Современную криминологию можно смело назвать инновационной (с англ, innovate - вводить новшества19). При этом новаторские идеи ученых вызывают неоднозначные оценки, а то и прямое их неприятие у коллег. И это объясняется уже хотя бы тем, что любое новое направление, новый аспект исследуемой проблемы, как правило, начинается с сомнений. К тому же новые идеи нередко противоречат устойчивым, традиционным оценкам многих вопросов, в которых рассматриваются те или иные аспекты преступности и ее взаимосвязи. Даже в случае, когда иная идея, по сути, является и не новой, а хорошо забытой старой, воспроизведенная по прошествии очень многих лет, она почему-то удивляет, а порой и возмущает некоторых моих коллег. Например, предлагаемые частные теории снисходительно стигматизируются, именуются как новые «изобретения»20. «Усложнение самой преступности, представлений о ней, - пишет проф. А.И. Долгова, - породило мнение о необходимости дробления криминологии путем выделения криминологии семейной, военной, экономической, политической и т. п... Но можно ли в этом случае говорить о новой науке - семейной криминологии?»21 Криминолог ничего не может «изобрести», или создать что-то ранее не известное: он открывает то, что видит первым, и видит не один он, но ему первому удается дать определение новому явлению или оценить по- новому известное явление. Однако нередко за это нововведение оказывается скороспешно «бит» критиком. И в активизации криминологического познания в каком-либо - семейном, экономическом, теологическом или другом - направлении зарождается вовсе не новая криминология, а получает развитие то самое ее новое будущее направление, которое сегодня только-только прокладывают на ниве науки инициативные исследователи. Совершенно правильно пишет проф. Д.А. Шестаков: «Появление указанных отраслей криминологии не означает рождения соответствующих новых наук. Разумеется, семейная, политическая и т.п. криминологии являются составными частями общей криминологической науки»22. В последние десятилетия, писал проф. В.Н. Кудрявцев, гуманитарные науки стали комплексными, например, историки широко пользуются математическими методами, философы - антропологическими и лингвистическими и т.п. «Что касается уголовного права, то оно крайне нуждается в глубоком анализе демографии, статистики (не только судебной), а также в социологических исследованиях, сравнительном правоведении и, разумеется, прогностике, основанной на понимании тенденций социально-экономического, политического и культурного развития страны»23. Криминология органично связана с уголовным правом. Но, в отличие от уголовного права, о ее модернизации не говорят: криминологи уже активно модернизируют свою науку. Безусловно, в этом процессе неизбежны какие-либо недостаточно подуманные, а то и ошибочные идеи, но процесс этот закономерный, и он нуждается в поддержке, а если в критике, то - конструктивной. Криминология имеет такие же органичные связи и с социологией, и многие частные социологические теории рассматриваются как криминологические. И в социологии, и в криминологии (в том числе в учебной литературе) рассматривается (дублируется) ряд одних и тех же теорий, авторами которых являются социологи: теория дифференцированной связи Э. Сазерленда, теория социальной аномии Э. Дюркгейма, теория стигматизации Э. Лемерта, теория социального контроля и др. Но если в отношении социологических направлений, в том числе и в изучении преступности, у критиков не возникает претензий, то в отношении криминологических - высказывается решительное «нет». Например, в социологии известны такие ее отрасли, как юридическая, уголовная, судебная, законодательная, марксистская, политическая, молодежная (ювенальная), конфессиональная, понимающая социологии, этносоциология, социология массовой коммуникации и множество других. И мы не можем отказывать в праве на развитие в криминологии, например, таких направлений, как: политическая, молодежная (ювенальная) криминология, этнокриминология, криминопенология, криминология массовых коммуникаций, богословская криминология и др. Однако в этом случае ученому нельзя быть настолько увлеченным, чтобы забывать о тех «материнских корнях» единой науки криминологии, которые питают его концепцию, и придавать ей статус самостоятельной, если еще не науки, то теории. «С точки зрения системного характера преступности весьма ограниченный результат дает изолированное воздействие на отдельные ее виды, - пишет проф. А.