День у людей начинается по-разному: неодинаковы их место в обществе, образование, привычки; в каждой стране свои социальные условия, обычаи. Но повсюду день человека начинается с новостей. В каком бы уголке земного шара ни возникала военная угроза: в центре Европы или в джунглях Африки, в лазури Средиземноморья или на пространствах Азии, — она отдается в душах миллиардов людей сигналом тревоги, гневом к виновникам международных осложнений. И напротив, достижение соглашений, пусть поначалу сравнительно ограниченных, но все же уменьшающих международную напряженность, согласование мер, притормаживающих гонку вооружений, осуществление акций, сковывающих происки агрессивных сил и колонизаторские поползновения, рождают мощное и многоголосое эхо — эхо одобрения. Усиливаются требования еще основательнее и решительнее взяться за оздоровление международной обстановки, за перестройку международных отношений на основах мирного сосуществования, обеспечения мирного будущего, свободы и независимости народов. Что несет с собой наступающий день? Во что могут вылиться события, происходящие по соседству или за тридевять земель? Можно ли ожидать успеха от переговоров, происходящих на берегах Женевского озера или под крышей небоскреба ООН в Нью-Йорке? Что нового вносят в международную жизнь только что состоявшиеся встречи и визиты государственных деятелей? Что несут с собой планы, вырабатываемые на сессиях НАТО? Какими последствиями чреваты переброски парашютистов, морской пехоты, крейсирование авианосцев и подводных лодок у чужих берегов? Ответы на эти и подобные им вопросы ищут в передачах последних известий, в сообщениях газет и в журнальных статьях, в выступлениях комментаторов по радио и телевидению. В потоке международной информации особенно пристальное внимание вызывает всякое проявление позиции государств, в первую очередь крупных держав. Ноты, послания, меморандумы, заявления официальных лиц изучаются, анализируются, сравниваются... Народы хотят знать правду о происходящем в мире. Времена, когда удовлетворение интереса к внешним делам было доступно лишь незначительной привилегированной части общества, а их ведение было окутано покровом тайны, канули в прошлое. Народы стремятся не только иметь свое суждение о том, насколько внешняя политика и дипломатия правительств на деле служат целям мира и социального прогресса, но и на основе этого суждения влиять на ход международных событий. Осуществление генерального курса внешней политики Советского Союза, определенного съездами партии, Программой КПСС, проходит в сложных условиях борьбы двух общественных систем. Одним из участков этой борьбы является область официальных отношений государств, где советская дипломатия скрещивает свое мирное оружие с империалистической дипломатией. Усилия Советского государства направлены на то, чтобы обеспечить советскому народу мирную жизнь. Империалистические государства всячески стараются осложнить внешние условия строительства коммунизма в нашей стране. Советский Союз делает все, чтобы крепить единство и сплоченность социалистических стран, их дружбу и братство. Империалистические государства прикладывают немало сил для того, чтобы подорвать эту сплоченность и дружбу, ослабить главный оплот мира и социального прогресса — великое содружество социалистических стран. Деятельность Советского Союза на международной арене служит поддержке освободительных революционных движений, всемерному развитию солидарности и сотрудничества с независимыми государствами Азии, Африки, Латинской Америки. Со стороны же империалистических государств не прекращаются попытки любыми средствами, вплоть до применения оружия, остановить национально-освободительное движение, затормозить переход на путь социализма новых народов. Советский Союз последовательно утверждает в междуна родных отношениях принципы мирного сосуществования государств с различным социальным строем, а империалистические государства идут на это только под давлением обстоятельств, и прежде всего в результате изменения соотношения сил на мировой арене. Уже из одного сопоставления целей и направлений внешнеполитической деятельности Советского Союза и империалистических государств видно, что противоборство двух дипломатий — социалистической и империалистической приобретает порой весьма острый характер, а их сотрудничество выливается в формы, не всегда достаточно завершенные и устойчивые. Противодействие политике упрочения мира, дружбы и сотрудничества между народами, разрядки международной напряженности дополняется нападками на сами методы советской дипломатии. Не случайно поэтому за рубежом появляется немало работ буржуазных авторов, трактующих на первый взгляд проблемы современного дипломатического искусства, «новой дипломатии», но по сути дела ведущих атаку именно на советскую дипломатию. Содержащаяся в этих работах критика идет значительно дальше критики приемов и форм, применяемых советской дипломатией. Она направлена — прямо или исподволь — против той политики мира, отстаивания свободы и независимости народов, укрепления социализма, проводником и инструментом которой является советская дипломатия, В буржуазной литературе по внешнеполитическим вопросам бытуют термины «старая дипломатия» и «новая дипломатия». Действительно, за последние полвека в методах и приемах дипломатии произошли изменения, существенно отличающие дипломатию времен Талейрана и Бисмарка от дипломатии наших дней. Однако на научную точность эти определения