Развитие государственности в отечестве, как мы пытаемся показать, подчинено некоей логике. 1. Государственность сложилась и утвердилась в России как самодостаточная имперская институция на основе централизма и абсолютизма за счет нации посредством закрепощения населения. «Империя» сама по себе какие-либо коннотации уничижительного порядка a priori исключает. Она есть высококачественный продукт исторического развития, представляющий властно консолидированный цивилизационно продвинутый социум, обладающий а) развитой военно-бюрократической государственностью; б) выраженной тенденцией к тем или иным формам ценностного идентитета (мощные единительные, духо- центричные конфессиональные, идеологические, державные комплексы). По мере ослабления этих скреп статус (цельность, целостность) империи подрывается. Избегать эрозии империи как эволюционно-исторической формы позволяет либо поддержание дисциплинарного тонуса общественных отношений сверху, либо стимулирование самодеятельного, инициативного поведения населения снизу. Первый способ — применение жестких технологий достижения национального единства опробовался в период золотоордынской Руси, Московского царства, петровской России. Универсальный гарант от смуты, провалов держав-, ности был выработан окончательно в эпоху Петра в виде абсолютизма, единодержавного полицейского-бюрократического централизма. Имперская доминанта, лишенная гуманитарной, культуртрегерской оснастки, к несчастью, вопиюще подорвала благосостояние населения, отрицательно сказалась на принципах народной жизни. Возникла острая, нерешаемая узколобыми политарными методами проблема сбережения начинающей вымирать нации. Укреплять державу за счет наступления на народ далее оказывалось недопустимым. Приносить в жертву нацию более становилось нельзя. Стратегический курс на империали- зацию был ослаблен, будучи тактически совмещен с курсом на реформацию. 2. Непредвзятый взгляд на историю Отечества в ее непрерывном развитии позволяет выявить, что любые значимые ре- формационные изменения имели глубокие объективные причины, обусловливались природой складывающихся обстоятельств. Реформа есть рационально планируемая практическая акция, выступающая ответом общества на вызов времени. Сила ума, державная состоятельность реформатора заключаются в адекватном отображении духа эпохи, находящем воплощение в социально ответственной трансформации. Деградация нации в послепетровское время при невозможности силовых решений актуализировала задачу расширения субъекта государственной деятельности. Укрепление державности осуществилось через правовое освобождение элитного дворянского слоя, разгрузившего центральную власть в выполнении репрессивных функций по отношению к трудовому народу (преимущественно крестьянству). Административно-бюрократическая диктатура дворянского государства продержалась по историческим меркам недолго — с утверждения поместной системы до 1861 г. Лучшая часть дворянства, убежденная в неперспек- тивности половинчатого раскрепощения нации, в 1825 г. вышла на Сенатскую площадь и была истреблена. Худшая часть опустилась, предалась праздности, погрязла в паразитизме. К концу XIX в. дворянство как страта выродилось. Новый виток общественной дестабилизации повлекло формальное освобождение народа, который, однако, вопреки духу реформ не стал свободным правомочным субъектом общесоциальной воспроизводственной деятельности. Прерванная бездумной эскападой народовольцев реформация Александра II воссоздана объемной программой преобразований Витте—Столыпина, модернизирующей империю (которая по цивилизационному статусу не может быть производительно отсталой) на базе принципа «разумной и настоящей свободы» (Столыпин) и личной собственности. Открывающая перспективы эволюционно-капиталистического развития в рамках столыпинского обновления думская монархия насильственно трансформирована вначале в буржуазно-демократическую (февральская революция 1917 г.), а затем в советскую (октябрьская революция 1917 г.) республику. Сказанное подводит к необходимости осветить три вопроса: (A) Почему относительно спокойно, плавно, безмятежно, как бы сам собою рухнул царизм, почему в монархической стране с глубоко укорененными коронными традициями (все самозванцы на Руси, дабы возыметь популярность в народе, камуфлировали под царей законных) на удивление легко, беспрепятственно упразднился трон? (Б) Была ли необходимость социальной бури? (B) Почему возможности буржуазно-демократического (либерального) развития, открытие февральской революцией, буквально в считанные (по масштабам истории) мгновения развеяны налетевшим, точно шквал, октябрем? (А) Причины падения царизма справедливо выводить из оснований цивилизационных. Монархия как державный институт выдохлась, самоисчерпалась, обнаружила недееспособность в решении стоящих перед страной насущных задач — таких, как индустриально-технологическое развитие, эффективность жизневос- производства, рентабельность хозяйствования, общая культура существования. Иван IV, Петр I, четко уловив необходимость реформ, сумели придать ощутимый импульс прогрессивному движению России на фазе догоняющего развития. Сделано это ценой сверхнапряжения за счет перехода на форсаж. Силы народа иссякли, терпение его лопнуло. Вехами необратимой дискредитации монархии были события а) 14 декабря 1825 г. — девальвация короны в среде верхов; б) 9 йнваря 1905 г. — девальвация короны в среде низов. Консервативная монархическая культура и сцепленная с ней политическая элита окончательно обанкротились в послереволюционный период ввиду нежелания и неспособности вступать на путь снятия социальных антагонизмов, избавляться от пережитков средневековья, выходить на широкий фарватер динамичного кумулятивного развития. Россия первого пятилетия XX в. представляла сугубый анахронизм, ни в малейшей мере не отвечая требованиям дня, вызовам времени. Драматические поражения в Крымской, рус- ско-японской войнах, неудачи на фронтах I мировой войны оттеняли разбалансированность ориентированной на вывоз сырья, растрату ресурсов национальной экономики, ее финансовую зависимость от мирового капитала, демонстрировали непатрио- тичность правящей клики в соблюдении и проведении национальных интересов. В то время, как большинство западных стран твердо встало на путь индустриализации, создания высокотехнологичного аграрного сектора, культурной революции (подъем образования, урбанизация как рычаги индустриализации), демократизации (парламентаризм, конституционализм, гражданское общество, правовое государство), Россия увязла в прошлом. Совокупным показателем последнего выступали отсталость, затратность — инерционность, невосприимчивость, нерасположен- ность традиционных институтов удовлетворять динамике наличного существования. Подразумевается прежде всего совокупность императивов, диктующих обязательность переходов от: — феодально-самодержавного к конституционно-правовому; — патриархального к индустриальному; — натурального к рыночному; — общинного к общественному. Последнюю попытку преодолеть системный кризис монархической государственности предпринял Столыпин, как опытный практик верно рассчитавший вектор общественных перемен. Однако, как теперь ярно, усилия реформатора-премьера были обречены. Случай Столыпина — тот уникальный в истории случай, когда, говоря словами Гюго, «бессмысленно бомбардировать хаос». Нельзя ни бездействовать (ввиду затора проблем), ни действовать (ввиду затора трудностей при их решении), а вырастающий из хаоса финал один — катастрофа. Она и постигла российский государственный строй, продержавшийся в монархической форме от княжеской Киевской Руси до императорской России. (Б) Предопределенности, фатальной неотвратимости социального взрыва в России в 1917 г. не было. Были необходимые и достаточные предпосылки его возникновения. Революции, как представляется, противостоит не контрреволюция, а творчество. «Мир, — как утверждает Камю, — постоянно находится в состоянии реакции и значит ему постоянно грозит революция. Прогресс же, если он в самом деле есть, обусловлен тем, что при любых порядках творцы неустанно отыскивают такие формы, которые одерживают верх над духом реакции и инерции, и поэтому отпадает надобность в революции. Когда творческие люди перестают появляться, революция неминуема»124. Революция — особая точка существования, кристаллизующаяся, когда пасует, отступает, растрачивает производительный потенциал социальное творчество. В такую точку, воронку истории попала Россия, начиная с отсчета нового века. Позитивно творить реальность становилось нельзя; наступила пора революции. Физической аналогией ситуации выступает Максвелловская идея особых точек перехода, где «воздействия, физическая величина которых слишком мала для того, чтобы существо конечных размеров принимало их во внимание, могут приводить к необычайно важным последствиям». Взять события начала текущего столетия. Русско-японская война, кровавое воскресенье, Манифест 17 октября, разгон I и II Дум, убийство Столыпина, неудачные военно-дипломатические действия в I мировой войне. Что тут выдающегося, экстраординарного? Провалы в войнах были прежде; расстрелы-разгромы народа практиковались всегда; нереальные обещания-посулы власти — норма действия этого института; разгон парламентов — избитый прием; политический террор — трюизм. В том, что происходило, следовательно, ничего необыкновенного, чрезвычайного не было. Между тем все это отвечало максвелловским «особым точкам», создававшим критическую массу деструкции. В воздухе витал дух протеста, чувства невыносимости существования. Горючая среда оформилась. Требовался детонатор. Применяя идеи теории режимов с обострениями, можно сказать, что оригинальные возможности развития не предзаложе- ны — они создаются непосредственным отправлением жизненного процесса. Режим с обострением — состояние, где в окрестности момента обострения сложная система теряет стабильность, становится неустойчивой относительно малых влияний. Возникает вероятность распада, обусловливаемая действием при нелинейных зависимостях принципа «развертывания малого» при усилении флуктуаций. По этой причине, в частности, в социуме реализуется правило «малые причины порождают большие следствия». Нелинейный закон пороговости, при котором перекрытие предела нечувствительности к эффектам многократно умножает значимость изменений, и проявился в отечественной истории в феврале 1917 г., когда перегруженное настроением недовольства общество неограниченно катализировало активность оппозиционных, несовместимых между собой, но выполняющих единую социально-катарсическую функцию, антифеодальных и антикапиталистических, пролиберальных и просоци- алистических партий и движений. Их солидарное выступление решило судьбу монархии в России. Монархия не была свергнута. Переобремененная грузом проблем, не выдержав непосильной державной ноши, самоисчерпавшись, 2 марта она пала. В царском Манифесте о добровольном отречении от престола Николай II обнародовал: «В эти решительные дни в жизни России почли мы долгом совести облегчить народу нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственной Думой признали за благо отречься от Престола государства Российского и сложить с себя верховную власть»48. Власть перешла к сформированному из Временного комитета членов Государственной думы Временному правительству, руководимому либеральнодемократически настроенными кадетами и октябристами. Временное правительство, поддержанное исполкомом Петроградского Совета, взяло курс на демократизацию. В выпущенной им Декларации в качестве неотложных задач провозглашены: «1. Полная и немедленная амнистия по всем делам политическим и религиозным, в том числе: террористическим покушениям, военным восстаниям и аграрным преступлениям и т.д. 2. Свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах, допускаемых военно-техническими условиями. 3. Отмена всех сословных, вероисповедальных и национальных ограничений. 4. Немедленная подготовка к созыву на началах всеобщего, равного, тайного и прямого голосования Учредительного собрания, которое установит форму правления и Конституцию страны. 5. Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления. 6. Выборы в органы местного самоуправления на основе всеобщего, прямого и тайного голосования. 7. Неразоружение и невывод из Петрограда воинских частей, принимавших участие в революционном движении. 8. При сохранении строгой военной дисциплины в строю и при несении военной службы устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленными всем остальным гражданам»49. Эта декларация-программа, собственно, и покрывает понятие «Февральская революция». Насколько она весома, значима для России? (В) Вопрос либерально-демократической перспективы для России, открываемой февралем, имеет два ответа: доктринальный и реалистический. Первый исходит из начал модельно-тео- ретических. Парламентский (идеально-оптимальный) вариант начал было обмирщаться практически. Форсированно создавались структуры гражданского общества (партии, советы, союзы, лиги, комитеты, ассоциации и т.