«ЮВЕЛИРСКАЯ ВЕЩЬ», ИЛИ ШИГАЛЕВЩИНА

Шигалевщиной названа в «Бесах» Достоевского система устройства мира, автор которой — провинциальный «фанатик человеколюбия» Шигалев, сочиняя ее, запутался в собственных данных.

перевоспитания целых поколений» весьма логичны. Прежде всего, полное равенство. «Всё к одному знаменателю». «Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны». «Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство, и вот шигалевщина!». Понижается уровень образования, наук и талантов. Всякого гения тушат в младенчестве — «высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами». Носителей высших способностей изгоняют или казнят. «Мы уморим любое желание». «Необходимо лишь необходимое», «полное послушание, полная безличность». И всеобщее шпионство. Каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. В крайнем случае — клевета и убийство. Время от времени одна десятая «пускает судорогу», «и все вдруг начинают поедать друг друга, до известной черты». Вдобавок к этой «ювелирской вещи» практический человек и политический честолюбец-мошенник Верховенский предлагает «в порядке сегодняшнего дня» провозгласить разрушение. И ведь как в воду глядел, мерзавец, обещая «в мае начать, а к Покрову кончить».

Что скажете? Подумайте, откуда вырастали подобные проекты. Оцените степень воплощения в жизнь идей Шигалева-Верховенско- го в СССР 1917-1953 гг. Объясните, какое отношение они имеют к марксизму. Хорошо бы перечитать «Город Солнца» Т. Кампанеллы и «Утопию» Т. Мора, «Законы» Платона.

Присмотримся теперь к субъективным действиям, к направляемой высшим руководством «ювелирской работе» советского государства по формированию нового человека. Поскольку в тотальной общности, выкраиваемой по идеологическим лекалам, нет разграничения «жизненных сфер», любое действие Власти (экономическое, культурное и т. д.) становится воспитательным, идеологическим, политизированным. А. А. Жданов в 1946 г. поучал: «Мы требуем, чтобы наши товарищи, как руко

водители литературы, так и пишущие, руководствовались тем, без чего советский строй не может жить, т. е. политикой, чтобы нам воспитывать молодежь не в духе наплевизма и безыдейности, а в духе бодрости и революционности»1. При этом политика как таковая в массовом сознании оказывается вытесненной во внешнюю среду — международные отношения, где и разворачивается в виде вселенской борьбы Добра и Зла за Абсолютную Власть. Когда после десятилетнего проживания в Германии один из сильнейших шахматистов планеты Е. Д. Боголюбов вернулся в 1924 г. в СССР и выиграл подряд два первенства страны, отечественные газеты усмотрели в этом влияние благоприятной обстановки для шахматного творчества в СССР.

Не следует забывать об условности, неполноте и грубости нашего анализа. Обозначим и рассмотрим лишь два мегасредства формирования нового человека: «общественно-политическую жизнь» (которая не была ни тем, ни другим, ни третьим) и до предела идеологизированную и догматизированную партийно-политическую работу (знаменитая армейская ППР, в «мягкой транскрипции» «посидели, потрепались и разошлись»).

В первом случае допустимо говорить о множестве ритуализированных массовых действий, призванных продемонстрировать единство и сплоченность коллектива, вселить в каждого его члена чувство социального оптимизма, компенсировать фобии, страдания (а что еще?). Повод для действа не имеет значения. Это могут быть первомайские или октябрьские демонстрации, военные или физкультурные парады. Сакральным смыслом наполнены решения редчайших партийных (XVIII съезд — единственный за 18 лет) или советских форумов, принимаемые единодушным голосованием при отсутствии даже воздержавшихся. О том, что происходило на съезде, читайте в Хрестоматии (Документ 20). Кстати, назовите еще хотя бы один ритуал демонстрации общности.

Герои Советского Союза В. П. Чкалов, М. М. Громов, М. М. Раскова и их экипажи на самолетах конструктора А. Н. Туполева в 1936-1938 гг. совершили беспосадочные перелеты Москва — Дальний Восток, а первые двое — также через Северный полюс в США. В это время, как Вы знаете, шли знаменитые открытые процессы, «трудящиеся в едином порыве» выходили на демонстрации, требуя уничтожить врагов народа. И в таком же единодушии, только уже не гнева, а восторга, встречали героев-sвиаторов. А ведущий авиаконструктор страны, обвиненный во вредительстве и создании русско-фашистской партии, в это время «парился на шараге». Папанинцы, челюскинцы, стахановцы (кто это?) и тому подобные «ударники борьбы и труда» играли свои роли в ритуалах. При этом беспрекословно соблюдая правила. Например, на льдине год дрейфуют в Северном Ледовитом океане четверо полярников. Трое из них — члены партии, обязанные проводить партсобрания. Они и проводят, выставив из единственной палатки беспартийного радиста Э. Т. Кренкеля, который на морозе согревался подручными средствами. Как со смехом рассказывал треть века спустя ЭрнстТеодорович, он же потом и передавал их секретные резолюции на Большую землю.

