Сократ (469—399 гг. до н. э.) — одна из интереснейших и популярнейших фигур в духовной истории человечества. Вот уже два с половиной тысячелетия его имя окружено легендарной славой. Как «демиурга философии», воплощение «образа мудреца» и в то же время «ясного и светлого», «общительного человека» характеризовал Сократа К. Маркс ". Сократ был коренным афинянином. Он родился в месяце Фаргелион (май—июнь), в год архоита Апсефио- на (469 г. до н. э.) в семье каменотеса Софрониска и повитухи Фенареты. По аналогии с ремеслом матери Сократ назвал майевтикой (повивальным искусством) свой метод диалогического философствования, цель которого он видел в содействии собеседнику «родить» свою истину, если таковая у него есть. Огромное влияние на сократовское обращение к человеческой проблематике и его поворот от натурфилософии к моральной философии оказало его ознакомление в молодости с призывной надписью на Дельфийском храме Аполлона — «Познай самого себя». Все свое дальнейшее занятие философией Сократ — в свете этого изречения — считал служением дельфийскому богу Аполлону. И знаменательно, что пророчица Дельфийского храма признала Сократа мудрейшим из эллинов. Из дошедших до нас скудных биографических сведений о Сократе известно, что он в качестве афинского гоплита (тяжеловооруженного пехотинца) участвовал в трех сражениях— под Потидеей (в 432 г. до н. э.), при Делии (424 г. до н. э.) и Амфиполе (422 г. до н. э.). Во всех этих боевых эпизодах (накануне и в ходе Пелопоннесской войны) он, по свидетельству очевидцев, проявил себя в качестве стойкого и мужественного воина 61. «Даймоний» Сократа (внутренний «божественный» голос), по его словам, запрещал ему заниматься активной политической деятельностью. Это, однако, не означало какой-то индифферентности его к делам полиса и обязанностям гражданина. Вся жизнь Сократа прошла в беседах на философские, моральные и политические темы. И хотя он не выступал публично на народных собраниях, а вел лишь частные беседы, но в этих беседах активно, обстоятельно и заинтересованно обсуждались все основные стороны государственной жизни, проблемы политики, права, справедливости, гражданских обязанностей, критически рассматривались недостатки афинской политики, предлагались пути ее совершенствования и т. д. Волею жребия Сократ все же однажды (в 406 г. до н. э.) был членом афинского Совета (буле). В это время рассматривалось нашумевшее дело афинских стратегов, которые в конце концов были все вместе огульно и с нарушением законной процедуры приговорены к смерти одним поднятием рук на народном собрании. Сократ оказался единственным членом Совета, который последовательно и до конца выступал за соблюдение законности при разборе названного дела. Примечательно, что вскоре после казни стратегов афиняне раскаялись в содеянном н привлекли к ответствен ности их рьяных обвинителей, которые ввели демос в заблуждение. Большое гражданское мужество проявил Сократ и во время тиранического «Правления Тридцати» во главе с Критием. Правители запретили ему вести свои беседы и приказали участвовать в арестах неугодных им лиц. Сократ открыто высмеял поведение новоявленных правителей, отказался от выполнения их приказов и оказывал посильное содействие несправедливо преследуемым гражданам. Сократ был принципиальным противником введенного софистами новшества — взимать плату за обучение. Сам он за свои беседы денег не брал, хотя материальное положение его семьи (от брака с Ксантиппой у него было три несовершеннолетних сына) было крайне бедным, если не сказать нищенским. Софист Антифонт, стремясь уязвить Сократа, как-то заметил ему: «Ты живешь так, что подобным образом не стал бы жить ни один раб у своего господина; пищу и питье ты употребляешь бедные, а одежду носишь не только бедную, но одну и ту же и летом и зимой; всегда ты без обуви и без хитона» (Ксенофонт, Воспоминания о Сократе, I, VII, 2). В 399 г. до н. э. видные деятели вернувшейся к власти демократии выдвигают против него обвинение, которое, по Диогену Лаэртскому (И, 40), звучало так: «Сократ повинен в отрицании богов, признанных городом, и во введении новых божественных существ; повинен он и в совращении молодежи. Предлагается смертная казнь». Афинский суд присяжных (гелиея), состоявший нз 501 члена, перевесом в 80 голосов приговорил его к смерти. Оставаясь верным законам полиса и принципу «не отвечать несправедливостью на несправедливость», Сократ отказался от подготовленного его друзьями побега из тюрьмы и в назначенное время выпил положенную чашу растертой ядовитой цикуты (болиголова). Сократ ничего не писал, но его устными беседами, известными нам по произведениям Платоиа, Ксенофонта и Аристотеля, были заложены основы моральной философии, существенная часть которой — суждения о праве, политике, государстве. Отвергнув нравственный и гносеологический релятивизм и субъективизм софистов, их апелляции к освобож денной от этических начал силе, Сократ занимался поисками рационального, логически-понятийного обоснования объективной природы нравственности, моральной политики и права. Этика в понимании Сократа политична, политика этична. Высшей и наиболее важной добродетелью (арете) является добродетель политическая, к которой Сократ относил искусство управления полисными делами. При помощи именно этого искусства люди делаются хорошими политиками, начальниками, домоправителями и вообще полезными для себя и других гражданами государства. Причем эта высшая добродетель, именуемая Сократом царской, одинакова значима и в частной, и в публичной жизни человека: в обоих случаях речь идет об одном и том же — управлении соответствующими делами (полисными или домашними) на основе знания. Умение хорошего хозяина, управителя дома, сходно с умением хорошего начальника, и первый легко может заняться делами второго. «Потому ты не смотри с таким пренебрежением на хозяина,— говорит Сократ некоему Никомахиду.