п.). Власть от местной (земства, городские думы) до центральной (Временное правительство, Государственная дума) обретала черты парламентской (всеобщее избирательное право, многопартийность, идейный плюрализм, легальная пропаганда, агитация, умеренность) организации. Отлично. Отменно. Имелся лишь один минус, нейтрализующий все многочисленные очевидные плюсы. Этот минус суть недейственность руководства страной. Либерально-демократическая власть в России не имела крепкого социального носителя. На кого она ориентировалась? Не вознося пролетариат, она добросовестно кала «те социальные силы, которые способны были... перевести Россию в разряд правовых государств»125. В этих поисках она (власть вкупе с неортодоксальными марксистами, убежденными, что, «если Россия не сможет превратиться в свободное правовое государство, гибель неизбежна») пришла к интеллигенции. Дворянство — реакционно, буржуазия — слаба, народ, — темен, так что опорой конституционного строя (в понятии адептов либерально-демократической власти) оказывалась интеллигенция — лица свободных профессий — «третий элемент», приближенный к населению126. Однако интеллигенция в России не массова. Узость социальной базы либерально-демократического проекта, несформированность, неотлаженность рычагов, механизмов, приводных ремней к массам, институтов при попытке его воплощения ввергли страну в хаос. Интеллигенция не смогла обуздать народ, придавая энергии его выступления цивильно приемлемые формы. Страну захлестнула анархическая стихия. Как объясняет Маклаков: «Россия получила в день революции больше свободы, чем она могла вместить, и революция погубила Россию»127. В унисон ему вторит Гучков: мы «не только свергли носителей власти, мы свергли и упразднили саму идею власти, разрушили те необходимые устои, на которых строится всякая власть»128. По словам Е. Трубецкого, установилось «десятивлас- тие» с произвольным введением явочным путем 8-часового рабочего дня, грабежами поместий, развалом фронта, убийством офицеров, возникновением всяческих шлиссельбургских республиканских автономий со своими ревкомами, трудовым землепользованием. Доктринальный ответ на вопрос о страновых перспективах февраля применительно к России, зиждущийся на идеально-типических рассмотрениях, не подходит. Россия того момента конституционно-парламентским либерально-демократическим, ориентированным на «третий элемент» государством стать не могла. Реалистичный ответ на тот же вопрос дает Бердяев, утверждая: «Только'диктатура могла остановить процесс окончательного разложения и торжества хаоса и анархии. Нужно было взбунтовавшимся массам дать лозунги, во имя которых эти массы согласились бы организоваться и дисциплинироваться, нужны были заражающие символы. В этот момент больше визм, давно подготовленный Лениным, оказался единственной силой, которая, с одной стороны, могла докончить разложение старого и, с другой стороны, организовать новое. Только большевизм оказался способным овладеть положением, только он соответствовал массовым инстинктам и реальным соотношениям. И он демагогически воспользовался им»54. То, что не смогли сделать либералы, сделали большевики: оседлав массы, установили партийно-советскую (неконституционную, непарламентскую, нелиберальную) диктатуру. Чем выше стандарт жизни, тем более умеренны выступления пролетариата, чем более цивилизационно продвинуты страны, тем выше предрасположенность к оппортунизму, парламентским формам борьбы. Пролетариат отвержен, маргинален в обществе раннего капитализма. Для него развивалась ортодоксальная марксистская доктрина, инспирирующая социальный взрыв: рабочий класс, лишенный отечества, громит социум до основания, начинает на его обломках строительство светлого грядущего. По мере промышленной индустриализации, социальной модернизации, прогресса авангардно-технологического производства, упрочения гражданского общества, повышения качества существования европейский пролетариат постепенно (эволюционно) обрел отечество (свидетельство чему — резко диссонирующая с большевистской, оборонческая, а не пораженческая позиция европейских социалистов в отношении национальных правительств в I мировую войну). Стратегические цели мировой революции заслонились тактической линией совершенствования текущей жизни. Цель стала ничем, неуклонное движение к ней стало всем. Обстановка окончательно стабилизировалась при утверждении общества массового потребления. Нещадно (в согласии с эфемерными штампами теории абсолютного и относительного обнищания) эксплуатировать трудящееся большинство правящим меньшинством становилось бессмысленно, учитывая, что трудящиеся — основные потребители производимых товаров. Снижение покупательной способности населения (ухудшение качества жизни) обусловливает хозяйственный кризис. Европейский пролетариат, таким образом, ассимилированный социальной модернизацией, стал полноправным немаргинальным общественным слоем. Иначе складывалась картина в России, падение благосостояния народа в которой (в связи с многочисленными коллизиями от неудач в войне до голода, разрухи, воспроизводственного ступора) обострило вопрос нелегитимности частной собственности (обострение данного вопроса — общее место масштабных социальных кризисов, вызывающих масштабные же движения общественного протеста). Воспользовавшись моментом, сугубо популистским манером большевики разыграли антисобственни- ческую карту, опершись на стереотипы антикапитализма (неквалифицированный пролетариат), антииндивидуализма (нецензовое общинное крестьянство), уравнительности (люмпены), пацифизма (уставшие от войны контингенты). Как агитировал массы накануне октябрьского переворота Сталин: «Хотите ли вы, чтобы вместо нынешнего правительства помещиков и капиталистов (? — Авт.) стало у власти новое правительство рабочих и крестьян? Хотите ли вы, чтобы новое правительство России объявило согласно требованию крестьян отмену помещичьих прав на землю и передало все помещичьи земли без выкупа крестьянским Комитетам? Хотите ли вы, чтобы новое правительство России обнародовало тайные договоры царя, признало их необязательными и предложило всем воюющим народам справедливый мир? Хотите ли вы, чтобы новое правительство России обуздало вконец локаутчиков и спекулянтов, намеренно обостряющих голод и безработицу, разруху и дороговизну? Если хотите этого, соберите все свои силы, встаньте все поголовно, как один человек, устраивайте собрания, выбирайте делегации и изложите свои требования через них съезду Советов...» 50. 25 октября вследствие вооруженного переворота большевики отвергли обозначенную февралем парламентски-демократичес- кую модель и диктаторски ввели советскую — общинно-почвенную схему развития. С первых же мгновений большевистского эксперимента жизнь стопятидесятимиллионной страны ощутила на себе примат голого политического расчета. Говоря об этом, сосредоточим внимание лишь на таких сюжетах. 1. Под демократическими, зачастую популистскими лозунгами, последовательно, планомерно добиваясь власти, большевики разрушали царизм. В результате же случилось нечто более серьезное, чего никто не намечал, — произошел обвал страны, разразился кризис института империи. В декабре 1917 г. отло жил ас ь Финляндия (инспирированное большевиками просоветское восстание подавлено здесь германскими штыками). Осенью 1918 г. стала независимой Польша. (Аналогичный финскому сценарий не прошел.) В феврале 1918 г. оккупированная Германией вышла из состава России Прибалтика. В мае 1918 г. окончательно обособились Грузия, Армения, Азербайджан. В феврале 1918 г. присоединилась к Румынии Бессарабия (Молдавская народная республика). По пути суверенности пошли Белоруссия и Украина. Подробности произошедшего в этих фрагментах империи освещены в пятом томе серии «Реформы и контрреформы в России»; несколько пространнее поэтому выскажемся только о Туркестане. Если в органах Временного правительства в Туркестане имелись представители коренных народов, то в первом советском правительстве (сформированном на 3-м краевом съезде Советов в ноябре 1917 г. в количестве 15 человек — 7 большевиков, 8 левых эсеров) их не было. На 4-м чрезвычайном общемусульманском съезде во главе с М. Чокаевым декларирована автономия Туркестана, организовано независимое кокандское правительство. Ответный шаг большевиков — дубина репрессий: арест кабинета, захват Коканда. Поскольку насилие квалифицировалось населением как новая форма политической колонизации, под лозунгом «За Туркестан без притеснителей» в Ферганской долине развернулось антисоветское басмаческое движение. Начавшееся как национально-освободительное выступление, впоследствии оно трансформировалось в гражданскую войну (использующие к своей выгоде практику реквизиции басмачами провизии, лошадей у декхан, большевики повернули энергию народной борьбы против восставших) и было подавлено. Через рабочих-славян большевики экспортировали революционную диктатуру пролетариата в Среднюю Азию (подобно Украине, Белоруссии, Закавказью). Тенденция на национальное самоопределение, государственную автономизацию с потерей Польши, Финляндии, Прибалтики, Бессарабии пресечена большевистским центром силовым способом к рубежу 20-х; центробежный процесс остановлен; пространство империи стабилизировано. 2. Сродни скрытой имперской линии в национальном вопросе значительный привкус лицемерия отличал конструкцию классового союза пролетариата и крестьянства. Непосредственно в послереволюционные дни разразился внутрисоветский конфликт бывших соратников по революционному блоку, протекавший в форме противостояния пролетарских и крестьянских советов, города и деревни. Крестьянские советы, руководствующиеся планом «черного передела», редистрибуции земли в пользу тружеников, по ходу отправления линии на укрепление сельского собственника разбалансировали государственную налоговую политику, подрывали госмонополию, срывали хлебозаготовки, потворствовали свободе торговли. На фоне голодной разрухи страну захлестнула мелкобуржуазная частнособственническая стихия. Из этой острейшей нештатной ситуации большевики вышли посредством замены идеи союза пролетариата с крестьянством идеей союза пролетариата и беднейшего крестьянства. Через комбеды фактически вводилась диктатура государства по отношению к сельскому собственнику, города по отношению к деревне; конституировались неэквивалентные экономические связи (эта практика не преодолена и сегодня) между ними. Октябрьский переворот не выражал интересов трудового (о котором пекся Столыпин) крестьянства; сельские советы подверглись разгрому. Чем еще обогатили бы социальное строительство проявлявшие завидную гибкость тактики большевики, ведомо одному Богу. Не было бы счастья, да несчастье помогло: восстание белочехов (территория Поволжья, Урала, Сибири, Дальнего Востока), иностранная интервенция (на севере — английские, американские, канадские, итальянские, сербские войска; на востоке — японские, английские, американские силы; на западе — германская оккупация сданных по Брестскому миру Прибалтики, Украины, северного Причерноморья; на юге — захват Турцией Армении, Азербайджана, аннексия Британией части Туркмении, Азербайджана) сослужили большевикам хорошую службу, позволив сплотить народ (в дезинтегрированном государственном пространстве, начавшем дробиться державном российском теле) вокруг непронародного, но возглавившего отчаянную борьбу за национальную независимость правительства. Годы гражданской войны, помимо отмеченного принципиального для нашей темы момента отстаивания суверенитета,интересны складыванием нового порядка государственного управления. В условиях вызванного боевой обстановкой дефицитного существования сама собой кристаллизовалась опиравшаяся на директивно-приказной метод, принуждение, монополию на конечный продукт, централизованное распределение центральноадминистративная система (ЦАС) руководства страной. Возникнув как вынужденная организационная мера, она неожиданно (для горячих комиссарских голов) обнаружила некое сходство (прямой продуктообмен, коллективизм, безденежность, плановость, уравнительность) с коммунистической реальностью. Пошла массированная, сплошная национализация (за первый год советской власти национализировано 80% промышленных предприятий), коллективизация' (мартовский 1919 г. Декрет «О потребительских коммунах», февральское 1919 г. постановление ВЦИК о «коммунизации» деревни), перевод на карточное снабжение, натуральный обмен, свертывание торговли, в декабре 1918 г. введена всеобщая трудовая повинность, промышленный труд стал превращаться в сплошной субботник. В эпоху военного (примитивного) коммунизма развернулось официальное движение за построение зрелого коммунистического социума. Социальный эксперимент в России набирал обороты. Как завершилось с ним и с державой, мы знаем. Не перегружая анализ изложением деталей случившегося, зафиксируем главное. Остов новой (большевистской) государственности составили начала фискальной дисциплины: в экономике — нерыночность, коллективизм (обобществление средств производства), неразвитость имущественных отношений; в политике — однопартийность, репрессивность (ликвидация социальных, идейных оппонентов); в управлении — советская форма (замена сословного представительства классовым), дирижизм. Забегая вперед скажем: ни одно из нововведений не выказало перспективности. Обобществленная экономика (с монопольной госсобственностью) оказалась затратной, неинновационной, неэффективной. Политический монизм с атрофией парламентско-гражданских устоев в блоке с репрессивностью плодил культовые, отвратительные цезаристско-бонапартистские, волюнтаристские формы. Вытеснившая думские и земские институты советская организация (депутатов трудящихся и народных депутатов) продемонстрировала недемократичность, державную не- совершенность (советская государственность а) подрывала практику разделения властей; б) деформировала законодательные функции народно-избранных полномочных учреждений: с 1938 по 1988 г. Верховный Совет СССР, собиравшийся 2 раза в год и заседавший по 3 дня, принял порядка 10% законов; в остальное время безраздельно хозяйничали номенклатурные аппаратчики; в) искажала представительные функции народных органов, учитывая эфемерность связей социально недееспособных (или недоступных) депутатов со своими избирателями). Неприятие трудящимися, рядовыми коммунистами (наблюдавшими, как партия неуклонно отдаляется от народа) принципов большевистской государственности — таких, как диктатура (класса, вождя), террор, насилие («Ужасы, надвинувшийся голод (по 1/8 хлеба), — писал в дневнике J1. Дейч, — все больше и больше восстанавливают рабочих против большевиков. На всех заводах митинги принимают резолюции против них и за Учредительное Собрание. А большевики взваливают это брожение на «контрреволюционеров» — меньшевиков, эсеров, кадетов — и позакрывали все газеты этих партий»), кастовость, клановость, корпоративность, групповщина (подбор и расстановка кадров по признакам верноподданности), волюнтаризм («если мы добросовестно учим дисциплине