ИЗ РЕВОЛЮЦИОННОГО НАСЛЕДИЯ XIX в.

В 1886 г. в одном из парижских приютов для душевнобольных умер всеми забытый Петр Никитич Ткачев. С прощальным словом на похоронах выступил самый непримиримый его оппонент Петр Лаврович Лавров — сторонник «постепенности».

В революционном движении Ткачев был не так уж и одинок. Мало того, что он был активнейшим участником и руководителем ряда студенческих кружков 60-х гг. (в том числе каракозовского и нечаевского, но не знаменитой «Народной расправы»), одним из лидеров левого крыла подполья. Петр Никитич оказал огромное влияние и на Нечаева. Принцип «цель оправдывает средства», множество идей и формулировок Ткачева не только были усвоены Нечаевым, но и вошли в его «Катехизис революционера». Согласитесь, Ткачев — фанатик власти, гораздо более трезво и без иллюзий определил некоторые существенные черты российской революции и понял то, к чему пришел Ленин, переживший

разочарование в лавровских и марксистских упованиях на революцию большинства. Многие ленинские формулировки почти дословно повторяют мысли Ткачева. А главное — у двух революционеров общий стиль мышления. «Раз вы признаете, что революцию должно сделать меньшинство, вы этим самым признали, что оно должно быть сделано властью... Лишенное власти, оно будет лишено и всякого влияния». Это Ткачев или Ленин пишет, как Вы полагаете? А кому из них принадлежит убеждение в том, что в России революцию начать легче, чем на Западе? Во всяком случае, Л. Шапиро приходит к неутешительному для советской коммунистической историографии выводу: «Сходство с большевизмом, каким он стал в конечном итоге, в некоторых отношениях просто разительно. И недаром первоисточником многих ленинских идей называют именно Ткачева».

Кроме того, у Ткачева имелся предшественник, П. Г. Зайч- невский, прославившийся прокламацией «Молодая Россия» (1862), положившей начало «якобинско-бланкистскому направлению». Прочтите ее пламенные строки — они чрезвычайно интересны. «Выход... один — революция, революция кровавая и неумолимая... мы будем последовательнее великих террористов 92 года, мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка приходится пролить втрое больше крови, чем пролито якобинцами... революционная партия... должна захватить диктатуру в свои руки и не останавливаться ни перед чем... Скоро, скоро наступит день, когда мы распустим великое знамя будущего, знамя красное и с громким криком "Да здравствует социальная и демократическая республика русская!" двинемся на Зимний дворец истреблять живущих там... и тогда... бей императорскую партию... бей на площадях... бей в домах, бей в тесных переулках... бей по деревням и селам! Помни, что тогда, кто будет не с нами, тот будет против, кто против, тот наш враг, а врагов следует истреблять всеми способами». Трудно сказать, в чем здесь усмотрели бланкизм коммунистические историки. Тем более что «народная партия» собиралась «вместе с Разиным и Пугачевым» уничтожать чиновничество и резать

помещиков[739]. Если Вы сравните творения Зайчневского и Нечаева, то вряд ли согласитесь с мнением о невозможности поставить между ними знак равенства[740].

Но куда важнее другое. Технология захвата власти (см. также мысли Ткачева, гл. II), ставка на сверхцентрализованную организацию, террор, мощное государство сочетаются с принятием программы, выработанной к середине 70-х гг. (постоянное народное представительство, широкое местное самоуправление, самостоятельность мира-общины, принадлежность земли народу и уничтожение частной собственности на нее и на орудия крупного производства, уравнительное перераспределение земли, передача в руки рабочих всех фабрик и заводов, право нерусских народов на отделение), и с уверенностью в том, что «только на социалистических началах человечество сможет воплотить в своей жизни свободу, равенство, братство»[741].

Многие ученики Зайчневского и знакомцы Ткачева с Нечаевым стали активными народовольцами-террористами во второй половине 70-х гг., когда народники, поначалу принципиальные противники создания жесткой централизованной революционной организации со строжайшей дисциплиной, в конце концов и образовали именно такую партию. (Ленин назвал ее образцовой и использовал в качестве модели для организации большевистской партии.) Народники теперь видели «смысл нашего существования... в захвате власти. Партия руководит восстанием и создает Временное правительство». Отбросив принципы анархизма, народовольцы провозгласили: «Мы по убеждениям и стремлениям государственники, т. е. признаем за элементом государственным... огромную важность»[742].