Главному сценаристу и режиссеру СССР и его помощникам не удалось сотворить ничего подобного нацистскому съезду в Нюрнберге в 1934 г. — высшему воплощению сценического гения фюрера и его кинофаворитки Л. Рифеншталь. Коммунистические субботники, конечно, не создавали того праздничного настроения и ощущения общности судеб, которое возникало во время знаменитых немецких «обедов одного блюда». Но после поражения Германии никто не мог тягаться с нашим Парадом Победы, погребением у Кремлевской стены Калинина и Жданова, празднованием 70-летия Сталина и его

похоронами. Именно успешная организация подобных «мероприятий» способствовала восхождению к вершинам власти М. А. Суслова, «идеологического» секретаря ЦК с 1947 г.

Перед отъездом в Хельсинки летом 1952 г. на первую Олимпиаду с участием СССР 1-й секретарь ЦК ВЛКСМ Н. А. Михайлов, отвечавший в ЦК ВКП(б) за спортивную работу, предложил футболистам олимпийской сборной «написать письмо товарищу Сталину с торжественным обещанием стать чемпионами». Тренер команды Б. А. Аркадьев, один из лучших европейских специалистов, сказал, что такая постановка вопроса несколько некорректна. Это же спорт: итог борьбы предсказать невозможно. Игроки молчали. Михайлов ждал. Тогда вскочил резавший правду-матку перед кем угодно Александр Петров, полузащитник армейцев, составлявших костяк сборной, и бухнул громовым голосом: «Костьми ляжем, чтоб выиграть! Но писать и подписывать ничего не станем!». С тем и уехали в Финляндию. (Всего в делегации было 800 человек, спортсменов из них — половина. Из второй половины каждый пятый шел «по особой смете МВД».) В одной восьмой финала жребий свел команды СССР и Югославии. Из Кремля пришел приказ: разгромить «сборную клики Тито». Проигрывая 1:5, наши сумели сравнять счет в первом матче. Но переигровку проиграли 1:3. Аркадьева вызвали в Москву. «Следственная группа ЦК» — Маленков (председатель), Берия, Михайлов и другие «вправляли мозги паршивому интеллигенту и старому хлюпику»: «Лучше бы всю Олимпиаду проиграли, чем югославам один матч». Удивлялись, почему не смогли противопоставить тактике зарубежных противников «советскую тактику, более совершенную»? В ЦК шли письма трудящихся: «Проиграв грязной клике Тито, наша команда опозорила не только себя, но и народ, всех людей, борющихся за мир во всем мире». Видите, дело нешуточное. Вам смешно? А каково было футболистам, тренеру — они же не знали, что их ожидает. Ходатайство главного маршала артиллерии Н. Н. Воронова не помогло. Поступило распоряжение Верховного Генералиссимуса советских футболистов: команду ЦДСА расформировать (среди сезона!), Аркадьева отставить1.

Токарев С., Горбунов А. Как разгоняли команду ЦДСА // Московские новости. 1988. 10 июля.

такие слова: «Эй, вратарь, готовься к бою! / Часовым ты поставлен у ворот. / Ты представь, что за тобою / Полоса пограничная идет!». Понимаете? Пограничная. А граница у нас — государственная! А Вы говорите «народная игра». Что же, прав Хайек: стоит государству вмешаться в экономику посредством централизованного планирования, как оно начинает распространяться на остальные сферы жизни? Но разве все выводится из экономики? В первенстве СССР 1952 г. победил (как и в 1953 г.) «Спартак», кубок взяли торпедовцы. Зато в 1953 г. кубок выиграло «Динамо», которому покровительствовали МВД и Берия и которое после войны оттеснили от борьбы за чемпионство армейцы.

Вы, конечно, заметили незамысловатый ход нашей мысли: на практике невозможно отделить «общественно-политическую жизнь» от идеологической, партийно-политической работы (и, добавим, личных корыстных интересов). А каковы замысловатые движения Вашей критической мысли? Не давайте им заглохнуть — мы переходим к рассмотрению каналов воздействия-воспитания, использовавшихся государством (о многом говорилось в предыдущих главах, поэтому кое-что придется повторить самостоятельно).

