1.1.2. Теория криминологии и виктимологические исследования

В национальной науке теоретическая база виктимологического законотворчества весьма ограничена. Проблемы виктимологии находят свое частичное отражение в проводимых в стране криминологических исследованиях, анализе криминальных, криминалистических и пр

оцессуальных аспектов деятельности потерпевших [11], в переводных практических пособиях потенциальным потерпевшим [12].

Значительное количество собственно виктимологических, добротных и разносторонних исследований выполнено российскими учеными, учеными иных стран СНГ [13]. К счастью, появившиеся в последние годы в Украине разработки В.В. Голины, А.Н. Джужи, А.Е. Михай

лова, Е.М. Моисеева и других ученых в области теории виктимологии и основ виктимологической профилактики преступлений, изучение виктимности криминальными психологами Харьковского университета внутренних дел, виктимологический анализ проблем насилия в

семье в Одесском институте внутренних дел, развитие и поддержка виктимологической направленности исследований в рамках Координационного бюро по криминологии Академии правовых наук Украины дают основание сделать вывод о перспективности развития крим

инальной виктимологии в Украине, хотя на пути ее развития и встречаются определенные ограничения.

Краеугольным камнем большинства современных криминологических концепций является утверждение о том, что исследование преступления и преступности невозможно без характеристики и понимания трех основных компонентов, анализируемых на различных уровнях с

оциального и научного обобщения:

- преступления (преступности);

- преступника (преступников);

- его жертвы (жертв) [14].

Операциональные цели криминологии очевидны: определить причины преступления и преступности и разработать сравнительно эффективные для обеспечения личной и общественной безопасности принципы контроля над преступностью[15]. Выявление основных закономер

ностей функционирования и гомеостаза социальных отклонений, определение принципов, лежащих в основе нормального и отклоняющегося поведения, призваны расширить границы социального знания, обеспечить развитие социального прогресса.

Вместе с тем любой специалист по истории криминологии и виктимологии, рассматривая проблему становления данных направлений научного поиска, укажет на неоднозначность и концептуальную неоднородность понимания проблемы преступности и контроля над ней,

а равно - места и роли виктимологических факторов и понятий в совокупности криминологических воззрений в процессе исторического развития.

Практически два десятилетия назад стали известными знаменитые слова Л.В. Франка: <Виктимология сегодня - это, может быть, криминология завтрашнего дня> [16]. Однако настороженное или слегка скептическое отношение специалистов к теории виктимологии до

статочно широко известно и сохранилось до сих пор. За исключением профессионалов криминальных виктимологов, в среде научной общественности точка зрения, согласно которой виктимологические исследования - необходимый, небезынтересный, но вспомогательны

й элемент изучения механизма преступного поведения, без наличия которого ни одно собственно криминологическое исследование не будет завершенным, является достаточно распространенной [17].

Так, в одной из первых работ, посвященных <практизации> криминологической теории, внедрению положений науки в реальную жизнь, собственно виктимологической проблематике было посвящено от силы несколько страниц, да и то только в контексте общего вопрос

а рассмотрения механизма преступного поведения [18].

В лучшем случае, опираясь на методологические разработки виктимологов, <классическая> теория криминологии исследует содержательную и феноменологические стороны преступности с помощью методов анализа виктимизации (при определении латентности преступн

ости) и роли жертвы в механизме преступного поведения [19]. Однако, перефразируя слова В.А. Ядова, посвященные использованию западной социологии в отечественных исследованиях, можно отметить, что знание методов без знания теоретических основ виктимо

логического мышления - это все равно что умение пользоваться инструментом без понимания того, что мы собираемся мастерить [20].

Причин такого, мягко говоря, настороженного отношения к виктимологии в отечественной науке несколько.

Во-первых, вторжение в область виктимологических исследований воспринимается людьми с определенной осторожностью, поскольку любой человек, столкнувшись с методиками виктимологической превенции, будет вынужден примерять их на себя, соотнося факты свое

й личной жизни с рекомендациями специалистов.

При тотальности процессов виктимизации в так называемых клептократических государствах, когда все общество представляет собой бесконечную карусель девиантов и их жертв, убеждения в том, что существующие разработки не отличаются ни конкретностью, ни с

оответствием реальной жизни, будут только укрепляться.

Скепсис населения и ученых к методикам обеспечения безопасного поведения подкрепляется и личным опытом, и менталитетом жителей стран СНГ, в котором собственно криминогенная сторона жизни всегда олицетворялась с порочностью отдельных деперсонифицирова

нных индивидов и групп или с иррациональной порочностью власти в целом. <Вся земля наша велика и обильна, а наряда в ней нет...>, - писал летописец тысячу лет назад [21].

