Глава VII СИСТЕМА ПАРАЛЛЕЛЬНОГО ОБРАЩЕНИЯ И АГОНИЯ СОВЗНАКА

С введением червонца у нас установилась система двух бумажных валют: банковой и казначейской. Одна была устойчива, по крайней мере, в том смысле, в каком могла быть устойчивой валюта в условиях хозяйства, восстановление которого началось всего 2 — 2,5 года назад.

Червонцы были лучшими деньгами, чем советские денежные знаки. Но и те и другие были бумажными деньгами, т. е. им могло быть дано, если пользоваться распространенным в настоящее время кнап- повским термином, одно только циркуляторное употребление: ими можно было пользоваться только как деньгами и их нельзя было непосредственно превратить в пригодный для какого-либо иного употребления товар. Одни бумажные деньги не могут вытеснить другие бумажные деньги в том смысле, в каком золотые деньги могут вытеснить серебряные или наоборот. Если вытеснение одних бумажных денег другими и происходит, то оно совершается совсем иначе.

Червонцы были лучшими деньгами, чем советские денежные знаки, и поэтому вполне естественно, что всякий держатель советских денежных знаков должен был стремиться обменять их на червонцы. Временной границей этого стремления служило недостаточное знакомство с банковыми билетами. Как ни быстро происходило внедрение их в обращение, прошли все же месяцы, прежде чем население деревень, и особенно окраин, вполне ознакомилось с ними и убедилось в их преимуществах перед непрерывно обесценивавшимися, но зато привычными деньгами.

Но распространению червонцев, кроме этого временного предела, положен был еще другой, твердый, предел, имевший несравненно большее значение. Самой мелкой купюрой банковых билетов по закону является один червонец. Между тем хозяйственный оборот нуждается в более мелких деньгах. Роль этих более мелких денег продолжали выполнять одни только советские денежные знаки, если не считать пятирублевых транспортных сертификатов, которые были выпущены на небольшую сумму в конце 1923 г. и в начале 1924 г. За советскими денежными знаками сохранена была поэтому известная, хотя и ограниченная, сфера хождения, в которой они не конкурировали с лучшей банковой валютою.

Отсюда ясно, что должно было произойти в результате борьбы червонца с советскими денежными знаками. Банковые билеты должны были вытеснить советские знаки из сферы крупного и среднего денежного оборота, оставив за ними лишь мелкий оборот. Другими словами, советские денежные знаки должны были превратиться в разменные деньги в отношении к банковым деньгам. Вопрос о том, должна ли была в связи с этим уменьшиться и реальная ценность всей казначейской бумажно-денежной массы, разрешался в зависимости от того, расширялся ли или не расширялся в то же время товарный или, точнее, платежный оборот. При стационарном платежном обороте, т. е. при неизменной потребности народного хозяйства в деньгах, должно было происходить абсолютное вытеснение советских денежных знаков червонцами. При расширяющемся обороте дело могло ограничиться относительным вытеснением.

Однако на первых порах, пока банковые билеты не были еще окончательно усвоены оборотом и не превратились в привычные платежные средства, а представляли скорее ценную бумагу на предъявителя с платежом по предъявлении, могли наблюдаться и действительно наблюдались и иные отношения между советскими знаками и червонцами.

Анализ отношений между казначейскими и банковыми бумажными деньгами не может, однако, ограничиться этими общими замечаниями. В действительности дело не сводилось и не могло сводиться к тому, что червонцы заняли один сектор денежного обращения, а за советскими знаками остался другой. Положение было более сложным.

Систему денежного обращения, построенную на хождении на равных основаниях денег из двух металлов, называют биметаллизмом. Биметаллизм известен в двух видах: в виде двойного и параллельного обращения. При двойном обращении соотношение между ценностью золотой и серебряной монеты фиксируется законодательной нормой, которая исходит из соответствующей средней расценки на рынке золота и серебра. Закон устанавливает, например, что серебряный франк чеканится из весового количества серебра в 16 раз большего, чем то весовое количество золота, из которого чеканится золотой франк; законодатель опирается при этом на то, что золото стоит в 16 раз дороже серебра. Затем серебряному франку присваивается такая же платежная сила, как и золотому. Для золотой и серебряной монеты устанавливается свобода чеканки.

При параллельном обращении так же, как и при двойном, существует свобода чеканки, но не существует законом установленного твердого соотношения между деньгами из обоих металлов, хотя бы эти деньги и носили одно и то же наименование. Соотношение это устанавливается рынком и соответствует рыночной расценке обоих металлов. В этих условиях нет ни лучших, ни худших денег, ибо платежная сила денег определяется рыночной ценой того металла, из которого они изготовлены. Нет поэтому оснований к тому, чтобы одни деньги вытеснялись другими. Золотые деньги имеют постоянно меняющийся курс на серебряные деньги. Серебряные деньги имеют постоянно меняющийся курс на золотые. И те и другие остаются постоянно в обороте.

Мы имели не две металлические, а две бумажные валюты, из коих одна была относительно устойчивою, а другая падающей. Не могло быть поэтому и речи о том, чтобы законодатель установил твердое ценностное соотношение между той и другой. Если проводить аналогию между двумя бумажными и двумя металлическими валютами, то надо сказать, что мы имели систему не двойного бумажного, а параллельного обращения. Ценностное соотношение между банковыми и казначейскими деньгами определялось спросом и предложением, т. е. рыночными условиями. Если кредитор получал от должника вместо червонца столько-то тысяч рублей советскими денежными знаками, он ничего не должен был терять, ибо он получал их по рыночному курсу и, следовательно, мог при желании превратить их, в свою очередь, в червонец.

тем оттеснением советского знака на место разменных денег, о котором речь была выше.

В действительности, однако, борьба между червонцами и советскими денежными знаками этим не исчерпывалась. Мы имели параллельное обращение двух бумажных валют, но не в полном смысле слова, и из этого обстоятельства вытекали такие осложнения, которые крайне тяжело отражались на хозяйственной жизни и должны были явиться в конце концов одним из мотивов к ликвидации той системы, которая в свое время отвечала потребностям хозяйственного оборота, но чрезвычайно быстро изжила себя. Дело заключалось в следующем.

Валютой советских республик (кроме Закавказской Федерации и ДВО) оставался советский денежный знак. Сделки, заключенные в червонцах, могли быть поэтому ликвидированы как уплатой банкнотами, так и платежом советскими денежными знаками. Изъятие сделано было только для Государственного банка, который имел право требовать уплаты банкнотами по обязательствам, выписанным в червонцах, и для всех вообще векселей, выписанных в банковых билетах Государственного банка (постановление Совета Народных Комиссаров от 31 июля 1923 г.).

Если обязательство, выраженное в червонцах, оплачивалось советскими знаками или товар, цена которого была выражена в червонных рублях и копейках, оплачивался казначейскими деньгами, то перечисление должно было происходить по какому-либо курсу. Таким курсом мог быть только какой-либо бесспорный, т. е. зафиксированный компетентным органом, курс. Этими курсами сперва были местные курсы товарных бирж или фондовых отделов, а постановлением ЦИК и СНК от 17 октября 1923 г. таким курсом повсеместно был объявлен курс фондового отдела Московской товарной биржи. Таким образом устанавливалось законное соотношение между двумя валютами, и, хотя оно устанавливалось не на продолжительный срок, а всего на 24 часа, оно все же влияло в течение этого короткого промежутка времени, как всякий легальный курс влияет на торговый оборот.

Превышение официального курса червонца над вольным означало во всяких условиях, что в обращении имелся некоторый излишек банковых билетов. Но конкретные условия, в которых наблюдалось такое соотношение курсов, бывали очень различны. В первые месяцы дело заключалось в том, что, внедряясь в оборот, червонец встречал еще известное сопротивление и Государственный банк не успевал обменивать

на советские знаки все банкноты, которые он выпускал в обращение. По этой причине, например, вольный курс в Москве стоял 1 января г. на 4,6%, 11 января на 3,3%, 21 января на 5,3% ниже официального. В осенние месяцы такое же соотношение получается в результате иной обстановки и уже не в Москве, а на окраинах. Масса червонцев в обращении к этому времени значительно возросла, а масса советских денежных знаков по своей ценности падала. Когда с началом реализации урожая обороту потребовались мелкие деньги, их не оказалось налицо. Большие осенние выпуски советских денежных знаков, о которых речь будет еще ниже, были вызваны отчасти необходимостью ликвидировать разменный кризис, наметившийся уже местами в конце июля, усилившийся в августе и развившийся с большой остротой в сентябре и октябре. В тех районах, в которых шла реализация сельскохозяйственных продуктов — хлеба на юге и юго-востоке, хлопка в Туркестане,— скидка с официального курса червонца доходила до 10%, причем бороться с этим явлением было тем более трудно, что уже в силу инерции вновь выпускаемые в обращение советские знаки продолжали обесцениваться и ценность всей массы казначейских знаков, т. е. мелких денег, возрастала крайне медленно.

