РЕФОРМА 1924 ГОДА И НОВАЯ СИСТЕМА ДЕНЕЖНОГО ОБРАЩЕНИЯ

Необходимость использования казначейской эмиссии почти до отказа в течение первого периода новой экономической политики — к тому же в условиях неурожая и голода — привела в 1921/22 г.

Исследовать эту обстановку значило бы проанализировать условия всей хозяйственной жизни страны. Сделать это здесь нельзя. Но мы можем отметить главнейшие ее элементы, и это необходимо сделать для оценки тех мероприятий в области реформы денежного обращения, которые должны быть описаны в настоящей главе. Мы остановимся в нескольких словах на положении производства и транспорта, ибо ими определяется состояние товарного рынка и торгового оборота, на состоянии внешней торговли, ибо ею определяется внешний торговый, а в наших условиях и почти весь внешний платежный баланс, и наконец на состоянии бюджета, ибо им определялись те требования, которые государство предъявляло к казначейской эмиссии.

Состояние производства и транспорта за хозяйственный год, предшествовавший реформе, характеризуют следующие данные ("Экономический бюллетень Конъюнктурного института" под редакцией проф.

Н.              Д. Кондратьева, 1924 г., № 1).

Приведенные цифры по сравнению с довоенными были еще очень низки, в некоторых случаях даже совершенно ничтожны, и лишь в виде исключения они приближались к уровню 1913 г.

Не только приведенные сведения свидетельствовали о растущей потребности оборота в деньгах, но и прямые данные о ценности всей денежной массы обнаруживали ту же тенденцию развития.

Ценность всей денежной массы (советские знаки, банковые билеты, транспортные сертификаты в тысячах золотых рублей)

После колебаний, вызванных неурожаем 1921 г., имело место не только непрерывное, но и значительное повышение ценности всей денежной массы: за два с половиной года в 6 раз, за полтора года в 3 раза и за год на 82% по индексу розничных цен и на 58% по индексу Гос

плана.

Что касается состояния внешней торговли и платежного баланса, то в этом отношении положение представлялось тогда достаточно надежным.

Обороты по внешней торговле за первые девять месяцев 1923 г. дали следующие результаты. По данным НКВТ весь оборот составил 203,7 млн довоенных рублей, из них на вывоз приходилось 105,4 млн и на ввоз — 98,4 млн. Таким образом, в 1923 г. мы не имели уже пассивного торгового баланса. Правда, спрос на иностранную валюту определялся не только потребностью в ней для заграничных платежей. Государственный банк вел накопление иностранной валюты для составления валютного обеспечения червонцев, и частный рынок предъявлял спрос на иностранную валюту в целях накопления. Но покрытие этих расходов происходило отчасти за счет иностранных краткосрочных коммерческих кредитов и разных мелких переводов из-за границы, отчасти за счет скупки золота внутри страны. К тому же план на 1923/24 г. рисовал лучшие перспективы, чем предыдущий год.

По этому плану сумма поступлений от экспорта определялась на 1923/24 г. в 437,3 млн рублей (в современной оценке) и сумма расходов по импорту в 298,1 млн рублей, что давало активный баланс в 139,2 млн рублей. Такую сумму можно было признать достаточно обеспечивающей потребности в иностранной валюте, даже если бы план не был осуществлен в полной мере.

В этой в общем благоприятной обстановке основное значение оставалось за вопросом о государственном бюджете, т. е. о той части дефицита по бюджету, которую приходилось покрывать казначейской эмиссией.

Данные за первые девять месяцев 1923 г. рисовали следующую картину покрытия расходов (за вычетом отчислений в местные бюджеты) в процентных отношениях ко всей сумме оплаченных кредитов.

1 Натуральная часть переведена на деньги. Доход от продналога распределен по меся- цам по времени расходования его.

По четвертям года, таким образом, имело место постепенное уменьшение эмиссии от 30,8% до 26,4% и наконец до 14,9%.

Бюджет на весь 1923/24 г. во время подготовки денежной реформы еще не был утвержден. По имевшемуся в начале 1924 г. проекту он сводился в расходной части в сумме 1 750 ООО ООО рублей, причем дефицит составлял в нем 354 млн рублей, из коих предполагалось покрыть кредитными операциями 174 млн и эмиссией 180 млн рублей. Эмиссионный источник использован был по 1 марта (т. е. до начала реформы) на сумму в 75 млн рублей, и, следовательно, оставалось покрыть в этом порядке еще 105 млн рублей.

В этой связи необходимо отметить одно возражение, которое выдвигалось не раз наиболее решительными противниками денежной реформы 1924 г. Если положение было настолько благоприятно, то зачем же реформа вообще была нужна? Почему было не остаться в таком случае при советском денежном знаке и не попытаться стабилизовать его?

Ошибка, которая лежала в основе этого возражения, заключается в том, что оно не учитывало двух обстоятельств. Во-первых, того, что при среднем месячном дефиците, подлежавшем покрытию эмиссией, в 15 млн рублей золотом по крайней мере, половину этой суммы необходимо было прибавить на покрытие курсовых потерь касс Наркомфина. НКПС и НКПиТ, и, таким образом, действительная эмиссия должна была бы достигать 22—23 млн рублей. Вся эта эмиссия ложилась бы исключительно на массу советских знаков, общая ценность которых упала до 40 млн рублей и даже ниже. В отдельные месяцы при таких условиях по-прежнему происходило бы резкое падение советского денежного знака и иногда оставались бы в силе все те факторы, глубоко расстраивавшие все народное хозяйство, которые перечислены были в конце предыдущей главы: всеобщая спекуляция, надбавки к ценам, борьба за переложение курсовых потерь, стремление к замене казначейских денег суррогатами, валютный разрыв между городом и деревней, исчезновение устойчивой валюты из платежного оборота и возврат от "червонного обращения" к "червонному исчислению". Та же эмиссия в 15 млн рублей, отнесенная не к узкому сектору денежного обращения, а ко всей его массе, составлявшей 300—350 млн рублей, могла пройти незаметно, если принять во внимание более медленное циркулирование новых денег по сравнению с советскими денежными знаками и, следовательно, большую потребность в них оборота. Во- вторых, необходимо было принять во внимание, что самый механизм постоянного пересчета всех платежей, производимых советскими денежными знаками, стал фактором их обесценения и притом отнюдь немаловажным. Нужно было преодолеть инерцию падения курса и этого нельзя было достигнуть иначе, как путем, решительного перелома.

Мы показали выше, что то состояние, к которому пришло денежное обращение к концу 1923 г., настоятельно ставило задачу проведения новых реформ. Данные, которые приведены в начале настоящей главы, свидетельствуют о том, что финансовая и народнохозяйственная обстановка позволяла вместе с тем приступить к тем мероприятиям, которые должны были укрепить денежную систему. Общее направление этих мероприятий предопределено было всем пройденным за последние 2,5 года путем. После того как все хозяйство перешло на "золотое исчисление" и этот способ ценностного счета был воплощен в червонце, реформа могла заключаться только в том, чтобы прекратить эмиссию советских денежных знаков, изъять их из обращения и выпустить деньги, выраженные в золоте. Но некоторые частные вопросы могли получить различное разрешение. Среди этих вопросов на первом месте стоял вопрос о том, приступить ли к выпуску банковых билетов мелких достоинств или выпускать новые казначейские деньги.

При существовавших условиях второе решение подсказывалось всею финансовой и хозяйственной обстановкой. Отказаться от выпуска казначейских денег и перейти к мелким купюрам червонца, значило допустить займы Государственного казначейства в Государственном банке. Ничего не могло быть вреднее этого для банковой эмиссии. Если бы даже эти займы были незначительны по размерам, они не могли бы не пошатнуть доверия к Государственному банку как внутри страны, так и за границей. Пойти в 1924 г. на такой шаг было ничем не оправдываемым риском. Правда, связь казначейских денег с банковыми билетами при всяких условиях нужно было установить, иначе самая ликвидация эмиссии советских денежных знаков утратила бы свой смысл. Однако связь необходимо было сделать возможно более эластичной, ориентируясь на успех реформы, но учитывая вместе с тем возможность каких-либо осложнений. Отсюда решение сохранить казначейскую эмиссию наряду с эмиссией Государственного банка.

Второй вопрос заключался в том, ограничиться ли выпуском бумажных денег или приступить также к выпуску металла. О золоте пока не могло быть, конечно, речи. Но для того чтобы поставить казначейству эмиссию на более прочное основание, представлялось правильным выпустить серебряную монету. Эта монета неполноценна, но население привыкло к ней, и после отсутствия металла в обращении в течение почти десятка лет появление серебра должно было оздоровляюще подействовать на денежное обращение. Выпуск серебряной монеты должен был сыграть огромную роль в смысле упорядочения денежного обращения в деревне, ибо следовало ожидать, что крестьянство будет охотно принимать серебряные деньги. Особенно большое значение выпуск серебра приобретал с точки зрения необходимости внедрения возможно большего количества денег и расширения эмиссионных возможностей казначейства. Не подлежало сомнению, что часть серебра застрянет у населения и что это уменьшит опасность переполнения рынка вновь выпускаемыми деньгами.

Третий вопрос, подлежавший разрешению, был вопросом о порядке ликвидации эмиссии советских денежных знаков. Бесспорным

было, что эмиссия советских денежных знаков должна быть прекращена с выпуском новых денег, что советские денежные знаки должны быть выкуплены и что для выкупа должен быть объявлен определенный курс, причем со дня объявления этого курса советский денежный знак должен ходить в твердом соотношении с новыми деньгами. Но спорным представлялся вопрос о том, к какому моменту следует приурочить фиксацию курса советского денежного знака и начало его выкупа. Два соображения заставили прийти к решению, что между выпуском новых денег и фиксацией курса советских денежных знаков должен пройти некоторый срок. Прежде всего желательно было, чтобы новые деньги, выпускаемые в обращение, были с жадностью восприняты оборотом. Рассчитывать на расширение емкости рынка и на способность его воспринять большее количество новых денег, чем имелось в обращении старых обесценивающихся знаков, можно было не с первого дня реформы. Поэтому необходимо было выпустить новые деньги с таким расчетом, чтобы они попали не в заполненное уже пространство, а всасывались постепенно образующейся пустотой. А пустота эта создавалась тем, что советский денежный знак, обесценение которого не прекращалось, продолжал бы сжиматься, уступая место новым деньгам. На фиксацию курса советского денежного знака можно было идти лишь после того, как население хотя бы несколько освоится с новыми деньгами.

Второе соображение заключалось в том, что в случае одновременности выпуска новых денег и фиксации курса старых знаков, реформа слишком напоминала бы те деноминации, которые имели уже два раза место в 1922 и в 1921 гг. Если бы государственная власть объявила, что вместо 50 ООО рублей знаками образца 1923 г. будет выпускаться в обращение рубль нового образца, то могло бы создаться впечатление, что речь снова идет о переименовании денег, и только. Правда, то обстоятельство, что новый рубль должен был быть законным платежным средством для уплаты обязательства в рубль золотом — а именно в этом и должно было быть основное отличие новых денег от старых,— опрокинуло бы в конце концов это ложное впечатление. Однако лучше всего было не создавать таких условий, в которых такое представление могло даже возникнуть; желательно было показать на примере хотя бы кратковременного параллельного хождения новых денег и советских денежных знаков глубокое различие между ними. Вместе с тем было ясно, что период такого параллельного хождения будет болезнен и что он должен быть крайне непродолжительным.