— Забота о собственном только количественно разнится от заботы об общественном; в других отношениях она совершенно одинакова» (Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», III, IV, 11). Афины, отмечал Сократ, состоят из более чем десяти тысяч домов; и не умея устроить один дом, как можно браться за десять тысяч. При наличии соответствующего знания предмета и умения обращаться с людьми человек будет хорошим начальником, независимо от того, будет ли он заведовать домом, войском или государством. Сократовское указание на такое родство и принципиальное единство внешне различных по своему характеру и сфере проявления добродетелей не означало, однако, игнорирования им специфического умения и знания, необходимого для домоправителя, стратега, кормчего или политика. Напротив, Сократ признавал подобную специфику знаний и умений внутри единой добродетели. Но ему было не менее важно указать на то, что при всей своей специфике эти знания и умения — части единой добродетели и их не следует смешивать с занятиями ремесленника, плотника, сапожника, медика, флейтиста и т. п., поскольку навыки и мас терство последних вообще не относится к сфере добродетели. Политическая добродетель, как и добродетель в целом, есть знание. «Он утверждал,— пишет о Сократе Ксенофонт («Воспоминания о Сократе», III, IX, 5),— что справедливость и всякая другая добродетель состоит в знании, и что справедливое и все то, что совершается посредством добродетели, есть нравственно-прекрасное; что, таким образом, знающие нравственно-прекрасное не предпочтут ему ничего иного, а незнающие не произведут его; если же захотят произвести, то впадут в ошибки. Если же справедливое и все нравственно-прекрасное совершается посредством добродетели, то, очевидно, справедливость и всякая другая добродетель есть знание». Этот основной принцип сократовской этики решающим образом сказывается и на его политико-правовых взглядах. Сократовская этическая трактовка проблематики государства, права, политики свидетельствует об отсутствии в его моральной философии теоретического различения сфер этики и политики. Заметим, кстати, что этого нет и у Платона. Последовательная дифференциация этих сфер, отсутствующая даже у Аристотеля, предполагает довольно развитые практически-политические отношения и выражающие их теоретические представления. Политическая этика Сократа представляла собой своеобразный итог предшествующего развития древнегреческой политической мысли и вместе с тем послужила исходным пунктом ее дальнейшего движения к таким вершинам, как политическая философия Платона и политическая наука Аристотеля. Для Сократа, как и для его предшественников, нравственный смысл полиса и его установлений, политическая добродетель в целом восходят к мифическим богам как своему первоистоку и предопределяющему началу. Но мифологическая первооснова полиса и законов претерпевает в его трактовке такую же логико-понятийную рационализацию, как и в учении о добродетели вообще. Поэтому в целом можно сказать, что воспринятые им положения предшествующей мысли — например, о божественной природе полисных порядков (гомеровская и гесиодовская мифология), об устроении полисной жизни в соответствии с требованиями философского разума (Пифагор), о роли закона (мудрецы, Г ераклит), о разумности правления луч- 1иих, об обучении граждан политической добродетели (Протагор и некоторые другие софисты) и т. п.— используются и развиваются Сократом в рационалистической перспективе его собственных философских представлений. Обсуждение нравственной, политико-правовой проблематики он поднимает на уровень логических дефиниций и понятий, закладывая тем самым начала собственно теоретического исследования в данной области. В этом плане Платон и Аристотель — прямые продолжатели логикофилософских и политико-теоретических достижений Сократа ". Сократовское философское обоснование объективной природы полисной добродетели и полисных порядков, нравственности политики и права критически противостояло и распространенным традиционно-мифологическим представлениям о полисе, и воззрениям софистов, их нравственному и гносеологическому релятивизму и субъективизму, характерным для некоторых из них апелляциям к силе, освобожденной от сдерживающих ее этических начал. Различные взгляды на нравственность, политику и право, а также саму государственно-правовую практику (и не только демократическую, но также олигархическую, тираническую, аристократическую) Сократ со своих теоретикопонятийных позиций критиковал в качестве ошибочных отступлений от должного. Тесная связь и, можно даже сказать, .внутреннее единство полиса и его законов в концепции Сократа обусловлены их единым божественным первоисточником. Нравственная организация полисной жизни также невозможна без законов, как невозможны и законы вне полиса; законы и есть, в трактовке Сократа, сами устои полиса. Сократ, как и софисты, отличает, говоря в терминах более позднего времени, естественное право (естественный закон) от позитивного законодательства (законов, постановлений и решений, установленных полисными властями). Но данное отличие естественных и человеческих установлений Сократ не превращает в их противоположность, как это делали некоторые софисты. И неписаные божественные законы, и писаные человеческие законы имеют в виду, согласно Сократу, одну и ту же справедливость, которая не просто является критерием законности, но по существу тождественна ей. Когда софист Гиппий настойчиво спрашивает у Сократа, каково же его учение о справедливости, Сократ говорит ему: «Я личио того мнения, что нежелание несправедливости служит достаточным доказательством справедливости. Но если ты этим не довольствуешься, то, вот, не