Глава четвертая Дипломатический корпус

Чтобы постигнуть какое-нибудь ремесло, ему нужно учиться; в любом деле — от самого простого до самого сложного — существуют годы ученичества, подготовки к будущей должности[26]Лабрюйер*

У демократии всегда будут послы и посланники; вопрос — будут ли у нее дипломаты? Здесь важна не форма правления, а политические и общественные отношения.

Однако можно задаться вопросом, а нужен ли дипломатический корпус и не достаточно ли, чтобы правительство выбирало своих представителей исходя из требований текущего момента? На самом деле такое могло быть при старой монархии, когда постоянство во внешней политике до известной степени поддерживалось существованием королевской власти. В условиях демократического государства это было бы чревато большим риском. Министры, сменяющие здесь друг друга, — это не обязательно государственные деятели. Они склонны привносить в дела личные чувства или партийные предрассудки. Поэтому не будет парадоксальным утверждение, что в демократической республике еще больше, чем в монар

хическом государстве, дипломатия нуждается в традициях и кадрах.

Заслуживает внимания пример Соединенных Штатов. После каждых президентских выборов состав послов у них обновляется: эта должность чаще всего становится вознаграждением за услуги, оказанные во время избирательной кампании. Вашингтонское правительство, отделенное от остального мира Атлантическим и Тихим океанами, располагает в этом отношении свободой действий, которой нет у правительств старой Европы, где имеются соседи.

Во Франции молодые люди, желающие вступить на дипломатическое поприще, которое у нас принято называть «1а carriere», должны сдать экзамен. Это конкурс, на котором привилегиями пользуются лишь немногие избранные. Раньше кандидаты могли проникать и через другую дверь. Молодым атташе, которых называли «attaches autorises», разрешалось проходить стажировку при посольстве. По истечении года их допускали к специальному экзамену. Они являлись с отметками начальника, под руководством которого служили, и это было не лишено своих преимуществ. Сент-Бёв заметил, что в обществе, в жизни, в современном мире многое усваивается как бы по воздуху, из общей атмосферы и через повседневное общение. Судить о людях, полагаясь только на экзамены, справедливо лишь с виду: ведь наряду с книжными знаниями существует еще воспитание, проницательность, одним словом — ум, и в школе этому научиться нельзя.

Однако есть должности, насчет которых у правительств могут быть особые соображения; в таких случаях они избирают представителей по своему усмотрению и исходя из своих моти

вов. Все правительства пользовались этой свободой действий, и не мне ее критиковать, ведь я был генерал-губернатором Алжира, когда меня послали в Вашингтон. Так поступали и при старом режиме. Виллар был столь же хорошим дипломатом, сколь великим полководцем. Прославили французскую дипломатию и немало представителей Церкви и судебного ведомства. Это объясняется тем, что на определенном уровне выявляется и выходит на первый план единство государственных интересов. Особенности, свойственные отдельным профессиям, сглаживаются: горизонты раздвигаются, точки зрения сливаются. Все пути, ведущие к этим вершинам, соединяются там. Где бы человек ни служил своей стране — в армии, судебных учреждениях, высшей администрации, — он может приобрести знание людей и понимание интересов государств.

Дипломатический корпус пронизан корпоративным духом, как и должно быть; плохо только, когда это вырождается в своего рода кастовый дух. Здесь, естественно, имеют обыкновение выражать недовольство, когда правительство пользуется своим правом подбирать дипломатических представителей не из числа кадровых дипломатов. Может быть, это и хорошо. С этим правом дело обстоит так же, как и со всякими другими правами; им легко могли бы начать злоупотреблять, если бы за его применением не следили и не подвергали критике. В сущности, кастовость существовала всегда. Чувство того же свойства двигало Сен-Симоном, когда он упрекал Людовика XIV в том, что тот обуржуазил высшие должности. В этом он ошибался: предшественники Людовика XIV, так же как и он сам, хотели только одного: иметь хороших слуг, и они больше ценили у своих агентов талант, нежели дворянские грамоты. Жаннен был сыном кожевника, а кардинал д’Осса — чуть ли не подкидышем. Истинные люди дела никогда особенно не принимали всерьез претензии насчет родовитости. Вот как

выразился на сей счет один дипломат XVII века*, понимавший толк в этом деле: «Большинство знатных особ годятся более для парадных посольств, чем для переговоров. В торжественных миссиях, когда наемный оратор произносит речь по случаю крестин или бракосочетания, похорон или рождения, или для присутствия в качестве свидетеля при принесении клятвы о соблюдении договора, — вот где они поистине на своем месте. Они рождены лишь для того, чтобы приносить поздравления и соболезнования, и у них нет ни времени, ни охоты готовить себя к выполнению важных государственных миссий». Таково было мнение рядовых служащих, которые при старом режиме двигали дипломатическую машину. Поведение самого Сен-Симона только подтверждает это наблюдение; когда его послали в Мадрид с парадным посольством, он желал иметь дело лишь с испанскими грандами и интересовался исключительно мельчайшими нюансами этикета.

