Монополия на дефицит, ее советский вариант обанкротился в процессе проедания человеческих и материальных основ своего существования. В результате монополия на дефицит, получив возможность управлять своей деятельностью через свободные цены, приобрела новые возможности, как будто усиливающие в двоевластии элемент либерального управления. Именно с этим обстоятельством были связаны надежды реформаторов, хотя они не были поняты в теоретически адекватных формах. Свободные цены как будто от крывали путь сползанию к некоторому равновесию спроса и предложения, рынку, конкуренции. Однако опыт монополии в России показывает, что возможность этого равновесия не равнозначна формированию рынка. Цены, которые монопольно устанавливаются, могут оказаться неприемлемыми для потребителя, например, потому, что они могут оказаться выше мировых или превышать платежеспособные возможности людей. Цена же, приемлемая для потребителя, то есть соответствующая его платежеспособному спросу, может оказаться неприемлемой для монополии на дефицит, не компенсировать ее издержки. Теоретически возможно двойное зашкаливание, когда не будет цены, которая позволила бы реально торговать, так как любая теоретически мыслимая цена оказывается экономически невозможна либо для производителя, либо для потребителя, либо для обоих вместе, но по противоположным причинам. Можно представить себе торговлю между двумя убыточными предприятиями. Они не в состоянии платить друг другу цены, которые по крайней мере покрывают издержки. Предприятия, правда, могут обмениваться своей продукцией, например, менять стекло на трубы. Но они смогут продолжать эту практику либо тогда, когда крепостные рабочие кормят себя за стенами предприятия — обрабатывают землю, либо тогда, когда их не надо кормить (ГУЛАГ), или когда государство берет все убытки на себя, перекладывая издержки на рентабельные предприятия, на общество через инфляцию и т.д. Именно этим объясняется крах политики достижения так называемой “смычки города и деревни”, отсутствие этой “смычки” до сегодняшнего дня. Этим объясняются периодические попытки изменить соотношение между разными уровнями, типами монополий по аналогии с крыловским квартетом. Длительное существование монополии сделало ее издержки чудовищно, неправдоподобно высокими. В этом, кстати, и заключалось одно из “преимуществ” социализма, которое превращало труд в растранжиривание результатов прошлого труда. Сталин даже пытался дать теоретическое обоснование этому, говоря о существовании “рентабельности в высшем смысле”, то есть о правомерности во имя каких-то высших целей работать в убыток. Поскольку все, кроме врагов в этом обществе, было сакрально, то все и могло делаться в убыток, а платить должны были враги, например, попы, крестьяне, империалисты, миллионы заключенных, и все остальные как потенциальные враги, потенциальные заключенные. Когда возможность этой подкачки снизилась ниже критического уровня, появилась возможность для наступления на общество удушающих цен, что угрожает и монополиям. Вспомним, что существование крестьянского хозяйства, а затем колхозов не зависело от того, получают или нет оплату его члены. Люди могли умирать от голода, но сложившийся порядок не менялся. Реформаторы полагали, что рыночный механизм сработает в России в результате отмены административного управления ценами. При этом не учитывались по крайней мере следующие обстоятельства. Во-первых, развитие рынка шло на Западе медленно, медиационным образом, то есть формируя новые элементы культуры и отношений, тогда как реформаторы в России ориентировались на инверсионное, практически одномоментное возникновение рынка, что было лишь “прогрессивной” формой архаичной логики. Во-вторых, развитие этого механизма на Западе не ограничивалось экономическими элементами, но требовало формирования специфической культуры, массовых институтов, о чем вообще при проведении реформ забывалось. Это означало, что при либерально-модернистской цивилизации формировалась система управления товарно-денежными отношениями, основанная на изменяющемся соотношении рынка и функций государства. В России шел иной процесс. Страну инверсионным образом швыряло от господства натурального управления к господству рыночного, результатом чего был рост дезорганизации. Описать современную хозяйственную ситуацию крайне сложно, так как отсутствует теория, рассматривающая российское хозяйство как расколотое, выдвигающее в центр внимания проблему МЕЖДУ. Возможны разные аспекты рассмотрения этой проблемы. На экономическом языке можно сказать, что если цена равновесия, позволяющая одному или обоим участникам воспроизводить себя, не может быть установлена, то это значит, что монополия на дефицит должна погибнуть; и это хорошо, так как открывается путь новым производствам, развитию рынка. Даже если условно согласиться с этим, социолог ответит, что крах монополии на дефицит может быть социальной катастрофой, охватывающей много значимых для общества параметров, начиная с потери необходимых товаров, безработицы, исчезновения налоговой базы и т.д. Масштаб этого явления может вовсе и не ограничиться отдельным предприятием, а охватить отрасль, общество. Культуролог может добавить, что нет основания надеяться, что крах монополии приведет к тому, что то, что возникнет на освободившемся месте, будет результатом и одновременно предпосылкой дальнейшего движения к рынку, а не новым видом монополии. Финансист может резонно отметить, что общество не накопило необходимых капиталов для организации современного производства и не сможет выйти на новый его уровень. Следует также сказать, что рассмотрение в качестве 266 исходной для реформы шоковой катастрофы, а не возможности роста созидания, является экстраполяцией на современность старой идеи русских революционеров “дух разрушающий есть дух созидающий”, идеи “разрушения до основания”. Реальные попытки реформаторов сдвинуть двоевластие к увеличению роли и места либеральных форм управления вызвали прежде всего активизацию растревоженных традиционных ценностей и форм управления. Наша хозяйственная реальность не может быть квалифицирована как рыночная, хотя элементы ее имеются. Существующему хозяйству трудно дать определение. Сказать, что оно смешанное, значит ничего не сказать. Это не рынок в традиционном смысле слова, так как здесь нет того уровня всеобщего, где потребители и производители устанавливали свои отношения на основе денежного критерия. Монополии в значительных масштабах получили способность свободно устанавливать цены, что без сомнения, по крайней мере потенциально, открыло возможности движения к рынку. Тем не менее, решающего перелома в постсоветское время в этом направлении не произошло. Дефицит на товары по крайней мере в первое время стал исчезать. Изменился предмет дефицита, он сдвинулся к общественным формам, которые можно расценивать не столько как результат функционирования монополий, сколько как их условия. На первый план вышел дефицит “крыш”, дефицит связей, обеспечивающих дешевым кредитом, государственными деньгами, таможенными льготами, лицензиями и т.д. В очередной раз изменилась форма монополии на дефицит. Вновь, как всегда, Россия в кризисной ситуации обратилась к древним культурным программам, к культурному подсознанию, хранящему потенциал тотемизма. Сложившаяся форма государственного управления в новых условиях пытается сохранить управление и власть над хозяйством. Однако слабость государства, отсутствие опыта его формирования на основе перехода от господства натурального хозяйства к товарно-денежному приводит к дезорганизации как самого хозяйства, так и системы управления хозяйством, расколу между организациями и целями того и другого, управленческому хаосу.