понравится ли тебе следующее: я утверждаю, что то, что законно, то и справедливо» (Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», IV, IV, 12). Это положение столь же принципиально значимо для всей сократовской политической этики, как, скажем, для гегелевской философии права знаменитое суждение: «Что разумно, то действительно; и что действительно, то разумно». Кстати, оба эти тезиса отмечены не одним лишь внешним и формальным сходством, но и глубоким существенным родством: и в том, и в другом случае речь идет о разумной и нравственной природе политико-правовых явлений. И своим понятийно-дефиниторным подходом Сократ как раз и стремился отразить и сформулировать эту устойчивую разумную природу полисной справедливости и законности. Сама по себе изменчивость человеческих законов, отмечавшаяся софистами, не является для Сократа свидетельством несправедливости этих законов, подобно тому как преходящий характер войны не обесценивает ратную доблесть во имя отечества. Сократ — убежденный сторонник такого устройства государства-полиса, при котором безусловно господствуют справедливые по своей природе законы. Настойчиво про поведуя необходимость соблюдения полисных законов, Сократ связывает с этим и единомыслие граждан, без чего, по его оценке, ни государство не может хорошо стоять, ни дом счастливо управляться. Причем под «единомыслием» он имеет в виду преданность и повиновение членов полиса законам, но не унификацию вкусов, мнений и взглядов людей. «Ты знаешь,— замечает Сократ Гиппию,— что Ликург Лакедемонский нисколько не возвысил бы Спарты над прочими государствами, если бы, главным образом, не ввел в ней повиновения законам? Разве тебе неизвестно, что в государствах те правители самые лучшие, которым граждане наиболее обязаны повиновением законам? И то государство, в котором граждане наиболее повинуются законам, счастливо во время мира и незыблемо во время войны. Кроме этого, единомыслие считается величайшим благом для государства, и весьма часто советы старшин и лучшие мужи внушают гражданам единомыслие. В Элладе повсюду постановлено законом, чтобы граждане давали клятву в единомыслии, каковой клятвой повсюду и клянутся. Но я полагаю, что это делается не для того, чтобы граждане присуждали награды одним и тем же хорам, хвалили одних и тех же флейтистов, отдавали предпочтение одним и тем же поэтам или предавались одним и тем же удовольствиям. Это делается для того, чтобы они повиновались законам» (Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», IV, IV, 15—16). Подобные призывы Сократа к законопослушанию не означали, однако, будто он всякое произвольное постановление и распоряжение властей считал законом, подлежащим соблюдению. Сократовское положение о совпадении законного и справедливого, восхваление им законности и разумности полисных порядков и т. п. имели в виду, скорее, желательное идеальное состояние дел, нежели наличное, реально существовавшее. Отсюда их критический запал против современной ему практической политики и ее деятелей. Основной принцип сократовской моральной философии, согласно которому добродетель — это знание, в сфере политико-правовой проявляет себя в виде следующей максимы его политической этики: «Править должны знающие». Данное требование резюмирует философские представле ния Сократа о разумных и справедливых началах государства и права и критически адресуется им ко всем формам политического устройства. «Цари и правители,— подчеркивает он,— не те, которые носят скипетры, не те, которые избраны известными вельможами, и не те, которые достигли власти посредством жребия, или насилием, обманом, но те, которые умеют править» (Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», III, IX, 10). Эта сократовская версия «философа на троне» является неизбежным следствием в сфере политической того интеллектуального аристократизма, которым пронизана вся его моральная философия ,0°. И показательно, что политический идеал Сократа в равной мере критически возвышается над демократией, олигархией, тиранией, родовой аристократией и традиционной царской властью. В плане теоретическом сократовский идеал представлял собой попытку сформулировать идеально-разумную сущность государства, а применительно к практической политике был направлен на утверждение принципа компетенции в полисном управлении. В своих характеристиках различных форм государственного устройства и правления Сократ стремился выделить присущие им черты своеобразия, формообразующие принципы. «Относительно царства и тирании он думал,— сообщает Ксенофонт («Воспоминания о Сократе», IV, VI, 12),— что и то и другое есть власть, но отличается одно от другого. Власть, основывающуюся на воле народа и на государственных законах, он называл царством, а власть против воли народа и основывающуюся не на законах, а на произволе правителя, называл тиранией. Если правление исходит от таких лиц, которые исполняют законы, то такое устройство он называл аристократией; если оно исходит от богатства — плутократией; а если от воли всех — демократией». Многие из этих положений Сократа, в частности сама классификация различных форм правления, противопоставление царя тирану, учет роли закона при характеристике 100 Известный русский либеральный юрист начала XX в. П. И. Новгородцев характеризовал политический идеал Сократа как «аристократию ума и знания» (Н овгородцевП. Политические идеалы древнего и нового мира. М., 1914, вып. 1, с. 91—92). форм правления и т. п., оказали заметное влияние на последующие учения о формах государства. Это влияние через творчество античных мыслителей, и прежде всего Платона, Аристотеля и Полибия, сказалось и на соответствующих концепциях средневековья и нового времени. Философское обоснование Сократом необходимости правления знающих не