!Время от времени в США появляются публикации, которые позволяют получить представление о том, какова там «кухня» работы над словом, идущим от имени этой страны во внешний мир, какой покров секретности окружает рождение этого слова. С этой точки зрения представляют определенный интерес некоторые подробности того, как подготавливалась известная речь Дж. Кеннеди в Американском университете. Речь эта нашла широкий международный отклик и благодаря характерному для нее политическому реализму и духу международного сотрудничества была положительно воспринята в Советском Союзе. Об истории подготовки этой речи рассказал в интервью, опубликованном 1 июля 1964 г. в американском журнале «Харпере мэгэзин», бывший специальный помощник президента США профессор Гарвардского университета Артур Шлезингер. По словам А. Шлезингера, работа над проектом речи, произнесенной 10 июня 1963 г., началась еще весной, когда президент Дж. Кеннеди начал понимать, что существует возможность некоторого сдвига в отношениях США с Советским Союзом. Он стал изыскивать возможность подготовки «речи мира». Это был такой проект, замечает А. Шлезингер, который содержался в строжайшем секрете в Белом доме. Тезисы речи принадлежали самому президенту. В работе над *ей кроме А. Шлезингера участвовали помощники президента США М. Банди, а также Т. Соренсон, которого американская 1ечать называла «пером президента». Последний непосредственно работал над проектом текста. По ходу работы президент беседовал со своими помощниками, разъяснял свою точку зрения и идеи, которые он хотел бы отразить в ней. Только за два дня до ее произнесения проект речи был показан в государственном департаменте и министерстве обороны США. Над окончательным вариантом текста Дж. Кеннеди работал на пути с Гавайских островов в Вашингтон. Помощник президента США М. Банди рассказывает о поправке, внесенной Дж. Кеннеди в его речь при вступлении в должность президента США. Как отмечает М. Банди в статье, помещенной в американском ежеквартальном журнале «Форкн афферс» (апрель — июнь 1964 г,), Дж. Кеннеди старался избежать в этой речи избитой фразеологии «холодной войны». Поэтому, вместо того чтобы говорить о коммунистическом мире как о «враге» , он использовал уклончивое выражение, необычная неуклюжесть которого, замечает М. Банди, не оставляет сомнений, что оно было им тщательно выбрано: «те страны, которые сделались бы нашим противником». Разумеется, обе эти речи американского президента, несмотря на их несомненную международную значимость, не могут быть причислены к разряду дипломатических документов, поскольку формально они предназначались для внутриамери- канской аудитории. Важно, однако, другое. Как свидетельствуют факты, приведенные высокопоставленными сотрудниками Белого дома, руководящие деятели США в то же время достаточно хорошо понимали, как много значит для авторитета страны, для ее позиций на международной арене слово (письменное или устное), которое воспринимается в окружающем мире как слово, произносимое от имени этой страны. Не может ли дипломатия империалистических государств, поскольку она во все более широких масштабах прибегает к приемам «новой дипломатии» и, как по всему видно, исходит из необходимости вести состязание с советской дипломатией по части дипломатических документов, почерпнуть кое-что полезное для себя из советской дипломатической практики? Мы ответили бы на этот вопрос так. Патента на умелое составление дипломатических документов не существует, и перенять его поэтому нельзя. Если бы у дипломатии империалистических государств было желание позаимствовать кое-что у советской дипломатии в области подготовки дипломатических документов, то как будто ничто не мешает ей это сделать: советские дипломатические документы публикуются. Но все дело в том, что методы дипломатии определяются классовой природой государств, чьим инструментом во внешних делах она является. Для того чтобы «перенять» методы советской дипломатии, буржуазная дипломатия должна была бы изменить свою классовую природу. Но такой задачи буржуазная дипломатия перед собой вроде не ставит. Случается, что империалистические государства, их разведки запускают руку в чужие сейфы, фотографируют то, что не положено фотографировать. Но невозможно «украсть» марксистско-ленинское мировоззрение, присвоить себе диалектический метод, не став марксистом. В предыдущем разделе книги отмечалось известное сходство, с точки зрения использования языковых средств, между произведениями публицистики, художественной литературы, с одной стороны, и дипломатическими документами — с другой. Но между ними есть и существенные различия. Кроме основного различия, заключающегося в том, что дипломатический документ является «государственной бумагой», существует и другое важное различие, обусловленное методом их подготовки. В отличие от публицистических статей, романов, пьес, стихов дипломатические документы, за редким исключением, являются продуктом коллективного труда, коллективного