ВЫБОР НАРОДА И ВЫБОР БОЛЬШЕВИКОВ. ОСЕНЬ 1917-ВЕСНА 1918 гг. ЧТО ЖЕ ВЫБРАЛ НАРОД?

Фридрих Энгельс оставил множество пророчеств-предупреждений, некоторые из которых полностью сбылись в России (см. ХРЕСТОМАТИЯ, документ 10). Вот еще одно заслуживающее внимания: «Горсточка людей может сделать революцию...

Большевиков в дооктябрьский период 1917 г. называли демагогами. Однако уже на II Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов (25-27 октября) они добились принятия декрета о мире, предлагавшего всем воюющим странам заключить перемирие и начать переговоры о мире без аннексий и контрибуций, и декрета о земле, составленного на основе известного Вам Наказа и отменявшего помещичью собственность на землю без всякого выкупа, объявлявшего всю землю общенародным достоянием и передавшего ее «в пользование всех трудящихся на ней» (недра, леса и реки переходили в пользование государства), ликвидировавшего частную собственность на землю, запрещавшего куплю-продажу, аренду земли, использование наемного труда, вводившего уравнительное распределение земли путем переделов.

Позднее Чернов и эсеры обвиняли большевиков в том, что они пытались решить земельный вопрос одним росчерком пера, присвоили себе

эсеровскую программу, которую ранее сами же критиковали.

Восторгу делегатов съезда не было предела. На «самый демократический парламент из всех парламентов мировой истории» (Троцкий) с ужасом смотрел крайне левый меньшевик Суханов. Еще в апреле, когда он слушал только что вернувшегося из эмиграции Ленина, ему казалось, что «из своих логовищ поднялись все стихии, и дух всесок- рушения, не ведая ни преград, ни сомнений, ни людских трудностей» и расчетов, носился над Питером. И вот теперь «из окопов и из медвежьих углов повылезли совсем сырые и темные люди; их преданность революции была злобой и отчаянием, а их "социализм" был голодом и нестерпимой жаждой покоя. Это был неплохой материал для экспериментов, но эксперименты с ним были рискованны». (А помните описание делегатов Думы Крыжановским? Сравните впечатления мемуаристов. Выводы весьма поучительны.) Зато оптимизм Троцкого был неистребим: «Окопные делегаты выглядели совсем не картинно: давно небритые, в старых рваных шинелях... корявые... сапоги... Безраздельно господствовал серый цвет в одежде и на лицах... Плебейская нация впервые послала честное, не подмалеванное представительство, по образу и подобию своему» в самый значительный в истории парламент[630].

Этот «парламент» одобрил однопартийное большевистское правительство — Совет Народных Комиссаров (СНК) под председательством Ленина. Окончательно раскололись на съезде эсеры: их левая часть (Б. Д. Камков, В. А. Карелин, М. А. Натансон, М. А. Спиридонова и др.) решила сотрудничать с большевиками, а прочие во главе с Черновым, Гоцем, Авксентьевым ушли со съезда (как и меньшевики).

Левые эсеры составляли треть Всероссийского ЦИКа, где безраздельно господствовали большевики.

Среди множества декретов, которые, по определению Троцкого, имели «более пропагандистское, чем административное значение» и отражали «не страсть к бюрократической регламентации, а стремление развернуть программу партии на языке власти»[631], назовем принятую СНК 2 ноября «Декларацию прав народов России», объявившую равенство и суверенность народов страны, отменившую все национальные привилегии и ограничения, даровавшую народам право на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства. До конца года была признана независимость Финляндии, Польши и Тувы.

14 ноября ВЦИК утвердил «Положение о рабочем контроле», установившее рабочий контроль над производством, куплей-продажей продуктов и сырья, их хранением, а также над финансовой деятельностью предприятий. Впервые в истории отменялась коммерческая тайна. Контроль должны были осуществлять фабзавкомы. Ленин напутствовал: «вы власть, делайте все, что хотите делать, берите все, что вам нужно, мы вас поддержим... вы будете делать ошибки, но вы научитесь»[632]. Речь шла о планомерном регулировании народного хозяйства в неаграрном секторе[633].