Эти соображения положены были в основу мероприятий по реформе денежного обращения начала 1924 г. Других вопросов, связанных с этими мероприятиями, мы коснемся при рассмотрении тех законов, которые установили содержание реформы.

Первым законодательным актом реформы был декрет ЦИК и СНК от 5 февраля 1924 г. о выпуске государственных казначейских билетов, тех новых казначейских денег, которые выпускались в обращение. Декрет предусматривал выпуск трех купюр: в 5, 3 и 1 рубль золотом. Декрет не связывал ценностного значения государственного казначейского билета ни с советским денежным знаком, ни с червонцем.

Какую же денежную и ценностную единицу представлял этот казначейский билет?

Ответ на этот вопрос давался постановлением, что он в качестве законного платежного средства принимается по своей нарицательной стоимости во всех тех случаях, когда размеры платежа определены в золоте. Практика нашего финансового хозяйства знала целый ряд таких платежей. В золоте выражены были таможенные пошлины, налоги, долговые обязательства государства (выигрышный заем, краткосрочные обязательства Центрокассы) и проч. В хозяйстве существовал, таким образом, ценностный счет в золотых рублях, и государственный казначейский билет входил в обращение, опираясь на него.

Но гораздо более распространен был счет в червонцах и в червонных рублях, т. е. в десятых долях червонца; между тем декрет умалчивал о связи между золотым и червонным рублем. Практически между этими двумя способами счета не было разницы. Курс золотого рубля на советские денежные знаки устанавливался Специальной котировальной комиссией. Курсом червонного рубля была десятая часть справочного курса червонца по котировке фондового отдела Московской товарной биржи. До сентября 1923 г. эти курсы бывали различны. Но последний случай несовпадения их имел место 4 сентября 1923 г., и с тех пор курс Специальной котировальной комиссии был неизменно тождествен с курсом фондового отдела МТБ. Оборот вполне освоился с этим тождеством курсов, и не было никакого основания менять установившееся положение. Наоборот, имелись все основания сохранить его. Смысл реформы явно заключается в том, что государственный казначейский билет связывается с банкнотой Государственного банка и входит в обращение, опираясь на последнюю. Он должен был составить часть денежной системы, покоящейся на “золотом”, или, что практически означало то же самое, на "червонном" счете. Это положение не было прокламировано в законодательном порядке, потому что тогда еще не хотели раз навсегда предрешать судьбу денежного обращения и нельзя было учесть все то, что в будущем может произойти. Но то, что не установлено было законодательством, проводилось в жизнь в порядке иных мероприятий. Кассам Народного комиссариата финансов предписано было принимать государственные казначейские билеты из расчета: один червонец равен десяти рублям золотом казначейскими билетами, и из такого же расчета стали принимать казначейские билеты без ограничения суммы Государственный банк и все другие кредитные учреждения. Кроме того, они стали обменивать беспрепятственно червонцы на казначейские билеты и казначейские билеты на червонцы по тому же курсу и этим закрепили ту же твердую связь. Для обмена казначейских билетов на червонцы Государственный банк, правда, не мог эмитировать банковые билеты. Он должен был пользоваться только наличностью своих касс. Но эта наличность должна была оказаться достаточной при том условии, конечно, что самый выпуск казначейских билетов не выходил бы за пределы действительной потребности в них торгового оборота.

Соблюдение последнего условия представлялось, по вполне понятным причинам, в высшей степени существенным, и декрет вводил

ограничение казначейской эмиссии, которое должно было обеспечить его. Сумма выпущенных в обращение казначейских билетов не должна по п. 3 декрета, 5 февраля, превышать половину суммы выпущенных в обращение червонцев. Законодатель исходил из того, что в довоенное время деньги достоинством ниже 10 рублей (включая мелкую металлическую монету) составляли около 40% всего количества денег в обращении.

Значение того соотношения между выпуском червонцев и казначейских денег, которое фиксировано декретом 5 февраля, заключалось еще и в следующем. Даже в условиях расширяющегося оборота опасность инфляции, т. е. переполнения оборота деньгами, при банковой эмиссии несравненно меньше, чем при казначейской, потому что новый выпуск банковых билетов — по крайней мере, поскольку он протекает нормально — идет вслед за ростом рынка. И хотя эмиссия "Государственного банка была в этом отношении не безупречной, тем не менее Государственный банк как эмиссионное учреждение имел достаточные данные для учета действительной потребности оборота в деньгах и в своей практике он мог опираться на него. У Государственного казначейства таких данных не имеется. Банк учитывает векселя и выдает ссуды под товары. Товарный вексель и товар являются свидетельствами того, что на рынке происходит передвижение ценностей, которое лишь облегчается тем, что банк заменяет вексель банкнотой. Казначейство оплачивает ассигновки, и этот факт не стоит ни в какой связи с потребностью в деньгах товарного рынка. Оплата ассигновок может быть очень велика при сжимающемся обороте и очень незначительна при возрастающей торговле. Не имея собственного критерия, казначейство не в состоянии поэтому действовать целесообразно, если эмиссия казначейская не прислоняется к эмиссии банковой. Та связь между эмиссией червонцев и эмиссией казначейских билетов, которая установлена законом, должна была обеспечить возможно более безболезненное внедрение казначейских денег в обращение. Эмиссия Государственного банка должна была явиться показателем потребности оборота в деньгах. Так как банк эмитирует только сравнительно крупные билеты, то остающийся пробел восполняется выпуском казначейских денег. Эти соображения имелись в виду при подготовке и проведении денежной реформы. Практического значения они, однако, в этом своем виде не получили, так как выпуск казначейских билетов для покрытия бюджетных дефицитов прекратился раньше, чем этого ожидали в начале 1924 г.

Предвидеть, что казначейский билет легко внедрится в обращение и займет в нем места наряду с червонцем, было тем легче, что финансовая практика последних месяцев 1923 г. создала предшественника казначейского билета, обращавшегося на рынке на правах получервон- ца. В октябре, ноябре, декабре, январе и феврале Народным комиссариатом путей сообщения и Народным комиссариатом финансов были выпущены так называемые транспортные сертификаты достоинством в рублей каждый, выраженные в золоте и по закону (постановление СТО от 26 июля 1923 г.), обязательные к приему для всех касс железных дорог, а также для предприятий морского и речного транспорта.

Они выпущены были в качестве краткосрочных обязательств, подлежавших погашению через несколько месяцев и имевших ограниченный круг хождения, но как кредитные учреждения, так и другие предприятия стали охотно принимать их во все платежи, расценивая пятирублевый сертификат в полчервонца. Общая сумма их выпуска достигла свыше 20 млн рублей, и они настолько прочно вошли в оборот, что в январе 1924 г. Наркомфину пришлось издать распоряжение о беспрепятственном приеме их казначейскими кассами во все платежи. Правда, биржевой их курс не всегда вполне совпадал с курсом червонца. Местами он был несколько выше (Туркестан), что объяснялось острой потребностью в устойчивых деньгах достоинством меньше червонца. В Москве он был ниже курса червонца, что более соответствовало сущности сертификата, ибо он являлся обязательством, подлежавшим погашению советскими знаками по официальному курсу (покуда советский денежный знак, конечно, еще существовал), а официальный курс в течение почти всего последнего времени существования совзнака систематически стоял ниже вольного курса банкового билета. Поэтому при превращении советских знаков, полученных в день выкупа за транспортный сертификат, в червонцы держатель сертификата нес некоторый убыток, и рынок учитывал это обстоятельство при расценке сертификата. Но колебания были невелики. Судьба транспортного сертификата доказывала, что и при отсутствии законом установленного соотношения между курсами казначейскою билета и червонца поддерживать между ними твердую связь не представит затруднений.

Вторым законодательным актом по проведению реформы был декрет ЦИК и СНК от 14 февраля 1924 г. о прекращении эмиссии советских денежных знаков. Он гласил, что с 15 февраля прекращается их изготовление на фабриках Наркомфина и одновременно прекращается эмиссия, т.е. выпуск новых знаков из Валютного управления и из баз (особых запасных фондов) Наркомфина на местах. Остатки денежных знаков на фабриках и в базах подвергаются уничтожению. Денежные знаки, выпущенные до 14 февраля из баз и находящиеся в кассах Наркомфина всех учреждений и предприятий и у частных лиц, остаются законным платежным средством на прежних основаниях впредь до издания особого постановления об их выкупе.

Третьим законодательным актом в серии мероприятий по реформе был декрет ЦИК и СНК от 22 февраля 1924 г. о выпуске и чеканке серебряной и местной монеты. Постановления о чеканке воспроизводят прежние правила дореволюционного монетного устава. Было признано наиболее целесообразным не менять ни содержания чистого серебра и меди в монетах, ни их лигатурного веса и диаметра, ни прежних норм о терпимости в весе, в пробе и пр. Оборот должен был получить монету, в точности соответствующую той, которой он привык пользоваться до войны. Только внешний вид ее был изменен, и монета чеканилась по новым рисункам.

В отношении серебряной монеты постановления декрета 22 февраля до настоящего времени остались в силе. Что касается монеты достоинством до 5 копеек, то на основании постановления ЦИК и СНК от 6 января 1926 г. ее стали чеканить в 1926 г. не из меди, а из бронзы и меньшего формата, чем монета дореволюционного времени.

Постановления о выпуске монеты сводились к следующему. Выпускается серебряная монета высокопробная (банковая), достоинством в 1 рубль и в 50 копеек (последняя именуется полтинником) и низкопробная (билонная), достоинством в 20, 15 и 10 копеек. Банковая монета, соответствующая прежней двацатипятикопеечной, и билонная, соответствующая прежней пятикопеечной, не выпускается: уже опыт прошлых лет показал, что они не нужны обороту. Медная монета выпускается достоинством в 5, 3, 2 и 1 копейки. Серебряная и медная монеты являются законным платежным средством, т. е. обязательным к приему в платежи для всех учреждений, предприятий и лиц, причем 1 рубль серебряной или медной монетой приравнивается 1 рублю золотом государственными казначейскими билетами. Система денежного обращения была, таким образом, приведена к единству. Между казначейскими билетами и банкнотами установлено твердое соотношение в порядке мероприятий банковой политики. Связь между серебряной и медной монетами, с одной стороны, и казначейскими билетами, с другой, определена в законе.

Для серебра и меди закон сохранял те ограничения, которые имелись в прежнем монетном уставе. Банковое серебро (1 рубль и 50 копеек) обязательно к приему на сумму до 25 рублей, билонное серебро (20, 15, 10 копеек) и медная монета — на сумму до 3 рублей. Только кассы Государственного казначейства обязаны принимать серебряную и медную монеты без ограничения.

