В. И. МОРЯКОВ ПОИСК ПУТИ. РУССКАЯ ОБЩЕСТВЕННАЯ МЫСЛЬ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII в. О ГОСУДАРСТВЕ И ОБЩЕСТВЕ
Вторая половина XVIII в. была сложным и во многом противоречивым периодом русской истории. В начале века в стране утвердился абсолютизм, явившийся высшим этапом эволюции государственной надстройки феодального общества. Россия в XVIII в., благодаря в значительной мере усилиям Петра I, превратилась в мощную европейскую державу, неоспорима была ее военная мощь, расширилась территория. Она стала крупнейшим экспортером металла. В стране развивалась европейская культура. Во второй половине XVIII в. начал складываться капиталистический уклад, однако он не мог прочно утвердиться — помехой тому стал абсолютистский строй, консервировавший крепостничество. Самодержавие усиливало феодально-крепостническую эксплуатацию крестьянства, расширяло и укрепляло права и привилегии, а следовательно, экономическое и политическое господство дворянства. Абсолютизм, стремившийся сохранить существующий строй, препятствовал прогрессивному развитию страны как в социально-политическом, так и в культурном плане. Это вело, в свою очередь, к обострению социальных противоречий. С одной стороны, рост капиталистических отношений усиливал значение купечества, с другой — самодержавие лишало его рынка свободной рабочей силы, тормозило развитие городов и торговли. Результатом являлось обострение противоречий между купечеством и дворянством. Втягивание последнего в товарно-денежные отношения, укрепление связей помещичьего хозяйства с рынком и зависимости от него заставляли помещика увеличивать повинности крепостных крестьян, что способствовало росту крестьянских волнений и протестов, вылившихся в последней трети XVIII в. в самую мощную в истории России крестьянскую войну под предводительством Е. И. Пугачева. Перед Россией вплотную вставал вопрос, по какому пути идти дальше: или сохранять незыблемым существующий строй, или каким-то образом, возможно путем реформ, приспособить его к новым развивавшимся отношениям, либо вообще устранить самодержавие и крепостничество. В полной мере он встал в период правления Екатерины II. Она взошла на престол в результате дворцового переворота 28 июля 1762 г. и правила в течение 34 лет. Эта была высокообразованная, умная, деловая, энергичная, честолюбивая и лицемерная женщина. Екатерина II еще со времен, когда она была Софьей Фредерикой Ау- густой, принцессой заштатного Ангальт-Цербстского княжества в Германии, «одну лишь знала страсть». Ее всю жизнь сжигало властолюбие, и, достигнув власти, она любыми средствами старалась удержать ее. «Ничто ей не может быть досаднее,— писал о страсти императрицы к власти представитель родовой дворянской аристократии князь М. М. Щербатов,— как то, когда, докладывая ей по каким-то делам, в сопротивление воли ея законы поставляют, и тотчас ответ от нее вылетает: разве я не могу, невзирая на законы, сего учинить». Вступив на престол, Екатерина II объявила себя преемницей Петра I. То, что ее царствование будет самодержавным, она продемонстрировала сразу же. После вступления на престол Екатерина II убедилась, что Правительствующий сенат стал совершенно недееспособен. Перед императрицей встала задача проведения реформы государственных органов, и Сената в первую очередь. В проекте Н. И. Панина, представителя высшей бюрократии, содержалось предложение поставить между самодержавием, которое он считал единственно приемлемой для России формой правления, и Сенатом Совет из шести или восьми императорских советников, через которых должны были проходить все дела, касавшиеся компетенции верховной власти. Панин предлагал также разделить Сенат на департаменты. Императрица отвергла идею Совета, увидев в ней попытку ограничения самодержавной власти, хотя сам-то Падин в Совете видел чисто бюрократический орган, облегчающий деятельность императора. А вот идею разделения Сената на департаменты Екатерина использовала. Она разделила его на шесть департаментов якобы для упорядочения работы Сената. Но тем самым она ослабила его законодательные функции, сделав просто «хранилищем законов». Терпеть рядом с собой орган, имевший прерогативы законодатель ной власти, Екатерина II не хотела. Сенат стал административным органом, лишенным законодательных прав. Так уже в начале царствования императрица сосредоточила в своих руках всю законодательную и большую часть распорядительной власти. Ее она осуществляла через генерал-прокурора и собственную канцелярию. В первые годы своего царствования Екатерина II провела секуляризацию церковных земель, лишив церковь экономического могущества, а миллион монастырских крестьян был передан в ведение коллегии экономии. Доходы, полученные в результате этой акции, наполнили пустую государственную казну. Было ликвидировано гетманство на Украине. В первые годы царствования были укреплены и расширены права и привилегии дворян: право не служить, если они этого не желали, монопольное право на винокурение, владение землей, крепостным трудом. В начале царствования Екатерины крепостное право достигло своего апогея: в 1765 г. помещики получили право ссылать крестьян на каторгу, а в 1767-м — крестьянам было запрещено жаловаться на помещиков. Как всякий абсолютный монарх, она считала, что благо народа обеспечивается законами, изданными монархом. И в каждый год своего царствования издавала в среднем по 12 законодательных актов в месяц. Наивысший период ее законодательной деятельности пришелся на 1762—1767 гг., до созыва Уложенной комиссии, когда в месяц издавалось по 22 законодательных акта. Однако Екатерина И, обладавшая цепким умом, понимала, что править открыто самовластно, как Петр, в 60-е годы уже нельзя. Свою продворянскую, крепостническую политику императрица стала проводить в форме «просвещенного абсолютизма», который был характерен для стран со сравнительно медленным развитием капиталистических отношений, где дворянство сохраняло свои политические права и экономические привилегии. Существо политики «просвещенного абсолютизма» заключалось в стремлении законсервировать существующий строй путем укрепления позиций дворянства, усиления его прав и привилегий. Для него характерны либеральная фразеология, социальная демагогия, использование идей просветителей, из которых выхолащивалась их антифеодальная сущность. «Просвещенный абсолютизм» в ряде случаев проводил и мероприятия, объективно способствовавшие развитию капиталистического уклада. Немаловажной, на наш взгляд, чертой политики «просвещенного абсолютизма» было стремление по возможности ослабить остроту социальных противоречий путем издания законов. Все вышеназванные черты в той или иной мере проявились в политике Екатерины II с начала царствования до крестьянской войны. Самым ярким актом этого периода явился созыв в 1767 г. Комиссии о сочинении проекта нового уложения. По прошествии пяти лет царствования императрица решилась созвать выборных от различных сословий для выработки общего, удовлетворяющего интересы всех подданных свода законов (нового уложения). Созыву Уложенной комиссии предшествовала подготовка Екатериной II руководства для депутатов, получившего название «Наказ императрицы Екатерины И, данный Комиссии о сочинении проекта нового уложения». Это было обширное произведение философско-юридического содержания, где были рассмотрены наиболее значимые политико-правовые проблемы государственного и общественного устройства, а также важнейшие задачи внутренней политики. «Наказ» носил компилятивный характер, о чем заявляла и сама императрица. «На пользу моей империи,— писала она,— я обобрала президента Монтескье». Действительно, из 507 страниц «Наказа» 408 дословно были заимствованы у Монтескье, Беккариа, Бильфельда, Юсти. Комиссия была создана и начала работу в июле 1767 г. Количество депутатов с абсолютной точностью не известно. Считается, что реально принимали участие в работе 620 депутатов, из которых 33% составляли дворяне, 36 — депутаты от городов (в их число входили и представители дворянства), 20%— депутаты от сельского населения, исключая крепостных крестьян. Дворянами были представлены депутаты от правительственных учреждений (кроме Синода) и казачества. Всего не менее 45% депутатов были потомственными или личными дворянами, что и определило характер деятельности Комиссии. Работа Уложенной комиссии продолжалась с перерывами до декабря 1768 г., когда под предлогом войны с Турцией она фактически прекратила деятельность. Дебаты в ней отличались необычайной остротой и продемонстрировали императрице как интересы и чаяния различных слоев населения, так и непримиримые противоречия между ними практически по всем вопросам. Екатерина II увидела, что дворяне незыблемо стоят на страже своих прав и привилегий. А потому даже попытки регламентации повинностей крепостных крестьян, движение навстречу купцам были чреваты недовольством привилегированного класса, борьба с которым могла окончиться потерей короны. Этого Екатерина II допустить не могла. Создать, таким образом, общий закон, который сгладит социальные противоречия, не удавалось. Да и хотелось ли этого императрице? Думается, что проводить радикальные преобразования вряд ли входило в ее планы. Идеи правовой реформы царицы сводились