«СОВЕТСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО В ВИДЕ, СВОЕГО РОДА, ЗВЕРИНЦА»

Но что-то не заладилось у Иосифа Виссарионовича после войны. Беседуя с Г. Стассеном, среди прочего предложившим отменить цензуру на сообщения иностранных корреспондентов из Москвы, Сталин вздохнул: трудно будет обойтись без цензуры.

В годы войны централизация руководства достигла предела неработоспособности, Сталин был Верховным главнокомандующим, одновременно возглавлял наркомат обороны, Госкомитет обороны, партию, правительство. Никаких рамок у его власти не существовало. Но расширение объема Системы внутрь и вовне, ее усложнение при снижении уровня страха и в условиях невесть откуда взявшейся свободы становились объективными ограничителями самовластия. Стареющий Сталин инстинктивно стремился к упрощению Системы. Одновременно к тому же толкала осознаваемая им логика Власти. Мао Цзэдун, с которым Сталин долго беседовал бесконечной декабрьской ночью 1949 г., писал: «Жизнь при определенных условиях превращается в смерть, смерть при определенных условиях превращается в жизнь; эти условия, таким образом, способствуют тождеству жизни и смерти...»1. В советских условиях жизнь Сталина и Системы оборачивались смертью самой Жизни. Но, как и прежде, Сталин не был всесилен. Его логика неожиданно уперлась в логику Системы. Проанализируйте следующие цифры. Из цекистов образца 1934 г. сохранили свои позиции (и жизни) в 1939 г. лишь 23 %, а из 139 членов и кандидатов в члены ЦК 1939 года уже 60 % остались в ЦК 1952 года.

Самой мощной, стремительно расширявшей сферы контроля и укреплявшей свое положение, казалась группа ленинградцев (члены политбюро Жданов, Вознесенский, Косыгин). Сталин чрезвычайно симпатизировал Жданову. Главе правительства нравилось, что Воз

несенский все ему подробно растолковывал. Кузнецову, фактически вытащившему на себе руководство блокадным Ленинградом (Жданов часто болел), Генералиссимус сделал царский подарок: вручил пачку своих любимых папирос «Герцеговина Флор» с размашистой подписью и благодарственное письмо, заканчивавшееся словами «Алексей, Родина тебя не забудет!». Эта фракция методично наступала на позиции группы Берии-Маленкова. Когда Жданова перевели в Москву, он числился третьим после Сталина и Маленкова, но, как установил Р. Г. Пихоя, в мае 1946 г. Маленкова выводят из политбюро и секретариата ЦК1. И до осени 1946 г. Георгия Максимилиановича даже в Москве нет. В секретариат ЦК он вернется лишь летом 1948 г. Тем временем Вознесенский назначен первым заместителем Сталина по Совмину. Жданов развивает бурную активность как фактический руководитель Коминформа (а что это за организация?). В СССР начинается период ждановщины (что Вам о ней известно?). 29-летний сын Жданова, одно время — муж дочери Сталина Светланы, назначен заведующим отделом науки ЦК и атакует до того неприкосновенные бастионы «народного академика» Т.

Старые члены политбюро и руководства страны — Андреев, Ворошилов, Каганович, Микоян, Молотов постепенно теряли влияние. Те из них, кто еще занимал министерские посты, в 1949 г. утратили их. Они числились заместителями Сталина по Совмину, курировали отдельные направления, но уже не властны были распоряжаться даже «своими» людьми и «вотчинами». МИД возглавил прокурор-убийца, сталинский златоуст знаменитых процессов 30-х гг. А. Я. Вышинский. Арестованная жена Молотова целый год просидела на Лубянке, а Вячеслав Михайлович, все еще значившийся человеком № 2, ничего не знал о ее судьбе, пока Берия не шепнул как-то: «Полина жива». Были арестованы дети Микояна. Ворошилова Хозяин, с присущим ему цинизмом и черным юмором, назначил курировать... культуру. Все дела Андреева по Комиссии партконтроля вел его заместитель М. Ф. Шкиря- тов, выполнявший личные предписания Сталина. Микоян утверждал, что как-то раз, подвыпив на одном из бесконечных ночных обедов, именуемых Хозяином «чем-то вроде политического клуба», в ходе «заседаний» которого решались судьбы страны и планеты, Сталин в сердцах бросил: «Вы все состарились! Я вас всех заменю!»[360].

«Символ морального и политического единства советского общества», выстраивая собственную интригу, одновременно ведя партии на нескольких досках, явно подыгрывал ленинградцам. Абакумов и Кузнецов с его санкции в конце 1945-го — первой половине 1946 г. раскручивали «дело о некачественной приемке авиационной техники» и «дело маршала Жукова». Генералиссимус явно благоволил к Булганину. И хотя маршал в 1949 г. перестал возглавлять Вооруженные силы СССР, но в 1950 г. был произведен в первые заместители председателя Совета министров. Оставаясь все это время личным «подручником» Верховного главнокомандующего, входя в узкую сталинскую фракцию, на периферии которой маячил верный пес и бес лести Каганович (всем и каждому внушавший, что пора, давно пора объявить вместо ленинизма сталинизм), этот благородного вида, прекрасно одетый любитель дорогих коньяков и балерин стал тараном, сокрушавшим армию.