Все начиналось со школы, объявленной «проводником принципов коммунизма вообще» и занятой «воспитанием] поколения, способного окончательно установить коммунизм». Программа партии «в области народного просвещения» предполагала развитие «самой широкой пропаганды коммунистических идей и использование для этой цели аппарата и средств государственной власти», подготовку «новых кадров работников просвещения, проникнутых идеями коммунизма»1. Легко предположить неизбежные следствия подобного подхода. В 30-е гг. ЦК ежегодно принимал по несколько постановлений: «о начальной и средней школе», «о руководстве высшей школой», «об учебных программах», «о школьных учебниках» и т. д. По всем школьным предметам разработаны программы с жестко определенным объемом знаний. С середины 30-х дети изучали (и сейчас в большинстве случаев изучают) основы наук. Печатались стабильные учебники. Содержание учебников истории обсуждалось на уровне политбюро, а СНК и ЦК в 1934 г. издали совместное постановление «О преподавании гражданской истории в школах». К 1937 г. введено всеобщее начальное образование. С 1939 г. разворачивается переход к 7-летнему среднему образованию. Перед

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Ч. 1. М., 1954. С. 419-420.

войной в школах работал 1 млн преподавателей. Педагогический стаж половины из них не превышал пяти лет, зато четверть учителей — коммунисты и комсомольцы[417]. Насаждать идеи коммунизма и воспитывать людей будущего им помогали октябрятские, пионерские и комсомольские организации учащихся, комсомольские и партийные комитеты разных уровней. В эту систему включались вечерние школы, школы рабочей молодежи, ремесленные и тому подобные училища, нахимовские и суворовские училища, рабфаки, средние специальные учебные заведения (техникумы и др.), вузы. Кстати, к концу 30-х в СССР было больше студентов, чем в Великобритании, Германии, Италии, Франции и Японии вместе взятых, а численность работников умственного труда приближалась к 10 млн. В 1959 г. их уже 13,4 млн[418].

После войны отечественная школа взяла на вооружение (советский оборот речи) педагогические идеи и методики А. С. Макаренко. Этот подвижник перевоспитания малолетних преступников посредством коллективного труда в колониях и детских коммунах работал в системе, созданной главным благотворителем страны — ВЧК-ОГПУ-НКВД-МВД. Со времен Ф. Э. Дзержинского «органы» по традиции боролись с беспризорностью и воспитывали малолеток. Прежде чем говорить о сути педагогики Макаренко, прочтите его «Педагогическую поэму», «Книгу для родителей», тиражи которых исчислялись несколькими миллионами экземпляров, и сравните их рекомендации с наставлениями Б. Спока (см. «Ребенок и уход за ним», «Разговор с матерью»). Мы процитируем несколько строк этого фанатика технологии воспитания. «А я, чем больше думал, тем больше находил сходства между процессами воспитания и обычными процессами на материальном производстве... очень многие детали в человеческой личности и в человеческом поведении можно было... просто штамповать в стандартном порядке, но для этого нужна особенно тонкая работа самих штампов... Другие детали требовали, напротив, индивидуальной обработки в руках высококвалифицированного мастера, человека с золотыми руками и острым глазом». «Человек, определяющий свое поведение самой близкой перспективой... самый слабый. Если он удовлетворяется только перспективой своей собственной, хотя бы и далекой, он не вызывает у

нас ощущения красоты личности... Чем шире коллектив, перспективы которого являются для человека перспективами личными, тем человек красивее». «У нас моральные требования к человеку должны быть выше среднего уровня человеческого поступка... Наша мораль уже в настоящее время должна быть моралью коммунистической. Наш моральный кодекс должен идти и впереди нашего хозяйственного уклада и нашего права». «Глубочайший смысл воспитательной работы и в особенности работы семейного коллектива заключается в отборе и воспитании человеческих потребностей, в приведении их к той нравственной высоте, которая возможна только в бесклассовом обществе». Все это написано во второй половине 30-х. А спустя 20 лет, предваряя шестое издание «Книги для родителей», «проф. В. Колбановский», заметив, что «идеи автора звучат по-прежнему свежо и действенно», подчеркнет: «Такая книга могла быть создана только в нашей стране, только советским педагогом. [Она показатель] того, что социализм входит все глубже и прочнее в быт, в его самые важные области. [Она проводник] передовых идей коммунизма в семью, в область личных, интимных отношений людей»[419].

Мужская часть населения, избежавшая «вторжения передовых идей» посредством перечисленных институтов, не имела шансов ускользнуть от воспитательных забот армии. С 1939 г. в СССР введена всеобщая воинская обязанность. И, наряду с отцами-командирами, в каждой роте и выше имелись замполиты (заместители командиров по политчасти). Они вместе отвечали за «успехи в боевой и политической подготовке». «Ленинские уголки» были центрами ППР, которая строилась вокруг изучения текущей периодики, Краткого курса, работ классиков марксизма-ленинизма, решений пленумов ЦК и т. п.