к идее законодательного регулирования государственной жизни и общественных связей. Вместо обновления правовых норм задачей правовой реформы провозглашено было установление «законной монархии». Реформы Екатерины II предполагали движение только в рамках феодального строя. Поиски в них каких-либо буржуазных тенденций — дело бесперспективное. Но вопросы, связанные с происхождением и ролью государства, его взаимоотношений с обществом, как и другие, обсуждавшиеся в Уложенной комиссии, вышли за ее стены, став центральными для общественно-политической мысли России. Правительственной точке зрения были противопоставлены, как альтернативный путь развития России, взгляды просветителей, представителей антифеодальной, по сути своей буржуазной идеологии. Одной из наиболее важных, обсуждавшихся общественной мыслью второй половины XVIII в. проблем была проблема происхождения верховной власти, характер и сущность различных форм правления, в первую очередь монархии. «Она,— как справедливо отметил Б. И. Краснобаев,— была животрепещущей и в житейско- практическом плане, и в теоретическом, так как большинство мыслителей того времени связывали с характером правления, с деятельностью монарха не только особенности современного состояния государства и общества, а и надежды на будущее справедливое общественное устройство». г Выступая против деспотизма, который в произведениях просветителей отождествлялся с абсолютизмом, они показывали, что он несет человеку угнетение, рабство (под ним просветители понимали любое ограничение свободы человека). Будучи гуманистами, считая себя представителями «всего страждущего человечества», просветители во главу угла ставили проблему человека, его статус в обществе, рассматривали факторы, влиявшие на формирование человека, формы его жизнедеятельности, воспитание. Официальная идеология утверждала, что человек — творение бога, готовящий себя к «вечной жизни» аскетическим подвигом отрицания существующего земного мира, пассивен и смирен, а потому его судьба, положение в социальном мире предопределены соответствующей «порцией» разума и заранее определенных достоинств. Эти положения позволяли теоретически оправдывать существование сословного строя, сословных прав и привилегий, угнетение человека человеком. Просветители же в своих трудах, выдвинув идею формирования личности, показали, что человек — существо земное, обладает разумом, духовной и физической силой, стремясь к благосостоянию, преобразует окружающий мир. Люди рождаются в мир равными, у каждого человека есть свои потребности, интересы, удовлетворения которых он ищет в установлении разумных и справедливых форм человеческого общежития. Они, с одной стороны, позволяют людям свободно проявлять свои способности, развиваться, с другой стороны, ограничивают «натуральное» естество человека. Просветители, выдвинув идеал свободной, самостоятельной, раскованной личности, активно за нее боролись. Выступая в защиту человека, против его угнетения, они опирались на теорию естественного права. Учение о естественном законе, или естественном праве, восходит к Горацию, Спинозе, Гоббсу, Локку, а своими корнями уходит во времена античности. Исходным его пунктом является природа человека. Она — едина и неизменна. В человеке всегда существуют от рождения присущие ему черты характера. Из вечной и неизменной его природы вытекают и «естественные права», которыми обладает человек вечно, независимо от того, какова форма правления и действующие законы. К этим правам просветители относили свободу, равенство между людьми, обладание собственностью. Природное право человека — обеспечение своего счастья, но он не сможет его удовлетворить, если будут нарушены основные и незыблемые «естественные права». Просветители в объяснении процессов бытия, исторического развития пытались искать и объективные факторы развития человеческого общества, такие, как, например, географическая среда, климат и т. д. И все же решающее значение они отдавали общественным факторам, выделяя из них в первую очередь социальную среду и воспитание. Отстаивая идею формирования личности, в противовес господствующей в официальной идеологии идее предопределенности в социальном мире каждой личности, наделенной определенным количеством разума и заранее известных достоинств, большинство просветителей утверждали, что основой формирования человека все же в первую очередь является социальная среда. Под ней они понимали человеческое общество, конечной целью которого было обеспечение счастья и благоденствия людей, его образовавших. Высший закон общества — благо народа. Только такая социальная среда справедлива, соответствует разуму, а значит, имеет право на существование. Если она не отвечает элементарным требованиям человека, то ее необходимо либо заменить, либо качественно переустроить. Главным и определяющим в социальной среде было, по мнению просветителей, государственное устройство (по их терминологии — форма правления) и законодательство. Поэтому они ставили в центр своего внимания прежде всего вопрос происхождения и источника верховной власти. В XVIII в. к этому сводилась проблема происхождения государства. Наряду с просветителями названные выше проблемы рассматривали в своих трудах представители консервативного направления с целью идейно обосновать законность самодержавия, его соответствие принципам разума. Представители просветительского и консервативного направлений общественно-политической мысли в России второй половины XVIII в. использовали идеи и положения западноевропейских, в первую очередь французских, просветителей. Это объясняется тем, что в XVIII в., особенно во второй его половине, активно развивались русско-французские культурные связи и в ходе диалога культур французская культура, занимавшая в Европе доминирующее положение, оказывала на русскую определенное влияние. Живейший интерес в русском обществе вызывала французская «Россика», и$ которой русские современники стремились почерпнуть новые сведения по ряду вопросов истории России, включенных русским правительством в число запретных тем. Произведения французских просветителей, по словам известного^мемуариста сына священника Г. Добрынина, были «явления, отверзающие умственный глаз подобных им человеков и оживотворяющие ощутительно душу мыслящего существа». Представителей консервативной идеологии у французских просветителей привлекали идеи монархии как возможной формы правления и вера в благотворную деятельность «просвещенного монарха», но при этом ими отрицалась, разумеется, свобода для всего народа, она признавалась только для дворянства. Дворянские идеологи также отстаивали принцип незыблемости собственности, но только дворянской, отрицая возможность иметь таковую крестьянам. Одним из наиболее почитаемых французских просветителей у дворянских идеологов России был Монтескье. В решении вопроса о происхождении государства Монтескье, как и другие просветители Франции, исходил из теории общественного договора Локка, английского мыслителя, идейно обосновавшего компромисс между английской буржуазией и обуржуазившимся дворянством после революции 1688 г. Вслед за Локком Монтескье считал, что государство образуется посредством договора: «Народ в высшей степени удачно избирает тех, кому он должен поручить часть своей власти». Причем, по мысли Монтескье, государь должен править на основе твердых законов, обеспечивая благо каждого человека и всего народа в целом, что является высшим законом для правителя. Если же он не обеспечит своим подчиненным счастливую жизнь, «вздумает их угнетать или уничтожать, то повод к повиновению прекращается: их ничто больше не соединяет, ничто не привязывает к нему и они возвращаются к своей естественной свободе... неограниченная власть не может быть законной». Монтескье выделял три формы правления: деспотию, монархию и республику. Он напрочь отвергал деспотизм, где господствующим принципом, лежащим в основе отношений между людьми, является страх. В деспотических государствах нет законов. Их там заменяют воля и прихоть тиранов. Монтескье подчеркивал, что у подданных при деспотизме нет гарантий ни жизни, ни прав, ни собственности. Тирания разлагает людей, которые становятся коварными, хитрыми, жестокими и быстро приучаются льстить и низкопоклонствовать. Монархическое правление Монтескье пытался отделить от деспотии. Принцип взаимоотношений в монархии основан на чести, которая заменяет политическую добродетель. «Честь,— писал Монтескье,— приводит в движение все части политического организма; самым действием своим она связывает их, и каждый, думая преследовать свои личные интересы, по сути дела, стремится к общему благу». В монархии источником всякой политической и гражданской власти является государь, а «власти посредствующие, подчиненные и зависимые образуют природу монархического правления, т. е. такого, где правит одно лицо посредством основных законов». Самой естественной из них была власть дворянства. «Она,— по мнению Монтескье,— некоторым образом содержится в самой сущности монархии, основное правило которой: «Нет монархии, нет и дворянства, нет дворянства, нет и монарха». В монархии, где нет дворянства, монарх становится деспотом». Но и этого было недостаточно для соблюдения законности при монархическом