Первыми жертвами пали нарком авиационной промышленности

А.              И. Шахурин, командование ВВС во главе с Главным маршалом авиации А. А. Новиковым и заведующий отделом авиапромышленности ЦК Г. М. Григорьян, обвиненные в протаскивании на вооружение ВВС заведомо бракованных самолетов. Затем настал черед Главкома Сухопутных войск, заместителя министра Вооруженных сил маршала Г. К. Жукова, несколько десятков человек из ближайшего окружения которого уже были арестованы. Фронтовое братство, однако, оказалось крепче неприязни, склок и сталинских наветов. На Главном Военном Совете маршалы спасли Жукова. Пониженный в должности, назначенный командовать Одесским военным округом, а в феврале 1947 г. выведенный из кандидатов в члены ЦК, Жуков уцелел. Хотя некоторые претензии к нему — вроде собирания вокруг себя озлобленных неудачников и оппозиции Правительству и Верховному главнокомандованию — звучали крайне зловеще. В январе 1948 г. ЦК «вынес т. Жукову последнее предупреждение», дал ему последний шанс исправиться и направил командовать второстепенным Уральским округом1. Все эти «дела» напрямую касались Маленкова, в годы войны отвечавшего за производство самолетов и покровительствовавшего Жукову. Неслучайно выведение Георгия Максимилиановича из секретариата было связано с «авиационным делом», а прекращение преследований Жукова совпало с возвращением Маленкова на вершину власти.

В домах некоторых маршалов еще с довоенных времен были установлены подслушивающие устройства. Но «прослушка» сработала у неопытных «неудачников». Генерал-полковник, Герой Советского Союза В. Н. Гордов, командовавший военным округом, многое говорил своему начальнику штаба генерал-майору Ф. Т. Рыбальченко и заместителю Г. И. Кулику, разжалованному Сталиным из маршалов в генерал-майоры. И среди прочего настаивал на необходимости настоящей демократии, утверждал, что «колхозники ненавидят Сталина и ждут его конца». Сетовал, что кругом «инквизиция сплошная, люди просто гибнут», а «Жуков смирился, несет службу»1.

«Ловкий дипломат и беспрекословный сталинский идолопоклонник» Булганин, будучи «человеком интуитивно развитым и хитрым»[361], улавливал едва заметные, потаенные желания Хозяина. И после того, как Адмирал Флота Советского Союза, нарком ВМФ в 1939-1946 гг. Н. Г. Кузнецов несколько раз не сошелся со Сталиным в решении флотских проблем, Булганин, выждав благоприятный момент, доложил Хозяину о том, что руководство ВМФ передало англичанам якобы секретные чертежи парашютной торпеды. Четыре адмирала предстали сначала перед судом чести, а затем перед Военной коллегией Верховного суда под председательством В. В. Ульриха. Этот юридический монстр председательствовал на открытых процессах 30-х гг., в годы террора он отправил на смерть почти 50 тыс. человек. Единственному из всех военно-юридических работников ему было присвоено звание армейский военюрист. Это, по словам Кузнецова, «слепое орудие в руках вышестоящих органов» провозгласило заранее подготовленный приговор: троих адмиралов за решетку, Адмирала Флота разжаловать до контр-адмирала и отправить служить на Дальний Восток. Кузнецов, человек талантливый и умный, один из самых образованных и опытных советских военных, называл Булганина своим злым гением, вызвавшим и суд 1948 г., и новое разжалование и окончательную отставку 1956 г. Но адмирал прекрасно понимал, что за маршалом стояли Верховные главнокомандующие. При этом, замечал Николай Герасимович, «решали дело не логика, факты или правосудие, а личные мнения». В «условиях единовластия» «всякое исходящее от Сталина дело... принимало в конце концов уродливое, неправильное

решение»[362]. Для полноты картины добавим, что долгое время «вопросы флота» курировал Молотов.

Еще одному куратору из политбюро — Микояну, отвечавшему в свое время за артиллерию, пришлось пережить немало неприятных ощущений после того, как в 1952 г. были арестованы по обвинению во вредительстве бывший начальник Главного артиллерийского управления, заместитель министра Вооруженных сил маршал артиллерии Н.

