ДИНАМИКА ДВОЕВЛАСТИЯ В РОССИИ И ПРЕДПОСЫЛКИ ЕГО ПРЕОДОЛЕНИЯ.
Социокультурная методология открывает возможность взглянуть на российскую государственность с точки зрения исторически сложившихся возможностей общества, способностей групп его воспроизводить, с точки зрения динамики культурных нравственных оснований, которые группы воплощают. Тем самым открывается возможность понять, что государство не только идеальный тип, фиксированный в культуре и законодательстве, но прежде всего повседневная проблема миллионов людей, которая решается ими одновременно, но разными, подчас противоположными путями. Отсюда воспроизводственные возможности должны рассматриваться в диапазоне между полюсами “полная неспособность к воспроизводству государства — способность возрастающей части граждан развивать воспроизводственный процесс”. Тяготение к первому полюсу оказывается тем более опасным для государства в условиях интенсивного усложнения общества, в динамичных внешних и внутренних условиях XX века и, возможно, в еще большой степени в усложняющемся мире XXI века. Это заставляет вновь и вновь обращаться к проблеме возможности воспроизводства государства в России, возможности устранения условий развития и закрепления социальной патологии. Российское государство как социокультурная реальность. В последнее время под влиянием кризиса власти в стране появились признаки определенного внимания к почти запретной теме — патологической массовой враждебности к российской власти. Власть в любом обществе окружена настороженностью и враждебностью. В России, однако, они достигают разрушительных патологических масштабов; власть рассматривается как виновница всех бед. Появление новой власти в России порождает веру в нее, она рассматривается как гарант стабильности, комфорта, порядка. Однако крах утопических надежд рано или поздно приводит к тому, что власть предстает как власть антихриста, враждебных этнических групп, подкупленных агентов, субъектов геноцида, криминальных злодеев, пьяниц и т.д. Возникает антигосударственная волна, активизируется представление о власти как носителе преступлений, пороков. Происходит культурное, функциональное, организационное отпадение людей от власти, ограничивается ее способность воплощать жизненно необходимые для выживаемости общества функции, проводить реформы, управлять. Одновременно парадоксальным образом в обществе распространен миф о государстве как достаточно прочной структуре, способной решать все проблемы, хотя и не желающей это делать в силу метафизической ущербности. Славянофилы считали, что деятельность государства греховна по самой сути. Это убеждение и сегодня широко распространено в народе. Государство рассматривается как множество чиновников, которые скрепляют общество, но в результате гипертрофированных пороков поддаются соблазну, подкупу, ставят личные интересы выше государственных и т.д. Государство, следовательно, рассматривается как некий идеальный тип и одновременно как воплощенная реальность повседневной жизни, навязанная людям. Истоки этих представлений в значительной степени определяются нормативным взглядом на мир. Социокультурная методология содержит возможность рассмотрения государства в свете его конкретных способностей обеспечивать выживаемость. Эта функция определяется уровнем и масштабами способности людей, объединенных в организацию, систему отношений решать проблемы через интересы целого. Социокультурный анализ позволяет понять, что миллионы так называемых “простых людей” (странный утвердившийся у нас термин, несущий в себе мощный заряд характерного для интеллигенции народничества) формируют или разрушают государство в соответствии со своими культурными программами. Попытка создания государства в советский период включала идею формирования “номенклатуры” из людей, воодушевленных идеей нового государства, способных освоить субкультуры институтов власти и управления. Прекращение террора выявило всеобщую ненависть к этому слою и всему, что с ним связано, что, в частности, превратило слово “номенклатура” в бранное. Советская система выявила существование глубокого раскола между дезорганизованным обществом и попытками создать противостоящую ему власть. На базе исторически сложившейся культуры в России формировалось и продолжает воспроизводиться совершенно особое государство, важнейшей чертой которого является двоевластие, атомизация власти и управления. Появились исследования, дающие основания для вывода, что налицо “клиентарный характер функционирования государственных институтов”177, где “содержание групповых и индивидуальных интересов определяла номенклатурная монополия-привилегия: от монополии на Власть, Истину до удовлетворения элементарных жизненных потребностей по знакомству: “Универсальной формой реализации интересов являются клиентарные отношения”178. Государство, следовательно, как бы склеено из локальных связей, образующих группы, которые в целом имитируют его функции. Смысл этого имитирования заключается в том, что эти функции так же похожи на функции государства, как ручное управление на автоматическое. В России ткань государства парадоксальным образом “склеена” из системы личных отношений, имитирующих всеобщую связь. Отсюда эмоциональная пронизанность государственной жизни, неотделимая от эмоционального отношения к ней. Избиратель голосует (если голосует) на основе эмоциональных импульсов, эмоционального отношения к государству. Например, из-за желания насолить власти, проголосовать на выборах ей “назло”. Электоральное поведение для значительной части избирателей можно рассматривать как поиск тотема-субъекта. Прошлое и настоящее двоевластия. Для понимания сути российского двоевластия следует обратить внимание на важную особенность российской истории. И.