было, конечно, завуалированной формой апологии каких-то практически существовавших в его времена политических порядков. А. Ф. Лосев, касаясь вопроса о сократовской политической позиции, полагает, что «Сократ не сочувствовал никакой государственной системе, существовавшей в его времена в Греции, и также никакое реально существовавшее тогда общество не прельщало его своими обычаями, нравами и порядками... Сократ слишком глубоко чувствовал развал на стороне как демократов, так и аристократов, слишком хорошо видел нарушение и с той и с другой стороны законов справедливости, как он йх понимал, чтобы питать какие-нибудь определенные социально-политические симпатии или антипатии» 10!. Мы считаем верным основной внутренний смысл этих суждений, исходящих, на наш взгляд, из того положения, что теоретическая позиция Сократа не тождественна тем или иным практически существовавшим в его времена порядкам, и что взгляды Сократа не могут быть охарактеризованы как реакционные или направленные на оправдание реакционного государственно-правового строя102. Это, однако, не означает, что у Сократа не было определенных социально-политических симпатий или антипатий. Так, по свидетельству Ксенофонта («Воспоминания о Сократе», III, 5, 14) и Платона (Критон, 53) в качестве благоустроенных государств, управляемых хорошими законами, Сократ расценивал аристократические Спарту и Крит, умеренноолигархические в то время Фивы и Мегары. Однако в принципе он ратовал за правление знающих, а не за господство старой родовой аристократии или ново- 101 Лосев А. Ф. Жизненный и творческий путь Платона.— В кн.: Платон. Соч., т. 1, с. 21—22. 102 Против «характеристики Сократа только как реакционера» справедливо возражает и Л. С. Мамут (см.: История политических учениц / Под ред. К. А. Мокичева. М.: Высшая школа, 1971, ч. 1, с. 48). 5 В- С. Нерсееявц явленных богачей. Резко отрицательно относился он к тирании как режиму беззакония, произвола и насилия. Подчеркивая недолговечность тирании, Сократ отмечал, что тиран, казнящий неугодных ему здравомыслящих и дельных граждан, непременно будет в скором времени наказан и сам (Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», III, IX, 12). В более мягкой форме критиковал он демократию. Главный недостаток демократии Сократ видел в некомпетентности ее должностных лиц, избиравшихся путем жребия, т. е. случайным образом. Весьма низко ставил он политическую мудрость народного собрания, которое в условиях афинской демократии играло ведущую роль в решении всех основных государственных дел. «Разве ты стыдишься этих суконщиков, земледельцев, купцов или тех базарных торговцев, которые думают только о том, чтобы дешевле купить и дороже продать?—спрашивает Сократ у Хармида.— Ведь из этих людей составляется народное собрание» (Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», III, VII, 6). Иронизируя над всевластием афинского демоса, который своим решением превращал незнающих людей в стратегов и т. п., Сократ, когда как-то зашла речь о нехватке лошадей, посоветовал н этот вопрос решить на народном собрании и превратить ослов в лошадей путем голосования. Но при всех выпадах Сократа против демократии речь шла не о насильственной замене демократии какой-либо иной политической формой, но, скорее, о необходимости ее совершенствования в сторону компетентного правления. Сократ был убежденным патриотом афинского полиса, и его критика отрицательных сторон афинской демократии оставалась в границах этой безусловной для него преданности родному полису. Восхваляя высокие нравственные качества афинян по сравнению с другими эллинами, он с гордостью за своих соотечественников отмечал: «Ни у кого нет более замечательных и более многочисленных великих деяний предков, чем у афинян» (Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», III, V, 3). Но это «неравенство в доблести» среди эллинов, как показали печальные для афинян итоги Пелопоннесской войны между Афинами и Спартой, утеряно. Военные неудачи Афин сопровождались внутриполитическими неурядицами, антидемократическими пере воротами, приходом к власти на короткое время сторонников олигархического и даже тиранического правления. Демократия в свою очередь прибегала, защищаясь против усилившейся оппозиции, к крайним мерам, что еще более обостряло внутриполисную напряженность и борьбу за власть. Враги афинской демократии приписывали все внешние и внутренние неудачи именно демократическому устройству полиса, правлению демоса. Позиция Сократа была иной. В основе постигших Афины неурядиц он видел прежде всего нравственную порчу своих сограждан, самоуверенность которых повлекла за собой небрежность, легкомыслие и непослушание в делах военных и полисных. «Я полагаю,— говорил Сократ Периклу младшему о причинах упадка Афин,— что как все люди, несмотря на свои преимущества и превосходства, единственно вследствие нерадения оказываются ниже своих соперников, так точно и афиняне, в силу своего большого превосходства, перестали заботиться о себе и вследствие этого стали хуже... Если бы они, исследовав установления предков, исполняли их не хуже предков, то и сами были бы не хуже; если же этого нельзя, то пусть бы по крайней мере подражали тем, которые в настоящее время считаются первыми, и действовали бы одинаково с ними. Тогда, действуя одинаково, афиняне не были бы хуже, а, действуя более внимательно, были бы лучше» (Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», III, V, 13—14). Очевидно, что подобное упоминание о «первых», т. е. спартанцах, имело своей целью не унижение афинян и не переустройство Афин в духе государственного устройства Спарты, но, скорее,— возрождение ведущей роли родного полиса, хотя бы ценой подражания кое в чем более успешному противнику. Сократовский призыв к согражданам внимательней присмотреться