рабочих и крестьян, то мы обязаны начать с самих себя»56, — назидал Ленин), превращение власти в собственность, номенклатуры в реальных владельцев общенародных фондов, этатизация державного богатства, монополизация государством всех видов ценностей (от средств производства до средств обращения), всевластность высшего эшелона, — неприятие всего этого наглядно проявилось в дискуссии о профсоюзах, выражающих позицию широких слоев масс платформах «Рабочей оппозиции», «Демократического централизма» (теория); кронштадтском мятеже, многочисленных антиправительственных крестьянских восстаниях (практика). Менее чем за шесть послеоктябрьских лет высветилось: октябрьский переворот был вождистским по целям (инспирирован головкой РСДРП (б) для захвата личной власти) и номенклатурным по результатам (плоды революции присвоило новое крапивное семя — партсовчи- новники и бюрократы). Кондовая большевистская система (военного коммунизма) обнаружила социальную, производительную несостоятельность, впала во фронтальный гражданский кризис. Прервав демократическую февральскую революцию своей партийной по сути, советской по форме диктатурой, неимоверно дорогой ценой остановив державный распад, большевики оказались один на один с трудовым (крестьянским) народом, не принявшим правил их военно-коммунистической жизни. Проблема, с которой столкнулись властители новой эпохи — как подвести под сильную государственность фундамент эффективной экономики. Шли поиски, отрабатывались версии: 1) частнособственническое хозяйствование — западный путь, который при антизападничестве большевиков был им заказан; 2) государственнособственническое хозяйствование — воен- но-коммунистический путь, отвергаемый народом; 3) смешаннособственническое хозяйствование — как выяснилось позже, наиболее оптимальный путь, трактуемый большевиками как паллиатив — временная, краткосрочная уступка подлежащему радикальной перековке социально чуждому цензовому элементу. Большевики избрали третий путь в качестве вынужденного отступления, шага назад для более успешной борьбы с собственником на более выгодном для этого поле в будущем: тактически аккумулируя силы, предполагалось стратегически в скорейшее время разделаться с мелкобуржуазностью (товаропроизводитель- ностью), восстановить «коммунизмонесущую» конституцию ЦАС. Правовая база последней задавалась принятым V Всероссийским съездом Советов (июль 1918 г.) Основным законом РСФСР, законодательно закреплявшим диктатуру пролетариата (в форме Республики Советов), отменявшим политический плюрализм, всеобщее избирательное право, ограничивавшим свободу слова, союзов, собраний, совести, печати (согласно классовому подходу), устанавливающим социалистическую организацию труда. Мы напоминаем об этом лишний раз, дабы развеять (в соответствии с превознесением якобы допущенной «переменой всей точки зрения нашей (большевистской. — Авт.) на социализм») беспочвенные иллюзии позднейших интерпретаторов большевистского социотворчества. Этакратические, антидемократические, антизападнические каноны жизни фиксировала Конституция, отход от статей которой при том же НЭПе расценивался как вынужденная полумера, подчиненная кардинальной цели, — построению бесклассового, нетоварного, антисобственнического общественного порядка, опирающегося на огосударствление, верховодительство партии (проникающей в учреждения, получающей легитимность через комфракции всевозможных объединений и организаций), механический коллективизм с характерной жизневоспроизводственной единицей — «революционным заповедником» (Платонов). Политика насаждения ревзаповедников через затаскивание производителей в социализм путем коммунистических атак подхлестнула хозяйственную катастрофу. С 1919 г. вследствие борьбы с рынком, запрещения пассажирских перевозок (транспортного обслуживания на современном наречии «челноков») в стране пошел голод. Разгромив на этапе «большой» гражданской войны белых и интервентов, большевистская власть впала в глубокий кризис. Как отмечалось, она оказалась перед необходимостью усмирить собственный народ. Для наступления на него сил не было. Оставалось пбйти на уступку. В коррекцию утопической (нерыночной, нетоварной) коммунистической государственной модели в качестве попятного маневра власти внедрен НЭП. Прямой продуктообмен заменен рыночной куплей-продажей, денационализирована часть (мелких, средних) промышленных предприятий, легализована арендная, концессионная формы собственности. Введением НЭПа политически положен конец гражданской войне; экономически положено начало хозяйственному восстановлению, финансовой стабилизации. Тем не менее никакой социальной трансформации не произошло. Оживление частника компенсировалось усилением ЦАС — централизацией управления, огосударствлением экономики, концентрацией власти у партии. Резолюция XII Всероссийской конференции РКП (б) «Об антисоветских партиях и течениях» развязала руки «компетентным органам» в борьбе с эсерами, анархистами, меньшевиками (члены и сочувствующие иных партий репрессированы ранее). В стране к 1925 г. не стало эсеров, к 1928 г. — анархистов, к началу 30-х годов — меньшевиков. Упрочалась однопартийная тоталитарная политическая культура. Исходно НЭП был обречен. Пределы его возможностей обозначила большевистская доктринальная и прагматическая линия на уничтожение западных частнособственнических реалий (которые за 200 лет до этого огнем и мечом насаждал Петр), на созидание бесклассового коммунистического порядка. Ежеминутно порождаемая НЭПом, естественная для него хозяйственно, идейно, политически плюралистичная предпринимательская среда вступала в антагонизм с ригористичными императивами ЦАС, пестуемыми коммунистической пропагандой. Цели партии и действительность, стратегия и тактика в тех условиях не могли быть гармонизированы принципиально. И это подписывало приговор НЭПу. Он был свергнут к 1929 г.; вопрос «кто—кого?» волюнтаристски решился в пользу диктатуры большевизма. Практика центрально-административного руководства плодила конфликты центра с местной властью, актуализировала проблему национально-государственного устройства. Теория располагала возможностями: а) пролетарский интернационализм — общество без государственных границ (Пятаков); б) национально-культурная автономия; в) самоопределение трудящихся (Бухарин). Практика же стихийно воплотила в оформлении государственной территории (для консолидации которой были объективные предпосылки — общность исторических судеб, этническое перемешивание, миграция, кооперативное разделение труда между территориями, культурные, языковые контакты, единство коммуникационных сетей, логика обороны пространства) силовой путь (как во времена Московского царства) установления жестких властных вертикальных связей центра (Москвы) с окраинами на основе принципа федерации. (Решение III Всероссийского съезда Советов гласит: «Советская республика учреждается на основе свободного союза свободных наций как федерация Советских национальных республик».) Поскольку национальные территории, как правило, не приветствовали Советской власти, для нейтрализации цент- робежностей оперативно с конца 1ражданской войны большевики практиковали принцип автономии — образовывались административно-территориальные единицы с приданием им этнического колорита (Башкирская, Татарская, Киргизская, Горская, Дагестанская, Крымская республики, Кабардинская, Вотская, Чувашская, Калмыцкая, Марийская, Коми автономные области, трудовые коммуны немцев Поволжья, Карельская). Национально-этническая версия государственности в многонациональной стране убийственна. Но именно ее, к несчастью, пробивала в жизнь большевистская истерическая державная стратегия. И разум, и здравый смысл отступают при восприятии установок: — Ленина: «На Россию мне наплевать, ибо я большевик»; — Троцкого: «Будь проклят патриотизм»; — Бухарина: «Мы должны поставить себя в неравное положение... более низкое с другими национальными течениями». Революционная риторика вождей правящей партии не пребывала голой фразой. За словами последовали дела. Конъюнктурная инкорпорация головотяпствующими большевиками национально-этнической модели государственности в практику породила невообразимое, чудовищное насилие. Началась кампания депортации русских из национальных районов, ликвидации русскоязычных анклавов, уничтожения административно-территориальных единиц (имеющих все права на автономию) с русским населением (в особенности Туркестан, Северный Кавказ). Эта же кампания дала толчок противоправной линии выдавливания этнических русских из группы управления, коре- низации, аборигенизации власти в национальных республиках. Эйфория суверенности повсеместно сменилась безотрадным будничным восстановлением ординарной жизни. Возникшим национально-государственным образованиям оказалось не под силу самостоятельно преодолевать экономическую отсталость, разруху, обострившиеся межнациональные распри. Грузия репрессировала Южную Осетию, Абхазию, Аджарию. В 1918 г. из- за территориальных претензий пошла армяно-грузинская война. В 1919—1920 гг. из-за Нагорного Карабаха, Нахичевани разразился армяно-азербайджанский военный конфликт. Вследствие несовершенства национально-государственного размежевания бурлила Средняя Азия, Северный Кавказ. Логика нормализации воспроизводственной деятельности на всем исторически и экономически консолидированном пространстве бывшей Российской империи требовала интеграционных акций. С потерей Польши, Финляндии, Прибалтики, Бессарабии ввиду невозможности их отыграть силовым образом, пришлось смириться. Возвращение же в лоно России вновь появившихся национально-государственных структур (в соответствии с порочной политической декларацией права наций на самоопределение), воссоздание тела империи форсировалось по отработанному сценарию: инспирация агентами большевиков вооруженных путчей, обращение от имени освобождающегося народа к советскому правительству, поход рабоче-крестьянской Красной Армии, советизация, центростремительные тенденции победившей (штыками РККА) народной власти. По такой схеме с активным использованием русскоязычных (в основном пролетарских) анклавов на местах, руководимых Москвой партийных ячеек развертывались события на Украине, в Белоруссии, Средней Азии, Закавказье. 30 декабря 1922 г. уполномоченные от республик делегации УССР, БССР, ЗСФСР, РСФСР подписали Договор об образовании СССР — федерации суверенных советских республик, обладающих правом из нее выхода (без ясного механизма реализации этого права). Этот акт: — вместо принципа гражданства и равноправия конституировал принцип этнической государственности (с дискриминацией расселенных по всей державной территории государственности русских); с 1922 г. в составе РСФСР образуется Карачаево-Черкесская АО, Бурят-Монгольская АО (с 1923 г. — АССР), Кабардино-Балкарская АО, Черкесская (Адыгейская) АО, Чеченская АО; — подытоживал порожденный падением трона, двумя социальными революциями территориально-государственный обвал России; державный контур империи, хотя и с потерями, под видом СССР тем не менее восстанавливался. В подобном восстанов лении подтвердило справедливость действующее в российском миру правило «укрепление власти в обмен на пространство». Ослабление государственности вызвало территориальные утраты (интервенция, оккупация, Брестский мир), стабилизация государственности повлекла территориальный реванш. Реванш этот, заглядывая вперед, шел вплоть до 40-х годов, когда Россия практически отыграла-таки сданные в революцию (при кризисе власти) территории (Прибалтика, Бессарабия, часть Финляндии); — нормализовывал обстановку на государственной территории, создавал предпосылки гарантийной жизневоспроизводитель- ности (прекращение этнических конфликтов, региональных стычек, реставрация традиционной хозяйственной кооперации). Механизмом гарантийности выступало насилие — власть силы и сила власти. Лишенная признаков западности, советская государственность (становой хребет ее ЦАС, диктатура слоя, организации, лица) материализовывала типаж восточной политар- ной социальности. НЭП ни в коей мере не поколебал устоев центрально-административного руководства страной ни в политике (постановление ЦК РКП(б) от 8 ноября 1923 г. количественно и качественно регулировало состав все более разбухающей партсовноменкла- туры; за 20-е годы комбюрократия численно увеличилась в 3 раза), ни в экономике (хозрасчет, производственная кооперация, трестовско-синдикатская система, товарно-денежные отношения блокировались госрегулированием). Завершение восстановительного периода обострило проблему дальнейшего развития. Потенциал, доставшийся от прошлого, был исчерпан. Предстояло решить, как двигаться в будущее. В декабре 1925 г. в борьбе с «новой оппозицией» XIV съезд ВКП(б) высказался за усиление планово-директивного начала в строительстве социализма, взял курс на темповую индустриализацию. XV партконференция (осень 1926 г.), принимая тезис о возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране, выдвинула установку в кратчайшие сроки догнать и перегнать продвинутые капиталистические державы. Мириться с наличием мелкобуржуазности при таких основополагающих ориентирах было нельзя. С рубежа 1926/27 гг. началось скрытое свертывание НЭПа, выразившееся в неадекватной налоговой реформе (удушение налогами рентабельных крепких хозяйств), частичном поражении в избирательных правах цензового элемента. XV съезд ВКП(б) утверждает планово-распределительную (нерыночную) систему управления по директивам 5-летнего плана развития народного хозяйства. Наступление на частнособственническое хозяйствование города и деревни (через повышение налогов, поддержку деревенской бедноты, форсированное кооперирование) усиливается. Срыв плана хлебозаготовок 1927 г., обостривший социально- политическую ситуацию в государстве (продовольственный голод в городе, товарный голод в деревне, подрыв намеченных высоких темпов индустриализации), послужил катализатором смены политического курса. 