» поступок, но и преступление. Эту позицию он не менял до конца своей жизни. В последней работе он писал, что преступность есть явление, присущее любой социально-экономической и политической системе, и причины ее лежат как в конкретно-исторических, экономических, политических, социальных, так и в индивидуальных условиях жизни[270] [271].

К. Маркс, напомню, видел человека в нескольких социальных ролях: в роли «живой частицы государства»; «члена общины», исполняющего общественные функции; «главы семьи» и «гражданина государства»[272]. Именно из такого «всестороннего подхода», как мыслил И.И. Карпец, необходимо исходить в оценке личности преступника. Однако личность человека при таком подходе заключалась по сути в характеристике социальных отношений, в которые включен индивид. Если кратко выразиться, личность есть социальное лицо человека.

Как видим, в основе личности лежит понимание ее как особой социальной единицы, и эта особенность зависит от социально-экономических отношений. В этой связи идеологи нас вполне серьезно уверяли, что социалистическая личность имеет качественные отличия от личности человека буржуазного общества. Подобные рассуждения логически приводили к мысли о специфичности личности преступника советской страны.

Если криминология будет, и дальше интерпретировать личность преступника как социальную единицу, занимающую свою нишу в обществе, тогда она никогда не сделает шага, приближающего к познанию действительной личности, как сущности человека, определяющей каждого индивида в качестве самости - своеобразного бытия, которое неповторимо и несравнимо с другим.

В учебнике «Криминология» более позднего издания (1979) по сути повторяется то же самое. А.Б. Сахаров, опираясь на высказывание В.И. Ленина о том, что «социолог-материалист, делающий предметом своего изучения определенные общественные отношения людей, тем самым уже изучает реальных личностей, из действий которых и слагаются эти отношения»1.

Но прежде чем перейти к мысли А.Б. Сахарова, мы должны задержаться на этой фразе, чтобы дать ей оценку.

Итак, В.И. Ленин считал, что общественные отношения слагаются из действий самих людей, которые всегда осознанны, если человек находится в психическом здравии.

Эта несуразица возникла по одной, но принципиальной причине: классики марксизма старались затушевать самостоятельность сознания, отождествив его с отражением объективной действительности. Но монистическое учение марксизма, построен-

ное на материализме, так и не смогло растворить духовные категории в объективности. Руководствуясь монистическим учением марксизма, криминологи (И.И. Карпец и А.Б. Сахаров) личность отождествили с физическим объектом - человеком, дав ему социальную окраску.

¦Человека как личность, - писал А.Б. Сахаров, - формирует вся совокупность материальных, политических, идеологических, правовых, нравственных, бытовых, семейных, культурных, эстетических и других отношений, составляющих содержание общественного бытия и их отражение в общественном сознании»1.

В своем тезисе автор использовал несколько значимых в марксизме абстрактных фраз: «общественное бытие» и «общественное сознание». В этой связи я вновь вынужден обратиться к философскому словарю марксистского толка.

«Общественное сознание» - понятие, с которым монистический марксизм связывает человеческие представления, взгляды, идеи, а также политические, юридические, эстетические, этические и прочие социальные теории. Кроме того, с общественным сознанием коррелируют, по мнению радикальных материалистов, и такие понятия как философия, мораль, религия и другие формы сознания[277] [278].

Возьмем, к примеру, идеи рынка, демократии, прав человека и даже христианской веры как феномены общественного сознания и зададим логический вопрос: функцией чьего мозга они являются? Ведь не у всех же людей, составляющих общество, одновременно возникают подобные идеи, принимающие форму общественного сознания.

Далее философский словарь разъясняет, что сознание (а это уже категория единичного) есть не что иное, как отражение в духовной жизни людей их общественного бытия. Под «общественным бытием» марксизм понимает материальную жизнь общества, производство материальных благ и те отношения (в классовом обществе - классовые), в которые люди вступают в процессе этого производства. Под духовной жизнью общества понимает общественное сознание, которое выступает как отражение общественного бытия[279].

Здесь марксизм личное сознание индивида отождествляет с общественным сознанием, т.е. с абстракцией, с чисто мысленным (воображаемым) представлением, а оно может быть и плодом фантазии. Разве не так? Тогда вчитайтесь повнимательнее, что представляет марксизм под понятием «общественное сознание*, и вы тогда поймете, что более отвлеченного термина, пожалуй, в радикальном материализме нет.

