4.2.2. Виды виктимности

Рассмотрение виктимности как формы отклонения от норм и правил безопасного поведения предполагает, во-первых, возможность классификации форм виктимной активности в зависимости от интенсивности такого отклонения.

Впервые такую попытку предпринял Д.В. Ривман, указавший, что существует нулевой уровень виктимности, нормальная, средняя и потенциальная виктимность всех членов общества, обусловленная существованием в обществе преступности. Индивид не приобретает ви

ктимность, он просто не может быть не виктимным [406].

Не возражая в принципе против выделения потенциальной виктимности общности в целом, детерминируемой генетическими связями виктимности и преступности на уровне социального целого, отметим, что на индивидуальном уровне особый интерес представляет рассм

отрение тесноты связи виктимности и преступного поведения как классификационного критерия виктимной активности.

Указанное обстоятельство подтверждается ролью и значением анализа виктимности при оценке характеристик механизма преступного поведения. Выше мы уже упоминали о значении связи детерминации между преступлением и виктимной активностью, когда носящее пре

дметный характер преступление объективно предваряет процесс виктимизации жертвы либо сопутствует ему. Сама жертва, соответственно, осознает свой специфический социально-правовой статус, возникший как в связи и по поводу совершения в отношении нее пре

ступления, так и в связи со своей специфической активностью, предваряющей процесс совершения преступления.

В этой связи выдающийся японский виктимолог Коити Миядзава выделял как общую виктимность, зависящую от социальных, ролевых и гендерных характеристик жертвы, так и специальную, реализующуюся в установках, свойствах и атрибуциях личности. Причем, по ут

верждению К. Миядзавы, при наслоении этих двух типов друг на друга виктимность увеличивается [407].

Представляется, что по степени связи с преступным поведением виктимность может проявляться в двух основных формах:

а) эвентуальная (от латинского <эвентус> - случай) виктимность;

б) децидивная (от латинского <децидо> - решение) виктимность. [408]

Предлагаемая классификация форм виктимности основана на известном положении о том, что социальная активность (в том числе отклонения от безопасных форм поведения) может <побуждаться разными обстоятельствами. Она может быть причинно обусловленной, т.

е. вытекающей из сложившихся условий, которые являются непосредственно причинно-порождающими для данной деятельности. Она может расцениваться как причинно-сообразная, т.е. сообразующаяся с кругом породивших ее условий-причин, но уже не прямо и непоср

едственно вытекающая из них. Она может быть целесообразной, т.е. в качестве главной ее характеристики, согласованной, с заранее поставленными целями. Наконец, она может быть целеобусловленной, т.е. по преимуществу определяемой, производной от цели. П

онятно, что в первых двух случаях (причиннообусловленности и причинносообразности) источник деятельности локализуется в прошлом, в уже сложившейся ситуации; в двух остальных случаях (целесообразности и целеобусловленности) - в будущем, в том, что пре

дстоит> [409].

Эвентуальная виктимность (виктимность в потенции), означающая возможность при случае, при известных обстоятельствах, при определенной ситуации стать жертвой преступления, и включает в себя причинно обусловленные и причинно сообразные девиации. Естест

венно, что характеристики эвентуальной виктимности в основном определяются частотой виктимизации определенных слоев и групп населения и закономерностями, присущими такой виктимизации.

Например, Г.И. Чечель, пытаясь представить всеобъемлющую классификацию жертв преступлений в зависимости от деятельностного критерия - степени выраженности антиобщественного поведения потерпевших, на самом деле определил закономерности распределения в

иктимизации потерпевших.

Согласно данным вышеуказанного исследования, невиновная (идеальная) социально активная жертва была выявлена в 8,7 % изученных случаев, невиновная (пассивная) жертва - в 10,9 %; жертва с неодобряемым поведением - в 4,3 %; жертва с неосмотрительным по

ведением - в 12 %; жертва с аморальным поведением - в 15,2 % случаев; жертва с провоцирующим поведением - в 17,4 % случаев; жертва с преступным поведением - в 31,5 % случаев изученных преступлений, связанных с причинением тяжких последствий личности

[410].