дипломатии претендовать не могут, поскольку они смазывают суть дела — классовую природу дипломатии тех или иных государств. Тем не менее полемические стрелы, направленные против «новой дипломатии», имеют достаточно явственный социальный адрес. В этом нетрудно убедиться, если обратиться, например, к известной книге Г. Никольсона «Дипломатическое искусство» — труду действительно солидному, отмеченному высоким профессионализмом и не случайно переведенному на многие языки мира. Г. Никольсон объявляет отцом «новой дипломатии» президента США времен версальского мира Вудро Вильсона, а ее метод — «американским методом» в отличие от греческого, итальянского и французского методов «старой дипломатии». Г. Никольсон обрушивается на первый из «четырнадцати гунктов» президента Бильсона, в котором провозглашалось, 1то «дипломатия будет действовать откровенно и на виду у icex». Может быть, Г. Никольсон как приверженец приемов традиционной дипломатии опасался, что будет заподозрен в «лишнем прямодушии, если, вместо того чтобы ссылаться на «четырнадцать пунктов» президента Вильсона, он обратится к первому внешнеполитическому акту Советской власти — Декрету о мире? А ведь именно там впервые в истории было выражено «твердое намерение вести все переговоры совершенно открыто перед всем народом»1. И Советское правительство сразу же подкрепило делом переход к новым методам дипломатии: оно опубликовало секретные договоры и соглашения царского и Временного поавительств. В документе НКИД от 22 ноября 1917 г. по поводу опубликования этих договоров и соглашений говорилось: «Упразднение тайной дипломатии есть первейшее условие честности народной, действительно демократической внешней политики. Проводить такую политику на деле ставит своей задачей Советская власть»2. Нет, не американскую дипломатию критикует. Г. Никольсон, а советскую, и, указывая на американского президента, он вступает в спор с принципами внешней политики и дипломатии, провозглашенными В. И. Лениным. Зачем понадобилось одному из виднейших знатоков теории и практики буржуазной дипломатии сначала избрать себе ложную мишень, а затем как бы дуплетом стараться попасть в своего настоящего противника? Нам кажется, тут действуют следующие соображения. Во-первых, Г. Никольсон походя пытается умалить, а точнее говоря, свести на нет значение того революционного переворота, который совершило во всей системе международных отношений и в методах современной дипломатии Советское государство. Конечно, автор ряда фундаментальных трудов по дипломатии не столь наивен, чтобы принять за чистую монету демагогические проповеди президента В. Вильсона, рассчитанные на то, чтобы утихомирить волну революционных настроений масс, поднявшуюся в результате первой мировой войны. И все же Г. Никольсон предпочитает воевать с тенью Вильсона, делая вид, что в гласности, публичности современной дипломатии, в пробуждении к ней интереса широких народных масс «повинна» не Великая Октябрьская социалистическая революция, а «идеализм» американского президента. Во-вторых, критика методов советской дипломатии, проводимая не прямо, а под личиной критики дипломатии американской, может вызвать больше доверия у читателя: ведь как-никак английский дипломат критикует дипломатию державы — союзницы Англии. «Не стоит ли поразмыслить над этой критикой?» — спрашивает себя читатель, не разглядевший расставленной западни. А начав размышлять в направлении, предопределенном автором, вступает на эскалатор аргументов, доставляющий читателя не на позиции отрицания методов империалистической дипломатии, в частности американской, а на позиции отрицания методов того демократического, невиданного в истории, что внесла в практику межгосударственных отношений дипломатия первого в мире социалистического государства. В-третьих— и это, возможно, самое главное— критиковать исподволь, методом дуплета, легче, чем выступить против советской внешней политики, ее дипломатии с открытым забралом. Критик сам конструирует себе мишень, сам наносит на нее «яблочко» размером побольше, сам устанавливает себе дистанцию для ведения огня, и что ни выстрел — то в «десятку». Если бы Г. Никольсон прямо назвал объект своей критики — социалистическую дипломатию, то все допускаемые им передержки сразу же всплыли бы наружу. И попробуй его уличить в искажении методов и целей советской дипломатии, когда он заранее перестраховался, заявляя, что критикует якобы не советскую, а американскую дипломатию! Только «критикует» весьма своеобразно: не за методы, присущие именно американской дипломатии, — попытки проводить политику «с позиции силы», вмешательство в дела других стран и народов, угрозу применения силы, экономический и политический диктат, а за методы, присущие советской и вообще социалистической дипломатии, и прежде всего за гласность, за обращение к народам, за посвящение народов в актуальные дела международной политики. Что же касается советской дипломатии, то, отмечая, что ее деятельность в иностранных государствах и на международных конференциях «внушительна, напориста», Г. Никольсон вообще отказывается признать за ней качества, свойственные дипломатии как таковой. «Я ни на минуту не преуменьшаю ни ее силу, ни ее опасность, — пишет Г. Никольсон. — Но это не дипломатия, это нечто другое»3. Да, с точки зрения теоретика буржуазной дипломатии, это «нечто другое». «Социализм противопоставляет империализму новый тип международных отношений, — указывается в Программе КПСС. — Внешняя политика