<<
>>

Ливан. «Они абсолютно сумасшедшие»

Автомобиль, который забрал меня в бейрутском аэропорту, плавно подкатил к входу в роскошный отель Phoenician Intercontinental. Мальчик-посыльный радостно поприветствовал меня и, схватив мою дорожную сумку, сопроводил в вестибюль.
Зарегистрировавшись у стойки портье, я развернулся, чтобы отойти, и случайно врезался в какого-то господина. Тут же отступив назад, я стал бормотать извинения, едва веря своим глазам, — передо мной стоял не кто иной, как Марлон Брандо. Он адресовал мне некое подобие улыбки, и такой узнаваемый, немного сиплый голос произнес: «Не беспокойтесь, все в порядке». Мальчишка-посыльный ринулся ко мне и, схватив за руку, увлек в боковой коридор, подальше от стойки. Отойдя за угол, он быстро зашептал: «Сегодня вы действительно будете ночевать под одной крышей с Марлоном Брандо. У него ужасный характер. Ради бога, не просите у него автограф!» И все же я не мог сдержать любопытства и, направляясь к лифту, то и дело оборачивался, чтобы поглазеть на великого актера. Сейчас он, правда, выглядел старше и куда более грузным, чем в последней картине, которую я видел. И все же это был именно он, Брандо, актер, игрой которого я восхищался в фильмах «Трамвай “Желание”» и «В порту». Я, помнится, читал о его последней картине «Гори!», о которой Брандо отзывался как о своей лучшей работе. Свое столкновение — причем в буквальном смысле — с великим актером и признанным бунтарем Брандо я воспринял тогда как предзнаменование успеха своей первой поездки по Ближнему Востоку. Сам фильм, поистине новаторский, ломающий привычные каноны, рассказывал о том, как строилась империя. Я увидел гораздо его позже и усмотрел знаковое совпадение в том, что герой Брандо по сути был предшественником экономических убийц. Следующим утром за мной заехал знакомый Иллингуэрта. Этот человек, которого Чарли рекомендовал мне взять своим гидом, назвался Смайли, хотя я так и не понял почему — по натуре это был довольно мрачный тип, на лице которого очень редко появлялось выражение, которое соответствовало его прозвищу39.
Как выяснилось, он работал не в посольстве, а в американском Агентстве международного развития (USAID), причем чуть ли не всю жизнь. Теперь он завершал свою карьеру и попросил перевести его в Ливан, где и хотел уйти в отставку (в этой стране он родился и вырос в семье миссионеров), но сейчас, похоже, сомневался в правильности своего решения. «Страна бурлит, как паровой котел, — говорил Смайли, пока мы ехали вдоль живописного средиземноморского побережья. — Эти проклятые мусульмане совсем от рук отбились. Теперь им ни на грош нельзя верить. О чем бы мы с ними ни договаривались, они вечно нарушают свои обещания». Я спросил Смайли, нельзя ли подъехать к одному из лагерей палестинских беженцев — я хотел своими глазами увидеть то, о чем так много слышал. Сначала он отказывался, но потом все же уступил моим просьбам. Мы подъехали к лагерю. Даже навидавшись в Индонезии самой горькой бедности, я оказался не готов к этому зрелищу крайней нищеты и упадка. Лагерь представлял собой скопище убогих лачуг, обнесенных заборами. «Как в таких нечеловеческих условиях обитатели этих поселений умудряются сохранять здравый рассудок?» — вслух высказал я свое недоумение. «А они и не сохраняют, — уверил меня Смайли. — Большинство из них абсолютно сумасшедшие». Я поинтересовался, а как там с канализацией, водоснабжением и всем прочим. «Очень просто — откройте окно и вдохните, чем пахнет, — загоготал Смайли. — Сразу поймете, что слово “гигиена” у них не в ходу. — На его лице появилась саркастическая ухмылка. — Да они живут словно на другой планете, совсем не той, где мы с вами». Он вновь уставился на дорогу, но продолжал свою тираду: «Эти люди — свиньи. Вот представьте: чуть больше года назад ливанское правительство подписало с ООП так называемое Каирское соглашение. Оно давало палестинцам право на проживание, на труд и на автономное управление. И что же? Ливанское правительство с тех пор все пытается навести там порядок. Но эти мусульмане-арабы, они же не способны ценить добро, которое им делают, — Смайли вздохнул и продолжал: — Там окопалась ООП и тут же вступила в сговор со здешними коммунистами.
