ВВЕДЕНИЕ Денежное обращение до Октябрьской революции

Здоровая и устойчивая система денежного обращения является продуктом сравнительно высокой экономической культуры, и исторический опыт показал, что такая система может существовать в течение длительного промежутка времени лишь в экономически очень мощной стране.

Последний период, когда денежная система была в порядке, т. е. период конца 19-го и начала 20-го столетия представляет для нас до настоящего времени значительный интерес. Как ни велики были экономические потрясения, пережитые Россией и Советским Союзом после 1914 г., как ни решительны были революционные мероприятия, порывавшие связи с прошлым, элементы прошлого продолжают жить в настоящем и законы последних лет в некоторых частях примыкали к той системе денежного обращения, которая тремя десятилетиями раньше создана была реформами Витге. Небезынтересно будет установить, какие обстоятельства заставили примкнуть к сохранившейся традиции, и мы остановимся на этом вопросе в одной из последующих глав.

Эти соображения должны объяснить, почему мы считаем целесообразным начать изложение с краткого описания главнейших признаков той системы денежного обращения, которая существовала у нас до мировой войны.

Денежной единицей был рубль: закон приравнивал его 17,424 долям (0,774 грамма) чистого золота. Эта денежная единица воплощалась

в золотых, серебряных и медных монетах и кредитных билетах Государственного банка.

Золотые монеты чеканились в последнее время достоинством в 10 рублей и в 5 рублей. Эго были полноценные деньги, что означает, что десятирублевая монета содержала 1 золотник 78,24 доли, а пятирублевая монета — 87,12 доли чистого золота. Золотые монеты были законным платежным средством без ограничения суммы. Ценностное значение золотой монеты было теоретически неразрывно, а практически весьма тесно связано с ценой заключавшегося в ней металла. Эго достигалось двумя мероприятиями, общепринятыми во всех тех странах, в которых существует упорядоченное металлическое обращение. Во-первых, свободой чеканки, благодаря которой всякий мог получить от государства за 1 золотник 78,24 доли чистого золота десятирублевую монету, передав государству свое золото для перечеканки: этим гарантировалось, что десятирублевая монета не могла стоить дороже, чем 1 золотник 78,24 доли чистого золота; и, во-вторых, установлением терпимости в весе (2/1000 части выше или ниже законного веса для десятирублевой монеты), терпимости в пробе (1/1000 часть выше или ниже законной пробы) и предельного веса, при котором монета признавалась полновесной: этим обеспечивалось, что содержание чистого металла в монете всегда было достаточно близко к установленной законом норме. Золотые деньги, как полноценные деньги лежали в основе установленной системы денежного обращения. Эго была система золотого монометаллизма.

Серебряные и медные монеты были неполноценны. Эго значит, что в серебряных или медных монетах, номинальная стоимость которых по совокупности составляла 1 рубль, содержалось меньше серебра или меньше меди, чем можно было купить на 1 рубль на рынке.

Медные монеты чеканились достоинством в 5, 3, 2, 1, 1/2 и 1/4 копейки. Стоимость металла составляла в них около 1/5 номинала. Они были обязательны к приему в платежи на сумму не свыше 3 рублей.

Серебряные и медные деньги играли в системе денежного обращения вспомогательную роль и имели хождение по номиналу в силу распоряжения государственной власти. Такое распоряжение не могло встретить сопротивление со стороны хозяйственного оборота, потому что прием этих денег в платежи был ограничен сравнительно небольшими суммами и потому, что оборот нуждался в мелких разменных деньгах. Но, поскольку существовало ограничение приема разменных

денег в платежи, постольку государство могло чеканить их лишь в ограниченном количестве. Постановления монетного устава гласили, что количество серебряной монеты в обращении не должно превышать 3 рублей на душу населения. На выпуски медной монеты министр финансов должен был испрашивать разрешения в порядке управления. Вместе с тем ясно, что для неполноценных разменных денег не могло существовать свободы чеканки.

Все эти деньги: золотые, серебряные и медные, выпускались государственным казначейством. Так как серебряные и медные деньги были неполноценными, то выпуск их в обращение приносил казначейству некоторый доход.

Государственные кредитные билеты были тоже деньгами, но иного рода. Они являлись обязательствами Государственного банка того вида, которое принято называть банковыми билетами или банкнотами. Содержание этих обязательств заключалось в том, что банк должен был выплатить предъявителю за каждый рубль кредитными билетами 17,424 доли чистого золота. Государственный банк мог выпускать кредитные билеты на неограниченную сумму, но в целях обеспечения размена их на золото устав требовал, чтобы банк всегда имел соответствующие металлические резервы. Постановления устава Государственного банка были в этом отношении ригористичны; они были значительно более строги, чем требования уставов почти всех иностранных банков этого же рода. Сумма золота, обеспечивающего билеты, должна была составлять не менее половины общей суммы выпущенных в обращение кредитных билетов, пока эта последняя не превышала 600 млн рублей. Кредитные билеты, выпущенные Государственным банком сверх этой суммы, должны были быть обеспечены золотом рубль за рубль. Основанием для установления столь строгих ограничений было опасение пассивности нашего платежного баланса и желание дать возможно большую уверенность в устойчивости системы денежного обращения. Государственный кредитный билет был законным платежным средством так же, как и металлические деньги. Так как он был обязательством, выраженным в золоте и вполне обеспеченным золотом, то он, подобно золотым деньгам, был обязателен к приему в платежи без ограничения суммы.

Таковы были главнейшие основания системы денежного обращения накануне войны. Она господствовала на всем пространстве бывшей империи, за исключением Финляндии, но включая два вассальных государства в Средней Азии: Бухару и Хиву (Хорезму).

На 1 января 1914 года в обращении находилось:

Кредитных билетов Государственного банка              на 1665 млн руб.

Золотой монеты              на              494              млн              руб.

Серебра высокопробного              на              123              млн              руб.

Серебра низкопробного              на              103              млн              руб.

Медной монеты              на              18              млн              руб.

Справка о количестве золотой монеты дает несколько преувеличенную цифру, так как она учитывает данные Монетного двора о

чеканке и не принимает в расчет утечки монеты из обращения. Общее количество денег во всяком случае превышало 2 ООО ООО ООО рублей. На ту территорию, которая входит в настоящее время в состав Союза Советских Социалистических Республик, из этой суммы, вероятно, приходилось около 1,7—1,8 млрд рублей.

В первую половину 1914 г. наличность золота Государственного банка значительно превышала ту норму, которую требовал закон; она превышала даже количество выпущенных в обращение кредитных билетов. Накануне войны, по балансу Государственного банка на 1 июля, в обращении было кредитных билетов на 1630 млн рублей, а наличность золота Государственного банка в России и за границей составляла 1743 млн. Эта огромная наличность образовалась в течение последних десятилетий перед войной. В основной своей части она была накоплена при двух последних министрах финансов 19 столетия, И. А. Вышнеградском и С. Ю. Витте.

Очень сильным налоговым нажимом И. А. Вышнеградский, занявший 1 января 1887 г. пост министра финансов, добился ликвидации прежних бюджетных дефицитов. В 1887 г. доходы были почти сбалансированы с расходами и затем начались ежегодные перевыручки по бюджету. К податному давлению в целях повышения доходов и усиления вывоза И. А. Вышнеградский присоединил очень решительную покровительственную таможенную политику в целях сокращения импорта и получения активного торгового баланса. Превышение вывоза над ввозом, составлявшее в пятилетие 1882—1887 (при Бунге) в среднем по 66 млн в год, достигло в следующее пятилетие 1887—1891 (при Вышнеградском) в среднем за год 307 млн рублей.

При С. Ю. Витте продолжались меры таможенного покровительства, но первостепенное значение в деле увеличения золотых резервов приобрели уже внешние займы. П. К. Шванебах дает в своей книге перечень заграничных кредитных операций, составивших за 1893—1898 гг. свыше 1 млрд рублей. Эти операции и образовали основной источник, из которого министерство финансов черпало при Витте необходимые для проведения реформы средства. Движение золотого фонда с 1893 г. до начала войны можно видеть из следующих цифр:

(За 1893 и 1898 гг. по данным, приведенным у П. К. Шванебаха, с. 88; за последующие годы по сборнику "Наше денежное обращение". Москва, 1926, с. 65, 66. При проведении денежной реформы золото казначейства было передано Государственному банку).

Выше мы видели, что в 1887 г. золотой запас составлял 422 млн. Таким образом, накопление страны достигло за десятилетие (министерство Вышнеградского, 1887—1892, и первая половина министерства Витте, 1893—1898) миллиарда с лишним рублей. После этого накопление приостановилось, и в дальнейшем оно имело место при преемниках С. Ю. Витге.

Совсем иначе выглядит движение золотого запаса, если рассматривать наличность его в Государственном банке. Все то накопление, которое имело место при С. Ю. Витге, было брошено им в обращение в виде золотой монеты. Лишь после Витте Государственный банк стал снова стягивать золото в свои подвалы. Внедрение золота в обращение составляло существенную часть виттевской реформы в том виде, в каком он сам понимал ее цели и методы разрешения поставленных задач. Новое сосредоточение золота в Государственном банке составляло результат денежной политики после Витте. Однако переход монет из обращения в банк до 1913 г. был, главным образом, последствием того предпочтения, которое само население оказывало кредитным билетам. Только в 1913 г. заметно действие определенной политики Государственного банка по изъятию монет из обращения. Это год энергичного накопления: банк собирает в подвалах 200 млн рублей (из них 2/3 взято монетой из обращения). За первое полугодие 1914 г., последнее до войны, банк успевает прибавить к ним еще 72 млн, часть которых (около 1/2) опять-таки была взята из обращения.

Если иметь в виду накопление золота в стране, то, примерно миллиард, составляющий главную часть приращения со времени вступления И. А. Вышнеградского в министерство финансов, был привлечен в десятилетие 1888—1898 гг. Если иметь в виду то золото, которое Государственный банк сосредоточивал в своих подвалах и на своих счетах за границей, то главная часть приращения, примерно миллиард, относится к последнему десятилетию перед войной.

Золотой запас в XX веке почти всегда был выше суммы выпущенных кредитных билетов, а право на эмиссию 300 млн рублей без покрытия оставалась неиспользованным. Только во время русско-японской войны Государственный банк подошел очень близко к установленному уставом пределу. В пятилетие 1910— 1914 гг. (на 1 января) у Государственного банка свободное эмиссионное право составляло от 540 до 330 млн рублей, т. е. бднк не только покрывал рубль за рубль все выпущенные кредитные билеты, но имел излишек золота от 240 до 30 млн рублей.

Создание системы золотого обращения стоило народному хозяйству России крупных жертв, ибо накопление миллиарда золотом в период низких хлебных цен было огромным бременем для сельского населения. Во вторую половину 90-х годов и позднее эта система явилась зато одной из основ, обеспечивших возможность привлечения крупных иностранных капиталов и быстрого развития промышленного капитализма в России.

