Власть и общество: что с нами происходит

Будучи посредником между аудиторией и властью, СМИ становятся и каналом ретрансляции поведения ауди

тории, они эксплицируют в различных формах этические проблемы языкового сознания аудитории.

Однако для аудитории и журналистов поначалу подобные словечки из языка новых русских были прежде всего элементами экспрессии и входили в обиход СМИ как стилистически маркированные. Но от бесконечного повторения экспрессия многих из них стирается, расширяется сочетаемость, начинаются процессы метафоризации, словообразования, порой весьма далекие от исходного значения слов и их изначальной функциональной прикрепленности, перестают осознаваться родственные связи с криминальным жаргоном, и в результате элементы криминальной картины мира входят в общеязыковую не пораженные в правах и свободные от своего криминального прошлого[170].

Так, уже в 2009 г.

Следующий аспект, связанный с ретрансляцией речевого поведения аудитории в СМИ, — отражение неизбежного противостояния власти и общества, причем нередко оно мотивировано этическим неприятием действий власти, когда последние противоречат этическим представлениям общества. Это проявляется в дискурсе не только в выборе актуальных тем и формировании коммуникативных пресуппозиций при их обсуждении, но и в словообразовании, развитии сочетаемости, метафоризации, процессах концептуализации основных этических и общественно-политических[171] представлений общества в языковой картине мира, точнее, в публицистической[172] ее части.

Рассмотрим происходящее в области концептуализации, приняв за основу тот факт, что все перечисленное происходит под влиянием представлений общества об этике поведения власти в целом и ее представителей. Основной этический мотив названного ниже — несовместимость, с точки зрения общества, должного и реальности (конкретные нарушения этических предписаний можно сформулировать в каждом конкретном случае). Причем естественно, что картина, возникающая под непосредственным влиянием СМИ,

значительно упрощена, обобщена и гиперболизирована, поскольку СМИ формируют обобщенные и упрощенные стереотипы общественного сознания, которые и находят отражение в концептуализации.

По нашим наблюдениям, это следующие явления: перемещение периферийной смысловой зоны концепта в ядерную. Например, если верить толковым словарям[173], ядерным элементом концепта чиновник, является значение государственный служащий, поскольку это его прямое значение — лексический минимум концепта.

А если верить современной массовой коммуникации, то современный чиновник стал олицетворением всего государственного зла, и самые сильные оценочные синонимы прошлого — канцелярская крыса и крапивное семя — уступают место еще более эмоционально и социально насыщенному — социальный паразит[175]. Этический мотив, приведший к та

кой метаморфозе, — устойчивый стереотип, что чиновник, вместо того чтобы работать на благо общества, набивает собственные карманы за государственный счет. Такое положение вещей для общества этически неприемлемо. Следующий эффект — референциальное расщепление концепта и развитие в нем энантиосемии. Так, в концепте элита расщепление связано в признаком «кто/что к ней причисляется». С начала 1990-х гг. лексемы элита, элитный, элитарный, эксплицирующие этот концепт, сильно расширили сочетаемость. Элитным стало все, включая унитазы[176]. Но ни размытая сочетаемость, ни девальвация значения не вымыли из концепта элита его ядерного компонента — лучший, но только в отношении всего, что не касается современных власть имущих. А вот в отношении них концепт поменял значение на противоположное и развил новую сему — супербогатый.

Как известно, ассоциативные связи эксплицируют речевую готовность личности.

грязное дело», те, кто ею занят, оцениваются обществом по-разному, что представлено в двух лексемах: политик — обобщающее название человека по роду занятий, любой политик (Гитлер, Рузвельт), и государственный деятель — не всякий политик, а только тот, кто думает о благе государства и его подданных и достигает на государственном поприще заметных успехов (Рузвельт, но никак не Гитлер — с нашей точки зрения). За первой номинацией закрепляются отрицательно-оценочные коннотации этического характера, причем очень давно. См. определение В. Даля: Политик м. умный и ловкий (не всегда честный) государственный деятель; вообще скрытный и хитрый человек, умеющий наклонять дела в свою пользу, кстати молвить и вовремя смолчать. И современные СМИ в данном случае только добавляют перца в существующий деликатес.