социалистических государств, в основе которой лежат принципы мира, равноправия, самоопределения народов, уважения независимости и суверенитета всех стран, а также честные, гуманные методы социалистической дипломатии оказывают возрастающее влияние на мировую обстановку»4. Основоположник школы так называемого «политического реализма» американский профессор Г. Моргентау считает, что в настоящее время дипломатия не выполняет больше той роли, часто яркой и всегда важной, которую она выполняла до первой мировой войны. Он говорит о «падении», об «обесценении» современной дипломатии, в особенности вследствие того, что в ней не придается прежнего значения такому конкретному аспекту дипломатической техники, как секретность. В своей книге «Международная политика»5 Г. Моргентау приходит к следующей сентенции: «Если война не неизбежна, то тогда нужно рассмотреть условия, необходимые для возрождения дипломатии и для ее успешной деятельности на службе мира». Откуда такой пессимизм? Почему дипломатия нуждается в «возрождении»? Разве серия важных международных договоров и соглашений последних лет, в том числе советско- американских, не свидетельство возможности сотрудничества дипломатии социалистической и дипломатии буржуазной? Разве при осуществлении поворота от «холодной войны» к разрядке средства дипломатии лежали под спудом? Нет, факты говорят иное. Не заслуживают серьезного разбора допускаемые Г. Моргентау нападки на советскую дипломатию и дипломатов — его утверждения просто голословны. Если бы маститый профессор дал себе труд выяснить мнение тех своих американских коллег, которые не понаслышке, а на деле знают качества советских дипломатов, встречались с ними за столом переговоров, то ему пришлось бы кое-что вычеркнуть из своей книги... По мнению Г. Моргентау, в своем самом широком значении наука дипломатии состоит из четырех элементов: 1. Дипломатия должна определять свои цели в свете той силы, которая действительно или потенциально имеется в ее распоряжении для осуществления этих целей. 2. Дипломатия должна оценивать цели других стран и ту силу, которая действительно или потенциально имеется у нее для осуществления этих целей. 3. Дипломатия должна определять, в какой степени эти различные цели совместимы друг с другом. 4. Дипломатия должна использовать средства, пригодные для осуществления этих целей. В распоряжении дипломатии имеется три средства: убеждение, компромисс и угроза силой. «Искусство дипломатии, — пишет Г. Моргентау, — состоит в том, чтобы сделать правильный акцент в каждый конкретный момент на одном из этих трех средств, имеющихся в ее распоряжении. Дипломатия, которая успешно осуществляет и другие функции, может потерпеть неудачу при защите своих национальных интересов и в сохранении мира, если она будет делать упор на убеждение в то время, когда прежде всего обстоятельства требуют компромисса. Дипломатия, которая делает ставку на компромисс в то время, когда необходимо прежде всего демонстрировать военную мощь государства, или же подчеркивает военную мощь в условиях, когда политическая ситуация требует убеждения и компромисса, также потерпит неудачу». Г. Моргентау хватает «политического реализма», чтобы сделать вывод, что никакая дипломатия, полагающаяся только на угрозу силой, не может претендовать на то, что она является «разумной и мирной». Однако «силовой фактор», приспосабливаемый к установке на политику «с позиции силы», явно доминирует в рассуждениях Г. Моргентау. Г. Моргентау, как и Г. Никольсону, нельзя по крайней мере отказать в том, что они пытаются построить концептуальный подход к значению и роли дипломатии в современном мире. А вот если обратиться к книге бывшего гитлеровского дипломата Виперта фон Блюхера «Пути и заблуждения дипломатии»6, то в ней по сути дела аналогичные тезисы выражены весьма откровенно с позиции ничем не маскируемой враждебности к Советскому Союзу, к миру социализма. Фон Блюхер утверждает, что так называемая «тайная дипломатия» была превращена в одного из козлов отпущения при поисках причин возникновения первой мировой войны и что этим и объясняется острая критика «тайной дипломатии». Поскольку же «тайная дипломатия» нашла единодушное осуждение мировой общественности, то даже президент Вильсон счел необходимым выступить против нее в своих «четырнадцати пунктах». Фон Блюхер, правда, признает, что Октябрьская революция «в корне революционизировала веко вые понятия» и ввела в жизнь метод, «подобного которому не было во всей истории дипломатии»7, — метод обращения к народам, к трудящимся массам. Объявляя советскую дипломатию «чужеродным телом» в системе современных международных отношений и констатируя, что советская дипломатия и традиционная буржуазная дипломатия противостоят друг другу, фон Блюхер приходит к естественному Еопросу: как же осуществляется сотрудничество между ними? Его ответ гласит: «При несовместимости целей и различии методов такое сотрудничество выглядит как квадратура круга»8. В этом выводе все стало на свои места: нападки западногерманского автора на методы советской дипломатии служат тому, чтобы найти еще один множитель для тех политических и идеологических величин, из которых складывается проповедь реваншистских воззрений. Отставные буржуазные дипломаты еще могут тешить себя надеждой, что «принципы серьезной дипломатии (т. е., по Никольсоиу, дипломатии периода безраздельного господства в международных отношениях империалистических держав. — А. К.), которые являются неизменными, в