правлении. Необходимы были учреждения, охраняющие законы. К ним Монтескье относит «политические коллегии, которые обнародуют вновь избранные законы и напоминают о существующих, когда про них забывают». Определяющее значение в формировании нравов и законов имели, по мнению Монтескье, природно-географические условия и климат. Он прямо пишет о том, что «они должны соответствовать физическим свойствам страны, ее климату... положению, размерам, образу жизни ее народов...». Положение и размеры страны определяют форму правления, которая может там существовать. Напрочь отрицая деспотизм, Монтескье полагал, что монархия, управлявшаяся по твердым законам, пригодна для стран с большой территорией, а республика, где с наибольшей полнотой обеспечиваются свобода и равноправие народа, возможна только в странах с малой территорией. Его идеалом была конституционная монархия с разделением властей на законодательную, исполнительную и судебную. Именно благодаря этому в Англии была достигнута высокая степень политической свободы и сложилс^' компромисс между буржуазией и дворянством. Многие положения Монтескье были использованы представителями консервативной идеологии. «Долг наш как христиан и как сограждан,— говорила Екатерина И,— велит иметь доверенность и почтение к установленным для нашего блага правительствам и не поносить их поступками и несправедливыми жалобами». Наиболее четко свои политические принципы императрица изложила в «Наказе Комиссии о составлении проекта нового уложения». В отличие от Монтескье, Екатерина II не упомянула теорию общественного договора, и тем самым вопрос о причинах происхождения власти остался обойденным. Доминантой «Наказа» стала идея необходимости и данности власти, стоящей над обществом, без которой оно существовать не может. Екатерина II стремилась в «Наказе» показать, что существующий в России порядок закономерен, необходим и единственно возможен. «Государь,— писала она,— есть источник всякие государственные и гражданские власти». В России нет деспотизма, доказывала императрица, потому что он не соответствует «естественному положению» страны. Стремясь доказать необходимость в России самодержавия, она опиралась на положение Монтескье о роли климата и географической среды: здесь необходим «государь самодержавный; ибо никакая другая, как только соединенная в его особе власть, не может действовать сходно со пространством только великого государства». Именно размеры страны, доказывала Екатерина И, предполагают «самодержавную власть в той особе, которая оным правит». Эта форма власти, по ее мнению, соответствовала общественной необходимости русского народа, так как «всякое другое правление не только было бы России вредно,' но и в конец разорительно». Целью самодержавия императрица объявила обеспечение интересов подданных, их естественных прав. Свое понимание «общего блага» и каждого человека в отдельности Екатерина сформулировала следующим образом: «Самодержавных правлений намерение и конец есть слава граждан, государства и государя». Если Монтескье предполагал необходимость посредствующих властей, дабы монарх мог осуществлять правление и не предался тирании, то «Северная Семирамида» считала, что истинное благополучие достигается только путем подчинения всех верховной власти. Никто не может ограничить государя, а подданные «обязаны поступать в отправлении своего звания по предписанному тамо порядка образу», и они не смеют «презирать указы государевы, не опасаясь за то никакого наказания». Таким образом, Екатерина, отвергая республику и деспотию, лучшей формой правления общества считала самодержавную монархию. Самодержавие, утверждала она, обеспечит каждому человеку свободу, равенство, право собственности только в том случае, если каждый подданный свято исполняет законы и предан верховной власти. Идеи неограниченности самодержавной власти и «всеобщего послушания» подданных Екатерина продолжала особенно настойчиво пропагандировать в обществе после крестьянской войны под предводительством Е. И. Пугачева. Свидетельством этого является литературная деятельность императрицы и «Книга о должностях человека и гражданина». Удар по престижу «матери отечества», нанесенный просветителями, показавшими, что Екатерина была и осталась самодержавным деспотом, был не слабее удара восставших русских крестьян. Правда, сложнее обстояло дело с французскими просветителями, которым Екатерина сумела внушить представление о себе как о «просвещенной монархине». Они, за исключением Руссо, восхваляли и прославляли «Северную Семирамиду». Но стоило Дидро приехать в Россию, познакомиться ближе с обстановкой в стране, «Наказом» императрицы, неоднократно побеседовать с ней, как его мнение о Екатерине и ее политике резко изменилось. Он высказал его не только в своих замечаниях на «Наказ», который не был широко известен читающей публике, но и в русских разделах третьего издания «Философской и политической истории учреждений и торговли европейцев в обеих Ин- диях» аббата Рейналя. Здесь явно чувствуется рука Дидро, который побывал в России в 1774 г. При сравнении разделов «Истории обеих Индий», посвященных России, и «Замечаний» Дидро на «Наказ» Екатерины II можно обнаружить текстуальные совпадения многих положений. «История обеих Индий» в конце XVIII — начале XIX в. была хорошо известна и весьма популярна в передовых кругах России. В № 35 «Санкт-Петербургских ведомостей» было опубликовано письмо Рейналю от господина Рода, губернатора Пенсильвании, с восторженным отзывом о его книге. Эта же газета в № 50 за 1781 г. сообщила, что правительство Людовика XVI осудило книгу Рейналя как '«безбожную, богопротивную и возмутительную» и приговорило ее к сожжению. Но «никто не принес на истребление сию книгу, и сочинителю даны способы уехать в Англию». В № 35 за 1776 г. «Московских ведомостей» в числе книг, «взятых в перевод», указывалась «История обеих Индий». 13 ноября 1781 г. «Московские ведомости» поместили объявление, что в Петербурге у купцов «Куртнера, Рин- бера и компании на сочинения славного аббата Рейналя открыта подписка». Здесь же Рейналю была дана следующая оценка: «Он приобучил народы размышлять о своих дальнейших интересах». «История обеих Индий» была внимательно прочитана Радищевым и Екатериной И, отзывы которых, естественно, были различны. В конце XVIII в., когда в России были запрещены практически все произведения французских просветителей, имя Рейналя продолжало, хотя и изредка, упоминаться в печати. Рейналь работал над «Историей обеих Индий» в 50 — 60-е годы XVIII в. Первое издание вышло в 1770 г., второе — в 1774 г., причем оба издания были выпущены анонимно, и только третье издание, 1780 — 1781 гг., было напечатано в Женеве с указанием имени автора. Именно оно и имело самый блистательный успех. В конце XVIII в. на разных языках вышло 70 изданий этого автора. В работе Рейналя с позиций просветительства изложена история колониальных захватов и политика европейских держав в Азии, Африке и Америке. Но не только о колониальных завоеваниях, богатствах, быте коренных народов писал Рейналь. Он приводил многочисленные исторические и другие сведения о странах Европы и Востока: Китае, Японии, Индии, России, об Америке и Африке. В результате читатель получал огромную сумму географических, статистических, политических, этнографических и исторических сведений. Но не только это привлекало интерес читающей публики к «Истории обеих Индий». Третье, женевское издание отличалось от первых двух тем, что в нем критика феодально-абсолютистского строя была развернута по всем направлениям. В центре ее было выступление против абсолютной монархии, показывалась неправомерность, незаконность ее существования, неизбежность краха абсолютизма, сословного строя, крепостничества, торговли людьми и т. д. В создании «Истории обеих Индий» приняли участие в той или иной форме Мерсье, Нежон, Гольбах, Делейр, Дидро. Особенно большую роль сыграл Дидро, так охарактеризовавший этот труд: «Книга, которую я люблю и которую ненавидят короли и придворные,— это книга, порождающая Брутов». По свидетельству французского исследователя Ива Бено, Дидро принадлежат в этом труде 400 — 500 страниц, не считая различных добавлений, в основном радикального характера. Но, провозгласив революционный путь борьбы с деспотизмом как средство уничтожения феодально-абсолютистского строя, Рейналь и Дидро считали, что он невозможен для России, которой в «Истории обеих Индий» посвящены два раздела. В третьем томе «Истории обеих Индий» читателю сообщаются сведения о территории, населении, доходах, торговле, государственном устройстве России. В десятом томе речь идет о возможностях и трудностях ее социально-политического преобразования. На примере России Дидро и Рейналь стремились показать гибельность для народа и прогресса страны самодержавного деспотизма и крепостничества. Дидро и Рейналь, выступая с позиций теорий естественного права и общественного договора, положению об абсолютной власти монарха противопоставили принцип народного суверенитета — краеугольного камня учения просветителей о происхождении государства. В России, по их мнению, был нарушен договор между обществом и власть имущими, власть стала наследственной. Правители не соблюдают законов, управляют по