Выпуск серебряной монеты являлся одной из существеннейших частей мероприятий 1924 г. Но для того чтобы он приобрел необходимое значение, нужно было, чтобы самые размеры его были достаточно велики и чтобы он не плелся в хвосте казначейской эмиссии, а составлял в течение, по крайней мере, первого года примерно такую же или почти такую же долю ее, как и выпуск государственных казначейских билетов. Так подходило к вопросу и законодательство о денежном обращении. Декрет поручал Народному комиссариату финансов отчеканить до 1 января 1925 г. серебряной и медной монеты на сумму до 100 млн рублей.

Проведение реформы по изложенному плану встретило между тем технические затруднения, из-за которых нельзя было, однако, отсрочить денежную реформу или изменить самый ее план. Монетный двор был недостаточно оборудован для того, чтобы в короткий срок справиться с новыми заданиями. Поэтому декрет разрешал Народному комиссариату финансов выпустить временные боны достоинством от 1 копейки до 50, с тем чтобы не позже 1 января 1925 г. объявлен был свободный обмен этих бон по нарицательной их стоимости на звонкую монету.

Декрет предусматривал также судьбу серебряной монеты дореволюционной чеканки и решал ее в том смысле, что старое серебро не "монетизируется", т. е. не признается законным платежным средством; запрещение производства и приема платежей старым серебром оставалось в силе. Мотивом к такому решению вопроса явилось то обстоятельство, что в довоенном денежном обращении имелось очень значительное количество серебра, признание которого вернуло бы в ка

налы денежного обращения старую билонную монету и заполнило бы их настолько, что для новой казначейской эмиссии осталось бы слишком мало места. При обсуждении реформы высказывалось опасение, что непризнание старого серебра может препятствовать внедрению серебряной монеты новой чеканки. Но эти опасения не оправдались.

Наконец четвертый декрет, который явился заключительным законодательным актом по проведению реформы, окончательно разрешал вопрос о судьбе советского денежного знака. Это постановление СНК от 7 марта 1924 г. о фиксации курса и выкупе советских знаков. Постановление фиксировало курс с 10 марта из расчета 50 ООО рублей знаками 1923 г. за 1 рубль золотом казначейскими билетами. Так как деноминация 1923 г. приравняла в свое время 1 рубль знаками образца 1923 г. млн рублей знаками дореволюционных и революционных образцов до 1921 г. включительно, то постановление СНК от 7 марта означало, что закон закрепляет обесценение бумажного рубля в 50 ООО ООО ООО раз. Это не рекордная цифра, потому что Германия в 1923 г. превзошла ее. Но эта цифра все же бесконечно далека от того, что могли вообразить себе несколькими годами раньше люди, размышлявшие над вопросами денежного обращения. Достаточно припомнить, что классическим примером обесценения и гибели бумажных денег всегда служили ассигнаты французской революции. Между тем к моменту их изъятия их курс упал всего в 300 раз.

Фиксация курса из расчета 50 000 рублей знаками образца 1923 г. за 1 рубль означала, что 500 рублей советскими знаками (или по старому счету 500 млн) приравниваются 1 копейке, 1000 рублей (миллиард) 2 копейкам и т. д. Фиксировать курс можно было только при таком счетном соотношении между старыми и новыми деньгами, которое было бы достаточно простым и поэтому удобным для населения. Отчасти ввиду именно этого обстоятельства пришлось оттянуть фиксацию курса до 10 марта и даже форсировать падение советского денежного знака в последние дни. Отчасти назначение низкого выкупного курса преследовало, однако, и фискальные цели.

С точки зрения установившихся терминов и понятий законодательный акт о фиксации курса напоминал девальвацию, т. е. окончательный отказ государственной власти выполнить то, что в свое время почиталось ее обязательством (в смысле размена в определенном ранее отношении бумажных денег на металл) и закрепление фактически совершившегося уже обесценения бумажных денег на твердом уровне. Однако в данном случае было бы чрезмерной натяжкой говорить о девальвации в обычном смысле этого слова. Преемственная связь между кредитным билетом прежнего Государственного банка и советским денежным знаком, конечно, существовала. Но обязательство размена (который фактически стал невозможен уже в 1917 г.) даже чисто юридически было отвергнуто не постановлением СНК от 7 марта 1924 г., а всем финансовым законодательством первых лет революции. Не только с экономической, но и с формально юридической точек зрения сама постановка вопроса являлась совершенно схоластической. Мы упоминаем о ней лишь для того, чтобы подчеркнуть действительную природу тех денег, которые ушли в прошлое с реформой 1924 г.

Кредитный билет дореволюционного Государственного банка в процессе эволюции денежной системы превратился в "расчетный знак РСФСР", а последний постепенно превратился в "денежный знак СССР". Ни "расчетный", ни "денежный" знаки не были уже обязательством государства или Государственного казначейства. Революция сделала их бумажными деньгами в самом строгом смысле слова, т. е. бумажными знаками, которым государственная власть присваивала силу погашать долговые обязательства, возникающие в хозяйственном обороте, но которые не являлись долговыми обязательствами самого государства. Самая надпись да них, гласившая, что они "обеспечиваются всем достоянием республики” лишена была содержания, ибо при отсутствии обязательства неизвестно было, что собственно обеспечивается. Эта надпись свидетельствовала только лишний раз о том, что словесные формулы очень живучи и что ими продолжают пользоваться тогда, когда содержание их давным-давно уже выветрилось. Даже в том случае, если бы был фиксирован курс советских денежных знаков на реальное золото, о девальвации можно было бы поэтому говорить, лишь как о некоторой аналогии. Ни с точки зрения природы советского денежного знака, ни с точки зрения природы казначейского билета девальвации не произошло. Это привычное для экономиста понятие к данным условиям неприложимо.

Необходимо остановиться на одной детали закона 7 марта. Он приравнивал 500 рублей денежными знаками образца 1923 г. 1 копейке серебром, а не золотом. С точки зрения действительного содержания реформы 1924 г. это выражение неправильно. Денежной единицей, устанавливаемой реформой, являлся "рубль золотом государственными казначейскими билетами", а не рубль и не копейка серебром. Платежная сила самого серебра определена была путем установления известного соотношения между казначейским билетом и серебряными монетами, причем серебро является даже платежным средством лишь на ограниченную сумму. Законодатель, очевидно, отнюдь не хотел объявить, что копейка серебром становится основной денежной единицей, а хотел только подчеркнуть, что советские денежные знаки, оставшиеся после 10 марта в обращении, будут временно заменять серебряную монету. Никакого принципиального значения этому выражению приписывать нельзя.

Вся сущность реформы содержится в тех четырех законодательных актах, которые изложены нами. Но для ликвидации пережитков периода валютного хаоса Советом Труда и Обороны принято было еще одно постановление, о котором здесь должно быть упомянуто. 29 февраля г. СТО постановил запретить после 1 марта 1924 г. заключение договоров, выдачу обязательств, а равно установление тарифов и такс с исчислением платежей по числам-показателям средних товарных цен (в "товарных рублях"). Договоры и обязательства, совершенные до марта с исчислением в товарных рублях — гласило это постановление, — подлежали переводу на золотую валюту не позднее 31 марта г. Исчисление в “товарных рублях" практиковалось уже почти исключительно в договорах о заработной плате. Другим постановлением, принятым в тот же день, СТО установил принципы для перевода зара-. ботной платы в золотые рубли.

Мы видели, в каких условиях возникла идея "товарного рубля" и как распространилась практика его применения. Эти условия в значительной мере уже исчезли в начале 1924 г., и сохранение этого своеобразного метода ценностного исчисления был вредным пережитком для всей денежной системы. Такой метод заставлял хозяйственные предприятия калькулировать свои издержки производства в двух различных единицах. Он делал безразличным для широких слоев населения вопрос об уровне товарных цен, так как заработки становились независимыми от этого уровня. Он выражал, наконец, недоверие к государственной системе денежного обращения и подтачивал волю к утверждению устойчивой валюты. Поэтому законодательство признало необходимым закрепить денежную реформу ликвидацией того приема ценностного счета, или, другими словами, постоянного денежного пересчета, который не мог не возникнуть в условиях денежного обращения 1921 и 1922 гг., но вместе с тем был и одной из причин, усиливавших обесценение денег.

Практическое проведение реформы следовало непосредственно за изданием законодательных постановлений. Выпуск в обращение государственных казначейских билетов начался 8 февраля. К выпуску серебра приступлено было 26 февраля. Советские денежные знаки перестали быть законным платежным средством с 10 мая, после чего их принимали для обмена только кассы Народного комиссариата финансов и Государственного банка. Выкупная операция была закончена почти всюду 31 мая 1924 г.

В конце июля 1914 г. произошел переход России от золотого монометаллизма к бумажно-денежному обращению, и последнее непрерывно существует у нас с тех пор, хотя и в различных своих модальностях. Нельзя отождествить денежную систему первых лет войны, когда возврат в золотой валюте был еще правдоподобен, когда обесценение бумажных денег совершалось медленно и кредитный билет оставался для огромного большинства населения лишь временно поколебленным в своей устойчивости денежным знаком, с денежной системой эпохи военного коммунизма, когда кредитный билет Государственного банка был замещен "расчетным знаком", когда эмиссия таких знаков стала единственным источником денежных доходов казны и вместе с тем намерение выбросить всякие деньги из хозяйственного оборота составляло официально провозглашенное содержание денежной политики государственной власти. В первые годы войны мы имели бумажные деньги, эмитируемые с фискальными целями, обесценивавшиеся, но все еще выполнявшие все функции денег. В эпоху военного коммунизма бумажные деньги утратили функцию орудия сбережения; их значение как орудия обмена сократилось до минимума; их роль, как мерило ценности, сохранялась отчасти в той сфере хозяйства, где происходил еще обмен, но постепенно подготовлялась почва к утрате ими и этой функции.

Мы сохранили по-прежнему бумажно-денежную систему после провозглашения новой экономической политики, в 1921 и в 1922 гг. Однако это была уже не совсем та система, которая существовала нака

нуне, в эпоху военного коммунизма. Не только потому, что государственная власть ставила себе в это время целью восстановление, а не уничтожение денежного обращения, но еще и потому, что в этот период — в полном противоречии с новыми целями денежной политики — бумажно-денежный знак обесценивался с наибольшей быстротой, становился все менее пригодным к выполнению нормальных функций денег и народное хозяйство стало искать и находить вместо него другое всеобщее мерило ценности, хотя в эти годы роль бумажных денег как орудия обмена и платежного средства и возрастала. Платежным средством бумажный рубль оставался, разумеется, в течение всех периодов своего существования; ибо не будь даже этого, наши бумажные деньги кредитные билеты, расчетные знаки, казначейские знаки — перестали бы быть деньгами.

Денежная система вновь изменилась с введением в состав ее нового банкового билета, и своеобразные признаки ее в течение этого периода ее существования мы попытались уже описать в одной из предыдущих глав. И наконец, мероприятия 1924 г. опять преобразовали нашу бумажно-денежную систему. Что же она представляет собой, начиная с г.?