Золотое обращение выдержало финансовые затруднения, связанные с японской войной, но оно было поколеблено лишь только началась мировая война. В первые же дни был приостановлен размен кредитных билетов на золото и допущен дополнительный выпуск кредитных билетов для учета краткосрочных обязательств казначейства, причем закон (27 июля 1914 г.) разрешил Государственному банку производить этот учет "в размере, вызываемом потребностями военного времени". Эта потребности были огромны. Полного учета стоимости войны для казначейства не имеется, так как к концу 1917 г. наше финансовое хозяйство пришло в такое состояние, что нельзя было подвести точный итог военным расходам. Довольно вероятно, что расход казны составлял по номиналу около 50 млрд рублей (вычисления С. Н. Прокоповича, "Война и народное хозяйство", изд. 2-е. Москва, 1918 г., с. 74 и след.). Если распределить эту сумму по годам и перевести ее в рубли довоенной покупательной силы по индексам товарных цен (статистики труда), то получается расход в сумме около 21 млрд рублей. Расчет этот относится к 3,5 годам. По вычислениям С. Н. Прокоповича ("Опыт исчисления народного дохода 50 губ. Евр. России в 1900 — 1913 гг.", 1918 г.), народный доход по всей России составлял около 16 млрд в год, что за 3,5 года должно было бы дать при стабильности дохода 56 млн рублей. Но уже в 1915 г. часть территории России была занята войсками держав Центральной Европы. Затем началось сокращение производства в сельском хозяйстве и в промышленности. Падение производительных сил в начале 1917 г. было уже значительно. Весьма правдоподобно поэтому, что за все время войны расход на ее ведение составил немногим менее половины народного дохода.

Повышением налогов и железнодорожных тарифов, проведенным вскоре вслед за возникновением войны, была покрыта только та брешь, которую вызвало прекращение казенной продажи питей. Дефициты возрастали из года в год. Правда, эмиссия бумажных денег не была единственным способом покрытия дефицита. Государственные кредитные операции для военных целей, начавшиеся уже в 1914 г., составили за время войны на внутреннем рынке свыше 16,8 млрд рублей и на внешнем рынке около 7,8 млрд *. Но остальное дали выпуски кредитных билетов.

Годы              Эмиссия              бумажных              денег

(в млн рублей) 4              1              281,9 5              2              721,5 6              3              595,4 7              18              386,7

1 Сумма внутренних займов слагается из следующих цифр: 11 582 млн руб. облигационные займы, включая Заем свободы (поступления по реализации) и 5179 млн руб. обязательства Государственного казначейства, выпущенные в обращение. — Кредиты иностранные были предоставлены Англией (5312 млн), Францией (1547 млн), Японией (354 млн), Соединенными Штатами С. А. (542 млн) и Италией (13 млн), всего 7769 млн руб. по паритету. (И. Чубаков, "Внутренние и заграничные кредитные операции России в период империалистической войны", “Вестник финансов”, 1926, V— VI, с. 131 и след.).

Несколько раз издавались новые постановления, расширявшие эмиссионное право Государственного банка. В первый раз, 27 июля г. оно было увеличено на 1,5 млрд рублей, 17 марта 1915 г. оно доведено до 2,5 млрд, затем 22 августа 1915 г. до 3,5 млрд, 29 августа 1915 г. до 5,5 млрд и 27 декабря 1916 г. до 6,5 млрд. Такие выпуски бумажных денег не могли не внести глубокого расстройства в денежное обращение.

Начало войны, несмотря на крупные выпуски денег в 1914 г., не сопровождалось, однако, сколько-нибудь заметным падением покупательной силы рубля. Закрытие границ отрезало от нас те рынки, на которых в обычное время сбывались хлеб и экспортное сырье, и цены на эти продукты на первых порах даже упали. Кроме того, те изменения, которые война вызвала в народном хозяйстве, в течение первого времени не только не вызвали сжатия торгового оборота, но даже сопровождались расширением его. Производительность сельского хозяйства не могла еще сократиться в 1914 г.: уборка урожая этого года прошла благополучно. Работа промышленных предприятий, приспособленных к изменившимся потребностям рынка, была доведена до большого напряжения, благодаря тому спросу на предметы снабжения и снаряжения армий, который обусловлен был войной. Далее рынок расширился благодаря тому, что многие продукты, потреблявшиеся раньше внутри хозяйства и не поступавшие в оборот, сделались товарами. Это произошло вследствие мобилизации мужского населения деревень. То, что крестьянин раньше потреблял в своем собственном хозяйстве, он в качестве солдата — и притом часто в большем количестве — стал получать в порядке государственного снабжения, а государство приобретало соответствующие продукты на рынке. Наконец, золото после прекращения размена кредитных билетов ушло из обращения в накопление и соответствующая сумма должна была быть заменена в обращении бумажными деньгами. Поэтому увеличение количества кредитных билетов в 1914 г. на 1282 млн рублей не сразу вызвало инфляцию и цены стали подниматься лишь к концу года. В среднем за 1914 г. индекс цен, исчисленный впоследствии для этого периода по тому же методу, по которому вычисляется в настоящее время индекс статистики труда, составлял всего 1,01, т.е. цены повысились в среднем за этот год всего на 1%. Впрочем, к концу года повышение цен начало уже становиться заметным фактом в хозяйственной жизни.

Однако чем дальше, тем больше народнохозяйственные и финансовые последствия войны стали сказываться на уровне цен, т. е. на покупательной силе рубля. Такой же средний индекс за 1915 г. составляет 1,30, т.е. показывает увеличение цен по сравнению с 1913 г. на 30%, а на январь 1916 г. индекс составлял уже 1,43. Для народного хозяйства, не привыкшего к огромным колебаниям, это было острым и крайне болезненным проявлением дороговизны. Дезорганизация хозяйства уже началась и, какими бы скромными ее первоначальные размеры ни казались по сравнению с тем падением производительных сил, которое достигнуто было впоследствии, об ее значении нельзя судить с точки зрения последних результатов мировой и гражданской войны. Цифры, которые кажутся ничтожными с точки зрения более поздних представ

лений о росте цен и обесценении денег, воспринимались в то время как показатели серьезной болезни.

Д.В. Кузовков правильно обратил внимание на то, что верный диагноз этой болезни далеко не сразу получил признание и что инфляция — основная причина повышения цен — на первых порах почти не упоминалась в ряду обстоятельств, вызвавших дороговизну ("Основные моменты распада и восстановления денежной системы". Москва, 1925, с. 64 и след.). То же имело место во всех странах, переживших аналогичные явления. Германская литература военного времени долго не признавала "инфляции" в то время, когда последняя была уже не начинающейся, а довольно застарелой болезнью. Такое отношение не может не быть вызвано общими социально-психологическими и политическими причинами. Прежде всего, вероятно, тем, что общество за десятилетия привыкает видеть в денежной единице "меру всех вещей и после длительного периода устойчивости валюты трудно бывает осознать, что в области хозяйственно-ценностных измерений исчезла твердая точка опоры; кроме того, еще и тем, что денежная система государства рассматривается как один из тех его устоев, степень прочности которого свидетельствует об экономической мощи страны, и что поэтому признание факта расшатанности валюты имеет место — особенно во время войны — лишь тогда, когда никакими другими соображениями нельзя уже объяснить рост цен и падение курса. Мы увидим в дальнейшем, что невидение вновь возникающей инфляции представляет собой явление, свойственное начальному периоду расстройства денежной системы даже тогда, когда это расстройство совершается вне военной обстановки. От конкретных условий зависит только, как велика группа невидящих и когда наступает неизбежное прозрение.

В течение 1916 и 1917 гг. цены возрастали уже неуклонно и индекс повышался почти из месяца в месяц. В январе 1917 г. он составлял 2,94, в феврале — 3,1, в марте — 3,15 (здесь, как и всюду в настоящей главе приводится всероссийский индекс статистики труда). Иначе говоря, покупательная сила рубля упала ко времени февральской революции более чем в 3 раза и накануне переворота рубль по покупательной своей способности составлял только 32 довоенных копейки.

Государственная власть реагировала на обесценение валюты регулированием торговли и цен.

Изучение истории этого регулирования не входит в задачи настоящей работы. Но здесь, как местами и в дальнейшем, мы не можем обойти политику регулирования полным молчанием ввиду теснейшей ее связи с политикой денежного обращения. В частности, регулирование цен в 1915 — 1916 гг. сыграло такую значительную роль в генезисе многих мероприятий эпохи революции, что на нем необходимо остановиться, хотя бы в самых кратких чертах. Основною сферой этого регулирования были цены на продовольствие и особенно на хлеб.

Вскоре вслед за объявлением войны административные мероприятия по снижению цен начались почти одновременно в двух направлениях: в направлении фиксации розничных цен и в направлении воздействия на заготовительные цены.

В конце июля 1914 г. министр внутренних дел указал циркулярно губернаторам, что им следует "озаботиться изданием в установленном порядке обязательных постановлений, регулирующих цены на предметы первой необходимости". Органами, издававшими эти постановления были, главным образом, земства и городские самоуправления. Формой регулирования являлись таксы. Н. А. Свавицкий подсчитал в своем исследовании, что уже в июле таксы были изданы 86 городами и что за первый год войны они были введены в 354 городах. В действительности случаев регулирования и тогда уже было больше, ибо Н. А. Свавицкий сообщает, что он не располагал сплошными данными. Таксы фиксировали цены на очень большое число товаров, главным образом, на продовольственные продукты и на некоторые предметы широкого потребления. Бывали даже попытки охватить регулированием все цены. Генерал-губернатор Кубанской области и Черноморской губернии осенью 1915 г.,"не имея возможности таксировать все товары", предложил "торговцам самим определить и наметить стоимость своих товаров, установив определенный расчет для всех товаров мануфактурных, кожевенных, колониальных, аптекарских, железоскобяных, лесных, машин, топлива и т. п.".

Последствия регулирования розничных цен были не блестящи.