1928/29 гг. — год «великого перелома», характеризует фронтальную ревизию НЭПа (возобновление продразверсток, раскулачиваний, реквизиций): экономические методы заменены знакомыми большевикам чрезвычайными приемами добывания продукта; производство вытеснено конфискацией. За всем этим — эшелонированная, тщательно спланированная политическая линия на заражение общества бациллой социальной конфронтации. В обстановке «бури и натиска» только и возможно добиться легитимации волюнтаристских мероприятий. Нереальное, требующее сверхнапряжения строительство коммунистического рая идеологически обеспечивала доктрина эскалации классовой борьбы по ходу движения к социализму, начавшие в спешном порядке фабриковаться якобы ее (доктрину) подтверждающие дела, процессы, разоблачения «заговоров». Шахтинский процесс, борьба с правым уклоном в ВКП(б) и Коминтерне, кампания критики и самокритики с дискредитацией специалистов СНК, ВСНХ, ВЦСПС, ИККИ, других учреждений (процессы трудовой крестьянской партии, промпартии) преследовали одно — устранить думающих, размышляющих, критически настроенных, несогласных. Первая волна ленинских репрессий в начале 20-х изничтожила элитно-аристократический интеллигентский слой, вторая волна сталинских репрессий в конце 20-х изничтожила элитно-большевистский интеллигентский слой. Публично проявляющая себя совесть нации для революции (любой!) избыточна. Она обменена на узколобое подобострастие безмозглых верноподданных «средних кадров» (Сталин). Всяческая социальная мифология с той поры — сбыточна. Догнать и перегнать (ДИП) — пожалуйста. Пятилетку в три года (без матобеспечения) — нет ничего проще. Обобрать крестьянство, взять с него сверхналог — готовы. Демонтаж НЭПа (на фоне погрома «правых») оттенялся претворением социалистических начал во все «поры» общежития: промышленность — «ведомственное хозяйствование» (планово-директивная деятельность при управленческом единоначалии по централизованным наря- дам-заказам); сельскохозяйственное производство — повальная коллективизация (колхозное разворачивание); культура — ликвидация (политической) неграмотности. Ухудшение международной обстановки, сегментация рынка, углубление экономического кризиса, великая депрессия 1929—1933 гг., угроза новой мировой войны стимулировали лидеров СССР к мобилизации внутренних ресурсов для форсированной индустриализации, созданию мощной военно-технической базы. Последнее подстегнуло проведение жесткого курса в отношении населения. В очередной раз способом укрепления державы стало наступление на народ. Рычагом модернизации, преодоления технико-экономической отсталости страны избрана технология приведения масс в состояние автотеррора. Введена ежовщина. Начат форсированный натиск на крестьянство, обеспечивающий перегонку средств из сельского хозяйства в промышленность. И одно, и другое обслуживало вариант темповой сверхиндустриализации — создания капиталоемких отраслей ВПК за счет затягивания поясов, прежде всего сельских тружеников. Не прибегая к апологии прошлого — занятию конъюнктурному, для критического ума малопривлекательному, неблаговидному, — решимся тем не менее утверждать, что в тех конкретных условиях догоняющего развития требовалось жесткое руководство, сильная власть. Это наше суждение, конечно, не следует понимать в духе оправдания несообразий, «свинцовых мерзостей» сталинской эпохи — в первую очередь попрание закона, несоблюдение прав личности, массового террора, холокоста. Речь о другом — о необходимости социального ригоризма, который и на Западе, и на Востоке в те времена воплощался в формах общественного этатизма. С тем отличием, что в США «новый», несомненно, этатистский курс Рузвельта сумел избежать недемократических гримас огосударствления, тогда как в Германии и СССР этого не случилось: консолидация нации при вынужденности централизованное™, госрегулирования пошла по пути безоглядного ущемления демократии. Задача одна, решения разные. Осуждать Сталина нужно не за «закручивание гаек», а за то, что оно (закручивание) реализовалось в самой гнусной для людей версии. Версии универсального ГУЛАГа. Впрочем, как мы знаем, Сталин здесь не был первопроходцем. Наиболее коротким нередко считается путь простой. Таковым в политике выступает путь силы. Его опробовали Иван IV, Петр I. По проторенной стезе вслед за ними (и за многими иными политическими руководителями великих держав) двинулся Сталин. Технологическое обновление требовало инвестиций. Вставал вопрос об их источнике. Нэповская экономика средств для индустриального рывка не поставляла (приток частного капитала в среднюю и крупную промышленность блокировало государство). Реконструкция промышленности поэтому протекала как мобилизация и концентрация внутренних ресурсов (накоплений) на ключевых направлениях хозяйственного строительства за счет передвижки резервов из сферы производства средств потребления в область производства средств производства. Приоритет отдавался авангардным разработкам в энергетике, металлургии, машиностроении, химии. Управление экономикой переведено на отраслевой принцип дисциплинарного регулирования выполнения адресных директивных заданий. ВСНХ раздроблен на 21 индустриальный наркомат, ведающий соответствующей сверхмонополией. (Во всех этих акциях нетрудно видеть корень непреодоленных и теперь а) диспропорций между группами А и Б; б) отраслевых монополий.) Столкнувшись с теми же проблемами, с какими, проводя техническое перевооружение производства, столкнулся Петр, — нехваткой для новостроек рабочей силы, — как и Петр, Сталин применил испытанный прием крепостничества. Петр практиковал приписывание рабочей силы к мануфактурам, Сталин возвел его в систему принудительного труда; он в полном объеме реанимировал крепостничество — построил отлаженную карательную машину массовых репрессий, позволяющую штамповать трудовые контингенты из осужденных, высланных, раскулаченных. По части деревни прикрепление выражалось в административном пресечении свободного передвижения населения (ужесточение паспортного режима), воссоздании круговой поруки, командного контроля в реставрируемой сплошной коллективизацией архаичной общине. К 1940 г. ГУЛАГ насчитывал 53 лагеря, 425 исправительно-трудовых колоний, 50 колоний несовершеннолетних — 1,6 миллиона заключенных. К 1941 г. в местах спецпоселений (для раскулаченных) находилось около 930 тысяч людей. Всего за 1930—1953 гг. по различным политическим обвинениям в государственных преступлениях вынесены приговоры и осуждения в отношении 3778234 человек, 786098 из них расстреляно57. Не адресуясь и к посегодня невыверенной статистике, можно тем не менее утверждать, что к концу 30-х путем разрушения производительных сил села, колоссальных издержек социальной сферы, снижения уровня жизни, закрепощения населения, ликвидации гражданских свобод, минимизации расходов на человека СССР преодолел качественное, стадиальное промышленное отставание: с этого момента он стал одной из трех-четырех стран, способных производить любой вид жизненно важной продукции, доступной в данное время человечеству58. Экономическая, финансовая, военно-техническая стабилизация страны в конце 30-х получила отображение в мощных державных прорывах, пространственных обретениях. VIII сессия Верховного Совета СССР (август 1940 г.) законодательно оформила вхождение в Союз четырех республик (бывшие российские территории); численность государства возросла на 14 миллионов; западная граница отодвинута на 200—600 километров. Все эти завоевания санкционировал пакт Риббентропа—Молотова. Как к нему относиться? С нашей точки зрения, пакт этот — решение политически вынужденное, свидетельствующее не об агрессивности СССР, а о его миролюбии. Способом поддержания мира в той обстановке оказывалось: а) сближение с Германией; б) создание системы коллективной европейской безопасности. С последним не получилось по причине обструкционистской позиции Англии и Франции. Исчерпав возможности действий во втором направлении, СССР обратился к первому. 23 августа 1939 г. между ним и Германией подписан пакт о ненападении. В дополнительном секретном протоколе обозначались сферы влияния: для Германии — Польша (исключая восточные области), для СССР — Восточная Польша (Западная Украина и Западная Белоруссия), Финляндия, Бессарабия, Северная Буковина. Ревизия прошлого — занятие неблагодарное: на всякого интерпретатора найдется посрамляющий его более радикальный пе- реинтерпретатор. Удержаться наплаву здравомыслия позволяет реализм, верность правде истории. В соответствии с этим условием подходя к рассматриваемому фрагменту прошлого, мы считаем его не подлежащим переоценке. В ту конкретную эпоху действовать иначе, руководствуясь национальными интересами, возможным не представлялось. К выгоде для себя СССР оттягивал войну, изменял геополитический баланс в свою пользу, воссоединял родственные народы, возвращал бездарно сданные большевиками территории. Масштаб государства, как и человека, — масштаб его возможностей. В этом случае Россия (СССР) доказала свою сопричастность великому масштабу. Она выиграла. Изощренно интригующие на европейском театре действий Англия и Франция проиграли. Тактический выигрыш распалял стратегические аппетиты. Летом 1940 г. Молотов признавался: «Сейчас мы убеждены более чем когда-либо, что... Ленин не ошибался, уверяя... что вторая мировая война позволит нам завоевать власть во всей Европе, как первая мировая война позволила захватить власть в России. Сегодня мы поддерживаем Германию, однако ровно настолько, чтобы удержать ее от принятия предложений о мире до тех пор, пока голодающие массы не поднимутся против своих руководителей... В тот момент мы придем... со свежими силами, хорошо подготовленные, и на территории Западной Европы... произойдет решающая битва между пролетариатом и загнивающей буржуазией, которая и решит судьбу Европы»59. Обстоятельства оказались выше. СССР выступил в роли не наступающей, а обороняющейся стороны. С позиций проблематики государственности военные годы, победа над фашизмом, утверждение нового послевоенного порядка интересны следующим: Внешняя сторона: — Запад исходно заинтересован в ослаблении, ликвидации единой России, контролирующей Евразию (локальную цивилизацию), безотносительно к типу политического устройства, характеру режима. Рельефный эпизод — военное сотрудничество. Европа всегда обманывает Россию при обещании военной поддержки. Страны антигабсбургской группировки не помогли державе при интервенции Польши (1632—1634 гг.). Страны антигитлеровской коалиции подвели с открытием второго фронта: намеревались осуществить это в 1942 г., а сделали в 1944 г. и то лишь с целью воспрепятствовать усилению СССР в Европе и мире. Обязательства США и Англии в отношении поставок в СССР боевой техники и оружия (протокол Московской конференции 29 сентября — 1 октября 1941 г.) не выполнены. За наиболее сложный этап войны с лета по зиму 1941 г. Англия поставила лишь 48% обещанных танков, 83% самолетов. США с осени 1941 г. по середину лета 1942 г. свои обязательства выполнили по бомбардировщикам на 29%, по истребителям — на 30%, по средним танкам — на 32%, по легким танкам — на 37%, по грузовикам — на 19%; — Крымская конференция выработала условия вступления СССР в войну с Японией, предполагавшие наряду с сохранением status quo МНР передачу СССР южного Сахалина, Курильских островов; Россия возвращала отторгнутые в ходе русско-японской войны дальневосточные территории; — оформилась блоковая структура мира. СССР расширил зону своего влияния, создал на западных и восточных рубежах группу стран-сателлитов (соцлагерь). Внутренняя сторона: — причины трагических событий начала войны для СССР (с июня 1941 г. по март 1942 г. потери КА в живой силе составляли 3,8 млн человек) целиком и полностью коренятся в режиме некомпетентной политической (личной) власти; в который раз в истории Отечества судьба народа оказывалась заложницей профнепригодных политиков; — в большинстве оккупированных национальных районов так или иначе проявились антисоветизм, коллаборационизм, сепаратистские устремления. Многотрудное испытание войной выявило порочность внедренной большевиками практики национально-территориального строительства; — обнаружила низкую эффективность колхозная форма сель- скохозяйствования. Качественные показатели деятельности (урожайность, продуктивность животноводства) уступали соответствующим параметрам крестьянского хозяйства России периода первой мировой войны129. Это был серьезный симптом ошибочности политической линии на сплошную коллективизацию. Не- политизированное производство всегда многоукладно и немонопольно (кстати говоря, созидательная инициатива в выпуске новейших вооружений многократно возросла вследствие разрушения монополии нескольких КБ на разработку военной техники. Потребовалась война, дабы устранить пережитки, ввести в жизнеоборот прогрессивные конкурентные начала). Послевоенная конструкция мира поддерживается схемами «железного занавеса», изоляции, принятой СССР в отношении Запада, и «холодной войны» (после фултонской речи Черчилля), принятой Западом в отношении СССР. Наличие прямой конфронтации с бывшими соратниками, возникновение серьезных трений с партнерами настоящими (разрыв между СССР и СФРЮ, обострение отношений с государствами Восточной Европы), нарастание сложностей хозяйственного, социального, гражданского порядка внутри страны повлияли на политическую линию сталинского руководства. С наличием оппозиции вовне поделать что- либо было нельзя, зато можно было влиять на оппозицию у себя дома. Печальной страницей укрепления режима личной власти на фоне неразрешимых (в теснинах большевистского слова и дела) проблем устроения жизни в послевоенный период являются карательные антикосмополитические кампании конца сороковых — начала пятидесятых годов. Если прежние соответствующие кампании подчинены целям уничтожения персональных врагов, трансформации политических элит, то теперь ставятся упреждающие социально-терапевтические задачи: недопущения диссидентской скверны как таковой. Под видом борьбы с чуждой, идеологически невыверенной духовностью ведется промывка мозгов всем вообще. Государственность укрепляется достижением монистичности сознания, но на основе не высоких консолидирующих ценностей, а агитпромовской мякины, дремучего, леденящего спину страха. Курс на закручивание гаек в идеологии дополняется форсированием индустриальных программ («великие стройки») с приоритетом развития тяжелой промышленности, консервацией социальной, научно-технической сферы. Все это усугубляло кризисные тенденции. Смерть вождя «всех времен и народов» явилась естественным стимулом для коррекции системы взаимодействия государства с народом. Стремившийся к политическому лидерству Хрущев столкнулся с необходимостью либерализации режима. В русле либерализации, где выделяются претензии на а) критику культа личности, восстановление коллективного руководства партией и страной; б) децентрализацию управления, ликвидацию плодящих бюрократизм промежуточных звеньев (октябрьское 1954 г. Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР санкционировало упразднение 10 тысяч начальственных инстанций), расширение функций и прав союзных республик в практике администрирования, — неожиданно произошло развенчание власти. Власть в России оказалась десакрализованной, утратившей ореол божественной святости, недосягаемости. Вождей в стране после Сталина быть уже не могло. Харизма рухнула. Конец либерализации («оттепели») положили венгерские события 1956 г., развеявшие иллюзии поколения победителей («нео- декабрисгов») о возможности политической оппозиции при «нор мальном» социализме. Уроки, которые из произошедшего извлек для себя Хрущев, состояли в усилении борьбы за а) единоличную власть в партии и государстве (разоблачение «антипартийной» оппозиционной группы Молотова, Маленкова, Кагановича и др.); б) коммунистические начала в советской жизни (поразительная методичность в разгроме эффективных форм хозяйствования, принесение «недостаточно социалистичной» экономики на алтарь коммунистической политики, дискредитация личной собственности, наступление на приусадебные участки, волюнтаристский курс на ДИП Америки, утопическая новая программа КПСС). С таким оснащением путь для политической и экономической реформации был закрыт. В политике наметился крен в сторону диктата силы (Карибский кризис, Новочеркасский расстрел, скандал в Манеже). В экономике возобладали тенденции на усиление ЦАС: «единое централизованное планирование... в социалистическом хозяйстве... должно быть... Иначе надо обращаться к рынку, тогда... уже не социалистические отношения... на основе единого плана, а рыночные... Но это уже элементы капиталистические», — подытожил дискуссию по «схеме Либер- мана» Хрущев. С начала 60-х темпы экономического роста стали падать, скорость модернизационных процессов замедлилась. К этому моменту, не преодолев пережитков архаики, невзирая на очевидные достижения (в основном в ВПК), СССР еще не стал индустриальной державой (ресурсозатратность хозяйствования, катастрофическое отставание гражданских отраслей, аграрного сектора). Автаркия, диспропорции в экономике, изъяны урбанизации (барачная субкультура), маргинализация сельских мигрантов в городе и люмпенизация аборигенов в деревне обнажали главный порок Советской модели развития — неинновацион- ность. Мировой и отечественный опыт ничему не научили политическое руководство страны. Как и прежде, локомотивом трансформаций выступали верхи — государство, власть. В условиях верхушечной — всегда запаздывающей — модернизации технологией наверстывания упущенного является насилие. К нему прибегали Иван IV, Петр I, Сталин — наиболее радикальные реформаторы Отечества. Однако после окончательного развенчания вождизма, наметившихся общественных прогрессивных сдвигов в сторону демократии, свободы личности, прав человека откровенно апеллировать к насилию в социальном строительстве стало нельзя. Нельзя не вследствие невозможности отправлять насилие, а вследствие того, что насилие как социальная технология себя исчерпало. Естественный предел экстенсивного движения через насилие (то же внеэкономическое принуждение) требовал иных механизмов обеспечения общественного прогресса. Время насилия и сцепленного с ним социального рабства кончилось. Другой — несервилистический — рычаг обновления замыкался не на вторичное и частичное заимствование организационно-технических новинок у Запада, а на активизацию низовой народной воспроизводительной инициативы. Последнее предполагало снятие барьеров на пути свободы человека, проявляемой и заявляемой как в социальной (через демократические свободы, гражданское общество), так и в индустриальной (предпринимательство) сфере. Задействование этого нетривиального с позиций российской политической ретроспективы некрепостнического рычага и для Хрущева, и для сменившего его Брежнева в силу блока субъективных и объективных причин было заказано. К субъективным причинам консервации порядков относится патологическая пристрастность державной элиты «вечно живому», «неувядающему» марксистско-ленинскому учению о планово-бесклассовом рае. К объективным причинам неприятия иных типов социальной эволюции относится само состояние ЦАС, которая, обнаруживая неэффективность, давая сбои, санкционирует послабление, расширяет потенциал свободы народа, но, дозированно, порционно, ибо, как таковая, еще имеет некий запас прочности; гражданская и экономическая ситуация пока не выходят из-под ее контроля. Реальные проявления подспудно зреющей хозяйственной и гражданской свободы заявляют о себе в 70-е годы в связи с оживлением деятельности неофициальных, нелегальных, полукрими- нальных, полумаргинальных, параллельных экономических (теневые цеха), социальных (правозащитные организации, независимые профсоюзы), идеологических (самиздатовская бесцензурная диссидентская продукция) структур. Шеф КГБ Андропов докладывал: «примерно в конце 1968 — начале 1969 года из оппозиционно настроенных элементов сформировалось политическое ядро, именуемое «демократическим движением», которое обладало тремя признаками оппозиции: имеет руководителей, активистов... опирается на значительное число сочувствующих». Ответ верхов на нонконформистские оппозиционные веяния помимо ординарных для таких случаев репрессий (суды, ссылки, высылки, принудительное содержание в спецбольницах) — расширение социального участия бюрократической номенкла туры. Число общесоюзных, союзно-республиканских контор в правление Брежнева возросло с 29 (1965 г.) до 160 (середина 80-х). Общая численность чиновников приблизилась к 18 миллионам. На содержание аппарата расходовалось около 40 млрд рублей, т.е. 10% госбюджета. Бесцветный брежневский режим типологически воспроизводит многие черты консервативно-ап- паратного правления Николая I. Новый, обретший самодостаточность класс партийно-государственных чиновников в рамках паллиативного подправления социализма (дабы не лишиться должностных привилегий), маневрируя (то «соблюдая» ленинские нормы партийной жизни и принципы коллективного руководства, то устраняя волюнтаризм и субъективизм, то совершенствуя способы управления народным хозяйством, вводя научную организацию труда, хозрасчет и т.п.), локально нейтрализует модернизационный (демократизирующий) порыв некорпоративной неформальной элиты шестидесятников. Одновременно, не забывая о своих выгодах, он (номенклатурный класс) занят стяжанием капитала (протекционизм, коррупция). К середине 80-х прошедшая этап первоначального накопления номенклатура не видит заинтересованности в общенародной собственности. Аналогичная тенденция прорывается снизу. Лишенное механизмов саморазвития, неуклюжее, застойное, неконкурентоспособное маргинализирующееся общество, держащееся то на энтузиазме инициированного народа, то на директивно-репрессивном авторитаризме ЦАС, безнадежно выдохлось. В богатейшей, располагающей уникальными природными запасами державе талантливейший, работоспособный народ прозябал. Подверженной сильнейшей эрозии системе отказали в поддержке обогатившиеся за счет населения верхи и не обретшие стабильности существования, вечно страдающие, ущемленные, нереализующиеся, поставленные на грань самоутраты, низы. Система лишилась опор вверху и внизу. Час ее пробил. Последнюю отчаянную попытку реформировать тоталитарную ЦАС предпринял Горбачев (программа ускорения социально- экономического развития на базе материализации НТП). Отнюдь не новый сценарий этот от фразеологии (сталинская риторика) до постановочной части (брежневские тщания) в очередной раз потерпел фиаско. Нельзя лечить следствия, не затрагивая причин. Реформ требовали не столько экономические проявления, сколько их политический источник. В обстановке безнадежной производительной депрессии вопрос был, наконец, развернут в плоскость политических перемен. Однако инспирировавшее обновление руководство упустило шанс, непрофессиональными действиями ввергло страну в пучину державного кризиса. Под натиском сепаратистских устремлений окраин федеральный центр лопнул, СССР развалился. XX век стал свидетелем второго по счету распада России. Агония советской системы продолжалась до осени 1993 года, кровавой развязкой разрешившей конституционный кризис, неприглядную конфронтацию законодательной и исполнительной власти. Несколько дней «черного октября» подвели черту под 76-летним периодом Советской власти в России. Принятый в декабре 1993 г. новый Основной Закон декларировал конституционный, а не общественный строй российской государственности. Просуществовав с октября 1917 по октябрь 1993, советская Россия, фактами своего рождения и гибели обязанная коммунистической и антикоммунистической революции, полностью подтвердила истину: революции истинны как процессы и ложны как режимы. В промежутке с одного по другой октябрь практически не удалось воплотить буквально ни одну из высоких социальных ценностей, во имя которых делаются революции. В России не утвердились ни демократия, ни правопорядок, ни всеобщее благосостояние, ни хоть сколько-нибудь нормальные, сносные условия для достойного человеческого существования. Все было подчинено борьбе и выживанию, сужению диапазона самореализации, связанным со сверхэксплуатацией (в России традиционно безумно высокая норма прибавочной стоимости доходила в 1991 г. до 210%). Во имя чего? Укрепления государственности. Советский народ ни на йоту не изменил основного правила течения отечественной истории, вводящего примат сохранения, наращивания государственности. «Государство для государства и ради государства» — адский принцип адской машины нашей жизни в безрадостных своих проявлениях, точно колесница Вишну, все сминающей на своем пути. И вот стонет лицо, ропщет народ... «Счастливый случай и смелость уже не раз меняли ход событий, — замечает де Голль, — не фатализму учит... история — запомните ее урок. Бывают часы, когда воля нескольких человек ломает то, что причинно обусловлено и неизбежно, открывая новые пути. Если вы ощущаете все зло происходящего и опасаетесь худшего, вам скажут: «Таковы законы истории. Этого требует процесс развития». И вам все научно объяснят. Не поддавайтесь этой научно обоснованной трусости... Это не про сто глупость, это преступление против разума». Преступление против разума — упрочать государственность за счет лица, народа. В обществе разумность, рациональность должны выказывать себя и разумно и рационально. Иначе это не общество. Не будем, как на аукционе, ставить вопрос и ждать ответа. Скажем прямо: сверхзадача нашего времени — перехитрить историю: требуемое теперь укрепление государственности надлежит производить не в ущерб лицу и народу, а на их благо. Постсоветская Россия. Советское державно несовершенное прошлое далеко не изжито; судороги его сводят жизнь настоящую. В эпицентре деструкции, доставшейся нам в наследство, — всевластие, опасность государственного распада России. Всевластие. Ограничение власти не самоцель. Самоцель — надежные гарантии правопорядка, являющегося предпосылкой адекватного исполнения государственной властью возложенных на нее функций. Правопорядок, реализующий в социуме верховенство закона, сдерживает стихийные интервенции, импровизации власти, придает жизни нормосообразный, предсказуемый характер. Приоритет закона, утверждает Шмитт, «предполагает отрицание господства людей, будь это отдельный человек, собрание или же корпорация, воля которых ставится на место равной для всех и заранее определенной общей нормы. Господство закона означает прежде всего и в первую очередь, что законодатель сам связан своим законом и его право на законодательство не становится средством произвольного господства»61. Достижение состояния господства правовых установлений (формальных норм), а не людей предполагает разрушение российского автократического устоя «государство — источник права для подданных, но не самого себя». Приоритет права означает всестороннее обуздание своевольного государства (действующих от его имени чиновников), подчинение власти системе кодифицированных, универсальных, контролируемых гражданским обществом норм. Такого состояния Россия за всю свою историческую бытность не знала. Препятствовал волюнтаризм то самодержавных монархов, то руководствовавшихся революционным правосознанием большевиков, то за ширмой социалистической законности прибегающих к правилу «телефонного права» бессовестных партократов. Право в России неизменно обслуживало «принуждение», а не «правомочность», чему способствовали нескончаемые противостояния властных ветвей, отсутствие консенсуальной культуры в деятельности державных элит, аполитичность масс. Мало что изменила к лучшему новая Конституция 1993 г., тематически привязанная к трагическим октябрьским перипетиям. Ее положения, проводящие идею господствующего статуса Президента (исполнительной власти) во властной иерархии наряду с ограниченными компетенциями Федерального собрания (парламента — представительного и законодательного органа РФ) и Конституционного суда, задают далеко не сбалансированную систему государственных институтов, подрывающих принцип «сдержек и противовесов» в разделении властей. Простор персонального начала, возможность стихийного проявления самости (политические импровизации), зависимость курса от этического оснащения субъектов власти абсолютно несовместимы с требованиями, выдвигаемыми на очередь дня изменяющимися социальными порядками и условиями, противоречат вводимым Конституцией положениям о демократическом государстве, республиканской форме правления. До правовой государственности, правопорядка, правовой законности, конституционализма в связи со сказанным нам еще далеко. Чем больше меняется Россия, тем больше она не меняется. Театром державных ее проявлений остается стихия всевластия. Опасность государственного распада. Три вещи трудно знать, а четвертую невозможно, заключает царь Соломон: след змеи на камне, птицы в воздухе, корабля в воде, путь мужчины к сердцу женщины. Применительно к России возникает пятая загадочная вещь — факторы ее целостности. Выше обсуждались причины падения Рима. Используя аналогию, покажем, что все возбудители распада древней империи налицо в России (см. с. 66—68). (1, 2) Люмпенизация, имущественная дифференциация. 