И. Долгова. - В этой связи выделение различных криминологий (пенитенциарной, семейной и др.) и методологически неточно, и по существу не продуктивно»24. С мнением ученого следует согласиться в той мере, в какой находит выражение неприемлемая идея изолированного, или узко направленного познавательного (а на его основе соответственно и предупредительного) воздействия на преступность. Разумеется, тщетно надеяться на позитивные результаты исключительно одной лишь криминологической профилактики пресгуплений несовершеннолетних, в случае ее «отгораживания» от профилактики других преступлений - насильственного, бытового, экономического, имущественного и др. характера. Все они взаимосвязаны. Разделение на практике в самостоятельные виды деятельности предупредительной (прежде всего, специального предупреждения) и правоохранительной в целом или в отношении деятельности различных субъектов предупредительного воздействия на преступность (участковых уполномоченных, сотрудников подразделений по делам несовершеннолетних, оперативноразыскных подразделений и т.п.) невозможно. Возможен анализ той или иной деятельности как относительно самостоятельной, условно выделяемой для более глубокого изучения ее возможностей эффективного воздействия на объект, но непременно при условии научно обоснованного определения места, роли и значения той или иной деятельности в общей системе предупредительного воздействия на преступность. Например, в теории предупредительная деятельность как научная категория выделяется и анализируется как относительно самостоятельная, что продиктовано необходимостью более глубокого проникновения в определенный элемент предмета криминологии, т.е, получения предметных знаний о данной стороне объекта - борьбы с преступностью. Ввиду данного обстоятельства не могу согласиться с тем, что разработка частных криминологических концепций грешит методологической неточностью и непродуктивностью. Другое дело, насколько автор той или25 иной частной концепции обладает и владеет индивидуальной методологией научного познания, чтобы разрабатываемая им частная криминологическая концепция отвечала всем принципам диалектического метода научного познания. Разработка отдельных криминологических теорий - процесс необратимый и, естественно, методологически обоснованный. Например, системный подход к изучению преступности, ее причин обязывает криминолога рассматривать изучаемый предмет как целостное единство, или систему. Однако эта система состоит из взаимосвязанных подсистем. Именно изучение этих подсистем (в частности, видов преступности) позволяет выявить и изучить многообразные связи и отношения, как внутри преступности, так и в ее окружении. Речь идет об анализе, без которого невозможен синтез научного знания. Анализ и синтез определяются как «неразрывные процессы мысленного или фактического разложения целого на составные части и воссоединения целого из частей»1, что и происходит в криминологической науке. Специалисты в области методологии научного познания, находя научные теории разнообразными по предмету исследования и глубине раскрытия сущности познаваемых явлений, высказывают убеждение в том, что данное обстоятельство «делает крайне сложной проблему установления общих структурных элементов теории и потому утопичной попытку нахождения единой для них формы»26. В социологии вполне нормальным является многомерный подход к изучению преступления. Суть его заключается в том, что помимо «юридического преступления» признается и «фактическое преступление», которое «представляет собой насильственные деяния индивидов, которые обрекают людей на нужду и бедствия, психические и физические страдания или преждевременную смерть, но в действующей правовой системе не значатся»27 28. Что касается определения «насильственные», то, очевидно, его следует понимать в самом широком смысле, т.е. как «осуществленные против желания жертвы». В криминологии также разрабатывается концепция «неюридического» преступления. Например, проф. Д А, Шестаков, предлагает криминологическое понятие преступления, которое определяет как «виновное деяние, представляющее для общества значительную опасность, безотносительно к признанию его в качестве такового законом»1. Одной из сторон многомерного социологического подхода к оценке преступления является то, что «социологию интересует не только социальная опасность, но и позитивная роль преступления в общественной жизни»29. Социологи, например, анализируют нетривиальный подход Э. Дюркгейма к рассмотрению преступления как нормального, т.