Общественное сознание как нереальная сущность не может отражать общественного бытия, которое есть та же абстракция. Ведь конкретное есть видимое и осязаемое, а общественное бытие размывается в абстрактных представлениях и на поверхности всегда остается реальное бытие, которое индивидуально и неповторимо.

Я не случайно в тексте выделил и термин «отражение*, которое марксизм объясняет как результат воздействия объекта материальной действительности на отражательный аппарат человека. То есть, по мысли радикальных материалистов, способностью отражения обладают конкретные вещи, но не абстрактные (отвлеченные), теоретически представляемые явления. Одним из основных признаков отражения, как свидетельствует философский словарь марксистского толка, является отношение изоморфизма, существующим между отпечатком в сознательном аппарате (представим в этом качестве сетчатку глаза человека) и определенной стороной воздействующего объекта1.

Из сказанного самим радикальным учением марксизма можно сделать логический вывод, что общественное бытие отражаться не может в принципе, следовательно, и нет его особой формы, именуемой «общественным сознанием», якобы отражаемым на сетчатке глаза индивида.

Кроме того, марксизм дает и другую интерпретацию индивидуального сознания, которое трактуется им как совокупность психических процессов, активно участвующих в осмыслении человеком объективного мира и своего личного бытия. Оно возникает в процессе трудовой, общественно-производственной деятельности людей и вне общества не существует[280] [281].

Если общество было создано благодаря целенаправленной и разумно организованной совместной деятельности группы людей1, тогда марксизм нас вновь заводит в тупик. Без осознанной деятельности людей не могло бы возникнуть общество, а вот само сознание людей, как бы не уверял нас марксизм, может существовать вне общества. Поэтому материалистический способ объяснения природы сознания не дает вразумительного ответа на искомый вопрос.

В этой связи невразумительный тезис А.Б. Сахарова, что «социальное качество, составляющее сущность конкретной личности, связано с характером и уровнем общественного сознания человека...»[282] [283], не имеет смысла, чтобы его обсуждать дальше. Потому что нелепо конкретное наделять абстрактными свойствами и качествами, чуждыми действительности. Абстрактность в самой действительности есть выражение неразрывности, ограниченности любого ее фрагмента, поскольку он берется сам по себе, в отрыве от опосредующих его связей[284]. В своем тезисе А.Б. Сахаров также взял абстрактное понятие «общественное сознание», содержание которого бесконечно и всеобъемлюще, вне связи с конкретным индивидуумом, ограниченным своими параметрами. Абстрактное же не может обладать и быть ограниченным параметрами конкретного. «Характер» и «уровень» - термины, относящиеся к индивидуальному сознанию личности человека.

При характеристике личности преступника как самобытного явления, я полагаю, нужно придерживаться и соответствующей терминологии: «индивидуальное бытие», «индивидуальное сознание», «межличностные отношения* и т.д.

Теория личности преступника АЛ. Сахарова имеет те же взгляды, которые высказывал ранее И.И. Карпец. Он тоже придает личности социальное содержание, но в то же время считает неправильной одностороннюю социологизацию, означающую сведение личности к социальному положению индивида. Он выступал за то, чтобы криминологи при интерпретации личности преступника учитывали и ее психический мир. Но каким образом это делать, он, правда, не сказал. Поэтому в окончательном варианте сформулированной дефиниции им сказано, что под личностью преступника понимается совокупность социально значимых свойств. А совокупность социально значимых признаков - это и есть общественные отношения. Как видим, о психологическом автор ничего не говорит.

В 1980 г. Г. А. Аванесов для слушателей Академии МВД СССР издает учебник «Криминология и социальная профилактика», в котором глава X посвящена личности преступника1. Основными тезисами о личности преступника являются: В понятии человек соединены две составляющие. Во-первых, он как индивид выражает в себе природно-биологическое, генетическое начало; кроме того, является и носителем свойств психики человека. Во-вторых, человек как личность есть общественное образование и выражает социальные свойства через понятие личность. Но сущность человека едина и неразделима. Человек, индивид и личность - это три ипостаси, из которых сложено цельное существо, являющееся глубокой тайной природы. В этой связи автор приводит слова немецкого мыслителя и поэта Гете, который говорил, что природа человека не выдает нам своей тайны, и власти над ней мы никогда иметь не будем. Однако Г. А. Аванесов тут же поясняет, что приведенные высказывания не говорят о том, что тайны природы непреступны, что вообще невозможно познать сущность человека[285] [286].