Во всех перечисленных «делах» Вы без труда обнаружите логику, которая не позволяет утверждать, что Сталин в маниакально болезненном состоянии вновь принялся крушить все без разбора. Обратите внимание на дозированность репрессий. Расстреляны единицы. Жуков и Кузнецов сосланы, но адмирал даже не выведен из ЦК. В 1951 г. опала с флотоводца снята, и он — военно-морской министр. В 1952 г. Жукова вновь назначают кандидатом в члены ЦК. Чем Вы это объясняете? Генерал Судоплатов, по долгу службы находившийся в самом центре властного серпентария, с удивлением узнал от ближайшей помощницы Маленкова, что Хозяин и Слуга (возвышенный до имени собственного после смерти Жданова) постоянно перемещали руководителей, не позволяя им оставаться на одном месте более трех лет подряд, «чтобы не привыкали к власти». При этом, используя КПК и МГБ для сбора компрометирующих документов, «фактов взяточничества, разложения и т. п.», Инстанция (так на чекистском жаргоне именовали Хозяина) предпочитала не наказывать преданных ей лично чиновников. «Если же они причислялись к соперникам, то этот компромат сразу же использовался для их увольнения или репрессий». Хрущев писал: «Это уже сугубо личное управление, это произвол»[363]. А каково Ваше мнение? Поклонникам творчества В. Суворова советуем учесть, что бывший разведчик в своем антижуковском запале рисует Сталина человеком величайшей скромности, мудрым государственным деятелем, рачительным и строгим Хозяином, который нагонял страх на своих вельмож и «стрелял разложившихся косяками». А если б не стрелял, так «они разворовали бы страну еще до 1941 года»[364]. Как и некоторые другие

сенсационные утверждения писателя, это, полагаем мы, не находит подтверждения в главном. А что думаете Вы?

Среди того немногого, в чем сходились Бухарин и Троцкий, была оценка Сталина как гениального дозировщика. Ближайшее окружение тирана не отличалось подобным талантом. Не знавший удержу ни в пьянстве, ни в идеологическом разгуле, Жданов развернул широчайшее наступление против преклонения перед Западом и тлетворного влияния космополитизма. К формам и последствиям кампании мы еще вернемся в следующей главе. Здесь напомним патриотическое присловье тех лет: «Чтоб не прослыть антисемитом, зови жида космополитом». Антисемитизм стал государственной политикой с 1948 г. Если диагноз Р. Такера верен и Сталин — типичный невротик, то когда «Отец всех народов» обвиняет Вознесенского в великодержавном шовинизме «редкой степени», мы встречаемся с классическим случаем «переноса». Человек с завышенной самооценкой воспринимает свои собственные недостатки как недостатки других, а ненависть к самому себе, не соответствующему идеальному образу, проецирует на других, тех, кого можно свободно винить, осуждать, проклинать. Четвертью века ранее Ленин писал, что Сталин «сам является настоящим и истинным» «грубым великорусским держимордой», воинствующим представителем великодержавного шовинизма[365]. Однако мы не о болезнях Сталина, а о патологии Системы. Когда ей требовалось, СССР был готов предоставить всем евреям мира территорию для их новой исторической родины в Крыму и первым признал государство Израиль. Но наступили дни перемен (а что, собственно, изменилось?), и Система принялась разоблачать всемирный сионистский заговор[366]. И тут Жданов дал промашку. Наступая на «фронте науки и культуры» и вытесняя маленковцев, Андрей Андреевич вместе с сыном Юрием осадил «народного академика» Лысенко, безуспешно застрявшего на «фронте яровизации» и не обеспечившего процветания советской деревни. Ученые-генетики и чекисты Абакумова сигнализировали о попытках президента ВАСХНИЛ, Героя Соцтруда, обладателя 8 орденов Ленина, лауреата двух Сталинских премий обмануть советское правительство. «Правительство» в начале 1948 г. благосклонно смотрело, как на сессии ВАСХНИЛ по дарвинизму Лысенко подвергся критике за

антинаучные теории (среди прочего — за уверенность в том, что путем воспитания из капусты можно вырастить брюкву, а из сосны — ель, что невозможно технически...). Но летом Хозяин заявил, что «Ю. Жданов поставил своей целью разгромить и уничтожить Лысенко. Это неправильно». Хотя у академика есть ошибки, но «Лысенко — это Мичурин в агротехнике». Хватить «лить воду на мельницу разных жебраков»1. Как видите, у академика и генетика А. Р. Жебрака фамилия явно неарийская. Жданов-младший написал личное письмо Сталину, в котором признавал ошибки и раскаивался в том, что неправильно построил фронт борьбы за мичуринское учение. Сталин приказал напечатать письмо в «Правде». Жданов-старший слег с сердечным приступом. А сталинский мичуринец уже громил в августе на сессии ВАСХНИЛ по генетике вейсманизм-морганизм-менделизм. Кто такие А. Вейсман, Т. Морган, Г. Мендель и чем они досадили советскому академику и его покровителям, узнать легко. Важно не забывать: в разгар всего этого научного пиршества умер А. А. Жданов. Кстати, в 1949 г. Лысенко получил одну Сталинскую премию.