Трудно было таксировать все сорта, и нередко поэтому таксы плохо соблюдались. Случалось, что, вслед за изданием такс низко расцененный товар исчезал с рынка. Случалось и обратное: таксы фиксировали высокую цену и в этом случае способствовали равнению всех местных цен по высшей цене. Кроме того, таксы отличались чрезвычайной территориальной пестротой и вносили поэтому дезорганизацию в условия снабжения, так как потоки товаров начали направляться мимо городов с низкими таксами. "Практика местных такс, — резюмировал результаты своего исследования Н.А. Свавицкий, — скоро показала, что таксировкой в отдельных городах и районах невозможно бороться с подъемом цен, возникающим даже на почве чисто местных условий. Между тем... рост цен на продукты потребления и др. товары, охватывающий целые области и всю страну... (зависел) в большинстве случаев не от местных, а от общих экономических причин, в борьбе с которыми таксы (были) бессильны". Поэтому в 1916 г. начали высказываться уже предложения о переходе к районным, областным и всероссийским таксам. В этом направлении (областном) были даже сделаны отдельные попытки. (Н.А. Свавицкий, "Таксы", в сборнике "Труды Комиссии по изучению современной дороговизны", вып. IV. Москва, 1916 г., с. 175, 180, 185, 196 — 201. Ср. также: К. Зайцев, "Современное положение таксировки предметов продовольствия в России и меры к ее упорядочению", 1916 г.). Первый шаг по пути административного регулирования цен заставил поставить вопрос о дальнейших более решительных шагах. Этот процесс имел свою внутреннюю логику и государственные мероприятия подчинились ей.

Одновременно с изданием такс началось регулирование рынка еще и в другом порядке. Вслед за началом военных действий многие губернии, в особенности расположенные близко к фронту, объявлены были на военном положении, а во всех остальных местностях введено

было положение чрезвычайной охраны. На основании чрезвычайных полномочий уже в августе 1914 г. началось издание запрещений о вывозе хлеба и других товаров из отдельных районов. Запрещения, имевшие целью поддержать низкие цены в данном районе и облегчить заготовку в нем продуктов для армии, препятствовали не только переброске товаров из одной губернии в другую, но препятствовали даже передвижению продуктов из уезда в город. Для Киева в марте 1915 г. пришлось издать специальное разрешение о подвозе "беспрепятственно и без ограничения количества всякого рода продовольственных продуктов из мест Киевской губернии, расположенных от Киева по радиусу на 60 верст" (С.Н.Прокопович, "Запрещения вывоза", "Труды комиссии по изучению современной дороговизны". Вып. Ill, М. 1915 г., с. 130). Воспрещения вывоза привели к делению страны на множество рынков, сообщавшихся между собой только через контрабандистов. Москва просила о воспрещении вывоза овса в Петроград, Тула просила о воспрещении вывоза овса куда бы то ни было и, в частности, в Москву (там же, с. 136). Запрещения облегчали уполномоченным Главного управления землеустройства и земледелия производить заготовки в отдельных изолированных районах, но вполне естественно, что они совершенно деформировали весь рынок страны, взятый в целом. Они особенно затрудняли снабжение так называемой потребляющей полосы, крупных промышленных центров и больших городов. Тем не менее, совещание уполномоченных Главного управления землеустройства и земледелия в начале февраля 1915 г. стало на защиту запрещений, и на основании постановлений этого совещания 17 февраля издан был закон, предоставлявший командующим войсками военных округов (по соглашению с местными губернаторами и уполномоченными Главного управления землеустройства и земледелия) право запрещать вывоз нужных для армии припасов, устанавливать цены на покупку для нужд армии продовольствия и фуража и назначать в случае недостаточности предложения на рынке реквизицию по особо установленным ценам.

Однако уже вскоре после этого напряжение, созданное на потребительских рынках, стало столь значительно, что против только что принятой меры поднялся ряд возражений со стороны бирж, городов и группы членов Государственного совета. В апреле, когда стало выясняться, что государственные заготовки дали достаточные результаты, началась отмена запрещений. "Несмотря на краткость действия большинства запрещений вывоза, их отрицательные результаты — по мнению С.Н. Прокоповича — были довольно значительны. Они дезорганизовали торговлю хлебными продуктами и создали искусственные барьеры между рынками потребления и рынками производства. Если расстройство железнодорожного транспорта нанесло тяжелый вред экономической жизни страны, остановив перевозку продуктов с рынков производства на рынки потребления, то запрещения вывоза еще более обостряли это экономическое расчленение России на ряд изолированных местных рынков, лишенных возможности товарного обмена. (С.Н. Прокопович, с.152 — 154). Запрещения вывоза из отдельных районов издавались, однако, и в следующие заготовительные кампании.

"Обзор деятельности Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по продовольственному делу" за первый год его существования рассказывает на многих страницах о той борьбе, которую председатель Особого совещания (министр земледелия) вел с военными начальниками по вопросу об издании таких запрещений в течение - 1916 гг.

Таксы и запрещения вывоза не дали положительных результатов, хотя, вероятно, снизили несколько расходы казны по заготовке продовольствия для армии. Вредные последствия дезорганизации рынка перевешивали, по-видимому, этот выигрыш казны. Таксы и запрещения вывоза в условиях инфляции не могли разрешить стоявшую перед государственной властью задачу. Новые выпуски бумажных денег гнали цены всех товаров в гору. Ожидание дальнейшей инфляции, роста потребления продовольственных продуктов с увеличением численности армии, сокращения посевов и сборов зерна, поощряло спекулятивное воздержание владельцев запасов от их реализации. Если в условиях покрытия бюджетных дефицитов эмиссией кредитных билетов государство хотело заготовлять и снабжать население по умеренным ценам, оно должно было сделать гораздо более решительные шаги в сторону регулирования, чем те, которые сделаны были в первом году. Можно ли было рассчитывать на успех общего регулирования розничных цен без общего регулирования оптовых цен? Можно ли было добиться действительного регулирования оптовых цен и достигнуть удовлетворительного снабжения городских рынков по указным ценам, не переходя все более и более к государственным заготовкам? Раз только метод установления равновесия между спросом и предложением при помощи соответствующего их соотношению движения цен был отброшен, регулирование должно было развиваться со стихийной силой в направлении к заключительному своему звену, т.е. к государственной монополии заготовок и к пайковому распределению продуктов.

Весной 1915 г. (16/111) учрежден был Главный продовольственный комитет иод председательством министра торговли и промышленности. В официальном документе 1916 г. говорится, что "за кратковременностью существования, ни труды Главного продовольственного комитета, ни деятельность учрежденных им на местах губернских комитетов, не получили развития и не были доведены до конца" ("Обзор деятельности Особого совещания по продовольственному делу, 17 августа 1915 г. — 17 февраля 1916 г."). К концу лета (17/YIII) учреждено было Особое совещание для обсуждения мероприятий по продовольственному делу — орган более влиятельный, на основе которого построено было при Временном правительстве министерство продовольствия, реорганизованное после Октябрьской революции в знаменитый в революционной индустрии Наркомпрод. Принципиально наиболее существенны в течение зимы 1915 — 1916 гг. были меры, направленные к организации государственных заготовок для гражданского населения. Первые шаги в этом направлении были не очень решительны, однако Особое совещание по продовольствию уже в ноябре 1915 г. составило соответствующий план. Кроме того — и это было существенно как принципиально, так и практически — в 1915 — 1916 гг. принцип установления твердых заготови

тельных цен получил самое широкое применение. Особым совещанием были объявлены твердые цены на все хлебные продукты, в тот числе и на муку.

Зима следующего года принесла дальнейшее движение по той же линии. Уже осенью 1916 г. (в октябре) сделана была попытка создания на местах продовольственных органов. К концу 1916 г. относится самый крупный шаг в области государственного регулирования, сделанный до революции: проведение министром земледелия Риттихом разверстки. Ритгих повысил твердые цены (определив, что прежде установленные цены уплачиваются франко-амбар, а не франко- станция), пойдя этим навстречу требованиям землевладельцев, но вместе с тем он установил разверстку уже, конечно, против их желания. Обстановка 1916 — 1917 гг. была гораздо труднее, чем обстановка предыдущих лет. А. И. Шингарев, первый министр продовольствия, в следующих словах рисовал ее в начале мая 1917 г. съезду уполномоченных общегосударственного продовольственного комитета. "В начале заготовка хлеба для армии была сравнительно невелика, эта заготовка в — 1915 гг. требовала всего 231 млн пудов зерновых продуктов; заготовлено было 305 млн. Свободная торговля еще существовала. Цены на хлеб устанавливались лишь для казенных поставок. Так продолжалось в 1915 — 1916 гг., когда 343 млн пудов надо было заготовить, а было заготовлено 500 млн пудов. К осени 1916 г. потребности 1916 — 1917 гг. стали уже исчисляться не в 200 и 500 млн пудов, а в конце концов были вычислены сначала в 890 млн пудов, а затем при новых добавлениях в 1000 с лишним млн пудов. В нашем государстве общий товарный запас хлеба в мирное время составлял около 500 — 600 млн пудов для вывоза и около того же количества (немного меньше) циркулировало торгового хлеба внутри страны. Сельское хозяйство отчуждало на рынки... 1200 млн пудов, может быть, 1400 млн пудов. И вот оказалось, что в сельскохозяйственный сезон почти вся свободная наличность торгового хлеба, обычно обращавшаяся в стране, должна быть заготовлена руками казны. Уже один этот факт полагал решительный конец какой- либо свободной торговле". ("Известия по продовольственному делу", 1917 г., 1(32), с. 62.)

Риттих — перед лицом такой заготовительной программы — сделал очень крупный шаг в направлении к хлебной монополии. Он установил разверстку для 21 губернии на 506,5 млн пудов зерна. Но провести разверстку удалось лишь в незначительной степени, хотя хлебные запасы в то время были еще велики. Уже в самом процессе разверстки эти полмиллиарда пудов быстро таяли, и затем они продолжали еще падать в процессе ее выполнения. Вместо предложенного министерством количества в 506,5 млн пудов губернские совещания нашли возможным разверстать по уездам лишь 450,1 млн пудов, т.е. 89%, а уездные совещания сократили эту величину до 321 млн пудов, т.е. до 63%. Потом пошло дальнейшее сокращение, при разверстке волостных контингентов между селами и сельских контингентов между домохозяевами. Журнал министерства продовольствия исчислял, что разверстка дала от крестьянских хозяйств 100 — 130 млн пудов, а от помещичьих хозяйств около 40 млн пудов. (Известия по продовольственному делу", 1917 г. 1(32). Е. Яшнов, "Итоги ритгиховской разверстки".)

Твердые цены и разверстка были методами борьбы с хлебным рынком со стороны заготовительной. Хлебные карточки были методом борьбы с рынком в области распределения. Они появились в 1916 г., и введение их в сложившейся обстановке стало неизбежным. Нельзя было продавать хлеб по ценам более низким, чем те, которые соответствовали соотношению между спросом и предложением, ибо по этим ценам рынок готов был поглотить несравненно больше хлеба, чем ему могло быть предоставлено. По низким ценам можно было только распределять, а карточки, задолго до этого появившиеся в странах Центральной Европы, были наилучшим техническим приемом такого распределения. Впервые карточки введены были у нас на сахар, потом на хлеб, на мясо и т.д.