Несомненно, при выборе своих агентов правительство в первую очередь должно исходить из интересов дела. Отказ от такого подхода, откуда бы он ни шел — снизу или сверху, — свидетельствует как об ограниченности ума того, кто его допускает, так и о его пренебрежении интересами государства.

За время своего почти шестидесятилетнего существования* Французская республика демонстрировала удивительную эклектичность: она брала министров то из среды кадровых дипломатов, то вне этого круга; в общем у нее оказалась довольно счастливая рука. Таке Ионеску, бывший министр иностранных дел своей страны, рассказывает в воспоминаниях о беседе, которую как-то однажды, в 1911 г., он имел в Вене с графом Эренталем. Австрийский министр признался ему, что долгое время верил в превосходство монархии в вопросах внешней политики, но Франция убедила его в обратном: она с бесспорным успехом ведет превосходную политику. Следует признать, что в истории дипломатии найдется не так уж много более замечательных страниц, чем те, что были вписаны француз

ской дипломатией с 1871 по 1914 г. Сохранять, несмотря на поражение, национальное достоинство перед европейскими кабинетами, в общем-то враждебно относившимися к республиканской идее и спешившими снискать дружбу победителя; заставить всех примириться со своей политикой державы, стремившейся к расширению влияния в Азии и Африке, отвечая на потребность страны в активной деятельности; приобрести друзей и подготовить союз наций, позволивший нам выдержать нападение вторгшегося в наши пределы противника, — таковы были задачи, стоявшие перед французской дипломатией, и она успешно с ними справилась. Г-н Эренталь оказался прав: у республики не было никакого основания завидовать монархии.

И все-таки находится немало тех, кто воображает, будто нация может обойтись без дипломатов: дело в том, что людей, никогда не выглядывающих в окно, людей, чей горизонт ограничен их домашним бытом, больше, чем обычно полагают. К сожалению, не все по темпераменту такие домоседы.

заключалась в поисках союзов на континенте, — только с применением силы. Своими походами на Мадрид и на Москву император хотел главным образом заставить Испанию и Россию стать участниками его системы, направленной против Англии. Благодарение Богу, эти примеры не принадлежат к числу тех, которые могут вызвать у свободной демократии желание им подражать, но из того, что политические нравы станут иными, еще не следует, что изменятся и условия жизни наций. Покуда правительства различных стран будут поддерживать отношения между собой, они будут нуждаться в агентах, которые бы их представляли и снабжали информацией, и, как бы их ни называли, эти агенты будут заниматься дипломатией.

Роль этих агентов с каждым днем будет усложняться. Пресса, парламентские кулуары, деятельность бизнесменов, невежество публики, нетерпение, проявляемое обществом, которое хочет все знать и которое чаще всего, после того как ему все объяснили, знает не больше, чем прежде, — все это создает неблагоприятную атмосферу для осуществления политических планов. Но если правительство проявит хоть немного благоразумия и такта в выборе своих агентов, то они преодолеют все эти затруднения.

II

Дипломатия — это ремесло, не допускающее оседлого образа жизни. Между департаментами МИДа и посольствами непрерывно происходит обмен персоналом. Это стародавний обычай и весьма полезный, ибо чиновники, находящиеся на службе в Париже, имеют обыкновение упрекать своих товарищей, живущих за границей, в том, что те поддаются иностранному влиянию, а последние спешат обвинить своих

коллег в министерстве в том, что их кругозор ограничен набережной Орсе*. Путешествия воспитывают молодежь, а людей зрелого возраста приучают воздерживаться от категорических суждений, к которым мы чересчур склонны, когда смотрим на мир с какой-нибудь одной точки зрения, не постигнув всего разнообразия людей и предметов.