конце концов возьмут верх и внесут успокоение в тот хаос и всеобщее замешательство, которыми знаменуется переход от старой дипломатии к новой»9. Ну а ведомства иностранных дел, в которых они когда-то служили, смотрят на положение дел в мире куда реалистичнее. Они давно используют все доступные им средства воздействия на общественное мнение для более широкой поддержки своих внешнеполитических акций как внутри страны, так и за рубежом. Во все большей степени это сказывается и на документах дипломатической переписки, которые изготовляются в канцеляриях указанных ведомств, — как правило, они рассчитаны на публичность или по крайней мере на возможность обнародования впоследствии. И сколько бы приверженцы так называемой «классической дипломатии» периода от Венского конгресса 1815 года до первой мировой войны ни призывали вернуться к методам «тайной дипломатии», ни выступали против «дипломатии при помощи громкоговорителей», «дипломатии по телевидению», их призывы звучат все глуше, все обреченнее. «В новую историческую эпоху, — указывается в Программе Коммунистической партии Советского Союза, — неизмеримо возросли возможности народных масс активно вмешиваться в решение междуна родных вопросов. Народы все активнее берут решение вопроса о мире и войне в свои руки»1? В последние десятилетия со стороны наиболее дальновидных буржуазных исследователей все чаще предпринимаются попытки выработать новый взгляд на методы и практику дипломатии, отвечающий реальности сегодняшнего дня, хотя сила инерции прежних представлений дает о себе знать и в их работах. Определенный интерес в этом отношении представляет книга видного государственного деятеля Канады Лестера Б. Пирсона «Дипломатия в ядерный век»10. Автор исходит из того, что изменение политического характера общества в той части земного шара, где проживает более чем одна треть населения, и исключительно быстрое развитие средств связи оказали большое влияние на дипломатическую деятельность и на методы дипломатии. По мнению Л. Пирсона, в век ядерного оружия основательно изменились отношения между государствами и самые методы осуществления внешней политики, что находит свое выражение прежде всего в тенденции переплетения политики и дипломатии, совмещения их функций. В отличие от многих других западных авторов, цепляющихся за каноны «классической дипломатии», Л. Пирсон прямо говорит о том, что у дипломатии есть пропагандистская функция и что следствием этой пропагандистской функции дипломатии является та внимание, которое уделяется в наше время распространению в других странах лучших национальных достижений культуры, созданию благоприятных условий для насаждения доброй воли, политической благожелательности и взаимовыгодных экономических отношений. Для достижения этих целей необходимо наладить контакт с массами. Поэтому хороший дипломат, замечает Л. Пирсон, всегда так или иначе остается пропагандистом или, если предпочитаете иное выражение, распространителем взглядов и мнений. В книге «Дипломатия в ядерный век» подчеркивается, что в наши дни средства и методы пропаганды и взаимоотношения с общественностью являются значительно более эффективными, чем они были раньше, значительно расширилась аудитория — она включает теперь всех людей мира. Перед нами довольно цельная концепция взглядов о характере «новой дипломатии». Однако мы не получили бы полного представления об этой концепции, если бы не остановились на следующем рассуждении Л. Пирсона: «Цели и форма переговоров являются по сути дела столь же важными элементами нашей силы, как и военная мощь. Мы часто забываем об этом. Если наше вооружение устарело, если мы вооружены штыками, а не ракетами, нам скоро об этом напоминают... Если же, однако, цели нашей дипломатии ошибочны и близоруки или если наша тактика слаба и робка, опрометчива и опасна, всегда могут быть найдены пути и средства скрыть это, всегда можно придумать какое-либо объяснение. Недостатки дипломатии или политики мо>лио скрыть за железным, бархатным или даже словесным заназесом так, что их отрицательное влияние длительное время будет оставаться незаметным. С помощью умелой пропаганды даже неудачу можно превратить в кажущийся успех. Переговоры же между ведущими деятелями различных стран, протекающие на виду у общественности, следует вести так, чтобы исключить возможность неудачи — по крайней мере на некоторое время». «В этом, — делает вывод JI. Пирсон, — заключается одна из причин того, что дипломатические переговоры следует в основном проводить за закрытыми дверьми». Чем вызвано частичное обращение буржуазной дипломатии к приемам «открытой дипломатии»? Налицо своеобразная мимикрия дипломатии империалистических государств. Она вынуждена внешне перестраиваться, перенимать окраску того мира, в котором ей приходится действовать и в котором в результате огромных исторических сдвигов народы, трудящиеся массы приобретают все больший голос в решении вопросов войны и мира. В пользу обновления методов дипломатии, в частности американской, высказывается в своей книге «Профессиональный дипломат» американский автор Джон Э. Харр11. Он делает определенный вывод, что традиционные методы дипломатии потеряли эффективность в условиях новой международной обстановки и что в настоящее время основной чертой дипломатии является оказание своего влияния везде, где это ей представляется целесообразным. Для современной дипломатии характерно, пишет Джон Э. Харр, что в международных отношениях важную роль играют не только