собственному произволу. Даже среди подданных, «которых рассматривают в этой империи как свободных», нет никого, «кто имел бы нравственную безопасность личности, нет постоянной собственности имений, свободы, которую они могли бы потерять только в случаях, предусмотренных и определенных законом». Деспотизм обрекает русских людей на беспросветное и униженное состояние. «Их принужденные взгляды не дерзают подняться к своду небес. Они равно испытывают недостаток просвещения, чтобы узреть свои оковы, и недостаток души, чтобы почувствовать в ней стыд. У их рассудка, угасшего в путах рабства, нет достаточной энергии для понимания необходимых прав бытия своего». Поэтому, по убеждению просветителей, все меры, предпринятые Екатериной II для улучшения просвещения и воспитания, потерпят или уже потерпели крах. Рейналь и Дидро стремились показать, и, надо заметить, сделали это весьма убедительно, что существовавший в России самодержавный строй был главным препятствием на пути прогрессивного развития страны. С Екатерины была сорвана маска поборницы просвещения России. Просветители Франции в начале 80-х годов уже разуверились в добродетельности и реформаторстве «мудрецов на троне», а Россия и деятельность Екатерины II еще больше убеждали их в том, что правление «просвещенного деспота» является большим несчастьем для народа. Они полагали, что «просвещенный монарх» практически ничем не отличается от абсолютного монарха, также правит по своему произволу, нарушая общественный договор. «До вас доходят слухи, что самым счастливым правлением было бы правление справедливого, непреклонного, просвещенного деспота. Какое безумие! А не случится так, что воля сего абсолютного господина войдет в противоречие с волей ему подвластных? Тогда, несмотря на всю его справедливость и все его познания, он будет несправедлив, лишая прав своих подданных даже для их же блага». Рейналь и Дидро делали далее исключительный по силе вывод о показном характере «просвещенного абсолютизма» русской императрицы. «Можно не сомневаться,— замечали они,— Екатерина очень хорошо чувствовала, что свобода — единственный источник народного блага. Но разве она действительно отреклась от деспотической власти? Внимательно читая ее инструкции депутатам империи, призванным, по-видимому, улучшить законы, можно ли там распознать что- то большее, нежели стремление изменить наименование, т. е. называться монархиней, вместо самодержицы, а народ именовать подданными вместо рабов? Сколь бы ни были слепы русские, будут ли они все время принимать имя за вещь, и разве этой комедией можно возвысить их характер до той энергии, кою пробудить таким образом намеревались?» Несколько раньше в своих «Замечаниях» на «Наказ» Екатерины Дидро выразился еще более энергично: «Русская императрица, несомненно, является деспотом». Она читала, и очень внимательно, «Историю обеих Индий» и была, конечно, уязвлена данной ей характеристикой. В письме к барону Гримму от 24 июля 1780 г. Екатерина II замечала, что в этой книге «слишком мало разумного и слишком много неумной дерзости», а в письме от 1—4 апреля 1782 г. она писала о пустых разглагольствованиях Рейналя, что «Рейналь квакает и лжет». Императрица не назвала здесь Дидро, так как, естественно, не знала о его вкладе в создание «Истории обеих Индий». Но он в период пребывания в России своими вопросами, предложениями вызывал у нее по меньшей мере раздражение, которое она скрывала под маской иронии. «Я подолгу и часто,— говорила Екатерина II,— беседовала с Дидро, но более ради любопытства, чем с пользой. Если б я доверилась ему, мне бы пришлось все уничтожить и перевернуть в моей империи: законодательство, администрацию, политику, финансы; я должна была бы все уничтожить, чтобы заместить это непрактичными теориями». Ну а когда после смерти Дидро его «Замечания» на «Наказ» попали в руки русской императрицы, то она приложила все силы, чтобы скрыть и дискредитировать их, объявив «сущим лепетом, в котором нет ни знания вещей, ни благоразумия, ни предусмотрительности» . К естественно-правовой доктрине энциклопедистов обращался, решая вопрос о происхождении государства, М. М. Щербатов, идеолог дворянской аристократии, критиковавший правление Екатерины II с совершенно иных, чем просветители, позиций. Люди, по мнению Щербатова, дабы избежать несчастий и беспокойств, которые угрожали всем, решили «избрать единаго из себя, коему общую власть препоручили, который бы был согласитель мыслей полезных общества, содеятель всеобщия воли, клонящейся к благу всех и защитник его противу врагов. Уступил каждый ему несколько своих прав, возложив за то на него труд и попечение им остальные сохранить. Се есть начало царей и их должности». Вслед за просветителями он считал, что монархии могут выродиться в тиранию, если монархи отказались от добродетели, которая охраняла их от пороков и злоупотребления властью. Идеальной формой правления Щербатов считал монархию, где государь занимает престол по избранию или по праву рождения. И в том и в другом случае он должен быть покровителем, защитником, судьей народа. Но что, размышлял Щербатов, сможет обеспечивать соблюдение государем установленных законов или учреждение новых для блага народа? Это, писал он, «совет старейших и мудрейших... более знания имеющих в делах людей его народа, которые должны ему представлять то, что может служить к счастью государств, и отсоветовав колико возможно в вещах предосудительных государству и клонящихся к самовластию». Этот орган не может и не должен ограничивать власти монарха, а лишь обязан способствовать укреплению добродетели государя, его любви к отечеству и законам. Совет, по мнению Щербатова, должен состоять из дворян, причем только родовых вельмож. Критикуя Екатерину II за деспотическое правление, Щербатов, по сути, выступал за олигархическое государство, которое противопоставлял самовластью императрицы. Главное место в нем должны были занимать дворяне, и здесь идеолог аристократии опирался на названное выше положение Монтескье о дворянстве и монархии. Щербатов не мог представить себе монархию без дворян, а дворян без монархии. Только дворянство вправе обладать всеми привилегиями, участвовать в управлении государством, иметь собственность. Убежденный сторонник сословного строя, он считал равенство химерой. Щербатов отдает должное теории естественного права, говоря, что «мы не можем сомневаться, чтобы все мы не от нашего праотца Адама и потом от Ноя произошли; и потому все суть братия и все суть равно благородны...». Но, заявляя далее, что «совершенной равности между человеком быть не может», объясняет это тем, что «сама природа... располагая порядок общежития человеческого разными дарованиями разных людей снабдила... распределяя единых быть правителями и начальниками, других добрыми исполнителями, а, наконец, третьих слепыми действующими лицами». Дворянство получает от рождения отличное от других воспитание. Просвещение дает им право власти над простыми людьми, с детства они привыкают понимать нужды народные, «владычествовать и управлять равными себе». Иных взглядов в решении вопроса о происхождении государства придерживались представители течения, которое можно назвать либеральным (А. П. Сумароков, Д. А. Голицын, Н. И. Панин, М. М. Херасков, С. В. Гагарин и другие). Либерализм второй половины XVIII в., на наш взгляд, заключался в стремлении усовершенствовать монархическое правление путем реорганизации центральных государственных учреждений, смягчить отношения между дворянством и крестьянством, внедрить в массы идею необходимости осознания каждым сословием своего предназначения и места в государстве, что привело бы к прекращению социальных конфликтов. Либерально настроенные дворяне (Н. И. и П. И. Панины, А. А. Безбородко, А. Р. Воронцов и другие) разрабатывали проекты ограничения самодержавной власти в пользу всего дворянства, стремившегося к самоуправлению в губерниях и уездах. Однако их предложения отнюдь не означали попытки установить конституционную монархию. В их проектах монарх продолжал занимать центральное место и имел полное право принимать все важнейшие решения. Они выступали за сословную монархию, где дворянство было бы более приближено к управлению государством. М. Т. Белявский и Л. Г. Кислягина справедливо писали, что воззрения либерального дворянства в чем-то смыкались с положениями «умеренных течений в просветительской мысли Запада и России. Но, в отличие от просветителей, либерально настроенное дворянство не ставило задачу коренного переустройства русского общества на разумных началах, стремясь лишь подновить, осовременить существующий строй, очистить его от деспотизма и «азиатчины». Достаточно полно эта тенденция проявилась в общественно-политических взглядах А. П. Сумарокова, поэта и драматурга, творчество которого было очень популярно в 50-М>0-е годы XVIII в. Его — противника деспотизма, оголтелого помещичьего произвола и паразитизма дворянства — часто относят к просветителям. На наш взгляд, это неправильно. Да, он — сторонник естественно-правовой доктрины происхождения государства, но его общественно-политические взгляды, в отличие от просветителей, носили узкосословный характер. А. П. Сумароков считал, что «монархическое правление... есть лучшее». Государство