Вливаясь в трудовые коллективы (терминология времени), демобилизованные попадали в поле деятельности кружков политпросвещения, в которых занимались тем же. В 1938 г. ЦК предписал «ликвидировать запущенность идеологического хозяйства». Ничего себе запущенность, если в стране насчитывалось 112 тыс. пропагандистов, а только в Москве и Ленинграде действовало 8 тыс. кружков[420]! К г. завершен выпуск четвертого издания работ Ленина (в отличие от второго и третьего, это не имело ни развернутых документальных

приложений, ни подробных биографических сведений). Печаталось второе издание сочинений Маркса и Энгельса. Наконец, выходили тома сочинений Сталина (тираж каждого — полмиллиона). На предприятиях и в учреждениях создавались кружки по изучению истории партии. В 1947 г. для распространения политических и научных знаний образовано общество «Знание». Советские историки подчеркивали, что деятельность общества играла важную роль в коммунистическом воспитании советских людей. Лекторы «Знания» проникали даже в отдаленные сельские клубы, на которые после утверждения Совмином РСФСР «Положения о государственном сельском клубе» (1946 г.) возлагалось и разъяснение текущих политических событий. Впрочем, рабочие и колхозники, в отличие от «представителей советской интеллигенции», имели массу возможностей избежать идеологической обработки, обрушившейся на интеллектуалов.

Однако средства массовой информации могли дойти до каждого. Другой вопрос, насколько часто это происходило. Ленинскую мысль о том, что из всех искусств важнейшим для большевиков является кино, развил имперский министр национал-социалистический пропаганды Й. Геббельс: «[Это] самое современное всеохватывающее средство для манипуляции массами... Учитывая силу его воздействия, государство обязано вмешиваться в развитие кино как регулирующее начало»[421]. Оно и вмешивалось. Всеми искусствами с 1936 г. занимался Комитет искусств при СНК СССР, преобразованный с 1953 г. в министерство культуры. Особый Комитет по делам кинематографии ведал содержанием, репертуаром (он с 30-х годов должен был меняться раз в месяц, а не два раза, как в 20-е), определял число прокатных копий. С 1931 г. все сценарии принимались или отвергались им централизованно. Вскоре важнейшие сценарии стали подвергаться личной цензуре Сталина, делавшего заказы, дававшего всевозможные рекомендации, присуждавшего премии собственного имени. В 1938 г. на экраны вышла 41 новая картина, в 1940 г. — 38, в 1950 — 15, в 1951 — 8[422]. Казалось бы, при такой штучной работе можно бить без промаха (чтоб Вы знали, сталинская энциклопедия писала: «Важнейшей основой творческих успехов советского кино являются руководящие постановления

партии по вопросам искусства»). Но вот несколько цифр, достойных анализа. Перед войной и после нее на селе насчитывалось 110 и 120 тыс. «учреждений клубного типа» (в том числе 40 и 30 тыс. изб-читален соответственно). Клубы должны были показывать ежемесячно 1-2 фильма. Но в деревнях в 1940 г. имелось 19 тыс. киноустановок, а в 1950 г. — 32 тыс. (в городах — 12 тыс. в обоих случаях). В итоге перед войной колхозник мог посмотреть кино один раз в год, в начале 50-х — три раза (горожанин после войны ходил в кино в четыре раза чаще). Не лучше обстояло дело и с радио. В деревне перед войной насчитывалось 250 тыс. радиоприемников и 1,6 млн радиоточек (это знаменитые черные «тарелки», висевшие на улицах городов и сел, на кухнях коммуналок), а в 1950 г. — 350 тыс. и 2,7 млн соответственно. Но даже в 1955 г. по всей стране одна «тарелка» приходилась на восемь жителей[423]. Телевидение едва виднелось. Три телецентра в Москве, Ленинграде и Киеве обслуживали сеть из не более четверти миллиона телевизоров (1951 г.). А вот печать, по ленинскому определению (от которого в СССР никогда не отказывались), — коллективный пропагандист, агитатор и организатор, действительно служила массовым средством информации. В 1940 г. разовый тираж 8,8 тыс. газет достигал 38 млн экземпляров, в 1958 г. издавали 10,5 тыс. наименований тиражом в 59 млн. Самые тиражные (а почему не сказать — популярные?): «Правда» — 2 млн, «Известия» — 1,6 млн, «Комсомольская правда» — 0,6 млн экземпляров в конце 30-х и 6,3, 2,6 и 3,4 млн в 1960 г. соответственно. Плюс к этому журналы и прочая периодика (1940 г. — 1,8 тыс. наименований, годовой тираж — 245 млн штук, 1960 г. — 3,8 тыс. и 780 млн соответственно)[424].

