Глава 3 «Русские» и «московские» известия в хронике Мартина Кромера
распространение публикаций трудов Матвея Меловия способствовало росту интереса западноевропейских интеллектуалов к славянским народам «Европейской Сарматии». В 20-40-х гг. XVI в. к данному вопросу на страницах своих сочинений обращались многие известные писатели221. Впрочем, их экскурсы в историю русских и московских земель носили отрывочный характер, «терялись» среди известий о современном положении этих стран, не были упорядочены и не подтверждались ссылками на заслуживающие доверия источники, а нередко и вовсе основывались на домыслах. В польских исторических сочинениях этого времени - трудах Иодокуса Людовика Деция222 и Бернарда Ваповского223 мы также не обнаруживаем полноценного обзора истории Руси и Московии. Эти авторы, прежде всего, стремились уделить внимание событиям новейшего времени, подробно описывали лишь взаимоотношения Польши и Литвы с Московским государством в первые десятилетия XVI в. Таким образом, содержавшиеся как в польских, так и зарубежных сочинениях сведения по интересующему нас вопросу могли служить лишь дополнением к «универсальной» концепции истории русских земель, нашедшей отражение в трудах Длугоша и Меховия. В условиях наметившегося застоя в разработке интересующей нас темы событием огромного научного и культурного значения становится публикация в 1549 г. «записок» о «Московии» австрийского дипломата Сигизмунда Герберштейна224. Хотя это сочинение не позиционировалось как исторический труд, оно содержало описание истории Руси и Московии, причем, что особенно ценно, материалом для него послужили сведения собранные Герберштейном в Москве. Таким образом, казавшееся незыблемым первенство польских историков в изучении прошлого и актуального положения восточных регионов Европы было оспорено, что привело к активизации исследований данной проблематики в Польше, появлению трудов, способных составить конкуренцию трактату Герберштейна. С этой задачей блестяще справился Мартин Кромер (Martin Cromer, 1512-1589), которому удалось создать «универсальный» исторический труд, в полной мере отвечающий стандартам гуманистической историографии и тем самым поддержать престиж польской исторической школы за рубежом. Кромер был одним из самых образованных людей своего времени. В молодости он изучал гуманитарные науки в университетах Кракова, Падуи и Болоньи, где был удостоен степени доктора права, а в зрелые годы приобрел опыт административной работы в канцелярии гнезнин- ского архиепископа Петра Гамрата и при дворе короля Сигизмунда Августа. Выполняя ответственные дипломатические поручения польского монарха, Кромер также получил известность в высших политических кругах Европы. Вторая половина его жизни была связана с церковной службой. Венцом карьеры Кромера становится его назначение в 1579 г. на престижную должность варминьского епископа225. Историческая хроника Кромера О происхождении и деяниях поляков (De origine et rebus gestis Polonorum; далее по тексту - De origine et rebus) была впервые опубликована в 1555 г.226 Она содержала описание истории польского народа и государства, а также соседних стран Восточной Европы с древнейших времен до 1506 г. и приобрела огромную популярность, как в Польше, так и за рубежом. Только при жизни Кромера этот труд переиздавался четыре раза - в 1558227 228, 1568s, 1582229 и 1589230 гг., всякий раз за границами Польши, в ведущих типографиях Базеля и Кёльна. В текст хроники Кромер постоянно вносил изменения и дополнения, самостоятельно готовил ее к переизданиям231. В 1562 г. был опубликован немецкий перевод этого сочинения, выполненный базельским профессором Генрихом Панталеоне232, а в 1611 г. - перевод на польский язык Марчина Бла- жевского233, который неоднократно переиздавался в XVIII и XIX вв.234 Уже в наши дни Е. Старнавский перевел на современный польский язык две заключительные главы хроники Кромера235. В польских библиографических описаниях XIX в. также содержатся сведения о существовании рукописного перевода этого сочинения Кромера на русский язык, однако не сообщается о его публикации, либо местонахождении236. Структура De origine et rebus оставалась неизменной во всех четырех авторских редакциях - труд Кромера был разделен на 30 книг, каждая из которых посвящалась периоду правления одного или нескольких польских монархов. В свою очередь, первые 13 книг делились на главы, которые в большинстве своем не нумеровались, но имели заголовки, позволявшие тематически разделить материал каждой главы хроники. Как правило, главы также посвящались периоду правления того или иного польского монарха, однако встречаются также разделы, титулы которых указывают на «проблемную» направленность излагаемого в них материала. В «хронографическую» композицию труда Кромера не вписывается лишь 1-я книга, написанная в стиле полемического трактата и являвшаяся блестящим образцом монографии (если ориентироваться на критерии научного знания и стандарты его трансляции, принятые во второй половине XVI в.). Здесь автором была предпринята попытка разрешения проблемы происхождения как славян в целом, так и отдельных славянских народов, были описаны их взаимоотношения на ранних стадиях этногенеза. Для достижения этой цели Кромер вступает в заочную полемику с оппонентами, выдвигает собственные гипотезы, обосновывает их, пользуясь основанной на «здравом смысле» техникой научного доказательства. В последующих книгах, преимущественно на основе польских источников, последовательно излагалась история Польши, а также Руси, Литвы, Венгрии и Пруссии (во фрагментах, посвященных международным отношениям). Очерк новейшей истории, в котором правление польского монарха Сигизмунда I описывалось в форме «речи» на похоронах этого монарха (Огайо in funere... Sigismundi), был написан еще в 1548 г. и включался в состав хроники в качестве приложения. При создании