образуется путем общественного договора. Идеально, по Сумарокову, то общество, где все люди просвещенны. Они, «посоветовавшись, изберут себе государя, вельмож и начальников, которым они еще больше повиноваться будут, имея здравый рассудок; предпишут они ненарушимые законы, свяжут и себя и вельможей теми законами, которые они сами установили». Народ после этого становится подвластным правителю, который со своими помощниками будет обеспечивать ему «неусыпное попечение» и «благоденствие». Идеал государственного устройства для Сумарокова — монархия, образованная путем договора просвещенного народа с правителем. На этом ^участие народа в правлении прекращается. В конечном итоге, в понимании Сумарокова, народ, общество, сыны отечества — дворяне, остальные — рабы отечества. Это деление очень четко проведено им в драматургических произведениях. Сумароков был сторонником сохранения сословного строя, хотя много говорил о естественных правах людей: Какое барина различье с мужиком? И тот, и тот земли одушевленный ком,— И если не ясней ум барский мужикова, Так я различия не вижу никакого. В то же время Сумароков отрицает равенство в обществе. И здесь он смыкается со Щербатовым, полагая, что неравенство людей определяется воспитанием, просвещением. «Итак,— писал Сумароков,— хотя разум и равен у людей, но уже и качества просвещения делают различия между ними». Подобных взглядов придерживался и известный поэт и драматург М. М. Херасков. Государство, считал он, образуется путем общественного договора, когда люди, избирающие правителей, понимают, что они должны поступиться большей частью своих естественных свобод и подчиниться его воле. Для Хераскова идеальный монарх — философ на троне, добродетельный, мудрый, богобоязненный, кроткий, человеколюбивый. И хотя поэт допускает для подданных возможность выражать правителю свое мнение, он под ними понимает по большей части «людей благородных». Народ без монарха существовать не может — он по природе своей монархичен. В романах «Полидор» и «Кадм и Гармония» Херасков прямо пишет о том, что монархия — высшее благо; общество должно быть подвластно монаршему правлению; оно будет оплакивать даже жестокого правителя. Долг народа терпеть и повиноваться. Таким образом, Сумароков и Херасков, используя естественно-правовую теорию французских просветителей, упор делали на ее первой части (монарха избирает народ) и отбрасывали напрочь идею народного суверенитета — это разительно отличало их от просветителей. С теми или иными незначительными модификациями эти положения разделялись всеми представителями либерально настроенного дворянства. Они отстаивали идею необходимости для России самодержавной монархии «без примесов тиранства», укрепления сословного строя, прав и привилегий дворянства. В условиях господства и укрепления самодержавного строя, развития крепостничества вширь и вглубь изображение царя тираном, а народа — той силой, которая может ограничить монарха, становилось у просветителей России средством борьбы с бесправием и жестокостями абсолютизма. Наиболее ярко влияние идей естественноправовой доктрины буржуазных идеологов Франции проявилось в творчестве Н. И. Новикова и Д. И. Фонвизина. Н. И. Новиков очень высоко оценивал роль государства, которое должно заботиться о благе общества. Оно образовано людьми, объединившимися для того, чтобы добыть себе пропитание, защитить «свое владение от лютости медведей и львов». Некоторое время спустя «опыт показал выгоды нечаянного соединения; после опасного своевольства следовала, по счастию, общая тишина, и чрез долговременные опыты почувствовали нужду в установлении законов». Н. И. Новиков, издатель многих журналов и книг, разделял теорию договорного происхождения власти. В своем произведении «Фортуна велика, да ума мало» он описывает историю избрания правителя Лавида. Плохо образованный, склонный к роскоши и плотским удовольствиям, Давид был избран правителем всеми жителями острова, на берег которого он был выброшен после кораблекрушения. «Народ,— писал Н. И. Новиков,— подхватывает его на руки, несет с радостным восклицанием во свое жилище, делает его над собою властителем и во всем покоряется его воле». Но ленивый Давид не торопится править, и тогда люди «с покорностию просят начатия его правления, рассказывают ему о несогласии, происшедшем от вольности между ними, просят его покровительства и справедливого дел решения». Установить, однако, мир и благоденствие общества Давиду не удалось по причине недостаточного образования, добродетели. Нежелание и неумение думать об общественной пользе и обеспечить ее привело его к тирании. «Впредь,— написал в указе Давид,— отныне повелеваю не мешаться родителям в дела детей, судьям в дела жен, бедным искать у богатых покровительства и самим собою обид им не делать, в прочем жить всякому по своей воле; почитать меня... меня одного бояться и слушать. Кто сей закон нарушать станет, того лишать жизни, а имение взять на государя». В обществе усиливается хаос, беспорядки, истребление людей. Это произошло потому, писал Н. И. Новиков, что жители острова хотя и увидели свою ошибку в выборе государя, но не смогли, порвать с Давидом, потому что «привыкнувшие к суеверию ожидают впредь своего счастия, и с поспешностью исполняется приказ Давидов». Только его гибель спасает народ от истребления. Русский просветитель верил в благотворную деятельность «просвещенного монарха», на страницах своих журналов давал наставления монархам: какими они должны быть и какими нет, каковы должны быть их обязанности по отношению к подданным, много рассуждал о вреде плохих правителей. Будучи непримиримым противником самовластья, беззакония и тирании, Новиков считал, что наиболее совершенной формой правления, обеспечивающей развитие страны, благо народа, является монархия во главе с «просвещенным монархом». Всей своей деятельностью он показывал, что Екатерина II таковым не является, а самодержавная монархия в России несет людям угнетение и бесправие. Новиков, в отличие от Сумарокова и Хераскова, не считал, что общество должно слепо повиноваться монарху и суеверно ожидать от него благодеяний. За это он упрекал островитян, выполнявших распоряжения Лавида. Считая первичным общество, просветитель выступал за независимость его мнения от правительства. Именно общественное мнение должно было быть, по его мысли, той силой, которая гарантировала бы обеспечение прав каждого человека. Н. И. Новиков свято верил, что способствовать моральному усовершенствованию людей, воспитанию подлинной нравственности может только просвещение общества, распространение наук и художеств. Н. И. Новиков ратовал за бессословное государство, где не будет эксплуататоров и эксплуатируемых, все будут трудиться на благо общества, честно исполнять свои обязанности и платить справедливые налоги. Он был последовательным сторонником естественного равенства людей. В письме Г. В. Козицкому он писал, что человек прежде всего должен заботиться о хлебопашестве, «а дворяне еще и наиболее прочих, потому что они не что иное, как люди, которым государь вверил некоторую часть людей же, во всем им подобных, в их надзирание». Еще сильнее мысль об отсутствии различий между дворянами и крестьянами звучит в рецепте Безрассуду, который «болен мнением, что крестьяне не суть человеки... а что такое крестьяне, о том знает он только по тому, что они его крепостные, его рабы». Н. И. Новиков прописывает ему следующее лекарство: «Безрассуд должен всякий день по два раза рассматривать кости господские и крестьянские до тех пор, покуда найдет он различие между господином и крестьянином». Та же мысль выражена в «Письме к другу»: Для нашей роскоши, для прихоти своей Мы мучим, не стыдясь, подобных нам людей. Новиков, отстаивая равенство людей, утверждал, что ценность человека определяется вовсе не его сословной принадлежностью. Изображая безрассудов и недоумов, змеянов, вертопрахов, «ябедников, обидчиков и грабителей», забывших достоинство и честь, он показывает, что сословное деление общества морально калечит людей. Развращенным дворянам просветитель противопоставляет честных, скромных, трудолюбивых купцов, мещан и конечно же приниженных, угнетенных крестьян. Если представители консервативного направления, выступая за сословное деление общества, оправдывали его существование неодинаковым уровнем образования различных сословий, то Новиков, мечтая о бессословном государстве всеобщего благоденствия, утверждал, что достичь его можно путем образования всего народа. Критика Новиковым самодержавия, сословного строя будила общественное мнение, заставляла задумываться людей над пороками России, их причинами, и тем опасна она была для Екатерины II. Не меньший гнев и раздражение вызывали у императрицы Д. И. Фонвизин и С. Е. Десницкий. Свои взгляды на проблему происхождения власти Д. И. Фонвизин, драматург и государственный деятель, наиболее полно изложил в «Рассуждении о непременных государственных законах» — введении к конституционному проекту, разрабатывавшемуся Н. И. Паниным для наследника русского престола великого князя Павла Петровича (будущий император Павел I), и в «Каллисфене». Фонвизин, следуя за энциклопедистами, считал, что сначала образуется общество, а потом оно заключает договор с государем. «...