Удивляться ли тому, что один из умнейших критиков Ленина, когда-то его друг (и, похоже, вообще единственный друг) Ю. О. Мартов, левый меньшевик-интернационалист, писал 19 ноября П. Б. Аксельроду: «[Осенью] начался процесс катастрофического ухода масс к Ленину... серяки солдаты и рабочие перебегали к большевикам. В Питере за пару недель все фракции, кроме большевиков, [превратились] в жалкое меньшинство... То же почти во всех крупных городах... та же эпидемия охватила армию... Мы, вообще, почти повсюду не существуем, как партия масс... почти весь пролетариат стоит за Лениным и ждет от переворота социального освобождения...»[634]?

В конце концов, все партии находились у власти, все имели шанс себя показать и показали.

Второй съезд Советов провозгласил переход всей власти в центре и на местах в руки советов. До января 1918 г. почти в 80 губернских и крупных городах советская власть победила. Лишь в дюжине случаев пришлось прибегать к военной силе. Особенно кровопролитные бои велись в Москве, где погибло не менее 1 тыс. человек. Позднее Ленин и советские историки говорили о триумфальном шествии советской власти. Действительно, во многих регионах, прежде всего в Центральном промышленном районе, на Урале, в крупных городах Поволжья большевики легко взяли власть осенью 1917 г. Но Троцкий свидетельствовал: «По-настоящему Октябрьская революция была проделана только в Петрограде и Москве. В большинстве провинциальных городов [она]... совершалась по телеграфу. Одни приходили, другие уходили, потому что это уже произошло в столице». Рыхлость общественной среды и старой власти имели следствием «рыхлость на стороне революции»[635].

Интересная постановка вопроса, Вы не находите? Стоит ли ее учитывать? И как оценить первые шаги большевиков у власти? И что все-таки выбрал в Октябре народ?

На II съезде Советов подавляющее большинство делегатов поддерживало лозунг «Вся власть Советам!» и выступало за социалистическое правительство, отражавшее партийный состав съезда:

анархисты, большевики, меньшевики и эсеры различных оттенков (в том числе эсеры-максималисты).

Но хотя по стране было до 800 советов, многие наблюдатели отмечали падение их престижа. Советы самораспускались, крестьянство оставалось вне их влияния (до победы Октября советы существовали лишь в 1,3 % волостей Центральной России[636]). В городах за их рамками находились профсоюзы, общественные организации, средние слои и т. д. Наряду с советами существовали избранные к осени всеобщим голосованием земства и городские думы. Они-то и занимались реальной хозяйственной жизнью, поддерживали хоть какой-то порядок. Наконец, в январе должно было начать работу всенародно избранное Учредительное собрание.

Вероятно, Вы согласитесь: те, кто вообще хоть что-то выбирал в 1917 г., отнюдь не стремились к однопартийной власти русских социалистов. Вывод академика П. В. Волобуева однозначен: «[Б]ыло бы большим упрощением думать, что массы, а особенно крестьянство, с самого начала сознательно воспринимали... выбор [в пользу советов] как выбор между социализмом и капитализмом... это был выбор в пользу демократии, народовластия, против социальной несправедливости, бедствий войны и угрозы контрреволюции»[637]. Более того, анализируя большевистскую «платформу» осени 1917 г., Суханов задается вопросом: не пропустил ли он социализма? И отвечает: «Нет, я констатирую, что о социализме как цели и задаче Советской власти большевики в прямой форме тогда не твердили массам, а массы, поддерживая большевиков, и не думали о социализме». Многие экономические мероприятия не шли дальше программы первого коалиционного Временного правительства или, в лучшем случае, наметок правых меньшевиков[638]. Что касается эсеровской аграрной программы, то Ленин почти 20 лет твердил, что в ней нет ни грана социализма.

Конечно, можно сказать, что на выборах в Учредительное собрание победили социалистические партии. Но, во-первых, мы уже знаем, как они себя вели в 1917 г., находясь у власти (очень советуем перечитать

энгельсовские пророчества — см.