Баланс сил в политбюро резко изменился. Маленков и Берия ринулись в контратаку. Если Георгий Максимилианович горел жаждой мести, то Лаврентия Павловича припекало иное. МГБ в 1948-1952 гг. сфабриковало «дело Еврейского антифашистского комитета». ЕАК во главе с известным актером С. М. Михоэлсом создавался в годы войны под непосредственным кураторством НКВД и Берии. Замыслы Сталина о создании «земли обетованной» в Крыму воплощали Молотов и его зам по НКИД С. А. Лозовский. Контакты с еврейскими деловыми кругами, американскими политиками и бизнесменами санкционировал, естественно, Сталин. Активно участвовала в работе ЕАК жена Молотова, еврейка, как и жена Ворошилова. Напоминать ли о национальности Кагановича? Если сюда добавить Ванникова и Завенягина, на которых в МГБ накопилось множество «изобличающих показаний», то даже этого было достаточно для того, чтобы напугать многих. В 1948 г. Сталин, любитель острых блюд, назначил министром госбезопасности Грузии заклятого врага Берии Н. М. Рухадзе, которому поручил собирать компромат на Лаврентия Павловича и следить за его родственниками. Убийство Михоэлса, организованное по приказу Хозяина при непосредственном участии заместителя Абакумова и министра госбезопасности Белоруссии, ликвидация ЕАК, аресты его членов (в том числе и

агентов НКВД-МГБ), аресты руководства Еврейской автономной области оживляли ситуацию.

Берия и Маленков сделали свой ход. Лаврентий Павлович, по мнению его соперников и врагов, отличался умом и сообразительностью. У чекиста с четвертьвековым стажем работы в «органах» деловые качества, сметка прагматика сочетались с придворной ловкостью. Когда Маленков стал в начале 1949 г. создавать «ленинградское дело», воспользовавшись доносом о том, что ленинградское партруководс- тво подтасовало результаты выборов (что, как показала проверка, соответствовало действительности), Берия понимал, что этого мало. Ни первый ленинградский секретарь П. С. Попков, ни второй секретарь Я. Ф. Капустин отношения к фальсификации не имели. И даже когда на политбюро обсуждали вопрос «об антипартийных действиях» «т. Кузнецова А. А.» и «тт. Родионова М. И. и Попкова П. С.», а Маленков потом выступал с аналогичным докладом в Ленинграде, все чего-то недоставало, чтобы убедить Сталина в необходимости убрать его выдвиженцев из города на Неве. Уж как старался Георгий Максимилианович доказать, что ленинградское руководство, настаивая на шефстве над их городом Кузнецова и Вознесенского, пыталось создать «группу». Как он наседал на бывших ленинградцев, а теперь — первых секретарей ярославского (И. М. Турко) и крымского (Н. В. Соловьев) обкомов, чтобы «не хитрили перед ЦК» и покаялись в том, что вместе с Родионовым пытались создать компартию РСФСР, бюро ЦК по РСФСР, противопоставить себя Центру. Ничего не выходило. Сталин согласился в феврале-марте снять с постов ленинградцев, Родионова, вывести из политбюро Вознесенского, на которого КПК в лице Шкирятова собрала компромат, но санкции на арест не давал. Хозяин приказал заняться «делом» Абакумову — приятелю Кузнецова. И тут Берия выложил свои козыри. Во-первых, выяснилось, что Вознесенский потерял секретные документы Госплана, во-вторых, завысив плановые показатели, Вознесенский скрыл их невыполнение, хотя получил доклад о срыве плана. Сталин был вне себя, вспоминал Микоян. «Значит, Вознесенский обманывает политбюро и нас, как дураков, надувает?». Судьба ленинградцев была решена. В августе-октябре арестовали более 200 человек, в том числе множество родственников (у Вознесенского арестовали брата, министра просвещения РСФСР, и сестру, секретаря одного из ленинградских райкомов). За пытками и допросами наблюдали, контролируя ход следствия, Берия, Булганин

и Маленков. Смертная казнь, отмененная с 1947 г. «по пожеланиям широких общественных кругов» и в связи с 30-летием Октября, была в январе 1950 г. восстановлена «ввиду поступивших заявлений» от трудящихся и общественных организаций[367].

Казнями не ограничились. В опалу попал близкий Вознесенскому Косыгин, жена которого находилась в родстве с женой Кузнецова. Неугомонный хлопотун, Маленков занялся созданием «московского дела» — теперь подозревавший всех, «товарищ Сталин снова дал приказ». Комиссия политбюро в составе Берии, Маленкова, Кагановича и нового секретаря ЦК М. А. Суслова подготовила постановление, принятое в декабре 1949 г. Оказалось, что московское руководство «проводит неправильную линию в отношении союзных министерств и министров, пытаясь подмять министров и командовать министерствами». Пленум московского комитета партии, поблагодарив ЦК за своевременное вскрытие «крупных недостатков», осудил «беспринципную позицию секретарей и членов бюро» московского руководства[368]. Хрущев, переброшенный с Украины и назначенный Сталиным первым секретарем МГК и обкома партии, пополнил победоносную фракцию Берии, Маленкова, Булганина. Никита Сергеевич еще с 30-х годов дружил с двумя последними. Маленков, развивая успех, за три года сменил 35 из 58 первых секретарей обкомов в РСФСР[369].