Я полагаю, что Г.А. Аванесов привел мысль Гете неслучайно, она ему явно импонирует, но, как бы спохватившись, он делает шаг назад и встает на позицию марксизма, учение которого не приемлет агностицизм. Личность преступника всегда есть конкретное единство отдельного (единичного), особенного и общего. Каждой личности свойственны особые черты, присущие определенной общности людей[287].

Категориями единичное, особенное и всеобщее марксизм и его апологеты и ортодоксы выражали различные объективные связи мира. Объекты действительности обладают своеобразием, благодаря которому они отличаются друг от друга. В этом смысле объект воспринимается как нечто единичное (отдельное). Но в этих объектах даже элементарная практика, утверждают они, обнаруживает повторяющиеся, общие им черты. Иначе говоря, единичное оказывается обладающим и общими чертами. Общие черты и свойства присущи или только узким группам объектов, и тогда они выступают как особенное, или всем предметам и явлениям, и тогда они являются всеобщими1.

Из подобного философского объяснения следует, что единичных предметов и явлений не существует, потому что каждый из них обладает общими чертами, которые относят этот предмет или к узким группам объектов или ко всем объектам действительности.

Кроме того, объяснение «узкой группы объектов* как обладающих особенными свойствами тоже противоречит смыслу этого слова. Ведь термин «особенное* подчеркивает необыкновенные свойства отдельного предмета, делающие его особенным, т.е. неповторимым и единственным. Следовательно, особенные признаки и свойства единичного предмета не могут принадлежать целой группе. Я бы сказал иначе. Если какая-то определенная группа объектов обладает схожими свойствами, тогда эти свойства логично называть общими, характеризующими именно эту группу объектов, а если всем предметам или явлениям материального мира присущи какие-либо свойства, то эти свойства и есть всеобщее.

Однако меня интересует другой вопрос, для чего нужно было Аванесову выделять и подчеркивать, что личность (представляющая собой всего лишь термин, выражающий социальные свойства человека) всегда есть единство опять же свойств отдельного, особенного и общего. Получается, что социальное в человеке есть единство названных философских категорий, а что это означает для теории личности преступника, мне не понятно.

Зато я знаю, для чего марксизму, проповедующему радикальный материализм, было необходимо снова возобновить разговор о проблеме единичного и общего, хотя далеко до этого учения вопрос об отношении единичного и общего в философии был решен. В решении данной проблемы в истории философии четко обозначились две тенденции: реалистическая и номиналистическая.

Сторонники первой тенденции утверждают, что общее существует самостоятельно, независимо от единичного. Например, у Платона в качестве общего выступало идеальное в виде идеи - метафизической (духовной) сущности вещи; в христианском вероучении общим является Слово или Божественная мысль. В этой связи сторонники этой концепции единичное считали зависимым от общего и порожденным последним1. Естественно, дуалистическая концепция реализма вступала в противоречие с монистическим учением марксизма.

Представители номиналистической тенденции утверждают, что реально существуют только отдельные вещи с их индивидуальными качествами. Общие понятия, создаваемые человеческим мышлением об этих вещах, не только не существуют независимо от вещей, но даже не отражают их свойств и качеств. Номинализм, по словам Маркса, был первым выражением материализма в средние века.

Однако учение марксизма не могло принять его за основу, потому что номинализм не понимал, что общие понятия отражают реальные качества объективно существующих вещей и что единичные вещи не отделены от общего, а содержат его в себе[288] [289].

Таким образом, выражаясь словами А.П. Шептулина, «единичное и общее* органически связаны между собой, взаимопроникают друг в друга и могут быть выделены в чистом виде лишь в абстракции»[290]. Тем самым автор подчеркивает, что единичное объективного предмета из-за обладания общими признаками или свойствами реально не существует.

Однако неясным остается главное, что конкретно подразумевает апологет марксизма Шептулин под понятием «общее* (или «всеобщее*)? Марксизм на этот вопрос тоже не дает ясного ответа. Он говорит, что идея всеобщего выражается в признании его как отражения «объективного единства явлений* мира. Объективное единство явлений внешнего мира заключено в законе, именуемом «всеобщей связью явлений*. «Форма всеобщности в природе, - писал Энгельс, - это закон...»*. Так что в качестве всеобщего в марксизме в конце концов определились три известных диалектических закона, выражающие отношение между всеобщими, всюду существующими свойствами или тенденциями развития материи1.

