ПОЛИТИКА И ЯЗЫК РАДИО О. И. Северская

Рассматривая концепт власти, Е. И. Шейгал замечает, что власть как содержательная категория составляет предмет общения, тему разговора и в этом плане выступает как проявление языковой концептуализации власти; как когнитивная категория представляет собой «власть язы

ка» — его способность навязывать мировидение, создавать языковую интерпретацию картины мира; при использовании языка как инструмента власть выступает как риторическая категория, связанная со стратегиями манипуляции и эмоционального воздействия, а в коммуникативном плане она проявляется как «принуждение к точке зрения» [Шейгал 2001: 57-64].

Изучение политической коммуникации в радиоэфире представляет двойной интерес: и в силу специфичности языка радио, о чем речь пойдет ниже, и по причине того, что, по признанию специалистов, радио, делая ставку на развлекательность, превращается сегодня в самое деидео- логизированное СМИ [Шерель 2000]. Однако последние исследования [например: Calavita 2003: 23; Holbert 2005: 436-453] показывают, что СМИ развлекательного характера также содержат политические идеи. Д. Хенсон замечает, что «идеи, влияющие на политическую и социальную жизнь общества, не всегда исходят от политических деятелей и кандидатов на выборах» [Хенсон 2007: 73], программы и музыка, которую слушает человек, также содержат скрытые сообщения социально-политического характера. Отчасти это объясняется тем, что информационные сообщения о происходящем в стране и мире, составляя опорные точки сетки вещания, проецируют свое общественно-политическое содержание на радиопередачи, располагающиеся в интервале между выпусками новостей [Шерель 2000: 79]. Радио же, по общему признанию, представляет собой самое оперативное и всеохватное СМИ, а потому влияние его на общество трудно переоценить[306].

Традиционно отмечаются следующие функции радио, обеспечивающие управление обществом: интегративная, консолидирующая, при которой доминантой вещания становится выявление общих для аудитории ценностей, поиск путей решения общих проблем и противодействия деструктивным общественным тенденциям; функция формирования и выражения общественного мнения с помощью открытых диспутов, выявляющих весь спектр существующих в обществе точек зрения и переводящих конфликты в план дискуссии, а также публикации и комментирования данных социологических исследований и опросов аудитории по той или иной проблеме; функция опосредованного общения, с помощью которой радио формирует образцы общения выбором собеседников (выдающиеся личности, авторитетные специалисты), уровнем обсуждения проблем, манерой вести разговор, реагировать на собеседника [Шерель 2000: 80-83].

Недостатки радио, влияющие на качество коммуникации, а следовательно, и на реализацию этих функций, как это ни банально, служат продолжением его достоинств.

По определению, новости на радио — «первой свежести», но этот плюс может оборачиваться и минусом: у радийщи- ков нет времени выстраивать коммуникативную стратегию. Это же касается и гостей студии и экспертов, чье мнение звучит в прямом эфире.

Из всех СМИ радио наиболее комфортно для восприятия: его можно слушать, не отвлекаясь от повседневных дел, и даже за рулем — колоссальную часть радиоаудитории составляют автомобилисты и их пассажиры. Однако слушание в данном случае является второстепенным занятием, а значит, возможны потери при восприятии информации: «слушать» не значит «слышать». Не случайно в современном русском языке существует идиома относиться как к радио[307], которой

с удовольствием пользуются и политики. Например, член политсовета «Молодой гвардии Единой России», популярный блогер Владимир Бурматов именно с ее помощью «припечатывает» оппонента: «Владимир Жириновский lt;...gt; к блогам относится как к радио. Обратная связь ему не нужна, а вот изливать поток сознания в одну сторону он может без проблем и без остановок». Интернет дает радио еще одно измерение «комфортности»: слушая радиопередачу в режиме real-audio, можно писать электронные письма (как реагируя на услышанное, так и ведя личную или деловую переписку), вести блог, играть в компьютерную игру, что тоже рассеивает внимание.

И, наконец, третья особенность: в системе СМИ радио, ориентированное прежде всего на слуховое восприятие, воздействует более других на воображение человека: поскольку в человеческом мозгу 30% нейронов отвечают за зрение, и только 3% за слух, а запоминается 30% увиденного, 20% услышанного и более 50% воспринятого по обоим каналам одновременно, человек всегда пытается перевести звуковые впечатления в зрительные. В воображении слушателя должна быть создана так называемая «картинка», чтобы он мог наглядно представить себе предмет речи.

запущен проект «Кирилл Мефодьевич», основывающийся на том, что «язык видео де-факто стал главным языком информации», «текст в информационной службе все чаще выступает в служебной роли комментатора», а «сама возможность видео-картинки сегодня девальвирует сообщение собкора — текста уже недостаточно»[308]. Манифест в числе прочих подписал и главный редактор «Эха Москвы» А. Венедиктов, уже давно позиционирующий свое радио как мультимедийный проект. Сегодня некоторые радио дополняют свое вещание видеоинформацией, доступной на вебсайте компании. Если «Эхо Москвы» и «Маяк» размещают на сайтах преимущественно видеотрансляции из студии, то, например, Русская служба ВВС предлагает своей аудитории сюжеты телевизионной компании корпорации, которые так или иначе вписываются в информационную картину радиовещания, но не совпадают с его программой буквально, а Радио «Свобода» — свое эксклюзивное видео, дополняющее радиопередачи.

О веб-сайтах радиокомпаний стоит сказать особо. Если радио в глобальном информационном обществе характеризуется средним уровнем информационной емкости, то сетевая поддержка и мультимедийность значительно его повышают [Van Dijk 2006: 15; Паршин 2009: 11]. С помощью этих интернет-ресурсов радиостанции решают две задачи: информирования аудитории (возможность прочитать сообщение компенсирует недостатки восприятия его на слух) и расширения обратной связи со слушателями. Как правило, на сайт выкладываются: программа передач и анонсы (в рубриках «Сегодня/сейчас в эфире», «Не пропустите» и т. п.), новости, тексты горячих интервью, обзоры прессы (мировой и российской), имеется доступ к архивам радиопередач, к блогам ведущих журналистов (не обязательно владеющих данным сайтом масс-медиа) и политиков, либо блогам тематическим (как, например, блог «Страна Russia» на сайте ВВС), к форумам (с указанием наиболее обсуждаемых тем), отражаются на главной странице и ин

терактивные «вопросы дня» (с доступом к архиву других опросов), а с недавних пор даются и ссылки на странички радиокомпании в популярных социальных сетях.

Исследователи отмечают, что в последнее время вебсайты радиокомпаний привлекают все большую часть аудитории, а именно ту, которую составляют люди, «принимающие решения»: это отражается и в образовании в русском языке новых формульных словосочетаний (коллокаций): читать радио, смотреть радио, слушать/смотреть (потом) в Интернете[310]. И все же слуховой канал восприятия для радио пока еще остается главным. Поэтому стоит подробно остановиться на том, как именно он работает.

Сосредоточенное, с установкой на полное понимание и запоминание сообщения или группы сообщений, слушание

для радио скорее исключение, чем правило. Сосредоточенно слушают разве что выпуск новостей или прогноз погоды, когда радио включается специально, в определенное время в соответствии с программой передач.

Чаще радио звучит в фоновом режиме. В этом случае радиопередачи идут одна за другой, образуя сплошной звуковой контекст, своего рода «окружающую среду». Внимание слушателя «дремлет», включаясь только в ответ на сильный стимул: речевой (смена темы, смена говорящего) или музыкальный (позывные, джингл, музыкальная композиция). Если приемник не настроен на определенную волну, для выбора соответствующего настроению или информационному запросу фона осуществляется поисковое слушание: «разведка» в эфире продолжается до тех пор, пока радио не предложит потенциальному слушателю что-то, что может его в данный момент заинтересовать интеллектуально или эмоционально.

Центры интереса обнаруживаются в соответствии с принципом доминанты А. А. Ухтомского. Называя доминантой устойчивый очаг возбудимости нервных центров, который в коре головного мозга является физиологической основой акта внимания и предметного мышления, А. А. Ухтомский замечает: «Человек подходит к миру и к людям всегда через посредство своих доминант, своей деятельности. lt;...gt; Целые неисчерпаемые области прекрасной или ужасной реальности данного момента не учитываются нами, если наши доминанты не направлены на них или направлены в другую сторону» [Ухтомский 2002: 352]. Именно доминанта позволяет собрать ощущения в целую картинку — интегральный образ [Там же: 64]. Кроме того, доминанта представляет собой «тип мышления, в котором ход дальнейших выводов и даже интуиции предопределен» [Там же: 373]. В лингвистике это представление отражается в понятии эмоционально-смысловой доминанты текста: это «комплекс когнитивных и эмотивных эталонов, характерных для определенного типа личности и служащих психической основой lt;...gt; метафоризации и вербализации картины мира» [Белянин 2000: 54]. Для анализа восприя

тия слушателем радиопрограммы существенно то, что его эмоционально-смысловые доминанты могут не совпадать с авторскими, а текст радиопередачи имеет принципиально разные границы по разные стороны микрофона: для журналиста это законченное произведение, отграниченное рамками эфира, для слушателя — цепь отрывочных микротекстов. Механизм же понимания как «развертывания своего», по словам Т. В. Базжиной, «обусловлен единством синтеза-анализа, когда осуществляется переход от анализа структуры, вычленения строевых элементов к синтезу новой структуры из найденных элементов» [Базжина 2007: 23], а следовательно, необходимо определить, «какие элементы исходного текста запускают механизм понимания у слушающего и каков их репертуар» [Там же: 24].

Попробуем рассмотреть механику произвольного «включения» радио слушателем[311] на примере интервью с Ириной Хакамадой («Свобода», 28.09.2009).

Интервьюер — Анна Качкаева — в самом начале представляет гостью и называет темы передачи: Сегодня мы будем с Ириной Хакамадой обсуждать общественно- политические события первого осеннего месяца, их было много. Поговорим о ситуации в российских регионах lt;...gt; и поговорим о главных ньюсмейкерах этого сентября,

о              главных мужчинах в российской политической сфере lt;...gt;. Тому, кто включится с самого начала, повезет: это единственное полное представление собеседника, в дальнейшем, если не знать Хакамаду по голосу и стилю речи, догадаться, кто именно в студии, можно лишь по двум обращениям ведущей: Ирина... и трем — радиослушателей: Ирина Муцуовна... Интерес к интервью на этом этапе возникнет у тех, для кого этот политик является, в терминах

А.              А. Ухтомского, либо «двойником», дублирующим в своих суждениях о мире слушательские доминанты, либо «заслуженным собеседником», «идеалом lt;...gt; недостижимым, но искомым» [Ухтомский 2002: 12], которого слушают и в слова которого вдумываются [Там же: 435]. Определение

тематики интервью также звучит расплывчато: совершенно не ясно, о каких именно событиях пойдет речь и кого журналист называет главными ньюсмейкерами и главными мужчинами (возможно, это не секрет для постоянных слушателей диалогов Качкаевой и Хакамады, ср.: Ирине всегда как-то удается о них говорить интересно). «Крючком», цепляющим внимание слушателя, может стать лишь обещание обсудить взгляд Хакамады на ситуацию в регионах СИрина только что вернулась из российской провинции...). Именно к этому и переходят сразу журналист и политик, реализуя в дальнейшем эту речевую стратегию в серии ключевых слов: ощущение, настроение (оптимистическое, спокойное, фундаментальное, кризисное, тяжелое, драматизирование, истерика и др.). Конкретизируется и то, где оценивались общественные настроения: в Татарстане (в Татарии), в Набережных Челнах, на КамАЗе. Первая развернутая реплика Хакамады звучит так: «Да, это, конечно, удивительно. Потому что до Казани полтора часа лету, а из Казани я ехала на машине около 3,5 часов до Набережных Челнов, то есть это все совсем рядом. // А три картинки, если взять Москву, Казань и Набережные Челны, они совершенно разные — и по настроению, и по уровню жизни, и по темам, которые обсуждаются». Если слушатель «отключится» после первых слов, он сделает это из-за отсутствия интереса к ситуации с дорогами и транспортом в Татарии (удивительным для него будет то, что от Москвы до Казани можно добраться в два с лишним раза быстрее, чем от Казани до родины КамАЗов). Если же дождется упоминания о столице, скорее всего, не останется равнодушным к перспективе сравнения ситуации в центре и «на местах».

Но, допустим, первым будет прослушан следующий фрагмент интервью: «...в Казани абсолютное такое спокойствие. Да, был кризис, да, многие, ну, чем-то пожертвовали, потому что, например, тоже затормозилось строительство, но общее настроение абсолютно оптимистическое, и фактически кризисных настроений никаких нет. Но, например, в отличие от Москвы, которая с утра до вечера обсуждает lt;...gt; движение финансового капитала, и все постоянно пытаются, от домашних хо

зяек до экспертов, понять, в какой стадии кризиса мы находимся, в Татарстане настроение более спокойное, такое фундаментальное. — То есть собака лает — караван идет. — Да, а наш караван идет самостоятельно, и мы тут строим, и у нас тут все свое, и мы вот... у нас все хорошо. Да, у нас все стабильно и хорошо, и нам нравится — вот такое настроение. Если же взять Набережные Челны, то, конечно, настроение уже другое, и состояние, доходы другие. Потому что все-таки, несмотря на то что он огромный, но это моногород, который очень сильно зависит от дел, что происходит на КамАЗе, а там, конечно, все очень тяжело. — Все-таки он стоит или не стоит? — Ну, как он, запустился в августе, и надеются, *шо он не будет опять останавливаться. Ему, правда, повезло, гениальная сделка при посредничестве «Тройки-Диалог», когда все-таки в самое кризисное время за хорошие деньги были проданы 10 процентов немецкой фирме. Но все равно, конечно, полно проблем, связанных только с глобальным падением спроса и прежде всего остановкой строительства во всей России. Потому что грузовики нужны только тогда, когда действительно идет серьезный строительный бум...»[312]. Несмотря на то что начало и конец диалога оборваны, фрагмент представляет собой законченное рассуждение о настроениях в столице России, столице региона и регионе в целом, «горячей точке» этого региона (ключевые слова и выражения, позволяющие проследить ход этого рассуждения, выделены курсивом, полужирным шрифтом — те, что коррелируют с заявленной ранее темой, служат ее развитию). Эмоционально-смысловая доминанта этого отрезка текста получит в дальнейшем подкрепление: «мостик» будет перекинут от Набережных Челнов — к Тольятти, от КамАЗа — к АвтоВАЗу (А. К.: А тема АвтоВАЗа как-то звучала в разговорах ваших с людьми? — И. X.: АвтоВАЗ звучал только в том плане: не дай бог, вообще, если нас к

этой дебиле присоединят, мы уже как-нибудь с КамАЗом выкарабкаемся; А. К.: lt;...gt; если все-таки возвращаться к АвтоВАЗу, это первое... в истории страны... масштабное грядущее увольнение, сокращение, и оно первое публичное. lt;...gt; И. X.: С АвтоВАЗом... я думаю, стали действовать, копируя американскую модель с «Дженерал Моторе», когда публично все обсуждалось lt;...gt; А. К.: Теперь нам показывают и рассказывают про социальные ярмарки, которые в Тольятти проходят lt;...gt; И. X.: Да, lt;...gt; поняли наконец, что если беду запихивать под ковер, то реакция будет еще более неожиданной по сравнению с тем, если как-то готовить инфраструктуру поглощения безработных, а самое главное — готовить настроения). То, что эта тема становится для некоторых центром интереса, доказывает дальнейшее включение в эфир звонка от слушателя: «КамАЗ перепрописался на первой строчке гонок Дакар-Париж и доказал, что он может выпускать лучшие в мире грузовые автомобили. АвтоВАЗ тоже имеет колоссальный потенциал. Достаточно сказать, что его серийные, взятые с конвейера «Лады» пришли 14-ми в той же гонке Дакар-Париж». Другая эмоционально-смысловая доминанта (центр — периферия) также имеет рефлексы в макротексте интервью: Все события в стране всегда связаны между собой. lt;„,gt; огромный разрыв в сосуществовании внутри больших мегаполисов, когда у вас центр живет одной жизнью, а окраины — совсем другой lt;...gt; точно так же огромный разрыв на территории вообще всего государства lt;...gt;; Да, мир един, lt;...gt; знаете, как сейчас выходит из кризиса каждая страна: максимальный протекционизм и вваливают государственные деньги... lt;...gt; Другое дело, что, в отличие от России, они доходят, без откатов доходят и т. п.).