е. закономерного явления в сложной диалектике добра и зла, единстве отрицательных и положительных черт, но при этом вовсе не преследуют целью оправдание преступления (преступности) как зла. Они исследуют и другую сторону медали. Эта сторона заключается в следующем: - для определенной категории людей преступление является эффективным средством получения различных выгод; - преступление ускоряет накопление богатства; - резко сокращает временные рамки в достижении карьеры; - уменьшает усилия для реализации целей законным путем; - формирует сильную личность и др.30 Нормальность преступности в общественной жизни заключается, в частности, в том, что люди вынуждены обеспечивать приемлемый уровень жизни (выживать) в условиях абсолютной нужды31. Преступность вообще можно определить по ее сущности как решение (и небезуспешное) частью населения собственных проблем, хотя и противоправным, уголовно наказуемым способом32. Такой подход позволяет видеть одну из важных составляющих (причинного) механизма преступного поведения, детерминации преступности, с одной стороны; с другой - открывать в системе связей преступности факторы, препятствующие криминальной мотивации, совершению преступлений, стимулирующих правомерное, т.е. соответствующее велениям уголовно-правового императива, поведение. Попытки «предотвращения», «пресечения» развития научной мысли в новых направлениях в криминологии33 даже силой авторитета ученого вызывают, по крайней мере, недоумение. Именно в мыслительной деятельности криминолога, индивидуальном научном поиске, индивидуальной методологи этого поиска находит выражение объективный процесс научного познания и его методология. В единстве и (равной) борьбе мнений находит развитие научная мысль. Но когда противоположности оказываются неравными, когда одна из них не допускает существования другой, в данном случае, как известно, начинает действовать другой закон - противоречия. В силу этого закона логики отрицающие друг друга утверждения не могут быть одновременно истинными34. Новый взгляд, или новый аспект рассмотрения проблемы, не совместимый с привычным, тем более, противоречащий привычному - неизбежно вызывает резкое противодействие. И это нормально, т.е. закономерно. Как нормальна, т.е. закономерна и сама преступность - норма, или образ обычной жизни миллионов людей (составляющих «криминальное общество» как органическую часть гражданского общества35), как способ неизбежного разрешения противоречий. Преступность - необходимое явление, поскольку необходимость «есть то, что обязательно должно произойти в данных условиях, однако в такой форме, которая зависит не только от сущности происходящего, но и от сложившихся условий ее проявления»36 (в тех случайностях, которые именуются преступлениями). На необходимость преступности указывали еще основоположники криминологии, в частности Ф. Лист, который рассматривал преступность как побочный нежелательный, но закономерный продукт общества, сравнивая ее с неизбежной, хотя в определенных пределах и контролируемой патологией37. Сегодня с таким утверждением выступают и эксперты ООН, и современные ученые, признавая необходимость (неизбежность) преступности, признают: «Общество без преступлений утопично»38. Как бы ни относились к предлагаемым в криминологии тем или иным частным ее концепциям, их формирование и развитие - процесс такой же неизбежный, каким является процесс развития преступности в изменяющихся условиях развивающейся общественной жизни. От дерева науки криминологии как отрастали, отрастают, так и будут отрастать ветви-теории. В последние годы заметный интерес проявляют криминологи к религиозным ценностям, которые за многие десятилетия были вытеснены из права (хотя светское право во многом обязано своим формированием религии). И это следует приветствовать как возвращение к тому состоянию правовой науки, в частности, учению о преступлении, которое имело место в середине XVIII в. Достаточно напомнить, что один из основателей классической школы уголовного права (криминологии) знаменитый Чезаре Беккариа имел «степень «доктора обоих прав», т.