Регулирование рынка и цен не ограничивалось мероприятиями в области хлебной торговли. Оно коснулось уже до февральской революции рынков мяса, масла, сахара, соли, всех рынков промышленного сырья, топлива, металла и т. д. Наряду с "Особым совещанием по продовольствию" и одновременно с ним учреждены были "Особые совещания" "по обороне", "по топливу" и "по перевозкам". Председатели этих совещаний снабжены были самыми широкими полномочиями в отношении расширения или закрытия предприятий, изменения направления производства, распределения продукции, топлива и сырья, реквизиций и назначения цен. Специальные учреждения созданы были, кроме того, для регулирования отдельных отраслей промышленности.

В середине 1915 г. (7/VII — Собрание узаконений, ст. 1594) при Министерстве торговли и промышленности учреждены были комитеты по делам хлопчатобумажной и суконной промышленности. Сперва им предоставлено было право требовать всех сведений от частных лиц и учреждений, выяснять размеры предельных продажных цен хлопка и шерсти, обсуждать вопросы об их реквизиции и распределять запасы хлопка и шерсти между фабриками. Постановлением от 17 декабря г. (Собрание узаконений, 1916 г., ст. 4) компетенция Комитета по делам хлопчатобумажной промышленности была расширена и ему было предоставлено устанавливать очередь и цены по (военно-морским) заказам и распределять пряжу. Новые полномочия Комитету были представлены 17 октября 1916 г. (Собрание узаконений, ст. 2342): право распределять запасы хлопчатобумажных и суконных тканей, свободные от требований военного ведомства, между торговцами тканями, устанавливать обязательную продажу запасов тканей на частный рынок по определенным ценам, устанавливать самый порядок продажи тканей, производить реквизиции. Примерно те же полномочия были предоставлены Комитету по делам суконной промышленности. Наряду с этими комитетами действовал учрежденный в конце 1915 г. (27/XI) Комитет по делам льняной и джутовой промышленности (Собрание узаконений, ст. 2702), учрежденный 19 октября 1915 г. (Собрание узаконений, ст. 2311) Комитет по делам кожевенной промышленности, учрежденный 2 мая 1916 г. (Собрание узаконений, ст. 962 и 1189) Комитет по делам бумажной промышленности, — все с полномочиями в отношении регулирования производства и рынка. Регулирование в отношении топлива началось — как это и вполне естественно — особенно рано и зашло особенно далеко.

Установить влияние регулирования цен на покупательную силу рубля представляется делом не только в высшей степени трудным, но, может быть, и невозможным. Прежде всего потому, что самое содержание понятия покупательной силы крайне условно. Правда, именно поэтому можно условиться измерять ее каким-ли- бо определенным индексом цен. Но этот прием действителен лишь до тех пор, пока один и тот же индекс можно составить, т. е. пока из списка регистрируемых товаров не приходится исключить тот или другой предмет потому, что его распределение начинает совершаться бесплатно или, по крайней мере, по цене, не устанавливающей равновесия между спросом и предложением. Административное снижение цен "освобождает" часть денежных доходов, и они обращаются либо на покупку тех остатков регулируемого товара, которыми государство не сумело овладеть, либо на покупку других товаров. В обоих случаях исчезает базис для составления прежнего индекса. При первом варианте нет возможности взять вместо двух действительных цен, одной указанной и другой вольной, какую-нибудь третью, долженствующую охарактеризовать общее положение на рынке. Всякая средняя между ними была бы установлена совершенно произвольно. При втором варианте, т.е. при исчезновении с рынка нормированного товара и полном распределении его по пайкам, изменяется состав товарно- г о оборота и поэтому, строго говоря, нельзя уже оставаться и при старом способе измерения покупательной силы денежной единицы.

К этому обстоятельству присоединяется еще и другое. Самое движение цен происходило в столь сложной и столь быстро изменявшейся обстановке, что отношение колебаний общего уровня цен за счет отдельных причин представляло бы непреодолимые затруднения, особенно в тех случаях, когда явление, изучаемое в качестве причины, вызывало не только прямые, но и многие косвенные последствия, что как раз и имело место при регулировании.

Даже при наличии очень полных и достоверных статистических материалов вопрос о том, как регулирование цен воздействовало на движение покупательной силы рубля едва ли мог бы быть поэтому разрешен. Тем труднее было бы разрешить его на основании статистических данных 1915 — 1917 гг. Нам кажется наиболее вероятным, что прямые последствия регулирования лежали не в этой области, а в том, что достигнуто было (главным образом, со времени введения карточной системы) более равномерное распределение некоторых продуктов среди населения, что казна сэкономила на заготовках для армии известные средства и что государство сумело использовать для снабжения армии продукты, которые иначе ускользнули бы от него. Но имелись и другие последствия, которые также были очень значительны: дореволюционное регулирование рынка и цен в той обстановке, в какой оно имело место, явилось впоследствии исходным пунктом для мероприятий по полной реорганизации всей хозяйственной системы.

Регулирование распространяется в этот период не только на товарные цены, но и на курс рубля. Министерство финансов "начинает брать с экспортеров обязательства в том, что часть вырученной ими от продажи экспортированных товаров валюты будет передана в распоря-

жсние казны по определенным (устанавливавшимся Кредитной канцелярией) курсам. В то же время правительство снабжает валютой, также по установленным курсам, импортеров, выполняющих военные заказы". ("Наше денежное обращение", 1926 г., с. 10.) Основным орудием поддержания курса служили, конечно, иностранные кредиты. Несмотря на то, что этот ресурс был очень значителен, курс рубля уже на рубеже года составлял немногим более 50% в отношении к паритету, и лишь на этом уровне его удалось более или мене'е стабилизовать при помощи кредитов. Лондонские котировки — при переводе курса кредитного рубля "через курс доллара" в копейки золотом — отмечали:

Золотом за 1 рубль кредитными билетами

1 августа              1914 г              94 коп.

1 сентября              1914              "              86

1 октября              1914              "              79

1 ноября              1914              "              87

1 декабря              1914              "              81

1 января              1915              "              80

1 июля              1915              "              69

1 января              1916              "              57

1 июля              1916              "              59

1 января              1917              "              57

1 февраля              1917              "              57-

1 марта              1917              "              55

(Там же, с. 236, по материалам Кредитной канцелярии Министерства финансов).

Курс рубля упал, таким образом, к началу февральской революции до 1/2 паритета, покупательная сила его составляла около 1/3 довоенной. К этому времени было уже ясно, что возврата к дореформенной системе денежного обращения на основе полного восстановления ценности бумажного рубля не может быть. Ни при каких условиях нельзя было ожидать, что страна окажется способной погашать свою старую и новую задолженность полноценным рублем и скупить, кроме того, те восемь с лишним миллиардов рублей кредитными билетами, которые были выпущены Государственным банком. Невозможность восстановления бумажного рубля уже в то время была очевидна, хотя никто не в состоянии был, конечно, вообразить, до какой степени может дойти его обесценение. Падение рубля не в 3 раза, а в 50 ООО ООО ООО раз не могла бы представить себе не только тогда, но и значительно позднее, в самый разгар революции, даже самая необузданная фантазия.

Заслуживает, однако, внимания одно обстоятельство. Количество бумажных денег в обращении составляло на 1 марта 1917 г., т. е. ко времени февральской революции, 10 044 млн рублей против 1665 млн рублей на 1 января 1914 г., что означало увеличение количества бумажных денег в шесть раз. Если принять во внимание, что на 1 января 1914 г. в обращении были золотые монеты и металлические разменные деньги, то все же надо считать, что денежная масса возросла в 4,5—5 раз.

Между тем, цены за то же время повысились только в 3,5 раза. Другими словами, ценность денежного обращения на 1 марта 1917 г. по покупательной силе — то, что впоследствии принято было называть ре

альной ценностью денежной массы, — составляла около 3188 млн рублей, между тем как накануне войны в обращении было всего денег на 2000 с лишним млн рублей. Таким образом, ценность денежной массы возросла почти в полтора раза несмотря на то, что часть территории была оккупирована неприятельскими армиями.

Это огромное расширение емкости рынка по отношению к денежным знакам дало возможность извлечь из оборота при помощи эмиссии колоссальные ценности, общая сумма которых в "реальных" рублях составила до февральской революции около 5000 млн рублей; за первые 2,5 года войны при помощи эмиссии было взято больше, чем за все последующее время, причем в этом последующем времени около половины приходится на 1917 г. Чем же были созданы эти огромные эмиссионные возможности? />Во-первых, тем обстоятельством, которое было уже только что отмечено: исчезновением металлических денег из обращения. Раньше всего из обращения в накопление ушла полноценная золотая монета. Через несколько месяцев стало исчезать высокопробное серебро: рубли, полтинники. К лету 1915 г. стала исчезать мелкая серебряная монета: двугривенные, пятиалтынные, гривенники. К началу 1916 г. в обращении уже почти не было металла. Для замещения металлических монет и в целях ликвидации разменного кризиса выпущены были разменные марки достоинством в 1, 2, 3, 5, 10, 15 и 20 копеек и разменные казначейские знаки достоинством в 1, 2, 3, 5 и 50 копеек.

Правительство, однако, опоздало с выпуском разменных марок, ибо на первых порах оно рассчитывало справиться с недостатком мелких денег путем усиленной чеканки низкопробного серебра и размещения соответствующих заказов за границей (в Японии). Недостаток в разменных деньгах сказался раньше, чем население стало тезаврировать серебряные монеты в качестве металла, и в этот первоначальный период разменного кризиса самое явление казалось загадочным не только обывателям, но и многим экономистам. Оно было совершенно правильно объяснено в 1915 г., 3. С. Каценеленбаумом, отметившим (в своих статьях в "Русских ведомостях"), что эмиссии кредитных билетов нарушили нормальное покуторное строение денежной массы и вызвали затруднения по размену билетов на мелкую монету. Лишь после этого, как всегда бывает в таких случаях, распространилось стремление запастись теми видами денег, в которых ощущался недостаток, что уже и превратило недостаток в разменный кризис, предтечу будущих разменных кризисов, сыгравших крупную роль в истории нашего денежного обращения накануне реформы 1924 г. и во время ее проведения. Тезаврирование мелких серебряных монет из тех соображений, что даже билонное серебро лучше бумаги, началось позднее первых затруднений по размену кредитных билетов.

Мы видели, что количество металлических денег составляло накануне войны по преувеличенным данным 738 млн рублей. В действительности их было, вероятно, в обращении от 500 до 600 млн рублей. Эту сумму пришлось заменить бумажными деньгами, чем уже даны были довольно значительные возможности для эмиссии.

Во-вторых, хозяйственная дезорганизация, вызванная длительной Войной, уменьшила значение кредита в народном хозяйстве и вместе с

тем сократила значение кредитных документов как платежных средств. У нас значение их всегда было несравненно меньше, чем в странах с высокоразвитым денежным хозяйством, но тем не менее до войны они играли в обращении заметную роль. Образовавшаяся пустота была заполнена вновь выпущенными деньгами.