к достижениям их врагов был лишь трезвым и мудрым советом, хотя, конечно, и весьма неприятным для его амбициозных соотечественников. Во всяком случае, речь шла о совершенствовании афинского полиса и лучшем ведении его дел, но никак не о переходе на враждебные к Афинам позиции. Весьма показательно, что нравственные пороки афинян Сократ не считал совсем уж неизлечимой болезнью. Когда Перикл младший сетует на внутренние распри и тяжбы афинян, их взаимную ненависть, стремление нажиться за счет государства и других граждан, Сократ обращает внимание своего молодого собеседника на положительные стороны афинского полисного уклада, вселяющие надежду на возможное возрождение былого величия Афин. Критикуя охватившую афинян страсть к стяжательству и личному обогащению, их пренебрежение к разуму и добродетели, некомпетентность демократических правителей, принятое в демократиях «многоделанье» и т. п., Сократ вместе с тем не ставил под сомнение сами основы афинской полисной жизни, традиционно развивавшейся со времен Солона в демократическом русле. Безусловная преданность гражданина своему полису и его законам является отправным моментом для всей политико-правовой позиции и ориентации Сократа. Соглашаясь стать членом данного государства, гражданин тем самым вступает, по мысли Сократа, в договор с полисом и обязуется свято чтить его порядки и установления (Платон, «Критон», 51). Сократ, таким образом, одним из первых в истории европейской политической мысли сформулировал концепцию договорных отношений между государством и его членами, гражданами. Согласно этой сократовской концепции, гражданин и полис неравноправны, как, например, не равны в своих правах отец и сын, господин и подчиненное ему лицо. Сократ развивает своеобразную патерналистскую версию договорной связи гражданина и государства, согласно которой Отечество и Законы — выше и дороже отца и матери; именно они являются для граждан высшими родителями, воспитателями и повелителями. Любой афинянин, достигнув совершеннолетия, поясняет Сократ, может в соответствии с законами без всяких препятствий покинуть со всем своим имуществом государство, если его порядки ему не нравятся, и отправиться 'куда ему угодно — либо в колонию этого же государства, либо в другое государство. Принятие гражданства, таким образом, добровольно. Поэтому остающиеся в данном полисе в качестве его членов граждане тем самым на деле соглашаются выполнять все веления государства и его органов. Гражданину государства остается, по Сократу, лишь следующий выбор: либо убеждением и иными правомерными, ненасильственными средствами предотвратить возможные несправедливые решения и мероприятия законных полисных органов и должностных лиц, либо исполнять их. «Надо,— говорит Сократ об обязанностях гражданина перед государством,— либо его переубедить, либо исполнить то, что оно велит, а если оно к чему приговорит, то нужно терпеть невозмутимо, будут ли то побои или оковы, пошлет ли оно на войну, на раны и смерть; все это нужно выполнять, ибо в этом заключена справедливость. Нельзя отступать, уклоняться или бросать свое место в строю. И на войне, и на суде, и повсюду надо исполнять то, что велит Государство и Отечество, или же стараться переубедить его и объяснить, в чем состоит справедливость. Учинять же насилие над матерью или над отцом, а тем паче над Отечеством — нечестиво» (Платон, «Критон», 51с). Подобная законопослушность, ярко продемонстрированная Сократом всей его жизнью и драматической смертью, восходила к традиционным эллинским представлениям о роли закона для упорядоченной и справедливой жизни в полисе. Почтение к закону эллины даже считали присущей им главной чертой, отличавшей их от «варваров», как они именовали всех неэллинов. Любопытна в этой связи оценка, которую во времена азиатских походов Александра Македонского дал один из индийских мудрецов, гимнософист Дандам, своим греческим коллегам. По словам Плутарха, «выслушав о Сократе, Пифагоре и Диогене, он сказал, что люди эти были, по его мнению, щедро одарены, но прожили свою жизнь слишком подчиняясь законам» (Плутарх, «Александр», 65). Правда, уже во времена Сократа полисный патриотизм и авторитет законов подвергались сомнениям и нападкам, особенно сильно со стороны софистов. Черты космополитизма, однако, заметны во взглядах не одних только софистов, этих странствовавших учителей мудрости,— они имели более широкое распространение, свидетельствуя о начавшемся процессе кризиса традиционного уклада полиса, греческого города- государства. Так, Аристипп, слушатель Сократа, говорил о себе: «Да я... и не причисляю себя к обществу и повсю ду остаюсь иностранцем» (Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», II, I, 14). Оставаясь в традиционном горизонте полисного патриотизма, Сократ критически относился к различным современным ему космополитическим веяниям и настаивал на обязанностях гражданина по отношению к государству. Речь при этом шла о законных обязанностях свободных и равных граждан в условиях разумно и справедливо упорядоченного полиса. Лишь на этом пути достижима, по мысли Сократа, свобода — «прекрасное и величественное достояние как для человека, так и для государства» (Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», IV, V, 2). Поступать свободно, поясняет Сократ, значит поступать разумно, наилучшим образом. Этому препятствует невоздержанность, ведущая к тому, что человеком управляют телесные удовольствия. Невоздержание, отчуждая людей от добродетели, влечет их к низкому рабству и несвободе, парализует заботу человека о его обязанностях и весь законный порядок полисной жизни. Возражав софисту Калликлу, восхвалявшему своеволие, произвол и тиранию сильных над слабыми, Сократ отстаивает равенство как один из безусловных принципов полисного правопорядка