Децидивная виктимность (виктимность в действии), охватывающая стадии подготовки и принятия виктимогенного решения, да и саму виктимную активность, соответственно, включает в себя целесообразные и целеобусловленные девиации, служащие катализатором пре

ступления [411].

Так, по мнению психологов, люди, сознательно или бессознательно избирающие социальную роль жертвы (установка на беспомощность, нежелание изменять собственное положение без вмешательства извне, низкая самооценка, запуганность, повышенная готовность к

обучению виктимному поведению, усвоению виктимных стереотипов со стороны общества и общины), постоянно вовлекаются в различные криминогенные кризисные ситуации с подсознательной целью получить как можно больше сочувствия, поддержки со стороны, оправд

анности ролевой позиции жертвы [412].

Например, согласно результатам исследований Дж. Сутула, приведенным в работе Б.Л. Гульмана, классический портрет жертвы изнасилования включает черты фатализма, робости, скромности, отсутствие чувства безопасности, выраженную податливость внушению [4

13].

Трусость и податливость могут сочетаться с повышенной агрессивностью и конфликтностью жертв-психопатов, истероидов, избирающих позицию <обиженного> с целью постоянной готовности к взрыву негативных эмоций и получению удовлетворения от обращения негат

ивной реакции общества на них, усилению ролевых свойств жертвы.

Рассматривая виктимность как психическую и социально-психологическую девиацию (патологическая виктимность, страх перед преступностью и иными аномалиями), следует отметить особую роль страха перед преступностью как основной ее формы проявления на инди

видуальном и групповом уровне.

Обычно мы определяем страх как эмоцию, возникающую в ситуациях угрозы биологическому или социальному существованию индивида и направленную на источник действительной или воображаемой опасности [414].

Один из выдающихся психологов Фриц Риман, рассматривая с точки зрения теории синергетики страхи как форму реализации противоречия между человеческими стремлениями к устойчивости, определенности бытия и индивидуальными потребностями в переменах, утвер

ждает, что в основном страхи, являясь органичными составляющими нашей жизни как биологических и социальных существ, напрямую связаны с <соматическим, душевным и социальным развитием, с овладением новыми функциями при вступлении в общество или содруже

ство. Страх всегда сопровождает каждый новый шаг по пересечению границ привычного, требующий от нас решимости перейти от изведанного к новому и неизвестному> [415].

Страх естественно присущ нашему бытию и является его неизбежной принадлежностью, служа условием приобретения опыта социального взаимодействия. Будучи также отражением коллективного и личного опыта, страх с помощью механизмов социализации, социально-

психологического заражения, внушения, подражания и конформизма [416] возникает всякий раз, когда мы оказываемся в трудной ситуации.

Страх может быть выраженным как в форме специфической боязни определенных ситуаций или объектов (страх перед незнакомцем, насильником, темнотой), так и в форме генерализованного и расплывчатого состояния, определяемого воздействием коллективного опы

та виктимизации (боязнь преступности вообще), коллективного поведения (массовая паника, страх перед терроризмом), воздействия средств массовой информации (страх перед эрзац-преступностью: <маньяками, мафией и наркоманами>).

Страх напрямую связан с нашими психическими установками, самочувствием, системой ценностей и опытом социального общения. По Ф. Риману, основными формами страха являются:

- страх перед самоотвержением, переживаемый как утрата <Я> и зависимость;

- страх перед самостановлением (стагнацией <Я>), переживаемый как беззащитность и изоляция;

- страх перед изменением, переживаемый как изменчивость и неуверенность;

- страх перед необходимостью, переживаемый как окончательность и несвобода [417].

Как правило, люди в состоянии достаточно легко преодолевать те или иные страхи, за исключением ситуаций кумуляции определенных страхов с детства, подпитываемых личным опытом виктимизации, рикошетным заражением от знакомых, соседей и близких и некрити

ческим восприятием средств массовой информации. В таких случаях естественной реакцией субъекта на страх перед любым объектом может быть паника, невроз, реактивное состояние психики.