Человеческие общества,— писал он,— основаны на взаимных добровольных обязательствах, кои разрушаются так скоро, как их наблюдать перестают». Государь же «исправляет всечастно пороки, являя им грозное чело, и утверждает добродетель, призывая ее к почестям» на основе «непреложных законов». Под «непреложными законами» Фонвизин понимал государственные законы, 'без которых «непрочно ни состояние государства, ни состояние государя». Если же власть, в основе которой должны находиться одобренные нацией законы, заменяется произволом правителя, то прочной связи между ним и нацией быть не может. Злоупотребления в самовластных государствах «восходят до невероятности», там процветают пьянство и подлость, непомерное честолюбие правителей и вельмож, презрение к труду, честности, люди не заслуживают свое положение, а выслуживают, в почете недостойные люди, мыслящие и благородные преследуются, процветает неправосудие, корыстолюбие, взяточничество, казнокрадство. Самовластное правление обречено на гибель, потому что «при крайнем ожесточении сердец все частные интересы, раздробленные существом деспотического правления, нечувствительно в одну точку соединяются. Вдруг все устремляются расторгнуть узы нестерпимого порабощения. И тогда что есть государство? Колосс, державшийся цепями. Цепи разрываются, колосс упадает и сам собою разрушается». Но все это скорее предостережение монархам — он, как и почти все русские просветители, выступая с критикой самодержавно-крепостнического строя, никогда прямо не призывал к вооруженной борьбе с деспотизмом. Фонвизин апеллировал к разуму «просвещенного монарха», к его высоким нравственным качествам. Эти черты ума и характера, полагал просветитель, обеспечат монарху почтение и любовь народа, а он, соблюдая законы, обеспечит благо и вольность людей. Следовательно, идеалом Фонвизина была монархия, образованная путем общественного договора, во главе со справедливым, кротким, добродетельным, просвещенным монархом, управляющим на основе незыблемых законов. Рассуждениям о возможности существования просвещенной монархии без фундаментальных законов Фонвизин противопоставил свою точку зрения в произведении «Каллисфен». Центральная тема его — эволюция политики Александра Македонского от просвещенного правления к тирании. Он, ученик Аристотеля, стремящийся быть просвещенным правителем, просит учителя прислать ему наставника. Каллисфен, прибыв к Александру, старается воздействовать на него, дабы он совершал человеколюбивые поступки. Первое время это ему удается, но он в своей деятельности все больше сталкивается с сопротивлением александровского окружения: Арбас — льстец, Аргион — «вельможа пренизкой души и презнат- ной породы, имевший зверское сердце и скотский разум», Клитомен — «надменный пышностию и ложным славолюбием». Любимцем Александра был Леонад, который «в самое короткое время умел... овладеть совершенно душою сего монарха. Им самим владели страсти — высокомерие и алчность к обогащению», он никого не любил, добра почти не делал, не терпел «видеть людей в удовольствии», «при дворе был... силен». Он имел сильное влияние на Александра и сумел оклеветать Каллисфена, который был брошен в темницу и затем казнен. Фонвизин развил в «Каллисфене» мысль, высказанную им в «Рассуждении», о порабощении в самовластных государствах правителя недостойными любимцами. Добродетель и кротость правителя — слабые гаранты его благодетельного правления. Они действуют только тогда, когда рядом с ним есть человек или люди, которые, воздействуя на нравственные качества монарха, способствуют «добродетельному и человеколюбивому» правлению. Но, как правило, историческая реальность убеждала Фонвизина и других просветителей, что в монархиях окружение правителя составляют высокомерные, алчные себялюбцы, и он правит «недобродетельно». Таким образом, Фонвизин оказался в кругу неразрешимых противоречий. И все же боязнь движения непросвещенного народа заставляла его все надежды возлагать на просвещение и «просвещенного монарха», окруженного философами. В идеальном государстве «просвещенного монарха», где правление осуществляется по фундаментальным законам, должны жить свободные люди, господствовать политическая вольность. Под свободным он понимал человека, который не зависит ни от чьей прихоти, а политическую вольность связывал с правом собственности. Но далее констатации этого факта в решении вопроса о собственности Фонвизин не шел, так же как и в вопросе о равенстве, когда критиковал сословный строй России. Утверждая свой идеал государственной формы правления, он следовал не только за энциклопедистами, но и за Монтескье. «Вольность и собственность,— писал Фонвизин,— должны быть устроены сообразно с физическим положением государства и моральным свойством нации». Иначе рассматривал причины происхождения государства С. Е. Десницкий, профессор Московского университета. В начале 60-х годов он вместе с И. А. Третьяковым был послан в Шотландйпо, в университет г. Глазго, для завершения своего образования. В этом учебном заведении курс «нравственной философии» читал Адам Смит. Английская политическая мысль оказала значительное влияние на формирование политических взглядов С. Е. Дес- ницкого. Он, как и А. Смит и Д. Миллар, отказывается от теории договорного происхождения власти. Отказ А. Смита и Д. Миллара от договорной теории, как справедливо заметил П. С. Грацианский, «определялся не только политическими причинами, но и самой логикой развития знания о государстве... фактический материал свидетельствовал об антиисторичности договорной теории». Отказ же С. Е. Десницкого от нее объясняется не только следованием за учителями, но и использованием теории общественного договора представителями консервативного направления общественной мысли России «для морального обоснования существовавшего общественного строя, в том числе крепостнических порядков, которые якобы были обусловлены первоначальным договором», и поэтому «отрицание договорной теории происхождения государства лишало эти порядки нравственной санкции». По мнению Десницкого, договор лежит лишь в основе образования общества. Первобытные народы «скитались без всяких законов, без правительства, свободны и распутны», но для того чтобы обеспечить себя пропитанием, отбиться от неприятелей, где добровольно, а где по принуждению, «в общежительство сошлись и семейства у себя и селения завели...». После этого, рассуждал далее Десницкий, стали возникать у них законы, права и правительства. Объединившимся народам пришлось поступиться некоторыми своими природными правами, но они продолжали удерживать «при сем теснейшем соединении» и сохранять «свои персональные права и природную вольность». «От сего обстоятельства,— делал вывод Десницкий,— самые первоначальных обществ народных правительства примечаются столько слабыми и неустроенными», что судьи, кроме посредственнической, никакой другой почти силы, ни власти не имеют. Отрицая теорию общественного договора, Десницкий связывал происхождение государства с изменениями в хозяйственной жизни, возникновением и развитием частной собственности, не относил к государствам «слабые и неустроенные общества». Залогом прочности государства он считал «изрядное законоположение», единство веры и крепкие торговые связи. С. Е. Десницкий, как и все русские просветители, проблему происхождения государства тесно увязывал с проблемами политического устройства России. « В феврале 1768 г. он направил Екатерине II «Представление о учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи», где высказал свои взгляды на государственное устройство, отличные от идей «Наказа» императрицы. Будучи противником самодержавной власти, он являлся сторонником конституционной монархии. С. Е. Десницкий отмечал, что законодательной власти «в Российской империи, креме монархов, никто в полном значении не может иметь», но неотлучно при монархе должен быть правительственный сенат, которому «дозволяется... делать указы вновь, старые поправлять, дополнять или уничтожать так, как надобность и изволение монаршее потребует». Но только лишь этим Десницкий не ограничивал деятельность Сената. Он наделял его правом установленйя налогов, осуществления контроля за расходами, деятельностью административных и судебных учреждений страны, «войну продолжать и заключение трактатов с соседними державами наблюдать, дабы отечеству предосудительными не были». А поскольку, считал Десницкий, «законодательная власть всех прочих высшей поставляется», то необходимо сделать Сенат высшей судебной инстанцией, где «апелляции всех дел, которых в нижних судах не решено, свое конечное решение имели». Сенат должен быть выборным и состоять из 600 или 800 членов, избранных на основе имущественного ценза, а не по сословному принципу. Каждая губерния, провинция, сословие должны иметь «в законодательной власти представителя, заступника и ходатая...». Сенаторы избираются сроком на пять лет, но в совокупности не более чем на три срока. Постольку поскольку в Сенат должны избираться представители всех сословий, «польза отечества советует дозволить иметь всем равномерный свободный голос и заседать всем совокупно в Сенате; дела, какие им монарх заблагорассудит приказать решить, всегда большинством их