В коммуникации сами политики нередко открещиваются от такого наименования, заявляя: Я не политик, а.../ Я..., а не политик (Я не политик, а гражданин, который стал президентом России — В. В. Путин; Я не политик! Я за свои слова отвечаю! — Н. Шишкин, прокурор Воронежской области; Я губернатор, и я — управленец, а не политик.

За второй номинацией — государственный деятель — закрепляются положительные коннотации. Так, крупными могут быть и политик, и государственный деятель, а вот мелкими — в подавляющем большинстве контекстов только политик и политический деятель. Лучше всего разницу между понятиями иллюстрирует афоризм У. Черчилля: Отличие государственного деятеля от политика в том, что политик ориентируется на следующие выборы, а государственный деятель на следующее поколение. Дискредитация концепта — еще одно ментальное явление, порожденное этическим противостоянием «Власть — общество». Например, концепт родина (в языковой картине по крайней мере части русских) вообще рискует переместиться из реальных в виртуальные. Стабильной остается его историческая часть — «любовь к родному пепелищу, любовь

к отеческим гробам». А то, что связано с современностью, претерпевает не самые лучшие изменения. На слово-стимул родина в последнем по времени выхода «Славянском ассоциативном словаре» (опрос проведен в 1998-1999 гг.) зафиксированы ассоциации: нет понятия такого, обидно, нечто, отсутствует, пропили, боль. Ничего похожего не было в более раннем «Русском ассоциативном словаре» (опрос в 1986-1997 гг.)[177]. Почему? Либо респонденты первого словаря слукавили, либо перед нами следы активной работы политиков, рекламы и СМИ с этическими концептами языкового сознания. В частности, раньше родину можно было только в переносном смысле продать, т. е. предать, а теперь можно еще и купить, причем в буквальном смысле. Иначе говоря, Родина осознается не как высшая ценность, субъект, а как один из объектов творческих усилий власти — товар. Но любой вариант ответа подразумевает этическую подоплеку. Разрастание концептов в публицистической картине мира, втягивание одного в «орбиту» другого также мотивировано не только жизнью, но и этическими представлениями культурного кода о должном.

Определение государства как коррумпированного — одно из самых частотных в СМИ. Номинации государственная коррупция, коррупция в высших эшелонах власти, коррумпированная бюрократия, средний коррумпированный чиновник, коррумпированный бизнес, коррупционная ем

кость закона также представляют государство как обобщенный субъект коррупции. Уже несколько лет пополняется языковая коллекция оборотней в погонах, в партийных погонах, во власти, на таможне, в пиджаках, с героином (о милиции, приторговывающей по совместительству наркотиками), в ГАИ, с мандатами и т. п. Хотя в последнее время потенциал этой метафоры иссякает, но это не значит, что коррупционеров стало меньше.

Коррупция стала градуироваться по уровням: раньше по определению она была принадлежностью высших эшелонов власти и государственных служащих, а теперь появилась низовая коррупция, бытовая коррупция — поборы и вымогательство со стороны врачей, учителей, коммунальщиков и др. специалистов, с кем мы сталкиваемся ежедневно и кого нищенской оплатой труда и безнаказанностью государство само подталкивает к подобным действиям.