Следующий произвольно выделенный фрагмент вводит еще один аспект обсуждаемой ситуации на КамАЗе: «... в Набережных Челнах, я спрашивала людей: вот скажите, lt;...gt; вот что у вас есть, кроме КамАЗа, что у вас есть, крупное такое, даже среднее, но такое серьезное, по рабочим местам lt;...gt;? lt;...gt; Нету просто ничего! И это уже не проблема малого бизнеса, это проблема стратегического мышления государства, когда

оно подтягивает экспертов рыночных, заранее, до кризиса, которое подтягивает, соответственно, льготные кредиты, само гарантирует эти кредиты и начинает развивать параллельные производства. Они могут быть совсем не связаны с тем, что есть на данной территории. Вот, например, я уже говорила в свое время...». Создание параллельных производств в моногородах, способных поглощать рабочую силу в кризисы, — это еще одна смысловая доминанта интервью, к которой Хакамада будет возвращаться не раз, в частности, в рассказе о том, как «на севере Англии параллельно с шахтами стали развивать стекольное производство». С рефлекса этой доминанты начинается еще один из отрывков: «И. X.: ...вазочки всякие, пепельницы, и не только это, стекло можно использовать и в химии, и где угодно lt;...gt; такого вот нету lt;...gt; когда стратегически государство не занимается своей работой, но зато вмешивается бесконечно в рынки, которые приносят прибыль, и гребет все под себя, то во время кризиса оно подставляется очень серьезно. — А. К.: Я совершенно ожидаемо не заявляла тему московских выборов...», однако можно прогнозировать с большой долей вероятности, что слушатель, «включившись» с этого места, не свяжет «вазочки и пепельницы» с государственной экономической стратегией и покинет волну, если его доминантой не является устойчивый интерес к творимым государством «безобразиям». Обрыв текста в этом случае удивительным образом совпал с той его точкой, в которой со знаком «минус» появляется еще одна доминантная тема: выборы органов местного самоуправления (далее собеседники коснутся не только московских выборов, но и выборов в городах России, а также президентских выборов 2012 года). И это как раз поворотная точка: слушатель может сменить волну, не найдя своего центра интереса. И виной тому — дефект коммуникативной структуры соответствующего высказывания: «Я lt;...gt; не заявляла тему московских выборов, но понятно, что часть людей, конечно, вас будут

об              этом спрашивать, и мы вернемся к ней и обсудим». В фокусе контраста — тема выборов, логичнее было бы вынести ее в начало высказывания, в позицию темы, а ремой сделать обещание ее рассмотреть: К московским выборам

мы обязательно обратимся. И сразу заявить следующую тему, как это и делает Качкаева, намереваясь «поговорить о важных политических обстоятельствах этого месяца, связанных с двумя главными российскими политическими персонами — господами Путиным и Медведевым».

Следующий отрывок, который стоит рассмотреть, косвенным образом связан с этой эмоционально-смысловой доминантой: «...дыбом (ясно, что речь о чем-то «удивительноужасном», фразеологизм волосы встанут дыбом легко реконструируется языковым сознанием по одному компоненту. — О.С.) и могут последовать фантастические предположения. Вплоть до того, я где-то читала прямо совсем фантастический прогноз, что вообще президентских выборов 2012 года не будет, вот вообще не будет. — Ну, судя по тому, как два юриста разговаривают в категориях «договоримся», обсуждая конституционный выборный процесс, то, в общем, это наталкивает на некоторые мысли. Но мне кажется, что вряд ли все-таки. — Да нет, ну, конечно. Сейчас мир стал очень нестабильным, lt;...gt; сейчас мир вступает в длинную эпоху, 20-30-летнюю, тур- лентности, и здесь только самый немудрый руководитель попытается все это еще усугубить какой-нибудь жуткой нестабильностью политической у себя в стране. Поэтому, я думаю, все состоится. — А теперь — про мужчин. — Да, к мужчинам». Если от внимания слушателя ускользнуло первоначальное обещание поговорить о «главных мужчинах в российской политической сфере», он, «успокоившись» относительно реализации своего права на волеизъявление, вполне может решить, что впереди — несерьезный «женский» разговор. Между тем в интервью все как нельзя более серьезно, вот что говорит в развитие «мужской» темы Хакамада: «В свое время Мигранян мне долго доказывал, что Путин будет главным, Медведев будет ничто, это будет марионетка, конфетка, фантик для Запада. И все деньги, весь аппарат, все ресурсы, все финансы — все кружится вокруг Путина, это его база. У Медведева нет людей, у него нет харизмы, у него нет силы, он все-таки юрист, интеллигентный мальчик, и поэтому ничего из этого не получится. Я была не согласна...».

Еще один кусочек эфира фокусируется как раз на властном «тандеме»: «...будет борьба, и это будет не борьба двух людей, а это вначале будет борьба аппаратов. Потом — неизвестно что. Вот сейчас мы видим, я вот вижу, это мое глубокое мнение, что сейчас это не игра группировок. То, что мы видим: заявления на Валдайском закрытом клубе для иностранцев, когда встречался и тот, и другой, lt;...gt; когда отвечал Медведев на вопросы студентов, lt;...gt; «Россия, вперед!» в блоге, lt;...gt; — я считаю, что это медведевская личная харизма. — То есть он все-таки легитимизируется как политический персонаж. — Упорно. Я считаю, что это начало фактически предвыборной кампании по инициативе Медведева. Почему? Потому что, может быть, это проверочный тест, lt;...gt; в любом случае пост президента в России, он настолько аккумулирует в себе все энергетические источники, как бы ни был силен премьер-министр, просто все-таки страна lt;...gt; византийская и президентская. lt;...gt; Это может быть вариант, когда я демонстрирую, что так будет лучше, я привлекаю Запад, Россия обретает позитивный имидж в условиях нестабильности, и тем более такой популярный молодой Обама. Ну, кто же будет выстраивать, как не я? И козыри набираются. Для чего? Для того чтобы показать, что давай все-таки я на второй срок буду выбираться. Есть другой вариант: набираются козыри для того, чтобы на крайний случай, если будет очень сильное сопротивление, ну, тогда обменять это, конвертируя на серьезную позицию, не типа в Верховном Суде, а типа премьер-министра. Но в любом случае борьба началась. Потому что пост президента, даже если нет харизмы, он ее выращивает автоматически. Вот если мы будем...». Доминантные темы президент — премьер, харизма, предвыборная кампания, второй срок так или иначе будут затронуты в дальнейшем (будут, например, сравниваться Ельцин и Путин, Горбачев и Ельцин), в том числе в диалоге со слушателями: «Ну, что я могу сказать... Я могу сказать, что, конечно, вообще, у нас получается так, что те, кто любили Ельцина, говорят: Путин — это великая ошибка Ельцина. Те, кто любит Путина, говорят: Медведев — это серьезная ошибка Путина. Знаете, все эти комментарии меня приводят только к одной мысли,

что все-таки нормальный институт выборов президента, он как-то понравственнее и поприличнее. Потому что если бы не было назначения и подвязывания всех под эти назначения...»; «Просто я констатирую факт, что институт престолонаследия в таком винегретном сочетании с демократией приводит к тому, что скоро президентство в России станет просто фарсом. Это плохо».

В последнем произвольно выделенном фрагменте вновь упоминается «президентская страна, не прозрачная, не демократическая», в которой «как только он становится президентом, любой человек, даже если он к этому совсем не готов, lt;...gt; постепенно трансформируется», и вводится тема возрастного ценза во властных структурах, «когда говорится, что в золотой резерв может войти кто угодно до 45 лет», при этом «человек, его личность никого не волнует»: «Все-таки люди государственные, которые могут участвовать в принятии решений, не совсем делятся по возрасту. Понятно, что есть поколенческая проблема, но нельзя же как-то опять ...», в которой можно уловить отголосок темы центра и периферии: «в Америке если даже при приеме на работу вас заставят написать год рождения, вы можете подавать в суд» (в данном случае Америка оказывается центром, а Россия — периферией развития демократии).

Как можно заметить, в микротекстах, случайно попадающих в зону внимания слушателя, отражаются эмоциональносмысловые доминанты макротекста. Т. А. ван Дейк называет эти поверхностно-языковые сигналы тематическими выражениями, замечая, что они могут иметь различную протяженность — от последовательности предложений до отдельных предложений, словосочетаний или слов [Дейк ван 1989: 59]: «Тематические выражения lt;...gt; содержат понятия, из которых могут строиться макропропозиции, lt;...gt; являются вводной информацией для стратегий использования знаний» [Там же: 60-61]; они «активизируют области знаний, фреймы или сценарии, необходимые для понимания последующих предложений» [Там же: 61]. Кореферентная тождественность тематических выражений становится подтверждением их значимости для макроструктуры [Там же: 64].

В рассматриваемом интервью одним из таких тематических выражений оказывается многозначное слово матрица ‘образец, модель, шаблон, форма, инструмент в серийном производстве объектов’ — в словарном значении употребляющееся и как экономический термин, которым обозначается отражающая взаимосвязь объектов таблица, используемая для диагностики того или иного состояния действительности (что может быть близко Хакамаде как экономисту), и как обозначение фантастического программно-аппаратного комплекса для симуляции виртуального мира. Именно в последнем значении слово и употребляется чаще всего.

Первый раз Хакамада говорит о матрице, когда сравнивает речи Барака Обамы, Ангелы Меркель и высказывания Дмитрия Медведева: «И. X.: Вообще, пошла эпоха, когда реальная жизнь в какой-то сидит катастрофе, а политический пиар доходит до ручки в изобретении новых слов, месседжей, технологий... Какие-то, знаете, такие надежды приобретают все более разноцветные, разнообразные формы, и мы начинаем жить... — А. К.: Виртуальность, виртуальность. — И. X.: ...да, в матрице. Мы живем в мировой матрице, и Медведев в этой мировой или российской матрице пытается занять конкурентную позицию с Путиным. В матрице!». В ответ на реплику журналиста: «Так, может быть, lt;...gt; вопрос не в мужчинах, которые думают о своем будущем и начали конкурировать между собой, и не в элитах, а в том, чтобы создать эту самую матрицу?» — Хакамада вводит подтему «апофеоза чиновничества» и «бюрократической мафии», замыкая их на темы центра и регионов («но регионам... пошла такая волна... думаю, эта микроматрица, она скоро выльется... везде») и выборов: «Чем ближе к выборам, буквально в 2010 году вся эта матрица начнет просто, знаете, как дрожжи, вылезать, вылезать из блогов, из Интернета, помазанная маслом где-то в идеологических сферах и отделах Кремля». С выборами она связывает два типа матрицы, в первой — Путин «номер один», во второй — Путин олицетворяет стабильность, Медведев — «мирную, бескризисную, но демократическую эволюцию», «эволюционную оттепель». Комментируя данные опросов, демонстрирующие, что «руководители и мы заодно, но есть окружающие нас «они»,

политик замечает: «Матрица постепенно, через массовые средства информации вбирает в себя мировоззрение человека. Потому что излучает, излучает...lt;...gt; Ну, что делать, на излучении все равно не выживешь, потому что бывают кризисы, и это не последний», вводя тем самым еще несколько (отмеченных нами курсивом) ключевых слов. В ходе интервью, в ответах на вопросы слушателей, тема виртуальности появляется в развитие темы центра и периферии: «А. К.: Спрашивает... один из слушателей, реагируя на наш с вами разговор: «Что вы считаете виртуальностью и что так важно? Все это не имеет отношения к жизни». А я подтвержу это и обсуждением... цифр Левада-Центра по поводу знания россиян об этой статье, «Россия, вперед!»: 80 процентов ничего не знают о ней, 3-4 процента знают. — И. X.: Да, я вам могу сказать, что это все московские штучки, потому что lt;...gt; у людей уже даже в Набережных Челнах нет денег, и ... очень мало кафе на улице, без проводного интернета (смеется), а просто кафе. А мы говорим про блог «Россия, вперед!». Именно виртуальная деятельность».