Правительство Ливана они послали подальше, как, впрочем, и нас, парней из старых добрых Штатов. Ну ничего, они еще свое получат, помяните мое слово. Эти арабы еще поплатятся за свое безрассудство». События того дня, надо сказать, задели меня за живое. В качестве добровольца Корпуса мира я жил в Эквадоре среди местных крестьян в джунглях и научился понимать их чувства. Так же, как и они, я испытывал неприязнь к вызывающе элегантным господам из американского посольства и Агентства международного развития — к домам, в которых они жили, к машинам, на которых они ездили, к их одежде. Все это создавало разительный контраст с той неизбывной бедностью, в которой живет большинство эквадорцев. Но я ни разу не слышал, чтобы они рассуждали, как Смайли. Его желчность, озлобленность и явно предвзятое отношение к мусульманам поразили меня, как и то, что он не стесняясь выплескивал все это на меня, человека, с которым был едва знаком. Смайли открыто насмехался над мусульманской религией, называя Мохаммеда не иначе как «воинствующим пророком», и противопоставлял ему христианского Князя мира. Меня так и подмывало напомнить ему, как католическая церковь разжигала войны в эпоху Средневековья, и, в свою очередь, противопоставить жестокость, которую проявляли крестоносцы к пленным сарацинам, тому, как благородно обошелся с европейскими рыцарями Саладин. Но я не рискнул вступать в полемику — ведь я был здесь, что называется, человек новый и почел за лучшее пока попридержать язык. Злобные обличительные речи Смайли я попытался списать на желчность его характера. В конце концов, думал я, он, должно быть, достиг той стадии, когда уже все равно, что о тебе подумают окружающие. Да и отставка у него не за горами. Может, он так злобится из-за разбитых надежд на тихую спокойную жизнь здесь, в Ливане, и, что свойственно обиженным, сваливает вину за это на самых беззащитных — палестинцев. Смайли высадил меня возле отеля. Я хотел пригласить его отобедать со мной, но он отговорился делами, которые ему предстоит сделать.
Прощаясь, он задержал мою руку в своей и проникновенно сказал: «Надеюсь, что вы не заблуждаетесь на мой счет, — я вовсе не пессимист. Я знаю, что в конце концов мы победим. Должны победить. Ислам — неправильная и фальшивая религия. Только представьте, чтобы тот, к кому вы обращаетесь с молитвами, как наш Христос, например, рубил бы людям головы. Что же это за религия такая?!» Обедая в одиночестве в ресторане Phoenician, я размышлял над последним замечанием Смайли. Все, что я увидел здесь, в Бейруте, убедило меня, что явным поводом, хотя и не обязательно первопричиной большинства проблем, терзающих Ближний Восток, является столкновение культур, в особенности религиозной их составляющей. Из истории я знаю, что католическая церковь призывала крестоносцев к оружию для борьбы с тем, что она объявила «сатанинскими силами ислама». Однако известно, что в то время Европа страдала от раздоров и войн, от голода, разорения и чумы. Крестовые походы были задуманы как способ «выпустить пар», перенаправить народный гнев и недовольство, грозившие бунтами, на другую мишень, а заодно и завоевать новые земли. А еще мне припоминались недавние встречи с простыми людьми в Индонезии и то, как они говорили об исламе. Я был поражен тем, насколько это отличалось от смысла и тона речей Смайли. Несколько месяцев назад я работал в Бандунге, индонезийском городе, расположенном в западной части острова Ява. Там я подружился с молодым индонезийцем Рейси, сыном хозяйки пансиона, в котором жили работавшие в Бандунге сотрудники компании MAIN. Как я уже рассказывал в «Исповеди», Рейси познакомил меня со своими университетскими товарищами. Однажды вечером они пригласили меня на представление даланга (кукольника) в традиционном яванском марионеточном театре. Декорация представляла собой карту Ближнего и Дальнего Востока; ее фрагменты, изображающие отдельные страны, были развешаны на крюках на фоне белого экрана и примерно соответствовали расположению стран. На первом плане трепыхались две марионетки. Одна явно смахивала на президента США Ричарда Никсона, а другая, как я понял, изображала госсекретаря Генри Киссинджера.