Но едва удалось ликвидировать разменный кризис, как началось обратное явление. Возобновился и ускорился процесс быстрого обесценения советских знаков, происходивший летом и ослабленный на короткое время той конъюнктурой, которая создалась на рынке благодаря хлебозаготовкам и сбору сельскохозяйственного налога. Вольный курс червонца стал опережать официальную котировку, причем разницы стали особенно велики во второй половине декабря 1923 г. и в январе г. и в провинции часто были более значительны, чем в Москве, доходя до 5 — 8 и даже до 10 и более процентов.

Для народного хозяйства тягостно было, как расхождение курсов, свидетельствовавшее об относительном избытке червонцев, т. е. о кризисе размена, так и расхождение, указывавшее на относительный недостаток их, т. е. на то, что при официальном курсе спрос оставался неудовлетворенным. Но последствия для денежного обращения в этих двух случаях были различны. Советский знак в первом случае не уходил из обращения, ибо хотя он и расценивался рынком дороже, чем ценила его официальная котировка, он все же оставался падающей валютой, темп обращения которой мог несколько замедлиться, но которую никто не стал бы приберегать на долгий срок. Совсем иначе дело обстояло при превышении вольного курса червонца над официальным. Так как почти все платежи можно было производить в советских денежных знаках по официальному курсу, то всякий стремился платить советскими деньгами, а не банкнотами. Тот, кто имел банкноты, продавал их прежде, чем внести платеж продавцу товара или своему кредитору. Предприятие, получившее советские знаки во избежание увеличения убытков стремилось немедленно превратить советские денежные знаки в червонцы и скорее готово было заплатить за банкноту по вероятному завтрашнему курсу, чем дать им заночевать в кассе. Такое Положение создало механизм, при котором официальный курс не в состоянии был угнаться за вольным. И вместе с тем такое положение вы

зывало уход червонца из обращения. Банковый билет, с одной стороны, уходил в накопление и, с другой, становился спекулятивной бумагой, в игре с которой участвовало все городское и частью даже не городское население страны.

Система параллельного обращения, установившаяся с предоставлением эмиссионного права Государственному банку, имела на первых порах благоприятные последствия.

Во-первых, она дала народному хозяйству довольно устойчивую валюту, без которой немыслимо было то укрепление хозяйства, которое, несомненно, имело место в течение 1923 г. Хозяйственные предприятия получили возможность калькулировать и составлять балансы; "хозяйственный расчет" сделался реальным явлением в экономической жизни.

Во-вторых, она устранила опасность внедрения в обращение иностранной валюты и золотой монеты, опасность, которая была в 1922 г. весьма серьезной и могла разрушить всю работу по восстановлению финансов.

В-третьих, она дала возможность увеличить количество денег в стране, ибо оборот "принял" значительно большую сумму устойчивых банкнот, чем он принял бы обесценивающихся советских денежных знаков. Никогда старая казначейская эмиссия не могла бы дать в этом отношении таких результатов, какие дала эмиссия Государственного банка. А это позволило расширить кредитование промышленности и торговли в таких размерах, которые без выпуска червонцев были бы совершенно немыслимы.

В-четвертых, эмиссия червонцев позволила укрепить связь с мировым хозяйством, завязать сношения с иностранными кредитными учреждениями и приступить к налаживанию дела получения иностранных коммерческих кредитов.

Но медаль имела и свою оборотную сторону, и чем дальше, тем более система параллельного обращения банковых билетов и казначейских знаков изживала себя. Расхождение между официальными и вольными курсами становилось по временам столь болезненным и вредным, что уже одно это обстоятельство заставляло искать какого-либо выхода из создавшегося положения. Поскольку каждый обыватель является покупателем или продавцом червонцев, спекулятивная горячка распространялась эпидемически и становилась всеобщей болезнью. А для хозяйственных предприятий валютные сделки стали необходимостью, ибо без биржевых операций на улице, на полуофициальной или официальной бирже они не могли уже существовать. Но мало того, что все начали "спекулировать", создались еще и другие условия, вносившие серьезное расстройство в хозяйственную жизнь. Введение новой валюты имело одной из своих главнейших задач сделать реально возможным "хозяйственный расчет". А тот валютный хаос, в который вырождалось в конце концов параллельное обращение, снова подрывал возможность хозяйственного расчета. Серьезное калькулирование требует внимательного отношения к самому незначительному накладному расходу, учета каждой доли процента в из

держках производства, транспорта и торговли. В атмосфере постоянной валютной спекуляции такой точный и тщательный расчет становился бесполезным и делался поэтому психологически невозможным. Покупка червонцев или внесение их на текущий счет на час раньше или позднее давали прибыль или убыток, иногда сразу на 2—3, даже на и больше процентов. При таких условиях особенно внимательное отношение к накладным расходам утрачивало всякий смысл, и центр тяжести хозяйствования переносился на удачное ведение валютных операций. Нет надобности доказывать, в какой мере это должно было разрушительно действовать на хозяйство. Вытеснение твердой валюты из обращения и возврат к платежам падающей валютой при исчислении цен в валюте устойчивой (так называемом червонном исчислении), с обязательным последующим превращением падающей валюты в устойчивую путем покупки червонцев на рынке, приводили к таким результатам. Розничный торговец торговал в течение дня, и касса его наполнялась советскими денежными знаками. Лишь на следующий день он мог превратить их в червонцы. Он терял, во-первых, на том, что деньги ночевали в его кассе, и, во-вторых, на том, что, принимая советские знаки на основании закона по официальному курсу, он покупал червонцы по курсу вольному. Он клал на подъем курса в сутки 3 — 5% и на разницу между официальным и вольным курсом приблизительно столько же. Он прибавлял в целях курсовой страховки то 5, то 10% и часто еще больше на цены, имея в виду, что он получает их советскими знаками. Но поскольку его цены выражены были уже в червонных рублях и копейках (а это к началу 1924 г. стало, по крайней мере, в большинстве случаев всеобщим явлением), поднималась и "золотая" цена товаров, т. е. цена в устойчивой валюте. Цены в червонцах возрастали не потому (или не только потому), что покупательная сила червонца действительно снижалась, а потому, что создался такой механизм платежей, расчетов и курсовых разниц, который извращал все положение на рынке. Это относилось преимущественно к розничной торговле, но распространялось отчасти и на оптовую, ибо и у оптовика были курсовые потери, которые он переносил на покупателя, а на рынке сельскохозяйственных продуктов у производителя-продавца эти потери составляли самое обычное явление. Никто не хотел нести убытки на обесценении, и в народном хозяйстве велась напряженная борьба за то, чтобы переложить их на чужие плечи. Промышленность и торговля стремились перебросить их на банки, а банки в свою очередь стремились перебросить их на своих клиентов, т. е. на промышленность и торговлю. Сравнительно поздно крестьянство начало принимать участие в этой борьбе, но в конце концов выступило и оно. Деятельность кредитных учреждений, которые имеют дело только или преимущественно с деньгами, становилась особенно ненормальной. Чтобы застраховать себя от потерь на курсе, предприятия несли свои советские знаки в банки и клали их на текущие счета “в червонном исчислении". Банки старались ограничить эту операцию, но отказаться от нее не могли и пытались принимать деньги не по сегодняшнему, а по завтрашнему курсу; часть убытка этим была

уже переложена на клиента. Однако и при таких условиях нельзя было долгое время держать деньги в кассе; на следующий день их необходимо было во что бы то ни стало разместить. При выборе клиентов и разрешении ссуд кредитные учреждения, естественно, становились менее осмотрительными, и это ухудшало качество их работы: банковые активы делались менее солидными. Создались совершенно ненормальные отношения между городом и деревней. Более зажиточный слой крестьянства имел уже червонцы, но для крестьянской массы червонец был слишком дорог и недоступен. Он оставался еще редкостью в деревне. Оказалось, что червонец стал преимущественно городской валютой, а деревня осталась преимущественно при советском денежном знаке. Но крестьянство прониклось уже сознанием, что получить советский денежный знак за товар — весьма невыгодная операция. Ему пришлось делать то, что давно уже делал город. Оно продавало свои продукты лишь в той мере, в какой выручка могла быть немедленно обращена на покупку необходимых ему предметов. На базаре крестьянин сперва приценивался к гвоздям, ситцу и т. п. и потом продавал ровно столько продуктов, сколько необходимо было для покупки фунта гвоздей или 5 аршин ткани. Он мог бы продать 10 пудов льна, но он привозил на базар только 1 пуд, из которого он 20 фунтов вез еще обратно в деревню. Подвоз сельскохозяйственных продуктов стал сокращаться. Цены сельскохозяйственных продуктов возрастали. Индекс сельскохозяйственных товаров Госплана с 1 ноября по 1 января повысился на 544%, а промышленных товаров на 387%. Это выравнивание цен (после периода низких цен на с.-х. продукты) имело бы свою хорошую сторону, если бы, однако, оно не сопровождалось сокращением товарного оборота, т. е. разложением самой основы хозяйственной жизни. Рабочие, получавшие заработную плату в советских знаках (а предприятиям выгодно было платить советскими знаками, а не червонцами), вынуждены были немедленно обращать деньги на закупку товаров. Распространение сети сберегательных касс, принимавших мелкие вклады в золотом исчислении, вносило только некоторый корректив в это положение. Выдача заработной платы и затем выбрасывание всей массы ее на рынок в короткие сроки вызывали периодически резкие колебания курсов. Наконец и доходы Государственного казначейства от эмиссионной операции становились все более сомнительными. Не говоря уже о том, что при условии, когда большая часть промышленных предприятий, весь транспорт, все средства связи принадлежат государству, так называемый эмиссионный налог почти целиком ложится на государственные же плечи и становится лишь механическим приемом фиктивного сбалансирования всего государственного хозяйства в целом, даже с точки зрения интересов казначейства в самом узком смысле он все более утрачивал всякий смысл. В кассах Народного комиссариата финансов, Н. к. путей сообщения и Н. к. почт и телеграфов, состоящих на государственном снабжении, постоянный остаток кассовой наличности был настолько велик, что курсовые потери их составляли более 7 — 8 млн рублей в месяц, т. е. половину разрешенной (см. ниже) на покрытие бюджетного дефицита эмиссии.