хроники Кромером был привлечен широкий спектр исторических сочинений предшественников и современников. В отличие от Длугоша и Меховия, автор De origine et rebus не скрывает от читателя своих источников и перечисляет их в специальном реестре, которым предварялась 1-я книга его труда. Список Кромер составляет в алфавитном порядке. В первой редакции хроники в нем фигурируют 50 «персоналий» и наименований, а в пятой — заключительной редакции он был расширен до 58 позиций. В их число были включены как польские, так и зарубежные источники Кромера, на которые этот автор ссылается и в тексте хроники, причем в отдельных случаях приводит точные цитаты, или же рекомендует читателю обратиться к конкретному разделу (главе или книге) привлеченного им сочинения. В качестве своих польских «информаторов» Кромер упоминает «монаха Галла» (Gallus monachus)237, «польского анонима» (Anonymos Polonus) , Бернарда Ваповского (Bernardus Vapovius), Яна Длугоша (Ioannes Dlugossus), Иоста Людовика Деция (Iostus Ludovicus Decius), Матвея Меховского (Matthias Miechouiensis) и Винцентия Кадлубка (Vincentius Cadlubcus). Несмотря на обилие имен, не приходится сомневаться в том, что главными польскими источниками «русских» и «московских» известий автора De origine et rebus были сочинения Длугоша и Меховия. Не вполне очевиден масштаб использования Кромером материалов из хроники Ваповского, в связи с тем, что это сочинение не было опубликовано и не сохранилось до наших дней в полном объеме (была утеряна первая его часть, содержавшая описание периода истории Польши и других стран Восточной Европы до 1380 г.)9. Таким образом, содержавшиеся в хронике Ваповского сведения по истории русских земель могут быть реконструированы лишь на основе ссылок на его известия более поздних авторов, в том числе Кромера238 239 240. Большая часть сочинений зарубежных авторов, фигурирующих в списке источников Кромера, была использована в 1-й книге хроники, где излагались ключевые гипотезы происхождения славян, в том числе обосновывалось древнее происхождение русского и московского народов. Для решения данной задачи польский историк привлекает библейские тексты (мы находим ссылки на Септуагинту, отдельные фрагменты Св. Писания - книгу Бытия и книгу пророка Иезекииля), а также стремится убедить читателей в том, что им непосредственно использованы сочинения авторитетных писателей древности и средневековья: Бероса Халдейского (Berosus Chaldaeus)241, Плиния242, Корнелия Тацита243, Иосифа Еврейского (losephus Hebraeus)244, Страбона245, Птолемея Александрийского (Ptolemeus Alexandrinus)246, Евсевия Кесарийского247, св. Иеронима248, Павла Диакона249 и Иоанна Зона- ры250. Для верификации некоторых русских известий в последующих книгах Кромером были привлечены свидетельства западноевропейских средневековых и ренессансных авторов: Саксона Грамматика251, Ламперта Шаффнабургского252, Луитпранда253 254, Сабеллика , Кранца255, Бонфини256 и др. Важнейшим источником познаний Кромера об истории славянского востока является трактат Сигизмунда Герберштейна. Его автор не только включен в список источников, но также был удостоен польским историком обстоятельной «персональной» характеристики в 1 и 30-й книгах хроники, которая корректировалась и дополнялась от издания к изданию257 258. Кромер делает акцент на славянском происхождении Герберштейна, а также характеризует его как «знатока многих вопросов и регионов», «старательнейшего исследователя» (Sigismundus Gerbersteinus, Slavus genere, vir plurimarum rerum et regionum... diligentissimus indagator), собравшего сведения о происхождении и истории московского народа благодаря пребыванию в Москве в качестве посланника «цесаря Максимилиана» к князю Василию259. В третьей редакции, вышедшей в свет уже после смерти Герберштейна, описание несколько изменено за счет добавления новых важных деталей: польский историк называет автора Записок о Московитских делах своим другом (mihi amicus), а также сообщает о его официальном статусе «советника и главного казначея Австрии» при дворе «императора Фердинанда, короля Богемии и Венгрии»260. Наконец, в редакции 1589 г. характеристика Герберштейна еще раз была скорректирована - повторив все сказанное выше, Кромер указывает также на то обстоятельство, что этот автор трижды (так!) был послом у князя Московии (dum ter apud Principis eius... legatione fungitur) и добавляет, что сведения об истории Московии им были получены «из анналов ее народа и разговоров с очевидцами» (in Moschovia sua, ex eius gentis annalibus et sermon i bus)261. Столь пристальное внимание польского автора к творчеству австрийского дипломата не случайно: Кромер испытывал существенный дефицит сведений по истории восточнославянских земель, так как, в отличие от Длугоша, он не знал русского языка и потому едва ли мог непосредственно использовать восточнославянские летописи. Впрочем, сам автор De origine et rebus пытается убедить нас в обратном, указывая в числе своих источников некие «русские анналы» (Anna)es Russorum). Вместе с тем, содержание фрагментов хроники, в которых Кромер ссылается на эти анналы, за редким исключением находит соответствие в трактате Герберштейна. Известия по истории русских земель мы обнаруживаем в большинстве книг хроники Кромера. Наибольший интерес для нас представляет 1-я книга, где изложена его авторская концепция происхождения восточных славян, которая постоянно дорабатывалась и обновлялась, и в каждом последующем издании хроники выглядела по-иному. В редакциях 1555 и 1558 гг. (здесь структура и содержание 1-й книги идентичны) вопрос этногенеза восточных славян в той или иной степени был затронут в 1, IX, X и XII главах. В 1 главе под выносной глоссой «Slavorum populi» (Славянские народы) Кромер, обрисовывая контуры славянской общности, упоминает в числе славянских народов восточнославянские этнические группы262. В дальнейшем двум из них — «руссам» и «московитам» дается более подробная характеристика. В IX главе под глоссой «Moschi» Кромер рассуждает о происхождении имени московского народа: выдвигает и обосновывает собственную версию его ранней этнической истории263. В качестве источников здесь привлечены книга Бытия (Genes. 