Но тем не менее коррупция была и остается прежде всего прерогативой высшего чиновничества, о чем свидетельствуют два явления: первое — это развитие нового определения коррупции как сращения власти с криминалом, и второе — это развитие номинаций традиционного объекта коррупции — взятки. Помимо оживших традиционных ее наименований мзда и барашек в бумажке, в коммуникации появились новые, соотносимые только с чиновничеством: административная рента, административное сопровождение, непроизводственные расходы, цена вопроса, воздух — деньги, уплачиваемые за нужную документацию и разрешения на какую-либо деятельность. Причем платят их, как правило, не за то, чтобы чиновник совершил что- то не совсем законное, а за то, чтобы он вовремя и без проволочек выполнил свои обязанности. В госучреждениях вроде всяких регистрационных палат даже появилась традиционная формулировка: чиновник, принимая документы к рассмотрению, спрашивает клиента: Как будем выдавать документы: с сопровождением или без сопровождения?[178] Формулировка без сопровождения обозначает всяческие

проволочки с принятием нужного решения и целенаправленную трепку нервов клиента.

Появился особый вид взятки — откат: 1) процент от выделенных государством средств, возвращаемый чиновнику в виде «благодарности» за принятие нужного решения; 2) процент от прибыли будущего предприятия, который будет выплачиваться чиновнику, давшему соответствующее разрешение. А у самих высших чиновников — новый вид деятельности — распил, т. е. разворовывание государственных средств под видом выполнения государственного задания. Точнее, речь идет не столько о новом виде чиновничьего воровства, сколько о том, что в силу масштабности и антиобщественной значимости он получил номинативное оформление и внес еще один штрих в родственные концепты коррупция и чиновник. И откаты, и распилы стали настолько всеобъемлющим явлением, что появились их ироничные наименования — пилинг и откатит, которые были номинированы как слова года в ежегодном конкурсе, проводимом в интернет-СМИ, «Слово года — 2009».

Наименования некоторых профессий (менты, ДПСники, ГАИшники, силовики) также развили в своем значении сему коррупционности, безотвественности, злоупотребления властью.

Конкретный субъект коррупции в СМИ в основном представлен прозвищами типа Миша-два процента (это про упомянутые откаты), Паша-мерседес (оба прозвища принадлежат ославленным СМИ министрам-коррупционерам) и именами конкретных чиновников-коррупционеров, которые ежедневно попадают в поле внимания СМИ; Наконец, дискурс СМИ эксплицирует «войну» наименований внутри концепта, этическая причина которой — установка на языковое самооправдание коммуникатора в случае, когда его поведение этически неприемлемо для аудитории. Показательна в этом отношении коммуникативная судьба концепта пропаганда и лексем пропаганда, пиар, гуманитарные технологии, политтехнологии, его эксплицирующих, о которых шла речь несколько выше.

Традиционно этическая рефлексия общества по поводу поведения власти находит отражение в словообразовании, которое фиксируется в СМИ. Так, частью языка советского

периода были слова типа ежовщина, малинковщина, сталинизм, отражавшие бесчеловечную суть сталинской диктатуры. И вот в наше время словообразовательная модель порождает слово евсюковщина, которое можно перевести как произвол, преступления, безнаказанность представителей силовых структур и неподконтрольность власти обществу. Слово появилось после того, как начальник Царицынского УВД г. Москвы майор Д. Евсюков в пьяном виде устроил стрельбу в супермаркете, произвел более 30 выстрелов, убил и ранил около десяти человек. А подобных силовиков, не боящихся кары ни земной, ни небесной, в народе окрестили евсюками. Обо всем этом широко вещали СМИ в 2009 г.

А сразу после реформ так называемой «шоковой терапии» начала 1990-х гг., «отцом» которой, как известно, был Е. Т. Гайдар, появилось словечко обгайдарили как результат сопоставления обещанного с результатом, а старое словечко объегорить на некоторое время конкретизировало значение и стало абсолютным синонимом неологизма обгайдарить: К Гайдару многие представители населения относятся отрицательно, связывая с его именем утрату сбережений советского времени, находившихся на сберкнижках. Его имя и фамилия породили каламбур «объегорили, обгайдарили» (Свободная пресса, 16.12.2009).

Но только особенность нашего времени в том, что словечки типа евсюки и евсюковщина, обгайдарить появляются в СМИ без указки свыше, но СМИ власть, похоже, не слышит.