Помните старомосковский идеал: жить свободно на свободной земле? Вот оно и сбылось, мужики! Троцкому казалось, что революция переживает начальный, наиболее бурный и хаотическим период[640], который следует изжить как можно скорее. Полувеком ранее ситуация виделась Бакунину совсем иначе. «[С]лучись революция в России, провались государство со всеми своими чиновниками, русская деревня организуется без малейшего труда сама собою в тот же день». «Вообразите себя посреди торжества стихийной революции... Государство и вместе с ним все общественно-политические порядки сломаны. Народ весь встал, взял, что ему понадобилось, и разогнал всех своих супостатов. Нет более ни закона, ни власти. Взбунтовавшийся океан взломал все плотины... повсеместная анархия... Кажется, ужасная и безвыходная анархия». Но вот посреди нее явится тайная организация, разбросавшая своих членов по всему пространству державы, никем не знаемая, не имеющая никакой официальной власти. Она-то и свяжет разрозненные общины[641]. И родится федерация свободных самоуправляющихся общин — народническая мечта XIX в. Ах, Михаил Александрович, старый добрый анархист и бунтарь! Все-то он думал обойтись без «публично признанной диктатуры», все искал диктатуры чистой, свободной от дурных свойств тайной организации, учил, что в дураках окажется тот, кто захочет навязать народу свою программу... Только ведь и здесь — ни грана социализма.

Один из лозунгов всего 17-го года: «Мир — миру!». То, что война опостылела всей стране, понял даже военный министр Временного правительства генерал А. И. Верховский, предложивший в октябре немедленно возбудить вопрос о заключении мира. Британский посол в России Дж. Бьюкенен в ноябре советовал Антанте освободить Россию

от данного ею слова, предоставить ей самой решать проблему войны и мира. Ленин понимал и постоянно твердил, что мужик на революционную войну не пойдет и сбросит каждого, кто о ней заговорит. Тут он, как обычно, преувеличивал. Но важно другое: мир — требование общедемократическое.

Но мужик сбросил бы любое правительство, не признавшее уже свершившийся захват помещичьих земель и имений. Кто выиграл от грабижки, бушевавшей по всей «Рассее-матушке»? Те, кто мог увезти награбленное, т. е. мужики зажиточные по преимуществу. В целом — вся трудовая деревня, голосовавшая за эсеров. Между прочим, Владимир Ильич, выдвинувший лозунг «грабь награбленное», ничего в нем неправильного не находил, полагая, что «[е]сли мы употребляем слова: экспроприация экспроприаторов, то — почему же здесь нельзя обойтись без латинских слов?»[642]. Если уж обходиться без латыни, тогда социализм придется отставить и в деревне.

А «Хлеб — голодным!» — разве социалистический лозунг, когда голодает вся страна? Ну, пусть не вся. Так те, что не голодают, сыты ведь опять же не социализмом.

Еще в апреле Ленин предостерегал от введения социализма в промышленности, надеясь на рабочий контроль, который и означал реализацию идеи «фабрики — рабочим». Вы удивитесь, но смена власти в октябре не привела к существенному падению курсов ценных бумаг на российских биржах. До весны большевики вели переговоры с рядом промышленников о создании гигантских трестов с долевым участием советского государства и частного капитала, в том числе — иностранного! Хладнокровные деловые люди не опасались большевиков, думая, что те не отвергнут помощь капитала, без которой страна не выйдет из разрухи, а следовательно, и власть коммунистов не укрепится. Поэтому магнаты капитала оставались глухи к призывам контрреволюции.

Стоит ли объяснять общий выбор нерусских народов Империи? Независимости от России, кроме уже названных стран, добились к началу 1918 г. также Латвия, Эстония, Литва, Украина, Закавказье, Бухарский эмират и Хивинское ханство. Империя сжалась до границ конца XVII—начала XVIII в. Правда, произошло это под мощным давлением Четверного союза. Важен итог: территориальное возрождение Московской Руси.

Что же из всего сказанного следует? Имеются ли у Вас основания отрицать утверждение: в Октябре подавляющее большинство населения выбрало продолжение демократической революции, начатой в Феврале? Верно ли, что в 1917 г. интересы страны, революции и большевиков совпадали, а РСДРП(б) имела шансы на углубление демократической революции?

Посмотрим, что выбрали большевики и к чему привел их выбор. Названиями следующих пунктов служат преимущественно цитаты из ленинских работ осени 1917—весны 1918 г.[643].