В-третьих — и это обстоятельство имело, по-видимому, исключительно большое значение, — бумажные деньги в большом количестве шли в накопление, причем очень много накопляло в этой форме крестьянство. Уже рост вкладов в кредитных учреждениях и сберегательных кассах показывает, что в то время не боялись еще накоплять в деньгах, несмотря на их обесценение. Сумма вкладов в акционерных банках, составлявшая на 1 июля 1914 г. 2803 млн рублей, увеличилась к 1 января 1917 г. до 6748 млн рублей, т. е. на 141%; сумма вкладов в сберегательных кассах возросла за тот же срок от 1704 до 3741 млн рублей, т. е. на 120%. Помещение денег во вклады, конечно, не означало изъятия их из обращения, и мы приводим эти цифры лишь в качестве доказательства того, чтобы накопление могло происходить в денежной форме. Крестьянство, пользуясь исключительно благоприятной конъюнктурой рынка сельскохозяйственных продуктов, усиленно накопляло деньги в порядке непосредственного хранения кредитных билетов, и это происходило не только до 1917 г., но и в 1917 г., и даже в 1918 г., и отчасти еще и в 1919 г.

Здесь уместно будет высказать несколько соображений по вопросу

о              том, из какого народнохозяйственного источника государство черпало те средства, которые составляли его "эмиссионный доход". Это — тема старая. Экономическая литература возвращалась к ней всякий раз, как государство при расшатанных финансах начинало покрывать свои расходы при помощи выпуска бумажных денег. В годы войны и революции и наша литература посвятила этому вопросу достаточно внимания. На нем останавливались З.С. Каценеленбаум, С.Н. Прокопович, Е.А. Преображенский, С.А. Фалькнер и др., не говоря уже о том, что в эпоху военного коммунизма даже политические речи и резолюции подчеркивали значение казначейской эмиссии, не только как способа пополнения ресурсов государственного казначейства, но вместе с тем и как способа изъятия средств у определенных групп населения. В рассматриваемый же дореволюционный период цель была только одна: усиление ресурсов казны. Социально-экономические влияния эмиссии были отраженными ее последствиями и не входили в ее прямые задачи. Мы остановимся лишь очень коротко на этом вопросе, потому что теоретическую схему едва ли возможно было бы заполнить таким статистическим содержанием, которое представляло бы новый интерес. Но самую схему следует воспроизвести потому, что в дальнейшем можно будет отметить, как изменялся тот источник, из которого государство черпало свои эмиссионные доходы. История денежного обращения Советского Союза представляет в этом отношении интересные особенности, о которых нам придется говорить в одной из последующих глав.

Не следует, разумеется, предполагать, что эмиссия бумажных денег становилась источником доходов казначейства лишь потому, что

деньги обесценивались, или в меру того, как совершалось это обесценение. Наоборот, чем большему обесценению подвергались бумажные деньги, тем труднее было, конечно, извлечь необходимые казне реальные доходы. Вопрос о том, откуда государство черпало свои "эмиссионные доходы" не лежит целиком в круге проблемы о последствиях инфляции. Эти две проблемы лишь отчасти переплетаются, и это происходит потому, что обесценение денег наступает неизбежно во всех тех случаях, когда правительство сколько-нибудь длительно опирается на эмиссию для покрытия своих расходов. Реальным доходом государства, полученным от эмиссии являются всякий товар и всякая услуга, приобретенные на вновь выпущенные деньги. Соответствующий расход несет всякий, кто продержал деньги в течение срока, достаточного для того, чтобы они утратили часть своей покупательной силы. Но если — как это было недолгое время в самом начале войны и потом повторилось еще в 1924 г. — выпуск бумажных денег для покрытия бюджетных расходов не сопровождается их обесценением, государство получает доход, который (до наступления обесценения) никому не причиняет убытка. В народном хозяйстве вследствие каких-либо обстоятельств возникает нужда в большем количестве денежных знаков, чем то, которым оно располагало раньше; государство удовлетворяет эту потребность не полноценными металлическими деньгами, а монетами неполноценными и даже бумажными знаками; ему обходится в копейку то, что народное хозяйство, нуждающееся в дополнительных платежных средствах и орудиях сбережения, принимает со значением и покупательной силой рубля. Это доход, аналогичный монетному доходу. Нельзя сказать, чтобы он был бременем для какой-либо группы населения. Он будет невыгоден для всего народного хозяйства лишь тогда, когда государство непроизводительно израсходует полученные этим способом средства.

Однако обычное течение событий почти неизменно приводит к тому, что использование эмиссии для покрытия государственных расходов сопровождается обесценением денег. А всякое изменение покупательной силы денег влечет за собой перераспределение доходов и капиталов; тогда государство уже не только получает прямой доход от эмиссии, но, как владелец и распорядитель крупнейшего хозяйства в стране, становится еще участником этого перераспределения.

Очевидно, что от падения покупательной силы денег теряют все те, кто получает более или менее неподвижный денежный доход или владеет капиталом в какой-либо денежной форме. Выигрывают же прежде всего те, чья реальная задолженность уменьшается вследствие возможности вносить проценты по долгу и погашать самый долг обесцененными деньгами; выигрывают еще и те хозяйства, для которых движение цен — всегда неравномерное для разных товаров — создает особо благоприятную рыночную конъюнктуру.

Не касаясь множества частностей, можно сказать, что обесценение денег всегда бывает невыгодно для рабочего класса, заработная плата которого не поспевает за ростом цен, для служащих, оклады которых обычно отличаются чрезвычайной устойчивостью, для всех тех, кто получает какого либо вида социальное обеспечение (пенсии и т. п.), и для рантье, располагающего фиксированным доходом от денежного кап и-

тала (облигаций, ипотек и т. п.). Она приносит выгоды землевладельцам и домовладельцам, задолженность которых падает по мере развития инфляции, и, кроме того, тем группам предпринимателей, которые в обстановке растущих товарных цен умеют находить наиболее выгодные способы приложения капитала; в периоды инфляции эта задача разрешается легко, и так как снижение реальной заработной платы создает добавочную прибыль, то обесценение денег бывает выгодно для промышленного и торгового капитала в целом, хотя и нужно оговориться, что к концу инфляционного периода обнаруживается обычно фиктивность многих барышей, не инвестированных в реальные ценности.

Эти общие соображения характеризуют и то, что имело место в России до февральской революции. Выиграли прежде всего от инфляции крупные и средние землевладельцы: для них выгодна была конъюнктура рынка сельскохозяйственных продуктов; кроме того, по мере обесценения рубля они постепенно освобождались от огромной ипотечной задолженности, которая без учета ссуд, выданных Земским кредитным обществом Царства Польского и дворянскими земельными банками в Тифлисе и Кутаиси, составляла на 1 января 1914 г. 1,894 млн рублей (по Дворянскому земельному банку, акционерным земельным банкам и Земельному банку Херсонской губернии).

Несомненно, выигрывала и городская буржуазия, промышленная, торговая, домовладельческая. Последняя сбросила с себя значительную часть ипотечной задолженности городским кредитным обществам и акционерным земельным банкам (1690 млн рублей на 1 января 1914 г.); первая и вторая (также освободившиеся от части долгов) в обстановке военного спроса, интересовавшегося размерами и своевременностью поставок гораздо больше, чем качеством товаров и их ценой, имели возможность получать огромнейшие барыши. Многие крестьянские хозяйства тоже были в выигрыше от инфляции (а мы рассматриваем в этом месте последствия одной инфляции, а не всей войны): во-первых, облегчились их платежи Крестьянскому банку; во-вторых, очень благоприятна была конъюнктура цен на сельскохозяйственные продукты. Но выгоды извлекали не все слои крестьянского населения, и обстоятельства складывались неравномерно в различных районах. Положение значительней части крестьянства нечерноземной полосы приближалось скорее к положению рабочих.

В убытке от процесса инфляции были рабочие и служащие, ибо до февральской революции заработная плата росла значительно медленнее, чем цены. Потеряли от нее и те, кто получал нетрудовой, но фиксированный денежный доход. Но могли ли эти убытки и потери быть достаточными для того, чтобы не только дать барыши другим классам населения, но послужить еще источником эмиссионного дохода государства? Мы не имеем возможности привести здесь все необходимые данные для подтверждения отрицательного ответа на этот вопрос, ибо это было бы делом целого исследования. Но и без статистических подтверждений совершенно очевидно, что этих убытков и потерь, т. е. падения реальной заработной платы рабочих и служащих, снижения заработков части крестьян и сокращения реальных доходов рантье было не

достаточно для того, чтобы дать те материальные ресурсы, которые пошли в перераспределение, и сверх того составить еще те средства, которые государство приобрело через эмиссию бумажных денег и обратило на финансирование войны.

Если бы инфляция совершалась на основе чрезмерного расширения кредитов не государственной казне для ведения войны, а хозяйственным предприятиям для производства, то последствием инфляции было бы перераспределение в народном хозяйстве капиталов и доходов. Но бумажные деньги выпускались для казны, а казна с хозяйственной точки зрения расходовала деньги непроизводительно. Одновременно совершались таким образом два процесса: во-первых, процесс перераспределения материальных ресурсов между общественными классами и внутри общественных классов (с участием казны в этом перераспределении) и, во-вторых, процесс перехода огромной части материальных ресурсов в распоряжение государства и уничтожение этих ресурсов на фронте и в тылу.

За изъятые из народного хозяйства материальные ценности государство возвращало народному хозяйству бумажные ценности в виде кредитных билетов и государственных займов. Те барыши, которые часть населения получала благодаря инфляции, помещались затем в огромных суммах в эти бумажные ценности, и такие суммы, инвестированные в облигации или оставшиеся на текущих счетах и в наличных деньгах, в порядочной мере растаяли уже к февралю 1917 г. Но даже и в той мере, в какой они с частнохозяйственной точки зрения еще не растаяли, они в народнохозяйственном смысле представляли собой лишь ассигновки на будущие хозяйственные блага, ибо реальное богатство, в обмен на которое они были выданы казной, было уже съедено, изношено и расстреляно на фронтах и в тылу. Именно это реальное богатство, которое хозяйственные предприятия превращали в бумажные ценности, и было основным источником эмиссионного дохода.

Отчуждалась в этом порядке не только часть текущих доходов, но и часть капиталов, которые реально не восстанавливались, хотя прибыли были настолько велики, что бумажными ценностями в несколько лет амортизировалось целиком все оборудование предприятий. Машины изнашивались. Запасы сырья и вспомогательных материалов сокращались. Дома ветшали. На железных дорогах не было нормального ремонта. С народнохозяйственной точки зрения происходила растрата капитала страны.