И всё же марксизм так и не пришел к окончательному решению, в чем же конкретно проявляется всеобщее: в диалектических законах или в свойствах предметов материального мира, а может в едином направлении развития материи. Поэтому марксизм и говорит, что всеобщее не имеет конкретной функциональной формы и даже не выражается математически[291] [292].

Бели бы криминолог знал причину введения марксизмом категорий единичное, особенное и всеобщее (которыми он обозначил три группы объективных законов: частные законы - единичное; законы для больших групп явлений - общее [а не особенное]; а всеобщее есть универсальные диалектические законы, которые мистически присутствуют [ибо самостоятельно они не существуют, а только в абстракции[293]] в первых двух группах законов), тогда едва ли Аванесов стал бы легковесно внедрять их в криминологическую теорию личности преступника, которая формируется (и этого не отрицал марксизм) по иным, психическим, законам[294]. И еще один тезис, имеющий важное значение в интерпретации личности. Автор пишет: «Как субъект общественных отношений, личность формируется «по образу и подобию* (эти слова им взяты в кавычки неслучайно, потому что они приведены из текста Священного Писания - ремарка моя. - Е.Ж.) того общества, в котором протекает ее жизнедеятельность*[295]. И назвал он этот объективный процесс всеобщим законом.

Я не могу согласиться с подобным мнением, потому что разумная часть моей души задает вопрос, кто привнес в социалистическое общество моральный кодекс строителя коммунизма и соответствующие ему нравственные нормы поведения, по подобию которых пытались формировать личность нескольких поколений советских людей? Это идеологи КПСС (представляя человека, как было отмечено мною не раз, чистым листом бумаги, на котором мнимые объективные законы развития социалистического общества будут рисовать новую личность строителя коммунизма) написали мистическую программу-утопию, в которой прямо заявили: «Программа КПСС - это небывалый в истории план переделки общества и людей...*1 (выд. мною. - Е.Ж).

Следовательно, это КПСС захотела предстать в образе Самого Творца и уже по своему «образу и подобию* переделать общество и людей. Аванесов ошибается, если искренне верит, что действительно существуют объективные законы развития общества, которые видоизменяют и личность человека, подчиняя ее под себя.

В этом тезисе Г.А. Аванесов употребил вместо слова «личность* термин «субъект*, однако в том же смысле, что и человек, и личность. Он пишет, что личность формируется в конкретных взаимодействиях человека с обществом, с социальной средой. В этой связи он приводит слова П. Лафарга - зятя К. Маркса, отстаивающего принципы революционного марксизма и писавшего: «Чтобы сделать людей лучшими, нужно изменить среду, в которой протекает жизнь». Хотя тут же Лафарг утверждает, что человек сам создает свою социальную среду. Поэтому, изменив ее, мы лишаем человека самостоятельности, делаем рабом французской Рабочей партии, одним из основателей которой он являлся. «Измените среду, и вы сразу же измените нравы, привычки, страсти и чувства людей*[296] [297].

Г.А. Аванесов, приведя слова Лафарга, сразу же дистанцировался от субъективности, противопоставляемой объекту, объективности. Следовательно, он назвал личность субъектом номинально, а по существу, Аванесов ни на шаг не отходит от материалистической точки зрения.

Диалектический материализм марксизма не приемлет понятие «субъект* в качестве самостоятельной субстанции человека, в качестве личности, а рассматривает его в единстве с объектом, от последнего в конечном счете и зависит свободная его деятельность[298] .

Апологеты марксизма, однако, понимали, что понятие субъекта связано с сознанием, с духовной субстанцией человека. Чтобы выйти из создавшегося непростого положения, они решили, что субъект с присущим ему сознанием все равно является порождением материи, объективной реальности1.

Значит, Г.А. Аванесов согласен с гипотетическим суждением, что психическое является продуктом взаимодействия объекта (человека) с другим объектом (средой), в ходе которого «в мозгу человека формируются системы нервных связей*[299] [300] (тоже объективное, иначе не может быть, ибо подобное порождается подобным). Таким образом, нравы, привычки и все другие душевные страсти, по истине относящиеся к сущности человека - внутренней его основе, разом были объективированы и превратились в системы нервных связей.