С точки зрения Т. А. ван Дейка, «тематическая структура представляет собой набор формально или субъективно выделенных топиков, вокруг каждого из которых организуется часть значений текста» [Дейк ван 1989: 244]. Имея в своем распоряжении только одно или несколько предложений, человек старается выявить предполагаемый топик как можно скорее, не доходя до конца, используя в качестве опорных точек при построении предположений о наиболее важной информации в тексте так называемые ключевые слова (в медиадискурсе это чаще всего всякого рода «заголовки» и «вводки»). Обычно бывает достаточно нескольких «ключей», чтобы прогнозировать семантическое развитие текста с большой степенью вероятности. Однако при фрагментарном восприятии радиотекста слушатель может и сделать ложные выводы (как уже было показано раньше), и неверно реконструировать связи между упомянутыми сущностями. Так, например, один из слушателей в ходе программы высказывает мнение: «...совершенно глупо проводить знак равенства и приводить в пример решение проблемы с угольными шахтами (себестоимость угля там значительно превышала продажную) с КамАЗом или

АвтоВАЗом», и получает ответ: «...вы перепутали, когда вы говорите, что КамАЗ и АвтоВАЗ сравниваются с углем. Говорилось только об одном: нельзя допускать существования в цивилизованной стране моногородов, когда вся жизнь огромного количества населения зависит от прибыльности и устойчивости развития одного крупного предприятия». Действительно, тема решение проблем моногородов полностью ускользнула от внимания слушателя, а ведь она звучала дважды: в начале интервью, когда речь шла о том, что «государство не приложило усилия, как в свое время сделала Англия, понимая, что моногорода в нестабильной экономике будут первыми жертвами», а затем и в связи с разговором о проблемах городов, построенных вокруг российских автогигантов, когда приводился пример: «на севере Англии параллельно с шахтами стали развивать стекольное производство lt;...gt; такие же заводы, lt;...gt; и дальше еще вокруг них было создано много всяких там производств». Судя по тому, что были связаны между собой продукция КамАЗа, АвтоВАЗа и уголь, человек слушал фрагмент эфира, подробно разобранный раньше, однако интерпретировал его в соответствии со своими центрами интереса: связав шахты с добычей угля, автозаводы — с производством автомобилей, а то и другое — с рентабельностью.

В целом можно заключить, что текст этого интервью (за исключением не очень внятного начала) служит примером хорошо организованной коммуникативной стратегии как со стороны журналиста, так и со стороны интервьюируемого политика, так как обладает практически всем арсеналом средств удержания внимания [Larue 1989: 78-91]. Во-первых, он имеет четкую структуру ключевых тематических выражений, которые многократно повторяются и ретранслируются по всему тексту так, что в подавляющем большинстве случаев даже небольшой его фрагмент позволяет составить представление о том, о чем идет речь. Это удобно как для поискового слушания, так и для фонового, поскольку позволяет, раз определив смысловую доминанту, включаться каждый раз, как она вновь актуализируется. Во-вторых, этот текст отличает хороший смысловой ритм: тема или аспект темы меняется не реже, чем через три мину

ты, которые составляют временной максимум сосредоточения на звучащей речи (не случайно даже рука произвольно выделяет фрагменты длительностью от 45 секунд, времени максимума концентрации на смысле [Формановская 2007: 167], до 3 минут). В-третьих, как во всем тексте, так и в его микрофрагментах есть «воздух», речевые отрезки, не наполненные смыслом (ср. микродиалоги: ...Удивительный бизнес — это теперь быть посредником между банком и заемщиком, ... появился целый институт посредников. — Модераторы (смеются). — Да, модераторы, которые реально двигают как-то вот капиталы маленькие, как-то их двигают) и на первый взгляд кажущиеся эфирной «грязью» (ср. у Качкаевой: Начнем, конечно, безусловно...). Однако они дают слушателю те самые несколько секунд, на которые автоматически обостряется внимание между концом и началом соседствующих высказываний [Шерель 2000: 94], абсолютно необходимые для того, чтобы принять решение: слушать дальше или выключить радио. В-четвертых, во время интервью Хакамада «рассказывает истории», приводя какие-то неформальные диалоги (например, с девушками, пытающимися наладить мобильный интернет-бизнес, для иллюстрации как ситуации «на местах», так и идеи «виртуальной деятельности»), говоря «как все», позволяя себе неформальные слова и выражения (То есть каждый раз это жесть такая, Я их знаю, очень симпатичные, веселые ребята — о «бундесканцлерин» Меркель и немецких либералах, «Я пока что не заметил, что там такого сделано» — ну, это суперзвезда! — об Обаме), уместные лишь в дружеской беседе. В-пятых, в этом интервью выбирается стиль интимного общения, что полностью соответствует особенности радио как самого «интимного» средства массовой информации: говорящий должен обращаться к каждому, как к единственному собеседнику, реальному или воображаемому [Larue 1989: 44-45], именно это заставляет слушать радио, а не использовать его только как фон.

На примере этого интервью можно показать и еще одну особенность его коммуникативной стратегии: оно строится как «разговор по душам», который, в силу того что он апеллирует к важнейшему концепту русской культуры «душа»,

В.В. Дементьев называет «русским коммуникативным идеа

лом» [Дементьев 2010: 567]. «Общаться по душам, — пишет Дементьев, — так же понятно, естественно и исполнено глубокого смысла для русского человека, как говорить правду, жить по правде и совести, гулять на воле — и тосковать, маяться от того, что такова судьба, что не в ладу с совестью, или отсутствия воли, простора, раздолья или приволья» [Там же: 568]. Он подчеркивает, что участвовать в таком разговоре могут как «простые люди», так и те или иные специалисты, «избранные» (и это демонстрируют в последнее время руководители страны — О.С.), его можно вести как в кругу своих, так и с незнакомцами, мужской «разговор по душам» может включать элементы спора, женский — нотки истерики. Что касается тем, то они «могут быть практически любыми: от самых высоких до бытовых», но «существенное требование к темам — это должно быть то, что по-настоящему важно для собеседников» [Там же]. В интервью с Хакамадой темой, сигнализирующей о наличии коммуникативной стратегии «по душам», становится разговор «о мужчинах и женщинах в жизни и на политической сцене». В него так или иначе вплетаются главные темы — «президентские выборы» (сюжет о «мужчинах, которые думают о своем будущем и начали конкурировать между собой»), «политическая виртуальная матрица» («мужчины обожают матрицы»), «настроения в регионах» («Знаете, женщины вообще настроены совершенно позитивно. Им только нужны инструменты, и дальше они готовы — вперед! Быть счастливыми, влюбляться, любить lt;...gt; рожать детей, совмещать все на свете и ловить кайф, драйв и карьеру. Потому что женский организм, он приспособлен жить в эпоху перемен. Мужской ненавидит перемены»). В контексте мировой политики рассматриваются действия мужчины — Барака Обамы, и женщины — Ангелы Меркель. В проекции на политику вообще звучит обобщение: «К мужчинам надо попроще. Тогда сразу все становится легче в их понимании', у мужиков главная проблема — уговорить. А вот делать... делать могут только женщины. — Что же вот этой энергии как-то не хватает в политике? Женщин, что ли, мало у нас, получается? — Конечно, конечно». И дело здесь не в феминизме, а в том, что гендерные проблемы волнуют всех. Хакамада придерживается и других

принципов стратегии «по душам», в которой, по словам Дементьева, «на первый план выходит настроенность на понимание собеседника» [Там же: 568], и реагирует, как положено при этом, спокойно, вдумчиво, доброжелательно на реплики как журналиста, так и слушателей, говоря с ними искренне, открыто, откровенно и честно. Приведем только два примера: «Слушатель: ...Ирина Муцуовна, скажите, пожалуйста, никак не могу ни от кого толку добиться, а вы отошли от активной политики, немножко смотрите с обочины, со стороны, и это как бы взгляд расширяет, делает его спокойным, позволяет видеть перспективы некоторые. lt;...gt; Могут ли быть здесь какие-то реформы? Или лучше в своих политических и социальных задачах рассчитывать все-таки на постимперское пространство и готовиться к нему, а не пытаться здесь чего-то улучшить? — И. X.: То есть имеется в виду — валить отсюда или оставаться, говоря простым языком. Ну, это уже зависит от вас. Я, например, не могу жить за границей. lt;...gt; Теперь что мне подсказывает интуиция? Мне подсказывает интуиция, что произойдет реформирование России перед вызовами. Просто иначе она распадется, а этого никто не хочет»; «А. К.:... Сергей вас спрашивает: «За кого вы будете голосовать?» lt;...gt; — И. X.: Да не пойду я голосовать! Ну, что мне там... У меня там никого нету, всех поснимали». Поскольку, по наблюдению Дементьева, «абсолютное большинство оценочных характеристик “разговора по душам”... положительные и ярко-положительные» [Там же: 568], такая коммуникативная стратегия может считаться успешной.

В наши дни СМИ, не являясь субъектами прямого политического действия, повышают свое влияние на умы и настроение общества. Современные исследователи отмечают усиливающееся слияние политического дискурса и собственно дискурса масс-медиа, с преобладанием последнего в общем массиве получаемой обществом политической информации [см., например: Шейгал 2000: 25-26]. При этом в разных жанрах их соотношение проявляется по-разному. Е. И. Шейгал указывает, что политический дискурс преобладает в жанрах прямой коммуникации политиков с обществом и друг с другом: в публичных речах, политических

документах, полемике во время предвыборных и иного рода дебатов, аналитических комментариях, интервью, а медийный дискурс — в информационных заметках, репортажах, проблемных аналитических материалах, колонках комментаторов, памфлетах, фельетонах и иных произведениях сатирической направленности [Там же: 26].

Интересно, что государственные радиостанции не могут похвастаться жанровым разнообразием программ, транслирующих политические идеи. В формате «России» и «Маяка» предпочтение отдается выпускам новостей («Вести» и «Международная панорама» и «Новости», соответственно) и — гораздо реже — интервью с политологами и представителями исполнительной власти. На «России» они выходят в рубриках «Новость завтрашнего дня» и «Гости эфира», а также в некоторых ток-шоу. Большая часть эфира отдана медиадискурсивным жанрам. На «Маяке», кроме новостей, «зоной политики» время от времени становится ток-шоу И. Ружейникова и С. Минаева «Танцы с волками», при этом форма программы варьируется: от интервью с журналистом и политиком «на злобу дня», по нескольким темам, либо с экспертом, комментирующим то или иное событие или обсуждающим с ведущими какую- то общественно-политическую проблему, до представления новости в зеркале множества мнений. «РСН» отличается большим жанровым разнообразием. В сетке этой радиостанции в глаза бросается обилие общественно-политических «форумов». Отметим информационно-аналитическую программу М. Виноградова «Система координат» о ключевых событиях недели, общественно-политическую программу «Своя правда», экономические программы «Экономика по-русски» В. Семаго и «Главные экономические события недели».

Примерно так же строится эфир «Свободы» и ВВС, которые предпочитают формировать общественное мнение с помощью передач на социально значимые темы: по данным корпорации ВВС, первое место в умах россиян занимает вопрос роста цен на продукты и энергоносители (64%), на втором месте — проблемы отравления окружающей среды и вредные выбросы в атмосферу (56%), третье место у нас разделили чрезвычайная бедность населения и опасение во-

оружейных конфликтов (по 54%)[313]. Этой концепции больше других отвечает программа компании ВВС «Вам слово», ее тематика определяется как журналистами, так и аудиторией, некоторые новости сообщаются «по заказу» и обсуждаются со слушателями. Новости и аналитика, фрагменты интервью широкой полосой идут в «Раннем часе» и «Утре» и «Вечере на ВВС», гости появляются в программе «Би-би-Сева» Севы Новгородцева. На «Свободе» живые голоса россиян звучат в программе «Общественное мнение» В. Боде, представляющей опросы социологов и самого радио; в ток-шоу «Лицом к лицу» лидеры в той или иной области общественной жизни подвергаются перекрестному допросу трех журналистов — российского, иностранного и ведущего «Свободы»; есть и специальное «Время гостей», где интересные люди ведут разговор о стране и мире, беседуя с ведущим и аудиторией о политике, экономике, культуре, правах человека, социальных проблемах. Название программы М. Соколова «Время политики» говорит само за себя: ведущий вместе с гостями — политиками и политологами — анализирует борьбу за власть на федеральном уровне и в регионах, рассказывает о жизни политических партий. «Грани времени» В. Кара- Мурзы — это политический дискуссионный клуб. Можно отметить и аналитический радиожурнал «Время и мир», который посвящен глобальным процессам в экономике, политике, сфере безопасности, неизбежно влияющим на каждое государство и народ.

Наиболее разнообразно выглядит сетка «Эха Москвы». В ней есть место прямой речи субъекта власти («Дневник губернатора» руководителя Кировской области

Н. Белых). Есть программы, в которых «агентами влияния» выступают властные структуры: в передаче «Военный совет» — Министерство обороны РФ, в программе «Московская милиция рекомендует» — ГУВД Москвы; Мосгорсуд выступает соведущим в «На что жалуемся?»; программу «Мы» о народах России и их будущем курирует Минрегионразвития РФ, «Поехали?» о проблемах миграции выходит при поддержке Федеральной миграционной службы. Авторские комментарии к событиям недели лежат в основе интерактивных программ «Суть событий» С. Пархоменко и «Код доступа» Ю. Латыниной, в диалогической форме представлена аналитическая программа «Перехват», сталкивающая точки зрения двух обозревателей. В жанре ток-шоу идут в телевизионном (совместно с RTVi) и радиоэфире «Особое мнение» с ведущими российскими и зарубежными журналистами, «Народ против», где эксперта интервьюирует, полемизируя с ним, присутствующая в студии аудитория, «Клинч» — дебаты на важнейшие политические, экономические, гуманитарные темы.

Информационное вещание представлено утренним и дневным информационными каналами, выпусками новостей (краткие, информационная программа «Эхо», «Большое Эхо» — дневной и вечерний выпуски) и информационноаналитической программой «Грани недели» В. Кара-Мурзы, а также авторскими комментариями к событиям дня в «Репликах» политических колумнистов.

Если краткие новости длятся по 2-3 минуты (в зависимости от времени выхода в эфир), то программа «Эхо», которой открывается каждый час вещания, длится уже минут и включает от 5 до 7 новостей, некоторые из которых сопровождаются звуковыми иллюстрациями: корреспондентскими материалами и мнениями экспертов. В сетке «Эха» предусмотрены два информационных «пика»: дневной выпуск «Большого Эха» продолжительностью 30 минут и вечерний — продолжительностью 45 минут.

В норме «Большое Эхо» включает 1 (днем) или 2 (вечером) так называемых «крупных плана»: первый образует «новость дня», второй — общественнозначимая проблема. Как правило, они не следуют один за другим, чем достига

ется эффект удержания внимания слушателя на протяжении выпуска. «Крупный план», помимо новостной информации от ведущего, включает от 4 до 8 материалов, «усиливающих» новость: это может быть информационное досье, прямой выход в эфир или репортаж корреспондента с места события, комментарии экспертов, представляющие спектр мнений, аргументы «за» и «против», анализ последствий события, «реплика» колумниста, статья дня и т. п. Ожидание «крупного плана» задается предваряющим кратким выпуском новостей, с которого и начинается «Большое Эхо». Подчеркнем, что это — не заголовочный «шпигель» (который, впрочем, может включать анонсы разного объема — от заголовка до развернутой новости [Кирия 2007: 39]), а полноценный новостной выпуск, которым слушатель может и ограничиться, чтобы быть «в курсе событий». Заметим также, что некоторые звучащие в начале новости в тексте программы далее могут и не упоминаться (при переходе к основному эфиру программы ведущий в этом случае произносит: «А теперь подробнее о некоторых из этих новостей»).