Конечно, Вы можете предположить, что столкнулись, говоря языком того времени, с фактами проявления межведомственной, институциональной борьбы за власть. Мы так не думаем (естественно, не отрицая ведомственных противоречий и столкновений). В системе личного произвола 40-х — начала 50-х годов за власть боролись отдельные личности. Институты самостоятельной роли не играли. Опровергните это и учтите: летом 1951-го — в начале 1953 г. одновременно расследовались три сфабрикованных по распоряжению Сталина «дела»: врачей, МГБ и мингрельское[370]. При этом после

ареста в 1951 г. Абакумова, его заместителей, ближайшего окружения и массовых арестов евреев-чекистов новое руководство МГБ во главе с Игнатьевым, подчинявшимся Сталину и зависевшим от Маленкова, стремилось вписать все «дела» в общий контекст борьбы с «сионистским заговором». Сталин настаивал на том, чтобы были получены показания от кремлевских врачей, подтверждающие существование террористической организации, которая ставила целью залечить до смерти руководство партии и правительства, выполняла распоряжения врага народа А. А. Кузнецова по устранению товарища Жданова. Каковой, как требовалось доказать, был убит Абакумовым. А потакал этому не кто иной, как начальник личной охраны Сталина генерал-лейтенант

Н.              С. Власик! И за всем этим проглядывала еще одна цель: мингрел, утаивший свое еврейское происхождение, отвечавший за деятельность неарийских «врачей-убийц», разлагавший «органы» и, как пелось в одном из творений лагерной самодеятельности, «цветок душистый прерий, Лаврентий Палыч Берия». Исследуя бумаги Сталина, историк Д. А. Волкогонов обратил внимание на многочисленные комбинации звезд, треугольников, угловатых зверей, похожих на волков и закрашенных красным карандашом, бесформенные массы фантастического «нечто». Часто этот «художник-модернист» старательно обводил свои творения причудливыми овалами[371]. Вот и сейчас он готовился замкнуть очередной «овал» и соорудить новый «политический Сталинград». Интересно, что человек Берии, начальник Генштаба Штеменко в 1952 г. утратил свой пост. Начальником Генштаба назначили многолетнего фронтового заместителя Жукова, его начальника штаба, маршала

В.              Д. Соколовского.

По сценарию Хозяина, Берия должен был расправиться с грузинскими взяточниками-мингрелами, аресты которых начались при Рухадзе и продолжились в 1952 г., после ареста самого министра госбезопасности Грузии. Новый министр объявил, что «до сих пор работа органов была неполнокровной»[372]. Мингрелов жестоко пытали, но добиться показаний против Берии и его родственников не удалось. Берия, выполняя распоряжение Сталина и постановление ЦК о мегрельской националистической организации, закрыл мингрельские газеты. Рухадзе и его преемник очистили руководство Грузии от перерожденцев

во главе с секретарем ЦК КП(б)Г М. И. Барамией. Сменили и первого секретаря. Еще недавно Сталин наставлял его и Рухадзе по поводу того, каким должно быть содержание доносов на Берию и Маленкова об их «связях» с грузинскими меньшевиками и националистами. Из Грузии в Среднюю Азию выселили почти 12 тыс. человек из числа «неблагонадежного элемента». В центральной печати развернулась кампания против недисциплинированности, бюрократического перерождения и кумовства.

Короче, ужасался Хрущев, «подбивались клинья» буквально под каждого, Сталин мог расправиться «с любым из нас». «Тяжелое было время»[373].

Самодержавная власть диктатора достигла катастрофических размеров. Даже на попойки, тянувшиеся всю ночь, он приглашал после г. лишь Берию, Маленкова, Булганина да Хрущева. Раньше-то, когда Жданов был жив, иной раз с артистами Большого театра пели. Жданов и Ворошилов подпевают, а Сталин дирижирует. Жданов и на рояле неплохо играл. А то — плясали. Хорошо у Микояна выходило, правда, он под любую мелодию только лезгинку крутил. А то помидорами кидались, на стулья иной раз подкладывали. Да-а... Или вот кино смотрели трофейное. Хрущев вспоминал, что фильмы шли без дубляжа и министр кинематографии пересказывал содержание по переводу, сделанному секретарями. Иной раз говорил невпопад или просто объяснял: «Вот он идет». Берия помогал: «Вот смотри — побежал, побежал». Потеха... А теперь никаких «семерок», «пятерок». Только четверо избранных и он — сам-пят. Пришедших к нему на день рождения в 1952 г. Молотова и Микояна принял. Но на другой день приказал Маленкову передать: он им больше не товарищ и не хочет, чтобы они к нему приходили. И вообще, Хозяин пока не решил, чьи они шпионы: английские, как Ворошилов, или американские[374]. Если Вы подумали, что Сталин после двух перенесенных микроинсультов сошел с ума, то поспешили с выводами.