10), сочинение Птолемея (Ptol., lib. 5, cap. 9, et 13), Естественная история Плиния (Plin. nat. hist., lib. 9, cap. 27; lib. 6, cap. 9 et 10), География Страбона (Strabo lib. 11. Georga) и труд «Иосифа Еврейского» (Joseph, ant. lib. 1, cap. 11). Их известия польский историк соотносит со свидетельствами о происхождении имени московитов, представленными в сочинении Герберштейна264, благодаря чему имеет возможность связать воедино эти данные в целях создания собственной концепции истории этого народа. Хотя X главе присвоен титул Истинное происхождение славян (Vera Slavorum origo), в ней содержатся сведения, касающиеся, прежде всего, происхождения имени и народа «Руссии»265. Таким образом, польский историк в данном случае все сказанное о русских относит к славянам вообще. В этом разделе Кромер информирует читателя своей хроники о территории Руси, различных вариантах номинации ее народа, но главным образом уделяет внимание доказательству «сарматской» генезы русских посредством их отождествления с племенами роксолан, что позволяло польскому историку внести коррективы в теорию общеславянского этногенеза (именно этим обусловлено кажущееся на первый взгляд нелогичным расхождение в названии и содержании X главы) При этом Кромер опирается на «авторитеты»: помимо уже упоминавшихся нами выше трудов Птолемея (lib. 3, cap. 5), Страбона (lib 7) и Плиния (lib. 4, cap. 12), привлечены также анналы Тацита (Tacit annal, lib. 17), известия Павла Диакона и Саксона Грамматика, позаимствованные из неназванных сочинений. В XII главе, имеющей заголовок Название и происхождение руссов (Russorum denominatio et origo), эти сведения дополнены «альтернативными» гипотезами происхождения Руси со ссылкой на книгу пророка Иезекииля (Ezech., cap. 38 et 39)266 и известия Гер- берштейна, причем последние представляются как «собственное мнение руссов» об их происхождении267. Этот полемический очерк, призванный прояснить вопрос происхождения русского и московского народов, в третьем издании De origine et rebus был скорректирован и в сокращенном виде изложен в VIII главе 1-й книги, представленной под заголовком Народы Сарча- тии (Sarmatiae populi)268 269. Отметим существенную разницу в наполнении этой главы ссылками на авторитетные мнения древних авторов в третьей и пятой редакциях хроники. В издании 1568 г. появляются ссылки на энциклопедию Гая Юлия Солина (Solin. Polyhist, cap. 20) 9, тогда как в последней авторской редакции исторического сочинения Кромера изложение значительно «облегчено». Здесь мы находим всего несколько ссылок на труды Птолемея, Страбона, Тацита и Герберштеина. Вместе с тем, в арсенал источников польского историка впервые было включено сочинение Зонары, в частности, приведены его реляции об имени «руссов». Каких-либо изменений в концепции Кромера, по сравнению с третьим изданием хроники, мы здесь не обнаруживаем. В данном случае автор ограничился лишь редакторской правкой этого принципиально важного раздела своего труда. 2-я книга De origine et rebus посвящена описанию событии дохристианской эпохи в истории Польши и разделена на 16 глав. В составе главы, посвященной польскому князю Пясту, под выносной глоссой «Russiae principatuum initium» (Начало княжения в Руссии) Кромер помещает краткий очерк ранней этнополитической истории Руси, завершающийся упоминанием о превращении Киева в «столицу Русской империи» (Kiovia sedes Russice imperij). Его содержание существенно отличается от описаний Длугоша и Меховия благодаря тому, что источником познаний автора хроники здесь, вне всякого сомнения, являлся труд Герберштейна, хотя сам Кромер на него в данном случае не ссылается и апеллирует напрямую к «собственным анналам руссов»270. В заключительной редакции хроники данный фрагмент дополнен свидетельством о войнах русских князей в Булгарии и Греции со ссылкой на сочинение Зонары271. В 3-й книге, охватывающей эпоху правления первых трех христианских монархов Польши - Мечислава 1, Болеслава Храброго и Мечислава И, Кромер уделяет значительное внимание русской проблематике. Вводная глава этой книги, целиком посвященная «старинным религиям поляков и славян, принятию ими христианского вероучения», содержит сведения о «русских божествах» (Russorum dij)272 , краткий рассказ о крещении Ольги и Владимира273, а также реляции о некоторых других попытках направления на Русь христианских миссий. Источниками своих познаний Кромер в ранних редакциях хроники называет «русские анналы» и свидетельства Ламберта Шаффнабургского274, а в заключительной редакции - также сочинение Зонары (Zon. annal., tom З)275. В последующих главах 3-й книги мы находим описание событий на Руси и свидетельства о польско-русских взаимоотношениях второй половины X - начала XI в., которые всецело подчинены логике изложения польской истории. Описывая эпоху правления Мечислава I, Кромер сначала упоминает о войне Руси с Польшей, начавшейся по инициативе князя Владимира, и лишь затем достаточно подробно рассказывает об особенностях внутренней и внешней политики русского государства, делает акцент на деяниях ее князей, кратко свидетельствует о междоусобице наследников Святослава. В этом фрагменте Кромер привлекает сведения из нескольких источников, прежде всего из сочинений Длугоша и Ваповского, а также дополняет свое описание реляциями «Луитпранда», Зонары и Сабеллика (все они касаются русско-византийских отношений). В какой мере здесь привлечены известия Длугоша, а в какой Ваповского - сказать трудно из-за сложностей с реконструкцией текста хроники последнего. Также непросто дать определенный ответ на