Рассмотрим структуру информационной программы на примере одного из вечерних выпусков «Большого Эха» (05.11.2010, ведущая — М. Королева).

Открывается программа, как обычно, новостной «нарезкой», предваряемой приветствием, представлением ведущего и фразой «вначале главные новости коротко»:

«Грузия распространила информацию о 13 задержанных по обвинению в шпионаже в пользу России. Сообщается, что четверо из них — российские граждане. Источник в спецслужбах в Москве уверяет, что никакого отношения к ним эти люди не имеют.

Партия «Яблоко» рассчитывает пройти в Госдуму на выборах в 2011 году. Она не исключает коалиций с самыми различными политическими объединениями и организациями. Основатель партии Г. Явлинский, в свою очередь, не исключил своего участия в президентских выборах 2012 года.

В Москве сегодня простились с В. Черномырдиным. Бывший премьер России, бывший посол на Украине похоронен на Новодевичьем кладбище рядом с женой.

Похороны проходили по государственному разряду. Трансляцию вели федеральные телеканалы.

Гражданский активист К. Фетисов, жестоко избитый вчера неизвестными в Химках, прооперирован. Операция, говорят, была сделана вовремя. Утром Фетисов участвовал в пикете против захоронения отходов на левом берегу канала им. Москвы.

Генпрокурор России /О. Чайка взял под личный контроль дело об убийстве 12 человек в станице Кущевская Краснодарского края. Тела были обнаружены в сгоревшем доме, где жила семья фермера.

Демократы, по последним данным, сумели отвоевать еще одно место в сенате Конгресса США. Кандидат от демократов Мюррей смогла одержать победу над своими коллегами-республиканцами. Однако это ничего не меняет в общей картине выборов, в которых демократы потерпели поражение. О промежуточных выборах в США и их последствиях — в интервью с послом США в России Дж. Байерли, он будет гостем «Эха Москвы» в 18.15».

Этот пример интересен тем, что в интересах момента был изменен хронометраж программы, но при этом сохранен ее формат. С той разницей, что первый информационный пик в этом выпуске имел две почти равновеликие вершины, а второй был образован новостью и комментирующим ее в прямом эфире интервью с ньюсмейкером.

«Новостью дня» для ведущего становится «шпионский скандал», на первый план выводятся внешнеполитические проблемы России. Это событие может быть классифицировано, в терминах К. Д. Кирия [2007: 43-44], и как сенсационное, и одновременно как контекстное (при этом оно включается как минимум в два контекста: цепь затрагивающих Россию шпионских скандалов, в частности скандал 2006 г., когда в Грузии по обвинению в шпионаже были арестованы четверо российских военных, и последний, разразившийся в 2010 г. в США, и последовательность событий, знаменующих ухудшение отношений России с Грузией) с продолжением (ср. в сообщении ВВС: «После недельного молчания министерство внутренних дел Грузии сделало заявление...).

Вот как эта новость подается:

«Российско-грузинский шпионский скандал набирает обороты.

Сегодня из Грузии стали поступать подробности о 13 задержанных по обвинению в шпионаже в пользу России. Подробности в материале нашего тбилисского корреспондента Е. Котрикадзе.

«Четверо граждан РФ, 9 граждан Грузии — всего 13 шпионов, по данным грузинского МВД эти люди собирали секретную информацию в ключевых (выделено голосом. — О. С.) ведомствах страны. Операцию под кодовым названием «Энвери» грузинские правоохранители называют крайне успешной, а политики считают, что это разоблачение является показателем слабости ГРУ. Российские спецслужбы теряют форму, говорят депутаты парламента. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что начиная с 2006 года в Грузии разоблачили 50 (выделено голосом. — О.С.) российских шпионов. В интервью lt;lt;Эху» госминистр по вопросам реинтеграции Темур Якобашвили, поздравив МВД с успехом, сказал — цитирую: «Надо не шпионить, а дружить с нами. Друзей надо не иметь, а с ними дружить». Напомню, грузинским спецслужбам удалось внедрить в ГРУ бывшего офицера Советской Армии, имя его не называется, этот человек вошел в доверие и сам был привлечен к шпионажу против Грузии. Ему передали специальную аппаратуру, которая позволяла шифровать добытую информацию. Эту аппаратуру он передал грузинским спецслужбам. Среди задержанных... бизнесмен, который передавал в Москву информацию о военном сотрудничестве Грузии с целым рядом стран. Арестованы также пять пилотов ВВС, которые собирали информацию об экипажах, учениях, технических возможностях и мобилизационных ресурсах грузинских военно-воздушных сил. Задержаны и граждане России (три фамилии. — О.С.) и Юрий Скрыльников, которого называют «связным ГРУ». Сегодня вечером грузинская телекомпания «Рустави-2» покажет документальный фильм «Энвери», который анонсируется уже несколько дней. В нем, как обещают авторы, будут представлены все детали заговора. С особым интересом в Тбилиси ожидают

официальной (выделено голосом. — О.С.) реакции Москвы. Учитывая, что в деле фигурируют граждане России, скандал может вылиться в серьезное осложнение и без того непростых отношений между странами».

МВД Грузии распространило и оперативные видео с признаниями двух задержанных. Один из них — пилот ВВС... — рассказывал на допросе, как именно его вербовали:

«Я был зачислен курсантом в Батумское летное училище. lt;...gt; В 2004 году приехал друг... попросил меня перевести информационные выпуски телекомпании Грузии с грузинского на русский. Я перевел. Перед отъездом он приехал со мной попрощаться. Показал мне мои тетради: ... «Это твой билет в тюрьму. Ты разведывал внутриполитическую обстановку в Грузии и передавал ее мне. Если не хочешь оказаться в тюрьме, будешь мне сообщать, что происходит в твоей части»... Я просто побоялся прийти и раскаяться».

В российском МИДе действия грузинской стороны называют фарсом и провокацией. В МИДе отмечают, что момент для этого выбран явно не случайно: накануне предстоящего саммита НАТО в Лиссабоне и предстоящего саммита ОБСЕ в Астане. Разоблачение шпионской сети на территории Грузии — очередная провокация со стороны Саакашвили против России, полагает первый зампред думского комитета по международным делам Л. Слуцкий (мнение эксперта — голосом). Слуцкий заметил, что наши спецслужбы тоже дадут оценку заявлениям Грузии о российских шпионах. Официальной оценки пока нет, однако компетентный источник в силовых ведомствах заявил сегодня сразу нескольким информагентствам, что задержанные в Грузии не имеют отношения к российским спецслужбам. Других комментариев в органах пока не дают.

В программе «Дневной разворот» мы спрашивали наших слушателей, как Россия, на их взгляд, должна реагировать на шпионский скандал с Грузией. lt;...gt; (мнения — звуком). По итогам голосования в нашем эфире 72% слушателей высказались за то, что России не нужно принимать каких-то мер в ответ на разоблачение наших шпионов».

Короткая новость о шпионском скандале строится по схеме: главное событие / вербальная реакция [о категориях формальной организации текста см.: Дейк ван 1989: 131]. В «крупном плане» категориальная схема иная: главное событие / контекст (предшествующие события, оценки, перспективы) / фон / комментарий: оценка / вербальные реакции (реакция компетентных ведомств, общественное мнение). В новостной нарезке в сильной позиции начала оказывается сообщение о событии; в равной по силе позиции конца новости приводится реакция «обвиняемой» стороны[314]. В самом крупном плане тоже есть своя «рамка»: с сообщением о событии связывается уже реакция общества. Такая организация имеет свою логику: говоря о текстовых «рамках», Б. А. Успенский отмечает, что функционально они связаны «с определенным чередованием описания «извне» и описания «изнутри», — иначе говоря, с переходом от «внешней» к «внутренней» точке зрения, и наоборот» [Успенский 1995: 174].

После заголовка идут сообщения ведущего, их вводки образуют связную последовательность тематических выражений (выделены полужирным курсивом), которые сами по себе образуют текст новости. Это — высший уровень организации тематической структуры «крупного плана». Отметим, что ведущая не употребляет оценочных выражений, ее речь прагматически нейтральна, что позволяет создать впечатление объективности информации.

В корреспондентском сообщении с места события о нейтральности речи нет. В первой же фразе вместо «обвиняемых по подозрению в шпионаже» появляются «шпионы», эта

номинация уже имеет отрицательно-оценочный характер, что закреплено в ассоциативной памяти реципиентов; затем к этой номинации добавляется другая — «заговор», также становящаяся в структуре текста оценочным предикатом. Первыми упоминаются граждане России и лишь потом — грузинские граждане, которых значительно больше (чем подчеркивается вина России, показателен и выбор по отношению к грузинам номинации российские шпионы вместо предатели Родины). Далее появляется сообщение о проведении спецоперации, которое видоизменяет категориальную схему «крупного плана»: именно это событие оказывается главным в причинно-следственной цепи «спецоперация — задержано 13 подозреваемых в шпионаже — обнародована информация о 13 задержанных — шпионский скандал набирает обороты», категориальный статус отраженного в заголовке уточняется (главное событие / последствия предшествующих событий). Оценки события, данные грузинской стороной, приводятся с использованием средств актуального членения, позволяющего сместить смысловые акценты, изменив модальность высказывания (ср.: Российские спецслужбы теряют форму, говорят депутаты парламента и По мнению депутатов парламента, российские спецслужбы теряют форму). Кроме того, мнения подаются корреспондентом как истинные суждения, соответствующие фактам, о чем говорит употребление этой контекстуально оценочной номинации (ср.: это — факт/не факт). Корреспондент использует и прием логического выделения голосом, что позволяет выделить макропропозицию, объединяющую 50 российских шпионов и грузинские ключевые ведомства, а также связать именно с этим «фактом», а не с последними разоблачениями ожидание официальной реакции Москвы. Интересно, что и цитата из интервью с министром Якобашвили «говорит» больше, чем нужно в нейтральноинформационном контексте: политик использует выражение иметь друзей, которое русскоязычной аудиторией воспринимается (особенно будучи использовано в противительной конструкции) как оценочно-двусмысленное, учитывая то, что глагол иметь кроме основного значения ‘обладать чем- то’ имеет и сленговое значение ‘относиться пренебрежительно, унижать, использовать’.

Т. А. ван Дейк отмечает, что «тематические выражения активизируют области знаний, фреймы или сценарии, необходимые для понимания последующих предложений и для применения макроправил» [Дейк ван 1989: 61]. Тематическому выражению шпионский скандал соответствует фрейм: вербовка — внедрение — секретная информация — шифровка — связной — секретная операция разоблачение — доказательства — предание гласности «обмен». Последний элемент присутствует в подтексте (эта семантическая валентность «заполняется» последующими сообщениями), остальные структурные «узлы» фрейма имеют соответствия в поверхностной структуре текста «крупного плана»: о вербовке рассказывает один из обвиняемых, упоминаются и внедрение, и шифровальная аппаратура, и секретная информация, появляется и «связной», 63-летний пенсионер, отставник российского МВД, сообщается об успешной спецоперации... Примечательно, что вербует шпионов Россия, а внедряет агента Грузия, что лишь усиливает представление об успехе грузинских спецслужб (внедрение обычно оценивается положительно, вербовка — отрицательно, так как с ней ассоциируются обман, нечестные приемы и психологическое давление), хотя наличие 50 российских шпионов в ключевых ведомствах этой страны, казалось бы, должно говорить об обратном. С доказательствами в корреспондентском материале ассоциативно связывается документальный фильм, который будет показан по грузинскому телевидению (в контексте сообщения акцентируется скорее не жанровая специфика этого фильма, а документальность — от документ ‘свидетельство, служащее доказательством’ — как доказательность). Однако лексемы шпион и фильм активизируют в сознании воспринимающего сообщение и фрейм шпионский фильм, со всеми его атрибутами, что позволяет слушателю рассматривать эпизод с «признательными показаниями» как часть некоего сценария и задаваться вопросом: что же это — постановка или реальность[315]? Это подкрепляется и звучащей

в эфире оценкой российским МИДом шпионского скандала как фарса. Еще одному структурному узлу фрейма соответствуют приводимые мнения слушателей о способах ответной реакции обвиняемого государства: один из них говорит о высылке тех, кого считает грузинскими шпионами, другой — о необходимости принести извинения (тем самым признавая вину своей страны и факт шпионажа), большинство же считает «ответные меры» нецелесообразными.

Не менее «крупно» в этом выпуске «Большого Эха» представлена и внутриполитическая сенсация: «Яблоко» и его отец-основатель возвращаются в большую политику.

В развитие новости приводится фрагмент интервью с лидером «Яблока» С. Митрохиным, который говорит, что партии нужно расширять свое присутствие в обществе, а также пропагандировать свою программу. Митрохин ранее не исключал возможности создания разного рода коалиций. Значит ли это, что возможно сотрудничество с экс-мэром Москвы Ю. Лужковым? Большинство слушателей «Эха», приводит данные опроса ведущая, против такого союза: та

ковых 71%, но почти треть — 29% — считали бы это объединение перспективным.

Далее слово переходит к колумнисту «Эха» А. Ореху, комментирующему перспективы «яблочников» в весьма изысканных выражениях:

«lt;...gt; Из свежих программных заявлений партии «Яблоко» я, сказать по совести, ничего не понял. То ли Явлинский будет в выборах участвовать, то ли они будут искать в свое «Яблоко» в союзники какую-то рейтинговую Грушу, чтобы с ее помощью взорвать электорат? И к каким самым широким коалициям готово «Яблоко», если за все эти годы оно не вступило даже в самую узкую коалицию?

У «Яблока» нет друзей.

«Яблоку» некого выдвинуть из своих рядов, чтобы за этого человека проголосовало количество, превышающее статистическую погрешность. lt;...gt; Так мы тут и пришли к нехитрому выводу, что надо «Яблоку» Юрия Михалыча своим кандидатом сделать. lt;...gt; Правда, «Яблоко» с Лужковым — это будет уже не «Яблоко», а в лучшем случае Яблочный Джем, но превратиться в джем все же лучше, чем в очистки.