Законодательные акты, относящиеся к поставленному вопросу, изложены были выше. Но знакомство с их содержанием недостаточно для того, чтобы определить действительную сущность денежного обращения Союза. Прежде всего не меньшее значение, чем законодательство имеет финансово-административная и кредитно-оперативная практика казначейства и эмиссионного банка. Затем — и именно это обстоятельство представляется нам наиболее существенным — специфические особенности денежного обращения Советского Союза в том его виде, в каком оно существует с 1924 г., вытекают не столько из законов

об              эмиссии банкнот или казначейских билетов, из постановлений о чеканке монет, из практики взаимоотношений между казначейством и Государственным банком и т. п., сколько из некоторых черт всей советской экономики, особенно тех ее черт, которые определяют формы соприкосновения советского хозяйства с мировым. Душу нашего денежного обращения нельзя найти в одних постановлениях о денежной системе, ее можно понять только как производное всей хозяйственной системы Советского Союза.

Нижеследующие страницы посвящены описанию существенных экономических признаков, а не более или менее технических особенностей нашего денежного обращения. Мы укажем также в дальнейшем, в какую клетку существующих классификаций денежных систем возможно, на наш взгляд, поместить систему денежного обращения СССР после 1924 г. и какие при этом следует сделать оговорки. Но разрешение этой последней, классификационной, задачи не представляется нам особенно важным, ибо своеобразие советской денежной системы кажется нам очень большим и при этом условии оговорки должны сильно подорвать познавательное значение такой классификационной работы.

Мы имеем с 1924 г. систему бумажно-денежного обращения с денежной единицей, которой по закону является "рубль золотом", причем

этот "рубль золотом" по закону не соответствует какому-либо количеству металла. Из исторических глав можно усмотреть, почему закон упомянул о золоте при наименовании нового рубля, но умолчал о металлическом его содержании. "Рубль золотом" есть лишь условная единица ценностного счета, возникшая в начале новой экономической политики и получавшая в то время конкретное содержание от того, что "рубль золотом" приравнивался постановлениями уполномоченных на то органов определенным суммам рублей казначейскими денежными знаками (совзнаками), т. е. циркулировавшими в то время деньгами. Выше было достаточно подробно описано, как все это произошло. По закону, действующему на всей территории Союза, законным платежным средством, обязательным к приему без ограничения суммы, являются только государственные казначейские билеты, которые и выражены в "рублях золотом".

Но фактически благодаря практике, усвоенной казначейством и Государственным банком, а вслед за ними и всем хозяйственным оборотом, денежной единицей Союза можно безразлично считать, как "рубль золотом", в котором выписаны казначейские билеты, так и червонец, в котором выписаны банкноты. Благодаря этой практике банкноты являются законным платежным средствам без ограничения суммы (хотя по закону их прием обязателен только для Госбанка и для казны при внесении ей государственных сборов и платежей), и между червонцем и рублем установилось настолько прочное соотношение, что население не подозревает даже об отсутствии под ним твердой легальной базы. Внешним символом и официальным признанием устойчивости этого соотношения является то обстоятельство, что с 1924 г. балансы Государственного банка публикуются в червонцах, рублях и копейках. И хотя по закону денежной единицей является рубль, а не червонец — ибо, только что было указано, лишь казначейский билет, выраженный в рублях, является законным платежным средством,— но по совокупности всех обстоятельств, может быть, правильнее было бы считать денежной единицей Союза червонец, потому что главную часть денежного обращения Союза составляют банковые билеты, потому что именно они котировались за границей, потому что самые размеры эмиссии казначейских билетов связаны с размерами выпуска банкнот и казначейские билеты фактически играют при банкнотах лишь роль сравнительно крупных разменных знаков (ср. по этому вопросу JI. А.Лунца, "Деньги и денежные обязательства", в сборнике "Очерки кредитного права". М., 1926, с.7 и след.; его же "Деньги и денежные обязательства". М., 1927, с.61 и след.; Ф. Д. Лившица, "К вопросу о нашей денежной единице", "Кредит и хозяйство", 1926, № 8 — 9, с. 28 — 34; Л. С. Эльясона, "Деньги, банки и банковые операции". М., 1926, с. 10 и след.).

В законе, повторяем, ничего не сказано о соотношении между рублем и каким-либо количеством металла; но в законе зато определено, какому количеству металла соответствует червонец и в перспективе даже намечен размен банковых билетов на золото. Для червонца установлен таким образом теоретический золотой паритет, а через червонец при существующей практике установлен паритет и для рубля. Мы, следовательно, имеем бумажно-денежное обраще

н и е с денежной единицей, приравненной, согласно металлического ее определения, единице довоенного времени.

Таковы некоторые основные признаки системы денежного обращения, созданной в 1924 г. В чем же ее своеобразие? Это своеобразие надо искать главным образом в том, как функционирует денежная система, т. е. в том, чем определяются создание денег, их покупательная сила и их курс, и мы всего легче подойдем к ответу на эти вопросы, если предварительно напомним в кратких чертах, как функционируют в обычных условиях наиболее типичные денежные системы. Картина будет несколько стилизована, но именно это и облегчит в дальнейшем описание того особого случая, который представляет собой современная денежная система СССР.

Представим себе прежде всего систему, построенную на том, что денежная единица какого-либо наименования соответствует определенному количеству золота, из которого чеканятся монеты, имеющие законную платежную силу. Пусть ввоз и вывоз золота и товаров в данной стране и в других странах объявлены свободными. Пусть существует свобода чеканки, т. е. право всякого получить от Монетного двора монету за золото в слитках с внесением столь ничтожной платы за чеканку, что этой платой можно пренебречь. Пусть в области внешнего товарообмена и внешних денежных расчетов не установлено никаких существенных запрещений и ограничений. Пусть, наконец, мы имеем и внутри каждой страны свободу промышленности и торговли, включая свободное, т. е. независимое от государственного регулирования или вмешательства монопольных предприятий, образование товарных цен. Это те условия, в которых классическая школа обычно ставила и разрешала интересовавшие ее экономические проблемы. Как регулируется в этой обстановке количество денег в стране?

Ответ не представляется сложным и в экономической литературе дан уже давно. Золото распределится между всеми странами так, чтобы товарные цены (при условии учета стоимости перевозки, таможенных пошлин и прочих накладных расходов) всюду стояли на одном и том же уровне. Это будет состояние равновесия. Если по тем или иным причинам цены в одной стране поднимутся, то ввоз товаров в эту страну станет выгодным, и он произойдет. За ввоз придется заплатить деньгами, т. е. золотом, а это вызовет уменьшение в стране денежного металла. Какие бы оговорки ни делать к количественной теории денег и в какой бы редакции ее ни принимать, приток товаров и уменьшение количества денег рано или поздно вызовет снижение цен. Перемещения будут происходить до тех пор, пока вновь не будет достигнуто состояние равновесия, вероятно, в новых условиях распределения золота и товаров. Но при всех возможных осложняющих моментах, вносимых передвижением капиталов, различными условиями накопления или развитием кредитных сделок и платежей, бесспорно, что в этой обстановке количество денег в стране регулируется в порядке стихийного процесса, и задача государственных органов может заключаться лишь в том, чтобы стихийный процесс протекал по возможности плавно, не вызывая серьезных потрясений.

Там, где существует эмиссия банковых билетов, но последние раз- менны на золото, условия уже отличаются от тех, которые только что

были схематически описаны. Здесь возникает вопрос о политике эмиссионного банка и регулирование денежного обращения происходит не безусловно автоматически, как в первом случае.

В тех странах, где банковые билеты разменны на золото, уставы эмиссионных банков всегда разрешают на тех или иных основаниях выпуск банкнот, превышающий банковые запасы золота. Это допущение основано на том соображении, что никогда все банковые билеты не могут быть сразу предъявлены к обмену и что в случае кризиса и массового предъявления банкнот можно на худой конец временно приостановить размен в порядке чрезвычайного законодательства. Таким образом эмиссионные банки могут выпускать свои билеты и учитывать векселя при расширении торгового оборота, предоставляя народному хозяйству платежные средства в сумме, превышающей количество золота, которое образует их металлический и валютный фонд. Они сообразуются при этом с размерами своих металлических запасов, но эти запасы связывают их лишь до известной степени. Чем же регулируется в этих условиях количество денег в стране, т. е. чем определяются пределы банковой эмиссии?

И тут стихийно действует механизм, который фиксирует возможные ее размеры. Если эмиссия велика и товарные цены возрастают, то создается рыночная конъюнктура, при которой становится выгодным увеличение импорта, и уменьшаются прибыли от экспортных операций. Баланс ввоза и вывоза изменяется. Увеличивается спрос на платежные средства, которые пригодны для ликвидации задолженности за границей, т. е. на иностранную валюту или золото. Возрастают требования на чеки в иностранной валюте, подлежащие оплате за границей, и эмиссионный банк для того, чтобы иметь возможность выдавать такие чеки, вынужден в конце концов вывезти за границу часть своего золота. Для эмиссионного банка это служит сигналом, показывающим, что наступила опасность, дальнейшее развитие которой он должен предотвратить, ибо иначе он рискует потерять свои металлические фонды. Для борьбы с этой опасностью в распоряжении эмиссионных банков имеется испытанное и весьма действительное средство: эмиссионный банк повышает свой учетный процент и удорожает стоимость кредита на рынке. Сравнительно небольшого повышения процента бывает достаточно для того, чтобы вызвать целый ряд последствий в том направлении, которого добивается банк.

"Деньг и", т. е. кредиты, стали более дороги. Для торговца, который держит большие запасы товаров, пользуясь для этого кредитом, становится невыгодным задерживать реализацию этих запасов, и на рынке увеличивается предложение товаров. Если торговец является экспортером, он увеличивает продажу товаров за границу. Падают цены и возрастает экспорт. Для импортера, который пользуется кредитом для ввоза иностранных товаров, его операции по ввозу становятся менее выгодными, и он сокращает их. Сжимается импорт и уменьшается спрос на иностранную валюту или золото для вывоза. Уменьшается спрос на кредиты, ибо для целого ряда торговых операций ссуда из 5% могла быть выгодной, а ссуда из 6% является уже убыточной. И уже ранее всего этого повышение процента, если оно происходит в кредито

способной стране, вызывает, по крайней мере временно, прилив иностранных денежных капиталов, ищущих краткосрочного помещения. Таким образом переход эмиссии за известные пределы влечет за собой отлив золота из страны, эмиссионные банки в ответ на этот отлив повышают свои учетные ставки, вызывая этим сокращение спроса на кредиты, уменьшение эмиссии или, по крайней мере, задержку дальнейшего ее роста, снижение цен, усиление экспорта, уменьшение импорта и обратный приток золота в страну. Процесс протекает уже не чисто механически, потому что в известный момент происходит вмешательство эмиссионного банка в стихийный ход вещей. Но самый ход вещей обнаруживает известные симптомы, к которым должны только присматриваться руководители эмиссионного учреждения, поступая затем по довольно простому и давно известному правилу.