Теория личности преступника в интерпретации ГЛ. Аванесова, независимо от достаточно интеллектуального изложения имеющегося материала, все равно подогнана под «прокрустово ложе» марксистского монистического учения, поэтому он не смог вывести ее из круга однотипных концепций личности, сформированных в период стагнации науки криминологии.

Главное, что могло бы в корне изменить его теорию, если бы он, говоря о субъекте, признал, что это духовная категория, отражающая иные, психические, законы, которые не объективны и, значит, свободны. Следовательно, каждый индивид развивается по своим личностным законам, которые подчинены и изменяемы законодателем, т.е. самим человеком.

Если учение марксизма утверждает, что человек полностью находится во власти объективных всеобщих, общих и частных закономерностей, то моя точка зрения противоположна. Это личность человека является законодателем индивидуальных законов психики, изменяя которые, она постоянно находится в динамике, что вовсе не означает диалектического развития. Личность как духовная субстанция человека лишь имеет потенцию диалектически развиваться. Наращивание же телесной мускулатуры - далеко не диалектическое развитие, это в некоторой степени отход от естественной нормы.

В 1985 г. вышел в свет «Курс советской криминологии*, раздел третий, в котором содержится материал под названием «Личность преступника и механизм преступного поведения*, подготовили четыре автора: А.И. Долгова, И.И. Карпец, В.Н. Кудрявцев и В.В. Панкратов. Следовательно, все, что в нем сказано, было согласовано этими криминологами между собой.

В данной монографии читаем: криминологическое понятие ¦личность преступника* неразрывно связано с понятием ¦человек*, в котором воплощены социальная, биологическая, духовнонравственная, культурно-историческая стороны его существа. А личность всего лишь характеризует более конкретную сторону человека, в ней сконцентрированы социальные его свойства1. То есть от марксизма авторы не отходят ни на шаг, напоминая при этом слова Маркса, что сущность личности составляют ее социальные качества[301] [302].

Позиция авторов, можно сказать, ничего нового в понятия ¦человек* и *личность* не вносит, кроме, пожалуй, одной детали - материальный объект - человек обладает и духовно-нравственными свойствами. Впоследствии авторы ни разу не вспомнили о духовной составляющей человека, а использовали термин *нравственные свойства*, полагая, что тем самым освободились от объяснений, что такое духовное и душевное в человеке. Термин * нравственность*, конечно же, более понятен читателю, ибо она ассоциируется с моралью, сущность которой классики марксизма постарались * доходчиво* нам объяснить. Во-первых, мораль, говорят они, появилась вместе с человеческим обществом и прошла длинный исторический путь развития, меняя свой характер вместе с изменением способа производства и общественного строя[303].

В этом вымышленном утверждении присутствует абсурдная мысль о том, что первые люди, сформировавшиеся от обезьян, были безнравственны, но как только они сорганизовались в общество, им понадобилась мораль. Следовательно, мораль есть что-то внешнее, а не внутреннее. Поэтому философский словарь определяет ее как совокупность правил, норм общежития, поведения людей, определяющих их обязанности и отношения друг к другу и к обществу[304].

Получается, что безнравственные дикие люди сформировали свод моральных правил, по которым они должны жить в обществе. А теперь поставим вопрос: возможно ли людям, не знающим, что такое добро, благо, справедливость и другие подобные чувства, в одночасье решить, что им необходимы нравственные правила, определяющие их поведение в дальнейшем? В подобных случаях я всегда привожу слова Аристотеля, который, по-моему, правильно говорил: «...если что-то возникает, то должно существовать то, из чего оно возникает, и то, чем оно порождается»1.

По Аристотелю, моральные правила поведения возникают из нравственных чувств, которые изначально присущи человеку, его душе, порождающей внешние формы морали. Конечно, такой взгляд на сущность морали опровергает животное происхождение человека, поэтому для марксизма толкование нравственности как внутреннего чувства не выгодно.

Итак, мораль - это чувства, а не предписание, устанавливающее порядок поведения. Поэтому прежде чем воплотиться в форму обязанностей и правил поведения, нравственностью должны обладать сами люди, а иначе придется согласиться с утверждениями, лишенными разумной содержательности, типа: «Характер морали определяется экономическим и общественным строем»[305] [306], т.е. формацией и материальным состоянием общества. Отсюда следует вывод марксизма, что «моральные нормы и отношения не есть что-то раз навсегда данное, как думают метафизики, и не есть чистое порождение разума, духа, как утверждают идеалисты», а есть «прогрессивные нравственные принципы, накопленные трудящимися в борьбе с социальным гнетом и несправедливостью*[307].