Хотя ни за «Яблоко», ни за Яблочный Джем я голосовать уже в любом случае не стану.

Это как старая любовь. Было трогательно, душевно, мило, но начинать сначала не стоит — что было, то прошло».

Рассказывая в начале историю своих избирательских отношений с «Яблоком», а также делясь с аудиторией своим отношением к выборам как таковым, Орехъ использует стратегию «разговора по душам», которую оформляет «рамочной» конструкцией с использованием метафоры «первой любви». Образный ряд, украшающий его реплику, привносит новые смыслы. Отличительная характеристика джема в его гастрономическом значении — однородность, отсутствие четко выраженной структуры, в импровизационноджазовом — спонтанность действа, когда профессионалы собираются и играют без особых приготовлений и определенного соглашения, обычно для удовольствия их самих, а не публики, что не редкость и на политической сцене.

Очистки ассоциируются с отходами, отбросами политического процесса. Яблоко и груша — это не только два типа политических фигур (ближайшая ассоциация — разделение людей на «яблоки» и «груши» по типу сложения, ср.: кто вы — «яблоко» или «груша»?), но и почти что национальные символы, если вспомнить начало знаменитой «Катюши» СРасцветали яблони и груши, поплыли туманы...), имплицирующей в этом контексте и метафору войны, и метафору высоты целей, амбиций, и метафору туманного будущего.

Этот блок завершается напоминанием от ведущей, что сам Явлинский не исключал своего участия в президентских выборах 2012 года, но подчеркнул, что примет решение значительно позже.

Отметим, что этот блок имеет корреляции в информационном гипертексте[316] этого дня. В первый раз (8.15) прозвучало сообщение о предстоящем заседании Федерального совета «Яблока» и заявлении стратегии создания системной демократической альтернативы. Затем (9.03) под заголовком «Партия “Яблоко” начинает подготовку к думским выборам» появляются подробности: демократическая альтернатива предусматривает «отделение бизнеса от власти, создание «сильного» общества, которое будет очищено

от наследия тоталитарного прошлого и lt;...gt; должно будет опираться на самостоятельного массового собственника и защиту прав собственности, независимо от ее размера» (заметим, что в первом случае употребляется краткое страдательное причастие, ставящее общество в позицию пациенса, а валентность активного деятеля, которым могла бы быть партия, остается незаполненной, что говорит о «Яблоке» как о партии слова, а не дела, во втором ему, напротив, отдается роль агенса); говорится о разработке вариантов для создания коалиции с различными политическими и общественными силами, «кроме автократов, правых и левых радикалов, а также нацболов»; анонсируется выступление основателя «Яблока» Григория Явлинского с докладом об общеполитической ситуации в России и в мире. В преддверии дневного «Большого Эха» (13.31) после сообщения о том, что Явлинский не исключает своего участия в президентских выборах 2012 г., звучат его высказывания о деле Ходорковского и Лебедева как о политическом процессе, — ведущий имплицирует такой версткой представление о трагической судьбе политического оппозиционера. После вечернего «Большого Эха» (18.08) в тексте новости, появившейся на сайте, упор делается на высказывания С. Митрохина о том, что «Яблоко» намерено для успеха на выборах «расширять присутствие в обществе, а также пропагандировать свою программу lt;...gt; посредством проведения уличных акций, а также путем распространения агитационных материалов» и делает основную ставку на «инициативные группы граждан», которым «Яблоко» обещает оказывать всяческую поддержку «в борьбе за свои права». Наконец, в вечернем выпуске новостей (20.31) под заголовком «Разработанная партией “Яблоко” программа “Дома, земля, дороги” может стать фундаментом развития страны» приводятся обещания Г. Явлинского «построить почти четырнадцать миллионов домов и улучшить условия жизни сорока миллионам человек», притом что «вся инфраструктура, в том числе вода, газ и электричество, будет создана за счет государства», а также его слова о том, что «руководители страны знают о предложенной “Яблоком” программе, однако у них нет желания брать на себя ответственность за реализацию этой задачи». 24-часовой цикл обращения новостей

в эфире завершается на следующий день сообщением (15.07) о том, что «партия «Яблоко» не собирается создавать коалицию с бывшим мэром Москвы Юрием Лужковым», которое становится ответом на прогнозы общества и журналистов (о 7%, которые он мог бы обеспечить на выборах), высказанные в рассмотренном выше информационном «крупном плане», и подтверждением того, что яблочники не способны к политическому диалогу. В структурном плане тексты новостей выстраиваются по схеме: событие («Яблоко» начинает борьбу за места в Думе) / подробности, в которые встраивается событие (Явлинский заявляет о возможности участия в президентских выборах). На тематическом уровне такому развитию новости соответствуют следующие макропропозиции: «Яблоко» — демократическая альтернатива; Демократическая альтернатива — «сильное» общество и «Яблоко» — Россия и мир; Явлинский vs. Ходорковский — амбиции; «Яблоко» — борьба за права граждан; Программа «Яблока» — фундамент развития страныу «Яблоко» (государственный подход) vs. нынешнее руководство; «Яблоко» — отказ от коалиции. Так с помощью верстки новостей в эфире рисуется политический «портрет» партии и оценивается ее способность к коалиционным действиям.

Третью вершину программы образуют новости из США, говорящие о возможных переменах во внешнеполитическом курсе Америки после утраты демократами большинства в сенате Конгресса в результате промежуточных парламентских выборов. Событию — занятию одного из мест кандидатом от демократов — ставятся в соответствие два комментария: обзор зарубежной прессы О. Бычковой, в котором упор делается на то, что перезагрузке российско- американских отношений может угрожать «превращение республиканцев в силы тьмы» и отсутствие поддержки рядовыми американцами «слов и дел» своего президента, и интервью А. Венедиктова с послом США Джоном Байерли.

Интересно, что для слушателей «Эха» Дж. Байерли — «свой человек» в Вашингтоне: посол ведет блог на сайте радиостанции. Это отчасти «рифмуется» с первым сюжетом: собеседник главного редактора предстает своего рода «двойным агентом». Эту иллюзию поддерживает и антураж ин

тервью. Во вступлении А. Венедиктов говорит: «Я надеюсь, что lt;...gt; вы расслабитесь и ответите честно на наши вопросы, может быть, даже проговоритесь», а затем запускает «кардиограмму эфира» — своего рода детектор, с той разницей, что это детектор общественного мнения. Благодаря активизации началом программы фреймов «шпионский фильм» и «шпионские игры», два новостных блока ассоциативно связываются, тем более что в них речь идет

об              одном — о внешнеполитическом контексте. Далее в эфире звучит вопрос еще одного «своего человека» — председателя Комитета по международным делам Совета Федерации России М. Маргелова, который представляется «постоянным слушателем» и «Эха», и господина посла: его интересует, как промежуточные выборы «скажутся на перспективах ратификации договора СНВ-3 американским сенатом». Оказывается, что Комитет по международным делам сената США фактически действует в интересах России, интервьюеру даже приходится удостовериться, что речь — об американском, а не о российском комитете (тем самым опять активизируется фрейм начала программы). Да и посол США не скрывает личных симпатий к российским парламентариям (в частности, называет своим другом председателя Комитета по международным делам Госдумы К. Косачева). Это имплицирует введение темы личных отношений в международной политике: интервьюера интересует, «в чем стиль отношений “Путин-Буш” отличается от стиля отношений “Медведев-Обама” », на что интервьюируемый отвечает: «Теперь мы видим между Америкой и Россией более доверительный тон на уровне под президентами», — и говорит об усилении ангажемента между правительствами двух стран. А. Венедиктов пытается «выведать государственную тайну» (речь о позиции США в отношении некоторых российских продаж и закупок вооружения), но посол держится на этом «допросе». Затем в интервью затрагиваются вопросы о процессе над Ходорковским (что ассоциирует ответ посла США с прозвучавшим ранее мнением Явлинского) и гибели С. Магнитского (активизируется узел фрейма «ответные меры», поскольку речь идет о запрете въезда в США некоторым россиянам). В вопросе от слушателя: «Что вы думаете об утверждении, что все диссиденты,

все митингующие за исполнение 31-й статьи Конституции проплачены госдепом США?» — можно видеть еще один рефлекс фрейма «шпионские игры»; отвечая на него, Дж. Байерли подтверждает свой статус «двойного агента» или «агента влияния»: «...Конечно, мы поддерживаем право людей во всем мире использовать свои конституционные права». Концепт «разведдеятельности» активизируется и в следующем диалоге по поводу возможностей присоединения России к ВТО: «Дж. Б.: Ну, вы не заметили, что президенты говорили по телефону? — А. В.: Ну, они говорили. Нет, я, конечно, сидел под столом...». Предложив под конец послу вопрос на выбор — про шпионку Чапман или про Иран,

А.              Венедиктов и при втором выборе остается в рамках рас- суждений о «предательстве»: «Позавчера президент Ирана господин Ахмадинежад сказал, что Россия продала Иран Соединенным Штатам Америки, отказавшись поставлять С-300». И, завершая интервью, знакомит своего собеседника с данными «детектора»: отклонения зафиксированы в момент разговора об Иране и о ракетах. Примечательно, что, не повторяя ни одной темы «крупных планов» информационной программы, интервью связывается с ними ассоциативно с помощью ключевых слов и образов.

Заметим также, что в строго информационном жанре вкраплениями используются другие жанровые образования: информационный обзор, реплика, интерактивный опрос, интервью. Отчасти это повторяет практику успешных программ федеральных телеканалов: некогда на Первом канале в информационную программу «Время» включалась рубрика «Однако» — реплика журналиста М. Леонтьева, а интервью с экспертом в прямом эфире в качестве комментария к теме дня используется в итоговой информационной программе «25-й час» канала ТВЦ. Однако здесь нельзя говорить о следовании образцам, поскольку жанровое разнообразие позволяет решить сугубо радийную задачу удержания внимания «рассеянного» слушателя, стимулируя его интерес неожиданными переключениями регистров стиля изложения информации, при сохранении объективности ее подачи (ведущий остается «над схваткой», отдавая прерогативу выражения эмоций и оценок ньюсмейкерам и экспертам), а также повтором в разных формах выражения ключевых тем

и мотивов выпуска, облегчающих его интерпретацию как текстового единства.

В качестве примера информационно-аналитической программы рассмотрим один из выпусков «Граней недели» В. Кара-Мурзы (от 02.04.2010)[317]. Эта программа выходит одновременно в телевизионной (на RTVi) и радиоверсии, что объясняет и формулу приветствия и заключения: «Смотрите обзор важнейших событий прошедших семи дней и слушайте мнение экспертов и гостей нашей передачи. lt;...gt; Вы смотрели и слушали программу «Грани недели», в студии работал Владимир Кара-Мурза», и то, что анонс имеет форму телевизионного «шпигеля», а не краткого выпуска новостей: «Серия террористических актов, прокатившихся по стране, вернула российское общество к осознанию горькой реальности происходящего... Активисты «Стратегии-31», скорректировавшие свою тактику, оказались объектом нападений со стороны оппонентов и правоохранителей... Сегодняшняя страница нашего исторического календаря посвящена 70-летию начала массового уничтожения пленных польских офицеров, содержащихся в лагерях НКВД, и первой трансляции фильма «Катынь» Анджея Вайды на российском телевидении. .. Есть ли практический смысл в инициативе парламентариев внести в закон уголовную ответственность за отрицание преступлений нацизма?».

Впечатление целостности текста создается за счет использования приема многократного повтора на разных

уровнях текстовой структуры: формальном, что выражается в комментировании экспертами всех затрагиваемых проблем и событий[318] (комментарии каждого из них пунктирной линией «прошивают» всю программу), и смысловом, где повторяющиеся ключевые слова и ряды тематических выражений обеспечивают связность и семантическую однородность всей программы. Поскольку программа выходит в записи, можно предположить, что это — результат сознательного авторского монтажа.

Одна из главных тем — пассивность российского общества. Ее В. Кара-Мурза заявляет буквально в первом эпизоде, сравнивая россиян с возмущенными испанцами и англичанами, которых взрывы в метро вывели на улицы Мадрида и Лондона. Эта пассивность подчеркивается и синтаксическими конструкциями, когда речь заходит об изъянах в обеспечении безопасности москвичей, о том, что право на жизнь должно быть обеспечено, когда в «синхроне» участник разогнанного митинга оппозиции говорит: наши права попраны; при этом пассивны (не являются активными деятелями — агенсами) не только граждане, но и государство: не важно, как что-то будет обеспечено, главное, чтобы это было сделано. В комментарии В. Шендеровича эта тема получает иное, лексико-семантическое выражение: Народ, который съел «Норд-Ост» и Беслан, который пережил стрельбу из танков по собственным детям и после этого позволил отменить выборы «в связи с террористической угрозой», —

аккуратно это съел и живет дальше — ходит в кино, растит детей... Употребление разговорной формы — глагола съесть в значении ‘безропотно что-то снести’ характерно не только для этого фрагмента: далее М. Веллер говорит в связи с обсуждением Катынской трагедии, что «толпа съест все, если ей повторить десять тысяч раз и запрещать говорить что-либо иное». Через прозвучавшее в подводке к этой реплике тематическое выражение умелая обработка обывательского сознания от слов Веллера перекидывается мостик к словам Шендеровича о лоботомии (психохирургической операции, с которой ассоциативно связываются и другие (спец)операции, упомянутые в тексте) в связи с рассуждениями об ответственности за реабилитацию нацизма: это слишком дорого обошлось человечеству и слишком короткая память — даже не девичья..., а от этого — рекурсивно — к высказыванию Г. Мирского: Память короткая у людей. Они забыли, что несколько лет назад все дрожали, когда был жуткий взрыв lt;...gt; на Автозаводской. Потеря памяти включается в цепочку концептуальных лексических единиц [Солганик 2002: 39], которые обычно «составляют каркас текста, выявляют идею, ориентируют читателя в предложенной журналистом теме», являя собой «открытый план передачи информации» [Клушина 2008: 121-122]. В данном случае это успокоенность, притупление бдительности, пренебрежение к сигналам, приводящие к неготовности (к активным действиям, ср.: Врасплох застала трагедия представителей спецслужб, всячески отрицавших свою неготовность. lt;...gt; Как будто это первый раз с неба свалилось). Если вернуться к словам Шендеровича о народе, который съел стрельбу по собственным детям ... растит детей, можно в подтексте угадать метафорическую номинацию пушечное мясо, которая имплицирует представление о детях, насильственно посылаемых на смерть, на убой. На этом базируется еще одна импликатура (в терминах Г. П. Грайса): речь о детях, воюющих против детей, тем более что дальше девочками В. Речкалов называет смертниц, которых взрывают принудительно, ... дистанционным управлением (заметим, что и лексема террористки-смертницы занимает позицию пациенса, а значит, ассоциативно связывается с темой пассивности). Кроме того, не исключен ассоциативный переход от

детей к молодежи — прокремлевской, так называемым шашистам», о которых речь пойдет в репортаже с митингов, а затем и к не упомянутым в тексте, но легко вспоминающимся в связи с нацистами «скинхедам», как известно, особенно не жалующим кавказцев, а о любых оправданиях нацизма ближе к концу программы Шендерович говорит: За это надо наказывать — это не игрушки, а поскольку игрушки ассоциативно связаны с детскими шалостями, это высказывание также может быть отнесено к «детской» теме.

