ОТ САХАРОВА ДО ХАСБУЛАТОВА (Трансформация нашего демократического движения)

На выборах народных депутатов СССР становится очевидно, что в крупных российских городах демократы могут победить. Начинается создание организационных структур и борьба за победу на выборах, за власть. И в это время, хотя в движении доминируют еще люди «старого типа» — Сахаров, Карякин, Адамович и др., приобретшие известность вне политики, в их профессиональных сферах, и в политике — «любители», — появляются и люди нового типа и более молодого поколения, фактически сразу же начинающие свою деятельность как профессиональные политики-демократы. При этом постепенно старые «любители», естественно, отходят на задний план, ибо политика — серьёзное дело, требующее самоотдачи. Не могут Евтушенко или Адамович заниматься ею так, как Станкевич и Заславский.

Профессионализация демократической политики, вытеснение в демократическом движении профессионалами дилетантов — нормальный процесс.

Если выборы народных депутатов СССР — первый этап движения демократов к власти, то выборы в местные

Советы и депутатов РСФСР — второй этап. Демократы пришли к власти в Москве, Ленинграде, а затем и в России. И одновременно это — второй этап перерождения движения. Их лидер — уже не «Дон Кихот» Сахаров, смерть которого ставит черту под целой эпохой истории движения, а перешедший к демократам бывший член Политбюро Ельцин. Старый тип известных либеральных интеллигентов, любителей в политике, в российском парламенте почти не представлен. Быть демократом стало уже определенно выгодно. Начинается массовое бегство из КПСС в демократический лагерь, и те же люди, которые раньше толпились на Старой площади, начинают толпиться в Белом доме. Соответственно происходят и бурные трансформации в идеологии. На первый план выдвигается лозунг «российского суверенитета», позволяющий установить союз одновременно с сепаратизмом союзных республик и с русским национализмом, но идее демократии отнюдь не тождественный. И если на раннем этапе движания выдвигалось требование передать Карабах армянам, то теперь почти незамеченной проходит трагедия турок-месхетинцев (ибо борьба за их права может означать косвенную поддержку союзных структур).

Путч 19 августа — третий этап эволюции. Он дал возможность полностью разгромить оппозицию, и одновременно «героическая защита Белого дома» дала как бы индульгенцию на всё. Вновь закрываются газеты (теперь уже — недемократические), смещаются нелояльные местные власти. Россия выступает как «супердержава» Союза и, сразу же после того как она провозгласила принцип незыблемости границ, заявляет, что у нее есть территориальные претензии ко всем соседям. Одновременно в российском парламенте торжествует новый (и одновременно — очень древний) дух «аплодисментов, переходящих в овацию». Демократы превращаются в «так называемых демократов» именно тогда, когда никто уже не решается их так называть. Победа демократов оборачивается серьезной угрозой для демократии, и уже очень четко вырисовывается перспектива авторитарного популистского режима с вождем, «народным президентом», во главе, базирующимся на преданном ему «демократическом движении», в идеологии и символике которого преобладают антикоммунизм, русский национализм и националистически окрашенное православие. Большевистско-фашистский дух, изгнанный в дверь, с удивительной легкостью пролез в окно.

Произошло то, что в истории происходило тысячи раз, начиная с эволюции раннего христианства и кончая эволюцией большевизма. Логика борьбы за власть подменяет цели средствами, делает средства — власть, привлечение на свою сторону масс — реальными целями, до неузнаваемости трансформируя идеологию. Движение подчиняет себе массы, но одновременно само подчиняется им, их предрассудкам, их сознанию. И в стране с нашей политической традицией любая идеология, победив в масштабе страны, став господствующей, неизбежно приобретет «фашистоидные» черты.

2- 3543 демократию на своем знамени, такая же малая этому помеха, как изначальный интернационализм большевиков был помехой в становлении сталинского режима с его русским шовинизмом и антисемитизмом. Все идет «как положено». Что же делать?

Демократия — не господство партии «демократов», тем более наших «демократов». Демократия — это борьба партий в рамках закона. Сейчас демократы оказались практически без оппозиции, ибо компартия распалась. Но если демократам оппозиция не нужна, то демократии она нужна как воздух. Поэтому нам нужны не сплочение вокруг Ельцина и не пляски на костях поверженного противника. Нам нужна критика данного варианта демократии, в котором идеи демократии все более подменяются идеей великой России, «ельцинского царства», возникающего на обломках Союза. Нужно сплочение всех тех, кого страшит эта перспектива, кому демократия дороже, чем партийные интересы, и тех, чьи интересы, не противореча принципам демократии, противоречат данному, исторически ограниченному ее воплощению. Если этого не произойдет, то сколько бы мы сейчас ни говорили о демократии, мы снова придем к тоталитаризму, который вернется в новом и поэтому неузнанном облике, как неожиданно, совсем не оттуда, откуда можно было предполагать — не от «белых», а от большевиков, — пришло возвращение, причем в многократно усиленной форме, худших черт самодержавия.