Таким образом, марксизм сам раскрыл причину, почему нравственность он не считает духовной категорией, а интерпретирует как одну из форм общественного сознания[308]. То есть не индивидуального сознания,, которое конкретно, ибо принадлежит личности, а общественного, которого в природе нет и быть не может. Поэтому марксизму легче оперировать терминами, ничего не значащими и ничем не обязывающими, нежели объяснять конкретное, которым наделен каждый человек.

Именно привязанность к монистической теории марксизма не давала возможности криминологам сосредоточить внимание на ином понимании личности, представляющей собой духовную субстанцию человека. Поэтому, как бы не предлагали эти авторы наряду с социологическим и социально-психологическим подходами изучать и индивидуально-психологические качества человека, это предложение все равно не выводит этот предмет исследования за рамки материальных объектов, развитие которых, согласно теории марксизма, подчинено действию объективных законов. Без радикального изменения взгляда на сущность личности человека познать истинные истоки греховного поведения, крайним выражением которого является совершение преступления, невозможно.

В этой связи авторы анализируемого мною текста, как бы подытоживая взаимосвязь и соотношение социального и биологического в личности преступника (хотя социальное выражает сущность личности, а биологическое - сущность человека, о психическом, заметьте, разговора не ведут), формулируют следующее заключение: «Анализ уголовной статистики ... убедительно свидетельствует о том, что определяющим для качественных показателей преступности является изменение исторических, социально-экономических и политических условий жизни... Колебания в структуре преступности в значительной степени зависят также от изменений в законодательстве - от того, что в каждый конкретный исторический отрезок времени законодатель считает преступным»1.

Получается, что предыдущий разговор авторов о психическом утонул в социально-экономическом и политическом болоте. Принцип историзма как способ теоретического исследования, благодаря которому, как говорят ортодоксы, марксизм сумел дать научную картину природы и открыть закономерности неизбежной смены капитализма социализмом[309] [310], криминологами был перенесен и в практическую плоскость. Хотя из текста следует, что изменяет условия жизни не Бог, а человек, и законы, диктуемые этими изменениями, тоже формулирует законодатель. То есть принцип историзма здесь ни при чем, как и все законы объективной диалектики, проповедующие необратимый характер изменений материального и социального мира. Действительно, необратимость социализма была опровергнута фактом обратного возвращения нашего общества к капитализму. Потому что общество развивается, как, впрочем, и преступность и его детерминант - человек по иным, психологическим, законам.

Читатель, как я думаю, наверное, разобрался в том, что и эти авторы «водят хоровод» вокруг монистического учения марксизма и ни на йоту не продвинулись в познании личности преступника. Для этого, конечно же, требуются новые исходные позиции какого-либо иного, противоположного диалектическому материализму, философского взгляда.

В учебнике «Криминология* 1988 г. издания главу V «Личность преступника* подготовила Н.С. Лейкина. Она сразу же предупредила, что в основу понимания личности человека кладет марксистско-ленинскую методологию, исходя из которой рассматривает ее «как продукт определенной эпохи, обусловленный конкретно-историческими условиями социальной действительности*[311]. В этой связи она подчеркивает, что в социалистическом обществе сформировался и является господствующим новый тип личности - советский человек, сочетающий в себе духовное богатство, моральную чистоту и физическое совершенство.

Личйость же преступника характеризует общественная опасность, являющаяся ее социальной сущностью. Последняя фраза автора, мною выделенная, указывает, что социалистическое общество способно некоторой части людей придать внутренние негативные качества, позволяющие им совершать преступления. А почему только некоторой части, ответ находится в истинной сущности человека, которая не социальная, а психическая.

Но главное недоразумение возникает, когда читаешь, что общественная опасность личности формируется, как правило, еще до момента совершения преступления. Хотя перед этим тезисом она утверждала, что о личности судят по ее поступкам. Конечно же, это так, но каким образом Лейкина может определить общественную опасность, как и степень деформации личности, априори, до совершения личностью преступных действий? В этой связи я хочу напомнить читателю, что термин обществен- нал опасность сугубо уголовно-правовой, им оцениваются преступления, но не сама личность. «Лишь непосредственно само преступное деяние, - пишет профессор Ю.А. Красиков, - является выражением опасности личности*1.