В очень значительном числе случаев эмиссионному банку достаточно бывает повысить свою учетную ставку для того, чтобы денежный рынок послушно последовал за руководящим кредитным учреждением. Иной раз это бывает, однако, и не так. В Англии, например, денежный рынок так значителен, и депозитные банки играют на нем, благодаря огромным средствами, которыми они располагают, такую крупную роль, что рынок может и не реагировать на повышение официального процента удорожанием кредита по всей линии кредитных учреждений, ставки которых по активным операциям обычно ниже ставок Английского банка. Однако у последнего и на этот случай имеется действительное средство, которое он может пустить в ход и которым он пользуется время от времени. Если на денежном рынке имеется такое количество свободных средств, что рынок не следует за банком, Английский банк в дополнение к повышению учетной ставки принимает меры к тому, чтобы снять излишние деньги с рынка. Он выступает не с предложением денег, а со спросом на них. В его распоряжении имеются ценности (ценные бумаги, которые во всякое время могут быть реализованы), и он продает их или косвенными путями закладывает их, снимая с рынка свободные средства до тех пор, пока рынок не становится податливым и не следует за ним по тому пути, который ему указан.

Описанный механизм отнюдь не всегда действует безболезненно. Но в нашу задачу не входит анализ того, хорош ли этот механизм или плох. Во всяком случае ясно, что это есть действующий механизм, и ясно вместе с тем, как он приводится в действие.

Перейдем к третьему случаю: выпуску эмиссионным банком неразменных на золото банкнот, при сохранении всех прочих вышеуказанных условий в отношении свободы торговли и т. д. Этот случай возможен в странах с падающей и в государствах с довольно устойчивой валютой. Если банкноты эмиссионного банка неразменны на золото, тот простейший регулятор эмиссии и денежного обращения, который описан был выше, уже не действует или же действует не так ясно и просто, как тогда, когда приток золота в эмиссионный банк и отлив его из эмиссионного учреждения ежедневно и ежечасно показывают руководящему эмиссией органу, какого он должен придерживаться направления. Однако и тут остаются в силе некоторые показатели и методы воздействия на денежный рынок, которые облегчают работу эмиссионного банка.

Значительное расширение кредитов и соответствующий выпуск бумажных денег имели бы своим последствием повышение товарных цен. В свою очередь повышение товарных цен вызвало бы сокращение вывоза и увеличение ввоза, причем эта тенденция оставалась бы в силе до изменения курса валюты. В условиях золотого обращения изменение курса было бы лишь незначительно, ибо немедленной реакцией на повышение курса иностранной валюты был бы отлив золота из страны. При неразменности банкнот на золото такой реакции не существует и процесс обесценения не имеет определенных границ, если только эмиссионная и кредитная политика не принимает мер к тому, чтобы положить ему предел.

Нет границы теоретически возможному падению курса бумажных денег. Но денежная политика государства или центрального эмиссионного банка (если только они располагают необходимыми для этого материальными ресурсами и умеют маневрировать ими) может фиксировать практически тот или иной предел и может даже сделать это так, чтобы колебания курса бумажной валюты оставались в тех же тесных границах, в которых могут колебаться валюты золотые, т. е. в границах так называемых золотых точек. Банк устанавливает тот курс, который образует как бы золотой паритет его банкноты и затем продает и покупает без ограничения иностранную валюту по курсу достаточно близкому к этому паритету. Он держит постоянно необходимые запасы валюты для того, чтобы удовлетворить весь предъявляемый спрос, и он маневрирует своей учетной ставкой для того, чтобы достигнуть нужного ему соотношения между спросом и предложением. Такова была денежная система Австро-Венгрии и практика ее банка после 1892 г. Такова была по тенденции своей и денежная политика С. Ю. Витте в 1893—1895 гг., когда Государственный банк с февраля 1893 г. по 15 марта 1895 г. в целях регулирования курса купил тратт на 71,3 млн рублей и продал их на 73,9 млн рублей, причем в первый год упорядочения курса разница между высшим и низшим курсами составила еще 6,7%, а в следующем году, когда операция производилась круглый год, разница не превышала 1,99%, между тем как в 1890 г. она составляла 19,5%, в 1891 г.— 28,2% и в 1892 г.— 33,7%. (П. X. Шванебах, “Денежное преобразование и народное хозяйство”. С.-Петербург, 1901, с. 51). Систему, подобную австрийской, англичане называют "gold exchange currency". Ее можно назвать по-русски системой бумажно-денежного обращения с золотым паритетом.

Если эмиссионный банк не проводит политики поддержания устойчивого курса, последний колеблется при системе бумажно-денежного обращения вверх и вниз в зависимости от всей совокупности обстоятельств, влияющих на спрос и предложение валюты: состояния торгового баланса, состояния всех видов взаимной задолженности данного государства и других стран, состояния того внешнего и внутреннего кредита, которым пользуется правительство страны, движения эмиссии и проч. Эти колебания возможны, как в том случае, когда банкноты эмитируются исключительно для коммерческих операций банка, так и тогда, когда выпуском бумажных денег покрываются расходы государственного бюджета. Само собой разумеется, что в последнем случае пределы возможных колебаний будут гораздо шире.

Но если только соблюдены те общие хозяйственные условия, которые были указаны выше, то при всякой денежной системе курс иностранной валюты в каждый данный момент будет зависеть от спроса на нее и от ее предложения и между курсом денег и их покупательной силой будет существовать известная связь. Первое само собой разумеется. Относительно второго необходимо сказать несколько слов.

Связь между курсом и покупательной силой денег или, другими словами, между курсом валюты и средним уровнем товарных цен нельзя представлять себе слишком упрощенно, если только не говорить о ценах экспортных и импортных товаров, ибо в этом последнем случае связь является непосредственной и здесь она, разумеется, очень тесна. Цены товаров обычно отличаются большим консерватизмом, и падение (или подъем) курса валюты (как вновь подтвердил опыт послевоенной Европы) может сопровождаться весьма замедленным ростом (или снижением) товарных цен. Ибо цены экспортных и импортных товаров лишь частично входят в состав издержек производства большей части продуктов и изделий, а цены на рабочую силу — один из важнейших элементов издержек производства — вообще изменяются лишь с большой постепенностью; наконец, самые рыночные цены не сразу приспособляются к изменившимся издержкам производства. И обратно: изменение уровня цен даже при условии бумажно-денежного обращения не сопровождается обязательно немедленным изменением курса. Брешь, образуемая в расчетном балансе вследствие сокращения экспорта и усиления импорта может быть пополнена многими способами: краткосрочными или долгосрочными кредитами, реализацией ценных бумаг и т. п. Но при всех этих оговорках между курсом и покупательной силой остается тесная связь. То, что проф. Густав Кассель назвал паритетом покупательной силы, т. е. то отношение между валютами двух стран, которое соответствует (с учетом таможенных пошлин и т. п.) высоте существующих в них уровней цен, не может очень длительно оторваться от курса. Другое дело, что курс установить легко, а исчисление покупательной силы денег в двух странах для нахождения искомого паритета представляет огромные и подчас даже непреодолимые методические и технические затруднения. Этим не исключен факт существования указанной связи и постоянное проявление ее в виде тенденции.

Итак, при всех денежных системах, охарактеризованных на предыдущих страницах, можно было сказать:

во-первых, что курс валюты в каждый данный момент зависит от состояния спроса и предложения;

во-вторых, что между курсом и покупательной силой денег существует связь, выявление которой, хотя и может быть очень усложнено многими обстоятельствами, но не может быть уничтожено вовсе.

К этому мы должны прибавить еще, что, в-третьих, при всех денежных системах, функционирующих в описанных условиях покупательная сила денег и их курс представляют собой для каждого данного момента определенные величины, т. е. существуют один определенный курс и один определенный уровень цен.

Мы должны подчеркнуть, что это есть стилизация. Мы называем величину покупательной силы в описанных условиях определенной не потому, что она действительно является таковой в строгом смысле слова, а только потому, что мы в дальнейшем будем иметь дело с условиями, в которых размеры покупательной силы валюты являются настолько менее определенными, чем в ранее очерченной обстановке, что количественное различие между двумя системами переходит в качественное и в первом случае мы можем говорить об определенности, если будем говорить о неопределенности во втором. Мы хотим только сказать, что, в общем, при условии существования свободы внешней и внутренней торговли и при отсутствии государственного регулирования движения товаров и цен внутри каждой страны существует некоторое подобие единого валютного рынка и единого товарного рынка с единой ценой для каждого товара определенного качества. Всякий знает, что это нигде и никогда не было вполне так. Но вместе с тем почти всякий признает, что для описания развитой капиталистической хозяйственной системы (даже в том случае, когда монопольные организации играют в ней уже большую роль) такая схема описания является более подходящей, чем всякая другая.

И наконец в-четвертых, существенный признак функционирования денежной системы, несколько раз отмеченный выше, заключается в возможности влиять на курс, на цены, на размеры кредитования и на количество денег, обращающихся в стране, при помощи изменения учетной ставки. Во всех тех случаях, когда в составе денежной массы имеются банковые билеты, учетная ставка образует основное орудие денежной политики в руках того органа, который призван руководить этой отраслью народного хозяйства.

Мы имеем денежную систему, функционирующую в условиях, глубоко отличных от тех, которые охарактеризованы выше. Из этих условий для нас в данном контексте наиболее существенны: Монополия внешней торговли. Необязательно в той или другой конкретной ее форме. Для нас в данном контексте важно существование монополии внешней торговли, при которой государство может установить план ввоза и вывоза товаров и может даже — в известных, конечно, пределах — осуществить такой план, который не представляется наиболее выгодным или представляется даже невыгодным с точки зрения частнохозяйственного расчета. Валютное законодательство, особенно в той его части, которая занята регулированием внешних платежей, т. е. разрешительная система вывоза валюты и выдача разрешений только при наличии определенных условий. Для нас в данном контексте важно не только законодательство, но еще важней установившийся в Союзе административный порядок производства самих операций по купле-продаже иностранной валюты или, точнее, установившийся, порядок "планового распределения" валюты.

Законодательство и административная практика по регулированию товарной торговли и прежде всего товарных цен, возможность и характер которых обусловлены особенностями всей советской хозяйственной системы, в частности тем, что почти вся промышленность сосредоточена в распоряжении государства, что значительная часть торговли находится в руках государства и кооперации и что влияние государственной власти простирается не только на все сколько-нибудь существенные стороны торговой политики принадлежащих ему предприятий, но простирается почти в такой же степени на торговую политику кооперативных организаций. Отсутствие у эмиссионного банка возможности регулировать спрос на кредиты при помощи изменения учетной ставки, а следовательно, и отсутствие у него возможности регулировать .этим методом размеры эмиссии и денежного обращения, движение товарных цен, движение внешней торговли, движение валютных курсов, движение золота из страны за границу или из-за границы в страну.

В нашем перечислении упомянуты лишь некоторые особенности советской хозяйственной системы. Мы взяли только те из них, которые имеют наибольшее значение для характеристики той обстановки, в которой создалось своеобразие условий денежного обращения в СССР. Эти особенности сложились отчасти не к 1924 г., когда проведены были крупные мероприятия по преобразованию денежного обращения, а раньше. Но мы ссылаемся на них для характеристики той денежной системы, которая возникла после 1924 г., потому, что лишь к этому времени (отчасти даже еще позднее) выявилось вполне содержание некоторых из указанных особенностей и, в частности, содержание валютного законодательства Союза и связанной с ним административной практики; до этого времени методы производства внешних расчетов Союза не приведены были еще в ясную систему, ибо год денежной реформы был только вторым годом сколько-нибудь серьезных торговых сношений Союза с другими странами.