4% россиян имеют душевой доход 75 млн рублей (сосредоточивая 80% национальных богатств), тогда как 96% жителей страны имеют ежемесячно 0,5 млн рублей. Доходы наиболее низкооплачиваемых 15% населения и наиболее высокооплачиваемых 15% различаются в 14 раз (в Латинской Америке цифра равняется 19). Если за черту бедности принять доход 4 дол. в день, количество бедных в России с 1988 по 1994 г. возросло в несколько раз и составило ужасную цифру — около 60 миллионов. ВНП сравнительно с 1989 г. неизменно падает: в 1990 г. — на 2%; 1991 г. — 5%; 1993 г. — 39%; 1994 г. — 50%. Главное для населения не магазины (с изобилием импортных товаров), а холодильники. Последние, по статистике, пустеют. Снижается физичес кий объем продажи продуктов питания в государственной и кооперативной торговле (без учета рынка). В 1992 г. к уровню 1980 г. зарегистрировано снижение: по мясу — 57%; по рыбе — 43%; по маслу — 49%; по молоку — 51%; по яйцам — 53%; по овощам — 54%; по фруктам — 38%. Средняя продолжительность жизни катастрофически уменьшается. Поданным И. Гундарова, за время реформ в РФ смертность возросла более чем в 1,5 раза, в 1995 г. составила 16 человек на 1000. По расчетам сравнительно с каменным веком средняя продолжительность жизни увеличилась с 19 до 65 лет. В индустриально развитых странах за последний век отмечается двукратный прирост продолжительности жизни. Главным образом за счет снижения в 10—17 раз детской смертности. В России за 100 лет (1886—1986) средняя продолжительность жизни увеличилась в 2 раза: у мужчин с 31 года до 65 лет, у женщин с 33 до 74 лет. Затем — обвал. С 1991 года смертность превосходит рождаемость. В 1992 г. на 100 родов приходится 225 абортов (в 1936 г., когда на 1 рождение регистрировалось 3 аборта, прерывание беременности запретили). В 1993 г. на 1000 новорожденных, не дожив до года, умерло 19 младенцев. До 15 лет не доживает 34 из 1000 мальчиков. Естественная убыль населения в 1994 г. составила —6,2 промилле. Уровень рождаемости в 1995 г. снизился в 2 раза, равен примерно 9,5 новорожденных на 1000. За время реформ потеряно неродившимися приблизительно 5,5 миллионов. В ситуации сверхнизкой рождаемости и сверхвысокой смертности в РФ началась депопуляция. В годы репрессий 30-х СССР терял около 898 человек на 100 тысяч. Теперь этот показатель равен 1150 человек на 100 тысяч. Если такая динамика сохранится, естественная убыль составит 10 человек на 1000, к 2060 г. население России сократится в 2 раза. Негативно меняется и демографическая структура. Примерно через 25 лет количество пенсионеров превысит 50% жителей, снизится творческий потенциал социума, создастся угроза жизнеобеспечению, потребуется приток мигрантов. (Необходимость импорта населения актуализировал 1996 г., средняя продолжительность жизни россиян в котором по сравнению с предыдущим годом уменьшилась на 2,6%.) Отмечается рост социально обусловленных заболеваний, вызванных разрушением системы здравоохранения. Смертность от дифтерии в 1993 г. была сопоставима с соответствующим показателем 1919 г. Абсолютно уменьшилось число больниц, поликлиник, домов отдыха, санаториев, детских оздоровительных центров; доля подростков, выезжающих на летний отдых, по сравнению с 1990 г. сократилась в 2 раза. Для восстановления здоровья, жизнеспособности нации, снижения смертности населения до уровня 1986 г. следует увеличить ВНП на 350 млрд дол. (Пока подушевые затраты на здравоохранение в РФ в 300 раз меньше, чем в США, составляют около 10 дол на человека.) Постоянно падает индекс человеческого развития. В связи со сказанным безотраден индикатор самоценности жизни, интегрирующий такие элементы, как национальный доход; доля национального дохода, идущая на военные расходы; численность населения; доля расходов на питание в бюджете семьи; коэффициент смертности; средняя продолжительность жизни. По расчетам Г. Гольца, картина для России, Франции, Японии, США, выглядит так: Страна/год Россия Франция Япония США 1960 3,48 2,92 4,71 6,36 1990 3,32 11,55 21,64 21,20 2020 6,33 30,22 86,40 43,40 Борьба с подобными тенденциями социальной маргинализации, превращающими Россию в захолустье цивилизации, становится центральной задачей обеспечения национальной безопасности страны; игнорировать происходящее на державном уровне более невозможно. (3) Импортно-экспортная политика. Характеризуется структурным перекосом по экспорту в сторону практически неперерабатываемого топливного сырья, по импорту — в сторону товаров потребительской сферы, продуктов питания. Расточительный вывоз ресурсов (нефть, газ, цветные металлы) не сопровождается возвратом экспортных доходов с их последующим использованием в реинвестировании экономики. Аналогично с кредитными средствами, привлекаемыми в основном для покрытия структурных дисбалансов, в качестве платежей по обслуживанию внешнего и внутреннего долга. Давление последнего на экономику становится серьезным препятствием ее дальнейшего развития. С конца 1996 — начала 1997 г. в расчете на каждого россиянина величина совокупного (внутреннего и внешнего) государственного долга увеличилась на 150 дол.; всякий гражданин усилиями правителей задолжал 1260 дол. В 1997 г. внутренний долг составит 112 млрд дол., внешний — 136, совокупный — около 250 млрд дол. Каждый из нас будет должен кредиторам 1685 дол. В текущем году обслуживание внутреннего долга обойдется бюджету в 30—40% общих средств, потребуются госзаймы на покрытие старых государственных долгов. Значительные денежные ресурсы будут отвлечены на обслуживание долговых обязательств. Чем больше мы будем работать, тем меньше мы будем получать. Чем меньше мы будем получать, тем больше мы будем должны130. (4, 5) Госстроительство. В России никогда не было какой-то единой державно-управленческой системы. Существовали властные вертикали: император — генерал-губернатор — губернатор. Они дополнялись: градоначальством (в Петербурге, Одессе, Севастополе, Керчи); военным губернаторством (в двух портах — Николаеве, Кронштадте); наместничеством (высшая должность в Средней Азии); воеводством (на местах при Петре I). С позиций административного принципа страна делилась на губернии, уезды, станы; имелись и области (область Войска Донского). Генерал-губернатор, являясь доверенным лицом императора, проводил общеполитический курс. Губернатор в своей деятельности четко следовал законодательству, его функции (в отличие от генерал-губернатора) прямо очерчивались законодательными актами регионального уровня (законодательная унификация работы губернаторов отсутствовала). Екатерина II пыталась развести полномочия генерал-губернаторов и губернаторов. Первый представляет центр, координирует усилия учреждений губернии. Второй руководит местными органами. Однако в силу того, что институт генерал-губернаторства всеобщностью не обладал (нередко генерал-губернатор обслуживал несколько губерний; в Москве генерал-губернатор управлял городом и губернией — разными управленческими единицами), реально губернатор представлял центр и руководил территорией. В 1837 г. Николай I издал «Наказ губернаторам», где фигурирует эпитет «хозяин губернии». Между тем, поскольку в XIX в. губернская администрация вошла в систему МВД, губернатор стал ставленником конкретного департамента, статус его как «хозяина» снижался (что, правда, не препятствовало личному обогащению: по информации III Отделения лишь три губернатора не брали взяток, потому губернаторов перебрасывали из губернии в губернию примерно каждые три года), интересы губернатора нередко вступали в противоречие с интересами как мест, так и иных министерств на местах. Таким образом, отлаженной административно-управ- ленческой структуры, гармонизирующей интересы центра и территорий, в России не выработано. То же правильно утверждать и о государственной организации. Россия считалась, но по существу никогда не была унитарной державой. На особом регламенте с широкой политической автономией в составе России пребывали Великое княжество Финляндское и Королевство Польское. Во внутренних делах власть отправлялась сенатом и сеймом; чиновники местной администрации рекрутировались из местных жителей. И Финляндия, и Польша, формально входя в Россию, на деле являлись особыми государствами, а не российскими провинциями. (Недальновидную политику русификации Финляндии пресек Николай II, восстановивший ее политическую автономию — после близоруких административных экспериментов генерал-губерна- тора Бобрикова — в 1905 г.) Веротерпимость традиционно отличала курс коронной администрации в отношении мусульманских народов Поволжья, Туркестана, Кавказа. Крен в сторону «закручивания гаек» просматривается в рамках контрреформ Александра III, проводившего активную линию на русификацию, оправославливание (запрет на судопроизводство на немецком языке в Прибалтике, сокращение армянских школ в Закавказье, квотирование высшего образования для евреев и т.д.). Но, во-первых, это крайне узкая, непредставительная полоса отечественной истории. А во-вторых, некие сугубые поблажки «инородцам» — общее место в линии метрополии. Так, с целью упрочения генофонда мужское нерусское население окраин освобождалось от призыва в армию. Лишь в 1914 г. при фактической депопуляции России вследствие I мировой войны сформирована «дикая дивизия». Факты легко множатся, но не в них дело. Дело в самой жизни, вопросе нашего державоопределения. Россия никогда не ставила цель ликвидировать покоряемые народы. Вовлекая их в контекст своего цивилизационного дела, она давала им всем возможность выйти в историю под своим патронажем. Не унифицированный, но преимущественно территориальный принцип государственного строения России исказили большевики, подведя под державный фундамент страны национально-территориальное начало. Большевики а) разрушили механизм воспроизводства имперской элиты; б) создали федерацию не территорий, а этносов с- неизбежной дискриминацией русских (их в настоящий момент в РФ — 119 миллионов, 4/5 населе ния), у которых нет специфических структур воспроизводства госэлиты с заявлением и проведением специфических же этнических интересов (у «титульных» этносов в республиках такие возможности есть). Наследие большевиков, к несчастью, не просто доктринальная глупость, оно практически лихорадит страну неравными правами и полномочиями анклавов, сбоями администрирования периферией. (6) Бюрократизм. Применительно к дню нынешнему возможно говорить о двух видах бюрократизма. Первый — традиционное превышение служебных полномочий, административный восторг. Некий печатный орган провинции доносит обращение городского начальника к митрополиту с порицанием, пошто в Н-ском приходе священник не согласовал с инстанцией принятие в храм на работу сторожа. Наступая, служака вразумлял: инстанция «просит принять меры реагирования, обеспечивающие соответствующее отношение» к инстанции, как этого требует Библия («Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога»). Судьба своевольника была решена. Второй — господство интересов групп властвующей бюрократии, осуществляющей монопольный контроль льгот, прав, средств и превращающей государство в свою феодальную вотчину (через должностную приватизацию общегосударственных институтов, функций). (7, 9, 12, 13). Внутренняя конфликтность (социальная, политическая, этническая) общества. В многообразии конфликтов в РФ выделяются: — конституционные: статьи Основных законов национальногосударственных образований (Саха, Татарстан, Тува, Калмыкия и др.) противоречат положениям российской Конституции; — территориальные: спорных зон на пространстве России — 180; потенциально они могут индуцировать военные действия, и хорошо, если локальные; — социальные: за годы реформ в стране появились на удивление богатые люди. Источник богатств — номенклатурная приватизация, льготные кредиты, скрытые экспортные субсидии, дотирование импорта. Приватизация дала номенклатуре около 1% ВВП; прямые и косвенные субсидии, отмененные в 1993 г., принесли дохода 75% ВВП только в 1992 г. При резкой дифференциации уровня жизни населения, как известно, обостряется проблема нелегитимности собственности. Таким образом, набирает силу модель «черного передела»; — региональные: 18 субъектов РФ отчисляют в федеральный бюджет 80% взимаемого с них НДС, по остальным регионам имеются колебания НДС от 50% до 78%. 30 регионов отказались в той или иной форме отчислять деньги в федеральный бюджет. Башкортостан перечисляет 10% общей суммы доходов, а соседняя Пермская обл. 50%. Национальные субъекты, давая меньше, получают дотаций намного больше территориальных суб?