вопрос о степени использования Кромером реляций Герберштейна. Приведем несколько примеров подтверждающих очевидность таких заимствований. В частности, Длугошем не упомянут инициатор распри Святославичей Свенельд, который был известен и Герберштейну (Svuadolte) и Кромеру (Svenceldo)276. Кроме того, автор De origine et rebus всячески акцентирует неизвестный Длугошу факт рождения Владимира «конкубиной»277 Святослава Малушей (Malussa concubina), о чем также был осведомлен Герберштеин278. Таким образом, можно предположить, что из хроники Ваповского заимствовались лишь те немногочисленные свидетельства, которые не были известны ни Длугошу, ни Герберштейну279 280. В составе главы, посвященной деяниям «короля Болеслава I, названного Храбрым», ключевое значение приобретает описание «русской войны» этого польского монарха. Здесь автор De origine et rebus следует событийной канве сочинения Длугоша и без какой-либо критики воспроизводит некорректную хронологию своего предшественника . Вместе с тем, Кромер старается избежать механического повторения реляций Длугоша, по-своему трактует названия некоторых русских городов281 и произвольно изменяет имена отдельных исторических деятелей282. Рассказ Длугоша о междоусобной войне на Руси, предшествовавшей вторжению польской армии, Кромером сокращен до нескольких информативных фраз, тогда как киевский поход и три сражения армий под предводительством Болеслава и Ярослава описаны очень подробно283. Таким образом, Кромер следует примеру Меховия - ограничивается изложением сведений, позаимствованных у «многословного» Длугоша в рамках относительно кратких рассказов. Какой-либо критики в адрес предшественника здесь мы не обнаруживаем. Кромер не соглашается с реляцией Длугоша и высказывает собственное мнение по интересующему нас спектру вопросов лишь однажды: под выносной глоссой «Ложная причина русской войны» им оспаривается предположение о том, что второй поход Болеслава на Русь произошел из-за отказа князя Ярослава дать согласие на брак этого польского короля с его сестрой284. Говоря о русских походах Болеслава, Кромер также указывает на отсутствие упоминаний об этих войнах в «русских анналах»285 286. Последняя оговорка позволяет нам лишний раз убедиться в существенном влиянии на изыскания Кромера свидетельств Герберштейна, в сочинении которого также нет известий о русско-польских войнах, отно- 66 сящихся к этому времени . 4-я книга De origine et rebus описывает период правления королей Казимира I и Болеслава II. «Русские» известия, относящиеся к этому времени, представляют собой некритические парафразы Длугоша. В составе главы, посвященной эпохе правления Болеслава II, представляет интерес сообщение Кромера о разделении русского княжества между сыновьями Ярослава. Этому вопросу польский автор уделяет повышенное внимание в связи с тем, что правящие династии Руси и Польши были породнены в результате династического брака. Детали этой реляции, в целом, совпадают с данными Длугоша287. Вызывают интерес два обстоятельства: 1) ссылка при перечислении сыновей Ярослава и их уделов на Ваповского; 2) упоминание факта смерти шестого сына Ярослава Владимира, умершего еще при жизни отца, который не был известен Длугошу и может быть также отнесен на счет Ваповского288. Привлекает внимание и реляция Кромера о первой воине русских с половцами. Сами факты заимствованы у Длугоша, однако им сопутствует краткое описание половецкого народа, происхождение которого вызывает немалый интерес. В хронике Длугоша половцы не были удостоены какой-либо характеристики - впервые о них подробно писал Меховий. Что любопытно, Кромер не поддерживает его версию, а высказывает свое собственное предположение о происхождении имени этого народа, а также воспроизводит гипотезы, касающиеся этногене- тических связей половцев с другими народами, «наших) (nostrates) и венгерских писателей (Ungarici scriptores)289. Кромер со ссылкой на Длугоша и Ваповского достаточно подробно описывает междоусобицы наследников Ярослава и даже пытается сопоставить их известия с данными «русских анналов». На сеи раз он критикует русского летописца, реляции которого характеризует как недостаточно полные и недостоверные по сравнению с известиями польских авторов, прежде всего за то, что в летописях не уделено внимания «ни Болеславу, ни польской войне», а также проигнорированы все знаменитые деяния поляков на Руси290. Описывая поход Болеслава II на Русь, автор De origine et rebus выступает в качестве добросовестного пересказчика Длугоша, при этом не только не добавляет ничего нового, но и сохраняет в неизменном виде композицию своего предшественника. Например, в самом начале описания русской войны, подобно Длугошу, Кромер излагает внешнеполитические планы польской короны, а также указывает на причины конфликта с Русью в форме «обращения к воинам» (Oratio Boleslai regis ad milites)291. Завершается описание войн Болеслава II на востоке так же, как и у Длугоша, рассказом о «разнузданности польских женщин» (Polonorum foeminarum petulantia) во время длительного пребывания короля и солдат польской армии в Киеве292. В заслугу Кромеру в данном случае можно поставить, прежде всего, объединение свидетельств Длугоша, посвященных русской войне Болеслава II и собранных из пяти разных погодных статей, в цельный фрагмент, что, безусловно, облегчило читателю восприятие данного сюжета. 