Криминогенное значение подобных реакций достаточно велико и будет рассмотрено несколько позже. Здесь же отметим, что страх перед преступностью, в отличие от элементарных правил предосторожности, как правило, иррационален и проявляется во всех выделе

нных Ф. Риманом формах, приводя к истерическим паническим реакциям, застревающим ступорным состояниям, депрессивному <молчанию ягнят>, агрессивно-шизоидным фобиям.

С виктимологической точки зрения определенный интерес представляет рассмотрение также и уровней страха перед преступностью (от нормы к патологии). Здесь, думается, мы можем выделить:

1. Общее состояние страха перед преступностью. Практически это связанный с опытом социализации и с социально-психологическим состоянием общества в целом сигнал, предупреждающий о приближающейся угрозе и мотивирующий определенные и естественные защи

тные реакции. В норме они выражаются в ситуативной профилактике возможных криминогенных ситуаций, в принятии защитных мер безопасности личности, имущества, семьи. Патологический страх перед преступностью выражается в панике, навязчивых фобиях стать ж

ертвой, в восприятии любого окружения как социально опасного, в неадекватных агрессивных реакциях. Формирование массовых патологических реакций достаточно важно для политической элиты, поскольку именно оно обусловливает принятие любых законопроектов,

ограничивающих права и свободы граждан в угоду общественной безопасности, отводит глаза народа от реального состояния дел, позволяет манипулировать общественным сознанием [418].

2. Культурные состояния страха перед преступностью могут определяться как рикошетной виктимизацией близких, членов референтных групп и связанными с этим стрессами и невротическими состояниями (синдром виктимной субкультуры), так и вызванной нарушени

ем прав человека политикой угнетения определенной расы, нации, народности (боязнь злоупотребления властью, отверженность, синдром париев).

тояниях: уход от социальных контактов, печаль, раздражительность, страдания, ослабление интересов и способностей, аморфность поведения, алкоголизация, наркотизм, неадекватные реакции, суицидальная активность.

3. Детерминированные опытом виктимизации личностные виктимные фобии. В норме выражаются в накопленном негативном опыте общения с правонарушителем, рациональном поиске выхода из нее и определенных опасениях попадания в сходные криминогенные ситуации

. Патологическое развитие влечет за собой неврозы, психотические состояния, дифункциональность реакций при попадании в ситуацию, хотя бы мельком напоминающую ситуацию виктимизации, опасения вновь и вновь стать беспомощной жертвой, параноидальный бред

преследования.

4. Острые состояния страха в критической ситуации. В зависимости от состояния психики, темперамента и иных личностных качеств, опыта разрешения конфликтных ситуаций могут варьироваться от попыток поиска рационального выхода из конфликта до героически

х поступков и патологической трусости.

Как видим, страхи наши достаточно многообразны, как и виды реакций на них. Однако именно преодоление страхов, рациональное осмысление своего пути, места человека в этом мире дает возможность его дальнейшего развития и самосовершенствования. Обратная

же дорога, кумуляция страхов, ведет к стагнации, снижению адаптивных черт и качеств личности и ухудшению криминогенной обстановки.

К числу психических девиаций виктимного характера нами были отнесены и определенные расстройства психической деятельности, затрудняющие социальную адаптацию и в определенных случаях носящие патологический характер (мазохизм, садизм, эксгибиционизм,

патологический эротизм-нимфомания). Не останавливаясь подробно на анализе указанных форм виктимных девиаций, рассматривающихся обычно в работах по психоанализу и психиатрии [419], отметим, что садистско-мазохистские комплексы порой находят свое выраж

енное проявление в среде жертв преступлений, могущих, с определенной долей допущения, быть отнесенными к рецидивным жертвам.

Так, Колин Уилсон [420] описывает случай, когда банковский клерк из Штутгарта Марлен Пантстух на протяжении нескольких лет приезжала в Италию в отпуск с целью найти молодого мускулистого любовника, который связывал бы ее, избивал и резал ножом в любо

вной игре. Так продолжалось несколько лет до тех пор, пока она не встретила мужчину - <покорителя женских сердец>, обладавшего явно выраженным садистским комплексом, который однажды, по ее просьбе нанося ей удары ножом, в процессе соития перерезал М.