Д. Беляев писал, что большому миру “подчинялись средние миры, а средним меньшие, так что каждый мир подчинялся вечу того мира, к которому он тянул по земле и воде, или иначе — на земле которого он стоял”179. Исследования С. Кирдиной показывают, что система поселений в России имела отчетливо выраженный иерархический характер: начиная со своего возникновения в IX в. государство представляло собой “союз волостей и пригородов под властью старшего города”. Иначе говоря, власть и управление всех уровней иерархии растворяются в высшем уровне, здесь сохраняется древняя модель партиципации. Однако в усложняющемся обществе происходит отпадение; авторитарная модель сменялась локалистски- соборной и наоборот. Специфика такого порядка власти и управления, который можно назвать “статусной иерархией”, сохранялась со времен Киевской Руси до современности. В период Киевской Руси старшинство древнерусских городов и прилегающих к ним регионов определялось их значением в обороне славянских земель от основного врага с юга и обеспечением безопасного пути “из варяг в греки” для заморской торговли. Соответственно киевские, пограничные земли как наиболее важные для решения этой задачи имели высший статус, что выражалось и в верховенстве киевского престола. Затем шли черниговские земли, затем переяславские и т.д. Аналогичный порядок можно наблюдать и в советский период, когда во главе иерархии стоит Москва, затем Петербург, центры автономных республик, краев и областей, города областного, городского, районного подчинения и т.д. Административный статус, отражающий роль и значение населенного пункта в государстве, определял масштабы капитальных вложений. По Конституции 1993 г. 21 республика имеет наивысший статус, на следующем уровне находятся 6 краев, затем 49 областей и т.д. Суть этой “статусной иерархии” или “властной вертикали” заключается в том, что “центр” является “вершиной” властной вертикали и задает правила и полномочия подчиненным ему органам регионального управления180. При таком порядке власть и управление низших уровней входят в систему исполнительной власти органов высшего уровня, подчиняются им и пользуются их средствами. Власть и управление здесь основаны на законе, идущем из центра, то есть от высшего уровня: передача отдельных государственных полномочий органам местного управления подконтрольна государству. Противоположностью принципу властной вертикали является принцип субсидиарности, характерный для федеративных отношений. В них существует приоритет прав низшей общности по сравнению с высшей. Иначе говоря, здесь существует разделение властей, юридически закрепленное в рамках целостности. Следовательно, каждый шаг развития самосознания подчиненного сообщества, попытка принять на себя определенные функции власти и управления встречали поле возможностей своих решений полностью заполненным возможностью решений власти и управления центрального сообщества. Это сообщество играло здесь переходную роль между древним тотемом и современной “крышей”. Поэтому каждая точка такого поля могла в результате этого развития становиться полем конфликта, движущей силой которого является рост самосознания локальных миров, приобретающего в значительной степени форму локализма, стремления ослабить свою зависимость от тотема ведущего сообщества, в конечном итоге — от государства. Ослабление этого конфликта возможно лишь в том случае, если в соответствии с ростом самостоятельности подчиненного поселения происходит общий рост способности к диалогу, формирование его культурных и организационных форм. Это создает возможность развития по пути культурной и организационной интеграции противостоящих друг другу форм власти и управления, развития в ко нечном итоге органического разделения властей. Однако если этого не происходит, возникает старая болезнь российского общества — слабая способность интегрировать разделенные функции, замещение ее хаотическим нагромождением различных институтов. Важно понять, что дезорганизация власти имеет своим конечным источником не саму власть (хотя есть процесс развития дезорганизации власти на собственной основе), но дезорганизацию общества. Дезорганизованное общество создает и дезорганизованное государство. Государство, пытаясь выдержать чудовищное давление дезорганизации, отвечает на него манипулированием, постоянным, подчас фантастическим сочетанием различных методов противостояния хаосу и одновременно приспособлением к нему.