Перечисленные особенности советской хозяйственной системы должны быть еще кратко комментированы.

Монополия внешней торговли, т. е. порядок, при котором по общему правилу (исключение установлено для торговли по восточной границе) без лицензии товар не может быть ни вывезен, ни ввезен, создают в нашем хозяйстве две, хотя и соприкасающиеся, но все же разобщенные сферы: внутренней торговли и внешней. Высокие цены внутри страны, конечно, служат и у нас препятствием для вывоза товаров, хотя и это имеет силу не в полной мере, так как экспортирующие государственные предприятия по предписанию регулирующих органов могут вывозить товар в таких случаях, когда их собственный хозяйственный расчет заставил бы их реализовать его на внутреннем рынке. Но высокие цены на товары сами по себе вовсе не вызывают у нас ввоза товаров из-за границы. Импорт происходит лишь постольку, поскольку он предусмотрен общегосударственным планом, который строится на основании целого ряда экономических и иных соображений. Ввоз товаров может представлять огромные коммерческие выгоды и тем не менее не совершаться. Может иметь место и обратное явление. И то же следует сказать относительно вывоза.

Валютное законодательство дополняет монополию внешней торговли, отчасти подкрепляя постановления, относящиеся к торговле, как бы вторичным контролем, отчасти устанавливая и новые мероприятия. Вывоз валюты по закону может происходить лишь с разрешения специального органа (Особого валютного совещания при Народном комиссариате финансов Союза ССР). Оно выдается лишь в том случае, когда потребность признается уважительной и во всяком случае по линии торговой выдается лишь тогда, когда имеется уже лицензия. Однако в тех случаях, когда неуспешный ход экспортных операций вызвал бы на валютном рынке напряжение, разрешение на вывоз валюты может и не быть предоставлено даже при наличии лицензии, разве что товар уже закуплен по ней и советское предприятие успело выдать иностранному предприятию свои обязательства. В эти периоды практикуется составление планов, рассчитанных на короткие промежутки времени и устанавливающих, кому и на какие потребности иностранная валюта будет предоставлена. Чтобы усилить действие этих постановлений в отношении регулирования спроса на иностранную валюту, закон (как мы уже видели в главе VI) определяет, что государственные и кооперативные учреждения и предприятия не только для перевода иностранной валюты за границу, но и для покупки ее обязаны испрашивать разрешения Особого валютного совещания. Последнее ограничение формально для частных лиц не установлено и в течение долгого времени его и фактически не существовало. Однако с марта 1926 г. покупка иностранной валюты (и золота в монете прежней чеканки) частными лицами без разрешения Особого валютного совещания также была почти прекращена в порядке административных мероприятий.

Совершенно ясно, что в описанных условиях государство является хозяином положения в регулировании спроса на иностранную валюту для внешних платежей. При удовлетворительном функционировании тех органов, на которые возложена выдача лицензий, спрос на иностранную валюту для заграничных платежей должен быть равен той сумме, которую наметило регулирующее учреждение. Но даже в том случае, если соответствующий орган функционирует недостаточно удовлетворительно, дело еще не потеряно, потому что в порядке выдачи разрешений на вывоз валюты и, наконец, в порядке составления обязательных валютных планов часть допущенных ошибок может быть исправлена. Спрос на иностранную валюту и в этой обстановке не является, конечно, величиной независимой от состояния народного хозяйства. Но он устанавливается в порядке хозяйственного управления, исходящего из соображений государственной власти о существующих потребностях и возможностях. Движение цен на внутренних рынках может влиять, но может и не влиять на решение, принятое в порядке хозяйственного управления. Если при тех системах и в тех условиях, которые были охарактеризованы выше, рост цен неизбежно вызывает увеличение импорта, усиление спроса на иностранные платежные средства и понижение курса валюты, то в обстановке государственного регулируемого импорта и разрешительной системы вывоза валюты, такого последствия может и не быть.

Но государство не только в состоянии регулировать спрос, оно в известной мере владеет также предложением. Во-первых, потому, что, экспортирующие организации суть государственные предприятия и до известной степени размеры вывоза могут быть установлены в порядке обязательного, хотя бы и не во всех частях рентабельного экспортного плана. Значение этой стороны дела не следует, правда, преувеличивать: хозяйственный расчет, как показывает опыт, является очень действительным стимулом и для государственных предприятий как в смысле побуждения их к совершению выгодных сделок, так и в смысле побуждения к воздержанию от убыточных операций. Но имеется еще другая сторона регулирования предложения. Валютный рынок очень ограничен. Между импортерами и экспортерами стоит очень небольшая группа банков, среди которых господствующее значение имеет Государственный банк. Непосредственные сделки между экспортерами и импортерами по реализации валюты никогда не были особенно часты. В период (конец 1925 г.), когда положение стало напряженным и распределение валюты начало происходить по плану, они прекратились совсем. Государственному банку уже в 1923 г. предоставлены были особые преимущества в отношении приобретения иностранной валюты (см. гл. VI), а в начале 1926 г. эти преимущества были значительно усилены. Фактически с этих пор небольшая группа банков покупает иностранную валюту по твердому курсу, который без санкции правительства не мог бы быть изменен, и по которому экспортеры обязаны сдавать банкам свою валютную выручку. Конечно, никакие привилегии не помогли бы Государственному банку, если бы одновременно не действовало регулирование спроса. Однако поскольку последнее существует, оказывается весьма действительным и регулирование предложения.

Все это создало в высшей степени мощный механизм регулирования курса валюты. Едва ли такой механизм мог бы существовать в другой социально-экономической обстановке. Во время войны и после нее почти все государства прошли через полосу регулирования валютного рынка, но всюду валютное законодательство могло оказать лишь сравнительно слабое сопротивление натиску стихийных сил. Валютное регулирование действительно в Союзе потому, что оно опирается на регулирование внешней торговли, на принадлежность государству промышленности, на централизованную (и притом почти целиком государственную) банковскую систему, на порядок планового распределения валюты между той группой предприятий, которая допущена к этому распределению, и на запрещение приобретать иностранную валюту тем, кто находится вне этой группы.

Если государство владеет валютным рынком, то оно владеет и курсом своей валюты. Следовательно, оно может поддерживать такой курс валюты, который не совпадает с ее паритетом покупательной силы. Своеобразие советской денежной системы, взятой в условиях существующей хозяйственной обстанов-

торый дал бы крестьянину промышленные изделия по таким ценам, которые крестьянин не считал бы обидными, оно стремится регулировать цены на экспортные товары с таким расчетом, чтобы их возможно было вывозить. Все обстоятельства складывались в последние годы так, что регулирование цен советским государством сводилось к политике поддержания возможно менее высоких цен. Речь идет, конечно, не о том, что цены, установленные государственной властью низки по сравнению с заграничными или довоенными, ибо этого, как известно, нет; речь идет о том, что они ниже тех, которые могут быть выручены при данной конъюнктуре товарного рынка.

Но наряду с государственной и кооперативной торговлей существует еще значительный частный торговый оборот, вероятно, более значительный, чем показывают данные официальных отчетов, покоящихся на податных сведениях. Для этого оборота государственные и кооперативные цены необязательны или, по крайней мере, не вполне обязательны. Если государственные и кооперативные цены ниже, чем они могли бы быть по состоянию платежеспособного спроса, то они оставляют свободными доходы населения и составляют конъюнктуру, при которой частная торговля получает возможность назначения особенно высоких цен. Рынок распадается тогда на две части. Нет единого уровня цен, а есть два (а то и больше, чем два) уровня цен. Нет поэтому и единства покупательной силы валюты, ибо ни тот ни другой из существующих уровней нельзя признать характеризующим с достоверностью высоту покупательной силы червонца.

Государственные и кооперативные цены гораздо устойчивее, чем цены частного рынка. Поэтому в периоды широкого кредитования и появления дополнительной покупательной силы, т. е. в периоды инфляционные разница между обоими уровнями должна возрастать. В периоды оздоровления денежного обращения она должна сокращаться. В каком-то минимуме она безвредна. Сверх какого-то минимума она свидетельствует о болезни денежной системы.

Мы привели эти соображения об уровне цен для того, чтобы оттенить своеобразие условий нашего денежного обращения. Но нельзя умолчать о том, что двойной уровень цен был весьма распространенным явлением во время войны, особенно в Германии и в Австрии. Регулирование цен создало тогда в совершенно иной политической и социальной обстановке такие явления, которые, очевидно, в известных условиях могут повторяться повсюду, где имеет место сколько- нибудь широко проведенное государственное вмешательство в процессы ценообразования, вмешательство недостаточное для полного подчинения рынка, но достаточное для частичного его охвата.

Возможность разрыва между покупательной силой и курсом червонца, возможность раздвоения курса, возможность раздвоения покупательной силы, все это еще не дефекты денежной системы. Нередко это ее преимущества, которые, однако, могут превратиться и в ее болезнь. То обстоятельство, что курс не ломается немедленно вслед за таким изменением товарных цен, которое неблагоприятно отражается на внешнем торговом и расчетном балансе, для денежной системы страны, не пользующейся

иностранным кредитом, есть даже благо: если только разрыв не становится длительным и передышка используется для того, чтобы вернуть курс и покупательную силу к единству, соответствующему золотому паритету валюты. То же следует сказать относительно возможности раздвоения курсов и покупательной силы. Устойчивость, хотя бы только официального, курса и устойчивость, хотя бы только государственных и кооперативных, цен есть преимущество до тех пор, пока и здесь разрыв не становится длительным и не ведет к расслоению всего народного хозяйства, т. е. к большому усложнению всей его структуры.

Длительные разрывы, возможность которых дана вследствие особенностей нашей хозяйственной системы, нежелательны и вредны. Двойственность ценообразования или двойственность курса есть не что иное, как показатель того, что экономическая политика не справилась с той задачей регулирования цен или регулирования курса, которую оно себе поставило. Двойственность цен имеет своим неизбежным последствием совершение спекулятивных сделок по использованию существующих ценностных разниц, так сказать, арбитражных сделок между государственно-кооперативной и частными сферами хозяйства. Она порождает то, что у нас принято называть бестоварьем. Она освобождает платежные средства и бросает их навстречу тем товарам, для которых цены не установлены на уровне более низком, чем уровень, соответствующий равновесию между спросом и предложением. Она вносит сбивчивость и неясность в представление о хозяйственном расчете, т. е. в калькуляции, ибо неизвестно, по какой собственно цене следует калькулировать, если не фактическую себестоимость, то восстановительную стоимость продукта. Она может вызывать недовольство там, где регулируемая цена является не продажной, а заготовительной и где, как в области заготовок сельскохозяйственных продуктов, государственно-кооперативные предприятия предлагают крестьянству более низкие цены, чем частные скупщики.