Но ни тиражи, ни названия не имели решающего значения по сравнению с тем, о чем Вы должны догадаться. И вот что имейте в виду. В календарях, газетах (особенно районных) могли попадаться призывы и заголовки статей вроде «Вывоз навоза на поля — лучший подарок съезду», «Хорошо подготовим коня», «Улучшайте снабжение трудящихся — не забивайте тощий скот», «Вредители съедают урожая больше, чем трудящиеся». Но бдительный Главлит натаскивал цензоров, и те, верные традициям XIX в., не посрамили честь мундира. Чем Вас насто

рожила бы в 30-е годы фраза «Бредет Сивка медленно»? Пусть себе бредет. Ан, нет! «Почему медленно, почему нет темпов, почему лошадка не радуется вместе с колхозниками?». Время от времени проводятся чистки библиотек. Сотнями тысяч уничтожают книги «врагов народа», еще недавно бывших классиками. Поскольку эти люди имели неосторожность — по велению сердца и должности — издавать произведения Маркса, Энгельса, Ленина и, спаси и сохрани, «самого товарища Сталина», да еще снабжать их предисловиями и комментариями, то изымалось все подчистую. А такие «старорежимные писатели», как Гончаров, Короленко, Толстой, Тургенев, Фет, или «представители упадочного Запада» — Гамсун, Гауптман, Диккенс, Уайльд, Фрейд — не должны были смущать молодые умы. В библиотеках завели фонд «Н. Д. М.» — «не давать массам», закрытые спецфонды, куда отправляли подозрительные произведения Гегеля, Маркса, Энгельса, Ленина, отчеты съездов Советов, резолюции партсъездов и прочее. «Получается какой-то садизм воспитательной опеки над читателем», — докладывал один из членов ЦКК своему начальству1. А чего Вы хотели — «ювелирское дело» по обточке человеческого материала и есть садизм.

К. Цеткин, одна из создателей и руководителей германской компартии, в 20-е годы вспоминала, как Ленин говорил ей: искусство в СССР принадлежит народу, оно должно быть понятно и любимо массами. В 80-е годы предложили перевод мемуаров уточнить: «должно быть понято и стать любимо». Разница ясна? Но в ней ли дело? У нас и фабрики с землей «принадлежали народу». А что это означало, мы уже видели. «[И]скусство ближайших десятилетий будет героическим, будет стальным... несентиментально объективным, будет национальным, наполненным великим пафосом, оно будет общим, обязующим и связующим». Прогноз доктора Геббельса от 1923 года легко проверить. В августе 1934 г. на Первом съезде советских писателей А. А. Жданов при поддержке А. М. Горького провозгласил обязательный для всех деятелей культуры принцип социалистического реализма. Суть его — в изображении объективной реальности в ее революционном развитии в сочетании с задачей идейной переделки и воспитания трудящихся в духе социализма. Секретарь ЦК растолковал «инженерам человеческих душ» (этот оксюморон придумал Сталин), что искусство — могучее средство пропаганды, призванное создавать атмосферу героичес

кого оптимизма. Оно обязано быть идейным, народным, доступным, понятным, реалистичным и героичным. И, как гласила никогда и никем не отмененная резолюция XII съезда РКП(б), все это — «при условии полного обеспечения идейного руководства и контроля со стороны государства и партии». Сорок лет спустя Н. С. Хрущев сформулирует не менее жестко: «Искусство относится к сфере идеологии», а «в области идеологии шутить нельзя»1.

А. В. Белинков, испытавший на себе давление шигалевщины- ждановщины-сусловщины, все же в эмиграции пошутит: «Социалистический реализм — это искусство, которое понятно и нравится руководителям партии и правительства в периоды между пленумами по идеологическим вопросам»2. Впрочем, если Вы перечитаете записки К. М. Симонова «Глазами человека моего поколения», особенно страницы, повествующие о работе Комитета по присуждению сталинских премий, то увидите отнюдь не шуточное совпадение. Государство руководило искусством (т. е. воспитывало прежде всего «мастеров культуры») столь же настойчиво и успешно, как стрижкой овец, перемещением народов, уборкой Табаков, строительством каналов и гигантов индустрии.