Никсон срывал с крюков отрывки карты с изображением разных стран и засовывал их себе в рот. Всякий раз, когда ему попадалось ближневосточное государство, Никсон, попробовав его на зуб, выкрикивал нечто, в переводе примерно означающее: «Фу, горько! Какая дрянь!», и швырял листок в бадью, которую держал Киссинджер. После представления мы с Рейси и его товарищами-студентами перешли в маленькое кафе. Завязался общий разговор. Ребята рассказали мне, что, по мнению многих индонезийцев, Соединенные Штаты специально раздувают антиисламскую войну. В подтверждение они цитировали английского историка Арнольда Тойнби, еще в 1950-е годы предсказавшего, что в будущем столетии войны будут вести не коммунисты и капиталисты, а христиане и мусульмане. Одна из девушек, которая специализировалась на изучении английского, терпеливо разъясняла мне точку зрения индонезийцев. «Страны Запада, — говорила она, — и в особенности их лидер, Соединенные Штаты, желают осуществлять контроль над всем миром, чтобы стать могущественнейшей за всю историю империей. И сегодня они как никогда близки к этой цели. На пути у Штатов осталось лишь одно препятствие — Советский Союз, но ему не устоять. У СССР одна только идеология, она не подкреплена ни религией, ни верой, ни какой-либо материальной основой. А между тем история свидетельствует, что вера — это душа народа и крайне важно, чтобы народ верил в высшие силы. У нас, мусульман, такая вера есть. Она сильнее, чем у других народов мира, даже чем у христиан. Мы спокойно ждем своего часа. День ото дня мы становимся все сильнее». Глядя на меня в упор, девушка продолжала: «Перестаньте быть такими жадными и себялюбивыми. Поймите наконец, что в мире есть более важные вещи, чем ваши большие дома и распрекрасные магазины. Люди умирают от голода, а вы только и думаете, как бы добыть побольше бензина для ваших машин. Дети умирают от жажды, а вы разглядываете модные журналы, любуясь последними моделями сезона. Многие народы задыхаются в нищете, а вы даже не слышите нашей мольбы о помощи.
Вы научились игнорировать тех, кто пыта ется донести до вас эту горькую правду. Вы только и можете, что навешивать им ярлыки коммунистов или радикалов. Вы должны открыть свое сердце, свою душу страданиям бедных и обездоленных, а вы только и делаете, что загоняете их в нищету и рабство. Опомнитесь, не так-то много времени вам осталось. Если вы не изменитесь, вы сами обречете себя на гибель». Вспоминая тот чудесный вечер с молодыми индонезийцами и день, проведенный в Бейруте со Смайли, я все пытался понять, на что может рассчитывать мир, в котором одни эксплуатируют других только потому, что у них разная религия. Как получилось, что религиозная рознь пустила столь глубокие корни среди народов мира? Как люди научились использовать священные идеи христианства и ислама для оправдания жестоких войн? С тех пор меня не оставляли тяжкие сомнения, связанные с этими вопросами. Тогда, впервые посетив Ближний Восток, я начал понимать, сколь важную роль вопросы религии играют в международной политике. Однако только в Египте мне довелось на собственном опыте испытать, каким сильнейшим источником ненависти может служить религия.
<< | >>
Источник: Перкинс Дж.. Тайная история американской империи: Экономические убийцы и правда о глобальной коррупции. 2008

Еще по теме Ливан. «Они абсолютно сумасшедшие»:

  1. Ливан. «Они абсолютно сумасшедшие»
  2. КОНФЕРЕНЦИЯ «ЧЕСТЬ И ДОБРОЕ ИМЯ. КОНФЛИКТ ЖУРНАЛИСТИКИ И ЮРИСПРУДЕНЦИИ»
  3. Встречи с русскими писателями (1945 и 1956)