Казалось бы, мы уже привыкли к экономическим и политическим неурядицам, стали, как это теперь модно говорить, <толерантнее> к постоянно ухудшающемуся качеству среды обитания и нашему уровню жизни. Мы пьем отравленную воду, едим некачественную пищу, т

олкаемся в общественном транспорте, ненавидя всех и вся, расталкивая локтями, брыкаясь, кусаясь, постепенно зверея на неоплачиваемой (либо хорошо оплачиваемой, но опасной) работе, с трудом доползая вечером до голубого <ящика>, ежедневно вещающего нам

о землетрясениях, потопах, взрывах, разрушениях, поджогах и убийствах, убийствах, убийствах...

Исчезновение мирового противника вместе с официальной идеологией, аномия, постоянная рефлексия, поиски и формирование <образа врага> на криминальной, национальной, экономической, политической основе реализуются в агрессивных требованиях и установках

на социальную защиту населения от любой потенциальной угрозы.

ным катализатором агрессивности и конфликтности. В этой связи совершенно естественными и на <ура> выглядят и проходят предложения об усилении репрессии, о недопустимости гуманизации превентивной практики [22].

<Разумные соображения, любая критика или встречные доводы, говорящие против действий, диктуемых воодушевлением, заглушаются за счет того, что замечательная переоценка всех ценностей заставляет их казаться не только не основательными, но и просто ничт

ожными и позорными. Короче, как это прекрасно выражено в украинской пословице: <Коли прапор в'§ться, про голову не йдеться> [23].

Призывы же к изменению вектора уголовной политики от кары преступников к защите потерпевших [24], к формированию реального, а не формального гражданского общества, идут, к сожалению, вразрез с недекларируемой на бумаге, но проводящейся на деле (и под

держиваемой значительным количеством населения) деятельностью по социальному контролю над преступностью.

Во-вторых, еще одной важной особенностью виктимологии, которая также определяет несколько настороженное отношение в криминологии к этому направлению, является ее непосредственная связь с известной философской проблемой соотношения природного и социал

ьного в личности девианта и правопослушного гражданина.

<Вопрос о соотношении телесного и духовного красной нитью проходит через всю историю философии, занимая центральное место в культурной жизни людей. То или иное его разрешение (главным образом, либо материалистическое, либо идеалистическое) образует ф

ундамент определенного мировоззрения, и борьба здесь не ограничивается, к сожалению, только столкновением идей. Неизбежность в ходе познания иметь дело с неизвестным предопределяет дискуссионный характер исследования природы психического. К тому же н

е секрет, что прямое соотнесение результатов, полученных в ходе научного препарирования (включая психологические методы) человеческих свойств и качеств, с реальными проявлениями характеров, поступками и действиями человека подчас складывается не в по

льзу, казалось бы, точных выводов естествознания и обществознания> [25].

Крушение советской империи повлекло за собой естественный всплеск интереса ученых к разработке проблематики, остававшейся достаточно закрытой для отечественных криминологов на протяжении более чем 20 лет. Несмотря на работы И.С. Ноя, посвященные отли

чному от официально принятого в криминологии анализу диалектики соотношения природного и социального в личности преступника [26], официальная наука предпочитала не слишком распространяться на данную тему. Лишь в последнее время в работах Ю.М. Антонян

а, А.Р. Ратинова, А.Ф. Зелинского и их соратников и коллег данной проблеме стало уделяться все больше и больше внимания [27].

И действительно, нет нужды лукавить: многие черты личности современных преступников (и их жертв) коррелируют с особенностями их пола, возраста, темперамента, особенностями психологической структуры личности, имеющей определенные природные корни.

Недаром, говоря о перспективах виктимологических исследований в Украине, И.Н. Даньшин тесно связал их развитие с анализом проблемы личности преступника и механизма преступного поведения [28]. Соответственно, А.Ф. Зелинский в одной из своих последних

работ, посвященных анализу криминальной психологии, указал на необходимость тщательного исследования психологии виктимности как одного из наиболее перспективных направлений развития современной криминологии [29].

Вместе с тем ретроспективное исследование преступных карьер и их связи с виктимизацией волей-неволей способствует осознанию и того факта, что большинство жертв и преступников являются людьми одного круга, происходящими из идентичной социальной среды,

характеризующейся одинаковым образом жизни, манерами и стереотипами поведения.