Если проследить за употреблением концептуальной лексемы общество, то можно заметить, что в этом тексте она обозначает тех, кто властью не обладает. Общество — это народ, население, оно предстает нерасчлененной массой, даже будучи явлено какой-то своей частью — большинством общества, 99% населения, согражданами, общественными организациями, правозащитниками, жертвами, оно безлико, даже когда его представляют отдельно взятые гражданин РФ, россиянин, простой московский обыватель. Точно так же государство — это официальная сторона (в общении с другими нациями), власть, руководство, начальство, политические деятели. Примечательно, что польский журналист говорит не о поляках, а о польских офицерах, солдатах, их женах, друзьях, женах офицеров запаса и польских высоких чиновниках и дипломатах, а также не о руководстве, а о руководителях России, предпочитая конкретную, а не абстрактную политическую ответственность в деле Катыни. Его российские собеседники употребляют абстрактные лексемы, но в некоторых случаях персонифицируют представление о руководстве: В. Рыжков говорит, что это было преступление Сталина, Берии... — расстрел военнопленных, расстрел польской элиты, В. Кара-Мурза напоминает: Ответственность советских властей за расстрел поляков сотрудниками НКВД признал в 1989 г. Михаил Горбачев. Позже Борис Ельцин возложил к памятнику жертвам Катыни венок с надписью «Простите». В разных контекстах как активные деятели упоминаются и президент Медведев, и премьер-министр Путин.

Тем не менее в тексте встречается лексема, которая в равной мере относится и к обществу, и к государству, и к противостоящим им боевикам и террористам: это многозначное

слово люди, которым называются и ‘занимающие высокое положение в обществе’ (ср.: выйти, выбиться в люди), и ‘те, кто принадлежат к одной общественной среде, характеризуются наличием общих признаков’, и ‘другие, посторонние’, и ‘живая сила, личный состав военизированных подразделений’, и ‘неопределенное действующее лицо’[319]. Возможно, это случайность, но случайность, становящаяся закономерностью в контексте еще одной темы программы: мы и другие.

Первый раз эта тема актуализируется в тексте программы, когда К. Ремчуков упоминает о том, что «и общество, и власть каким-то образом внутри себя провели грань между террористическими актами на территории РФ за пределами Кавказа и терактами на территории Кавказа». Продолжение следует в информации ведущего о «неожиданном прибытии в Дагестан» президента Медведева: «он обозначил пять основных задач борьбы с терроризмом на Кавказе», опять-таки на словах отделив Кавказ ото всей страны, находясь при этом на его территории. Как ни прискорбно, террористы тоже россияне и люди — такова импликатура этого фрагмента.

Затем тема звучит в рассуждениях Л. Радзиховского о том, что не следует отделять трагедию Катыни от ситуации, когда в СССР «были расстреляны каждый четвертый поляк, lt;...gt; каждый десятый финн, каждый пятый немец»: «То есть уничтожались представители тех наций, основное на

селение которых жило за пределами СССР, — представители этих наций считались шпионами, и их убивали».

Эту ассоциативную связь подчеркивает и то, что и уничтожение террористов и боевиков, и расстрел польских офицеров в тексте программы называются операцией, а это позволяет распространить и на катынские события понятие «зачистка».

В связи с темой Катыни звучит и мотив натурального, реального вранья, противопоставленного правде. В этот контекст встраиваются и мысли о том, фальшивой или подлинной была подпись Сталина на приказе о расстреле поляков, и ссылки на тех, для кого признание факта этого расстрела — горбачевская мистификация. Рефлекс этой темы — в той части, что касается правды и искажения фактов, — можно найти в эпизоде, касающемся ответственности за отрицание зверств нацизма: и в утверждении М. Шевченко о том, что «страна победила за счет того, что знала о его преступлениях» (ср. у В. Шендеровича о Катыни: вопрос не о сокрытии правды, а о нежелании российского общества знать эту правду, неумении настоять на этой правде, с рефлексом темы пассивности общества), и в косвенном диалоге ведущего и Г. Мирского о том, что под действие нового закона могут попасть и те, «кто занят поисками исторической правды», те, кто ведет научные споры о Холокосте. В этом пассаже появляется новый мотив — права на правду, который встраивается в тему прав гражданина: в предыдущих эпизодах речь уже шла об избирательном праве, праве на жизнь, праве на собрания, митинги, праве на передвижения, свободу слова, печати'5, в этом концептуальном ряду право на правду оказывается жирной логической точкой. Кроме того, «Катынь» А. Вайды представлена слушателю как кино, проясняющее реальную картину, а это рекурсивно отсылает к первому эпизоду программы, в котором В. Шендерович говорил о народе, который «все съел и живет дальше — ходит в кино...», и делает возможным импликатуру: народ и живет как в кино.

«Как в кино», что следует из эпизода с митингом «Стратегии-31», идет борьба с правозащитниками. Благодаря тому что корреспондент С. Губанова использует слова, создающие яркие зрительные образы, в сознании как бы прокручивается фильм: слушатели буквально «могут видеть, как сжимают в милицейское кольцо одного из лидеров коалиции “Другая Россия” Эдуарда Лимонова — вот его скручивают, заталкивают в автобус с затемненными стеклами lt;...gt; Вот тащат за руки и за ноги Романа Доброхотова...». Чуть раньше корреспондент рассказывает, что оппозиционеров «отслеживали прямо у выхода из метро lt;...gt; часть сотрудников в форме отделяла их от пассажиропотока и людей в толпе, их сжимали в кольцо на тротуаре и при приближении к Триумфальной площади хватали и арестовывали». Эта реплика ассоциируется с фрагментом первого эпизода, где говорится о том, как террористки вошли в метро[320], что обусловливает импликатуру: это — видимость действий вместо реальной борьбы с угрозой.

Тему призрачной реальности отражает и ряд выражений, связанных с масс-медиа: информационно... все... изменилось в лучшую сторону; важно, чтобы было о чем красиво рассказать... какой-то не милицейский принцип, а такой ... из шоу-бизнеса: смерть Бурятского — это

красивая новость; вот такой пиар — Катынь. Рефлекс рассуждений о шоу-бизнесе в политике можно найти в высказывании Б. Немцова: «“Наши”, я знаю, устроили пляски на гробах, рэперы у них там выступают, танцуют, песни поют — на Триумфальной площади».

Не утверждая, что такова была цель ведущего, заметим, что программа подводит слушателя к очень важной проблеме медиатизации не только политики, но и реальности. По наблюдению И. В. Анненковой, медиадискурсу присуща «риторическая гипермодальность» — «формирование у адресата единственно возможной картины мира — медиакартины» [2010: 36]. П. Б. Паршин, в свою очередь, отмечает «способность средств массовой информации lt;...gt; формировать виртуальную реальность: подавляющее число людей информацию о том, что происходит в мире и даже в их собственных странах и регионах, если не городах, получают исключительно из СМИ, живописуемый мир которых отнюдь не тождествен действительности» [2009: 25], а также обращает внимание на усиливающуюся тенденцию к предпочтению потребления легко усваиваемых «знаний высокой степени готовности и низкой степени абстрактности» [Там же: 25-26]. Анализируемая программа также предлагает слушателю «готовые» знания о мире, используя фразе- логию: не игрушки, уперлись рогом — ничего не выйдет, два раза в день даже сломанные часы показывают правильное время, фразеологизированные стандарты, обычно закладывающие в массовое сознание оценочные стереотипы [об этом см.: Клушина 2008: 129-134]: сплоченность общества перед лицом террористической угрозы, борьба с преступностью в условиях повышенной террористической угрозы, надежды на будущее, кампании массового неповиновения, поиски исторической правды и др., а также социально-типичные негативные оценки: взрывы в метро квалифицируются как злодеяние (А. Макаров), люди, посылающие и взрывающие террористок-смертниц, — как негодяи (В. Речкалов), расстрел польских офицеров в Катыни — как преступление (В. Рыжков, М. Шевченко), «нашисты» — как мрази (Б. Немцов), политики, отменяющие свои решения под давлением, — как слабаки, лузеры (Г. Мирский). Однако соотнесение их с определенной темой

отменяет автоматизм восприятия стандартных выражений, а оценочные «ярлыки», которые Н. И. Клушина метко называет «номенклатурными ориентирами языка СМИ» [2008: 141], переоцениваются самими говорящими, как, например, в высказывании М. Шевченко про Катынь: «А правду до сих пор никто не знает. lt;...gt; Мы знаем две версии: нацистскую и советскую, мы не знаем никакой третьей версии. Третья — это домыслы, — ну, домыслы в хорошем смысле, размышления журналистов, историков, публицистов и так далее». Тем самым слушателю не только разрешается, но и рекомендуется строить домыслы, т. е. размышлять. Настойчивое повторение ключевых тем и выражений довольно жестко задает направление импликатур. Вместе с тем постулируемая выводимость знаний о мире полностью соответствует требованиям жанра: аналитическая программа должна иметь свою логику и выраженную авторскую позицию, слушатель же становится ее соавтором.

Особое место в структуре информационного эфира занимает «Реплика». Это информационный жанр полемической направленности, краткий эмоциональный отклик на какое-то событие или высказывание, обращающий внимание на подоплеку случившегося, связанные с ним мотивы и особые интересы, позволяющий обнаружить скрытую суть слов, намекнуть на факты, расширяющие взгляд на событие и указывающие на другое, более масштабное [Шостак 2004]. Главной новостью в реплике выступает особое эмоциональное состояние автора как «одного из нас», как части аудитории, после того как стало известно о случившемся [Там же], что делает жанр востребованным. Вначале «Реплика» была на радио «Эхо Москвы» фирменным жанром А. Черкизова — по образованию историка, по таланту — писателя, профессионального журналиста, «сходившего во власть» (в 1992 г. Черкизов был руководителем пресс- центра временной администрации в зоне чечено-ингушского конфликта, в 1993 г. — генеральным директором Российского агентства интеллектуальной собственности) и написавшего сценарий документального фильма «Россия. XX век. Взгляд на власть» (1999 г.). После его кончины «Реплика» перешла по наследству С. Бунтману, М. Ганапольскому и А. Ореху.

С речевой точки зрения реплика — это «минимальная единица коммуникативной деятельности в диалоге, полило

ге», «высказывание одного из участников коммуникации от момента очередного вступления в разговор до смены говорящего» [Культура речи 2003: 554-555]. В своих «Репликах» А. Черкизов использовал ход, указывающий на несамостоятельность, зависимость своего первого высказывания в составе диалогического единства, либо опуская реплику-стимул, но используя указывающий на ее наличие риторический вопрос — в приводимом примере в него включены наречие так ‘именно таким образом, никак иначе’ и вводное слово что ли, в котором частица усиливает значение удивления, сомнения: «И Сталин нас вел в бой роковой», — так, что ли? Да нет, не так... (03.05.2006), либо приводя ее как инициирующую диалог: Официальный представитель Генпрокуратуры России Марина Гриднева сообщила во вторник, что «английская сторона просит оказать содействие в получении информации, необходимой для расследования». Речь идет, как вы понимаете, о расследовании смерти г-на Литвиненко. Что же такое содействие? (05.12.2006). Иногда он прибегал к имитации диалога в самом тексте: Премьер-министр Грузии Зураб Ногаидели lt;...gt; заявил lt;...gt;, что решение о запрете на импорт «Боржоми», как и вин и другой продукции, мотивировано политическими соображениями. — Вполне может быть... Но, по моему разумению, скорее всего действия г-на Онищенко вызваны соображениями экономическими (05.05.2006).

С информационной точки зрения «Реплика» А. Черкизова всегда была самодостаточна — в ней либо приводились слова ньюсмейкера, послужившие поводом для высказывания:              Когда              лидер              движения              с              Коммунисты

Петербурга» Сергей Малинкович говорит в интервью «Интерфаксу», что движение призовет население в День Победы вывесить в окнах квартир портреты Сталина, владельцев автомашин и водителей общественного транспорта — укрепить его портреты на лобовых стеклах, молодежь — надеть футболки, значки, бейсболки с портретами генералиссимуса, — то это напоминает 70-80-е годы, когда на ветровых стеклах грузовиков висели портреты Иосифа Виссарионовича (это и есть «опущенная» реплика-стимул из первого примера, перемещенная с инициальной позиции в середину тек

ста), либо указывалось на событие, послужившее поводом для комментария, часто в контексте личных обстоятельств восприятия новости: Я сидел в аэропорту «Бен-Гурион» в Тель-Авиве, курил, и тут у меня зазвонил мой мобильник. Звонил референт с «Эха», Егор, который сказал: «Вы знаете, Аню Политковскую только что убили...» (10.10.2006).

В реакции на чьи-то слова А. Черкизов часто использовал анализ семантики слова. Например, реагируя на высказывание спикера Генпрокуратуры о содействии Скотленд- Ярду в получении информации, задался вопросом: Что же такое содействие? — и использовал при ответе словарь Даля: «содействовать кому-чему, помогать, вспомоществовать, пособлять, способствовать, подвигать, поощрять, участвовать в деле, давать ход чему, заботиться по силам и средствам, не будучи главным деятелем...», делая вывод о несоответствии слов их смыслу: наши lt;...gt; будут очень серьезно мешать скотланд- ярдовцам в их работе. В другом случае, когда речь шла о приближающемся Дне Победы, он выстроил ряд однородных слов: памятник, память, помнить, чтобы заострить внимание на их многозначности, которая проявляется в высказываниях: все, погибшие во время войны, lt;...gt; все, погибшие за годы репрессий, lt;...gt; те, кто еще живет и ныне, не может жить достойно: денег нет lt;...gt; требуют нашей памяти (здесь память не только ‘воспоминание’, но и ‘способность осмысленно воспринимать’), Сталин не заслуживает ни малейшей памяти сверх lt;...gt; памятника за Мавзолеем (здесь память ‘поминовение, напоминание’, памятник ‘надгробие’, а не ‘яркое напоминание о делах’). В этой «Реплике» есть и другой прием работы со словом: в реанимации культа Сталина журналисту видится «тоска по насильнику», «ностальгия по силе» — слово ностальгия становится анаграмматической номинацией общественно- политического «мазохизма» благодаря звуковому повтору.