И в довершение этого торговый оборот в борьбе со всеми указанными последствиями расстроенного денежного обращения начал выдвигать суррогаты мелких денег, чтобы освободиться от советских денежных знаков. Выпускались всевозможные расчетные знаки, боны, талоны и прочее в золотом исчислении, назначением которых было заменить устойчивые мелкие деньги. Особенно много выпущено было таких суррогатов в августе — сентябре — октябре 1923 г. Мерами административного и судебного воздействия эта вспышка была потушена. Но то здесь, то там такие же попытки обнаруживались опять. Государство в состоянии было побороть их, но они показывали вместе с тем, насколько ненормально было состояние денежного обращения, если оборот пытался заменить государственные деньги своими собственными.

Система параллельного обращения двух бумажных валют возможна была только в качестве системы переходной. Весь смысл ее заключался в том, чтобы на совзнаке вырастить червонец, сохранить сов- знак до тех пор, пока по состоянию государственного бюджета он был необходим и пока он еще кое-как мог существовать, с тем чтобы реформировать затем всю денежную систему. Совзнак в силу самой природы, установленной с введением банковой эмиссии денежной системы, шел к "неотвратной гибели". Утверждая это, мы тем самым говорим, что денежная политика рассматриваемого периода неизбежно вела к его уничтожению, хотя бы она и стремилась затянуть процесс его ликвидации. Когда же она сама осознала это и последовательно пошла по этому пути? Через какие этапы прошел в течение последних полутора лет своего существования "казначейский денежный знак", преемственно связанный с "расчетным знаком РСФСР" и через него с "государственным кредитным билетом"?

Ранней осенью 1922 г. в Народном комиссариате финансов разрабатывались планы быстрого сокращения казначейской эмиссии бумажных денег. Имелось в виду уменьшить выпуск их до конца года, прекратить его в январе и возобновить лишь в мае. К концу года хотели приурочить кредитную операцию и приступить к этому же времени к истребованию ранее выданных казначейских ссуд. Редактор "Экономической жизни", органа Совета Труда и Обороны, Г. Крумин писал в то время в номере газеты от 16 сентября, специально посвященном бюджетно-финансовым вопросам: "Да, стабилизация (конечно, относительная) советского рубля — как основная практическая задача дня, как основная характеристика финансовой политики на весь предстоящий год. Это ясно каждому более или менее вдумчивому экономисту, понимающему конкретные особенности хозяйственного бытия Советской Республики в данный момент". Заместитель народного комиссара финансов М.К. Владимиров вел в то время работу по составлению соответствующего плана с большой настойчивостью и, кажется, довольно оптимистически относился к ней. Задача оказалась в то время неразрешимой, и потребовалось больше года для того, чтобы достигнуть намеченных тогда результатов, причем этот год заставил поставить валютную проблему в совершенно новой плоскости.

Во всяком случае этот эпизод показывает, что накануне выпуска червонца финансовое ведомство отнюдь не собиралось еще предпринимать быстрые шаги к ликвидации совзнака. Не собиралось оно это делать еще и значительно позднее.

Уже после начала банковой эмиссии на этот раз преимущественно среди части руководителей Государственного банка в течение некоторого времени распространен был взгляд, что банковый билет — не угроза советскому знаку, а, наоборот, может быть даже поддержка ему. На первых порах, как мы видели уже выше, этот взгляд как будто оправдывался тем, что банковые билеты не сразу получили значение платежных средств, а служили бумагой для временного сбережения ценностей, которых все равно никто уже не хранил в совзнаках, а все хранили либо в товарах, либо в золоте, либо в иностранной валюте. Такая концепция находила подтверждение в том, что как раз после начала банковой эмиссии темп обесценения советских денежных знаков замедлился. Рост цен составлял в течение последних двух месяцев до выпуска червонцев (в октябре и ноябре) 57,5% и 42,1% по всероссийскому индексу статистики труда, а в следующие месяцы — 29,2% (декабрь), 30,4% (январь), 12,3% (февраль) и 26,2% (март). Вместе с тем рост цен был меньше, чем в соответствующие месяцы предыдущего года. Так, декабрь 1921 г. дал повышение индекса на 105,7%, а декабрь 1922 г. — на 29,2%; для января 1922 г. мы имели 89,4%, а для января 1923 г.— 30,4%; для февраля —111,6% и 12,3%; для марта — 118,3% и 26,2%. Конечно, все помнили, что предыдущий год был голодным, а 1922/23 г. урожайным. Тем не менее такие тенденции в области развития цен производили сильное впечатление и поддерживали убеждение в том, что новые деньги не только не опасны для "совзначной системы”, но, пожалуй, еще и полезны для нее. Мы упоминаем об этой точке зрения тоже преимущественно для того, чтобы показать, что вопрос о судьбе советских знаков в начале 1923 г. не был еще предрешен. Или, точнее, он был предрешен создавшимися объективными условиями, но не у всех руководителей финансовой политики Советского Союза выкристаллизовалась уже определенная точка зрения на него.

Наконец, еще летом 1923 г., а именно 7 июля, издается постановление Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, ограничивающее размеры эмиссии суммой в 15 млн рублей золотом в месяц, и это постановление производит впечатление, что правительство имело еще намерение задержать обесценение советских знаков и этим путем оздоровить денежное обращение. О действительном значении законодательных актов нельзя, конечно, судить только по тому, что говорится или пишется в обоснование их. Объяснительная записка к проекту постановления об ограничении эмиссии ссылалась на быстрый темп обесценения бумажного рубля при значительных выпусках сов- знаков и при попытках извлечь из эмиссии большой доход для государственного казначейства. Она указывала далее на все большее распространение в обращении банковых билетов. И, отмечая сокращение относительного значения эмиссии в государственном бюджете за прошедшее время, заявляла следующее: "Значительное относительное уменьшение роли эмиссии в бюджете дает основание Наркомфину, на

править свои мероприятия по улучшению бюджета таким образом, чтобы постепенно, все больше и больше снижая процент эмиссии в бюджете, фактически отказаться от эмиссии как регулярного средства покрытия дефицита к 1 января 1924 г." В действительности отказ произошел, как известно, всего на шесть месяцев позднее, и, хотя в обстановке того времени полгода были значительным сроком, тем не менее существенно не это. Важно то, что прекращение казначейской эмиссии бумажных денег произошло в условиях и в форме, на которую в объяснительной записке не содержится еще никакого намека.

Декрет разрешал до 1 августа эмиссию в сумме не свыше 30 млн рублей золотом в месяц, а с 1 августа не свыше 15 млн. Можно было, правда, предполагать, что такое сокращение эмиссии несколько задержит обесценение бумажного рубля, но сумма в 15 млн рублей в месяц или 180 млн рублей в год при ценности всего денежного обращения, примерно, в 250 млн рублей (август 1923 г.) была настолько велика, что едва ли можно было думать о серьезном оздоровлении условий денежного обращения при установленной норме казначейской эмиссии бумажных денег. Действительное значение декрета 8 августа лежало скорее в другом. Он фиксировал определенные пределы непокрытого кредитными операциями бюджетного дефицита, заставлял принимать усиленные меры к использованию обыкновенных доходных источников и ограничивать расходную часть государственного бюджета. Это был акт скорее бюджетной, нежели валютной политики, хотя мы и должны признать, что наши соображения по этому вопросу носят предположительный характер и у лиц, вотировавших этот закон, едва ли было единое мнение о его значении и его целях.