Источники эмиссионного дохода государства можно свести после сказанного к следующим пунктам: В качестве одного из должников в стране (по старым и вновь заключавшимся государственным займам) казна, подобно всем остальным должникам, сокращала свои реальные платежи по мере того, как обесценивалась та валюта, в которой она должна была платить. В качестве распорядителя крупнейшего хозяйства с многими сотнями тысяч служащих и рабочих (все административные ведомства, почта, телеграф, казенные железные дороги, казенные заводы и проч.) государство, подобно распорядителям других хозяйств, сокращало свои

реальные платежи по мере того, как поднималась реальная заработная плата. За бумажные ценности государство получало и расходовало на ведение войны часть текущих народнохозяйственных доходов, которая при иных условиях обращения была бы в реальное накопление. За те же бумажные ценности государство получало и расходовало часть народнохозяйственного капитала, который быстро амортизо- вался на бумаге и слабо амортизировался реально.

Эмиссионные доходы в первые годы войны были велики, потому что все эти источники были еще мало использованы и потому что при существовании еще не расшатанной системы товарно-денежного хозяйства, эмиссия бумажных денег была технически очень легким способом их использования. Основные источники дохода суть те, которые указаны под п. 3 и 4. Использование именно этих основных источников должно было становиться тем более затруднительным, чем более обесценивался бумажный рубль.

За время войны золотой фонд Государственного банка стал сильно уменьшаться в своей реальной части. С 1915 г. приходится проводить такое разграничение; ибо, если до войны "золото Государственного банка за границей" было вполне ликвидно, то положение изменилось с тех пор, как осенью 1915 г. заключено было соглашение с Англией о предоставлении России беспроцентного кредита на сумму в 200 млн фунтов без права русского правительства распоряжаться этой суммой и единственно с целью увеличения в балансе Государственного банка суммы по графе "золото за границей".

Движение золотого фонда за годы войны в основных чертах сводится к следующему

На 16 июля 1914 г. золото Государственного банка в России составляло 1604 млн рублей и за границей 140 млн рублей. Всего 1744 млн. Этим не исчерпывались валютные ресурсы государства и тем более народного хозяйства. Независимо от Государственного банка, Государственное казначейство, Иностранное отделение Кредитной канцелярии и коммерческие банки имели иностранную валюту на своих счетах в иностранных банках и в заграничных отделениях русских банков. Суммы казначейства и Кредитной канцелярии составляли вместе в начале войны около 200 млн рублей; они понижались затем во время войны, но к концу 1917 г. (если считать и суммы в германских и австро-венгерских банках) снова стояли около той же цифры. Суммы частных коммерческих банков за границей могли бы быть подсчитаны по архивным материалам, но в настоящее время полной сводки нет. Вероятно, и они составляли не менее сотни миллионов рублей. В дальнейшем мы проследим только за судьбой золотого запаса Государственного банка. Другие суммы, оставшиеся после Октябрьской революции за

1 По "отчетам Государственного банка", по запискам проф. Ю. В. Готье в архиве Валютного управления НКФ СССР и по работе В. Новицкого "Le Stock d'or de ]a Russie" в сборнике "La dette de la Russie". Paris, 1922.

границей, были отчасти выплачены разным лицам, отчасти задержаны иностранными банками; многие из этих сумм значатся в числе активов СССР по контрпретензиям Советского правительства, заявленным во время Генуэзский конференции.

За первое полугодие войны (по 1 января 1915 г.) золотой запас уменьшился в целом на 11 млн рублей. По балансу на 1 января 1915 г. он составляет 1733 млн, из коих "в России" — 1560 млн (уменьшение на 44 млн рублей) и за границей — 173 млн (увеличение на 33 млн рублей). Основной причиной уменьшения золотого запаса внутри страны была отсылка в октябре 1914 г. в Англию через Архангельск 8 млн фунтов (75,3 млн рублей) вследствие (первого) соглашения с Англией об открытии России кредита в 20 млн фунтов для закупки военного снаряжения с условием передачи Россией золота на 8 млн фунтов стерлингов. Скупка золота внутри страны не могла полностью компенсировать этот расход.

В 1915 г. балансы показывают увеличение золотого запаса. На января 1916 г. золото "в России" составляет 1614 млн рублей, т. е. на 54 млн рублей больше, чем на 1 января 1915 г., а золото за границей 646 млн рублей, т. е. на 473 млн рублей больше, чем год назад. Весь золотой запас достигает в конце года 2260 млн рублей против 1733 млн рублей в начале его; все приращение равно таким образом 527 млн. Несмотря на такие показания балансов, действительного увеличения фонда однако не было, хотя правительство и принимало меры к усилению скупки золота внутри страны (выдача 30% премии продавцам золота; льготный обмен иностранной валюты на золотые монеты). В конце 1915 г. действовало уже соглашение с Англией от 17/30 сентября г. — соглашение, сыгравшее большую роль в судьбе золотого запаса и в его цифровом выражении на балансах Государственного банка.

Интересующая нас часть этого договора гласила следующее: "Имея в виду соглашение между французским и английским правительствами, в силу которого каждое из них должно держать наготове для вывоза в С.-А. Соединенные Штаты золото на сумму в 40 млн ф. ст., русское правительство соглашается поставить в распоряжение английского правительства золото с тем, чтобы оно вывозилось постепенно и в таких же количествах, в каких золото будет вывозиться для этой же цели французским правительством... Русскому правительству не будет поставлено требование вывезти свыше 20 млн ф. ст. до 31 марта 1916 г. и во всяком случае не свыше 40 млн ф. ст.; вывоз будет производиться по мере надобности, определяемой Английским банком. Вывозимое таким образом русское золото будет использовано для приобретения беспроцентных казначейских обязательств английского правительства, погашаемых золотом, выпускаемых на сроки в 3, 3,5, 4, 4,5 года и 5 лет в равном количестве. Русское правительство будет держать означенные обязательства до наступления срока погашения" (§ 2). Эти обязательства и фигурировали на балансе Государственного банка в составе золотого покрытия, находящегося за границей. Вместе с тем на основании (§ 6) того же соглашения Великобританское правительство открывало русскому правительству своеобразный кредит для обеспечения билетов Государственного банка. § 6 гласил: "для обеспечения выпуска кредитных

билетов в России и в качестве временной меры до консолидации рус- ского внутреннего долга английское правительство соглашается обменяться с русским правительством равноценными обязательствами в таких размерах, в каких это потребуется для русского правительства на общую сумму в английской валюте не свыше 200 млн ф. ст. Со стороны русского правительства обязательства будут состоять из беспроцентных обязательств государственного казначейства; со стороны английского правительства обязательства будут состоять из открытых кредитов, не подлежащих расходованию. Вышеизложенное соглашение имеет силу не более года после заключения мира; к этому сроку равноценные обязательства обоих стран должны быть погашены". Такого рода "золото за границей" могло быть, конечно, изготовлено в любом количестве, ибо во взаимных обязательствах на суммы, не подлежащие расходованию, было не больше металлического обеспечения, чем в той бумаге, на которой печатались обеспечиваемые кредитные билеты.

Возвратимся к балансу Государственного банка на 1 января 1916 г. В сумму золота в России включено было 94,7 млн рублей, посланных уже » Англию, но еще не прибывших в нее или еще не принятых в ней. Золота, фактически оставшегося в России, было, следовательно, на эту сумму меньше, а золота за границей было на эту сумму больше. Последнего значилось по балансу на 646 млн рублей. Из них 567,5 млн рублей (60 млн ф.) принадлежат уже к тому фиктивному обеспечению, которое создавалось на основании приведенного выше § 6 соглашения от 17/30 сентября 1915 г. В действительности состояние золотого фонда на 1 января 1916 г. было, следовательно, отнюдь не лучше, а даже несколько хуже, чем на 1 января 1915 г. Золото в России следовало считать не в сумме 1614 млн рублей, а на 95 млн рублей (с округлением) меньше, т. е. 1519 млн рублей, а золото за границей — в сумме 646 млн рублей плюс указанные 95 млн рублей минус фиктивные 567 млн рублей, что составляет 174 млн рублей. Таким образом, золота в России стало за год на 41 млн рублей меньше, а золото за границей осталось на прежнем уровне (увеличение на 1 млн). Такой сравнительно весьма благоприятный итог для второго года войны объясняется тем, что скупка золота внутри страны давала еще удовлетворительные результаты. Правительство же ставило на баланс фиктивные суммы для того, чтобы рост эмиссии кредитных билетов сопровождался возрастанием золотого обеспечения на балансе Государственного банка.

На 1 января 1917 г. баланс Государственного банка обнаруживает уже уменьшение золота в России, а именно 1476 млн рублей против 1614 млн рублей на 1 января 1916 г., но он вместе с тем показывает значительное увеличение по статье "золото за границей": 2141 млн рублей против 646 млн рублей год назад. Уменьшение золота произошло несмотря на то, что скупка внутри страны продолжалась и премия была повышена от 30% до 45%. В течение года были списаны с суммы "золота в России" (и зачислены в качестве "золота за границей") те 94,7 млн рублей, которые в предыдущем году были отправлены в Англию и еще такая же сумма, посланная в Англию в 1916 г. (май — июнь) и уже

прибывшая по назначению. Но банк не списал 189,4 млн рублей, посланных сверх этого в 1916 г. (ноябрь) и не достигших британских портов. Вместе с тем он приписал к золоту за границей новые суммы фиктивных кредитов. Необходимо поэтому внести соответствующие поправки для получения точной картины состояния золотого запаса на 1 января 1917 г. Золота в России было 1476 млн рублей минус 189 млн рублей (с округлением), что составляет 1287 млн рублей, а золота за границей было 2141 млн рублей плюс указанные 189 млн рублей, посланные уже за границу, минус 1892 млн рублей (200 млн ф. фиктивных кредитов), что составляет 438 млн рублей.

Разница между балансовыми данными и действительным состоянием золотого фонда возрастала по мере того, как удлинялся тот путь, который должно было проходить золото, отправлявшееся из Государственного банка в Английский банк. "Путь, — пишет в своей записке проф. Ю.В. Готье, — был очень длинен. Опыт отсылки 75 млн рублей золотом в конце 1914 г. непосредственно в Англию на английских военных судах через Архангельск — Ливерпуль показал, что это слишком опасное предприятие; на пути судов, везших золото, были обнаружены германские мины. Чтобы избежать опасности потопления все дальнейшие отсылки совершались в Канаду (где после начала войны Английский банк держал часть своего золотого запаса. — Л. Ю.); через Владивосток — Ванкувер золото отправлялось в Оттаву; переезд через Тихий океан производился на японских военных судах. Такой порядок был применен при отсылке 189,4 млн рублей в мае — июне 1916 г. и вторично в ноябре 1916 г. при второй отсылке такой же суммы, которая в балансе на 1 января 1917 г. значилась в пути. По приемке золота в Оттаве и по получении официальных сведений об этом в Лондоне, Английский банк формально подтверждал получение золота и только по получении такого подтверждения российский Государственный банк списывал соответствующую сумму из графы "золото внутри страны" и переносил ее в графу "суммы золотом за границей". Для всей процедуры пересылки золота, формального процесса его приемки и получения подтверждения требовался очень значительный срок. Этим объясняется, почему золото, фактически отосланное в ноябре 1916 г., фактически списано с графы "золото в России" только между 8 и 23 июля".