Власть, загнавшая «деятелей искусства» в союзы-корпорации, постоянно интересовалась: «С кем вы, мастера культуры?». Лучший ответ на очередной вызов времени дал весной 1936 г. «даровитый писатель» Ю. К. Олеша, прочитавший вместе с Родиной Великой в «Правде» за 28 января того же года статью «Сумбур вместо музыки», так описывающую оперу Д. Д. Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда»: «Музыка крякает, ухает, пыхтит и задыхается, чтобы как можно натуральнее изобразить любовные сцены. И "любовь" размазана по всей опере в самой вульгарной форме». В то сложное и в чем-то даже противоречивое время советскому мастеру не пристало задаваться вопросом, какое дело ЦК с его газетой и партией до того, где, кто и как ухает. Конечно, какой-нибудь двурушник мог бы напомнить строчки Пушкина: «Из наслаждений жизни / Одной любви музыка уступает, / Но и любовь — мелодия» и сказать, что в чем в чем, а уж в «вопросах

любви» ЦК и лично его генеральный секретарь разбирались превосходно. Но Юрий Карлович, друживший с Шостаковичем, был не таков. Рассказав, как он раньше восторженно хвалил композитора, писатель как будто бы недоумевает: «И вдруг я читаю в газете "Правда", что опера Шостаковича есть "Сумбур вместо музыки".. Как же мне быть с моим отношением к Шостаковичу?... Легче всего было бы сказать себе: я не ошибаюсь, и отвергнуть для самого себя, внутри, мнение "Правды". К чему бы это привело? К очень тяжелым психологическим последствиям. У нас, товарищи, весь рисунок общественной жизни чрезвычайно сцеплен. У нас нет в жизни и деятельности государства самостоятельно растущих и развивающихся линий. Все части рисунка сцеплены, зависят друг от друга и подчинены одной линии». «Если я не соглашусь со статьями "Правды" об искусстве... то весь сложный рисунок жизни, о котором я думаю и пишу, для меня лично рухнет». «Я выпрашиваю мелодию у Шостаковича, он ломает ее в угоду неизвестно чему, и это меня принижает». Но трагедия, как и положено методам соцреализма, — оптимистическая: «поэтому я говорю, что на этом отрезке, на отрезке искусства, партия, как и во всем, права», «читая статьи в "Правде", я подумал о том, что под этими статьями подписался бы Лев Толстой» (Литературная газета, 20 марта 1936 г.). Насчет Льва Николаевича позволим себе усомниться. Другое дело — партайгеноссе Геббельс, тоже боровшийся с атональностью. Ну, объясните, в конце концов, почему совпадает даже эстетика двух режимов, выросших на разной цивилизационной почве?

Вы спросите укоризненно: «Не мы ли призывали учиться вставать на место, вживаться в эпоху? В то сложное и...». Остановитесь и не спешите перекладывать на обстоятельства ответственность за собственную подлость. Послушайте биографа Олеши. «Всегда виноваты оба: человек и обстоятельства», «одни и те же обстоятельства по-разному действуют на разных людей: одних делают убийцами — других праведниками». Эпохи тоже бывают разные, и порой человек не в силах помешать распаду и растлению общества. «Но таких эпох, когда люди не могут хотя бы уйти от соучастия в омерзительном преступлении, нет». «У интеллигенции в самодержавном государстве... никогда ничего не было, чем бы она могла пожертвовать. Ей нечего было уступать. Она... ничем не могла поступиться, чтобы маневрировать в пределах, допустимых даже самой снисходительной и подвижной нравственной нормой. Однако даже у интеллигенции в полицейском государстве

всегда остается не очень большая, но существенная возможность... не делать с восхищением и энтузиазмом, захлебываясь от счастья... верноподданническую подлость, которую так нетерпеливо ждет и без которой не может жить полицейское государство»[425]. Докажите, что это не так.

Но вернемся к мелодиям ясным и жизнеутверждающим. Послевоенные годы обогатили «фонд им. тов. Шигалева по внекамерной разработке манипулируемых» дивным соцветием постановлений ЦК, посвященных журналам и театральному репертуару, кинофильмам и операм, музыке и всему-всему остальному. Отыщите их, перечитайте, проанализируйте, сделайте выводы. Вскройте истоки столь массового явления (Вам поможет сборник: Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б)-ВКП(б), ВЧК-ОГПУ-НКВД о культурной политике. 1917-1953. М.: МФД, 2002). А мы укажем лишь на несколько «ручейков». 1948 г., из выступления Жданова на совещании композиторов: «Не все доступное гениально, но все подлинно гениальное доступно, и оно тем гениальнее, чем оно доступнее для широких масс народа». Из статьи генерального секретаря союза композиторов СССР Т. Н. Хренникова: «Формалистические извращения, антидемократические тенденции нашли свое наиболее полное воплощение в произведениях таких композиторов, как тт. Д. Шостакович, С. Прокофьев, А. Хачатурян, Г. Попов, Н. Мясковский, В. Шебалин и др. Речь идет о возрождении... антиреалистических, декадентских влияний, направленных на ниспровержение принципов классической музыки». Из выступления композитора В. Г. Захарова: «Будут ли слушать колхозники после трудового дня 8-ю или 9-ю симфонии Шостаковича? Не будут? Значит, симфонии антинародные»[426].