Иногда А. Черкизов показывал, ссылаясь на документ, как слова одного и того же лица противоречат друг другу: Еще несколько дней назад Геннадий Онищенко заявлял, что, в отличие от виноделов, производители минеральной воды конструктивно и плодотворно сотрудничают с Федеральной службой по надзору в сфере защиты прав

потребителей lt;...gt; Но не прошло и нескольких дней, как в четверг г-н Онищенко lt;...gt; издал бумажку, на которой написано, что ввоз «Боржоми» в Россию полностью запрещен. В том же тексте использован и прием понижения статуса события, послужившего отправной точкой для комментария, за сообщением о запрете ввоза «Боржоми» (событие) следует отсылка к другому, его объясняющему: Березовский решил продать большую часть своего бизнеса в России Бадри Патаркацишвили (главное событие/ причина события). В авторском комментарии прослеживается их связь: нанося ущерб одному из активов — экспортеру Georgian Glass amp; Mineral Water, 60% экспорта которого приходится на Россию, Патаркацишвили вынуждают продать главный, ИД «Коммерсантъ», по сходной цене.

Противопоставление — излюбленный прием А. Черкизова. В «Реплике» о Дне Победы он противопоставил воевавших и главковерха, выходя на уровень обобщения: У победы было, на мой взгляд, два лица. Лицо первое — лицо народа, который защитил свою страну, своих близких, своих друзей и отплатил за их гибель. Лицо второе — лицо системы, которая в те годы существовала в стране. Она была не менее отвратительна, чем система Германии lt;...gt; По моему разумению, День Победы — день памяти и день благодарности тем, кто воевал. Но и день суровых и серьезных размышлений о зле, которое несла в себе сталинская система. В «Реплике»

об              А. Политковской частных противопоставлений больше: Я-то lt;...gt; знал, что она живет на Долгоруковской lt;...gt;; выяснилось, что на Лесной она квартиру снимала lt;...gt; Я, стало быть, путался; киллеры, те почти никогда не путаются; Путин, а Аню убили как раз в его день рождения, по телефону с Бушем-младшим свое несогласие с убийством высказал: с нами по этому поводу говорить почему-то не счел нужным lt;...gt; Аня разговаривала всегда с самыми обыкновенными людьми, они «работают» на создание оппозиций добро vs. зло, человек vs. государство («государство — отдельно; человек вообще, а журналист — в частности — тоже отдельно; куда как отдельнее»). Есть и скрытое противопоставление независимой и официальной журналистики: Почему-то па

нихида lt;...gt; прошла в ритуальном зале Троекуровского кладбища; почему-то в Центральном доме журналиста Ане места не досталось... lt;...gt; Ни одного первого человека от официальных органов власти... А также резко-оценочное противопоставление отношения к журналистам «бывших» и «нынешних»: по миру кататься куда приятнее, чем на похороны ходить lt;...gt; за забором на Краснопресненской набережной lt;...gt; сидеть куда приятнее, чем стоять на Рябиновой улице. lt;...gt; только Борис Николаевич мог приехать в Останкино, когда был убит Влад Листьев, определяя по нему «знак качества нынешней власти».

Способы выражения оценки используются разные. В приведенном примере налицо переосмысление фразеоло- гизированного публицистического стандарта: знак качества, соотносимый с идеологемой советского времени, привносит оттенок ‘невысокое качество’ (как мы помним, качеством советская продукция, даже имевшая такое клеймо, не обладала), а будучи дефразеологизирован, обретает открытую семантическую структуру, валентность знак заполняется оценочной сленговой номинацией шкеты ‘мальчики, худосочные подростки’, противопоставляющей нынешних руководителей политическим тяжеловесам. Иногда употребляются социально-типичные оценочные слова, нередко входящие в коллокации: Он (Сталин. — О.С.) если чего и заслуживает, то исторического суда — за все преступления, которые он совершил против народа, тем самым реализуется стратегия называть вещи их именами. Могут высказываться и прямые оценки с помощью характеризующих номинаций: г-н Чайка излишне говорлив, а в некоторых случаях оценочное слово опускается, но имплицитная оценка распространяется на нейтральное в норме выражение, например, когда сотрудники прокуратуры именуются наши генпроку- рорские. А. Черкизов — автор множества ярких оценочных номинаций-ярлыков, таких, как, например, санэсэсовец (авторское характеризующее название должности главного санитарного врача России Г. Онищенко).

В отличие от «Реплик» А. Черкизова, в аналогичном жанре С. Бунтман, М. Ганапольский, А. Орехъ практически не используют указаний на отправную точку диалога. Это объясняется изменившимися условиями выхода рубри

ки в эфир: как правило, ей отводится роль авторского комментария события или высказывания ньюсмейкера, о котором только что шла речь в информационной программе. Это классические синсематичные реплики в диалоге с ведущим и только через это посредство — с самими ньюсмейкерами. Информационный повод, обращаясь к такой «Реплике» как самостоятельному тексту, можно только угадать по ключевым словам: Честно говоря, я мало сомневался, что при любой украинской власти Черноморский флот останется в Севастополе. lt;...gt; И Дума, и Рада ратифицировали договор. lt;...gt; Как не понять, что двадцатипятилетнее продление lt;...gt; укрепляет независимость и целостность Украины! (С. Бунтман о ратификации соглашения по Черноморскому флоту. — 27.04.2010); «8,5 тысяч военнослужащих, 200 танков, 450 бронемашин и 250 артиллерийских орудий» lt;...gt; размах учений соответствует советскому времени lt;...gt; В Грузии очень боятся русских бомбардировок. Особенно мамы, у которых маленькие дети» (М. Ганапольский о начале стратегических учений «Кавказ-2009», которые в Тбилиси назвали «провокацией». — 29.06.2009); Ну так и что же? Когда нам уже начинать с опаской поглядывать на звезды ясными летними вечерами, ожидая подлого удара от некоего полушаттла под названием Х-37В? (А. Орехъ о запуске американского беспилотного космического аппарата, способного находиться на орбите до 270 суток. — 23.04.2010). Сообщения о событиях публикуются на сайте радиостанции — в качестве подводки- эпиграфа к «Реплике». Но вместе с тем она представляет собой законченный текст, основные смыслы которого могут быть восстановлены имманентно.

Новым является то, что «Реплики» с недавних пор имеют заголовки (поскольку предназначены для интернет- публикации). Заголовок может указывать на основной вопрос, волнующий журналиста: «Слово сказано. Услышат ли?» (М. Ганапольский о словах президента Медведева: «30 октября — это День памяти о миллионах искалеченных судеб», заголовок соотносится с заключением «Реплики»: Я не думаю, что своим обращением президент Медведев добавил себе народной популярности. Но лично я его слова услышал, а ассоциативно — и с Вначале

было Слово, ср.: Но в политике, особенно российской, все начинается со слов. И часто эти слова разворачивают в новом направлении всю страну)’, или же отсылать к предмету речи: «Молчаливый террор» (А. Орехъ о законопроекте депутата Шлегеля о запрете на воспроизведение в СМИ заявлений террористов; этот заголовок также образует с заключением заглавно-финальный комплекс: А поскольку у депутата Шлегеля вряд ли есть что ответить на эти вопросы, то, конечно, лучше все запретить и строго наказывать болтунов и паникеров, и выступает в характеризующей функции по отношению к предмету речи); «Особый Михалков» (М. Ганапольский о личности и творчестве Н. Михалкова в связи с премьерой фильма, заголовок обыгрывает конструкцию метонимического переноса «от автора к произведениям», что находит поддержку и в тексте: в России правило — личность художника от его творчества неотделимы), ср.: «Катынь: кино и жизнь» (А. Орехъ); заголовок может также указывать на жанр: «Комменты к высочайшему блогу» (С. Бунтман о президентском видеопосте ко Дню Победы) В заголовках часто обыгрываются прецедентные тексты: «Братья по крови» (М. Ганапольский — о поляках, погибших в Катыни); «Тёма, гоу хоум/» (А. Орехъ — о мальчике, возвращенном приемными родителями-янтш), «Их космические корабли будут бороздить просторы Большого театра» (он же — о достижениях американской космической индустрии; здесь важна ассоциация и с просторами Родины, и с бессмертной строчкой Ю. Визбора: в области балета мы впереди планеты всей)', «Договор. Буйная Рада и мертвая Дума» (С. Бунтман играет с фразеологи- зированными выражениями бурная радость и мертвые души), «Странная история доктора Ельцина и мистера Путина» (он же в день 10-летия досрочной отставки первого президента России с помощью отсылки к прецедентному тексту определяет who is who и заключает: Путин вырос из Ельцина, как мистер Хайд из доктора Джекила. Вырос, стал силен и заполнил собой всю лабораторию. Что оставалось доктору, как не попросить мистера, чтобы он эту лабораторию берег?). В некоторых случаях заголовок характеризует как событие, к которому относится реплика, так и некое событие-эталон, вводимое заголовком в поле интер

претации. Так, М. Ганапольский, озаглавив свой текст «Герой ботинка», явно имеет в виду не только иранского журналиста, метнувшего ботинок в президента Буша-младшего, но и Н. Хрущева, грозившего Америке, стуча ботинком по трибуне ООН, отмечая преемственность «подвига» и делая вывод: образное, с намеком, кидание ботинка производит впечатление на lt;...gt; глупцов.

Интересно, что иногда заголовки перекликаются друг с другом. Например, ответом на «Черкизовский рынок» А. Ореха становится «Черкизонский балет» С. Бунтмана, о втором действии драматической истории закрытия рынка. Если учесть, что вспоминающийся сразу по ассоциации Мерлезонский балет был в 16-ти действиях, второй заголовок указывает и на то, что это — история длинная, с продолжением. Заголовки могут «рифмоваться» (правда, без особого смысла, здесь речь скорее об эксплуатации приема) и у одного автора, ср.: «Принуждение к войне» — об учениях «Кавказ-2009», и «Принуждение к правосудию» — о реакции США на смерть в СИЗО В. Трифоновой и С. Магнитского у М. Ганапольского (лишь в первом случае ассоциация с принуждением Грузии к миру в 2008 г. вносит дополнительные оттенки смысла, во втором случае обыгрывание термина международного права — не более чем игра слов), и у нескольких, ср.: «Помиловать нельзя казнить» (М. Ганапольский о наказании водителя такси, перевозившего ребенка без детского кресла, что привело к сотрясению мозга девочки во время аварии) и «Казнить нельзя. Помиловать» (А. Орехъ о моратории на смертную казнь и после введения института суда присяжных).

Отметим также, что в «Репликах» нередки элементы сатиры.

Востребованность сатирических жанров публицистики, с точки зрения А. Н. Тепляшиной, объясняется тем, что для развития демократического общества необходима критика, а эти жанры предлагают адресату особую эмоциональную критику существующих «положений дел», пробуждая у него чувство превосходства над «злом», но не просто «смешат», а требуют сознательно-активного восприятия, поскольку комическое всегда обращено к разуму [Тепляшина 2000]. Из этого следует, что сатирический жанр обладает огромным потенциалом воздействия на аудиторию. Тем не менее на радио он не так широ

ко представлен, исключение составляет сетка «Эха Москвы», где политической сатиры довольно много: не считая отдельных «Реплик», это «Табель о рангах» А. Ореха (выходит с 1997 г.) и «Радиодетали» А. Ореха и Н. Александрова (с 2001 г.), а до недавнего времени и «Плавленый сырок» В. Шендеровича (с 2003 г., последний выпуск — 28.06.2008)[321].

«Табель о рангах» сознательно акцентирует свою связь с жанром «печатного» фельетона в самом оформлении программы, в начале звучит: «Табель о рангах. В правом верхнем углу — имя автора: Антон Орехъ (последняя буква — твердый знак)», в «подкладке» — наложенный на музыку стук печатной машинки и звук перевода каретки. Далее «кавычки открываются», сигнализируя начало прямой, т. е. выражающей личное мнение, без обиняков, речи и «закрываются» в конце программы, перед тем как будет поставлена точка-джиитл. Джинглами, вводящими знаки препинания и отмечающими абзацы и красные строки, членится текст фельетона. Коммуникативное намерение изменить эмоциональное состояние аудитории [Тепляшина 2000] также эксплицируется джинглами, отражающими состояние автора: раскидывая мозгами, задумчиво, изумленно, рисующими его образ: глядя в даль, но одновременно дающими и прагматические подсказки адресату: иносказательно, проводя параллели, иронично, ставя вопрос ребром, нагнетая страсти,

не веря своим ушам, козырно, с напором, подводя итог и т. п.; тем самым речь автора и восприятие ее аудиторией приводятся к одному эмоционально-ментальному знаменателю, а в тексте расставляются нужные смысловые акценты. Иногда даже трудно сказать, к кому или чему именно относится ремарка — к автору, к состоянию тех, о ком он повествует, или к слушателю, которому предлагается «сделать то же самое»: До создания нормально действующей армии еще очень далеко, но Сердюков наступил lt;...gt; толстомордым лампас- никам на хвост, и они бесятся [джингл: «Бешено вращая глазами»\ (24.10.2010). Практически каждая ремарка имеет подтекст: например, глядя в даль может означать и оценку перспектив того, о чем идет речь, становясь знаком прогноза, а не только обозначением взгляда, устремленного к горизонту, а это помогает слушателю уловить и имплицитную информацию, зашифрованную в сообщении.