ек- тов РФ; — этнические: пикировки на этнической почве имеют место между кабардинцами и балкарцами, карачаевцами и черкесами, осетинами и ингушами, аварцами и кумыками и др.; существует масса проблем у этнодисперсных групп (украинцы, белорусы, курды, турки и др.), проживающих в РФ; — властные: ввиду неотработанности законодательства, дефицита политической культуры набившие оскомину конфронтации исполнительной и законодательной власти, законодательной и информационной власти, региональных властей и центра, единиц местной власти (Приморье); — должностные: затратные, неприглядные публичные дуэли высших сановников: Немцов — Жириновский, Лебедь — Куликов, Федоров — Тарпищев и др.; Министерская чехарда в МО, МИДе, Генпрокуратуре, перетряски кабинета Министров. (8). Проблемы армии. Армия производит странное и страшное зрелище. Странное, ибо, будучи центральным государственным институтом, оказалась ненужной государству. Страшное, ибо, будучи лишена государственной поддержки, доведена до катастрофического развала, оказалась ненужной народу. Возрастает недокомплектование. В 1994 г. личный состав ВС пополнило 32% призывников. В 1995 г. — 20%. В 1996 г. бойкот призыва, отрицательная ориентация на воинскую службу усилились. Снижается моральная и материальная социальная поддержка военнослужащих. Стратегический неприкосновенный запас вследствие бескормицы съеден наполовину. Вместо хлеба выдаются сухари. Для восстановления сил солдат срочной службы развернуто 6 реабилитационных пунктов по устранению дистрофии. Число бесквартирных служивых людей приближается к 12 тысячам. Государство задолжало ВС 17 триллионов рублей. Фактически сорваны принятые 15 программ перевооружения. 3/4 боевых учений переведены в ранг командно-штабных. Новые перестановки-передвижки в командовании так и не дают ответа на принципиальные вопросы военной политики и военной реформы, связанные с управлением ВС, конверсией, комплектованием, приоритетами военной доктрины, обеспечением разработок новых видов вооружений. (10) . Коррупция. Рим вел югертинскую войну, Россия вела чеченскую войну с тем же подкупом должностных лиц, распродажей боевых вооружений, амуниции, снаряжения. (За полтора года до войны весной 1993 г. в Генеральной прокуратуре РФ имелось 46 уголовных дел на высших чиновников МО и Генштаба.) По отставе с поста секретаря Совета безопасности Лебедь заявлял: «Ко мне после подписания Хасавюртовских соглашений пришел... предприниматель... бизнесмен... Березовский, начал меня пугать. Когда понял, что я не пугаюсь,., сказал: «Какой бизнес вы развалили. Все так хорошо, ну убивают немножечко. Всегда убивали и убивать будут». Дело, понятно, войной не ограничивается. Приведем только два высказывания лишь двух, что называется, очевидцев таких знамений нашей жизни, как ликвидация госсобственности и создание финансовых пирамид. Дж. Сакс: «Вряд ли можно оценить масштабы захвата бывшей государственной собственности в России. Самым крупным куском пирога была нефтяная и газовая промышленность. Основная часть тех баснословных доходов, которые СССР получал от продажи энергоносителей, сейчас попадает.в карманы нескольких частных лиц. Дыры в бюджете, образовавшиеся по этой «краже века», на протяжении нескольких лет раскручивали маховик инфляции». В. Стрелецкий (бывший зам. нач. Управления охраны президента РФ): «Практически все крупные коммерческие и финансовые структуры росли не сами по себе. Они разрастались за счет того, что очень близко стояли к бюджетным деньгам. Естественно, эти структуры были тесно переплетены с чиновниками, которые за эти деньги отвечали. Из наиболее крупных могу назвать... Вавилова, Чубайса... Авена. Постепенно эти новоявленные нувориши и чиновники сформировали своеобразный клан... «бабкодержателей». Чужих туда... не пускали. И все противоречия возникали лишь по одной причине: кто-то стоял к бюджетным деньгам ближе, кто-то — дальше». (Этим и объясняется, что Минфин, не находя средств на выплаты по горячим статьям расхода, всегда находит «временно свободные средства» для поддержки банков. Так, в 1995 г. Минфин предоставил банку «Национальный кредит» (возглавляемому родственником Гайдара) 40 млрд рублей, о которых всем нам, разумеется, можно забыть.) (11) . Национальная политика. Со всеми заинтересованными, граждански ответственными лицами констатируем отсутствие выверенной, не говоря, сильной, дальновидной национальной политики. Миннац функционирует как большая пожарная команда, члены которой разъезжают по «горячим» точкам и по необходимости выливают в пламя ушаты воды. Пожаротушение — дело необходимое, но не самодельное. Стратегическая задача — не допускать возгорания. Во многом не продумана практика заключения федеральных договоров. Аналогично с документами, где Россия выступает гарантом. В грузино-осетинском Меморандуме одна статья фиксирует государственную, территориальную целостность Грузии, а другая— право Осетии на национальное самоопределение. По меньшей мере непонятно, как его (право) реализовать — Северная и Южная Осетия в разных суверенно-недро- бимых государствах. Поставим вопрос в предельно острой редакции: в чем причина неотлаженности национальной политики российского государства? Отвечая односложно, можно сказать: в непонимании, игнорировании, прямом подрыве капитальных для России начал имперостроения. Исторически, исходно Россия складывалась как империя. Есть два способа формирования тела империи: а) экспорт этноса из метрополии с применением жестких политических технологий — ассимиляция (Китай); уничтожение аборигенов, создание резерватов — колонизация американского материка, Австралии, ЮАР; б) экспорт бюрократии с применением относительно мягких политических технологий — Римская, Британская империи. Россия в своей колонизации применяла комбинированный принцип: а) при невозможности массового экспорта этноса на окраины завозились ставленники великодержавия — казаки; б) развивался механизм наместничества — центр делегировал на места бюрократию в лице чиновников (генерал)-губернаторств. Эти два рычага — основа крепости державного тела России. К ним следует добавить гибкий госрегламент взаимодействия коронной администрации с населением окраин. Следовательно, казачество, наместничество, толерантность — скрепы отечественной государственности. Они-то как раз и стали объектом разрушения. 1. Усилиями большевиков проводилось расказачивание. Итог — обострение обстановки на Кавказе. Почему это произошло? Подорвана точка опоры колонизации, произведено ослабление великоросской диаспоры. 2. На доктринальном уровне большевики внедрили абсолютно порочную для многонационального государства формулу о праве наций (в их редакции — этносов) на самоопределение. Нация — категория социально-политическая; репером нации выступает державность. Национальность — категория этническая, ландшафтная, увязывает географию, культуру, традицию; репером национальности выступает язык, обряд, предание. В России 176 этносов, но одна нация. Этнос имеет святое право на свой образ жизни, данный через культуру, но не может требовать права на государственное самоопределение. Россия — не Африка. В ней — единая нация, завоевавшая суверенность в исторической борьбе, многовековом героическом прошлом. Этнической ее подкладкой выступает универсальный российский суперэтнос, сложившийся в консолидации многих народов. Вводя конъюнктурную формулу, большевики на деле и не думали ею руководствоваться, о чем свидетельствует борьба их с декларировавшими суверенитет финским, прибалтийскими, украинскими, закавказским, туркестанским правительствами. 3. Не соблюдалась толерантность, носившая разрешительный, а не регистрационный характер. Окраины не могли нормально развиваться ввиду волюнтаристского обмена деятельностью с центром при СССР. Не улучшилась ситуация и в России, первое лицо которой выдвинуло лозунг «бери столько суверенитета, сколько сможешь». Тезис «Слабый центр — сильная провинция» — сугубо анархистский, излюбленная мысль Бакунина. Сумма данных слагаемых повлекла усиление центробежных тенденций, опасность державной фрагментации России. (14) . Деспотизм власти. По Конституции 1993 г. в России утвердился президентский режим правления. Первое лицо страны сосредоточило в руках невиданный объем полномочий, сопоставимый с державными возможностями владык восточных. При современном динамизме жизни, оперативных потенциях управления санкционированный простор единоличной политической воле (да еще на 1/8 мировой суши) просто опасен. Опасность исходит из существа субъективной волюнтарной практики «хочу казню, хочу жалую». И это в условиях, когда президент «далек от реальности», как признается бывший глава президентской администрации Н. Егоров, — «он не знает, что происходит с Россией». Незнание восполняет помощник президента — дочь Татьяна Дьяченко; московская домохозяйка «решила, что дела в российском государстве идут плохо и что пришла пора брать власть в свои руки». По свидетельству «МК», «у Кремлевской принцессы появилась собственная команда». Сплоченная, не забывающая своих интересов. Совпадают ли эти интересы с национальными? (Плохо, откровенно плохо развиваем мы философию феминизма. Как мало, в сущности, концептуализируем мы роль незаурядной женщины в державостроительстве. Практически ничего не сказано о Татьяне Борисовне, о колоритнейшей блюстительнице национальных интересов в фаворе своей — Раисе Максимовне...) Ответ на вопрос даст время, расставляющее все по своим местам. Пока же следует озаботиться легитимным блокированием негативных эффектов мгновенных последствий субъективно детерминированных предприятий, которые не удается ни предвидеть, ни локализовать. (15) . Падение нравов. «С растлением души народной, — говорит Булгаков, — мы утрачиваем фундамент, на котором зиждется все настоящее и будущее России — и ее государственность, и народное хозяйство, и национальная культура»63. История растления народной души на исходе последнего века II тысячелетия нашего времени еще не написана. Ее авторам придется учесть многие пикантности типа: — политического очковтирательства: Шаталин, один из авторов программы «500 дней», неприятие которой союзным правительством послужило формальным поводом эскалации развала СССР со стороны российского руководства, затем, откорректировав позицию, уточнил — переход к рынку потребует от нас... 40 лет; — компрадорства: признается Д. Сакс, что внешняя торговля — благодатное поле для коррупции, «лицензии для экспорта нефти выдавались людям, близким к руководству. Существовали специальные льготы по импорту... ими пользовались... из ближайшего окружения... Ельцина... государственная казна теряла миллионы долларов»; — келейности: откровенничают Бурбулис, Шахрай, Станкевич, Явлинский — «Доступ к президенту стал самой дорогой и твердой валютой, люди, регулирующие этот доступ, — обладатели реальной власти, приносящей баснословные дивиденды»; — криминализации: в России насчитывается почти 1 миллион заключенных; министр МВД предлагает легализовать проституцию; — мафиозности: в стране идет создание заирско-колумбий- ского варианта экономики, подразумевая официальную ориен- тацию хозяйствования на экспорт необработанного сырья под эгидой компрадорской бюрократии и клановых методов распределения и перераспределения прибыли; — спаивания народа: доходная часть бюджета увеличивается за счет наращивания выпуска крепких спиртных напитков (продолжается линия царского руководства — с XVIII по середину XIX в. потребление водки на душу населения через монопольную торговлю возросло в 6 раз, сейчас при таком же экстенсивном хозяйствовании картина усугубляется). К 15 типологически сопряженным пунктам добавим (16) . Коммуникационный разрыв населения. С позиций современной социальной философии компактность, внутренняя организованность общества определяется такими индикаторами, как общекультурная, профессиональная подготовленность, мобильность, способность к адаптации. Эти же параметры выступают показателями национальной безопасности, удостоверяют принадлежность страны к глобальной фазе развития. Беглая оценка ситуации в России показывает, что ни один из данных капитальных признаков не претворяется. Нарушены, подрублены, опущены коммуникативные, адаптивные возможности населения, разобщены регионы — и между собой, и с центром. Сахалин тяготеет к Японии, Хабаровский край, Приморье — к Китаю, Камчатка — к Аляске. Мы все меньше потребляем дальневосточной рыбы — за нас это делают японцы и китайцы. Скоро дойдет очередь до зерна, угля... Очевидно, все, погубившее Рим, наличествует в России. Так почему Рим пал, а Россия, геополитически съежившись, держится? Ответу на вопрос, по-нашему, способствует постановка нового. Почему вообще Рим существовал в качестве империи? Это было возможно в силу того, чтр объективно Рим потреблял лучшее. Он обслуживался ойкуменой. Красивейшие женщины, искуснейшие ремесленники, острейшие умы ввозились в империю со всего света. Рим жил миром. Когда же отношения его с ним подорвались, выяснилось — Рим не способен существовать на собственной основе. Лишенный внешней подпитки, накрытый волной внутреннего варварства Рим пал. Не то Россия. Запас цивильной прочности (несмотря на отсталость) у России таков, что она способна существовать и развиваться автономно. У нее все есть. Ничего ниоткуда завозить ей не требуется. Ей бы не терять, не разбазаривать, не потворствовать вывозу. В том и тайна, загадка. Из России тянут все, кому не лень, чему она не только не противится, но зачастую потворствует, а у нее всегда всего вдоволь и в необходимый, критический момент бытия умножается неограниченно. Умом это действительно не понять. Но это и не предмет ума. Могущество России прирастает жертвенностью народа российского. Жертвенность же — субстанция нерациональная, нормально не моделируемая, разумно не просчитываемая. Рим не имел собственного народа. В России народ пребывал всегда, невзирая на любые катастрофы, он давал о себе знать, проявлялся. Количественно он мог уменьшаться (как, например, сейчас ввиду вынужденной внешней эмиграции 25 миллионов этнических русских, внутренней депопуляции как русских — в 1914 г. русских было 138,8 млн человек, в 1989 г. — 119 миллионов; в 1939 г. русских детей до 16 лет было 42 миллиона, в 1989 г. — 28 миллионов, — так и россиян), качественно же кондиции его не утрачивались. «Народы, — писал Столыпин, — забывают иногда о своих национальных задачах... такие народы гибнут, они превращаются... в удобрение, на котором вырастают и крепнут