Положение вещей в течение 1922/23 г. можно схематически описать следующим образом. При существовавших условиях предоставление Государственному банку эмиссионного права объективно обрекало совзнак на постепенное умирание. Вопрос заключался главным образом в том, будет ли это умирание медленным или быстрым. Однако до лета 1923 г. в руководящих экономической политикой кругах совзнак не считался обреченным, по крайней мере ликвидация его в очень близком времени по тому микроскопическому курсу, по которому она была произведена в начале 1924 г., не считалась неизбежной. Может быть, эту характеристику следует отнести к периоду не только до лета, но даже до ранней осени 1923 г. Как ни относиться к декрету 8 августа 1923 г. и в чем бы ни видеть подлинное его содержание, факт издания этого постановления скорее подтверждает последнее предположение.

Осенью 1923 г. в состоянии денежного обращения уже совершенно явственно обнаружился перелом, и тогда окончательно определилась политика ликвидации совзнака. Но надо оговориться: объективно ликвидация началась значительно раньше, и некоторые элементы процесса, о которых нам приходилось упомянуть, не умещаются в хронологические рамки осени—зимы 1923/24 года.

Одним из существеннейших элементов этого ликвидационного процесса было так называемое "золотое исчисление". Таким же элементом было, конечно, и "товарно-индексное исчисление". Об этих мето-

дах ценностного счета мы достаточно подробно говорили в одной из предыдущих глав. Здесь речь идет только об их прямом влиянии на судьбу совзнака.

Практика установления цен в золотых или индексных рублях, с производством расчета советскими денежными знаками по курсу, сама по себе должна была стать одним из факторов обесценения совзнака. Она автоматически заставляла всех равняться по среднему росту цен. Конечно, она не была причиной этого роста. Рост происходил бы и независимо от нее в силу непрекращавшихся выпусков бумажных денег. Но золотое исчисление упрощало механизм подъема цен и, главное, подстегивало рост цен в тех отраслях торговли, которые не всегда поспевали за средним уровнем, покуда они не усваивали сами этого механизма. Это можно было очень легко проследить по процессу ценообразования в области торговли продуктами сельского хозяйства. Покуда крестьяне считали в совзнаках, они часто прогадывали, не поспевая за j движением обесценения бумажных денег. С осени 1923 г. они стали осваиваться с новой системой денежного счета, и рост цен на сельскохозяйственные продукты получил такой же систематический характер, как и рост цен всех остальных товаров и услуг. Что же касается взимания железнодорожных тарифов и налогов в золотом исчислении, то оно прямо и непосредственно заставляло повышать цены в соответствии с изменившимися накладными расходами. Это выступало особенно отчетливо и резко, когда переломы происходили круто при переходе от одного месяца к другому, но это происходило не менее неуклонно и с большей еще силой, когда переоценка стала совершаться изо дня в день.

Из всех отдельных случаев применения золотого исчисления наибольшее значение в качестве удара по совзнаку имел перевод на золотое исчисление расходной части государственного бюджета. В последнее время до этого перехода бюджетная практика заключалась в следующем. Месячный бюджетный план составлялся и утверждался в золотых рублях. И одновременно с его утверждением устанавливался коэффициент, по которому золотые рубли бюджетного плана переводились в "совзначные рубли" для оплаты кредитов. Коэффициент приблизительно соответствовал индексу товарных цен, и по этому коэффициенту переводились в "совзначные рубли" все кредиты, подлежавшие открытию в течение данного месяца. Тот, кто получал деньги из казначейства в начале месяца, был в относительном выигрыше, тот, до которого доходила очередь в конце месяца, прогадывал. С точки зрения ограничения казначейской эмиссии очевидная выгода этого порядка заключалась в том, что в течение месяца платежи казны по бюджету не следовали за обесценением совзнака и сокращались те реальные суммы, которые расходовались по бюджету. Учреждения, финансируемые по бюджету, конечно, недополучали того, что бюджет как бы имел в виду им дать.

В последние месяцы 1922/23 бюджетного года этот порядок начал видоизменяться: в августе — сентябре Наркомфин дал уже обязательство выплачивать некоторые кредиты (по металлической промышленности) по курсу дня. С начала же нового 1923/24 бюджетного года (с 1 октября) исполнение всего бюджета было переведено на золотое

исчисление, и все кредиты стали выплачиваться по курсу дня золотого рубля. Этот новый способ исполнения бюджета должен был дать сильнейший толчок дальнейшему обесценению бумажного рубля. Он был неизбежен, так как все хозяйство перешло уже к этому времени на ценностный счет в твердых единицах и так как отсутствие такого счета на одном, но в высшей степени важном участке разрушало хозяйственные расчеты огромного числа учреждений и предприятий и дезорганизовывало хозяйственную жизнь. Этот новый способ оплаты кредитов был необходим еще и потому, что без него не могло быть обосновано требование Наркомфина получать все платежи по доходной части бюджета в золотом исчислении. Но все эти обязательства не устраняли, конечно, тягчайших последствий постоянного пересчета для советского денежного знака.

До 1 октября 1923 г. бюджетная платежная сила совзнака менялась раз в месяц. С чисто бюджетной точки зрения наличность касс Наркомфина в течение месяца как бы не подвергалась обесценению. Затем она резко обесценивалась с 30 или 31 числа одного месяца на 1-е число следующего месяца и снова наступало месячное затишье. После 1 октября обесценение кассовой наличности стало происходить изо дня в день и на покрытие его необходимо было выпускать новые бумажные деньги. И одновременно приходилось изо дня в день оплачивать ассигновки, выписывавшиеся уже не в советских бумажных рублях, а в золотых рублях по постоянно повышавшемуся курсу. Значение же финансового хозяйства в нашем денежном хозяйстве так велико, что появление этого нового фактора добавочной эмиссии и обесценения казначейских денег должно было оказать самое жесткое влияние на казначейскую денежную систему.

Эго был очень важный элемент описываемого ликвидационного процесса. Другим очень существенным эпизодом в развитии нашего денежного обращения в предреформенные месяцы был упомянутый уже выше в этой главе разменный кризис конца лета 1923 г.

При параллельном обращении банковых билетов и советских денежных знаков и неизбежной несогласованности банковой и казначейской эмиссии, в обращении, естественно, должен был постоянно появляться то относительный недостаток червонцев, который означал, что по существующему курсу червонцы нельзя было купить, то относительный недостаток совзнаков, который означал, что по существующему курсу червонцы нельзя было разменять. Ко времени начала реализации Урожая 1923 г. налицо было явление невозможности размена червонцев и недостатка мелких денег, т. е. разменного кризиса. Этот кризис принял самые острые и тяжелые формы, и ликвидация его оказалось столь трудным делом, что, в сущности, он так и не был ликвидирован валютными мероприятиями, а был только постепенно изжит, благодаря тому, что с ослаблением хода заготовок хлебов сократился сам собою спрос на мелкие купюры бумажно-денежных знаков. Хуже всего дело обстояло в районах интенсивных хлебных заготовок как на сельских рынках, так и в городах, особенно на побережье Черного и Азовского морей. Можно было бы привести неограниченное количество примеров тех непреодолимых трудностей, которые испытывали крестьяне и хлебоза

готовители, которые переживались при расплате с рабочими, которые возникали в розничной торговле. Особенно много материалов по этому вопросу имелось в Особо уполномоченной комиссии Совета Труда и Обороны по хлебной торговле. Но яркие описания сообщались не ей одной. Если в Новороссийске во второй половине августа 1923 г. — как сообщалось ВЦСПС — грузчики получали на десять человек купюру в 25 червонцев, которую нигде нельзя было разменять, ходили затем десятками по магазинам и в конце концов, "чтобы разменять деньги, покупали в большом количестве вино", то это представляло, вероятно, еще не самый красочный пример тех затруднений, вызванных разменным кризисом, и тех последствий разменного кризиса, которые в то время имели место.

Накануне войны количество денег достоинством ниже 10 рублей составляло около 40% всей денежной массы. Десять лет спустя, 1 января 1923 г., купюры, ценность которых не достигла десяти рублей, исчерпывали почти всю денежную массу, так как количество червонцев было еще ничтожно, а стоимость высшей купюры совзнака (10 ООО рублей) образца 1922 г. в золоте по курсу червонца составляла всего 5 рублей 71 копейку.

В течение 1923 г., особенно в продолжение летних месяцев, происходит значительный выпуск в обращение червонцев, и это обстоятельство в связи с обесценением советского денежного знака, вызывает быстрое изменение строения всей денежной массы по золотой ценности имеющихся купюр. На 1 января 1923 г. купюры, ценностью ниже 10 рублей, составляют 97% всей денежной массы, 1 июля уже всего 55,6%, месяц спустя — 50,0%, 1 сентября —33,7%, еще месяц позднее 21,0%. Нижеследующая табличка дает подробные сведения о строении денежной массы и показывает, какие изменения совершались в ее составе.

Первые три группы купюр, вместе взятые, понижаются за все первое полугодие. Но к 1 июля одна вторая группа (от 1 рубля до 5 рублей) успела еще возрасти по сравнению с 1 января и притом весьма значительно. В нее перешли те купюры, которые раньше входили в более высокие группы, но, вследствие обесценения, сползли вниз. За июль усиливается еще значение низшей группы, в которую переходят опять-таки купюры из следующего более высокого разряда. С этого момента начинается снижение по всем группам мелких купюр и положение едва заметно изменяется к лучшему только после 1 октября.