Первая русская революция «проскочила» на своем пути от самодержавия к большевистской диктатуре стадию демократии. И если история хоть чему-нибудь нас учит, мы должны сделать все возможное, чтобы не повторить ее путь.

НАМ ОПЯТЬ НУЖНА оппозиция1

Этот нерешительный и слабый путч дал российскому демократическому движению легкую победу. Он восполнил как раз то, чего так недоставало нашим демократам: подарил символ, что-то вроде взятия Бастилии. Теперь и у нас есть свои святые, свои мученики.

Главное его политическое последствие: враги Ельцина и сил, его поддерживающих, сметены. Можно всё: смещен союзный министерский кабинет, приостановлена деятельность РКП, закрыты газеты «Правда» и «Советская Россия», сняты нелояльные руководители на местах, очень ослаблен Горбачёв.

Итак, провалившийся мятеж 19 августа — великий подарок нашему революционно-демократическому движению.

Но не демократии. Демократия и это движение — отнюдь не совпадающие между собой вещи. У нас демократы — это «революционная» партия со своими политическими целями, начертавшая демократию на своих знаменах. Эта партия, как и любая партия, имеет свою специфическую, не сводящуюся к демократии идеологию, свои специфические, не сводимые к демократии интересы, связанные с особенностями ее возникновения, с обстоятельствами ее политической борьбы. Отношение здесь примерно такое, как между одной из партий (Демократической или Республиканской) в США и американской демократией.

К примеру, круг вопросов, связанных с национальными отношениями, национально-государственным устройством. Политически после избрания Ельцина на пост главы российского парламента российским демократам оказалась выгодной идея республиканского суверенитета, позволявшая вступить в блок с национально-демократическими силами в республиках и использовать в своих интересах русский национализм. (Хотя поначалу господствовала идея прав всех наций, а не государственного самоопределения республик.)

Таким образом, у нас конкретно-историческая форма демократизма стала подменять собой само содержание демократизма.

В сложившейся обстановке фактического возвращения к однопартийности в России процесс перерождения демократического блока пойдет семимильными шагами. Мы уже видим обстановку российского Верховного Совета, где царит атмосфера неприличной лести по отношению к своему руководству: аплодисменты, переходящие в овации, и предложение присвоить Ельцину звание Героя Советского Союза, и неприкрытое хамство по отношению к чужим.

Сложилась ситуация, благоприятная для оживления русского национализма. Россия получила возможность вести себя как великая держава, диктуя свою волю другим (народам?) республикам. Причем порой наши демократы доходят до того, до чего даже Сталин не додумался: к примеру, идея, что союзный премьер-министр должен быть обязательно «представителем России» (Сталин был все же «представителем Грузии»). Если дело пойдет так дальше, то мы очень скоро окажемся в обстановке популистского репрессивного режима с Ельциным во главе. А те силы, устремления которых объективно не покрываются этим блоком, будут искать в условиях демонтажа КПСС новое идеологическое выражение. Тот же таллиннский рабочий шёл за КПСС, которую возглавлял Горбачёв, и потому его идеология била до некоторой степени ограничена теми рамками, в которых развивалась КПСС (то есть все же крайностей фашистского толка не допускавшими). Теперь — стремительная фашизация интердвижения. А татарским сепаратистам, по-видимому, не оставлено идеологической альтернативы: их путь теперь — путь к исламскому фундаментализму. Что еще могут они противопоставить России?

Российские демократы победили почти без борьбы. А демократия пока не победила. Демократии нужны, условно говоря, не только демократы, но и республиканцы, то есть нужна яростная, решительная борьба сил, которые все являются при этом демократическими. Самое, наверное, опасное сейчас — сплочение демократических сил вокруг Ельцина. Это может легко помочь бывшему первому секретарю Свердловского обкома проскочить в своем развитии демократически-популистскую стадию и превратиться в российского Перона или Насера. Меньше всего демократия сейчас нуждается в запрещении КПСС, закрытии «Правды», пире победителей на костях побежденных. Больше всего — в критике господствующих вариантов демократической идеологии и выработке альтернатив тех демократических идеологий, что вобрали бы в себя объективные демократические требования, которые данный, исторически ограниченный, «демроссийский» вариант вобрать в себя не может. Подобно тому как в США был блок, отстаивающий права штатов, и был противоположный, отстаивающий права сильного центра и, одновременно, меньшинств. Будь там только демократы или только республиканцы — демократии бы не было.

Выработка такой альтернативы — серьезной, реальной и не по принципу большей или меньшей умеренности, а по принципу иных идеологических акцентов, — насущнейшая историческая необходимость. Если на следующих президентских выборах у Ельцина не будет серьезного демократического конкурента, то дело нашей демократии на данном историческом отрезке следует считать проигранным.