5- я книга включает главы, посвященные польским князьям Владиславу I и Болеславу III. Кромер ограничивается лишь упоминанием о наиболее значимых событиях в двусторонних польско-русских отношениях. Польский автор акцентирует внимание на конфронтации с Польшей русских князей Василько, Володаря и Ярополка, свидетельствует о женитьбе Болеслава III на русской княжне, приводит примеры предоставления убежища в Польше отдельным русским князьям. Главным источником познаний Кромера было сочинение Длугоша, из которого заимствуются не только факты, но и некоторые амплификации, подвергавшиеся незначительным изменениям. Характерным примером является перенос в хронику Кромера фрагмента 4-й книги хроники Длугоша, содержавшего текст вымышленного обращения киевского князя Ярополка к другим князьям Руси (Jaropleci oratio ad Russos suos), в котором содержался призыв к неповиновению полякам293. В 6-й книге De origine et rebus мы находим описания русских войн Казимира II, оказывавшего поддержку лояльным Польше князьям Руси. Сообщая о них, Кромер ссылается не только на Длугоша, но и на хронику Винцентия Кадлубка294. Под 1185 г. без ссылки на источник Кромер помещает рассказ содержательно идентичный реляции Длугоша о вмешательстве Венгрии во внутренние дела Руси, спровоцировавшем длительную войну Польши и Венгерского королевства за контроль над Галицким княжеством, завершившуюся заключением «прочного мира» между двумя державами295. 7- я книга посвящена эпохе правления Лешека Белого и других польских князей, оспаривавших его право на княжеский трон (Мечислава Старого, Владислава Тонконогого, Генриха Бородатого, Конрада Мазовецкого). «Русские» известия здесь актуализированы в связи с возвышением Романа Галицкого. Кромер подробно описывает взаимоотношения этого князя с Польшей, делая акцент на «милостях» польских монархов, позволивших этому русскому монарху укрепить свои политические позиции на Руси и «неблагодарности» Романа, обратившего оружие против своих покровителей. Реляции Кромера здесь полностью основаны на Длугоше. Хотя прямых ссылок мы не обнаруживаем, заимствование не вызывает сомнений, так как в обоих сочинениях не только совпадают отдельные детали повествования, но и одинакова идеологическая направленность оценок описываемых событий296 297. Представляет интерес реляция Кромера о Галицкой войне, начавшейся после гибели Романа Галицкого, в которой приняли участие русские князья, половцы, поляки и венгры. О ней польский автор говорит с сомнением, указывая на то обстоятельство, что упоминал об этих событиях один лишь Длугош, тогда как ни в венгерских источниках, ни у Винцентия Кадлубка эта информация, по результатам изысканий самого Кромера, не подтверждается. Поэтому историк предупреждает читателя своей хроники о том, что о Галицкой войне он осведомлен лишь по хронике Длугоша, реляции которого кратко пересказывает, дополнив собственными оценками и критическими замечаниями в адрес своего главного информатора, который, по мнению Кромера, весьма путано описал эти события. Еще один важный «русский» фрагмент 7-й книги - описание первого столкновения Руси с татарами и связанных с ним изменений в системе международных отношений в Восточной Европе. Любопытно, что этот сюжет Кромер представляет преимущественно на основе сочинений Меховия, доказательством чему может служить характеристика стран региона как «обеих Сарматий» (Sarmatiam utranque), которая не встречается у Длугоша. Кромер посвящает описанию татарской угрозы русским землям яркий и динамичный рассказ, в котором дает краткую характеристику татарскому народу, указывает районы его местонахождения и особенности политической организации татар. Здесь же содержится характеристика половцев, для которых, по свидетельству Кромера, татары также представляли огромную угрозу. Данное описание лишь в некоторой степени повторяет характеристику половцев в 6-й книге De origine el rebus Оно дополнено новыми деталями, причем некоторые из них были вновь скорректированы в тексте пятой редакции хроники298. 8- я книга (описан период с 1229 по 1250 г.) практически не содержит «русских» известий. Их игнорирование в данном случае также является весьма важным показателем позиции Кромера, который лишь одной фразой указывает на то, что Русь была разорена и покорена татарами. В 9-й книге описывается вторая половина правления польского князя Болеслава Стыдливого - период с 1252 по 1279 г. Здесь в центре внимания Кромера оказывается деятельность русских князей Даниила и Шварно (Suamo). Сообщение о коронации Даниила не датировано. Кромер в большей степени пишет о политических предпосылках и последствиях этого события, в целом ориентируясь на те оценки, которые мы обнаруживаем и в хронике Длугоша. Представленное в хронике Длугоша пространное описание захвата Люблина - важнейшей военно-политической акции Даниила, Кромер «сворачивает» до одной фразы299. Князь Шварно удостоен большего внимания: описаны два «вероломных» нападения этого князя на Польшу, однако источник познаний Кромера здесь не столь очевиден. О первой акции Шварно Кромер упоминает сразу после сообщения о коронации Даниила, утверждая, что эти действия непосредственно направлялись «королем Руси»300, хотя об этом ничего не говорилось в хронике Длугоша. В описании второго похода Шварно, датированного 1265 г., о смерти Даниила говорится как о свершившемся факте301, что никак не сочетается с хроникой Длугоша, датировавшего смерть этого монарха 1266 г.302 Можно предположить, что путаница могла возникнуть под влиянием разной последовательности описания этих двух событий - смерти Даниила и второго похода Шварно - в других источниках, доступных Кромеру. Так, к примеру, в Великопольской хронике о смерти Даниила (De obitu Danielis regis Russie) упоминается в 147-й главе, тогда как о второй войне Шварно с поляками - в 149-й главе303. В 10-й книге Кромер практически в неизменном виде воспроизводит фрагмент хроники Длугоша, посвященный разгрому армии русского князя Льва, сына Даниила, приводит данные об огромных потерях русских и разорении их земель войсками Лешека Черного304. В 12-й книге Кромер сообщает о произошедшем в XIV в. включении части русских земель в состав Польши. Рассказ об этом важнейшем событии предваряется кратким историческим очерком развития польско- русских отношений, который, несомненно, принадлежит самому Кромеру и служит своеобразным идеологическим