Ненормальный купюрный состав денежной массы становился огромным народнохозяйственным бедствием. Любопытно то, что это бед

ствие обнаружилось немедленно вслед за изданием декрета об ограничении эмиссии советских денежных знаков 15 млн рублей, причем точный смысл закона гласил даже, что речь идет о 15 млн рублей золотом по курсу на 1-е число каждого месяца, что составляло по среднемесячному курсу примерно на 1/4—1/3 меньше. Между тем при продолжавшейся эмиссии червонцев не существовало иного способа борьбы с разменным кризисом, кроме выпуска новых совзнаков, а так как в августе и сентябре выпущено было банковых билетов в среднем по 50 млн рублей в месяц, то новых выпусков совзнаков в установленных законом пределах было бы недостаточно даже в том случае, если бы совзнаки не подвергались дальнейшему обесценению, ибо при пятидесятимиллионных выпусках банкнот для одного размена понадобилось бы ежемесячно около 15—20 млн рублей. А при обесценении той массы совзнаков, которая уже находилась в обращении, дело обстояло, конечно, еще несравненно хуже.

Поэтому уже в августе, когда разменный кризис разразился с необычайной остротой и в обращении начали появляться во множестве суррогаты мелких денег, Наркомфину пришлось дать распоряжение о беспрепятственном размене во всех кассах червонцев на совзнаки и приступить к образованию разменных фондов не только во всех губернских городах, но и при всех уездных финансовых отделах. Само собой разумеется, что такое распоряжение означало не только возможность, но и неизбежность прорыва установленного эмиссионного лимита. Отдавая приказ о беспрепятственном обмене банкнот на казначейские рубли, финансовое ведомство утрачивало возможность держать эмиссию совзнаков в определенных пределах и регулятором этой эмиссии становился уже стихийный спрос торгового оборота на купюры мелких достоинств.

Несмотря на то что к этому основанию дополнительной эмиссии совзнаков тогда же присоединилось еще и другое, к описанию которого мы сейчас перейдем, насытить весь спрос торгового оборота оказалось невозможным. Совзнаки высылались ежемесячно по всем направлениям вагонами на суммы в десятки миллиардов рублей по счету 1923 г. и в десятки квадраллионов рублей по старому счету, и тем не менее разменный голод стих только к тому времени, когда сократились хлебозаготовки. Самые же выпуски совзнаков, при существовавшем темпе их обесценения, не оказали влияния на улучшение строения денежной массы.

К эмиссии для размена червонцев вскоре присоединился еще выпуск совзнаков сверх установленной законом от 7 июля 1923 г. нормы для финансирования хлебозаготовок и подкрепления некоторых других кредитных операций.

Эмиссия банковых билетов в течение летних месяцев 1923 г. была очень велика. В июне в кассу Правления Государственного банка его Эмиссионным отделом было передано 1 600 ООО червонцев. В июле новая эмиссия возросла уже до 3 900 000. В августе она поднялась до 4 900 000 червонцев. В сентябре она составляла 5 100 000. Указанные три месяца дали эмиссию в 13 900 000 червонцев, в то время как к 1 июля всего было эмитировано 9 600 000 червонцев. Таким образом,

за три месяца количество выпущенных червонцев увеличилось почти в раза. Рост эмиссии был еще более значителен, если учитывать не передачу банковых билетов Эмиссионным отделом Госбанка, а переход червонцев из касс Государственного банка в обращение. На 1 июля в обращении было 7 ООО 014 червонцев. В течение июля в обращение было выпущено 4 120 339 червонцев, в августе — 5 397 537, в сентябре — 855 468, а всего за три месяца — 14 403 344 червонцев. Таким образом, выпуск в обращение в более точном смысле увеличился за три месяца более чем в 3 раза. Лишь с октября началось замедление поступательного движения.

Рост эмиссии банковых билетов должен был естественно отразиться на движении цен, т. е. на покупательной силе циркулировавших денег. Но циркулирующие деньги были двоякого рода: червонцы и сов- знаки. При параллельном обращении и параллельной эмиссии обеих валют могла измениться покупательная сила обеих и притом в одинаковой или неодинаковой степени или же могла измениться покупательная сила лишь одной из них. Если начать наблюдение с 1 мая 1923 г., когда покупательная сила червонца была еще очень высока, то дальнейшее движение ее можно представить следующим рядом цифр:

Уменьшение покупательной силы червонца и совзнака по индексу Госплана

Обесценение совзнака все время шло быстрей обесценения червонца. Но в то время как в мае и июне обесценивались обе бумажные валюты, с июля падение покупательной силы червонца прекратилось совсем, между тем как падение ценности совзнака продолжалось во все более усиливающемся темпе. И все более заслуживает внимания то обстоятельство, что падение покупательной силы червонца прекратилось именно с того времени, когда начались усиленные выпуски его. Объяснения этих явлений следует искать в следующих обстоятельствах.

Май и июнь были месяцами сжатия торгового оборота и уменьшения реальной ценности всей денежной массы. По индексу статистики труда последняя составляла на 1 мая 142,6 млн рублей, на 1 июня — 127,3 млн, и на 1 июля — 123,1 млн рублей. При такой неблагоприятной конъюнктуре новая эмиссия червонцев не отразилась бы на их покупательной силе лишь в том случае, если бы тяжесть выпуска банкнот легла в полной мере на советский денежный знак и его обесценение складывалось бы из последствий, и сужения торгового оборота, и банкнотной эмиссии, и эмиссии самих совзнаков. В этом случае обесценение совзнаков составило бы не 29—36%, а около пятидесяти и даже более. Но и купюра червонца была слишком крупна для того, чтобы это могло произойти, и внедрение червонца до середины лета встречало еще некоторое сопротивление, так как новая валюта была непривычна для населения и не приобрела еще в полной мере всех свойств обще

признанного платежного средства. Червонцу пришлось преодолеть немало затруднений, прежде чем он вытеснил советский денежный знак;

об              этом мы упоминали уже выше.

Начиная с июля оборот стал расширяться и ценность всей денежной массы стала расти. Вместе с тем процесс внедрения червонца был более или менее завершен. Для выпусков банковых билетов создались более благоприятные условия. Выпуски эти были очень велики. Они могли происходить отчасти за счет расширяющегося товарооборота, отчасти за счет дальнейшего оттеснения совзнака без ущерба для покупательной силы самих банкнот. Тяжесть выпуска обеих валют, как банковой, так и казначейской, фактически легла на совзна- к и, процесс обесценения которых стал развиваться с головокружительной быстротой. Значительную, может быть, решающую роль в этом процессе сыграла курсовая политика Народного комиссариата финансов, в которой к середине лета также произошел перелом. Дело заключалось в следующем.

Несмотря на то что так называемое золотое или червонное исчисление уже в первую половину 1923 г. получило широкое распространение, цены на многие товары в начале лета 1923 г. назначались еще в рублях советскими денежными знаками. Это относилось к части розничной торговли, к базарным ценам на сельскохозяйственные продукты и, в частности, на хлеб на крестьянских рынках. Покуда это имело еще место, Наркомфин вел осторожную политику курса, стремясь задержать падение совзнака в отношении к червонцу. Это должно было создать для деревенской части населения, которая считала в совзнаках, сравнительно более благоприятные условия, чем те, которые может быть сложились бы сами собой. На деле этих более благоприятных условий, однако, создать не удалось, ибо они были бы достигнуты лишь в том случае, если бы промышленность не начала уже поднимать в это время червонные цены на свои изделия. Будь цены изделий в червонцах стабильны, сравнительно медленное обесценение совзнаков оказалось бы, несомненно, выгодным для крестьянства. При растущих червонных ценах на промышленные товары крестьянство уже ничего не выигрывало.

К середине лета 1923 г. политика курса изменилась. Допускать дальнейшее падение покупательной силы червонца, предназначенного сделаться основной валютой страны, было явно опасно и вместе с тем бесполезно. Наркомфин использовал свое влияние для иного распределения обесценения между банкнотой и советским денежным знаком, а именно такого, при котором все бремя уменьшения покупательной силы стало падать на совзнак. Влияние финансового ведомства оказалось настолько значительным, что оно сумело провести свою линию. Курс червонца стал изменяться в такой же степени, в какой изменялся индекс товарных цен. Если средний уровень товарных цен, выраженных в совзнаках, поднимался за месяц, положим, на 75%, то принимались меры к тому, чтобы примерно на те же 75% поднялся и курс червонца на совзнаки. А это означало не что иное, как то, что ценностное соотношение между товарами и червонцами оставалось без изменения. Политика курса превращалась в политику цен и стабилизовала червонец.

Само собой разумеется, что это можно было сделать только за чей-либо счет. И сделано это было за счет советского денежного знака.