Не останавливаясь на широко описанном феномене <виновного> поведения жертвы, отметим, что общеуголовные преступники и их жертвы характеризуются и сходной направленностью личности, приобретаемой как в процессе социального общения и развития, так и в р

езультате филогенеза.

Например, В.Я. Рыбальская, вводя в научный оборот понятие виктимогенной деформации как комплекса личностных черт, повышающих риск стать жертвой преступления, отмечает, что виктимогенная деформация личности имеет значительное сходство с антиобществен

ной направленностью, но отличается меньшей интенсивностью [30].

Анализ особенностей субкультуры и социальной среды общеуголовных преступников также приводит к выводу о чрезмерной схожести личностных и социально-психологических черт как преступников, так и их жертв.

<В маргинальной среде часто вспыхивают агрессивные конфликты, и только случай решает, кто станет преступником, а кто жертвой>, - писал А.Ф. Зелинский в упомянутой работе [31].

Д.В. Ривман в посвященном механизму преступного поведения разделе одного из последних оригинальных российских учебников по криминологии отметил: <В механизме преступления нередко роли преступника и жертвы переплетаются столь причудливо, что само разл

ичие между ними весьма относительно, поскольку лишь случай решает, кто станет преступником, а кто жертвой> [32].

Соответственно, по данным Г.М. Миньковского, в определенных социальных группах, из числа которых, как правило, происходят общеуголовные преступники, <преступное поведение репродуцируется не конкретной ситуацией, наоборот, такие образования (группы с

отклоняющимся поведением. - В.Т.) гомогенны, а под влиянием внутригрупповых антиобщественных норм и стереотипов значительная часть подобных актов... реализуется в маргинальной среде и остается латентной, но, в конце концов, проявляется вовне, <генери

руя> преступление> [33].

Указанные обстоятельства приводят к тесному переплетению гносеологических, мировоззренческих и социально-преобразовательных задач современной криминологии и виктимологии, поскольку проблема познания личности преступника (девианта) всегда была централ

ьной для дисциплин, специализирующихся на анализе отклоняющегося поведения.

Однако установка на исследование личности преступника как целостной структуры, обладающей качественными отличиями от личности непреступника, не может полностью быть реализована в контексте результатов изучения личности жертвы-девианта.

Более того, учитывая, что виктимология выросла и продолжает частично развиваться в рамках криминологических исследований, получается, что всемерная поддержка собственно виктимологических изысканий будет сдерживаться из-за обыденного критического неп

риятия подобных виктимологических разработок. Ограниченность количества валидных теоретических концепций индивидуального развития личности преступника, положительно зарекомендовавших себя профилактических методик усугубляет ситуацию.

В принципе указанная проблема достаточно легко разрешима. Учитывая конвенциональный характер определения и понимания виктимности и преступности, нетрудно предположить, что диалектика взаимоотношения преступника и его жертвы составит прерогативу дальн

ейших совместных исследований. В данном случае речь должна идти о рассмотрении преступного поведения как эллипса, <фокусами которого являются преступник и жертва> [34].

При этом соотношение устойчивости и неустойчивости ролей, взаимодействий и взаимозависимостей преступника и жертвы в рамках описания механизма преступного поведения позволяет как объяснить основные системообразующие свойства генезиса конкретного прес

тупления, так и описать динамические модели инверсии ролей <преступник-жертва> в конкретных жизненных ситуациях, разработать типичные виды взаимосвязи виктимной и преступной активности на различных уровнях социального обобщения.

Понимание <преступного человека> не столько как патологической личности, но и как социопата [35], в целях научного анализа в определенной степени приравнивает преступника и его жертву. <Социопатии следует рассматривать как социальный феномен, как ано

мальную форму психических реакций и поведения человека по отношению к определенным обстоятельствам, неприемлемым в силу личностной самооценки и установки, но не представляющимся таковыми для большинства людей. Социопатические личности временами не вп

исываются в принятые социальные нормативы из-за их неадекватного поведения (суицидальных угроз и попыток агрессии к окружающим, дезертирства, беспричинного оставления учебы, бродяжничества, уходов из дома и др.), но при возвращении к желаемым, привыч

ным условиям жизни они проявляют достаточную приспособляемость, и социопатические (вернее, асоциальные и антисоциальные) формы поведения исчезают> [36].

Осознание этого факта позволяет говорить не столько о конфликте (как теоретическом, так и реальном) между преступником и его жертвой, сколько о взаимозависимости, определенной однопорядковости указанных типов личности, наличии системных, гомеостатиче

ских связей между ними.