и справедливости. «Мудрецы учат, Кал- ликл,— замечает Сократ,— что небо и землю, богов и людей объединяют общение, дружба, порядочность, воздержанность, справедливость, по этой причине они и зовут нашу Вселенную «порядком» («космосом»), а не «беспорядком», друг мой, и не «бесчинством». Ты же, мне кажется, этого в расчет нисколько не принимаешь, несмотря на всю свою мудрость, ты не замечаешь, как много значит и меж богов, и меж людей равенство, я имею в виду геометрическое равенство,— и думаешь, будто надо стремиться к превосходству над остальными» (Платон, «Горгий», 508). Под «геометрическим равенством» при этом имеется в виду политическая справедливость, равенство по ценности в делах политической добродетели в отличие от простого числового, арифметического равенства. Ценность человека не в его силе и способности к насилию во имя власти, но в его разуме, в его понимании блага полиса и владении политической добродетелью. А это требует соответствующего воспитания и учения. Политические добродетели, как и прочие человеческие добродетели, развиваются путем изучения и прилежания. Те, что готовятся к политической деятельности и властвованию, должны, по Сократу, научиться воздержанности во влечениях и постигнуть знания, необходимые для пользы полиса и его граждан. Любопытная беседа по этому поводу состоялась между Сократом и упомянутым Аристиппом, считавшим наслаждение высшим благом. Нарисованный Сократом тяжкий путь к овладению политической добродетелью и искусством властвования не воодушевил его. Аристипп заметил, что к счастью ведет не путь власти и не путь рабства, но только средний путь, путь свободы. «Да,— сказал Сократ,— если бы этот твой путь вел не через людей, подобно тому как он ведет не через власть и не через рабство, то ты, быть может, был бы прав; но если ты, живя с людьми, не захочешь ни власти, ни зависимости, ни добровольного уважения начальников, то, полагаю, ты собственными глазами видел, как сильнейшие — в общественной жизни и частной — умеют доводить слабейших до слез и обращаются с ними, как с рабами» (Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», II, I, 12—13). Властвование является, по Сократу, не удовольствием, но добродетелью; его цель не в удовлетворении личных прихотей и капризов властителя, но в достижении блага для всего полиса. И лишь в меру своих услуг полису тот или иной политик вправе рассчитывать на почести от государства. Ссылаясь на гомеровскую характеристику Агамемнона как «пастыря народов», Сократ замечает, что правитель или военачальник должен заботиться не о себе, но прежде всего о благополучии своих подданных и солдат. Те же, что используют власть в своекорыстных целях, заслуживают, по мнению Сократа, сурового наказания. Наказывать следует и тех, говорил Сократ, кто, не изучив предварительно соответствующего предмета, хлопочет об избрании его на государственную должность. Странным считал Сократ то распространенное мнение, будто искусство государственного управления, величайшее из занятий, дается человеку само собою, тогда как в прочих маловажных занятиях люди достигают успеха лишь после соответствующей учебы и подготовки. Всякий человек даровитый или бездарный, должен, по Сократу, учиться и упражняться в том, в чем он хочет достигнуть успехов. Особенно значимо воспитание и обучение политическому искусству для людей даровитых. Эти люди, будучи по природе своей нередко неукротимыми и необузданными, без надлежащих знаний способны причинить государству и согражданам огромный вред. И, наоборот, они приносят большую пользу отечеству, если предварительно изучили предмет своей будущей деятельности, научились искусству управления, приобщились к политической добродетели. Управление делами полиса на основе знания оказывается, по оценке Сократа, единственным надежным путем ко всеобщему благу. «По моему мнению,— говорил он,— то, что случается, и то, что делается, совершенно противоположные понятия. Если кто не ищет и достигает желаемого, это я называю счастьем; если же кто благоденствует в силу изучения и упражнения, это я называю благополучием: и те, которые ведут жизнь последнего рода, по- моему, поступают как следует» (Ксенофонт, «Воспоминания о Сократе», III, IX, 14). Сократ, сам непосредственно не занимавшийся политической деятельностью, вместе с тем живо интересовался всеми полисными делами и целеустремленно стремился к их совершенствованию. Воспитание своих слушателей, особенно молодых, в духе политической добродетели было главной целью сократовских бесед, всех его философско- просветительских усилий. Последовательно придерживаясь своих представлений о справедливости, законности и разумном правлении, он неоднократно сталкивался с властями (и при демократии и при «Правлении Тридцати»), которые, естественно, стремились пресечь его влиятельную оппозицию и критику. Но ему все же пришлось испить свою чашу яда. Смерть Сократа всколыхнула афинян. Вскоре после сократовской казни, сообщает Диоген Лаэртский, афиняне, раскаявшись в содеянном и считая себя введенными злоумышленно в заблуждение, приговорили Мелета к смерти, а остальных обвинителей — к изгнанию. Сократу же была сооружена Лизиппом бронзовая статуя, которая выставлялась в афинском музее Помпейон. О наказании врагов Сократа сообщают и другие древние авторы. Так, по Диодору, обвинители Сократа были казнены без суда. По сведениям Плутарха, они повесились, презираемые афинянами и лишенные ими «огня и воды». По версии ритора Фемистия (IV в. н. э.), Анит был побит камнями. Возможно, все эти сведения о раскаянии и возмездии во многом преувеличены и являются последующей исторической данью прозревших потомков трагической судьбе Сократа. Но, зная склонность его соотечественников к пересмотру содеянных ими под горячую руку несправедливостей, легко допустить их раскаяние и в данном случае — тем более что дело было, как говорится, сделано, а раскаяние — не только целительная процедура очищения от вины и ответственности перед казненным, но и форма причащения к его нараставшей славе. Живой Сократ был тягостен и невыносим для современников, но, уйдя из жизни, он возвысился над той суетной игрой страстей и мнений, которой всегда нужны безмолвные кумиры. Судя по сохранившимся источникам и сведениям, уже в античных спорах о Сократе успех сопутствовал его приверженцам, сократикам, которые явно превосходили своих идейных противников талантом, числом и организованностью. Каждая из соперничавших между собой сократических школ — платоники, киники (циники) во главе с Антисфе- ном, киренаики-гедонисты во главе с Аристиппом, мегари- ки во главе с Эвклидом, элидская школа во главе с Федо- ном и др.