государственные деятели, но и народные массы. Ссылаясь на доклад «комитета Гертера», автор подчеркивает, что ориентировка на народные массы характерна не только для программ в области информации или экономической помощи, но и в «традиционной деятельности дипломатической службы», где «необходимо уделять значительно большее внимание многим силам, фракциям и интересам, действующим на местах, помимо уделения внимания стоящему у власти правительству». Видный американский политолог Джон Стоссинджер в книге «Могущество наций» (Нью-Йорк, 1975), ссылаясь на четыре элемента дипломатии, отмеченных Г. Моргентау, считает, что в прошлом дипломатия хорошо удовлетворяла этим условиям. Стоссинджер повторяет сомнения других буржуазных авторов относительно ведения переговоров под «прожектором публичности». Он считает, что для дипломата становилось все более трудным, если не невозможным, отказываться на глазах общественности, отступать от своих позиций ввиду опасений, что это «может быть осуждено соотечественниками как акт трусости или отступления перед лицом врага». В этих условиях «дипломатия становилась жертвой публичности, — утверждает Стоссинджер. — Компромисс становился скорее исключением, чем правилом», а «участники переговоров все чаще стали обращаться к публике, а не друг к другу». В то же время у Стоссинджера не вызывает сомнений, что «многие из наиболее позитивных аспектов старой дипломатии малопригодны» к современному миру по политическим мотивам, а также ввиду того, что «быстрое развитие науки и техники, а также средств связи радикально изменило характер дипломатии» и что этот процесс невозможно остановить или повернуть вспять. Автор признает, что, «несомненно, было бы чрезвычайным упрощением возлагать вину на обесценение дипломатического общения исключительно, и тем более в первую очередь, на пороки открытой дипломатии». Для того чтобы объективно оценить достоинства и недостатки как открытой, так и секретной дипломатии, Стоссинджер считает необходимым подходить к ним в соответствии с особенностями и «потребностями каждой конкретной ситуации». В общем и целом Стоссинджер считает, что профессия «дипломата далеко не стала устаревшей: все дело в том, что требования к ней стали более жесткими и что дипломат должен действовать в гораздо более трудных условиях». Тоска по «старым добрым временам», когда международные дела не находились под контролем общественного мнения и вершились за спиной народов, — таков лейтмотив причитаний буржуазных авторитетов по поводу «новой дипломатии». Одной из ярких иллюстраций этого может служить следующий эпизод, прокомментированный бойким журналистским пером. В конце 1963 года правительство Франции со всеми мерами предосторожности, полагающимися в таких случаях, направило в Вашингтон знаменитую картину Леонардо да Винчи «Мона Лиза (Джоконда)». Как известно, улыбка Моны Лизы до сих пор дает неистощимую пищу для искусствоведов и любителей живописи спорить о толковании ее смысла12. Что означает улыбка Моны Лизы? «Мона Лиза» предприняла свое путешествие из Лувра в Вашингтонскую национальную галерею в связи с тем, что, как утверждали журналисты, это творение Леонардо да Винчи было особенно близко президенту Дж. Кеннеди и его семье и генерал Де Голль хотел сделать жест личного внимания на фоне расширяющихся трещин во франко-американских отношениях. Появление «Моны Лизы» в американской столице дало повод известному американскому журналисту Д. Рестону выступить с фельетоном по поводу методов «новой дипломатии». «Изящные искусства, — писал он 10 февраля 1963 г. в «Нью-Йорк тайме», — стали сейчас орудием новой дипломатии. Но более того, фактически почти все является орудием новой дипломатии: искусство, промышленные выставки и ярмарки, обмен студентами, спортивные соревнования, разъезжающие бродячие певцы и балерины». «Дипломатические манеры, как и все манеры вообще, — продолжает Рестон, — со временем меняются, и если судить по последним событиям, то не всегда к лучшему. В дни старой дипломатии, если бы правительство стало апеллировать к общественному мнению, это сочли бы невыносимо вульгарным. Дипломатия тогда делалась за закрытыми дверьми, требовала профессионального мастерства и точности. Сейчас же дипломатию показывают по телевидению». Какая созвуч ность взглядов у американского журналиста и английского дипломата, у Д. Рестона и Г. Никольсона! «Старая система, — меланхолически признает Рестон, — имела свои недостатки, о чем свидетельствует целый каталог войн, мятежей и фактов массовой резни. Однако новая дипломатия еще ничем не показала своего превосходства. Осудив «тайную дипломатию», мы перешли к дипломатии газетных заголовков и попутно в какой-то степени утратили ту скептическую терпимость, ту бесстрастную незаинтересованность, которые были характерны для старого профессионального дипломата... Кто знает, не над этим ли посмеивалась Мона Лиза, когда она была в Вашингтоне?» Оставим Рестона продолжать свои размышления над загадочной улыбкой Моны Лизы. Что же касается дипломатии, то ее формы и методы непрестанно изменяются, обновляются, и история не просто посмеивается над теми, кто не хочет видеть неотвратимость этих изменений, этого обновления, но и беспощадно отбрасывает их в сторону от главных своих магистралей. Может возникнуть вопрос: равнозначно ли неприятие социалистическими странами «тайной дипломатии» тому, что из межгосударственных отношений должны быть полностью устранены конфиденциальность, доверительность? Нет, такое понимание характера деятельности социалистической дипломатии было бы крайне упрощенным, поскольку эта деятельность происходит в многообразном и еще далеком от идеалов социализма мире, где бок о бок существуют социалистические государства, молодые независимые государства, ищущие пути некапиталистического развития, и империалистические государства, внешняя политика и дипломатия которых несут печать всех антагонизмов эксплуататорского общества. Поэтому происходят переговоры, встречи, беседы государственных деятелей и дипломатов, о которых лишь сообщается, что «обсуждались вопросы, представляющие взаимный интерес». Поэтому существуют закрытые и тщательно оберегаемые линии прямой связи между Кремлем и Белым домо?