Председатель Совмина сократил число встреч в кремлевском кабинете с 2 тыс. в 1940 г. до менее 500 в 1951 и 1952 годах. Он до полугода мог не появляться в Кремле[375], с августа уезжал отдыхать, прихватив иной раз Хрущева, которого, посмеиваясь, звал Микитой

и над которым добродушно, как, видимо, ему казалось, подшучивал. От сталинских шуток Хрущев бывал ни жив ни мертв. Вернувшись в Москву, Иосиф Виссарионович почти все время проводил на даче в Кунцево. Часами, закутавшись в тулуп и спрятав ноги в валенки, сидел в кресле, смотрел на лес или дремал, накрыв лицо фуражкой Генералиссимуса. Иногда слушал музыку. Пластинки ставил сам на патефон с ручным заводом. По наблюдениям дочери, он знал и понимал, что его ненавидят, и знал почему. Крепость в Кунцево не казалась надежной. Мало было двойных высоченных заборов, овчарок, многочисленной охраны, пуленепробиваемых жилетов. 10-тонные ЗИСы с бронированными стеклами и корпусом мчались по ночной столице, меняя маршруты по указанию Хозяина. Особая прислуга регулярно брала пробы воздуха в комнатах, где он обитал. Продукты проверялись в спецлабораториях1. Казалось, что поглощенный собой Вождь всего прогрессивного человечества забросил дела управления. Его секретарь А. Н. Поскребышев возил пакеты с постановлениями правительства и ЦК на дачу. И пакеты, по свидетельству Молотова, валялись нераспечатанными, хотя постановления выходили за подписью Сталина, который развлекался тем, что наклеивал на стены дома понравившиеся ему иллюстрации, вырезанные из журнала «Огонек». Да, как вспоминал адмирал Кузнецов, госаппарат работал все менее четко. Существовали только отписки. Все понимали, что в государстве происходит нечто ненормальное. Образовался какой-то «центростоп», по выражению самого Сталина. Но изменить этого никто не мог. Стали приспосабливаться к бессистемной системе. Хрущев вздыхал: тяжелые, тяжелые времена настали. Сталину девать себя было некуда.

Можно задаться вопросами: почему такое стало возможным, почему дряхлый старик продолжал управлять великой державой? Адресуем Вам еще один: подлинно ли велика страна, позволяющая вытворять с собой подобное? Но в данном случае полезно сосредоточиться на ином: что задумал Сталин? Потому что его, как обычно, не интересовали ни государство, ни управление сами по себе. Он не впал в маразм, а решал очередную проблему Своей Власти. Она так его занимала, что в 1952 г. он не поехал в отпуск, а остался в Москве, не желая выпускать из-под личного контроля подготовку к XIX съезду партии (5-14 октября 1952 г.).

Цель съезда, конечно, не в переименовании партии, почти 40 лет с 1952 г. называвшейся Коммунистической партией Советского Союза. И не в принятии нового устава КПСС. Хотя стоит обратить внимание по крайней мере на две особенности документа. Еще в 1937 г. Сталин наставлял: необходимо записать, что членом партии является тот, кто признает программу партии, а не тот, кто ее усвоил. Признание и усвоение — «две совершенно различные вещи». «Чтобы усвоить программу партии, надо быть настоящим марксистом, проверенным и теоретически подготовленным». «Я не знаю, много ли найдется у нас членов партии, которые уже усвоили нашу программу, стали настоящими марксистами». Вы понимаете, что это значит для партии, объявлявшей марксизм своей теоретической основой? XVIII съезд в уставе 1939 г. зафиксировал сталинскую формулу. А следующий съезд ее подтвердил. Объем и формулировки прав членов партии также остались прежними. Но существенно изменился перечень обязанностей. В прежней редакции на первом месте из четырех позиций стояла неустанная работа «над повышением своей сознательности, над усвоением основ марксизма- ленинизма». С 1952 года 11 обязанностей открывались требованием «всемерно охранять единство партии». Повышение сознательности затерялось где-то в середине перечня. Финальное крещендо из шести обязанностей, в чеканных формах которых отлились бурные страсти последних лет, явно принадлежало гениальному партийному мелодисту. На всю КПСС «повеяло весною» 1937 года от напоминания: «Партия имеет одну дисциплину, один закон для всех коммунистов, независимо от заслуг и занимаемых ими постов». Отныне развитие самокритики и критики снизу, борьба с «парадностью и восхвалением» — священный долг коммуниста, обязанного «сообщать в руководящие партийные органы... о недостатках в работе, невзирая на лица». Пылающие письмена скрижали требовали «быть правдивым и честным перед партией, не допускать сокрытия и искажения правды», «соблюдать партийную и государственную тайну, проявлять политическую бдительность», не допускать подбора «работников по признакам приятельских отношений, личной преданности, землячества и родства». Если же кто нарушит эти святые заповеди и свою клятву выполнять их, то совершит «тягчайшее зло, несовместимое с пребыванием в рядах партии»1. Сталин хотел заставить партию жить по Его уставу. Вы понимаете, чем и кому это грозило? Кстати, об уставе докладывал съезду Хрущев, отчет от ЦК

делал Маленков, о пятилетнем плане рассказывал новый председатель Госплана Сабуров. А что же Генералиссимус?