Тучи над совзнаком все более сгущались. Выпуски червонцев в течение июля, августа и сентября были очень велики, и если покупательная сила его не изменилась, то зато ценность совзнака стала падать с огромной быстротой: за сентябрь цены удвоились. И вот к этому времени, при рассмотрении кредитного плана Государственного банка на октябрь, в резкой форме встал вопрос о дальнейшем направлении политики денежного обращения. В октябре необходимо было выпустить значительное количество денег для финансирования хлебозаготовок. Соответственно этому был составлен проект кредитного плана Государственного банка, предусматривавший эмиссию банкнот примерно в таких же размерах, как в сентябре, а может быть, даже и в больших. Возникал вопрос: возможно ли будет при этом условии продолжать политику поддержания покупательной силы червонца на существующем уровне. И если это будет возможно, то удастся ли изъять из обращения банкноты к тому времени, когда на рынке наступит очередное затишье, или же червонцы, застрявшие в обращении, повлияют впоследствии в неблагоприятную сторону на денежное обращение, заполнив, переполнив даже все его каналы и не оставляя места ни для банковой, ни для казначейской эмиссии. Вопрос стоял очень остро, и то или другое решение его должно было иметь огромное значение для судьбы денежной системы.

Одно было несомненно. Важнее было беречь банкноту, чем сов- знак. И еще другое было достаточно ясно. Если бы даже на первый вопрос можно было ответить утвердительно, а именно, если бы даже было доказано, что дальнейшие значительные выпуски банкнот возможно произвести без ущерба для их покупательной силы, то во всяком случае это было бы сделано лишь тем путем, каким поддерживалась покупательная сила червонцев в предыдущие месяцы, т. е. путем тем большего обесценения совзнака. Стоило ли рисковать, если и выпуск совзна- ков вместо червонцев для финансирования хлебной торговли привел бы к тем же результатам? Но он представлял зато меньшую опасность для будущего, так как, не будучи даже возвращен своевременно клиентами банка, совзнак сам собою постепенно исчезал из обращения в процессе непрерывного таяния его покупательной силы. Кроме того, выпуск совзнаков все равно был неизбежен, так как торговый оборот испытывал голод в мелких деньгах, и, если бы даже Госбанк выпускал червонцы, то через посредство обмена банкнот на совзнаки банковая эмиссия и при этих обстоятельствах в конце концов превратилась бы в казначейскую.

Вопрос решен был в смысле выпуска советских денежных знаков. Постановление от 7 июля 1923 г. понято было в смысле ограничения бюджетной эмиссии, и специальными постановлениями ВЦИК и СНК разрешены были дополнительные выпуски советских денежных знаков на внебюджетные цели. Эти выпуски достигли за шесть месяцев огромной по тому времени и по условиям этой эмиссии суммы в 140 млн рублей золотом.

Основные выводы из вышеизложенного можно резюмировать в следующих словах.

Вообще говоря, переход к банкнотной эмиссии, который был неизбежным, предрешал вопрос о дальнейшей судьбе советского денежного знака. Но он не предрешал вопроса о том, сколько времени в стране продержится параллельное обращение и в каких конкретных условиях произойдет унификация денежного обращения. До лета 1923 г. этот вопрос нельзя было считать предрешенным ни в объективном, ни в субъективном смысле.

При существовании параллельного обращения вопрос о том, на какую валюту ложится тяжесть новой эмиссии, т. е. как распределяется между обеими валютами неизбежное при известном уровне бумажноденежных выпусков обесценение, зависел в очень значительной мере от направления денежной политики.

С июля 1923 г. финансовое ведомство после уменьшения покупательной силы червонца в мае и июне стало вести политику стабилизации покупательной силы червонца. Оно могло сделать это только за счет усиления темпа обесценения советского денежного знака. Так как эмиссия червонцев в июле, августе и сентябре была очень велика, то и темп падения курса совзнака для поддержания устойчивости червонца должен был быть и был огромным.

Быстрое падение курса совзнака ставило финансовое ведомство и учреждения, жившие на бюджете, во все более трудное положение. Получение денег советскими знаками по номиналу все менее могло удовлетворить как администраторов государственных доходов, так и держателей ассигновок Государственного казначейства. К началу 1923/24 бюджетного года пришлось решиться перевести исполнение бюджета по доходной и расходной частям на "золотое исчисление" с производством платежей по курсу дня. Это был один из самых сильных ударов по совзнаку.

Еще ранее чем это произошло, благодаря значительным выпускам червонцев и усиленному обесценению советских денежных знаков, на рынке к началу хлебозаготовительного сезона разразился разменный кризис небывалой до того времени остроты. Для ликвидации его пришлось объявить повсеместно свободный и неограниченный обмен червонцев на советские денежные знаки, т. е. снять ограничение эмиссии.

В обстановке, сложившейся к осени 1923 г., казалось слишком рискованным построить финансирование хлебной торговли и некоторых других сезонных операций на новых усиленных выпусках банковых билетов. Это казалось не только рискованным, но и бесполезным, так как банковые билеты все равно предъявлялись бы к размену на совзнаки, и всю тяжесть обесценения все равно пришлось бы стараться переложить на последние. Принято было решение построить кредитные операции на внебюджетных выпусках советских денежных знаков. Это был еще один удар по совзнаку, который окончательно разрешал вопрос о судьбе старой казначейской эмиссии. Мы увидим в следующей главе, что огромными эмиссиями на рубеже 1924 г. курс совзнака доведен был до одной пятидесятимиллиардной части золотого рубля и что по этому курсу совзнаки были обменены на новые деньги.

По образцу предыдущих глав приведем еще основные данные о размерах денежных эмиссий, об их ценности и о движении цен в течение рассматриваемого промежутка времени.

Эмиссия советских знаков в миллионах рублей (по счету 1923 г.) в этот последний период их существования составляла по месяцам:

Всего на 1 марта 1924 г. в обращении было 809 625 млн рублей (обр. 1923 г.).

Колебания эмиссии в 1923 г. были очень велики. В феврале и особенно в мае произошло уменьшение эмиссии по сравнению с предыдущими месяцами. В октябре, ноябре и декабре имело место колоссальное расширение ее. Майское сокращение было вызвано тревожным ростом цен в апреле месяце. Расширение эмиссии в последнем квартале г. вызвано было обстоятельствами, уже изложенными выше.

В итоге этих колебаний эмиссия 1923 г. дала следующие реальные результаты:

Реальная стоимость месячной эмиссии (совзнаков)

Уже беглый просмотр этих цифр показывает, что, несмотря на огромное напряжение эмиссии, результаты, полученные в 1923 г., были сравнительно невелики. Только март и апрель и затем сентябрь, октябрь, ноябрь и декабрь дают в 1923 г. больше, чем в 1922-м. Но месяцы март и апрель 1922 г. стояли под знаком крайнего сжатия товарооборота в связи с приближением к концу неурожайного сельскохозяйственного года, а в сентябре — декабре 1923 г. мы имели такой темп эмиссии, т. е. такое огромное увеличение количества советских денежных знаков в обращении, что разница между 134 млн, полученными за эти четыре месяца 1923 г., и 104 млн, полученными за те же месяцы г., представляется крайне скромной компенсацией за тот нажим, который сделан был на казначейский эмиссионный аппарат.

Мы увидим еще и из других сопоставлений, насколько ухудшилось в течение 1923 г. состояние казначейской части денежного обращения и как эффект, который давала эмиссия, становился все более скромным.

Прежде всего, с апреля почти неуклонно падала реальная ценность всей массы советских денежных знаков.

Ценность всех советских денежных знаков на 1-е число

Первая половина 1923 г., несмотря на хождение червонца наряду с советским денежным знаком, проходит в сравнительно благоприятных условиях. Но уже начиная с мая совершается из месяца в месяц падение ценности всей массы денежных знаков, прерывающееся только в ноябре, в период развития хлебозаготовок, поступления сельскохозяйственного налога и огромной эмиссии. В 1924 г. этот процесс сжатия ценности советских денежных знаков продолжается, и на 1 марта вся сумма составляет всего около 27 млн рублей, т. е. спускается ниже г. и даже ниже минимума июля 1921 г., т. е. того времени, когда денежное хозяйство страны было близко к полной ликвидации. Червонец, внедрившийся сперва рядом с казначейским знаком, мало затрагивая его, с лета начинает его теснить, банкнота становится все более популярной и распространенной валютой. Советские денежные знаки все более играют роль только разменных денег, притом таких, которые всякий стремится обменять, лишь только у него набралось этой мелочи больше чем на червонец. Циркуляция казначейских денег вновь начинает происходить в столь же лихорадочном темпе, как в худшие времена советского денежного знака, но только советские знаки ищут теперь помещения в червонцах, а не в товаре.

При таком положении вещей цены снова растут быстрее, чем возрастает количество казначейских денег.