— внесла свою лепту в общее для всех сократи- ков дело реабилитации учителя. Особо выдающуюся роль для всемирно-исторических судеб духовного наследия Сократа сыграла школа Платона, его Академия. От платоновской Академии влияние Сократа тянется в Лицей Аристотеля, к перипатетикам. А мировой платонизм и аристотелизм стали ведущими течениями философской мысли на протяжении всего последующего духовного развития. Через киников и киренаиков влияние Сократа, с известными модификациями и трансформациями, сказалось на эпикурейцах, стоиках и скептиках — первоначально греческих, а затем и римских. Трагический финал Сократа придал всей его жизни, его словам и делам, учению и личности уникальную цельность и завершенность, неувядаемую привлекательность. Конец, как говорится, делу венец. Насильственная смерть обрамила все сократовское особым ореолом неподдельности и высокой правды. Она стала одной из тех сократовских загадок, интерес к которым пережил античность, средневековье, новое время и сохранился до наших дней. Осуждение и казнь Сократа, подведя итог его жизни, стали исходным пунктом его духовного бессмертия. Для христианских авторов средневековья в целом характерна тенденция к религиозной героизации Сократа в качестве хотя и языческого, но все же близкого по духу мученика веры. Отсюда и частые параллели между Сократом и Христом. Для просветителей Сократ — их античный предшественник и соратник, невинно пострадавший за свою проповедь в защиту «разума. Более глубокий взгляд на сократовское дело высказал Гегель62, оказавший заметное влияние на последующие суждения и по данному вопросу. Трагизм дела Сократа, по оценке Гегеля, как раз и состоял в том, что одновременно правы были и Сократ, отстаивавший новый для античных условий принцип индивидуальной свободы, и афинский полис, осудивший деяния Сократа как преступление. Судьба Сократа, таким образом, не случайна; она, по Гегелю, необходимо обусловлена его принципом: герои во всемирной истории, выступая с новым принципом, неизбежно оказываются насильственными разрушителями уже существующих принципов и законов, за что и подвергаются наказанию. Но в наказании уничтожается не сам новый принцип, а лишь его носитель, индивид. С точки зрения датского экзистенциалиста XIX в. С. Кьеркегора, казнь Сократа — неизбежная плата за его жизнь, интереснейшую из всех проведенных на земле, поскольку чем подлиннее (интереснее) жизнь, тем больше в ней невзгод и боли 10‘. Яростно атакуя рационализм Сократа и его этику как один из теоретических истоков рабской морали «толпы», Фр. Ницше вместе с тем отдавал должное его умению не только жить, но и, что гораздо важнее, умереть, руководствуясь своими рационалистическими представлениями и преодолев страх смерти с помощью мысли *05. Ницше замечает, что смертного приговора себе Сократ, видимо, добился сам, отклонив возможность изгнания и став тем самым дотоле невиданным идеалом для греческой молодежи. Известный историк философии Т. Гомперц, в целом следуя за Гегелем в своей оценке дела Сократа, отмечал, что «вынести справедливый приговор об этом столкновении благородного народа с одним из благороднейших его сынов — дело щекотливое»*0'. Такой подход был подвергнут критике Р. Пельманом, Э. Целлером и рядом других исследователей. С их точки зрения, казнь Сократа неверно интерпретировать как правомерную оборону афинского полиса против пагубных последствий сократовского выступления. «С правовой и моральной точки зрения,— писал Э. Целлер,— казнь Сократа есть юридическое убийство, а с точки зрения исторической — грубый анахронизм» |0Т. Как неоправданное мероприятие «реакционной демократии» характеризовал осуждение Сократа Г. Кафка10*. П. И. Новгородцев отмечал, что с афинскими властями Сократа столкнул его просветительский критицизм: «никакой правящий класс не любит подобных обличений и напоминаний о добродетели и разуме» 10в. Сократа (наряду с Буддой, Конфуцием и Христом) в качестве «авторитетного человека» всемирной истории аттестует К. Ясперс63, один из ведущих представителей экзистенциализма XX в. Своей «экзистенцией» — своей жизнью и смертью — Сократ, по интерпретации Ясперса, просветил человеческое бытие с его хрупкостью, бессмысленностью и абсурдом, продемонстрировав тем самым авторитетный пример обращения с «пограничными ситуациями», их подлинного «проживания», когда перед человеком, освобожденным от внешних пут, встают «последние вопросы»И|. Сократовский скептицизм, его ироничный стиль жизни и ярко проявленная им на суде готовность к смерти придают абсурдной самой по себе жизни высокий смысл. Кстати говоря, имея в виду примерно то же самое, что и немецкий экзистенциалист Ясперс, английский позитивист Д. С. Милль язвительно заметил, что «лучше быть недовольным Сократом, чем довольной свиньей». Сократ, по словам Ясперса,— «мученик философии», который сам выхлопотал свою смерть; его осуждение и казнь — «не юридическое убийство, а юридическое самоубийство» Версий «юридического убийства» Сократа отвергал и С. А. Жебелев, полагавший, правда, что «в роковом исходе процесса Сократа одержала несомненную победу психология массы над человеческой индивидуальностью»113. Как «дверь к подлинности» и «шаг в подлинной жизни» изображает сократовское согласие на смертный приговор Р. Гуардини и‘. В основе сократовской позиции — не какая-то болезненная тоска по смерти, но ясное осознание того, что только такой исход завершает его жизненное призвание. Благодаря этому судьба Сократа и стала существенной темой европейской истории духа. Беспокойство сократовских вопросов,— а эти вопросы всегда своевременны, поскольку они остаются безответными во все времена,— прорвало, по словам Г. Куна, узкий и ограниченный горизонт древнегреческой мысли115. Незаконное осуждение и гибель Сократа вызваны, по версии Куна, тем, что Афины уже не могли больше терпеть «истинного гражданина». И как «последний гражданин» Сократ своей смертью освободил людей от полиса, сделал их свободными к новому уединению н новым формам общности. 111 / a s р е г s К. Die Crossen Philosophen. Miinchen, 1957, Bd. 1. S. 109—112. llt Ibid., S. 114. 1.5 Жебелев С. А, Сократ. Берлин, 1923, с. 161. 111 Cuardini R. Der Tod des Sohrates. Miinchen, 1956, S. 7, 68—77. 1.5 Kuhn H. Sokrales. Miinchen, 1959, S. 177. Достоверность освещения дела Сократа его сторонниками (Платоном, Ксенофонтом и др.) поставил под сомнение (вслед за суперкритиками типа О. Гигона) Б. Рассел 11в. Если бы Сократ был действительно таким, как это изображают приверженцы его «реабилитации», то афиняне, полагает Рассел, не приговорили бы его к смерти. Процесс против Сократа даже в изображении сократиков был в целом, по расселовской оценке, законным. Единственным юридически значимым аргументом, мимо которого прошел афинский суд, была сократовская ссылка на свидетелей по вопросу о «развращении молодежи». В советской литературе о Сократе (преимущественно историко-философского профиля) примерно двух последних десятилетий в целом отвергнуты характерные для предшествующего периода представления о «реакционности» Сократа и справедливости вынесенного ему смертного приговора Так, А. Ф. Лосев пришел к выводу о том, что Сократа казнили «ретрограды и мракобесы» И8. «...Осуждение Сократа,— пишет Ф. X. Кессиди,— не только трагедия, но и событие в общечеловеческой истории (а также факт нравственного порядка), подлежащее суду Истории. Тот, кто признает, что с именем Сократа связан новый этап в истории философской мысли, не может оправдать приговора над ним. С этой точки зрения неприемлема и половинчатая позиция, занятая Гегелем в вопросе о справедливости приговора» "9. Смерть Сократа, согласно Кес- 110 Рассел Б. История западной философии. М.: ИЛ, 1959, с. 102—103. 1,7 Весьма поучительно в этой связи сопоставить работы 30—50-х годов с работами 60—70-х годов (Сережников В. Сократ / Труды Московского ин-та истории, философии и литературы. Философ. фак. М., 1937, т. 1, с. 1—22; История философии. М., 1940, т. 1, с. 137; Краткий философский словарь. М.: Госполитиздат, 1954, с. 541; История философии. М., 1957, т. 1, с. 104—105; История политических учений / Под ред. С. Ф. Кечекьяна и Г. И. Федькина, с. 63—66; Лосев А. Ф. Жизненный и творческий путь Платона, с. 15—27; Он же. История античной эстетики. М.: Искусство, 1969, с. 51—82; А с му с В. Платон. М.: Мысль, 1969, с. 12—14, 182—183; Он же. Сократ.— В кн.: История античной диалектики. М.: Мысль, 1972, с. 142—166; История политических учений I Под ред. К. А. Мокичева, ч. 1, с. 47—48; К е с- с и д и Ф. X. Сократ, с. 185—189). 118 Лосев А. Ф. Жизненный и творческий путь Платона, с. 27. 119 Кессиди Ф. X. Сократ, с. 188. сиди,— «не самоубийство и не судебная ошибка» ,и, а результат сократовской верности своей миссии. Уже приведенный, весьма беглый и фрагментарный, перечень мнений и суждений довольно определенно свидетельствует о том, что каждое время по-своему перечитывает листы старого сократовского дела. И требуются определенные сознательные усилия, чтобы подобная неизбежная (при историческом познании) актуализация прошлого не искажала его. Кстати говоря, так называемый «суд Истории», при всех его высоких достоинствах, обладает тем очевидным недостатком, что он занимается лишь делами мертвых. Он вечно и неминуемо запаздывает, деликатно не вторгаясь в суд живых над живыми. Это, однако, не обесценивает его смысл. Так, своим авторитетным разбором дел прошлого он заготовляет прецеденты впрок, содействуя лучшему пониманию современности и будущего. Не менее важно и другое. Уже благодаря своей абстрактной возможности «суд Истории» оказывается искомой альтернативой неправедному суду для всех тех, кто подобно Сократу ценит вечность и истину дороже остатка своей земной жизни. Ставка на «суд Истории» (для Сократа это — грядущий «суд потомков», «божий суд» и т. п.) подразумевает веру в духовное бессмертие. Парадокс состоит в том, что Сократ, обвиненный в безбожии, всерьез считал себя философским служителем бога Аполлона и искренне верил в бессмертие души и загробный «божий суд». В подлинности и серьезности своей веры во все это его обвинители и судьи явно уступали ему. Такое существенное различие в позициях сторон и позволило Сократу смотреть на затеянный против него процесс с точки зрения того грядущего, которое оправдает его. Это, в свою очередь, наложило отпечаток предрешенности на ход и исход сократовского дела. То, что очевидно в исторической ретроспективе, было — в перспективе — понятно и самому Сократу: мудрость, несправедливо осужденная в его лице на смерть, переживет его судей. Поэтому, услышав от кого-то фразу — «Афиняне осудили тебя, Сократ, к смерти», он спокойно заметил: «А их к смерти осудила природа». ,го К е с с и д и Ф. X. Сократ, с. 186, 187. « 142 »