ума. В определении содержания и окончательной формы важных дипломатических документов решающая роль всегда принадлежит политическим и государственным деятелям, ответственным за осуществление внешней политики. Процесс подготовки дипломатических документов многоступенчатый, и с самого начала это процесс коллективный. Поэтому то, что в литературе и в журналистике принято называть индивидуальностью стиля, в дипломатических документах находит свое выражение в другом — в известном единообразии стиля, отражающем положение и вес данного государства на международной арене, направленность его внешней политики. Подготовка проекта дипломатического документа всегда обусловлена определенным сроком. Чаще всего это сроки жесткие. Международная жизнь богата всяческими сюрпризами. События проносятся по планете, как курьерский поезд через полустанок, и запоздать с дипломатической акцией, с обнародованием дипломатического документа — значит отстать от события, лишиться возможности регулировать ход этого курьерского поезда. Умение уложиться в жесткие временные рамки дается только высокой квалификацией, способностью постоянно чувствовать пульс международной жизни, глубоким пониманием задач внешней политики на каждом этапе. Фактор времени вообще приобретает все большее значение в проведении внешней политики, в дипломатии. Исход дипломатических баталий во многом зависит от способности государств и их органов внешних сношений быстро, а иногда и немедленно реагировать на происходящее в мире. Далеко не безразлично, чья реакция на тот или иной акт или событие будет первой. Произошел, скажем, серьезный инцидент (нарушение воздушного пространства, обстрел корабля, провокация против посольства и т. п.). Если пострадавшая сторона промедлит со своей реакцией на этот инцидент, то другая сторона, хотя она является правонарушителем, успеет пустить в обращение свою версию, сбивающую с толку общественное мнение и облегчающую ей уклонение от ответственности. Еще более далеко идущие последствия недооценка фактора времени может иметь в острых, кризисных ситуациях. Здесь счет идет на часы и даже на минуты, а отсутствие своевременного предупреждения или ответа на обращение другой стороны, запоздание с выдвижением предложения может придать событиям необратимый характер. Время — безотказный союзник дипломатии, которая умеет его ценить. Время — капризный попутчик дипломатии, которая забывает смотреть на циферблат. Составление дипломатических документов, таким образом, не вольное творчество, а процесс, регламентируемый заданным содержанием и сроками. Качество дипломатического документа прямо пропорционально количеству вложенного в него квалифицированного труда, в том числе и труда, вложенного заблаговременно, еще до получения соответствующего задания. Оплошности, ошибки при подготовке или оформлении дипломатических документов могут нанести серьезный урон государству. Жизнь нередко создает ситуации, превосходящие по своей кажущейся невероятности фантазию самого смелого драматурга. Не обделена подобными ситуациями и история дипломатии. В ночь на 1 августа 1914 г. германский посол в Петербурге Пурталес посетил министра иностранных дел царского правительства С. Д. Сазонова и от имени своего правительства заявил, что, если через двенадцать часов Россия не приступит к демобилизации, германское правительство отдаст приказ о мобилизации. На вопрос С. Д. Сазонова, равносильно ли это войне, германский посол ответил, что нет, но что Россия и Германия к ней очень близки. Таково было содержание германского ультиматума, подготавливавшего объявление войны России. 1 августа в пятом часу дня граф Пурталес позвонил по телефону в российское министерство иностранных дел, заявив, что ему необходимо безотлагательно видеть министра. Сазонов, бывший в это время на заседании совета министров, приехал в министерство иностранных дел и в начале седьмого принял в своем рабочем кабинете германского посла. Вот как описывается эта встреча в поденной записи российского министерства иностранных дел: «Войдя в кабинет министра, германский посол спросил, согласно ли императорское правительство дать на вчерашнюю его ноту благоприятный ответ. Министр ответил отрицательно, прибавив, что, хотя объявленная общая мобилизация не может быть отменена, Россия не отказывается продолжать переговоры в видах изыскания мирного выхода из создавшегося положения. Граф Пурталес, уже приехавший весьма озабоченным, стал выказывать признаки возрастающего волнения. Вынув из кармана сложенную бумагу, он еще раз поставил министру тот же вопрос, подчеркнув тяжелые последствия, к которым должен повести отказ России согласиться на требование Германии об отмене мобилизации. С. Д. Сазонов твердо и спокойно подтвердил еще раз только что данный им ответ. Все больше волнуясь, посол поставил в третий раз тот же вопрос, и министр еще раз сказал ему, что у него нет другого ответа: ”Je n’ ai pas d’ autre reponse a vous donner”96. Посол, глубоко расстроенный, задыхаясь, с трудом