Этому же служит и композиция. По законам жанра [Тепляшина 2000], в качестве основы берутся факты реальные, но «пересозданные», обыгранные, представленные в цепи авторских ассоциаций. Кажущаяся нелепость сопоставлений и создает комический эффект. Так, в «Табели» от 31.10.2010 сопоставляются два события недели: «главное» — смерть осьминога-предсказателя Пауля, сделавшего чемпионат мира по футболу-2010 главным публичным событием на планете, и «второстепенное» — опубликование «манифеста» Н. Михалкова, ставящего во главу угла православие, самодержавие, народ. Параллели подчеркиваются лексикосемантическими повторами. С точки зрения «циничных людей» (ср. цинизм ‘грубая откровенность’), Пауль — «вещающая» от чужого имени инфузория, вокруг которой подняли шум, с точки зрения автора — это умный говорящий зверь, обладатель особого таланта, который умер от тоски по любимой работе — ему запретили делать прогнозы (подразумевается, что он больше не занимался своим делом), но умер великим и непобежденным. Михалков, «человек, снимавший великие фильмы», в тексте тоже предстает «говорящим с чужих слов» — пишущим буриме ‘стихи на заданную рифму’ (т. е. занимающимся не своим делом), смысл которых: не надо напрягать мозг, главное — четко выполнять то, что скажут умные люди (с учетом того, что не

напрягающих мозг людей называют инфузориями или одноклеточными, и факта некоторого сходства генома инфузории и человека, параллель прослеживается легко); в подтексте угадывается, что по крайней мере для автора он «умер». Сопоставляются и факты: предполагается, что Михалков лишь подписал продиктованный «сверху» ответ на статью президента Медведева «Россия, вперед!», как в свое время подписала статью Лигачева коммунист Н. Андреева, заявив: «Не могу поступаться принципами». Если особая трогательность первого эпизода состоит в том, что Пауль умер, не умаляя своего достоинства и славы, то во втором эпизоде особо трогательно выглядит как раз мелочная беспринципность «великого» режиссера: строительство им гостиницы на месте снесенных исторических зданий и поборы, которые собирает с «пустых болванок» фильмов возглавляемая им пра- вообладательная организация. Такая тесная связь по ассоциации заставляет предицировать смыслы, заложенные в первом «абзаце» фельетона, второй его части, тем более что автор прямо заявляет: Пауль — прекрасный символический зверь.

«Радиодетали» пародируют информационно-аналитические программы — как их форму, так и содержание. Новости, представленные в тексте, кажутся придуманными — настолько они «дурацкие»[322]. По жанру это тоже программа- фельетон, цель которой — разрушить автоматизм восприятия, показать абсурдность и общественно-политической, и медийной картин мира. В. Шендерович, профессиональный писатель-сатирик[323], в своем «Плавленом сырке» под

нимается от фельетона до памфлета, признаками которого А. Н. Тепляшина называет выявление логической связи между фактами, саркастическое обличение, содержащее в своей основе инвективу [Тепляшина 2000]. Иронический «фокус» предлагает читателю «ключ» к тексту.

Кроме того, сатирический оттенок позволяет воспринимать сказанное как развлекательную информацию, а это, при установке информационного общества на «гедонизм» [Паршин 2009: 23], обусловливает успех выбранной коммуникативной стратегии «инфотейнмента» («информируя, развлекай»).

Впрочем, эта стратегия может применяться и в «серьезных» информационных жанрах. «Сегодня практически все газеты подают новости в режиме “инфотейнмент”, то есть разыгрывания новости, — пишет Л. Васильева. — Например, приземление самолета, не сумевшего выпустить шасси. Есть новость: при приземлении самолет чуть не попал в катастрофу. Новость сопровождается фотографией самолета, комментариями психологов по поводу того, как и что переживают пассажиры в подобной ситуации, специалистов-авиатехников, почему самолет не сумел выпустить шасси, специалистов МЧС, какие действия необходимо предпринимать в таких случаях, графиком маршрута, статистикой подобных посадок и т. д.» [Васильева 2008: 66]. А Б. Н. Лозовский уточняет: «Следуя этому способу подачи материала, журналист находит и приводит в материалах на любые, в первую очередь “серьезные” темы, — занимательные детали и сюжеты» [Лозовский 2004: 116]. Ведущим жанром, использующим эту стратегию в политической коммуникации, является ток-шоу, которое определяется так: «Классическое ток-шоу представляет собой треугольник: ведущий — приглашенные собеседники (эксперты) — зритель в студии... Ток-шоу соединяет приемы журналистики и сценические приемы. И каждый из участников ток-шоу, какова бы ни была его служебная функция внутри программы, одновременно является персонажем с заданной ему авторами ток-шоу ролью» [Кузнецов 1998: 59].

На радио «Эхо Москвы» это ток-шоу «Клинч», в котором сталкиваются две точки зрения — полемизируют друг с другом либо политики-эксперты, либо журналисты, ведущему отводится роль модератора. В роли «зрителя» выступает слушатель, который в данном случае не присутствует в студии, но подра

зумевается как активный участник дебатов: задача жанра ток- шоу — активизировать восприятие содержания, заключенного в передаче с помощью формы диспута [Вартанов 2003: 26].

Рассмотрим текст ток-шоу, вышедшего в эфир после взрывов в московском метро в марте 2010 года (30.03.2010). Тема: Нынешняя власть намерена реально бороться с терроризмом или только «закручивать гайки»? — уже задает два полюса дискуссии; отстаивать соответствующие им точки зрения будут политик Б. Немцов и политолог С. Марков. Каждый из них подчеркивает, что излагает личную точку зрения и готов ее доказать формой «Я считаю». Б. Немцов обращается к слушателям напрямую, используя вопросно-ответную форму речи, конкретен, подчеркивает очевидность фактов и причинно-следственных связей: «Я считаю, lt;...gt; бюджет спецслужб за годы правления Путина и Медведева вырос в 14 раз lt;...gt;. Притом что штат этих сотрудников раздут, они со своими обязанностями не справляются, и это очевидно. lt;...gt; В 2009 г. число терактов в стране увеличилось на 50% по сравнению с 2008 г., а в 2010 г. случился кошмар буквально вчера. Почему это случилось? Я считаю, что это связано с провальной политикой Путина на Кавказе. В чем суть политики? lt;...gt; я вам деньги, — Кадырову, например, — а вы мне взамен лояльность и сами с чеченцами разбирайтесь». Оппонент, С. Марков, предпочитает абстрактную лексику и власть, в отличие от Немцова, не персонифицирует (исключение составляют высказывания об успехах власти — война в Чечне, по его словам, была выиграна благодаря Путину): «Ну, конечно, нынешняя власть способна обеспечить безопасность и обеспечит», в качестве мер постулируются экономическое возрождение Кавказа, борьба с коррупцией, заполнение идеологического вакуума, который образовался после распада Союза, борьба за молодежь Кавказа. Конкретные выражения апеллируют к воображению слушателя, заостряя его внимание, абстрактные не позволяют отчетливо представить себе то, что стоит за словами. Поэтому то, что оба собеседника называют чеченскую кампанию войной, а не спецоперацией, восстановлением конституционного порядка или борьбой с сепаратизмом, повышает убеждающую силу их высказываний, однако случаются и

коммуникативные провалы. Например, Б. Немцов говорит о чеченцах, не разделяя их на мирное население и боевиков и нарушая тем самым принципы политкорректности, в то время как С. Марков — о бандитах, террористах, чеченских сепаратистах, радикальных исламских фундаменталистах, что делает его представление о противнике более конкретным, а значит, осмысленным. Вместе с тем Б. Немцов использует так называемые «нечестные аргументы», скрывая свою точку зрения ссылкой на А. Закаева, который сказал, что мечта lt;...gt; сбылась: Кадыров создал абсолютно независимую страну, которая живет по законам шариата, в которой не действуют русские правила, и основывая на ней свой вывод: когда нам говорят, что сепаратизм побежден — это либо попытка ввести людей в заблуждение, либо глубокое непонимание, о чем идет речь, а также используя выражение де-факто как синоним слова факт: де-факто Чечня, а сейчас уже Ингушетия и, возможно, Дагестан — они уже не входят в общее конституционное пространство РФ... Внимательный слушатель способен разгадать эту уловку и решить, что политик «ловчит», как это делает в эфире ведущий: «Борис, не преувеличивайте».

В другой раз в «Клинче» сошлись два журналиста — С. Бунтман и М. Шевченко, тема их диспута — «Катынь: доказанное преступление советского режима». Первому была отведена роль сомневающегося слушателя, второй «предъявлял» ему доказательства. Такое распределение ролей имплицировано самой формулировкой темы: фактически за ней стоит пропозиция, делающая преступление советского режима доказанным фактом. Это пример того, как порой в ток-шоу при внешней форме свободной дискуссии аудитории втолковывается какая-нибудь одна-единственная, строго ограниченная в своих параметрах позиция [Вартанов 2003: 26]. Кроме того, в этом случае медиадискурс не только превалирует над политическим, но и фактически является единственной формой речи, жанр этого ток-шоу — журналистское расследование.

Ток-шоу «Народ против» на «Эхе» уже включает третье действующее лицо — коллективного слушателя, полномочные представители которого находятся в студии и могут вмешиваться в дискуссию: это члены Клуба привилегированных слушателей. В программе от 07.04.2010 тема «СМИ долж

ны быть независимы в освещении терактов» фактически отражала мнение А. Минкина (ср.: О. Бычкова: Для начала хочу вас спросить — где должна быть граница независимости СМИ, когда они берутся освещать такие трагические события? — А. Минкин: Ее нет железно проведенной, она подвижна...). Используя стратегию убеждения, журналист использует образные выражения с целью конкретизации общих представлений, содержащихся в вопросах слушателей: «А. Минкин: Скажите прямо — если происходит один взрыв в метро, второй, — надо сказать людям: ребята, посидите немножко дома, не суйтесь туда? — А. Григорян: Я считаю, что надо сказать. Но это разовый случай, а стратегически надо решать эти вопросы lt;...gt; — А. Минкин: Стратегически надо победить дизентерию, а конкретно — надо вымыть руки перед едой. А потом, когда-нибудь, мы победим дизентерию в мировом масштабе. lt;...gt; Давайте вначале сделаем то, что я сказал: добьемся, чтобы наши вооруженные силы, военные склады не продавали оружие врагу — давайте вот так стратегически помоем руки». При этом даже шутка используется как аргумент, в данном случае — как доказательство не «официальной» позиции журналиста: «Александр Дмитриевич... — А. Минкин: Я — Викторович. Я пишу письма президенту, но... — О. Бычкова: То есть это не значит, что президент Минкина усыновил».

В обоих рассмотренных случаях, вне зависимости от жанровых особенностей ток-шоу, преобладает информационный, а не развлекательный дискурс. Их различие Н.И. Клушина видит так: «Интенциональность публицистического текста обусловлена обязательным наличием в нем идеологемы lt;...gt;. В информационном тексте идеологема не выражена, но она вычитывается из всего информационного контента, т. е. является не текстовой, а дискурсивной доминантой. Развлекательный дискурс принципиально не идеологичен» [Клушина 2010: 45]. При современной потребности информационного общества в «легко усваиваемом» и пренебрежении «всем тем, что требует напряжения, душевного и физического дискомфорта» [Паршин 2009: 23], развлекательный дискурс оказывается более востребованным, и многие СМИ повышают его долю в эфире с целью повышения рейтин

гов. Этот процесс уже получил название «таблоидизации» [Паршин 2009: 24; Holly 2008], которая затронула и политический дискурс.

В качестве примера приведем отрывок из ток-шоу «Танцы с волками» радио «Маяк», в котором обсуждалась «горячая» новость — дело о червяке в тарелке губернатора Тверской области Дмитрия Зеленина. В «сухом остатке» С. Минаева и И. Ружейникова с журналистом и депутатом А. Хинштейном — гротескное представление международного престижа России в (нано)червяках и чиновников в образе червяков, вылезающих изо всех дыр. Все остальное — просто «прикольно». Но сам текст интервью показывает, что гость чувствует себя немного не в своей тарелке, ощущая диссонанс развлекательности и обсуждаемых политических проблем. А. Хинштейн все время повторяет: Если мы говорим серьезно (вот сейчас отойдем от шуток наших)... Если опять же серьезно... Вот по-серьезному? — пока не замечает: У нас с вами такой интересный вообще разговор, он по синусоиде идет. Мы от каких-то серьезных тем моментально переходим к веселью и наоборот. Кроме того, «прикольность» может вполне раздражать слушателя, вынужденного вылавливать из эфира информацию по крупицам, например, силясь понять, о ком же идет речь: У нас кто посол на Украине, я извиняюсь? Как фамилия? lt;...gt; Да есть такой парень. Не любим мы его; кого журналисты имели в виду, выясняется спустя очень долгое время, когда А. Хинштейн наконец произносит: Зурабов, которого мы с вами только что обсуждали. Вряд ли стратегию развлечения аудитории можно признать успешной для политической коммуникации: «Редукция серьезной информации, ее дискретность, бессвязность мешают осмыслению lt;...gt; того, что происходит в мире» [Клушина 2010: 49].

Между тем осмысление адресатом в определенных параметрах того, что происходит, изменение его «картины мира» в интересах говорящего (в том числе и «говорящего» с помощью журналиста, транслирующего различные мнения по поводу происходящего) является главной целью политической коммуникации. Языковая картина политического мира представляет собой сложное объединение ментальных единиц (концептов, концептуальных векторов, полей, фрей

мов, сценариев), относящихся к политическому дискурсу [Чудинов 2003]. Анализ приведенного материала показывает, что качественный политический текст, вне зависимости от его жанровой принадлежности, обладает жестко выстроенной структурой сигналов появления таких единиц, и в этом он сближается с текстом художественным. Постоянно повторяющиеся, указывающие на один и тот же референт или концепт или ассоциативно связанные тематические выражения, во-первых, активизируют психофизические доминанты слушателя, стимулирующие центры внимания и понимания, во-вторых, удерживая тем самым у радиоприемника, переориентируют его на восприятие эмоциональносмысловых текстовых доминант. Наличие таких доминантных центров облегчает возможность формирования суждений на основе сказанного, импликатур дискурса, по Г. П. Грайсу [Грайс 1985]. В теории Г. П. Грайса конвенциональные импликатуры определяются значением использованных слов, поэтому возрастает роль социально-типичных оценочных номинаций, крылатых слов и выражений, фразеологизмов и фразеологизированных публицистических стандартов, прецедентных феноменов, привлекаемых в поле интерпретации и составляющих «знание о мире», общее для говорящего и его адресата. Образуя макропропозиции с элементами текста, они обозначают направление импликатур, в той же функции используются и ключевые тематические выражения и образные средства текста, поскольку образ, по замечанию Н. И. Лауфер, представляет собой довербальное высказывание и является постоянным «сказуемым», выделяющим переменные «подлежащие» — манифестации концепта в той или иной картине мира [Лауфер 1990: 105-108]. Таким образом, в качестве смыслообразующего фактора используется то, что составляет основу поддержания контакта в коммуникации на радио, которое тем самым восполняет созданные «помехами» в эфире коммуникативные лакуны. А поскольку контроль над темой, как считает Е. И. Шейгал [2001], следует рассматривать как проявление власти, можно интерпретировать этот факт как проявление властности как со стороны журналистов, так и поддерживающих предложенные топики «внимательно слушающих» представителей общества.