Пантстух горло. Убийца и прирожденная жертва нашли друг друга [421].

Вместе с тем для рецидивных <прирожденных> жертв свойственны не только виктимные девиации психики.

<Прирожденная жертва чаще всего оказывается лицом, страдающим от дефицита жизненности, человеком, который очень опасается, что его невезучесть является его виной, не пытаясь это никак изменить. Такое лицо предпочитает жить в мире собственных фантазий

, прячась от реалий современного мира, поэтому стороннее воздействие, столкновение с действительностью, когда оно происходит, зачастую бывает фатальным> [422].

Здесь мы подходим к описанию третьей формы реализации виктимности - виктимных моральных отклонений. Выше мы уже отмечали, что интериоризация виктимогенных норм, правил поведения виктимной и преступной субкультуры, виктимные внутриличностные конфликты

могут играть значительную роль в формировании провоцирующего поведения. Поведения, связанного с усвоением и воплощением в образе жизни субъектов виктимных стереотипов и состояний. Поведения, связанного с оценкой самого себя как жертвы, переживанием

собственных бед и неудач как детерминированных исключительно личностными качествами либо, наоборот, - враждебным окружением.

<Когда понятие невиновности истребляется даже в сознании невинной жертвы, над этим обреченным миром окончательно воцаряется культ силы. Вот почему омерзительные и страшные ритуалы покаяния так распространены в этом мире, где разве что камни избавлен

ы от чувства вины>, - писал Альбер Камю, характеризуя социально-психологические истоки терроризма и злоупотреблений властью в социальных системах [423].

Эта цитата как нельзя более точно подчеркивает социальную опасность переживания чувства виновности жертвы, моральной оценки жертвы обществом как заранее виновной в совершении преступления. Помимо эскалации страха и враждебности, самоотчуждения и вза

имного отчуждения, такое состояние влечет за собой аномию и увеличивающуюся агрессивность, войну <всех против всех>.

В этой связи осознание себя жертвой, виновной в причинении ей вреда, покаяние и переживание этого состояния не могут не признаваться определенными отклонениями от нормативов безопасного поведения, ведущих к виктимным поведенческим реакциям.

Проблема самостигматизации себя как жертвы правонарушения, не бывшей в состоянии нормально адаптироваться к существующим условиям социального развития, определенным образом связана с состоянием внутриличностного конфликта. Сходные зависимости возника

ют и в восприятии и в воплощении в соответствующем поведении виктимных правил и норм соответствующей субкультуры.

Следует отметить, что проблема внутриличностных конфликтов не получила своего адекватного воспроизведения и оценки в криминальной виктимологии. Определяя конфликт как дезинтеграцию приспособительной деятельности, возникающую в результате столкновения

самостоятельных ценностей, внутренних побуждений, специалисты исследуют его в рамках теории психоанализа и когнитивной психологии, интеракционизма и бихевиоризма [424].

Внутриличностный конфликт как переживание, вызванное столкновением различных структур внутреннего мира личности, может приводить к снижению самооценки, сомнениям, эмоциональному напряжению, негативным эмоциям, нарушениям адаптации, стрессам. К осно

вным видам внутриличностного конфликта специалисты в области конфликтологии относят: мотивационный конфликт (между стремлениями к безопасности и обладанию), нравственный конфликт (между моральными принципами и личными привязанностями), конфликт нереа

лизованного желания или комплекса неполноценности (между желаниями и возможностями), ролевой конфликт (между ценностями, стратегиями или смыслами жизни), адаптационный конфликт (при нарушении процесса социальной и профессиональной адаптации), конфли

кт неадекватной самооценки (при расхождениях между притязаниями и реальной оценкой своих возможностей), невротический конфликт (невозможность выхода из состояния фрустрации, порождающая истерии, неврастении и прочие психические заболевания) [425].