выговорил: ”En се cas, Monsieur le ministre, je suis charge par mon gouvernement de vous remettre cette note”»97. Обратимся теперь к ноте, переданной германским послом. Вот ее текст: «Императорское правительство старалось с начала кризиса привести его к мирному разрешению. Идя навстречу пожеланию, выраженному его величеством императором всероссийским, его величество император германский в согласии с Англией прилагал старания к осуществлению роли посредника между венским и петербургским кабинетами, когда Россия, не дождавшись их результата, приступила к мобилизации всей совокупности своих сухопутных и морских сил. Вследствие этой угрожающей меры, не вызванной никакими военными приготовлениями Германии, германская империя оказалась перед серьезной и непосредственной опасностью. Если бы императорское правительство не приняло мер к предотвращению этой опасности, оно поставило бы под угрозу безопасность и само существование Германии. Германское правительство поэтому сочло себя вынужденным обратиться к правительству его величества императора всероссийского, настаивая на прекращении упомянутых военных мер.Ввиду того что Россия отказалась удовлетворить (не нашла нужным ответить на) это пожелание и выказала этим отказом (принятым положением), что ее выступление направлено против Германии, я имею честь, по приказанию моего правительства, сообщить вашему превосходительству нижеследующее: Его величество император, мой августейший повелитель, от имени империи принимая вызов, считает себя в состоянии войны с Россией»98. При чтении германской ноты не может не броситься в глаза такая странность: нота фактически имеет двойственный текст — в скобках помещены слова, рассчитанные не на отказ русского правительства принять германский ультиматум, а на отсутствие ответа на него в момент вручения ноты. Особенно растяжима вторая формулировка, помещенная в скобках («принятым положением»): под нее можно подвести что угодно и истолковать как направленное против Германии. Хотя аргументационная часть германской ноты строится одновременно на двух различных предпосылках, ее смысловое ядро остается неизменным, какова бы ни была реакция русского правительства на германский ультиматум, — объявление войны. Обращает на себя внимание и такая деталь. В ноте говорится, что германский император, «принимая вызов», считает себя в состоянии войны с Россией. Эти слова «принимая вызов» несут вполне определенную смысловую нагрузку: переложить на правительство России ответственность за объявление войны. Как могло случиться, что столь серьезный и ответственный дипломатический документ имел двойственный текст, не оставляющий никаких сомнений в подлинных намерениях германского правительства? Ответ на этот вопрос станет ясен, если снова вернуться к поденной записи российского министерства иностранных дел, прерванной нами на словах Пурталеса: «В таком случае, г. министр, мне поручено моим правительством вручить вам эту ноту». И дрожащими руками он передал С. Д. Сазонову ноту с объявлением войны, которая, как оказалось впоследствии, содержала в себе два варианта, по оплошности германского посольства в Петербурге соединенных в одном тексте. Эта подробность, впрочем, была замечена лишь впоследствии, так как в самую минуту передачи ноты суть германского заявления была столь ясна, что не в словах было дело99. К наиболее ответственной и сложной форме дипломатиче ской деятельности — переговорам дипломаты приобщаются не так-то часто, а самостоятельное ведение переговоров поручается только тем из них, кто накопил уже большой практический опыт и овладел искусством «высшего пилотажа» в дипломатии. Участие в той или иной степени в работе по подготовке дипломатических документов входит в круг обязанностей почти каждого сотрудника министерства иностранных дел, какой бы пост он ни занимал. Поэтому умение составлять проекты различных видов дипломатических документов (нот, меморандумов, памятных записок, заявлений и др.) так же необходимо людям, работающим на дипломатическом поприще, как азбука всякому грамотному человеку. Собственно, это та область приложения сил, где дипломат может с самого начала выявить свои знания и способности. Предполагается, что грамотно излагать свои или высказанные другими мысли умеет каждый образованный человек. Однако не так уж много людей, работающих за рабочими столами дипломатических ведомств, обладает умением составлять дипломатические документы на уровне, не требующем дальнейшей доработки, правки, обогащения аргументацией. Даже люди, которых принято называть «писучими» и которые с успехом «накатают» служебную записку или статью для газеты в очень короткий срок, нередко пасуют и проявляют беспомощность, когда им приходится принимать участие в составлении дипломатических документов. Руководители, которые по признаку бойкости пера возлагают надежды на работника как на обладающего способностью к составлению дипломатических документов, нередко ошибаются в своих надеждах. Если говорить о технологии