другие, более сильные народы»64. Российский народ (в отличие от российского правительства) о своих национальных задачах не забывает. Оттого он силен, крепок. Другой разговор, что с завидно-досад- ным постоянством российскому народу не везет с подлинно народным правительством. С недавнего времени это превратилось в широкомасштабную, остро звучащую национальную проблему. Как сделать правительство достойным народа? Избегая отрешенно-умозрительных конструирований, выскажем вполне обозримое соображение, что России пора начинать жить по законам народной жизни. Не идеям, не мечтаниям, схемам очередных (римских) проектов, а именно требованиям народной жизни, — императивам самых что ни на есть крепких, добротных структур повседневности. Как жить народу — знает он сам. Притом лучше политиков, вместе всех взятых. Тот, кто в доктринальном порыве, ослепленный химерой, планирует взгромоздить Оссу на Пелион, — не заблуждающийся совратитель, а требующий осуждения преступник. Кто счастлив, тот и прав. Так не лучше ли, не препятствуя счастью, дать народу просто демонстрировать свою правоту. Поскольку с пренебрежением воли народа дело зашло далеко (игнорирование результатов того же весеннего референдума 1991 г.) и поскольку преодоление кризиса государственности в России идет всегда за счет народа с перекрытием пределов его сил и возможностей, возникает задача оптимизации антикризисной программы: как, не доводя развитие событий до экстремальных точек, серией дальновидных упреждающих властных акций переломить ход событий к лучшему. Фокусируясь на вопросах государственности, наша основная идея заключается в том, что нужно делать необходимое, дабы участвовать в получении выгод сильной державности на базе гибкого федерального регламента. Питающий дух обособленности этнополитический тип социальной организации себя изжил. Он опасен, нежелателен. Блокирование центробежных тенденций, преодоление угрозы державной фрагментации России связано с последовательным, планомерным, всемерным политико-экономическим укреплением Отечества. Некогда внедренная большевиками в теорию и практику социального строительства модель этнической государственности для РФ никак не подходит. 1. Россия не договорная, а конституционная федерация, провозглашена (как РСФСР) 10 июля 1918 г. на V Всероссийском Съезде Советов; никаких национальных автономий на время провозглашения она не включала (автономии возникли позже). 2. Россия многонациональна, народы в ней перемешаны. Ввиду отсутствия ясных национальных границ, крайней запутанности вопросов историко-этнической принадлежности территорий потенциальная государственная суверенизация этнических автономий была бы связана с колоссальными издержками, принимающими форму межнациональной бойни. 3. В соответствующих, провоцируемых кризисом, непросчи- тываемых ситуациях державно-политической суверенизации с разделением территорий согласно процентным долям проживающих, с последующим присоединением анклавов к близлежащим кровнородственным областям, потребовали бы русские. Учитывая малочисленность «титульных» национальностей в подавляющем большинстве автономий, процедура территориально-государственной суверенизации в этом случае полностью обессмысливалась бы. Принцип национальности выдвинут в эпоху Великой французской революции, декларирует совокупность прав народа на свободу выбора социально-политического строя, территориально-хозяйственную, культурную независимость. Оправданный историческими условиями становления наций в эпоху раннекапиталистических буржуазных революций, он был многократно откорректирован временем. Практика отдает предпочтение решению национального вопроса по линии не сепаратизации, а интеграции (примат принципа государственной целостности над принципом наций в рамках опыта ООН). Оптимально: устранение административно-территориальной этноавтономности, обеспечение внутригосударственной гражданской мобильности, введение общезначимых языков межнационального общения, развитие института национально-культурной автономии (НКА). Главное — не этнические, а общегосударственные интересы, преследуя которые следует печься о жителях (а не аборигенах) на основе универсальных прав человека, руководствоваться мотивами экстерриториальности. Номинально всякая национальность имеет право на самоопределение. Реально же процесс государствообразования (придание этносам державной организации) с позиций признания сложившегося (планетарного, регионального) баланса интересов, завязанного на объективный status quo, завершился. Та же Франция, обогатившая человечество принципом нации, во избежание стимуляции ненужной суверенизации отошла от традиционного исторически органического провинциального деления страны по языково-культурным границам (Эльзас, Гасконь, Бретань и т.д.) и приняла лишенное какой бы то ни было этнической привязки деление по департаментам. Культурно-языковая дифференциация (этническая парадигма) должна удовлетворяться, однако без опасной инициации по- литико-государственной дифференциации (державная парадигма). Типы решения национального вопроса, выстраивающиеся в последовательность: а) персональная этническая идентификация; б) национально-культурная автономия; в) государственное самоопределение (политическая суверенизация), сугубо эмпирически обнаруживает предпочтительность форм (а) и (б). В державной плоскости многонациональные страны этническую центробежность в идеале утрачивают. Применительно к России это означает, что самоопределение российской нации — факт свершенный. В отечественном многострадальном героическом прошлом в острой борьбе с соперниками сложилась и самоопределилась Россия — государство россиян. Этнической подкладкой российского государства выступает синтетический российский суперэтнос. Дальнейший этатогенез в политико-го- сударственном пространстве России практически невозможен. Последнее подтверждает буквально тупиковая ситуация, сложившаяся, скажем, с национально-государственным самоопределением чеченцев, лезгин, ногайцев (список можно продолжить) из-за нежелания (мотивы не обсуждаются) соответствующих субъектов политики (России; Азербайджана и России; Дагестана, Ставропольского края и Чечни, — в первом, втором, третьем случае) способствовать воссоединению народов, материализации их права на отделение и образование самостоятельных эт- нодержавных фрактур. Аналитическим следствием указанного выступает: Идеология. Обоснован доктринальный отказ от пропаганды права этносов на госсамоопределение. Наилучшее из возможного сейчас без впадения в пессимум, перекрытия гуманитарного потенциала российской государственности, это — институт НКА. Федерализм правильно толковать не как национально-территориальную, но как территориальную форму демократического устройства на базе волеизъявления всех (а не «титульных») проживающих в данной административной единице граждан. В вопросе национальных автономий дело приобретает во. многом малорациональный характер. Как выделяются автономии, непонятно. В еврейской области 4% «титульного» населения — и она «еврейская» (?!?). В Карелии и Хакасии «титульных» граждан около 10% — этого достаточно для госавтономии. Тогда почему в Ульяновской области, где 11% татар, и в Астраханской области, где 13% казахов, национальные меньшинства не госав- тономизируются? Пожалуй, более курьезная обстановка в отношении национальных округов. Ограничимся данными, опуская их толкование. Чукотский НО: территория 737700 кв. км (две Германии); из проживающих 154 тысяч количество чукчей — 12 тысяч. Таймырский НО: территория 862000 кв. км; население 55 тысяч, представителей «титульной» нации (долгане, ненцы) — 9%. Эвенкийский НО: площадь 768000 кв. км; проживает 23 тысячи человек, число эвенков — 3 тысячи. Ханты-Мансийский НО: площадь 523000 кв. км; общая численность проживающих — 1,3 млн человек, коренных жителей — 19,5 тысяч. Политика. Националистический сепаратизм — могучая эмо- ционально-политическая сила, блокируемая, однако, не менее могучей силой державного единения. Последняя инициируется не созданием решеток вокруг этнических анклавов с непременным политическим, военным, психологическим их ослаблением, а гибкой дальновидной линией заинтересованного симбиоза великороссов с иными этнопопуляционными единицами. Для нас практически осуществимый курс в этом направлении — прекращать концентрацию «титульных» этносов в автономиях с целью последующей инспирации государственности; укреплять иноэтническую диаспору на местах; управлять формированием окраинных культурно-управленческих элит с недопущением монополий «титульных» этносов; добиваться нового административно-территориального деления страны с соответствующей нарезкой избирательных округов (гарантии равного, справедливого участия в политическом процессе представителей нетитульных национальностей); целенаправленно переходить на иной принцип управленческого устройства с территориально-административным делением пространства; выработать критерии деления регионов на республики, области, национальные округа, подразумевая естественную дисперсность многих народов по просторам России (в автономиях сосредоточено 12% эвенков, 29% мордвы, 32% татар и т.д.); поощрять образование не национально-государственных организаций, а административно-территориальных управлений с НКА (национальные округа неразумно преобразовывать в республики: очевидных преимуществ нет, непродуктивных затрат — масса). Экономика. Преграда сепаратизму помимо совершенствования властных отношений посредством разведения полномочий центральных и местных органов — подъем конкурентоспособности национальной экономики, внедрение бюджетного федерализма. Приоритет — долгосрочным общенациональным программам с тенденцией монополизации мирового производства авангардной, экологически чистой продукции. Наши козыри — сырье, сельхозтовары, наукоемкие производства (с учетом конверсируемых) остаются (пока!) неиграющими при достаточно пассивном или нерациональном использовании потенциала государства. Активизировать этот потенциал — сверхзадача, решить которую позволит переход на бюджетный федерализм. Подобный переход регулируется принципами: — выравнивание долей территориальных бюджетов в федеральном бюджете; — повышение удельного веса территориальных бюджетов в консолидированном бюджете; — минимизация центрально-административного перераспределения в бюджетных отношениях; — отказ от опыта предоставления льгот, преференций регионам по политическим мотивам. Необходимо прекратить хозяйственное донорство, выплачивание финансовой дани через механизм дотаций и налогов. Небезынтересно представлять, что, скажем, в 1951 г. в колхозах на трудодень выдавали: в Смоленской обл. — 890 г зерна и 17 коп. в Эстонии 1 кг 830 г зерна и 1 р. 50 коп. в Таджикистане 2 кг 40 г зерна и 10 р. 05 коп. Под медные трубы советского интернационализма в РСФСР оставалось 50% подоходного налога, в республиках — 100%. Асимметрия доходов и потребления по республикам и России была всегда. Общесоюзный бюджет на 80% формировался за счет доходов РФ. Ежегодно из бюджета России перераспределялось около 70 млрд рублей в доходы республик. Данные по производству и потреблению ВВП на душу населения в год по республикам (цены 1990 г.) в тыс. дол. на 1990 г. выглядят так: Производство Потребление Грузия 10,6 41,9 Эстония 15,8 35,8 Армения 9,5 29,5 Латвия 16,5 26,9 Литва 13,0 23,3 Киргизия 7,2 11,4 Казахстан 10,1 17,7 Узбекистан 6,6 17,4 Азербайджан 8,3 16,7 Туркмения 8,6 16,2 Таджикистан 5,5 15,6 Молдавия 10,0 13,4 Украина 12,4 13,3 Белоруссия 15,6 12,0 РФ 17,5 11,8 Былое пророчествует. В настоящий момент мало что изменилось. Как отмечалось, 14 из 89 субъектов федерации экономически самодостаточны. 30 регионов из 89 отказались в той или иной форме перечислять средства в федеральный бюджет. Не поддается разумному объяснению резко дифференцированная тактика выделения региональных дотаций. Калужская обл. в 1993 г. на 1 тысячу жителей получила средств 7 млн руб., Брянская — 8 млн руб., Калмыкия — 69,1 млн руб., Дагестан — 34,6 млн руб., Чечня и Ингушетия — 15,8 млн руб. На строительство автодорог на территориях в 1996 г. выделено дотаций в млн руб. на 1 тыс. человек и на 1 тыс. кв. км: Брянская обл. — 0,5 млн руб. Смоленская, Рязанская обл. — 0,6 млн руб. Калужская обл. — 0,8 млн руб. Адыгея — Зуб млн руб. Калмыкия — 3,7 млн руб. Чечня и Ингушетия — 10,5 млн руб. (В скобках спросим: какое в Чечне строительство дорог в 1996'г.?) Избирательное отношение центральной власти к субъектам федерации при формировании бюджета с большим привкусом политической мотивации — крайне опасно, создает угрозу государственной целостности страны. В срочном порядке следует пересмотреть связь «центр—регионы» через призму оправданности централизованной бюджетной поддержки регионов. Основное заключается в том, чтобы остановить волюнтаристскую разрешительную редистрибуцию, практику трансфертов, в противном случае отношения великоросских и национальных образований будут осложняться. Бюджет должен строиться на пропорциональных взносах регионов с квинтильными коэффициентами на выравнивание развития; в остальном — банковские ссуды под проценты на целевые программы (то есть не дотации, а субвенции) на базе модели территориальной справедливости, равного участия регионов в создании доходной части державы. Законодательство. Конституция анонсирует принцип равноправия субъектов федерации. Эта политическая декларация фактически бессодержательна. Юридически субъекты федерации неравноправны. Республиканские автономии имеют конституцию, законодательство и т.д., а края, области нет. Уравнение регионов во всех правах видится на пути масштабной административно-территориальной реформы, разбивающей российское пространство на более или менее равные по ресурсам, численности населения, размерам территории, адекватно представленные по политико-юридическим интересам на всех государственных уровнях. Выход, следовательно, в развитии дифференцированного политического, правового управленческого регламента и регионального хозяйственного расчета. В этом наше желанное будущее.