л, между Кремлем и Елксейским дворцом, между Кремлем и резиденцией премьер-министра Великобритании. Конечно, правительства обмениваются и будут обмениваться посланиями, нотами и другими дипломатическими документами, не только предназначенными для опубликования, но и конфиденциального характера. Иначе пришлось бы заранее отказаться от зондирования намерений другой стороны в отношении возможности достижения взаимопонимания, сузить поиски соглашений, которые могут служить интересам укрепления мира. Как справедливо замечает Жюль Камбон13 в своей блистательной книге «Дипломат», кто говорит — «переговоры», тот по крайней мере отчасти говорит — «соглашение». В большинстве случаев договоренность, соглашение являются результатом взаимных уступок: каждая сторона проходит свою часть пути навстречу другой. Поэтому, прежде чем будет поставлена подпись под соглашением, партнеры по переговорам стараются выяснить степень заинтересованности другой стороны в этом соглашении, размеры ее готовности пойти нд. компромисс. Поясним это схемой. Пункт «А» и пункт «В» — исходные позиции сторон, то есть те предложения, с которыми они пришли на переговоры. А В Если участвующие стороны стремятся к результативности переговоров (а опыт говорит, что империалистическим государствам такое стремление присуще далеко не всегда) и ни одна из них по сложившемуся соотношению сил не рассчитывает на капитуляцию другой, то они не могут надеяться на достижение соглашения соответственно в пункте «А» или в пункте «В». Соглашение состоится тогда, когда стороны встретятся где-то на отрезке между пунктами «А» и «В», в точке «С». Но где будет находиться эта точка «С» — посредине, ближе к пункту «А» или к пункту «В»? Заранее это предсказать невозможно. Местоположение этой точки явится результатом напряженной борьбы, столкновения позиций и аргументов, маневрирования, дипломатического искусства, проявленного в ходе этой борьбы. Перейдем теперь к другой графической схеме, отражающей следующую стадию переговоров, когда стороны уже выявили часть своих запасных позиций и произошло их некоторое сближение. Теперь они находятся в пунктах «А{» и «Bj»: А, В, А В А где будет находиться точка «С»? Где-то между «Ар> и «В]». Но где? Переговоры развиваются дальше, напряжение нарастает, стороны заявляют, что каждая из них уже сделала все, чтобы пойти навстречу пожеланиям другой, возникает тупик в переговорах. Но поиски точек соприкосновения, компромисса продолжаются, и на нашем отрезке мы уже можем отметить пункты «А2» и «В2»: А1А2 ^2^1 А В Достижение соглашения стало еще вероятнее, но чем ближе неведомая пока точка «С», тем труднее партнерам продвигаться навстречу друг другу, тем короче их шаги к искомой точке «С». Это вполне понятно, ибо они одновременно все дальше отходят от своих исходных позиций — пунктов «А» и «В». Снова возникают тупики в переговорах, снова партнеры делают шаг, полшага, четверть шага навстречу соглашению и, наконец, сходятся в пункте «С». Графически итог переговоров может выглядеть примерно так: А, А2А3А4 С B4B3B2BJ А В соглашение Этот сложный процесс борьбы, взаимного прощупывания, поисков компромиссов, когда соглашения еще нет, но оно, что называется, уже висит в воздухе, выглядит довольно просто, если он для наглядности вычерчивается на бумаге, тем более при помощи прямой линии, и точка «С» обозначается где-то посредине между исходными позициями. В реальных же переговорах эта условно взятая линия гораздо чаще состоит из зигзагов, причем не обязательно она непрерывна. Переговоры иногда проводятся за один прием, а иногда отдельные этапы переговоров отделены друг от друга значительными паузами. Как только мы переведем графическую схему на язык политики, станет ясным, что в мире, каков он есть (а реалистическая, разумная дипломатия имеет дело именно с реальностями такого мира), переговоры за закрытыми дверьми — в ряде случаев вещь неизбежная и даже полезная. В качестве примера практикующихся методов ведения переговоров, сочетания их различных форм — публичных и закрытых — можно привести переговоры о прекращении ядерных испытаний. Как известно, они продолжались пять лет — с 1958 по 1963 год, пока в Москве не был подписан Договор о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, в космическом пространстве и под водой. Вначале это были переговоры представителей трех ядерных держав в Женеве. Обсуждался этот вопрос и в рамках Комитета 18 государств по разоружению, и на сессиях Генеральной Ассамблеи ООН, и на заседаниях ученых-экспертов. Тема прекращения ядерных испытаний фигурировала во многих посланиях глав соответствующих правительств, в нотах и заявлениях. Но заключительный этап переговоров — в июле 1963 года — проходил в обстановке конфиденциальности. Когда же текст