обоснованием расширения польских владений за счет Руси305. Факты излагаются на основе 9-й книги хроники Длугоша306. Кромер пересказывает сообщения Длугоша о поводе для вмешательства Польши во внутренние дела Руси, описывает важнейшие акции Казимира Великого, благодаря которым эти планы были воплощены в жизнь307, уделяет внимание конфликту с Литвой в борьбе за приграничные русские территории. Реляции Кромера в основном согласованы с хроникой Длугоша - путаница происходит лишь с именами литовских князей, которые контролировали Владимирскую землю: Кромер оспаривает верность свидетельства Длугоша о том, что Владимир находится в руках Кейстута и на этом месте видит Любарта. Кроме того, в хронике Кромера мы обнаруживаем еще один любопытный «полемический» фрагмент, в котором автор ставит под сомнение свидетельство Длугоша о завоевании Владимира поляками и высказывает предположение, что Длугош путает Владимир и Галич, поскольку первый, по замечанию Кромера, его предшественник продолжает причислять к литовским владениям308. Таким образом, отношение Кромера к «русским» известиям Длугоша не было пассивным - в имевшемся в его распоряжении историческом материале этот историк пытается обнаружить ошибки и противоречия. В 13-й книге Кромер в рамках небольшого фрагмента рассматривает два вопроса, имеющие отношение к русской истории: положение католической церкви на Руси и усиление венгерского присутствия в Галиче, а также на других русских землях, захваченных Казимиром Великим. Эти вопросы рассматриваются в связке из-за того, что именно «король венгерский и польский Людовик», по свидетельству Кромера, приложил немало усилий для укрепления позиций католического вероучения в Галицкой Руси. Польский историк рассказывает о планах Людовика основать два епископства во Владимире и Перемышле, а также архиепископство в Галиче, о чем этот монарх просил разрешения через своего посла у папы Григория XI. Источником Кромера в данном случае были венгерские хроники и, прежде всего, сочинение Антонио Бонфини, на которое дана ссылка. Для полноты картины Кромер в этом фрагменте приводит также свидетельства Длугоша об основанном «еще раньше» архиепископстве во Львове. Также по Длугошу и Бонфини Кромер описывает ситуацию с постепенным вытеснением поляков венграми в Галиче - со ссылкой на последнего приводятся имена четырех венгерских наместников, управлявших Русью «от имени Людовика» (Russiam Ludovici nomine cum imperio obtinuerunt)309. К теме польско-венгерской борьбы за Галицкую Русь Кромер возвращается в последующих двух книгах своей хроники. В 14-й книге он свидетельствует о том, что после смерти Людовика венгры отдали полученные от него «префектуры» на Руси «за огромное количество золота и серебра луцкому князю Любарту», и таким образом, констатирует Кромер, литовцы с этого времени «узурпировали» Волынь (в редакции хроники 1589 г. эта фраза была исключена из основного текста, но указание на «передачу» Волыни венграми литовцам сохранилось в выносной глоссе)310. В 15-й книге мы находим краткое сообщение о военном походе королевы Ядвиги в целях возвращения Польше русских крепостей и изгнании «венгров и силезцев», которое идентично соответствующей реляции Длугоша311. Кромер не проявляет особого интереса к вопросам истории взаимоотношений Руси и Литвы - в его хронике мы не обнаруживаем каких- либо сведений о подчинении русских земель литовским князьям. Однако заключение династической унии Польши и Литвы включает в сферу его интересов целый ряд новых вопросов - и, прежде всего, интересующую нас проблему взаимоотношений Литовского княжества с его восточными соседями - Смоленском и Москвой. Во фрагментах, посвященных описанию событий, происходивших до конца XIV столетия, никаких упоминаний об этих землях в хронике Кромера нет (что было характерно и для сочинений его предшественников). Свидетельства о событиях на восточных границах Литвы можно встретить уже в 15-й книге, где кратко упоминаются Рязань, Орша и Витебск в описаниях междоусобных войн и внешнеполитических акций литовских князей312. В 16-й книге Кромер свидетельствует о вторичной победоносной войне великого литовского князя Витольда против «мятежного» Смоленска при поддержке поляков, в результате которой «все это княжество было превращено в провинцию» (principatum omnem in formam provinciae redegit)313. В 19-й книге мы находим краткое упоминание о походах этого же князя против «свободных народов» Новгорода и Пскова314. Первые упоминания о Московском государстве относятся к эпохе Василия I, которого Кромер знает как зятя Витольда315. Отношения между родственниками и их государствами характеризуются в хронике по- разному - приведены примеры «дружественных» взаимоотношений, а также военных столкновений. В частности, Кромер подробно описывает литовско-московскую войну 1406 г., и, ориентируясь на хронику Длугоша, объединяет в одном фрагменте его свидетельства о походах Витольда 1406 и 1408 гг. Под выносной глоссой «Moschi» этот рассказ был дополнен кратким экскурсом в историю Москвы316, который, в свою очередь, сопровождался напоминанием о том, что данный вопрос уже был освещен в 1-й книге хроники. К «московской» проблематике Кромер также обращается в двух последних книгах своего сочинения. 