е. римского и канонического (церковного), изучение которых в те годы составляло основу юридического образования»39. Профессор С. Капица прямо указывает: «Современная наука выросла из религии и представляет собой следующую ступень познания мира...»40. И здесь, полагаю, уместным напомнить и себе самому следующую научную истину, на которую, в частности, указывает Ф. Фокс: «Философия и религия первыми начали развивать этические системы, на которых базируется право и уголовное правосудие. Все эти дисциплины необходимы для понимания человеческого поведения, включая и поведение преступное»41. И далее: «Силами, традиционно способствовавшими сплочению общества, были религия и право, их сочетание составило основу системы уголовного правосудия»42. К тому же, как известно, в числе четырех основных сфер, на которые социологи делят общество, выделена духовная сфера, куда включены культура, наука, религия и образование. При этом ученые высказывают идею включения в культуру религии, «которая выступает стержнем духовной жизни любого общества»43. Рассматривая проблемы религиозного правосознания, соискатель ученой степени кандидата юридических наук Ю.А. Дружкина с сожалением отмечает, что «длительное игнорирование религиозного фактора, в частности, религиозной морали в советский период, привело к тому, что общественное правосознание современной России оказалось во многом беззащитным перед крайними, экстремистскими формами религиозного правосознания (например, вахаббизм), угрожающими правопорядку и государственной целостности, в частности, на Северном Кавказе»44. И нельзя не разделить убеждение молодого ученого в том, что в изучении религиозного правосознания нуждается не только теория государства и права, но и отраслевые юридические науки, в том числе конституционное право, уголовное право, которые в настоящее время испытывают дефицит сведений в этноконфессиональных вопросах развития государства, федеративных отношений, местного самоуправления, защиты прав человека, безопасности личности45. Сегодня уже можно говорить о развитии такой криминологической отрасли, как «богословская криминология»46. Ряд криминологов, представителей радикальной (критической, новой) криминологии обращаются в своих исследованиях к человеческой природе. Они рискуют навлечь на себя критику тех, кто является сторонником строгого следования традиционному позитивно-научному подходу к проблеме преступности; рискуют, но смело выходят за его границы. Такого рода критическая, точнее сказать, нигилистическая, позиция ряда ученых сегодня обретает форму протеста против роли Церкви в гражданском обществе и светском государстве. Ярким примером тому служит открытое письмо десяти российских академиков-естествоиспытателей об угрозе клерикализации (от лат. clericalis -церковный) российского общества и государства47, т.е. устремление деятельности религиозных организаций к повышению влияния религии и церкви в различных сферах жизни общества. Например, проф. Ю.М. Антонян опубликовал удивительно резкую рецензию на книгу А.А. Конева «Актуальные проблемы современной науки криминологии. Вопросы методологии и причинности» (Н. Новгород, 2005) в журнале «Государство и право». Смысл его категорического, я бы сказал атеистического, заявления отражен уже в заголовке рецензии: «Богословский поиск в криминологии бесполезен». Рецензия заканчивается ироническим обращением к Всевышнему с просьбой не допустить, чтобы «цензурируемые» материалы книги А.А. Конева были услышаны в учебной аудитории - «ни в коем случае подобные книги не следует адресовать студентам»48. По принципу «собрать все книги...». Здесь я полагаю уместным сделать реплику словами уважаемого проф. М.П. Клейменова: «Поиск оснований императивности человеческого поведения вне формы религиозного сознания не только опровергает общеисторический опыт человечества, но и содержит в себе существующий разрушительный потенциал»49. В учебнике по криминологии проф. Д.А. Шестакова, со ссылкой на книгу Ю.В. Тихонравова «Судебное религиоведение» (М., 1998), прямо указывается на богословскую криминологию как на одну из новейших криминологических отраслей. «Богословская криминология, - пишет автор учебника, - рассматривает проблемы взаимодействия религии и преступности как социальных явлений, изучая религиозность преступников, возможность религиозной профилактики преступлений, а также религиозную детерминацию преступного поведения»50. Уместно здесь обратиться и к журналу Санкт-Петербургского криминологического клуба «Криминология: вчера, сегодня, завтра» (2005 г., № 2 (9)), в котором представлен раздел «Криминологические отрасли. Богословская криминология» и опубликована статья проректора Института богословия и философии (Санкт-Петербург) проф. О.Е. Иванова, который высказывает убеждение в том, что понимание природы преступного поведения невозможно без серьезной постановки вопроса о теологическом образовании криминолога. Ученый полагает, что вопрос о том, почему человек вообще причиняет зло другому человеку, относится к человеческой природе, которая не сводится к сумме детерминант или факторов. «Здесь мы имеем дело с человеком как таковым, т.