Договора о запрещении испытаний ядерного оружия был согласован, он был одновременно и обнародован. При его ратификации в сенате США в сентябре 1963 года разгорелась ожесточенная борьба между сторонниками и противниками прекращения испытаний ядерного оружия. Администрации президента Дж. Кеннеди не так-то легко удалось обеспечить % голосов сенаторов, необходимых в соответствии с конституцией США для ратификации. Сделаем теперь такое допущение: если бы московские переговоры велись публично и противники соглашения о запрещении ядерных испытаний в трех средах из числа американских «ястребов» имели более конкретные возможности влиять на перипетии московских переговоров? Если бы у них появилась возможность развернуть свою активность не в рамках того выбора, перед которым стоял сенат США, — одобрить или отвергнуть окончательный позитивный результат переговоров, а в рамках другого выбора — одобрить или отвергнуть ту или иную позицию, предложение, уступку, когда исход переговоров еще неясен? Не было ли бы противникам прекращения ядерных испытаний при таких обстоятельствах легче добиться своего? Конечно, да. Поставим еще один вопрос: если бы некоторые союзники США и Англии по КАТО имели возможность вмешиваться, хотя бы и косвенно, в ход московских переговоров, разве не ясно, что и в этом случае возникли бы дополнительные трудности для выработки договора, заключение которого приветствовали народы? Или другой пример — Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года. При его проведении тоже чередовались публичные, открытые формы переговоров с закрытыми. Первый этап был открытым. Выступления министров иностранных дел, предложения, вносимые странами-участницами, публиковались. Но и на этом этапе состоялось закрытое заседание, посвященное согласованию коммюнике. Не были опубликованы также «рекомендации» (а по существу инструкции), принятые министрами иностранных дел, для дальнейшей работы совещания на втором этапе. Второй этап представлял собой рабочую стадию подготовки текстов документов, и его ход ке предавался огласке. И наконец, заседания третьего этапа были открытыми, публичными: Все средства массовой информации с исключительной полнотой освещали его работу. Передавались по телевидению речи глав делегаций и церемония подписания документа, в котором были выражены результаты переговоров на всех трех этапах, — Заключительного акта. Более того, в самом Заключительном акте содержится положение, которое предусматривает, что он будет опубликован в каждом государстве-участнике, которое распространит его и обеспечит возможно более широкое ознакомление с ним. Таким образом, переговоры за закрытыми дверьми на определенных стадиях обсуждения международных проблем часто являются фактически неизбежными и полезными с точки зрения интересов мира в условиях сосуществования двух общественных систем — социализма и капитализма. Но это отнюдь не означает, что в целом такие переговоры можно охарактеризовать как «тайные переговоры» или как какую-то разновидность «тайной дипломатии». Оба примера — и с переговорами о прекращении ядерных испытаний, и с проведением общеевропейского совещания — свидетельствуют, что это совсем не так. Обсуждавшиеся проблемы находились в поле зрения общественного мнения, народов все время, пока продолжались переговоры, даже тогда, когда они проходили в конфиденциальном порядке. Принципиальная позиция сторон была известна всему миру. Каждый человек, следящий за событиями международной жизни, представлял себе смысл предложений соответствующих правительств, видел, в чем состоит суть разногласий, мешающих прийти к договоренностям. На определенных стадиях переговоры проводились за закрытыми дверьми, поскольку это был самый короткий и надежный путь к преодолению разногласий и поскольку обстановка конфиденциальности облегчала достижение взаимоприемлемого соглашения. Но если бы закрытые стадии переговоров окончились неудачей, то и в этом случае народы знали бы, почему не были достигнуты соглашения, кто из партнеров по переговорам несет вину за их безрезультатность. История переговоров по разоружению послевоенного периода полна примерами того, что после срыза переговоров, проводившихся в закрытом порядке, их содержание, позиции сторон обнародовались. Таким образом, в обоих случаях — при достижении соглашения и при провале усилий добиться его — становятся достоянием гласности или положительный итог переговоров и обязательства, принятые государствами по выработанным соглашениям, или же причины их безрезультатности. Конечно, это не имеет ничего общего с методами времен «тайной дипломатии». Главное же различие заключается в том, что социалистическая дипломатия ставит в порядок дня переговоров между государствами такие проблемы, в которых кровно заинтересованы народы: устранение опасности войны, и прежде всего ядерной, осуществление конкретных мер по прекращению гонки вооружений, укрепление безопасности в Европе и в других районах мира, достижение политического урегулирования в «горячих точках» нашей планеты, ликвидация остатков колониализма, ограждение народов от вмешательства в их внутренние дела и др. Существо «тайной дипломатии» империалистов было в том, что им удавалось за спиной народов и в ущерб их интересам договариваться о разделе целых районов мира на сферы влияния, о колониальных акциях и иных авантюрах. Именно целями, содержанием подобных актов диктовалось превде всего стремление империалистических правительств скрыть от народов