Сопоставление двух последних рядов, т. е. данных за 1923 и 1922 гг., хорошо вскрывает изменившиеся условия денежного обращения и народного хозяйства. Первые три месяца 1923 г. дают более благоприятные результаты, чем первый квартал 1922 г. Оттеснение казначейских знаков еще не произошло, производительные силы несколько поднялись и, главное, начало 1922 г. происходило под знаком голода, а следующий год был отмечен вполне удовлетворительным урожаем. Дальнейшие месяцы дают обратную картину, и причины этого следует искать не в народнохозяйственных условиях, а в условиях денежного обращения. Только октябрь, прошедший в 1922 г. крайне неблагоприятно (при сравнительно низком темпе эмиссии в 28,7%), протекает в 1923 г. сравнительно легко, несмотря на небывалое увеличение денежной массы. Объяснение этого резкого отличия 1923 г. от 1922-го лежит в той денатурализации финансового хозяйства, которая произошла за этот промежуток времени. В октябре 1922 г. очень быстро и успешно была собрана значительная часть продовольственного налога в натуре, и результатом было сокращение хлебной торговли и уменьшение потребности оборота в деньгах. В октябре 1923 г. успешно шел сбор продовольственного налога в деньгах, и результатом было расширение хлебной торговли и увеличение потребности в денежных знаках.

К приведенным данным мы прибавим еще одну таблицу, составленную по тому методу, которым мы пользовались уже в другой главе. Она должна демонстрировать, насколько это возможно, общий результат эмиссии в связи с напряженностью тех усилий, которые делало казначейство для извлечения эмиссионного дохода. Цифры покажут размеры тех сумм, которые получались в разные периоды при помощи одного и того же увеличения денежной массы, другими словами, они покажут, сколько тысяч рублей (по индексу статистики труда) казначейство получало, благодаря увеличению денежного обращения на 1% (см. с.249).

Начиная с мая 1923 г. продуктивность эмиссионного напряжения все более понижается. На рубеже 1924 г. она снова дает ничтожные ре

зультаты, как и в наиболее тяжелые месяцы 1922 и 1921 гг. Для извлечения сравнительно небольшой суммы приходится прибегать к сильнейшему нажиму на печатный станок. Февраль 1924 г. стоит в этом отношении на последнем месте: меньших результатов эмиссионное напряжение никогда не давало.

Все эти цифры и сопоставления снова подтверждают, что казначейская эмиссия, которая сослужила еще свою службу в первые годы восстановления финансового хозяйства, в 1923 г. стала все более разлагаться, несмотря на то что финансовые и народнохозяйственные условия улучшились по сравнению с предыдущими годами. На рубеже 1924 г.

Отношение ценности месячной эмиссии по индексу статистики труда к темпу эмиссии (в тыс.рублей)

советский денежный знак в составе всего денежного обращения Союза играл уже по своей ценности совершенно ничтожную роль. В следующей таблице во второй графе под названием твердой бумажной валюты даны суммы банковых билетов, транспортных сертификатов, а на 1 марта 1924 г. еще и государственных казначейских билетов, выпущенных при проведении денежной реформы 1924 г.

Так постепенно сходил на нет совзнак. "Мавр выполнил свое дело и мог уйти". Это дело эмиссия бумажных денег выполняла во время войны до февральской революции, затем при Временном правительстве, потом при Советской власти в эпоху военного коммунизма и наконец после объявления новой экономической политики до реформы г., т. е. всего около 10 лет.

Количество совзнаков в обращении составляло на 1 марта 1924 г.— 809 625 216 667 200 ООО, т. е. 809 квадриллионов по тому счету, который существовал до деноминации 1922 г. Ценность их по выкупному курсу равна была 16,2 млн рублей червонцами, а по индексу Госплана равна была 13,9 млн рублей. Эту сумму и получили держатели квадриллионов бумажных денег. Какова же была та сумма, которую в течение 10 лет путем эмиссии бумажных рублей извлекло и израсходовало государство?

Мы вынуждены привести соответствующие цифры на основании перечислений, сделанных по индексу статистики труда, так как другие показатели не позволяют обработать весь десятилетний ряд по однородному способу. Для 1914 г. мы берем эмиссию его последних шести месяцев, а для 1924 г. только эмиссию января и февраля. Кроме таблицы по отдельным годам и вслед за нею приведена таблица по периодам, причем условно начало новой экономической политики отнесено к 1 июля 1921 г.

Первый период дал больше половины всей суммы, полученной за десять лет, но по интенсивности поступлений из эмиссионного источника он стоял позади второго. Это обстоятельство было уже отмечено во "введении". Третий период дал относительно очень немного, если принять во внимание продолжительность его. Но он распадался на очень разнородные части и самое его начало, до вытеснения денежного хозяйства, давало значительные поступления; тем меньше они стали в конце. Последний период давал гораздо большие эмиссионные доходы казначейству, чем конец эпохи военного коммунизма. Но, несмотря на восстановление денежного хозяйства, доходы эти были велики лишь по сравнению с теми месяцами, когда натурализация хозяйства приближалась уже к своему пределу; вне этого сравнения

эмиссионные доходы периода новой экономической политики представляются незначительными и этот период занимает последнее место в ряду всех других.

О              народнохозяйственном источнике этого дохода мы сказали несколько слов во "введении", причем нам пришлось повторить там те соображения, которые высказывались неоднократно в нашей и в иностранной литературе по вопросу о последствиях военной инфляции. К этим соображениям здесь следует прибавить несколько замечаний, относящихся к двум последним периодам.

Известно, что в эпоху военного коммунизма и гражданской войны продолжался и притом с еще большей силой, чем в предшествующие годы, процесс проедания основного капитала народного хозяйства: фабричного и транспортного оборудования, которое не амортизировалось, жилищного фонда, который изнашивался и не восстанавливался, сырья, топлива и производственных материалов. Но эмиссия обесценивавшихся денег едва ли может считаться тем методом, при помощи которого государство собирало эти элементы капитала страны, предназначенные для покрытия государственных расходов. Во всяком случае этот метод мог иметь лишь третьестепенное значение. Проедание капитала происходило в ином порядке, в порядке непосредственного его использования. Государство получало продукцию промышленности и услуги транспорта и предоставляло населению жилищный фонд бесплатно, и деньги не играли в этом процессе почти никакой роли. При помощи эмиссии бумажных денег присваивалась скорее лишь часть доходов различных групп населения, как рабочих и служащих, так и крестьянства. На первых порах инфляция служила, правда, еще и одним из способов экспроприации буржуазии, сохранившей денежные капиталы, но такой способ лишь сокращал или почти аннулировал эти капиталы, не переводя непосредственно в распоряжение государства новых материальных ценностей. Реальные ценности извлекались при помощи эмиссии главным образом из доходов крестьянского хозяйства, которое долгое время после революции продолжало еще вести накопление в деньгах. Большая часть тех полутора миллиардов рублей, которые указаны в последней таблице, несомненно, такого происхождения.

Кое-что этот источник давал еще и в течение последнего периода, когда казначейская эмиссия всего принесла государству около 0,75 млрд рублей. Однако этот период отличался от всех предыдущих существенными особенностями, имевшими значение и для составления эмиссионного дохода. Хозяйство стало денежным. Среди субъектов хозяйства огромное места заняли государственные предприятия. Население приучилось находить различные способы страхования от обесценения валюты, хотя эти способы никогда не могли выполнить свое назначение в совершенстве. Те же способы практиковали и государственные предприятия, страдавшие, однако, вследствие меньшей своей коммерческой подвижности, от их несовершенства сильнее чем частные предприятия. Другими словами, государственные учреждения и организации — казначейство, железные дороги, почта и телеграф, промышленные тресты, торговые синдикаты, банки и прочее — принимали

участие и, судя по имевшимся отрывочным данным, даже очень значительное участие в несении "эмиссионного налога". Таким образом, государство при помощи казначейской эмиссии бумажных денег черпало ценности у самого себя. Эмиссия была не только и, может быть, даже не столько средством привлечения новых ресурсов в государственном хозяйстве, сколько методом перераспределения внутри последнего.

Государство само укрепляло свои эмиссионные возможности, неся само же значительную часть убытков от своей собственной эмиссии. Этим оно могло продлить ее существование, ибо оно расширяло ту базу, на которой эмиссия держалась. Но, превращаясь (по крайней мере в большей своей части) из метода привлечения новых средств для государства в способ перераспределения уже имеющихся ресурсов, эмиссия утрачивала свой смысл. За три года и восемь месяцев государство, взятое в лице всех своих органов, получило от эмиссии не 0,75 млрд, а несравненно меньше. В случае отказа от эмиссии обесценивающихся бумажных денег государство реально должно было потерять поэтому не 24 млн в среднем в месяц (среднемесячный реальный доход от эмиссии 1921 — 1924 гг.), а гораздо более скромную сумму. Это обстоятельство должно было значительно облегчить проведение денежной реформы. Старая, отжившая свой век система денежного обращения, нанося народному хозяйству огромный ущерб, приносила государственному хозяйству весьма ничтожную пользу. При замене ее другой системой вставал вопрос о возмещении государству сумм не очень больших и на рубеже 1924 г. реформирование денежного обращения со всех точек зрения представлялось делом окончательно назревшим.