Он открыл новый фронт. На съезде произнес короткую речь. Зато после завершения съезда отвел душу на пленуме ЦК, состоявшем теперь из 236 членов и кандидатов, половину из которых составляли секретари обкомов (в предыдущем ЦК — около пятой части). Хозяин, вцепившись в собравшихся суровым взглядом, зло вгонял в зал обоймы тяжелых слов. Он стал стар. Приближается время, когда другим придется продолжить его дело. Обстановка в мире сложная. Борьба с капитализмом предстоит тяжелая. Нам необходимы твердость и бесстрашие в этой борьбе. В подобных случаях Ленин гремел, гремел и никого не боялся. А сегодня среди нас есть капитулянты. Партия не может идти на поводу у этих людей. Партия не пойдет за ними.

Сталин помолчал, и устрашающе сгустилась тишина, обрушившаяся на онемевший, забывшийся в ужасе зал. Дернув носом, Хозяин назвал имена главных капитулянтов — Молотова и Микояна. Лично они — люди храбрые. Если партия пошлет их на смерть, пойдут без оглядки. Но в политике они придерживаются неправильной линии. Они отражают линию правого уклона и не согласны с линией партии, линией ее ЦК.

Покрасневшее, ожесточенное и полное жизни лицо «Ленина сегодня» резко контрастировало с меловыми масками членов президиума пленума, с тем, что вождь говорил о себе. Он уже не в состоянии выполнять всех обязанностей, порученных ему ЦК. Он может вести правительство и политбюро, но просит уважить его просьбу и освободить от руководства секретариатом.

Еще никто не уловил, что происходит, но ведший пленум Маленков, не контролируя себя, выброшенный инстинктом, встал в полный рост и умоляюще воздел руки над головой. Члены президиума и ЦК, не понявшие угрозы, излучаемой Сталиным, среагировали на взметнувшуюся тушу второго человека партии. «Нет! Нельзя! Просим остаться! Просим взять свою просьбу назад!» — кричали глуповцы. Маленков оплывал на стул...1

Пленум принял сталинское предложение о создании вместо политбюро президиума ЦК в составе 25 членов и 11 кандидатов. Старое руководство растворялось в молодом пополнении. Исчезновение даже нескольких членов президиума не только не было бы заметным, но и не

подрывало работоспособности нового органа. Молотов и Микоян вошли в президиум. Впрочем, Сталин тут же создал Бюро президиума, в которое «эти рыковцы» (сталинское определение) не попали. Кроме себя Сталин первоначально включил в него Берию, Булганина, Кагановича, Маленкова, Сабурова, Хрущева и в последний момент — Ворошилова и Первухина. Однако «роман летел к развязке», и уже никто не был уверен в будущем.

Через несколько недель после съезда были арестованы Поскребышев, Власик и еще ряд людей из ближайшей охраны Сталина, обвиняемые среди прочего в связях с британской разведкой. Подозрение в этом тяготело над Берией еще со времен Гражданской войны. Игнатьев доложил, что «изменники» в конце 30-х гг. организовали утечку за границу сведений о работе политбюро. Некоторые современники (Симонов, Хрущев), подавляющая часть исследователей (впервые высказавший и обосновавший эту идею Авторханов, Антонов-Овсеенко, Волкогонов) уверены, что за событиями декабря 1952-го — марта 1953 г. скрывался заговор если и не Аппарата против Хозяина, то уж во всяком случае — Берии против Сталина. В конце концов, этот Слуга и устранил Хозяина. Генерал Судоплатов и один из руководителей архивного дела в посткоммунистической России Пихоя, напротив, уверены, что это Генералиссимус медленно и неотвратимо затягивал кольцо окружения, готовясь убрать всех потенциально опасных конкурентов. Вождь действовал в полном соответствии с собственным образом, представленным в Краткой биографии: «Сталин мудр, нетороплив в решении сложных политических вопросов, там, где требуется всесторонний учет всех плюсов и минусов». Леонард Шапиро, полагая, что Сталин готовил широкую чистку, грозившую поглотить и рядовых аппаратчиков, и «стариков» из политбюро, и Берию, допускал, что часть партийных сановников была против нового побоища, но предпочитал из-за отсутствия конкретных данных не заниматься бесплодными гаданиями. Можете сравнить эти оценки с точкой зрения Исаака Дойчера, одного из самых въедливых сталинских биографов1, поискать аргументы в пользу своих взглядов,

но согласитесь хотя бы с двумя выводами. Во-первых, несомненно, что в начале 50-х Сталина окружали не политически наивные большевики, а прожженные политиканы. Берия — не сталинский болванчик, вроде Ежова, и не солдат партии, вроде Ягоды. И если Лаврентий Павлович осмелился на активные действия по устранению Инстанции, то это не только свидетельствовало о его личных качествах, но и предотвратило катастрофические последствия для миллионов людей и всей страны. Во-вторых, кто бы ни победил в схватке внутри «правительства, как своего рода зверинца», политическая культура и нравы его достойны однозначной политологической оценки. Или не так? Но все это — рассуждения постфактум.