29-я книга содержит рассказы о захвате «мосхами» Новгорода (Novogrodum captum a Moschis) и присоединении к владениям московского князя других русских земель, находившихся в сфере влияния Литвы. В реляции о присоединении Новгорода Кромер всецело ориентируется на Длугоша и Ваповского, причем отмечает разночтения между их известиями в изложении отдельных деталей. Представляет особый интерес фрагмент, в котором описывается переход северских князей (Russorum Severiensium principes) на сторону Москвы, о чем Кромер сообщает под 1491 г.317 Происхождение полного текста этой реляции не связано ни с одним из известных нам исторических трудов. О нем не упоминают ни Меховий, ни Ваповский, и лишь Герберштейн дает краткую ремарку о северских князьях, которые «повиновались князьям Литвы, но передали себя под власть Моска» (imperio Mosci se tradunt)318. Все это дало основание Л. Финклю высказать предположение о том, что источником познаний Кромера в данном случае была устная традиция319. «Московские» известия заключительной 30-й книги De origine et rebus основаны на реляциях Меховия, Ваповского и Герберштейна. Здесь Кромер уделяет особое внимание московско-литовским отношениям, прежде всего военным конфликтам конца XV - начала XVI в. между «великим князем мосхов Иоанном» (Joannes magnus dux Moscho- rum) и литовским князем, а впоследствии польским королем Александром. Следует отдать должное польскому историку, который не ограничивается здесь лишь описанием фактов, но также дает политическую оценку потенциалу противоборствующих сторон, пытается объяснить причины их противостояния и неудач литовского государства320. Ссылаясь на Герберштейна, Кромер излагает «московскую» точку зрения на причины войны, которая датирована 1499 г., а также добросовестно передает его краткий рассказ о ходе и результатах этого конфликта321. Под 1502 г. описана вторая война, развязанная «Мосхом» в целях захвата Смоленска, в ходе которой, по свидетельству Кромера, московской армией командовал «сын великого князя Ивана и шурин короля Александра» Дмитрий, установивший, по итогам не увенчавшегося успехом смоленского похода, перемирие на шесть лет322. Об этой войне не упоминает Герберштейн, и потому главным источником Кромера в данном случае становится хроника Ваповского. Последним заслуживающим нашего внимания свидетельством автора De origine et rebus о новейшей истории Московского государства становится его пространная реляция, посвященная результатам правления «московского князя Ивана», поводом для которой послужило сообщение о его смерти. В этот фрагмент Кромер включил свидетельства всех своих предшественников — Длугоша, Меховия, Ваповского и Гербер- штейна, в связи с чем именно его описание мы можем признать наиболее полным. По понятным причинам упор здесь сделан на внешнеполитических акциях московского князя, а также уделено внимание вопросу спорного престолонаследия в Москве323 324 325. Результаты историографической деятельности Кромера для своего времени были выдающимися. Его сочинение получило заслуженное признание: было удостоено похвалы польского Сената, известные ученые второй половины XVI столетия, как в личной переписке с Кромером, так и в своих произведениях, подчеркивали достоинства стиля и содержания его трактата, который на многие десятилетия стал образцом латинской научной литературы, а также способствовал популяризации истории Польши за рубежом104. При этом рецензентами превозносились как литературные достоинства, так и методологическое новаторство автора сочинения. Показателем популярности хроники были не только упомянутые нами выше ее переиздания и переводы на иностранные языки, но также компиляции и «компендиумы» (сокращенные редакции), издававшиеся поклонниками историографического таланта Кромера в XVI и XVII вв., нередко без ссылки на первоисточник105. Вплоть до конца XVIII в. предложенная Кромером трактовка национальной истории Польши исполняла роль историографического канона, на нее ориентировались последующие поколения историков, представлявшие разные страны. Содержательная и методологическая девальвация исторических представлений Кромера произошла лишь под влиянием достижений критической историографии XIX в., что одновременно способствовало объективной научной оценке значения его труда в истории исторической мысли. Значительный вклад в изучение наследия Кромера внесли как специалисты в области истории литературы и общественной мысли ренессансной Польши (М. Вишневский326, Т. Улевич'327, С. Заблоцкий328, С. Гжыбовский329 и др.), так и историки историографии (Л. Голембиовский330, Л. Финкель331, К. Тыменецкий332, X. Барыч333, Ю. Раджишевская334 и др.)- Высочайших оценок была удостоена литературная форма сочинения Кромера, превосходное владение изящной классической латынью и удачная композиция материала. Именно эти особенности, по мнению рецензентов, отличали De origine et rebus от средневековых хроник. По выражению С. Заблоцкого, Кромер стремился создать «прозаическую эпопею», излагал исторический материал «в изысканной форме, моделью для которой служили античные образцы»335. Эта тенденция, во многом отвечавшая требованиям ренессансной литературной моды, сделала хронику Кромера одной из самых читаемых исторических книг своего времени, что объективно способствовало популяризации представленного на ее страницах исторического материала. Не столь однозначны оценки научного метода Кромера. Говоря о положительных чертах историографического подхода этого автора, исследователи указывали на гуманистический характер его манеры изложения исторического материала и, как правило, признавали достижения Кромера прогрессивными по сравнению с опытом предшественников, прежде всего Яна Длугоша. В заслугу автору De origine et rebus были поставлены реализм и исторический объективизм, способность к упорядочиванию материала в соответствии с избранными критериями, объединение разрозненных описаний событий, позаимствованных у более ранних историков, «прагматической связью»336. Наконец, очевидно прогрессивным достижением Кромера, по заключению С. Гжыбовского, следует признать сознательное применение им научных методов в историографии, которая его современниками все еще воспринималась как один из жанров художественной литературы337 338 339. Вместе с тем, высказывались и критические замечания в адрес историографического метода Кромера. Чаще всего это были упреки в компилятивности: механическое перенесение фрагментов исторического материала, главным образом из хроники Длугоша, а также сочинений