Ко времени февральской революции на балансе Государственного банка произошли ничтожные перемены. Но фактические перемены снова имели место в феврале 1917 г., когда за границу для Англии опять посланы были 189 млн рублей. Последние полные балансовые данные имеются на 8 октября, и этот баланс берется в записке проф. Ю.В. Готье в качестве конечного перед Октябрьской революцией.

По балансу на 8 октября золото в России составляло 1295 млн рублей и золото за границей — 2309 млн рублей. К этому балансу необходимо сделать поправки, аналогичные тем, которые сделаны были к предыдущим балансам. С суммы золота в России должно быть списано еще 189 млн рублей, отправленных для Англии в Канаду (в феврале 1917 г., все предыдущие отправки были уже списаны к этому времени), и сверх того 5 млн рублей, отправленных в Швецию в обеспечение по

лученных кредитов. Эти суммы должны быть прибавлены к золоту за границей. Но из последнего, в свою очередь, следует вычесть все фиктивные английские кредиты. Тогда сумма золотого запаса в России составит 1101 млн рублей, а сумма золота за границей 612 млн рублей.

Для большей ясности воспроизведем все эти данные в виде двух табличек.

Золотой запас Государственного банка в млн рублей

То же с внесением поправок на отсылки золота за границу и на английские кредиты по соглашению 17/30 сентября 1915 г.

Последняя таблица ясно показывает, что совершилось в действительности с золотым фондом в течение войны. Общая сумма золотого фонда осталась почти без изменений. Но полмиллиарда рублей золотом перекочевало из России за границу. Сумма в 612 млн, показанная как реальная часть золота за границей на 8 октября 1917 г., состояла из следующих частей: 378 млн рублей, отосланные в конце 1915 г., в мае — июне 1916 г. и в ноябре 1916 г.; сверх того 189 млн рублей, посланные в Канаду в феврале 1917 г.#и до Октябрьской революции не списанные с баланса Государственного банка; 5 млн рублей депонированные в Швеции и 40 млн рублей, состоявшие у заграничных банкиров по разным расчетам. Итого 612 млн рублей. Из этих сумм, таким образом, в Англию было послано 567 млн рублей. Однако эти 567 млн если и были реальны, то лишь весьма условно, ибо они во всяком случае были совершенно неликвидны: они состояли из обязательств английского казначейства, которые могли быть превращены в валюту только по истечении довольно продолжительных сроков. В сумму 567 млн рублей не вошла первая отправка в Англию 1914 г. 8 млн ф. (75,6 млн рублей), которая обращена была не на покупку обязательств английского казначейства, а была передана при получении кредитов на основаниях, юридический характер которых не представляется достаточно ясным. Всего в Англию послано было 643 млн рублей. Убыль "золота в России" была меньше этой суммы, составив всего полмиллиарда, ибо, как указано выше, в течение войны продолжалась скупка золота и золотых монет.

Мы привели здесь данные вплоть до Октябрьской революции потому, что за месяцы пребывания у власти Временного правительства в

фактическом состоянии золотого запаса произошли лишь несущественные изменения. Но состояние всего финансового хозяйства изменилось к худшему в течение этого периода с головокружительной быстротой, и денежная система приходила все в больший упадок.

Хозяйственная разруха превращается в эти месяцы в полный развал. Разрыв старых социальных связей — основной процесс этого периода — совершается настолько быстро, как может быть никогда еще в истории человечества. Он распространяется на армию, транспорт, фабрики, административные аппараты, органы самоуправления и т. д. Н.И. Бухарин формулировал в 1920 г. признаки прохождения через эту стадию политической и социальной революции в своей "Экономике переходного периода" (с. 46 и след.). Он формулировал свои положе- нил, как "общую теорию трансформационного процесса". Вопрос о том, насколько эти положения общезначимы, имеет совершенно самостоятельное значение, и у нас нет повода останавливаться здесь на нем. Применительно к исторической действительности 1917 г. и отчасти еще ближайших последующих лет эти положения были во всяком случае верны. Борьба этого периода, лозунги этой борьбы, мероприятия, принимавшиеся различными группировками против государственной власти, и мероприятия самой государственной власти могут быть поняты в своем действительном значении лишь в том случае, если учитывать, что период не был еще реконструктивным, а был прежде всего деструктивным. Но разрушительная работа проводилась одними сознательно для того, чтобы направить революционный процесс к дальнейшему его фазису и через него до того предела, которого он, как оказалось, мог достигнуть в существовавшей исторической обстановке, другими она проводилась полусознательно, а третьими — бессознательно, в предположении, что ими совершается уже не деструктивное, а конструктивное дело.

Впрочем, одни и те же явления нередко и задерживали и развивали процесс разложения старых общественных связей. Комитеты в армии, при утрате командным составом авторитета и власти, были организацией, благодаря которой в течение некоторого периода времени старая армия могла еще кое-как существовать; и вместе с тем они же окончательно разрушали прежние иерархические отношения и самую армию. То же было в промышленных предприятиях с фабрично-заводскими комитетами, особенно в тех случаях, когда последние брали на себя функции контроля и отчасти даже управления: создавались отношения, при которых работа предприятия могла еще временно продолжаться с участием старой администрации; и вместе с тем новые организации вели к полному разложению прежних социальных отношений в предприятии. Эти явления наблюдались всюду, где рушились старые организационные формы.

Стихийный процесс разложения совершался в огромном организме с силой, которая стала непреодолимой, особенно в виду того, что вооруженные массы требовали окончания внешней войны, а правительства, сменявшие друг друга от февраля до октября, упорно настаивали на ее продолжении. Процесс был настолько напряженным, что все действия, в чем бы ни заключалось их субъективное устремление,

оказывались объективно направленными в сторону разрушения старого порядка. Все органы власти и управления утрачивали свое влияние, дисциплина, на которой построено было течение хозяйственной жизни в ее старых формах, разлагалась, старое право рушилось, а новое еще не вырастало, производительность труда падала как вследствие ухудшения материальных условий производства (особенно ввиду недостатка топлива и сырья), так и вследствие того, что вся общественная обстановка отрывала от напряженного хозяйственного труда. Здесь не место для описания общего процесса хозяйственного разложения и его результатов. В отношении промышленности Н. Воробьев сделал известную попытку исчисления общих итогов производства за 1917 г. по сравнению с предыдущими годами и с 1917 г. (в "Вестнике статистики" за 1923 г., кн. XIV). По его расчетам продукция одного рабочего в промышленности по ценам 1913 г. упала от 3017 рублей в 1916 г. до 2022 рублей в 1917 г. Даже в таком виде цифра показательна, но она сама по себе не дает достаточного представления о том, что действительно имело место в течение этого года, начало которого по состоянию народного хозяйства было бесконечно далеко от его конца. Для следующего 1918 г.

Н.              Воробьев дает цифру 521 рубль. Начало 1917 г. было ближе к цифре г., конец 1917 г. стал уже склоняться к цифре 1918 г. Процесс разложения протекал, очевидно, с необычайной быстротой. То же совершалось на транспорте. Падение производительных сил обострилось в сельском хозяйстве, где шло овладение помещичьей землей. Недостаток в топливе становился все более угрожающим. Продовольственное дело пришло в катастрофическое состояние. С.Н. Прокопович докладывал 16 октября 1917 г. временному Совету Республики содержание телеграммы главнокомандующего северного фронта генерала Череми- сова, которая гласила, "что лошади падают от недостатка фуража", что "хлебопечение прекращается по недостатку муки", и требовала присылки муки и фуража "не маршрутными, а пассажирскими поездами". В середине октября в Петрограде оставалось муки на 7— 8 дней с учетом ожидавшегося подвоза и при норме потребления в 3/4 фунта в день. Хлеб, шедший в Петроград, подвергался в пути разграблению. С.Н. Прокопович рассказывал в той же речи, что из 400 тыс. пудов, направленных в сентябре в столицу по Мариинской системе, "задержано или разграблено около 200 тыс. пудов", о чем донесено было телеграммой, кончавшейся следующими словами: "комиссар и продовольственная управа, во избежание расхищения, взяли разгрузку на себя; разгрузка идет организованно, эксцессов нет". (С.Н. Прокопович, "Народное хозяйство в дни революции. Три речи". Москва, 1918 г. с. 47, 49, 50, 51.) В октябре государственной власти уже почти не существовало.

Само собой разумеется, что процесс распада сопровождался разложением финансового хозяйства и неизбежным при этом условии развалом денежной системы.

Временное правительство продолжало получать военные кредиты за границей, и ему удалось разместить (почти исключительно на внутреннем рынке) "заем свободы", который дал казначейству 4053 млн рублей. Но расходы росли по мере того, как расшатывался весь государственный механизм, а поступление налогов, по-видимому, сильно

ухудшалось, хотя вполне достоверных отчетных данных об этом у нас нет (ср. доклады директора департамента государственного казначейства Г.Д. Дементьева в Экономическом совете при Временном правительстве, "Стенографические отчеты", № 4 , 26/VII, № 5, 3/VIII 1917 г. и "Вестник финансов" № 39, 1/Х 1917 г.), а свидетельства печати и финансистов довольно противоречивы. "Торгово-промышленная газета" утверждала летом (3/VI 1917 г.), что "замедление поступлений касается только прямых налогов, тогда как косвенные поступают вполне исправно", что было довольно вероятно. Проф. С. Загорский утверждал двумя месяцами позднее ("День", 5 августа 1917 г., № 127), что "нельзя сказать, чтобы сильно уменьшилось... поступление доходов в казну". Но проф. М.Н. Соболев спустя несколько дней рисовал на "московском совещании общественных деятелей" (8 — 10 августа 1917 г.) очень мрачную картину: "По данным, которые я в качестве комиссара финансовых учреждений затребовал от харьковского казначейства, — говорил он, — оказывается, что за четыре месяца революции вся податная машина почти остановилась. Поступления налогов заметно сократились. Не только государственное казначейство видит перед собою почти пустоту, но и местные финансы находятся в величайшем затруднении... Причины лежат в двух плоскостях: с одной стороны, я бы сказал, причины психологические, причины лежащие в... распаде социально-политической связи... Второй момент связан с экономической жизнью страны". Около того же времени министр финансов Временного правительства Н.В. Некрасов приводил на Государственном совещании в Москве (13 августа 1917 г.) следующие данные о налогах: поземельный налог упал на 32% по сравнению с 1916 г., налог с городских недвижимых имуществ на 41%, квартирный на 43, промысловый на 19, военный на 29, наследственный на 16, страховые пошлины на 25% и т. д. ("Новый экономист", № 33—34, 1917 г.). Однако эти данные, судя по тому, что докладывал Экономическому совету Г.Д. Дементьев, могли быть лишь предварительными и едва ли отличались большой точностью. Как бы то ни было, дело шло, очевидно, к разложению налоговой системы, и в сентябре проф. И. Кулишер тоже констатирует, что "в последние три месяца... замечались сокращения в налоговых поступлениях, рост недоимок, отказ сельских обществ от раскладки податей" ("Торгово-промышленная газета", 3 сентября 1917 г., № 191).