е. реальностью богословской и философской, - пишет О.Е. Иванов. - Так глубоко ни одна позитивная наука, будь то социология или биология, заглянуть не может. Это, повторим, науки, исследующие влияние различных факторов на преступность. Но что такое само по себе преступление - вопрос совершенно иной компетенции»51. И в этом ученый не одинок. Например, проф. Г.Л. Касторский, анализируя криминальную направленность деятельности псевдохристиан- ских объединений и сложность противодействия им, указывает, что «данное обстоятельство вызывает необходимость подготовки в правоохранительных органах специалистов, способных обнаружить «волка в овечьей шкуре», не отождествляя с христианством различные сектантские проявления, именующие себя христианами, а в действительности таковыми не являющиеся»52. Оценивая перспективы современной стратегии борьбы с преступностью, Г.Л. Касторский полагает необходимым выстраивать эту управленческую линию «с учетом многообразия человеческого опыта, включая опыт религиозный»53. Рассматривая возможности церкви в предупреждении преступлений, ученый, в частности, отмечает важность в этом побуждения в личности религиозного начала, которое, в отличие от правовых, общественных мер превентивного воздействия, может в значительной мере оказаться эффективнее. «Ни правовые, ни общественные меры воздействия не способны, как показывает практика, привести к желаемым результатам, - пишет Г.К. Касторский. - Религиозное же воспитание, даже запоздалое, может помочь усмирить асоциальные побуждения...»54. Данная идея отвечает тому общему методологическому положению, из которого исходит криминолог в своих исследованиях. Это положение заключается в том, что криминолог «обязан изучать не только криминогенные обстоятельства (способные порождать преступление и преступность)55, но антикриминогенные (препятствующие такому порождению). Его информация об антикриминальных процессах поможет развитию действенных мер борьбы с преступностью»56. В связи с вышесказанным считаю важным обратиться к анализу взаимосвязей преступности и религиозной морали, который провел известный российский криминолог академик В.Н. Кудрявцев в своем комплексном научном исследовании «Преступность и нравы переходного общества» (М., 2002). Размышляя о нормативной роли морали, которую, например, Конфуций, Будда ставили выше правовых институтов, учениях мыслителей разных времен, В.Н. Кудрявцев констатирует: «Поучения великих мудрецов звучали сами по себе, а жизнь простого народа шла сама по себе... Люди продолжали красть, грабить, низводить женщин до положения домашних рабынь и нарушать все иные поучения... Кардинальные изменения в сфере моральных воззрений произошли лишь с появлением нового мощного духовного источника - мировых религий»'. Ученый отмечает глубокое религиозное, в отличие от философского, воздействие на верующего. При этом указывает на исключительную роль десяти заповедей пророка Моисея. Шесть из них В.Н. Кудрявцев определяет как слитные нормы морали и права (не убий, не кради, не лжесвидетельствуй и др.)57 58. Летом 2006 года в Москве проходил Всемирный саммит религиозных лидеров (200 делегатов из 44 стран). На саммите, в частности, отмечалось, что в современной ситуации, когда религиозные ценности вытесняются из общественной жизни, тем не менее, наблюдается возрастание роли «религиозного фактора» в борьбе с терроризмом59 и экстремизмом как крайними формами проявления преступности. В современной криминологии уже заложены (с 90-х годов прошлого столетия) основы новой научной отрасли, которая именуется криминотеологией, которая все решительнее проявляет свое право на научное направление. В этом направлении находит свою «нишу» ряд криминологов: О.В. Старков, Г.Л. Касторский, Е.В. Касторская, Л.Д. Башкатов, Ю.В. Тихонравов и др.60 Размышляя о неизбежности развития новых направлений криминологии и оставляя богословскую тему, приведу такую параллель. Подобно тому, как Бог, понимаемый мной как изначальная созидающая сила, создал по своему образу и подобию разумную природу в виде человека (который оказался непредсказуемым в своей свободе воли), сегодня сам человек создает по своему образу и подобию искусственного человека - робота. Современная робототехника способна уже в ближайшие годы создать сверхумные машины. Их интеллект будет совершеннее человеческого, но чуждый ему и, очевидно, способный вывести себя из-под контроля. Ученые, озабоченные такой перспективой, рассматривают разные гипотезы в отношении угроз человеку со стороны создаваемых им сверхумных машин. В частности, ставится вопрос о том, что может произойти в случае, если робот окажется способным к проявлениям сексуального характера? В связи с этим вполне можно прогнозировать такую криминологическую инновацию, как кибергпреступность, т.