празду о своей внешней политике. Но уже с первых дней победы Советской власти проведение «тайной дипломатии» стало невозможным в мировом масштабе. С возникновением мировой социалистической системы, с крушением колониальных империй и созданием на их обломках молодых государств, рвущих цепи империалистической зависимости, сфера «тайной дипломатии» еще более сокращается, ограничиваясь преимущественно отношениями внутри замкнутых военных блоков империалистических государств. В речи на III съезде Советов Г. В. Чичерин дал меткую и глубокую характеристику дипломатической деятельности Советского государства, подчеркнув, что все ее комбинации, усилия и действия имеют своей основой стремление к сохранению мира и содействие всеобщему миру. «Если таким образом, — отмечал Г. В. Чичерин, — взять каждый отдельный пункт нашей международной политики, то мы увидим, что постоянно она связана с этими целями сохранения мира, содействия всеобщему миру, содействия разоружению, уменьшения военных тягот и увеличения безопасности наших границ и наших берегов». И дальше: «Наша внешняя политика, имея перед собой как бы мировое общественное мнение трудящихся всех стран, стремится к полной прозрачности и ясности в постановке основных проблем и к тому, чтобы основная проблема сохранения мира, упрочения всеобщего мира, стоящая перед нами, была ясна трудящимся всех стран»14. Вот эта «полная прозрачность и ясность» в постановке основных проблем, к чему сегодня, как и во времена В. И. Ленина, стремится советская внешняя политика, советская дипломатия, противостояла и противостоит искусственному туману и закулисным махинациям империалистической дипломатии. В условиях существования на международной арене трех групп государств — социалистических, империалистических, стран, освободившихся от колониальной зависимости, — не остается места для однотипной внешней политики и дипломатии. Так, отношения одного социалистического государства с другим социалистическим государством основываются на принципе социалистического интернационализма, на братском сотрудничестве, дружбе и взаимопомощи. Понятно, однако, что этот принцип не может лежать в основе отношений государств социалистических с государствами империалистическими — здесь вступает в силу принцип мирного сосуществования. На совершенно иных основах строятся взаимоотношения между государствами империалистического лагеря, раздираемого соперничеством и непреодолимыми внутренними антагонизмами. Соответственно различным типам взаимоотношений между указанными тремя группами государств, а также внутри этих групп находят и различное применение приемы и методы современной дипломатии, которые используют эти государства в своей многообразной внешнеполитической деятельности. Переход от капитализма к социализму, являющийся главным содержанием нашей эпохи, утверждает и новые, демократические методы дипломатии — социалистической дипломатии, дипломатии открытых и прямых заявлений, опирающейся на понимание ее задач, на сочувствие ее целям, на поддержку ее мирных предложений широчайшими народными массами. «В условиях, когда империализм перестал играть доминирующую роль в международных отношениях и все большую роль играет социалистическая система, когда в мировой политике сильно возросло влияние государств, завоевавших национальную независимость, и народных масс капиталистических стран, — указывается в Программе Коммунистической партии Советского Союза, — создается реальная возможность для того, чтобы новые принципы, выдвинутые социализмом, одержали победу над принципами агрессивной империалистической политики»15. Действительно новое и прогрессивное в «новой дипломатии» берет свое начало з том историческом прорыве всей системы империалистических международных отношений, который совершила Россия в октябре 1917 года. Это новое и прогрессивное утверждается и развивается в международной жизни благодаря активной и последовательной деятельности основных революционных сил современности — мирового социализма, международного пролетариата и национально- освободительного движения. В докладе Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Ю. В. Андропова о 60-летии СССР дана емкая характеристика роли нашей страны в международных делах: «За шесть десятилетий радикально изменилось положение Советского государства, неизмеримо возросли его авторитет и влияние. Плотная ткань мирного сотрудничества связывает Советский Союз со странами всех континентов. Его голос авторитетно звучит на международных форумах. Принципы мирного сосуществования — основа внешней политики СССР — получили широкое международное признание, включены в десятки международных документов, в том числе в Заключительный акт общеевропейского совещания в Хельсинки, предложения СССР легли в основу наиболее крупных решений ООН по вопросам упрочения мира и безопасности. Но каждый шаг на пути укрепления мира давался и дается нелегко, требуя напряженной борьбы против империалистических «ястребов». Она особенно обострилась теперь, когда на Западе активизировались наиболее воинственные группировки, чья классовая неназисть к социализму берет верх над чув ством реальности, а подчас и просто над здравым смыслом»16. На основе коренных изменений в соотношении сил, возросшей мощи Советского Союза и других социалистических государств, их последовательной миролюбивой политики, настойчивой борьбы за мир широких народных масс на всех континентах происходит глубокая перестройка всей системы международных отношений.