Отличалось ли разложение налоговой системы большей или меньшей остротой, заключался ли корень зла преимущественно в том, что увеличились расходы, или в том, что сокращались доходы, но положение казначейства во всяком случае сводилось к тому, что Временное правительство должно было резко усилить использование печатного станка.

Дефицит, который покрывался казначейской эмиссией бумажных Денег, был настолько велик, что Временное правительство не могло уже ограничиться выпуском кредитных билетов прежних образцов. Техника их печатания была слишком сложна. Были пущены в обращение новые кредитные билеты достоинством в 250 и 1000 рублей и казначейские знаки в 20 рублей и 40 рублей (так называемые "керенки") —

знаки мелкого формата, печатавшиеся сразу на больших листах бумаги и целыми листами выдававшиеся из Государственного казначейства.

На 1 марта 1917 г. в обращении было 10 041 млн рублей. В среднем за январь и февраль было выпущено по 390 млн рублей при среднемесячной эмиссии всего предыдущего (1916) года в 300 млн рублей. Эмиссия при Временном правительстве составляла:

За март 1917 г              1 123,6 млн руб.

На 1 ноября 1917 г. общее количество денег в обращении составляло 19 577,4 млн рублей. За эти восемь месяцев денежная масса таким образом почти удвоилась. Для извлечения эмиссионного дохода обстановка становилась все менее благоприятной. Очень крупные эмиссионные доходы удавалось получать только при помощи необычайного увеличения ежемесячных выпусков.

В условиях этой хозяйственной разрухи, несмотря на продолжавшееся накопление бумажных денег крестьянством и все большее вытеснение сделок в кредит сделками за наличный расчет, потребность оборота в деньгах стала быстро падать. Реальная ценность всей денежной массы, составлявшая на 1 марта 3188 млн рублей, понизилась на 1 ноября до 1919 млн. И в то время как количество бумажных денег в обращении возросло на 90%, цены товаров увеличились в среднем на 224%. Новые нажимы на эмиссию давали относительно все худшие результаты.

Однако эти нажимы были настолько сильны, что та общая сумма ценностей, которая была извлечена при Временном правительстве из оборота при помощи эмиссии, оказалась огромной. Она составила в довоенных рублях (по индексу статистики труда) около 1735,6 млн рублей, т.е. в среднем почти по 217 млн рублей в месяц. В этом смысле на период от февральской до Октябрьской революции приходится максимальное использование эмиссии. После этого, как мы увидим в следующей главе, началось быстрейшее падение этой выручки.

Такое использование эмиссии не могло, конечно, пройти для бумажного рубля даром. Индекс товарных цен составлял на 1 марта 315. На 1 ноября он достиг 1020. Другими словами, цены, утроившиеся за время от возникновения войны до февральской революции, более чем утроились в промежуток времени от февральской революции до Октябрьской. К моменту октябрьского переворота покупательная сила рубля не достигала уже 10 довоенных копеек. Если и до революции условия войны, трудности снабжения армий и работавших на нее отраслей промышленности и все последствия инфляции вызвали в целом ряде случаев регулирование производства, торговли и цен, то при Временном правительстве процесс регулирования не мог не продвинуться еще значительно вперед и не обнаружить тенденции к вытеснению самых форм товарно-денежного хозяйства.

Уже 3 апреля 1917 г. совещание делегатов советов рабочих и солдатских депутатов в Петрограде заявляло, что Временное правительство должно "планомерно регулировать всю хозяйственную жизнь страны, организовав все производство, обмен, передвижение и потребление под непосредственным контролем государства" ("Известия по Продовольственному делу", № 1 (32), с. 3), а в мае 1917 г. Петроградский Совет требовал постановки "задачи планомерной организации народного хозяйства и труда" и заявлял в своем постановлении, что "от анархического производства, от частных синдикатов настало время перейти к работе народнохозяйственного организма по заданию государства, под его контролем и даже прямым руководством (цит. по Вл. Сарабьянову, "Экономика и экономическая политика СССР". Москва, 1924 г., с. 74,75). Эта задача в действительности была поставлена во всем объеме лишь год спустя, но мероприятия, приближавшие к ее разрешению, принимались уже и в 1917 г. Мы должны остановиться вкратце на этих мероприятиях, ибо они предопределяли дальнейшую судьбу денежной системы. Они относились по преимуществу к регулированию того типа, которое направлено к ограничению сферы товарно-денежного хозяйства и заключает в себе такие начала, развитие коих ведет если не к ликвидации денежной системы, то к неизбежному ее загниванию.

Самый крупный и решительный шаг в этом направлении сделан был в области продовольственного дела. Мы имеем в виду закон о введении хлебной монополии, изданный вскоре вслед за февральской революцией под названием постановления "о передаче хлеба в распоряжение государства". Мы уже видели выше, чем обусловлено было введение хлебной монополии и как оно было подготовлено продовольственной политикой 1915 и 1916 гг. "Все количество хлеба, продовольственного и кормового, урожая прошлых лет, 1916 г. и будущего урожая г., за вычетом запаса... необходимого для продовольствия и хозяйственных нужд владельца, поступает... в распоряжение государства и может быть отчуждаемо лишь при посредстве государственных продовольственных органов", — гласила ст. 1 закона 25 марта 1917 г. Проведение этого закона в жизнь представляло огромные трудности и понадобились годы, а не месяцы для того, чтобы он — уже в иной социальной обстановке — был осуществлен более или менее полно.

Монополия может проводиться в разных хозяйственных условиях и в различных формах. Очень важной особенностью хлебной монополии, установленной законом 25 марта, было то, что она передавала хлебные излишки в распоряжение государства по твердым ценам, которые были ниже рыночных. Правда, к концу лета 1917 г. под давлением земледельческих классов твердые цены были резко повышены, но это лишь временно и не повсеместно изменило характер монополии. А раз государство присваивало хлеб по твердой цене, оно не могло уже уклониться от обязательства предоставлять крестьянству предметы промышленного производства по таким ценам, которые тоже были бы ниже рыночных цен. Уже через несколько дней после издания закона "о передаче хлеба в распоряжение государства" Временное правительство подписывает постановление "об организации посевной площади" (от 28 марта г.), предусматривающее особый порядок "обеспечения сельскохо

зяйственного производства металлом, орудиями и прочими средствами производства". Еще месяц спустя (23 апреля 1917 г.) издается постановление о реквизиции сельскохозяйственных машин и орудий и запасных частей на железнодорожных станциях. Тогда же (постановление Временного правительства от 24 апреля 1917 г.) учреждается комиссия "для выяснения условий снабжения населения предметами широкого потребления — по преимуществу продуктами промышленности, как-то: металлами и металлическими изделиями, кожей и кожевенными изделиями, сахаром, чаем, керосином, мылом, тканями и бумагой". В мае учреждается министерство продовольствия. В июне Временное правительство издает распоряжение министру продовольствия о приступе к организации снабжения населения тканями, обувью, керосином, мылом и другими продуктами и изделиями первой необходимости". В министерстве продовольствия организуется специальный отдел по распределению промышленных изделий по твердым ценам. В августе (25/VIII) министру продовольствия предоставляется право требовать от всех производящих или продающих ткани заведений сообщения всех сведений, касающихся их деятельности, требовать принятия и исполнения заказов министерства продовольствия преимущественно перед всеми прочими заказами, ограничивать производство тканей определенными сортами, брать на учет все имеющиеся ткани, назначать реквизиции тканей, издавать правила продажи и распределения тканей среди населения.

Регулирование усиливалось и в отношении других отраслей промышленности: мукомолье, маслобойная, кожевенная, сахарная, бумажная, металлическая промышленности и др. постепенно подпадали под действие новых законов и административных распоряжений. Чем напряженнее было положение на рынке какого-либо товара, тем радикальнее были регулирующие мероприятия. Поэтому-то в отношении твердого минерального топлива они зашли так же далеко, как и в отношении хлеба. 16 июля 1917 г. было издано постановление "о передаче донецкого топлива в распоряжение государства и о государственной монополии торговли донецким топливом". Это была почти полная монополия в отношении угля, ибо Домбровский бассейн в это время находился в распоряжении Германии, а другие бассейны, как известно, не имели большого значения. "Все топливо, находящееся на рудничных складах, и все топливо, которое будет добыто и произведено в Донецком бассейне на угольных и антрацитных копях... фабриках и коксовых печах, — гласило постановление, — после введения в действие настоящего положения поступает в распоряжение государства". Оно распределяется между потребителями "на основании составленного подлежащими органами Особого совещания по топливу плана распределения".

Регулирование заключалось главным образом в установлении твердых цен, более низких, чем рыночные цены, и в "плановом распределении", т. е. в распределении, ликвидирующем действие регуляторов товарно-денежного хозяйства. Речь на деле не шла, да и не могла идти в этот период разложения производительных сил о рационализации хозяйственных процессов, как процессов прежде всего производствен

ных, а лишь о распределении того, что уже имелось или еще производилось в народном хозяйстве. Хотя и создавались постепенно элементы планового хозяйства, но исключительно планового хозяйства "распределительного" типа, т. е. того, которое не может не установиться в осажденной крепости, где наступают голод и холод. Усилия этого периода направлены были уже не к регулированию, а к преодолению рынка. Потому-то мы и отмечаем их здесь. Все то, что сделано было в этом направлении в течение описанного времени, подготовляло наступление следующей эпохи, когда поставлена была проблема уничтожения денег.

Впрочем, в период Временного правительства регулирование и "плановое распределение" сделало больше успехов в декларациях и законах, чем в практической жизни. В народном же хозяйстве устанавливался все больший хаос. В середине сентября последний министр продовольствия Временного правительства С.Н. Прокопович говорил на Кооперативном съезде в Москве (11 /IX 1917 г.): "Мы на границе отчаяния... И уже теперь я как экономист могу предвидеть тот месяц, когда мы окончательно экономически развалимся"... К экономическому развалу присоединялось быстрое разложение армии. Новая революция становилась неизбежной. Наступил конец октября.