Вас не тошнит? Тогда примите еще немного «ждановской жидкости». «Зощенко... продолжает оставаться проповедником безыдейности и пошлости, беспринципным и бессовестным литературным хулиганом... Он чужд и враждебен советской литературе». «Предоставление страниц "Звезды" таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко, тем более недопустимо, что редакции... хорошо известна физиономия Зощенко». «Тематика Ахматовой насквозь индивидуалистична. До убожества ограничен диапазон ее поэзии, поэзии взбесившейся ба

рыньки, мечущейся между будуаром и молельной. Основное у нее — это любовно-эротические мотивы». Не дала она «истинно правдивого представления о современной советской женщине вообще, о ленинградской девушке и женщине-героине, в частности»[427]. Отхлебнули, и Вам поплохело? Ну и ну, экие Вы... институтки. А вот природный казак и, как он думал вместе со Сталиным, писатель С. П. Бабаевский, ознакомившись с постановлением ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград», поведал: «Если говорить... обо мне, то это постановление как будто бы для меня и написано. "Кавалер Золотой Звезды" был задуман еще до того, как вышло постановление, были написаны его первые главы. И надо сказать, что задуманы они были неправильно. Но как раз в это время ЦК партии, как будто зная, что есть на Кубани писатель, который путается, не знает, как писать, издает это постановление»[428]. Семен Петрович путаться перестал и получил за свой роман в 1949 г. Сталинскую премию, а через год за другой роман — еще одну. Попал в энциклопедию. Рядом с замечательной актрисой М. И. Бабановой, Бабой-ягой и французским коммунистом XVIII в. Гракхом Бабефом. Хотя бы одного из этих персонажей Вы точно знаете, а вот кто такой Бабаевский, неспециалисты сейчас и не упомнят. Однако дело не в романах, а в реакции их автора. А какова Ваша на нее реакция?

Вы, кажется, решили бежать в театр? Не торопитесь. Изучите сначала постановление ЦК «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» (август 1946 г.). Там прямо сказано: «Явно ненормальное положение с репертуаром еще более усугубляется.... Постановка театрами пьес буржуазных зарубежных авторов явилась, по существу, предоставлением советской сцены для пропаганды реакционной буржуазной идеологии и морали, попыткой отравить сознание советских людей мировоззрением, враждебным советскому обществу...». Вот так-то! Это же 58-я статья, и тянет, пожалуй, лет на десять! Нет, в театр мы Вам советуем не спешить. Подождите, пока, выполняя приказ ЦК, драматурги создадут «яркие, полноценные в художественном отношении произведения о жизни советского общества»», а театры начнут ставить «ежегодно не менее 2-3 новых высококачественных в идейном и художественном отношении спектаклей на современные

советские темы»1. Вы все хорошенько обдумали, сделали выводы и к тому же... не пошли на футбол? Правильно!

Есть проверенные ориентиры, такие как великий и всемирно известный режиссер С. М. Эйзенштейн. Сергей Михайлович уже получил одну Сталинскую премию за фильм «Александр Невский». А когда товарищ Сталин через товарища Жданова предложил ему снять фильм об Иване Г розном, товарищ Эйзенштейн с радостью воспринял задание партии. Даже в сентябре 1941 г., когда враг стоял у стен столицы, Мастер не прекращал работы — Хозяин постоянно о ней справлялся. Очень нужен был ему этот фильм. Зачем, как Вы думаете? Эйзенштейн замыслил показать «русский ренессанс XVI века». Помните, что тогда на Руси возродилось? Но ренессанс — к слову. Главное, черкал для себя режиссер, прогрессивная «идея личного единовластия». Верховный главнокомандующий, ознакомившись со сценарием, в сентябре 1943 г. предупредил председателя Комитета по делам кинематографии: «Сценарий получился не плохой. Т. Эйзенштейн справился с задачей. Иван Грозный, как прогрессивная сила своего времени, и опричнина, как его целесообразный инструмент, вышли не плохо». Кажется, ясно? В январе 1946 г. по распоряжению Сталина, лично внесшего фильм в список лауреатов, первая серия трилогии получила Сталинскую премию первой степени. Вот бы посмотреть и вторую серию, говорят, она уже готова! Но желание Ваше неуместно. Вы что, газет не читаете? Еще в сентябре 1946 г. ЦК открыл Вам глаза: «Режиссер С. Эйзенштейн во второй серии фильма "Иван Грозный" обнаружил невежество в изображении исторических фактов, представив прогрессивное войско опричников Ивана Грозного в виде шайки дегенератов, наподобие американского ку-клукс-клана, а Ивана Грозного, человека с сильной волей и характером, — слабохарактерным и безвольным, чем-то вроде Гамлета». Что скажете? А в феврале 1947 г. Сталин, Молотов и Жданов в Кремле беседовали с Эйзенштейном и актером Н. К. Черкасовым, игравшим царя. Хорошо так посидели, можно сказать, душевно. Государь спросил, изучал ли Мастер историю. Тот ответил, что более или менее. Государь скромно: я тоже немного с ней знаком. Но не сошлись они в истории и эстетике. Товарищ И. Грозный, объяснил государь, стоял на национальной точке зрения, первым ввел монополию внешней торговли, Ленин — второй. Ценить надо такого государственного деятеля. А он в