Совзнак так захирел в последние месяцы своего существования, и система денежного обращения причиняла народному хозяйству страны такой ущерб, что государство не могло не пойти на изъятие из денежной системы этого агонизировавшего ее элемента. Но совзнак был выкуплен государством, и он не исчез из обращения сам собой. Могло ли это произойти иначе? Могло ли иметь место — и если могло, то при каких условиях,— стихийное и полное исчезновение совзнака из обра- I щения, если за дело его устранения не взялась бы государственная j власть? Этот вопрос представляет теоретический интерес, и он был по- ! ставлен в русской литературе задолго до наступления тех событий, описанию которых была посвящена настоящая глава. Спор на эту тему, велся уже в первые годы эпохи военного коммунизма.

Рубль обесценивался почти неуклонно. Только в редкие месяцы приостанавливался подъем товарных цен. Перед экономистами, стремившимися теоретически осмыслить происходящие явления и предвидеть их дальнейшее течение, вставал вопрос о том, имеет ли процесс обесценения какие-либо границы и чем эти границы определяются. Не всегда возможно, просматривая теперь старые статьи и заметки, установить действительные точки зрения различных авторов. Когда в 1918 г. по поводу быстрого обесценения бумажных денег писали, что

"только месяцы отделяют нас от момента национального несчастья", что "страна идет быстрыми шагами к денежной катастрофе", что "крах денежной системы" наступит в такой-то срок (см. цитаты, приведенные в книге С. А. Фалькнера "Проблемы теории и практики эмиссионного хозяйства", 1924 г., с. 28 и след.), то, несомненно, со словами "несчастье", "катастрофа", ’’крах" и т. п. связывалось представление о том, что унаследованная от довоенного времени денежная система перестанет существовать. Но не всегда возможно сказать с уверенностью, как представляли себе процесс ее исчезновения отдельные исследователи. Только в некоторых случаях воззрения были формулированы вполне отчетливо.

Так, 3. С. Каценеленбаум писал в 1918 г., что "большое сходство, которое существует между процессом обесценения рубля... и процессом обесценения ассигнатов... заставляет предположить, что и у нас при дальнейшем увеличении количества кредитных билетов в обращении может быть перейден какой-то предел, после которого процесс обесценения может превратиться из процесса постепенного в процесс стремительный и внезапный, который сразу поставит нас перед фактом потери рублем его покупательной силы".

Против этой идеи о возможной и вероятной "нуллификации" рубля возражал тогда очень решительно С. А. Фалькнер. Он утверждал, что "крушение любой данной денежной системы, в смысле отказа населения пользоваться обесценившимися денежными знаками, может произойти в трех, и только в трех, случаях. Во-первых, в условиях отказа от всякого товарообмена... во-вторых, в случаях полного перехода от денежного товарообмена к натуральному, в-третьих, в случае замещения данных денежных знаков какими-либо иными циркуляторными средствами" (там же, с.29). Первый случай он считал, однако, означающим "простое устранение за ненужностью нынешней денежной системы, а не крушение ее из-за ее внутренней порочности". Второй случай он считал крайне неправдоподобным. Оставался третий случай, который теоретически представлялся вполне возможным.

Но и наступления этого третьего случая С. А. Фалькнер не опасался потому, что единственные деньги, сохранившиеся в 1918 г. в стране наряду с обесценившимися бумажными деньгами, были золотые, серебряные и медные монеты, скрытые запасы которых он оценивал примерно в 605 млн. И так как он считал, что "эта сумма в 4 раза меньше той, которая нормально нужна России для ее денежно-циркуляторного фонда", то он приходил к выводу, что "сама по себе она представлять опасности не может". Общее заключение С. А. Фалькнера гласило: "Краха нашей валюты в целом, как это ни странно, нам бояться нечего: он невозможен, доколе нет никаких иных предпочтительных циркуляторных средств в обращении, которые могли бы выполнять функции денежной системы".

Если не считать, что слова "полная потеря покупательной силы" были у 3. С. Каценеленбаума лишь образным выражением и что мысль его заключалась лишь в том, что в конце концов должны создаться условия, в которых от старой денежной системы придется так или иначе отказаться, то в этой контроверзе или по крайней мере в самой ее су

щественной части правда была на стороне С. А.Фалькнера. Его мысль требует только незначительных поправок.

Что касается первого случая, в ряду перечисленных С. А. Фальк- нером, т. е. образования натурально-хозяйственной системы, то такая система в точном смысле слова едва ли возможна. Что же касается социалистической системы, в которой сохраняется хозяйственный расчет и свобода выбора предметов потребления (ср. гл. II), то такая система нуждается в мериле ценности и не может обойтись без знаков, воплощающих это мерило. Крайне сомнительно, чтобы такое мерило ценности могло возникнуть иначе, как в порядке исторической преемственности, связывающей его с прежде существовавшими деньгами. Правда, новое мерило может быть существенно отличным от старого, как наш червонец был отличен от советского рубля. Но определенное содержание новое мерило должно заимствовать от прежнего, и нельзя представить себе, чтобы процесс его возникновения совершался как-либо иначе. В конце концов возможен полный переход к новой системе ценностного счета и полный отказ как от старой системы, так и от тех знаков, в которых она была выражена. Но и в этом случае мы имели бы вытеснение одной денежной системы другой, хотя самое понятие денег при этом варианте получило бы в процессе преобразования всей хозяйственной организации новое содержание, и, может быть, тогда его целесообразно было бы заменить новым понятием.

Процесс полного перехода к натуральному обмену сам С. А. Фалькнер считает мало вероятным, и от анализа этого случая правильнее всего отказаться совсем.

Таким образом, остается только одна возможность крушения денежной системы, это замещение одних денег другими. Несмотря на все разнообразие валютного опыта европейских стран в течение последнего десятилетия, нам пришлось наблюдать такое крушение только в одной форме: не в виде полного отказа населения пользоваться обесценившимися денежными знаками — в каких бы астрономических цифрах ни выражалась степень их обесценения,— а в виде ликвидации старой загнившей системы распоряжением государственной власти, вынужденной и получившей возможность упорядочить денежное обращение путем радикальной реформы[2]. Вопрос о том, применять ли к данному случаю название "крах", "катастрофа" и т. п., имеет мало значения. Не может быть возражений против того, чтобы назвать положение германской бумажной марки в 1923 г. катастрофическим, или против того, чтобы говорить об агонии советского денежного знака в осенние и зимние месяцы 1923/24 г. Но за "катастрофой” или "агонией” в развитии этого общественного процесса следует не “смерть”, а “перерождение”. Нет "нуллификации" старых денежных знаков. Но все же есть отказ от них и притом отказ, который не только обусловлен хозяйственной обстановкой и мотивирован соображениями экономической целе

сообразности, но вынужден обстоятельствами и поэтому совершенно неизбежен.

Мы пережили агонию советского денежного знака, или, точнее, бумажного рубля, "казначейскими денежными знаками" в конце 1923 и в самом начале 1924 г. "Совзнак, был убит не золотом, серебром или медью, а золотым исчислением, банковым билетом и всей совокупностью финансовых мероприятий, которые в конце концов должны были поставить себе целью переход от одной денежной системы к другой. Он был оттеснен и превращен в плохую разменную купюру, от которой всякий стремился освободиться. Он был обесценен к моменту проведения денежной реформы в пятьдесят миллиардов раз, уступив первенство в этом отношении только германской марке.

Но "нуллификации" совзнака не было. "Крушение", если говорить

о              нем, произошло не только после того, как был подготовлен переход к новой валюте, но оно произошло и в связи с этой подготовкой. Другими словами, крушение одной системы и образование другой были двумя сторонами одного и того же процесса, имевшего свою стихийную и свою плановую сторону. Стихийная сторона процесса лежала в том, что решение государственной власти заменить одну валюту другой было вынужденным. Плановая — в том, что оно было проведено в порядке подготовленных законодательных и административных мероприятий. Поэтому крушение старой денежной системы, как ни тяжко оно было по многим своим последствиям, было не катастрофой, а реформой.

В процессе, аналогичном тому, который совершился у нас в 1923/24 г., могут преобладать стихийные или плановые элементы, и в зависимости от этого должен существенно видоизменяться и его характер. Однако, по-видимому, при всех условиях крушение денежной системы может заключаться лишь в вытеснении одного вида денег другими с сохранением преемственности ценностного измерения. В определенный момент можно выкупить массу старых обесценившихся знаков по определенному курсу, как было сделано в Советской России и в Германии. Можно и аннулировать ее, если новый денежный счет уже создался и усвоен, если население снабжено уже новыми деньгами и если государственная власть ради сбережения некоторой суммы не боится нанести народному хозяйству этот дополнительный удар. С точки зрения теории бумажно-денежного обращения вопрос о том, избирается ли первый или второй путь, не представляет, однако, интереса.