Кроме того, если потенцией совершить какое-либо уголовное деяние, как я полагаю, располагает личность каждого индивида, все равно это обстоятельство не свидетельствует о социальной опасности граждан.

Н.С. Лейкина в данной главе указывает, что биологическое в человеке выступает в качестве материальной предпосылки для развития его социальной сущности. Но ранее по тексту она говорила; что социальной сущностью личности является общественная опасность. Следовательно, биологическое является источником и общественной опасности, а это уже ведет к теории прирожденного преступника, которую советская криминология напрочь отвергала.

И последний момент, который требует, на мой взгляд, уточнений. Автор пишет, что криминологическое изучение личности преступника проводится на трех уровнях: на единичном, групповом и теоретическом.

Я полагаю, что на единичном уровне криминологу изучать каждую личность в отдельности не с руки. Этим занимаются следователи, прокуроры, судьи и адвокаты с целью правильной оценки содеянного, справедливого применения уголовного закона и вида исправительного учреждения, в котором исполняется приговор.

Криминология занимается изучением личности преступника на двух последующих уровнях: групповой уровень направлен на разработку методик индивидуальной профилактики отдельных видов преступлений, а теоретический - преследует цель обогатить криминологическую концепцию личности новыми знаниями философии, психологии, антропологии, биологии, генетики и др. отраслей науки, касаемых человека и его личности.

Вывод у меня будет однозначный: автор в представленной концепции личности преступника ничего нового не изложила, кроме наделения ее свойством, именуемым «правовой психологией» или другим словом «правосознанием». Думается, что это свойство, относящееся, по мнению автора, к основным, надуманное. Потому что уровень правосознания, рассматриваемого криминологами под углом оценки преступником существующих правовых норм, не играет существенной роли в генезисе преступного поведения как психического явления. Если и происходит формирование взгляда на какую-либо норму уголовного права, то только с позиции «как бы ее ловко обойти», т.е. найти, как говорится, дырки в законе, чтобы его нарушить без всяких последствий.

Накануне изменений социально-экономической формации и политического режима в нашей стране вышел в свет учебник ¦Криминология и профилактика преступлений», в котором материал о личности преступника был представлен Ю.М. Антоняном. Определение личности преступника он приводит не свое, а Н.С. Лейкиной, которая еще в 1969 г. в докторской диссертации рассматривает ее как личность человека и не более того, совершившего преступление вследствие антиобщественных взглядов и отрицательного отношения к общественным интересам1.

Но я полагаю, что антиобщественные взгляды и отрицательное отношение к общественным интересам, которые повсеместно мы наблюдаем сейчас, начиная с верхов и кончая низами, действительно осуждались тем временем, когда все были одержимыми (или мне это казалось) построением справедливого коммунистического общества в СССР.

Однако, и это нужно отметить, Ю.М. Антонян впервые говорит о субъективных причинах, производными которых являются преступные действия и вообще антиобщественное поведение. Субъективные причины, выражением которых являются негативные черты, свойства и ориентации, автор оценивает как особенности, отличающие преступников от тех, кто не совершает преступлений. Ю.М. Антонян, по-моему, верно подчеркивает, что ¦человек, образно говоря, ¦выбирает» и усваивает те условия и влияния, которые в наибольшей степени соответствуют его психической природе»[312] [313]. То есть автор считает человека не только продуктом существующих общественных отношений, но также своего собственного развития и самосознания. Этот шаг я бы назвал определенным прорывом в познании личности вообще и личности преступника в частности. Потому что, пожалуй, до этого момента в криминологии не отмечалось открыто, что человек рождается с личностными, психическими особенностями характера и индивидуальными творческими способностями и физическими возможностями, в силу которых воспринимает от среды в основном то, к чему предрасположена и стремится его душа.

И тем горше осознавать, что автор, тем не менее, все равно считает внешние неблагоприятные условия формирования индивида факторами (т.е. причинами), порождающими его криминогенные личностные (т.е. психическое) черты1.

Заявляя, что человеческое поведение в конце концов зависит от того, на какой личностной основе (т.е. говорится о психической основе) функционируют социальное и биологическое[314] [315], Ю.М. Антонян в то же время отмечает, что криминогенные черты и свойства личности формируются под воздействием внешних социальных факторов*. То есть социальное формирует психическое, но подобная концепция соответствует теории «чистой доски* - tabula rasa, от которой отказались даже ортодоксальные материалисты.