е. разновидность информационной преступности, посягающей на правоотношения, обусловленные робототехникой. Полагаю, это вполне разумный прогноз. Международная группа ученых уже занялась разработкой «этического кодекса» как для машин, так и для их создателя, человека особенно61. Исследование материального мира со временем (всего лишь с XVI века) сложилось в то, что получило наименование «наука». Ее сущность, по определению ученых, заключается в том, чтобы вырабатывать, накапливать и теоретически систематизировать объективные знания о действительности. Научное познание сориентировано на явления и процессы объективной реальности, которая определяется философами как «все существующее независимо от человеческого сознания и первичное по отношению к нему»62. При этом, следует подчеркнуть, что «все существующее независимо от человеческого сознания» выражается далеко не исключительно в том, что именуется научными открытиями. Объективная реальность многообразна и беспредельна, поэтому и процесс познания ее человеком беспределен, хотя научное познание развивается чрезвычайно быстро, объем научной деятельности удваивается каждые 10-15 лет63. Это видно и по нашей науке - криминологии. Но то обстоятельство, что современная наука не в состоянии описать, объяснить и прогнозировать многое из всего существующего независимо от человеческого, или вне пределов человеческого познания (загадочных для всех нас явлений), отнюдь не должно служить основанием для отрицания реально существующего, очевидного, хотя как научно невероятного. «Однако пока ученые спорят между собой по поводу того, что признавать, что не признавать с позиции всемогущей науки, а уголовно- правовая, криминологическая наука и практика сталкиваются, например, с реальной проблемой нетрадиционных (нефизических) способов совершения преступлений. Профессор Э.Ф. Побегайло в комментарии к ст. 111 УК РФ - Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью - указывает на «иной вред здоровью, опасный для жизни», который «может быть причинен человеку и без нарушения его анатомической целостности... человек вводится в состояние длительного гипнотического или замещенного (зом- бирования) сознания, становится невменяемым, но с управляемым воздействием на его психику». Таким образом, человека как биоробота можно превратить и в жертву, и в преступника. По мнению специалистов, именно с помощью психотронного оружия (по варианту «зомби») было совершено убийство журналиста газеты «Коммерсант», который по непбнятной причине вдруг прыгнул из окна. Организовать это убийство могли те люди, о чьих финансовых махинациях, возможно, узнал журналист. Интересен тот факт, что журналиста, который формально покончил жизнь самоубийством, отпели в церкви и похоронили с воинскими почестями. Это свидетельствует о том, что журналист действительно погиб на поле боя с преступностью пока еще многим не понятной психотронной войны. «Если психотронное оружие попало в руки людей с криминальным мышлением, - объясняет бывший сотрудник Федеральной службы охраны генерал-майор запаса Б. Ратников, - то последствия, пожалуй, будут страшнее, чем пропажа ядерного боезаряда»64. Кстати, возвращаясь к богословской теме в криминологии, важно отметить тот факт, что, по свидетельству Б. Ратникова, специалисты, работавшие в области пси-технологий, деятельность которых была связана с манипулированием человеческим сознанием, в то время всеобщего атеизма «первыми пришли к вполне осознанному принятию православия, обрели такое понятие, как «богобоязнь», и недопустимую грань в «играх с разумом» не переступали. А те, кому, как говорится, и черт был не брат, кто ничего не боялся и активно вторгался в чужие души, давно ушли в мир иной»1. Известный правовед, философ, глубоко верующий человек, проф. А.А. Тер-Акопов (к глубокому сожалению, преждевременно ушедший из жизни) написал ряд интересных работ, которые посвящены нефизической причинности в уголовном праве и безопасности человека. Рассматривая, в частности, нетрадиционные способы воздействия на психические процессы, ученый выделил в числе их источники биопси- хической энергии и не определенные источники психологической опасности. К первым - он отнес малоисследованные носители информации: биополе, которое обеспечивает магнетическое воздействие; биопсихо- логический контроль (зомби); энергетические феномены в виде гипноза, телекинеза и др. Ко вторым - источники, не поддающиеся пока рациональному объяснению (феномены НЛО, полтергейста, сновидения и др.)65 66. С помощью таких источников энергии, которые представляют психологическую опасность, возможно достижение и преступных целей, с помощью психического насилия. «Возможно осуществление контроля над сознанием (зомбирование), - пишет проф. А.