голосов чтоб решены были в Сенате». Поддерживавший, как и большинство просветителей, теорию разделения властей, С. Е. Десницкий считал, что административная власть должна быть отделена от судебной и ее деятельность должна быть поставлена под контроль суда. В городах власть должна быть предоставлена непосредственно жителям города, «а более еще купцам и художественным людям» (ремесленникам). В русском просветительстве нашла отражение еще одна интерпретация проблемы происхождения верховной власти. А. Я. Поленов, солдатский сын, окончивший университет г. Страсбурга (Франция), в своей работе «О крепостном состоянии крестьян в России» опирался на теорию насилия. Правда, он не говорил прямо о верховной власти. Речь шла о происхождении рабского состояния крестьян, что в условиях российской действительности давало возможность показать насильственные пути возникновения самодержавия и крепостничества, подчеркнуть их несоответствие принципам разума. Поленов, исходя из теории естественного права, отрицал происхождение рабства из общественного договора, так как отказ от личной свободы противоречит «врожденной в человеке к приобретению благополучия склонности и... непреодолеваемому стремлению к вольности». Истинной причиной возникновения «рабского состояния» он считал войны. «Российские прародители» вели постоянные войны, «собрав в них великое множество пленных, которые по принятому издревле обыкновению, будучи приведены в рабское состояние, причислялись к прочей добыче». Кроме этого, считал Поленов, число людей, потерявших вольность, увеличивалось за счет тех, кто, «думая кончить свои бедствия и надеясь сыскать себе защиту, предпочли рабское состояние благородной вольности...». Следовательно, источником рабства Поленов считал не только насилие, но и добровольное соглашение. Но превращение свободных в рабов, по его мнению, давало выгоду не всему обществу, а лишь тем, кто стремился «к удовольствованию роскоши и гордости». Большой интерес в России вызывали труды Руссо. Почти все его произведения были переведены на русский язык, а некоторые — и по нескольку раз, выходили своеобразные обзоры его сочинений. Русский читатель был хорошо знаком и с антируссоистской литературой. Появление каждой книги Руссо вызывало живейшее обсуждение. Восприятие Руссо в России было неоднородным: у каждой группы, как писал Ю. М. Лотман, был свой Руссо. Екатерина II в беседе с Е. Р. Дашковой называла Руссо «очень опасным автором, манера писать которого увлекает и возбуждает молодые головы». Сдержанно воспринимала уравнительные идеи Руссо часть непривилегированной русской интеллигенции. Работами Руссо интересовались представители просветительской идеологии — Я. П. Козельский, Д. И. Фонвизин, Н. И. Новиков, А. Н. Радищев и другие. Наиболее ярко влияние идей Руссо проявилось в творчестве Я. П. Козельского и особенно А. Н. Радищева. В трактовке общественного договора Я. П. Козельский, инженер-капитан, философ и переводчик, следует за Руссо, о чем сам пишет в своих «Философических предложениях». Как и у французского просветителя, у него договор заключается между людьми, входящими в общество. «Благополучие целого народа,— писал Я. П Козельский,— состоит в том, когда каждый из его членов теряет малую часть своих удовольствий... и уступит одно какое-либо из своих или по малой части из всех желаний обществу, то чрез то они без изъятия все почти во всех своих желаниях будут удовольствованы и потому благополучны». Человек, по мнению Козельского, вступая в общество, теряет естественную свободу, а приобретает «гражданскую вольность и собственность мнения». Вступив в общество, люди избирают правителя, который правит ими на основании законов. Русский просветитель был уверен, что благосостояние общества зависит от его добронравия, трудолюбия, обеспечивается совершенным законодательством. Рассматривая различные формы правления, Козельский повторил схему Монтескье. Он отрицательно относился к деспотизму, а самовластных деспотов характеризовал как людей, «забывших свою должность». Козельский склонялся к республике, где «общая польза есть основание всех человеческих добродетелей и законодательств», но не исключал возможности монархической формы правления при наличии там «созидательных законов». Одним из них было неравенство в собственности, которое определяется достоинством и заслугами. Лучшее состояние, по мнению Козельского, должно принадлежать достойнейшему человеку. Решить этот вопрос, считал он, сложно, но возможно, и делать это надо по совести. Вторым из созидательных законов Козельский называл «установление от монарха новых и уничтожение старых законов по правильным причинам». Умеренные законы служат общей пользе народа, а те, «которые клонятся к пышности, служат к излишнему баловству одной части народа и к притеснению другой». Как и Руссо, который на основе своей трактовки общественного договора подошел к выводу (хотя и не сделал его) о возможности вооруженного выступления против существующего строя, Козельский признает возможность насильственного выступления народа против своих угнетателей, которые принуждали его к «долговременному терпению». Разумеется, подобное рассуждение следует расценивать лишь как предупреждение правителю, а не как призыв к восстанию. Просветитель, разделяя договорную теорию Руссо, считал, что главными силами, обеспечивающими общественное благо, были трудолюбие, добронравие людей, которые достигаются хорошим воспитанием, и умеренные справедливые законы, издаваемые и соблюдаемые правителями. Мы не располагаем сколько-нибудь четкой и подробной характеристикой Радищевым взглядов Руссо, однако высказывания русского мыслителя в письмах к А. Р. Воронцову, в трактате «О человеке, о его смертности и бессмертии», в одной из заметок позволяют говорить о том, что А. Н. Радищев был одним из самых внимательных читателей работ французского просветителя и не во всем с ним соглашался. Например, в одном из своих писем к А. Р. Воронцову он писал о том, что «Европа обязана Руссо переворотом», который произошел «в общих началах воспитания». В другом письме Радищев отмечал, что Руссо опасен как автор для молодежи «не своими правилами, как это обычно считают, но тем, что он весьма искусный руководитель в науке чувствительности». По мнению Радищева, это качество достойно уважения, но у Руссо оно идет от тщеславия. Радищев, возражая Руссо, писал, что «человек рожден для общежития», и вслед за этим восклицал: «О Руссо! Куда тебя завлекла чувствительность необъятная?» А в одной из своих заметок Радищев критиковал Руссо за то, что тот считал республиканский строй возможным лишь в странах с малой территорией. Руссо и вслед за ним Радищев писали, что общественный строй не является данным человеку от природы. Нормы общественного порядка из нее выведены быть не могут, так как ни один человек от природы не может быть властным над себе подобными. Все люди от рождения свободны. Но люди живут в обществе, которое лишает их самых элементарных человеческих прав. Рабство и крепостничество противоречат естественным правам человека, они являются результатом естественного отчуждения одними людьми своих прав и свободы в пользу других, что приводит к порядку, требующему подчиненности. Отстаивая право человека на свободу, они выступали сторонниками гражданского и имущественного равенства, чего не было и не могло быть при абсолютизме. По мнению Руссо, абсолютистский строй зиждется на силе и узурпации. Власть при абсолютизме основывается на так называемом праве сильного, который превращает свою силу в право, а повиновение ему — в обязанность. Сила, говорил Руссо,— это физическая мощь, и ей приходится повиноваться. В действительности же люди обязаны повиноваться только властям законным. Такого же мнения придерживался и Радищев. В главе «Новгород» он писал: «Но какое он (Иван IV.— В. М.) имел право свирепствовать против них (новгородцев.— В. М.), какое он имел право присвоить Новгород?.. Но на что право, когда действует сила? Может ли оно существовать, когда решение запечатляется кровию народов?» Изучение истории России, мировой истории показало Радищеву, что во все времена угнетение утверждалось только силой. Абсолютизм как строй, основанный на насилии и бесправии, не может быть законной властью. Как мы уже говорили, официальной теории происхождения абсолютистского государства Руссо и Радищев противопоставили теорию договорного происхождения власти. Общественный договор заключается между людьми, образующими общество, и обеспечивает полное соответствие между волей отдельного человека и волей всего народа. Это справедливое соглашение, так как оно полезно для всех и единственной своей целью имеет общее благо. Гарантом прочности такого соглашения является вся сила общества. Теория общественного договора определяет и роль верховной власти в государстве. Высшей властью в государстве является власть народа, отражающая его общую волю. Эта власть никем и ничем не может быть ограничена, только она может основать или разрушить общество, так как тождественна общественному организму. Верховная власть народа неделима и неотчуждаема. «Я утверждаю, следовательно, что суверенитет (власть народа.— В.