Во многом возникновение внутриличностных конфликтов имеет виктимологическое значение только тогда, когда они перерастают в жизненные кризисы и ведут к виктимным поведенческим реакциям. Так, при негативном развитии событий неспособность человека справ

иться с экстремальной ситуацией, личный опыт боязни правонарушителей, собственной слабости и беспомощности может кумулироваться, скрываясь от сознания и проявляясь в изменениях реакций, постоянных стрессах, эмоциональном ступоре, необоснованных, неад

екватных действиях при попадании в сходную ситуацию. Умение же справиться с бедой как самостоятельно, так и с помощью общества, друзей и близких ведет к укреплению личности, ее нравственному совершенствованию.

Нереализованные и неразрешенные внутриличностные конфликты ведут к формированию связанных с психическими и физиологическими реакциями организма, а также с отторжением жертвы своим ближайшим окружением виктимных комплексов:

а) комплекса мнимой жертвы (трусость, паникерство, предположения о наличии постоянных угроз безопасности со стороны окружающих);

б) комплекса притворной жертвы (своим нытьем и страхами притягивающей беду).

Ролевые межличностные конфликты, по нашему мнению, могут приводить к формированию следующих специфических виктимных комплексов, при стечении обстоятельств реализующихся в деструктивном поведении:

а) комплекс жертвы-дитяти (воспроизводство депрессивных состояний посредством провоцирования межличностных конфликтов своим поведением при полном <детском> нежелании ничего исправлять, а только далее и далее играть роль жертвы в межличностных отноше

ниях - <пожалуйста, не пинайте меня, я не виновата, так получается>);

б) комплекс жертвы-подкаблучника (коллекционирование депрессивных состояний в силу осознания своей беспомощности, немочи, несостоятельности, загнанности обстоятельствами и собственными обязательствами - <я не о'кей, я такой слабый>);

в) комплекс безвинной жертвы (самооправдание, непогрешимость и невиновность - вот основные черты такого состояния, приводящего к чувству вины со стороны окружающих и постоянному контролю над ними - <это все из-за тебя>).

Список подобного рода состояний можно продолжать до бесконечности. Специалисты по трансакционному анализу утверждают, что, эксплуатируя свои комплексы и манипулируя другими, люди провоцируют других и играют определенные роли с целью потакания себе в

чувствах вины, боли, страха, возникавших ранее в сходных ситуациях [426]. Конечно, если такое поведение имеет целью перестройку ценностей и свойств личности и выход из внутриличностного конфликта, это может быть оправдано.

В противном же случае кумуляция виктимных свойств и обид ведет к нарастанию напряженности и соответствующим поведенческим реакциям, вплоть до совершения преступлений. Недаром специалисты в области семейной криминологии отмечают криминогенность ущемле

ния мужского авторитета при женоубийствах [427]. Думается, что анализ внутриличностных конфликтов как форм проявления виктимности может способствовать более глубокому познанию причин отклоняющегося поведения и разработке мер по его коррекции. Однако

эта проблема требует дальнейшего глубокого и всестороннего междисциплинарного исследования.

Говоря о роли восприятия и воплощении в соответствующем поведении виктимных правил и норм соответствующей субкультуры, следует отметить определенную значимость конфликтов между требованиями двух систем морали: первой, отстаивающей необходимость и д

озволенность безопасного поведения, и двух других, выражающих точки зрения социальных групп аутсайдеров: групп, стремящихся к повышенному риску в собственной жизни (<экстремалы>), и групп, стремящихся спрятаться в <башню из слоновой кости>, отгороди

ться и переждать.

К основным состояниям, связанным с интериоризацией норм подобных групповых субкультур, могут быть отнесены:

а) гипервиктимность (стремление к бездумному, ничем не контролированному риску, достижение эйфории от преодоления чересчур опасных препятствий, провоцирование критических и конфликтных ситуаций);

б) гиповиктимность (обеспечение повышенной безопасности, закомплексованность, ограниченность общения и социальных контактов, уход от трудностей и реалий современной жизни).

Специалисты отмечают, что в моральных конфликтах такие внеморальные нормы выходят на первый план, определяя основные характеристики жизнедеятельности субъектов. <Отклоняющаяся от нормы <донкихотствующая> личность в лучшем случае погружается в бездну

разочарования и отчаяния, как это произошло с героем Сервантеса, а в худшем случае носитель конфликта просто уходит из жизни, не имея сил справиться с ее противоречиями> [428].