Ленин не только не критиковал Ткачева (хотя от бланкизма открещивался), но утверждал, что «[подготовленная проповедью Ткачева и осуществленная посредством... действительно устрашающего террора попытка захватить власть — была величественна»[743]. Так что мнение

Л. Фишера о неодобрительном отзыве Ильича о Петре Никитиче основано на недоразумении. Странно читать и слова об отсутствии влияния Ткачева и Нечаева на Ленина, поскольку, де, насилие носилось в воздухе и уходило корнями в традиции России, но у первых двух революционеров насилие и террор — принцип и политическое оружие, тогда как у Ленина — это «всего лишь средство, подчиненное цели»[744]. Кое-что о ленинском отношении к террору и насилию Вам известно. Позднее мы еще вернемся к этому вопросу. А сейчас подумайте, кто прав в споре о Нечаеве — Е. Г. Плимак и И. К. Пантин, полагающие, что «нечаевщина» — порождение не революции, а самого старого строя, «отрыжка старого общества», или Е. Л. Рудницкая и А. Ю. Минаков, утверждающие, что «Катехизис революционера» подводил иезуитскую основу под революцию-авантюру, культивировал «зародыши тоталитарной идеологии и политики» большевизма?[745] Вам помогут главы 15 и 16 монументального труда Ф.

Небезынтересна точка зрения Ленина, которую изложил Бонч-Бруевич. «Нечаев обладал особым талантом организатора, конспиратора, умением свои мысли облачать в потрясающие формулировки» (учтите, что в 18-м году Плеханов констатировал: «Тактика большевиков есть тактика Бакунина, а во многих случаях просто-напросто Нечаева»)[746]. Вот некоторые, самые потрясающие формулировки: «Революционер... знает только одну науку — науку разрушения... Все в нем поглощено единым исключительным интересом, единой мыслью, единой страстью — революцией... Он не должен останавливаться перед истреблением положения, отношения или какого-либо человека, принадлежащего [старому] миру... Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что помешает ему... У [революционеров] нет другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа... это освобождение и достижение этого

счастья возможно только путем всесокрушающей народной революции... которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции порядка и классы России... Наше дело — страшное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение». Разделив все «общество» на шесть категорий, Нечаев по меньшей мере три из них обрек на смерть. Его не страшила «бесследная гибель большинства» ради настоящей революционной выработки немногих[747]. Вообще его ничто не страшило...

«Всякую... нравственность, взятую из внечеловеческого, внеклассового понятия, мы отрицаем... Для нас нравственность подчинена интересам классовой борьбы пролетариата... Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата... А в чем состоит эта классовая борьба? Это — царя свергнуть, капиталистов свергнуть, уничтожить класс капиталистов»[748].

Да, «бывают странные сближенья». Н. В. Валентинов (Вольский), оставивший чрезвычайно ценные воспоминания о Ленине, первым проследил связь между двумя российскими якобинцами — Зайчневским и Ульяновым, выявил ряд свидетельств о влиянии на молодого Владимира Ульянова соратников Зайчневского, проанализировал их воспоминания и пришел ктакому заключению: зайчневцы сформулировали основные

идеи Октября, «не хватает только одного пролетариата». Посему «руководимая Лениным октябрьская революция могла быть "сделанной" без всякой "марксятины", а только исходя из поучений перепахавшего Ленина Чернышевского», почитателем которого всю жизнь оставался и Зайчневский[750].

Если Вы решили, что мы пытаемся доказать, что Ленин не был марксистом (а отсюда, между прочим, следует, что марксизм «не несет ответственности» за нашу трагедию XX в.), то Вы поспешили. Ленин был и марксистом, но корни его коммунизма несводимы к западным «источникам и составным частям», а тем более — к одному или одной из них. Может быть, прав Бердяев, уверенный в том, что «Ткачев более предшественник большевизма, чем Маркс и Энгельс», В. Г. Белинский «уже утверждал большевистскую мораль», большевизм оказался «наименее утопическим... и наиболее верным некоторым исконным русским традициям», а в целом «коммунизм есть русское явление, несмотря на марксистскую идеологию...

Всю вторую половину XIX в. Маркс и Энгельс вели непрерывную борьбу против различных социалистических течений, в том числе против русского социализма. Претендуя на то, что в их лице человечество напало на законы собственного развития, с вершины «научного» абсолюта они многого не замечали и часто оказывались неправы в спорах с российскими народниками. (Мы сейчас отвлекаемся от правоты «классиков марксизма» по ряду вопросов и от стиля полемики с обеих сторон.) Вот Энгельс обрушивается на О. Бланки, бланкистских эмигрантов

Коммуны и заодно на Ткачева. «Бланки преимущественно политический революционер... он был по преимуществу "человеком дела" верившим, что небольшое, хорошо организованное меньшинство, выступившее в надлежащий момент... может несколькими первыми успехами увлечь за собой народную массу... Из того, что Бланки представляет себе всякую революцию как переворот, произведенный небольшим революционным меньшинством, само собой вытекает необходимость диктатуры после успеха восстания, диктатуры, вполне понятно, не всего революционного класса, пролетариата, а небольшого числа лиц, которые произвели переворот и которые сами, в свою очередь, уже заранее подчинены диктатуре одного или нескольких лиц. Как видите, Бланки — революционер прошлого поколения. Такие представления о ходе революционных событий... давно устарели... у [нынешних] бланкистов в основе лежит тот же принцип, что революции вообще не делаются сами, а что их делают...». Тут же достается и бакунистам, которые (в отличие от немецких коммунистов, идущих к конечной цели «через все промежуточные станции и компромиссы, созданные не ими, а ходом исторического развития») «хотят перескочить через промежуточные стадии и компромиссы» и уверены, что «если... на этих днях "начнется", и власть очутится в их руках, то послезавтра "коммунизм будет введен"»[753].