Вредна и двойственность курсов. Она также легко ведет к спекуляции, и если последнюю удается предотвратить сильными мерами административного порядка, то эти меры все же не настолько надежны, чтобы можно было вполне положиться на них. Эта двойственность легко может вызвать утечку в частное накопление части вновь добываемого золота и поступающей по частным переводам из-за границы иностранной валюты. Наконец, она вызывает недоверие к "истинности" официального курса, хотя бы по последнему совершалось 90% всех сделок.

Наибольшим злом является разрыв между покупательной силой и курсом, если из возможности он превращается в длительную реальность, ибо такой разрыв отражается на объеме внешней торговли, особенно на размерах экспорта, суживает сферу соприкосновения народного хозяйства с мировым, отражается на притоке тех валютных ресурсов, которые могут быть обращены на приобретение необходимых стране иностранных товаров или на накопление золотых резервов, служащих для обеспечения устойчивости денежной системы и всех внешних платежных обязательств народного хозяйства.

Из тех особенностей нашего денежного обращения и тех условий нашего денежного хозяйства, которые описаны в настоящей главе, вытекает, что и способы регулирования денежного обращения не могут совпадать у нас с теми методами, которые являются обычными в капиталистических странах.

Эмиссионный банк (по крайней мере там, где эмиссия централизована и где на этом банке лежит обязанность заботиться об устойчивости денежной системы) ориентирует свою кредитно-эмиссионную политику прежде всего по колебаниям вексельного курса и по движению золота в страну или из страны. Эта старая формула для 20 столетия менее верна, чем для XIX. Современный центральный эмиссионный банк присматривается ко всем показателям хозяйственной конъюнктуры — к состоянию производства, торговли, безработицы, к движению цен, к инвестированию новых капиталов и т. п. Однако же движения валютных курсов и золота сохраняют свое первостепенное значение в качестве директивных показателей, потому что они легко уловимы, бесспорны и непосредственно влияют на состояние банковых ресурсов. По этому признаку (с учетом и всех других) эмиссионный банк определяет направление своей кредитно-эмиссионной политики, а для проведения намеченной им кредитно-эмиссионной политики он пользуется как орудием учетной ставкой, смотря по обстоятельствам, поднимая или понижая ее.

В условиях нашей денежной системы, как она сложилась в 1924 — 1926 гг., нет ни указанного показателя, ни указанного способа воздействия на размеры кредитования и на объем денежного обращения. Об отсутствии показателя мы говорили уже выше: его нет, раз курс валюты остается неподвижным, независимо от движения экспорта и импорта и от состояния (надо сказать, потенциального) спроса на иностранную валюту. Об отсутствии указанного способа воздействия на размеры кредитования и эмиссии здесь необходимо сказать еще несколько слов.

В теоретических рассуждениях, в которых мы всегда схематизируем явления действительности, мы обычно представляем себе рынок всякого товара в качестве некоторого единства, т. е. мыслим, что на рынке для каждого товара существует одна цена. Мы, правда, знаем, что такое представление никогда не бывает совершенно точным, но, наблюдая проявляющиеся обычно тенденции, мы не допускаем большой ошибки, исходя в теоретическом размышлении из предпосылки единства рынка и единства цен и дополняя затем это допущение теми или другими поправками. Говоря о нашем современном денежном рынке (так же, как и о товарном), мы должны, однако, отвергнуть такую предпосылку. Учетный процент, т. е. цена, которая уплачивается у нас за пользование заемным капиталом, не является на нашем денежном рынке единым. Мы имеем в сущности не один денежный рынок, а два, причем даже ограничение двумя есть уже сильная схематизация действительно наблюдающихся явлений.

Существует частный денежный рынок, отчасти совсем не организованный, отчасти несколько упорядоченный работой частных кредит

ных учреждений (обществ взаимного кредита), число которых уже довольно значительно, но финансовая сила которых очень невелика. На этом частном рынке в качестве заемных капиталов предлагаются сбережения или временно свободные классовые средства преимущественно частных торговцев. На одном конце этого рынка помещается заимодавец, занимающийся, как говорили в прежнее время, "частным дисконтом" и взимающий ростовщические проценты по ссудам. На другом конце находятся общества взаимного кредита, оперирующие паевыми взносами своих членов и сравнительно дорого стоящими им вкладами их клиентов

И наряду с этим мы имеем денежный рынок, который можно назвать государственным, на котором кредитуются государственные и кооперативные предприятия, а предоставляют деньги крупные банки — Государственный банк и кредитные учреждения, организованные в виде акционерных компаний,— оперирующие главным образом государственными капиталами. По состоянию нашей государственной промышленности и при тех ценах, по которым продаются ее изделия, здесь клиенты не в состоянии уплачивать столь высокий процент, как тот, который устанавливается на вольном рынке. Но вместе с тем этот денежный рынок богаче капиталами, чем частный, и даже без регулирующего воздействия учетная ставка была бы на нем ниже, чем на частном рынке. Что‘же касается этого воздействия, то оно сознательно стремится к понижению учетных ставок для уменьшения издержек производства в государственной промышленности и накладных расходов в государственной промышленности и торговле.

Полного единства денежного рынка нигде, конечно, не существует, но у нас разобщенность двух денежных рынков выступает несравненно явственнее, чем в большинстве других стран. Основания этой разобщенности коренятся в самой нашей хозяйственной и кредитной системе. Деньги частного денежного рынка не идут в резервуары государственного рынка через государственные кредитные учреждения, а деньги последнего лишь слабо просачиваются на частный рынок и если используются последним, то преимущественно косвенно, через посредство государственных, промышленных и торговых предприятий, кредитующих частную торговлю. Частные лица не помещают своих денег во вклады в банки потому, что их не удовлетворяют процентные ставки последних по пассивным операциям, потому, что они боятся обнаружить свои средства, и потому, что они не пользуются в этих банках кредитом. Банки же, за исключением Государственного банка, который занимается этими операциями, не кредитуют частных предприятий, причем и Государственный банк занимается этим делом в самом ограниченном объеме. Мы имеем два почти не сообщающихся сосуда, и вполне понятно поэтому, что жидкости, наполняющие их, могут оставаться на различных уровнях.

Высота учетной ставки на частном денежном рынке зависит от состояния спроса и предложения. Здесь повышение ставки — будь оно так или иначе навязано этому рынку какой-либо внешней силой — вызвало бы уменьшение спроса на кредит и, вероятно, увеличение его предложения. Высота учетной ставки Государственного банка, опреде

ляется, главным образом, иными соображениями — тем, что руководящие органы считают целесообразным установить в интересах государственной промышленности и торговли. Эти органы не могут совершенно игнорировать состояние спроса и предложения свободных капиталов, но в первую очередь они учитывают не его, а другие мотивы, влияния и интересы. Поэтому, если обычно рыночная цена какого-либо товара есть та цена, при которой на рынке в данный момент устанавливается равновесие между спросом и предложением, то учетные ставки наших банков, и прежде всего руководящего кредитного учреждения — Государственного банка, не являются ценами равновесия. Наоборот, можно утверждать, что при этих ставках, т. е. при этих ценах на заемные капиталы, спрос на последние остается неудовлетворенным, и при этих ставках банки могли бы найти еще немало заемщиков и притом платежеспособных.

Вот эта-то система организации кредита ставит Государственный банк как эмиссионное учреждение, регулирующее наше денежное обращение, в совершенно особые условия. Высота учета не определяет в этой обстановке размеров пользования кредитом и, следовательно, не влияет на эмиссию банковых билетов и на объем денежного обращения. Все это приходится определять как-то иначе.

Практика 1924 — 1927 гг. подходила к решению этого вопроса двумя путями. До 1923 г. вообще не существовало никакого порядка его разрешения. Производственные и торговые программы государственных предприятий были далеки от того, что осуществлялось в действительности, требования их на кредит превосходили то, что Государственный банк в состоянии был предоставить им, но и банк работал без определенного плана и крупнейшие вопросы кредитования и эмиссии разрешались от случая к случаю. Когда Госбанк приступил к эмиссии банкнот, ему пришлось отнестись к вопросу об определении размеров кредитования гораздо серьезней. Спрос на кредиты был чрезвычайно велик, и банк пошел по пути контингентирования эмиссии, намечая на месяц или на несколько месяцев вперед ее размеры. В связи с этим банк стал составлять месячные планы, предусматривавшие вероятные поступления по пассивным операциям и возможные, при данном эмиссионном контингенте, размеры активных операций. Летом 1924 г. Госбанк перешел к составлению квартальных планов, которые, по обсуждении их в Комитете банков и в Госплане, представлялись на одобрение СТО. Кредитный план распределял ограниченное количество ресурсов между очень значительным числом претендентов по "цене", которая сама по себе не обеспечивала равновесия между спросом и предложением. В существовавших условиях кредитный план, как метод "планового распределения" был поэтому совершенно необходим.

Обстановка затем временно изменилась к 1926/27 хозяйственному

году.

Опыт предшествовавших лет и ошибки плановой работы 1925/26 г. позволили и заставили подойти гораздо осторожней к составлению всех хозяйственных планов на 1926/27 г. И тогда вполне естественно обнаружилось, что при условии, если Госбанк кредитует не все народное хозяйство, а

лишь ту его часть, которая работает на основании утвержденных правительством планов, и если эти планы составлены с таким расчетом, что для выполнения их хозяйственные предприятия должны потребовать не больше банковых кредитов, чем банковая система может предоставить, сохраняя устойчивость валюты, то возможно обойтись без специального кредитного плана для банков

и,              в частности, для Государственного банка. В плановом порядке может тогда совершаться ограничение спроса вместо распределения на-- личных ресурсов. Такой метод был бы лучше прежнего. Во всяком случае общей чертой обоих методов является то, что в обоих случаях равновесие между спросом и предложением устанавливается не ценой кредитов, а планами, определяющими их размеры. Только кредитные контингенты из кредитных планов банков как бы переносятся в производственно-торговые планы государственных и кооперативных предприятий.

К этому новшеству присоединилось в 1926/27 г. еще и другое. Самое установление эмиссионных контингентов имело целью сохранять размеры денежного обращения в пределах, обеспечивающих устойчивость покупательной силы валюты, т. е. определенный уровень цен. В 1926/27 г. сделана была попытка подойти к разрешению этой задачи — по крайней мере в области кредитования некоторых видов торговли — с другого конца, не путем контингентирования кредитов, а путем ограничения их условием сохранения намеченного уровня цен. Осенью 1926 г. было установлено, что на заготовку хлеба и сырья Госбанк открывает кредиты в размерах тех требований, которые предъявляют ему основные государственные и кооперативные заготовители этих продуктов, но лишь до тех пор, пока заготовки происходят по ценам, которые соответствующие правительственные органы признали нормальными.

Однако и в этом — пока отдельном — случае размеры кредитования определяются не высотой учетной ставки. Что касается опыта работы банков без кредитных планов, то он оказался очень непродолжительным. После трех кварталов 1926/27 г., уже летом 1927 г. вновь обнаружилось, что требования на кредит значительно превосходят ресурсы банков, и на IV квартал 1926/27 г. снова был составлен кредитный план (ср. гл. IX).