Меховия и Ваповского. М. Вишневский усматривает в таком подходе этическую проблему, полагая, что Кромер, «переодев его [Длугоша] хронику в подходящие выражения, легким способом приобрел огромную славу»"8. Сравнивая Кромера с Длугошем, Л. Финкель называет Длугоша «великим историком в одеянии хрониста», тогда как его последователь характеризуется как «сухой средневековый хронист в одеянии историка»1 . Несмотря на акцентирование отдельных изъянов исторического сочинения Кромера, исследователи старопольской историографии, тем не менее, в целом склонны признавать его бесспорное научное и социально-политическое значение. В частности, X. Барыч полагал, что историческая концепция автора De origine et rebus заслуживает определения «национального исторического синтеза» (narodowa synteza dziejowa), под которым этот исследователь подразумевал специфический способ видения и интерпретации исторических явлений и процессов, устанавливающий самостоятельную точку зрения в оценке исторических событий, создающий образ прошлого в соответствии со взглядами, стремлениями и целями, характерными для определенной замкнутой исторической эпохи340. «Исторический синтез» Кромера, по мнению X. Барыча, блестяще выполнил эту задачу, поскольку именно после публикации его хроники в распоряжении польского общества оказался «образ истории, в полной мере согласованный с тогдашними целями польского правительства и установками его внешней политики»341. Таким образом, сочинение Кромера было включено в арсенал средств осуществления актуальной государственной политики Польши, предоставило весомые аргументы для ее исторического обоснования. К изучению «русских» и «московских» известий Кромера в рамках специальных работ исследователи вплоть до настоящего времени практически не обращались. Российские историки нового времени - В. Н. Татищев и Н. М. Карамзин хорошо знали хронику Кромера, использовали ее при написании своих сочинений, на страницах которых можно встретить ссылки на свидетельства этого автора, впрочем, весьма немногочисленные. В XX в. «русские» известия Кромера интересовали исследователей, как правило, в качестве источника знаний об истории Руси других польских авторов. Так, А. И. Рогов в монографии, посвященной историографической концепции Мачея Стрыйковского, выявил случаи заимствования Стрыйковским известий De origine et rebus, определил роль этого сочинения в сравнении с другими источниками (трудами Длугоша, Меховия и Ваповского). К концепции истории Руси, содержавшейся в хронике Кромера, А. И. Рогов не проявил интереса, ограничившись указанием на то, что этот автор «был ценен для Стрыйковского, в первую очередь, как историк, располагавший дополнительными, по сравнению с Длугошем, русскими летописями и даже сопоставлявший эти летописи с тем, что имелось у его славного предшественника»342. Таким образом, А. И. Рогов не только не сомневался в том, что Кромер использовал русские летописи при написании своего труда, но и считал несомненным достижением этого автора критическое отношение к данному источнику. Надо сказать, что польские исследователи, обращавшиеся к изучению источников хроники Кромера, либо вовсе игнорировали вопрос использования им «русских анналов» (например, Л. Финкель), либо, признавая факт такого использования, выражали недоумение в связи с тем, что данный автор в своем сочинении крайне редко ссылается на русские летописи при описании истории Руси и отдает предпочтение источникам иностранного происхождения343. Б. Н. Флоря обратил внимание на идеологическое значение концепции истории Руси Кромера в контексте развития русско-польских отношений на рубеже средних веков и нового времени. С его точки зрения, сопоставление представлений о русской истории, отразившихся в хрониках Длугоша, Меховского и Кромера, позволяет проследить эволюцию польских политических концепций в период «инкорпорации» Великого княжества Литовского в состав Польской короны344. По мнению исследователя, несмотря на «идейную преемственность» сочинений этих авторов, именно в сочинении Кромера происходит «резкое повышение удельного веса восточноевропейских проблем», в числе которых важное место занимали вопросы истории возникновения Московского государства и соотношения между «Московским» народом и народом «Русским». В структуре его хроники появилась особая глава, посвященная данной проблематике. Б. Н. Флоря полагает, что подобного рода смещение акцентов в работе историка, дипломата и советника Сигизмунда И было не случайным и свидетельствовало о «смещении сферы интересов польской правящей элиты на Восток», «солидаризации с литовской внешнеполитической программой» и, в конечном итоге, преследовало цель ее историко-правового обоснования под влиянием угрозы, порожденной «деятельностью великорусского политического центра»345. Белорусская исследовательница А. Семянчук, напротив, обращает внимание на то обстоятельство, что Кромер в структуре своей хроники, в отличие от других исторических трудов второй половины XVI в., никак не акцентирует «русские» известия, не посвящает этому вопросу «специального раздела о Литве и Руси, какой позже появился у М. Бельского и М. Стрыйковского»346. Несмотря на некоторые достижения наших предшественников в изучении концепции истории Руси Мартина Кромера, в целом степень проработки этой темы представляется неудовлетворительной. Прежде всего, требуется дальнейшее исследование этногенетической концепции автора De origine et rebus, позволявшей путем применения передовой для того времени техники научного доказательства доказать престижное происхождение восточных славян от прославленных народов древности. Нуждается в изучении и вопрос пересмотра Кромером отдельных элементов концепции истории Руси Яна Длугоша, особенно тех ее составляющих, которые были исключены или подверглись существенной корректировке под влиянием свидетельств Сигизмунда Герберштейна.