А. Тер-Акопов, - когда воля жертвы заменяется волей оператора... Используя экстрасенсорные способности либо спекулируя на них, отдельные преступники совершают хищения чужого имущества. Возможен забор энергии, энергетическое опустошение, лишающее жертву способности активного сопротивления. И, наконец, паралитическое воздействие, когда человек оказывается неспособным к телодвижениям»67. Представляется, что уже в ближайшей перспективе криминологи обратят внимание на феномен энергоинформационного обмена, его роль и значение, как в системе детерминации, так и в предупреждении девиантного (в частности, криминогенного, виктимного, криминального) поведения. В качестве аргумента приведу такой пример из работы В.Ю. Рогожкина «Эниология»: «В Волгограде, Сальске и во многих других городах по понятным из последующих глав причинам родильные дома были возведены на бывших... кладбищах. Естественно, детская смертность в этих роддомах достигала 90%! Представьте ситуацию: отец умершего ребенка достает взрывчатку и подрывает роддом. Кто в этой ситуации плохой, а кто - хороший, кто - созидатель, а кто - деструктор? Проектировщики и строители, которые воздвигли этот «могильник», или отчаявшийся отец?»68. Цитируемый автор приводит и другой пример. Он пишет о девочке- клептомане. Как выяснили эзотерики, предыдущим воплощением (или в прошлой реинкарнации) в девочке была женщина, которая в годы войны ввиду голода вместе с мужем была вынуждена украсть мешок зерна, хотя оно и было смочено керосином (чтобы люди были лишены возможности употребить его в пищу). За это немцы расстреляли мужа, а женщина впоследствии умерла с голоду. После эзотерической коррекции девочка перестала воровать. Разумеется, с привычных позиций «всезнающей» и «всеобъясняю- щей» науки вряд ли кто может всерьез отнестись к прочитанному. Процесс познания имеет чрезвычайно сложный характер, и в нем не может не возникать сомнений. Больше того, как известно, с сомнения и начинается процесс познания. И почему бы вполне серьезно не предположить о развитии нового, эзотерического направления в криминологии? С помощью таких источников энергии, которые представляют психологическую опасность, возможно достижение и преступных целей, с помощью психического насилия. «Возможно осуществление контроля над сознанием (зомбирование), - пишет проф. А.А. 'Гер-Акопов, - когда воля жертвы заменяется волей оператора... Используя экстрасенсорные способности либо спекулируя на них, отдельные преступники совершают хищения чужого имущества. Возможен забор энергии, энергетическое опустошение, лишающее жертву способности активного сопротивления. И, наконец, паралитическое воздействие, когда человек оказывается неспособным к телодвижениям»69. Права академик Н.П. Бехтерева, когда говорила, что в познании нового «не существует априорных критериев правильности или неправильности гипотезы или эксперимента»70. Процесс познания имеет чрезвычайно сложный характер, и в нем не может не возникнуть сомнений. Больше того, с сомнений нередко и начинается познание. И, тем не менее, в высказываемой критике мы должны слышать предостережение нам, криминологам. Если мы будем забывать о юридическом стержне своего научного кредо и чрезмерно увлеченные поисками начнем отклоняться от юриспруденции, то неизбежно возникнет опасность того, что такие добросовестно заблуждающиеся «отклонисты» могут «растащить по частям» научный криминологический комплекс по разным отраслям науки: социологии, психологии, экономики, политики, культурологи, теологии и др. Хотя ученые не исключают и другую возможность: криминология, при более широком взгляде ученых на преступность, может оказаться частью более общей науки - теории отклоняющегося поведения71. В любом случае, нам необходимо об этом помнить, в каком бы направлении (экономическом, политическом, культурологическом, богословском, психологическом, этническом и др.) каждый из нас, криминологов ни занимался научной деятельностью, он не должен забывать, что любая частная теория как криминологическая инновация должна служить юридической науке.