фильме колеблется, вроде Гамлета, «все ему подсказывают, что надо делать, а не он сам принимает решения». Ну, и по мелочам. Там у вас много сводов, подвалов, подземелья, да пыточные, а «шума Москвы нет, нет показа народа», конечно, заговоры и репрессии надо показать, «но не только это». «Не будет ли еще каких-либо указаний в отношении картины?» — поинтересовался режиссер. «Я даю вам не указания, а высказываю замечания зрителя», — ласково пожурил царь. Но, заметил Жданов, Грозный бороду часто топорщит. Бороду укоротим, согласился Черкасов. Да, спохватывается И. Сталин, что- то артист Жаров несерьезно отнесся к роли М. Скуратова. В общем, разошлись они за полночь. Поутру Эйзенштейн напишет в дневнике: «Был вчера у Сталина. Мы друг другу не понравились»1. А Черкасова тогда же Сталин пожалует званием народного артиста СССР. В следующем году режиссера не станет. Вторую серию выпустят на экраны лишь спустя пять лет после смерти Иосифа Грозного. А актер Черкасов к своим двум Сталинским премиям за Александра Невского и царя Ивана получит еще одну в 1950-м и сразу две в 1951 г. Таков поздний репрессанс...

Нет, не тянет в кино. К черту социалистический реализм! Пройдемся лучше по московским улицам. Хорошеет столица. Обратите внимание на строительство высотных зданий. Ну-ка, что там пишут про них в энциклопедии? «Советская архитектура развивается в творческой борьбе за метод социалистического реализма... против формалистических, эклектических и иных буржуазных влияний... Творческие искания советской архитектуры направляются коммунистической партией... Вождь партии и советского народа И. В. Сталин уделяет исключительное внимание... Советская архитектура открывает новую эру в развитии мирового зодчества». «Советские высотные здания своим идейным содержанием и архитектурным обликом решительно отличаются от зарубежных... небоскребов. Американские небоскребы — результат уродливой системы капиталистической застройки... В противоположность небоскребам, сооружаемым их владельцами в целях получения наибольшего дохода, советские высотные здания призваны служить интересам трудящихся... Они имеют высоту до 275 м и располагаются

свободно...В высотных зданиях сочетается близость с традициями со смелым стремлением к новым образам, проникнутым мыслью о настоящем и будущем страны Советов»[429].

Это что же такое мы прочли, как по-Вашему? Когда придете в себя, подумайте, не следует ли из рассказанного, что сформированных новых людей легче было отыскать среди советской интеллигенции, больше всех подвергавшейся индоктринации? Власть эту интеллигенцию вырастила, воспитала, кормила с ладони и по мере надобности использовала по назначению. Или не так? Помните, преславный николаевский чекист Л. В. Дубельт объяснял ум нашего народа его тихостью, а тихость — несвободой и советовал отпускать ученость по рецептам правительства? О чем говорит то, что и век спустя рекомендации жандарма не потеряли актуальность?

В Москве на Гоголевском бульваре в 1952 г. воздвигли монумент Н. В. Гоголю работы Н. В. Томского (получившего за него очередную — пятую — Сталинскую премию). Облаченный в форменную шинель по литературному ведомству, писатель, вероятно, только что вышел из Кремля после встречи с членами политбюро. В руке он держит книгу, скорее всего — сборник постановлений партии и правительства по вопросам литературы и искусства. На пьедестале высечены золотые слова: «...Гоголю от Правительства Советского Союза». А с другой стороны шумного проспекта, в маленьком садике за почтой, сидит востроносый, злой, нахохленный, измученный и отчаявшийся Николай Васильевич, у подножия которого суетятся его многочисленные герои. Этот Гоголь, созданный Н. А. Андреевым и стоявший 42 года на месте первого, был сослан в Донской монастырь, а в 1959 г. реабилитирован. Вы постойте перед обоими памятниками, подумайте...