М.), который есть только осуществление общей воли,— писал Руссо,— не может никогда отчуждаться и что суверен, который есть не что иное, как коллективное существо, может быть представляем только самим собой. Передаваться может власть, но никак не воля». Радищев в «Опыте о законодавстве» говорил об «употреблении» власти теми, кому ее вручает народ, о том, что судить, приносит ли пользу это «употребление» или нет, «может только народ в соборном своем лице». В оде «Вольность» он с гневом писал о правителе, узурпировавшем власть, полученную от народа. Понимание Руссо и Радищевым верховной власти в государстве как власти народа, утверждение, что эта власть суверенна, неделима и неотчуждаема, позволило им дать юридическое и политическое обоснование полновластия народа — а это шло вразрез с утверждениями идеологов абсолютизма об извечности, незыблемости и законности самодержавной власти. По мнению Руссо и Радищева, правитель, выражающий волю народа, следит лишь за исполнением законов. Издавать же законы может только народ. Закон — это акт общей воли. В противном случае законы станут орудием их страстей, что приведет к разрыву народа с правителями. Руссо и Радищев, основываясь на теории общественного договора, народного суверенитета, пришли к выводу о законности революционного метода борьбы с абсолютизмом. В то же время нельзя говорить о полной тождественности взглядов Руссо и Радищева по рассматриваемому вопросу. Оба мыслителя исходили из позиций необходимости защиты слабых, угнетенных от посягательств эксплуататоров. Различия возникают, когда речь заходит о наиболее действенном инструменте такой защиты. Для Руссо на первом плане стоит защита интересов и имущества конкретного, отдельного человека. Известно, что Руссо идеализировал естественное состояние. Он утверждал, что человеку по природе свойственно уединенное состояние, в котором он помышляет о спокойствии и свободе. Такой человек не имеет пороков. Им движут чувства самосохранения и сострадания, он одинок, ни в ком не нуждается, т. е. не имеет общественного инстинкта. Человек в естественном состоянии не добр и не зол, различия между людьми минимальны, практически нет неравенства. По мнению Руссо, неравенство развивается в ходе развития человеческого ума, его потребностей. Совершенствование разума превращало человеческое существо в злое и делало его способным к общежитию. Естественное состояние заменялось общественным, в котором человек становился рабом, делался слабым, боязливым и приниженным, а его образ жизни, измененный и расслабленный, окончательно подтачивал его силы и мужество. Естественное состояние и период, лежащий между ним и образованием общества,— наиболее счастливые для людей. По мнению Руссо, это детство и юность человечества, его золотой век, общественное состояние — это период, соответствующий старческому состоянию индивида. Как старикам нужны костыли, так и людям нужны законы, управление. Таким образом, в известном смысле общественное состояние естественно для человека, но становление общества, как считал Руссо, происходит в результате роковых случайностей или внешних обстоятельств, и если их возможно избегать или замедлять, то человечество может отдалить наступление своей старости. Однако Руссо видел, что возвращение к естественному состоянию, которое он славил, невозможно, следовательно, необходимо принять меры для защиты слабого, приниженного человека, избегать неравенства и поддерживать среднее состояние. Руссо мечтал «о таком строе, в котором собственность была бы очищена» от своих «отрицательных сторон» и упрочена в его, мелкого собственника, интересах, поэтому и предлагал бороться с неравенством путем более или менее решительных уравнительных мер. Вступая в общество, человек получает гражданскую свободу. Эта свобода должна быть ограничена общей волей, так как частный интерес, воля одного человека стремятся к преимуществам, а общая воля стре.мится к равенству всех членов общества. Поэтому, чтобы ни один человек не смог добиться удовлетворения своих частных интересов в ущерб другим, люди, вступая в общество, отказываются в его пользу от всех своих прав. Отчуждение всех прав приводит к тому, что для всех создаются равные условия. Таким образом, сохранение свободы и благосостояния человека возможно лишь при полном подчинении обществу, а оно будет, в свою очередь, гарантом равенства и свободы. Теория Руссо, противоречивая сама по себе, с одной стороны, давала возможность обосновать законность вооруженного пути борьбы с абсолютизмом, с другой — при определенной интерпретации положение Руссо о подчиненности людей' обществу могло использоваться для защиты абсолютизма и доказательства его правомерности. Радищев, как и Руссо, отстаивал права человека на свободу и равенство, которые являются естественными и даны ему от природы. Как и Руссо, Радищев считал, что в естественном состоянии человек имел право на защиту своей жизни, здоровья, имущества. В отличие от Руссо Радищев считал, что человек стремится жить в обществе, он социален, так как «силы человеческия, дремавшия, уснувшия паче или поистине мертвыя в единственности, воспрянули в общественном сожитии, укрепилися взаимно, распространилися, возвы- силися и, объяв вся не токмо существующая, но и вся возможная, возмечтали и то, что им несоразмерно...». Человек, стремящийся к личному благу, не выступает против других людей, ибо каждый «в особенности своей не инаго чего желал, как чего желали все...». Разумно понятый интерес человека совпадает с интересом общественным, поэтому человек «блажен в общественном союзе, блажен и в своей единственности». Следовательно, считал Радищев, человек рожден для общежития, в нем совершенствуется, действует на его благо. Для Радищева жизнь человека в обществе, развитие человеческого общества являются не старением, упадком, из которого трудно вернуться в естественное состояние, а движением человека вперед, обогащением его разума, знаний, чувств. Поэтому в центре внимания Радищева находится не только человек, но и общество, которое, в свою очередь, должно обеспечивать благо человека. Заключение общественного договора сохраняет естественную свободу, человек лишь ограничивает ее в пользу общества, получая от него защиту,— он становится гражданином, не переставая быть человеком. Поэтому в свободном обществе, не ущемляющем его права, он стремится к его сохранности и развитию. Вступившие в общество доверяют, как писал Радищев, «власть ее упот- ребителю», который следит за исполнением законов, гарантирующих благосостояние граждан. Но если оно (общество.— В. М.) «восхочет его (гражданина.— В. М.) лишить пользы гражданского состояния», выступит против его исконных прав, «тогда пользуется гражданин природным правом защищения, сохранности благосостояния». Если правитель узурпирует власть, то общество — верховный его судья, истинный правитель — имеет право выступить против тирана. Из этого Радищев делает вывод о возможности коллективной и индивидуальной защиты. Отсюда борьба с тиранией, право на вооруженное выступление воспринимаются как естественная акция угнетенного народа или человека. Таким образом, гарантом свободы общества является постоянная готовность людей к вооруженной защите сво их прав. Радищев, выступавший с позиций угнетенного русского народа, верил в его силы, в светлое будущее своей страны и был убежден, что освобождения от деспотизма надо ждать не от «великих отчинников», а от народной революции. Эту идею он обосновывал и последовательно проводил в своих произведениях. Таким образом, в общественно-политической мысли России второй половины XVIII в. были высказаны различные предложения по вопросу дальнейшего пути развития России. Консерваторы твердо стояли на позициях сохранения самодержавия и крепостничества. К ним примыкали либерально настроенные дворяне, предлагавшие, правда, меры смягчения абсолютной власти монарха и приспособления существующего строя к новым развивавшимся в недрах феодализма капиталистическим отношениям. Просветители выступали с предложениями, реализация которых должна была, по их мнению, положить конец самодержавию и крепостному праву, создать государство, основанное на действии твердых и непреложных законов, обеспечивающих благоденствие граждан. Но пойти по этому пути Россия не могла. Самодержавие было сильно, опиралось в проведении своей политики на армию и чиновничье-бюрократический аппарат. Дворянство в основной своей массе поддерживало самодержавный строй, видя в нем гаранта обеспечения своих прав и привилегий. Общественное движение против самодержавия в стране отсутствовало. Во второй половине XVIII в. в России, как справедливо заметил Г. В. Плеханов, стали появляться «пока еще только отдельные личности, способные искренно увлечься передовыми освободительными стремлениями своей эпохи и посвятить свои силы их проведению в жизнь». Поэтому самодержавный строй России продолжал господствовать еще долгие, долгие годы. Следует заметить, что особенностью развития капитализма в России, одной из стран «второго эшелона», было отсутствие достаточно мощных обйцественных сил, выступавших против самодержавия. Они, как правило, были слабы и разрозненны, а потому модернизация, движение по пути прогресса происходило в России за счет изменения правительственной политики, а не в результате общественной борьбы.