подготовки дипломатических документов, то тут рецепты и методы существуют разные. Одни диктуют первооснову, «болванку», потом ее правят и обтачивают. Другие пишут от руки, потом правят. Одни обкладываются досье, подборками материалов по данному вопросу. Другие предпочитают писать как бы «наизусть», положив перед собой чистый лист бумаги. Подобным образом поступает художник, который, прежде чем приступить к картине, пишет много этюдов с натуры (дипломатический работник делает «заготовку» отдельных положений, которые могут быть использованы в соответствующем дипломатическом документе), но когда начинает работу над картиной, поворачивает этюды к стене и остается с чистым холстом. Указанный метод имеет то преимущество, что заставляет каждый раз даже к уже известным вещам подходить творчески, стимулируя поиски новых аргументов, формулировок, свежих выражений. Пользоваться им могут лишь люди высококвалифицированные, четко представляющие историю вопроса, хорошо понимающие моменты стратегического и тактического значения в занимаемой позиции и различающие их, вооруженные знанием фактических данных, конкретностей, относящихся к теме подготовляемого дипломатического документа. Но и при использовании этого метода фактические данные и другие материалы (например, предыдущие документы по тому же вопросу) должны быть обязательно под рукой, чтобы всегда имелась возможность проверить или уточнить то или иное положение, включаемое в готовящийся проект дипломатического документа. Рассказывают, например, что Ллойд- Джордж писал свои речи от руки, стоя у пюпитра, а вокруг были разложены подборки материалов, досье, в которые он часто заглядывал. Содержащиеся в этой книге мысли и советы, касающиеся дипломатических документов, разумеется, не претендуют на то, чтобы быть возведенными в какие-то твердые правила. Главная ее мысль состоит в другом: канонов написания дипломатических документов не существует и существовать не может. Если бы была предпринята попытка выработать какие- то универсальные приемы и штампы, то они превратились бы в худосочные догмы и только мешали бы решать те, каждый раз новые, непохожие задачи, которые возникают при составлении того или иного дипломатического документа. Но все-таки есть на что опереться в овладении искусством составления дипломатических документов: есть образцы, которые стоит внимательно изучить, есть практика, есть многолетний опыт, который полезно знать и учитывать в работе. Иными словами, важна прежде всего методология, то есть творческое овладение диалектическим методом в применении к совершенно определенной области деятельности государства — обращению к внешнему миру посредством дипломатических документов. Речь идет, следовательно, не о технологии подготовки дипломатических документов, не о раскрытии каких-то «секретов» ремесла, а совсем о другом — об овладении методологическими основами. ...Но вот подготовка проекта дипломатического документа как будто завершена. Все «имеет честь» и «свидетельствует уважение» расставлены по полагающимся местам, стропы парашюта прочно замыкаются на смысловом ядре, белые мулы удерживаются в почтительном отдалении, запорожцы торжествуют над «пикейными жилетами», а Мона Лиза благосклонно улыбается. Не стоит ли окинуть проект документа последним критическим взглядом? Стоит. Зачем? Вместо ответа позвольте пересказать случай, описанный в повести К. Паустовского «Золотая роза». Это было в годы гражданской войны Б Одессе. В редакцию газеты «Моряк» пришел известный писатель и принес рассказ, который показался работникам редакции бесцветным, сумбурным. Тогда старый корректор попросил дать ему рукопись на ночь. На следующий день те же работники редакции читали этот рассказ и не узнавали его: рассказ, что называется, засверкал. «Как вам удалось так удачно выправить его?» — спросили старого корректора. «Я не изменил ни одного слова, я просто расставил абзацы и знаки препинания», — ответил корректор. Правильная расстановка абзацев, а иногда и нумерация положений дипломатического документа для лучшей организации материала, для придания большей стройности изложению имеют значение и при отшлифовке дипломатического документа. В известной статье «Как делать стихи» В. Маяковский пишет: «В поэтической работе есть только несколько общих правил для начала поэтической работы. И то эти правила — чистая условность. Как в шахматах. Первые ходы почти однообразны. Но уже со следующего хода вы начинаете придумывать новую атаку. Самый гениальный ход не может быть повторен при данной ситуации в следующей парт?;и. Сбивает противника только неожиданность хода». И дальше: «Обучение поэтической работе — это не изучение изготовления определенного ограниченного типа поэтических вещей, а изучение способов всякой поэтической работы, изучение производственных навыков, помогающих создавать новые». Слова Маяковского помогают по некоторой аналогии ответить и на вопрос, которому посвящены многие страницы этой книги, — как делаются дипломатические документы.