Кто же знал, что не пройдет и полувека, как обнаружится правота бланкистов, бакунистов и... ленинцев? А ведь, пожалуй, трудно было отбиться Владимиру Ильичу от обвинений в бланкизме, которыми его язвили меньшевики, Вы не находите? Как тут не согласиться с Бердяевым: «Маркс и Энгельс не понимали своеобразия русского пути и были "меньшевиками"... Но "большевиком" был Ткачев, как им был Нечаев и даже отчасти Бакунин...»[754]. Так кто же революционер «прошлого поколения» с устаревшими представлениями? Зато «с вершины» Энгельс разглядел такое, что не давалось нашим «черноземным коммунистам». Революция большинства ему представлялась надежнейшей гарантией от тех неизбежных следствий, которые породит «бланкистско-бакунинская модель» (см. ХРЕСТОМАТИЯ, Документ 10). О них мы поговорим в следующей главе, пока же продумайте схему Энгельса, сравните ее с анализом Кропоткина.

Но была у этих русских какая-то первобытная ясность взгляда, первозданная свежесть восприятия, позволявшая до рождения социо

логических и политологических теорий, доминировавших в следующем столетии, подмечать такое, что и не снилось европейским мудрецам. Познакомьтесь с бакунинской критикой марксистских представлений

о              государстве (ХРЕСТОМАТИЯ, Документ 11 А) и попытайтесь ее опровергнуть или подтвердить фактами. В 18 томе сочинений Маркса и Энгельса помещены их опровержения. Учтите, что в годы «перестройки» коммунистическая историография все же признала, что Бакунин не только «дал наиболее резкую критику государства как такового, тех реальных опасностей, которые с собой несет государственная организация общественной жизни», но и верно предсказал многое «в последующем развитии общества, в том числе и социалистического»[755]. Впрочем, будем считаться и с тем, что марксисты отдавали себе отчет во многих опасностях, отсюда и их утопии о безгосударственном социализме (см. ленинскую работу «Государство и революция»).

И на этом фоне длился нескончаемый «спор славян между собою»... Мы уже неоднократно цитировали письмо Бакунина к Нечаеву (более подробно см. ХРЕСТОМАТИЯ, Документ 11 Б). Постарайтесь понять старого анархиста. Но вот прав ли он в споре с «малым бесом» и не «бес» ли он сам (как определил бы спорщиков Достоевский)?

Что бы мы ни думали о нечаевщине и «бесовщине», следует помнить о письмах Герцена «К старому товарищу» — Бакунину. «Медленность, сбивчивость исторического хода нас бесит и душит, она нам невыносима, и многие из нас, изменяя собственному разуму, торопятся и торопят других... Петр I, Конвент научили нас шагать семимильными сапогами, шагать из первого месяца беременности в девятый и ломать без разбора все... Петрограндизмом социальный переворот дальше каторжного равенства Гракха Бабефа и коммунистической барщины Кабе не пойдет», — писал Александр Иванович. «Я не верю в прежние революционные пути и стараюсь понять шаг людской... для того чтоб знать, как идти с ним в ногу, не отставая и не забегая в такую даль, в которую люди не пойдут... не могут пойти». «Народ — консерватор по инстинкту... его идеал — буржуазное довольство... Взять неразвитие силой невозможно. Ни республика Робеспьера, ни республика Анахарсиса Клоца... не удержались, а вандейство надобно было годами вырубать из жизни. Террор... мало уничтожает предрассудки». «Аракчееву было сполагоря вводить свои военно-экономические утопии, имея за себя

секущее войско, секущую полицию, императора, Сенат и Синод, да и то ничего не сделал. А за упразднением государства — откуда брать... палачей и пуще всего фискалов — в них будет огромная потребность? Не начать ли новую жизнь с сохранения социального корпуса жандармов? Неужели цивилизация кнутом, освобождение гильотиной составляют вечную необходимость всякого шага вперед?..»[756]. Что ответить на это письмо в будущее? И кто такие «фискалы», зачем они в социалистическом обществе?

Ленин в последние десять лет своей жизни редко вспоминал о Герцене и, похоже, изменил о нем мнение, высказанное в известной статье «Памяти Герцена». Во всяком случае, особо отметив в замечаниях на книгу Ю. М. Стеклова о своем учителе Чернышевском слова «Герцен органически неспособен был понять русских революционеров того времени»[757], Владимир Ильич не включил Александра Ивановича в список «мыслителей-борцов за народное счастье и свободу», чьи имена высекли в 1918 г. на обелиске, установленном в Александровском саду Кремля. А Бакунин там есть...