А в 1953 г. всю страну придавило ужасом после того, как газета «Правда» 13 января сообщила о раскрытии гигантского «заговора врачей-вредителей». Обмиравших подданных информировали: «Раскрыта террористическая группа врачей, ставивших своей целью, путем вредительского лечения, сократить жизнь активным деятелям Советского Союза». «Врачи-преступники» «умертвили товарища А. А. Жданова» и «старались в первую очередь подорвать здоровье советских руководящих военных кадров, вывести их из строя и ослабить оборону страны». Угроза нависла над маршалами Василевским, Коневым и другими «кадрами», «однако арест расстроил злодейские планы». «Врачи-убийцы, ставшие извергами рода человеческого, растоптавшие священное знамя науки и осквернившие честь», состояли «в наемных агентах у иностранной разведки». Большинство участников «террористической группы» — врачи-евреи — связаны с еврейской организацией «Джойнт», проводившей «под руководством американской разведки широкую шпионскую, террористическую» работу. «Другие участники террористической группы оказались давнишними агентами английской разведки. Следствие будет закончено в ближайшее время». Не спешите с оценками. Попробуйте поставить себя на место советского человека сталинской эпохи (полезно вернуться к этому заданию после чтения следующей главы). Кстати, тот номер «Правды» открывался редакционной статьей, поведавшей: «некоторые люди делают вывод, что теперь уже снята опасность вредительства, шпионажа», «так думать и рассуждать могут только правые оппортунисты», «стоящие на антимарксистской точке зрения затухания классовой борьбы». «Некоторые советские органы и их руководители потеряли бдительность, заразились ротозейством», «органы госбезопасности»

не раскрыли вовремя вражеских замыслов. Но «советский народ» не только «с гневом и возмущением клеймит преступную банду убийц». Он раздавит «презренных наймитов... как омерзительную гадину», а возмездие «найдет дорогу» к их вдохновителям. Помните бердяевское: «В основе антисемитизма лежит бездарность»? А что еще Вы помните в связи с антисемитизмом?

Поликлиники и больницы опустели. Из «достоверных источников» стало известно, что в родильных домах евреи-убийцы умерщвляют новорожденных русских младенцев. Отовсюду увольняли еще не уволенных евреев. Из пригородных электричек бдительные патриоты выбрасывали всех неарийцев. Из Большого зала консерватории вышвырнули портрет Мендельсона. На Константина Симонова пришел донос: скрывает, гад, свою подлинную фамилию Симонович. Судороги истерии сотрясали СССР. А «творец дружбы народов», как передавали верные люди в Москве, приказал готовить депортацию трех миллионов советских евреев, дабы «оградить их от справедливого гнева русского народа». В конце войны Гитлер, загнанный в бункер, прохрипел: «Мы уйдем, но так хлопнем дверью, что мир содрогнется». Фюрер и нацисты уничтожили половину еврейского народа. На пороге собственной смерти Сталин, похоже, был готов загнать в могилу половину уцелевших от геноцида. Кто-то заметил, что в каждом веке есть свое средневековье. Как раз самая середина и настала.

Но впервые в истории нашей Родины многострадальный еврейский народ ускользнул от забот любвеобильной Власти. В начале марта 1953 г. со Сталиным случился удар. Диктатор умирал какое-то время, но сознание не вернулось к нему. Он не видел входившего в носках и державшего башмаки под мышками Маленкова, не чувствовал, как Берия целует ему руки, не слышал рыданий дочери, обслуги, брани сына, кричавшего, что отца отравили...

5 марта газеты известили о смерти тирана. Через четыре дня его хоронили. Он умер! Умер? В страшной давке погибли сотни человек. Охваченная безмерным горем, осиротевшая страна не представляла, что будет дальше. Поэт Наум Коржавин напишет позднее: «К стыду народа своего он умер собственною смертью». А Вы думаете иначе? Согласитесь, однако, с тем, что вполне логичным и символичным было помещение сталинского саркофага в ленинский Мавзолей.

В качестве напутствия народам, ученым и читателям, эпитафии на сталинскую могильную плиту мы бы предложили такие слова: «Ти

ранические системы неисправимы, не должны быть и не могут быть исправлены. Они могут быть только уничтожены. Важно понять, что тиранические системы не бывают хуже или лучше: они бывают только омерзительны. Нужно сознательно пренебречь едва различимым несходством цветов и запахов деспотизма... Деспотизм омерзителен всякий, и его надо ненавидеть непрерывно, неутомимо, неумолимо и не отвлекаясь ничем. Не исправляйте его и не старайтесь войти в положение, не пытайтесь понять, не стремитесь простить, посмотреть на него по-новому, переосмыслить и переоценить; в нем нельзя видеть нечто, заслуживающее внимания, нельзя склоняться к тому, что он исторически неизбежен, признать, что у него есть кое-какие заслуги, согласиться с тем, что он может одерживать внушительные победы; его нельзя взваливать на историю, на особенности развития и тяжелые обстоятельства... его надо ненавидеть страстно, самоотверженно, самозабвенно и не отвлекаясь ничем»1.