Дата рождения министерства иностранных дел — i января 1589 г. До той поры иностранными делами ведали одновременно четыре государственных секретаря, составлявшие правительство королевства. Генрих III сосредоточил управление иностранными делами в руках одного из них, которого звали Луи Раволь*. С того времени, то есть за 337 лет, ведомство сменило 128 руководителей. Этим списком можно гордиться; в нем значатся несколько величайших имен в нашей истории. С 1589 г. по ю августа 1792 г., то есть за 203 года, монархия старого режима призвала на службу только 34 министра. За 78 лет революции, Империи и конституционной монархии, с ю августа 1792 г. по 4 сентября 1870 г., сменился 51 министр. Начиная с 4 сентября 1870 г., у республики уже насчитывается 43 министра. Срок пребывания министра на посту постепенно явно сокращается, и это порождает некоторые неудобства.

В Англии существует оригинальный институт для обеспечения преемственности в политике тамошнего МИДа (Foreign Office): я имею в виду должность постоянного заместителя статс-секретаря. В последние годы этот важный пост поочередно занимали такие люди, как сэр А. Никольсон (ныне лорд Карнок), лорд Гардинг, бывший посол в Париже, сэр Эйр Кроу, участвовавший в мирной конференции*; сейчас его занимает сэр У. Тиррел. Я знал этих выдающихся дипломатов и имел высокую честь быть их другом; я никогда не замечал, чтобы их помощь, столь ценная для министра, хоть сколько-нибудь умаляла его авторитет. Между тем во Франции звание заместителя министра обычно оставляют за политическими деятелями, которым предстоит стать министрами, но которым нужно еще по

лучить несколько нашивок, прежде чем им вручат портфель. В сущности, звание не имеет никакого значения. На набережной Орсе нынешние директора — преемники важных чиновников, носивших при старом режиме скромное название служащих (commis), — играют, как эти последние, хотя и малозаметную, но от того не менее значительную роль.

Именно они ведут переговоры с иностранными дипломатическими представителями по вопросам, не требующим личного вмешательства министра: они сосредоточивают у себя, направляют и контролируют работу департаментов и придают окончательную форму и вид документам, выражающим намерения правительства. Наши директора всегда старались сохранить в депешах своего ведомства характер, или, точнее говоря, стиль, ясность которого свидетельствовала бы о правильности мысли. Говорят, что Наполеон особенно высоко ценил ноты и докладные записки г-на Рейнгарда. Эта традиция не утрачена. Назову лишь тех из директоров, кого уже нет в живых: хорошо владели пером гг. Депре, Низар и мой друг Франсис Шарм. Я был близко знаком с г-ном Низаром. Его учтивые манеры, любезное обхождение, знание Европы, благоразумие, безошибочность суждений, старание, которое он прилагал к тому, чтобы никогда не ставить своего министра в неловкое положение, придавали большой вес его речам. У него было, впрочем, от кого унаследовать эти свойства. О нем можно было сказать то же, что Сент-Бёв сказал о его отце, г-не Дезире Низаре, выдающемся представителе классической критики в прошлом столетии: «Он обладал одним из тех умов, какие редко встречаются, — умом твердым, но не застывшим, защищенным твердыми принципами, но открытым навстречу убедительным доводам; умом, который отличается ярким своеобразием и который на все, о чем он рассуждает или что хотя бы затрагивает, налагает четкий отпечаток проницательности, знания и нравственности». К несчастью, г-н Низар страдал физическим недостатком, сильно стеснявшим его и

других, но зато, быть может, позволявшим ему с еще большим вниманием относиться к делам. Он был глух, совершенно глух; глухота его была отнюдь не дипломатическим недугом. Но он столь быстро соображал, что понимал все, и его собеседники охотно подвергали себя неудобствам, каковыми была чревата беседа с ним.

Как бы то ни было, над канцеляриями всегда будут насмехаться, а они переживут все насмешки по той причине, что канцелярии необходимы. И даже если бы упреки, которые им предъявляют, были во сто крат справедливее, ничего бы не изменилось. Если министр — настоящий начальник, то он будет хозяином в своем ведомстве; если же, как это иногда случалось, он недостаточно подготовлен для своей задачи, то найдет среди своих сотрудников сведущих людей, которые дадут ему возможность все-таки прилично справиться с этой задачей и не ударить лицом в грязь. Он расплатится тем, что, покидая министерство, будет требовать уважения к традиции, которую до вступления в кабинет презрительно именовал рутиной.