Ю.М. Антонян, как и предыдущий криминолог Н.С. Лейкина, считает, что категории марксистской философии «единичное*, «особенное* и «всеобщее* (означающие черты предметов и явлений действительности, а в другой интерпретации терминами «частное*, «общее* и «всеобщее* обозначены объективные законы) можно применить в качестве обозначения реальных объектов - лиц, совершивших преступления. Одно лицо - единичное, группа лиц - особенное, ft все преступники - общее. Но для чего это нужно криминологам, я не знаю, хотя думаю для того, чтобы лишний раз подчеркнуть, что монистическое учение марксизма приемлемо в качестве методологии в этой области знаний.

Однако я уверен, что эти авторы давно не заглядывали как в само учение марксизма, так и в материалы его интерпретаторов. Например, д.ф.н., профессор А.П. Шептулин указывает: «Единичное всегда выступает как особенное, поскольку оно, будучи присущим только данному материальному образованию, отличает его от любых других материальных образований*1.

Но чтобы убедиться в том, что «особенное* как качество характеризует отдельный предмет, подчеркивая его исключительный характер, достаточно обратиться к словарю русского языка, который этим словом подчеркивает необыкновенность предмета.

А категория «всеобщее* в реальности вообще не существует. Даже всеобщие основные диалектические законы не имеют реально существующей функциональной формы, они как бы проявляют себя теоретически, во множестве конкретных законов. Диалектический материализм, являвшийся методологической опорой советской криминологии, решительно выступает против всякого превращения всеобщего в независимую реальность[316] [317].

Следовательно, таких самостоятельных уровней, как особенный и всеобщий, не может быть по определению, ибо по смыслу слово «уровень» выражает степень величины, которая не может быть всеобщей и даже общей. Степень величины (уровень) может характеризовать только конкретный предмет, объект исследования.

Криминология, можно со всей ответственностью сказать, изучает не единичное преступление и не отдельное лицо, совершившее преступное деяние, это, как я уже отмечал, прерогатива следователя, прокурора, судьи и адвоката. Ее интересуют отдельные виды преступлений и лица, их совершающие, для того, чтобы выявить однородные черты и признаки, в силу которых их можно типологизировать, а затем к каждой группе преступников выработать специфические приемы профилактического воздействия. В таком случае ни о каких особенностях не должно идти речи вообще, а иначе нужно будет в каждой личности преступника находить неповторимые психические качества, делающие ее необыкновенной.

Теоретическое же осмысление криминологом проблемы личности преступника происходит в процессе обобщения философских, психологических, антропологических знаний и положений, но не на основе исследования всех лиц, совершивших преступления, обозначенных криминологами категорией «общего*. Поэтому я заявлял ранее и повторю сейчас, что понятие «личность преступника* - абстракция, а не конкретная реальность. Это логически оформленная общая мысль, представление о криминологическом обобщенном образе, именуемом личностью преступника. В этой связи абстрактное как исключительно продукт мышления нельзя преподносить читателю за образ конкретного лица, совершившего преступление.

Итак, заканчивая параграф, подчеркну, что в эту выборку вошли восемь известных криминологов, творчество которых в основном проходило в советский период. Поэтому можно сказать, что над ними дамокловым мечом «висел» идеологический диктат, требующий безусловного ориентирования в своем творчестве на монистическое учение марксизма с его диалектическим материализмом. Этим обстоятельством, как мне представляется, можно обосновать застой мысли криминологов, хотя в своем творчестве они опирались на диалектику марксизма, предполагающую перманентное развитие. Однако сейчас становится понятным и объяснимым, что в рамках одной философской доктрины, к тому же сплошь состоящей из апокрифических положений, ожидать какого-либо развития не приходится.

Сейчас уже идет третий десяток годков, как были сняты оковы КПСС с ее непререкаемым марксизмом-ленинизмом. Перед криминологами открылась духовная свобода и возможность творить, исходя из многочисленных разнохарактерных концепций как философии, так и психологии. Статьи 29 и 44 Конституции РФ гарантируют свободу мысли и научного творчества, поэтому научное сообщество вправе ожидать от криминологов новых взглядов и подходов по решению проблемы личности преступника. Отталкиваясь от этой мысли, я перехожу к теоретическому осмыслению сегодняшней криминологической доктрины личности преступника.