Если высота учетной ставки и ее движение не влияют на размеры спроса на кредиты, то в силу тех же условий они не оказывают влияния на размеры спроса на иностранную валюту и предложения иностранной валюты. Государственный банк не пользуется и не может пользоваться этим орудием для регулирования валютного рынка и устанавливающихся на нем курсов иностранных валют. Прежде всего это вызывается существующими пока отношениями между советским хозяйством и мировыми денежными рынками. Хотя советские банки и пользуются кредитами в иностранных банках, однако между размерами этих кредитов и высотой учетных ставок советских банков не существу-

ет прямой связи. Деньги, которые советские банки получают за границей, оплачиваются ими по ставкам, близким к заграничным и не зависящим от процентных ставок Госбанка СССР. Повышение последних не вызвало бы прилива иностранных капиталов, а понижение их не вызвало бы их отлива. Это обстоятельство обусловлено однако не структурой советской хозяйственной системы, а положением Союза на мировом денежном рынке. Но кроме того изменение учетной ставки Государственного банка не могло бы оказать влияние на движение нашей внешней торговли, так как экспорт и импорт советских товаров совершаются по планам, причем в издержках экспортирующих организации процент на ссудный капитал играет незначительную роль. Импорт в очень многих случаях оставался бы выгодным и при более высоких ставках, чем существующие, а экспорт в одних случаях был бы не рентабельным и при более низких ставках, а в других выдержал бы ставки и более высокие.

Регулирование валютного рынка, притока валюты, расхода валюты и валютных курсов также происходит таким образом не при помощи маневрирования учетной ставкой, а при помощи экспортных и импортных программ и валютных планов.

Резюмируем кратко все изложенное выше.

Мы имеем бумажно-денежное обращение с тех пор, как началась мировая война. Но мы имели все это время не одну систему, а смену многих систем, существенно отличавшихся друг от друга. Политическая экономия не выработала специальной терминологии для того, чтобы дать наименование различным видам бумажно-денежного обращения. Перечислим только признаки, характеризующие каждую пережитую нами фазу. Первая фаза. Период до 1917 г. 1917 год есть время перехода к следующей фазе. Этот период характеризует система бумажно-денежного обращения с колеблющимся курсом. Эмиссия становится фискальной, но не превращается еще в единственный источник денежных поступлений казны. Деньги продолжают выполнять свои обычные функции. Такое состояние денежного обращения обычно для всякого государства, втянутого в большую и длительную войну. Можно было бы говорить о бумажно-денежном обращении военного типа. Вторая фаза. Период военного коммунизма: 1918 — 1921 годы. 1921 г. есть уже время перехода к следующей фазе. Эмиссия становится единственным источником денежных поступлений казны ("эмиссионное хозяйство" по терминологии, предложенной С.А. Фалькнером). Обесценение становится стремительным, даже качественно иным, чем в предыдущую эпоху, и не встречает сопротивления со стороны денежной политики государства. Деньги начинают утрачивать свои обычные функции, прежде всего свою функцию средства сбережения, затем функцию орудия обмена и мерила ценности. На этой фазе можно было бы говорить о бумажно-денежном обращении в стадии полного его разложения.

Третья фаза. Конец 1921 года и весь 1922 год, даже самое начало 1923 года, до начала успешного внедрения червонца. Фаза по самому существу своему переходная. Она характеризуется в большей мере (по сравнению с предыдущей) изменением денежной политики, чем изменением самого денежного обращения, хотя кое в чем существенном меняется и последнее. Эмиссия уже не единственный источник денежных поступлений фиска. Но эмиссии огромны и превышают даже по размерам и темпу выпуски эпохи военного коммунизма. Обесценение бумажных денег еще более стремительно чем до 1921 г. Восстанавливается в стране денежное хозяйство, и деньги начинают шире выполнять свою функцию орудия обмена. Но функция мерила ценности еще более отмирает, переходя к каким-либо идеальным ценностным единицам. Это тоже бумажно-денежное обращение разрушающегося типа, но без ликвидационных намерений у государственной власти. Четвертая фаза. 1923 год и начало 1924 года. Наряду с фискальной эмиссией появляется банковая. Каждая из них воплощена в особом бумажно-денежном знаке. Намерение денежной политики — создать стабильную валюту. Оно осуществляется путем распространения одной (лучшей) и загнивания другой (худшей) части денежного обращения.

Одна — относительно устойчива. Другая продолжает стремительно обесцениваться. Одна постепенно становится носительницей всех обычных функций денег. Другая все более утрачивает все эти функции, держась лишь на том, что в составе более устойчивой части системы отсутствуют мелкие купюры. Это есть параллельное обращение двух бумажных валют, или двучленное бумажно-денежное обращение с одним отмирающим членом. Остается та фаза, в которую наша денежная система вступила после 1924 года, и здесь мы должны выполнить ту классификационную задачу, о которой было упомянуто выше. На предыдущих страницах достаточно подробно и настойчиво было подчеркнуто своеобразие денежного обращения Союза для того, чтобы не приходилось доказывать здесь, что оно не может быть введено полностью ни в одну из клеток какой-либо существующей классификации. Эмиссия становится, по существу, чисто банковой со второй половины 1924 г. (см. след, главу). Факт поддержания сперва твердого курса валюты вообще, затем по крайней мере твердого официального курса, дает основание рассматривать денежное обращение после реформы 1924 г. как своеобразную разновидность gold exchange currency, или бумажно-денежного обращения с золотым паритетом. Своеобразие заключается в методах поддержания этого паритета, в возможном (или действительном) разрыве между курсом и покупательной силой, который вытекает из наличия этих методов, в возможной двойственности курсов и цен. Своеобразие заключается далее в отсутствии регулирования кредита и денежного обращения при помощи варьирования учетной ставки. Эту систему можно было бы назвать в том виде, в каком она существовала в последние годы, системой замкнутого бумажно-денежного обращения с золотым паритетом или с официальным золотым паритетом (в зависимости от того, поддерживается ли только официальный или также не

официальный курс). По поводу термина "замкнутый" надо сказать, что всякая бумажно-денежная система является, конечно, замкнутой, но что существуют различия в степени, которые заставляют выделить как специфически замкнутую систему нашу разновидность бумажно-денежных систем. Котировки советской валюты за границей не меняют этой характеристики потому, что замкнутость создается условиями передвижения валюты за пределы страны и организационными формами внешней торговли. Законодательство 1926 г., воспретившее вывоз за границу советской валюты (эффективных банкнот и казначейских билетов) по причинам, которые изложены будут в следующей главе, еще более подчеркнуло ее характер замкнутости, и оно подкрепляет правильность того описания ее, которое дано на предыдущих страницах.

Многое менялось в условиях денежного обращения Союза и в его денежной политике в течение нескольких последних лет. Многое, несомненно, будет изменяться и в дальнейшем. Было бы праздным гаданием говорить о том, в каком направлении денежная система и денежная политика будут в действительности эволюционировать. Мы можем наметить только направление их развития, которое представляется желательным с точки зрения устранения существующих недочетов, ликвидации наблюдавшихся разрывов и установления возможно полного равновесия в советской хозяйственной системе, как системе товарно-денежного хозяйства. Этому посвящена будет заключительная глава нашего исследования. Но, каковые бы ни были пути дальнейшей эволюции, денежная система Советского Союза приняла в течение последних двух лет своеобразные формы, которые заслуживают изучения и описания независимо от того, насколько велика будет длительность существования именно этих форм. Создалась в глубоко своеобразных условиях советского хозяйства система денежного обращения, во многом напоминающая те системы, которые уже известны из исторического опыта, но во многом и существенном глубоко от них отличная. Ни в какой из известных классификаций и схем для нее нельзя найти подходящее место. Ее необходимо определить в новых понятиях. То, что изложено выше, представляет лишь попытку подойти к такому определению. Мы вынуждены были прибегнуть к пространному описанию, которому, конечно, следовало бы предпочесть краткую формулу. Некоторым оправданием может служить то обстоятельство, что крайне трудно найти новые понятия для описания явлений советской хозяйственной действительности, пока еще очень текучих, очень быстро изменяющихся и не имеющих полных прецедентов в истории.

Проведение денежной реформы началось в феврале 1924 г., и его можно было считать законченным в основных чертах к началу июня. Продолжавшийся еще местами обмен совзнаков на новые бумажные и металлические деньги и происходивший в 1925 г. обмен выпущенных во время реформы мелких бумажных бон на серебряную и медную монету только завершали технически то, что было намечено и установлено в начале 1924 г.

Но мы описали в предыдущей главе лишь те мероприятия, которые относились к области денежной политики в самом тесном смысле слова: к определению денежной единицы, к замене одного вида денег другими, к установлению порядка выпуска новых бумажных и металлических денежных знаков, к распространению на все сделки того денежного счета, который с 1924 г. стал единственным в народном хозяйстве. Наряду с этими мероприятиями во время проведения денежной реформы были приняты еще другие меры, также относившиеся к области денежной политики, но в более широком ее значении. К мерам этого порядка принадлежали, главным образом, распоряжения о снижении цен. Постановлением СТО от 22 февраля "Комиссии по внутренней торговле при СТО", преобразованной позднее в Народный комиссариат внутренней торговли (впоследствии слитый с Наркомвнеш- торгом в единый комиссариат), предоставлено было право регулировать цены "на все товары, обращающиеся на внутреннем рынке СССР, во всех стадиях их торгового обращения" и, в частности, устанавливать "предельные цены для оптовой, оптово-розничной и розничной продажи и покупки товаров и допустимые от них отклонения, скидки и накидки, и списки товаров, продажа и покупка которых по ценам выше предельных не допускается", причем объявлено было, что "постановления Комиссии по внутренней торговле о предельных ценах на товары обязательны к исполнению для всех тех государственных учреждений и предприятий, общественных организаций, частных объединений и лиц, к которым они относятся". Постановление СТО от 29 февраля предложило всем исполкомам издать обязательные постановления о снижении розничных цен на товары, продаваемые государственными и кооперативными лавками; другое постановление, относившееся ко всем предприятиям, включая и частные, требовало вывешивания в торговых помещениях списка товаров и цен. Затем следовали конкретные распоряжения "Комиссии по внутренней торговле" о снижении отпускных цен по целому ряду товаров и многие другие постановления по регули

рованию цен, принятые как в центре, так и на местах. Цены в частной торговле, однако, в то время еще почти не были подвергнуты регламентации.

Это была вторая большая кампания по регулированию цен. Первая, о которой мы упоминали в главе IV, имела место осенью 1923 г. Вслед за этими двумя кампаниями последовал ряд других. Об их принципиальном и практическом значении здесь необходимо сказать несколько слов, потому что регулирование цен в условиях советского хозяйства стоит в связи с особенностями последнего и может значительно отличаться от того регулирования, которое было писано во "введении" к настоящей книге. Советское государство является хозяином большинства предприятий в транспорте, в промышленности, и во внешней торговле, и, кроме того, хозяином многих предприятий в области внутренней торговли. Что хозяин предприятия устанавливает цены товаров, вытекает из природы вещей. Государство могло бы предоставить это дело каждому предприятию в отдельности. Оно может вести его в централизованном порядке. Выбор того или другого метода есть вопрос практической политики.

Часть регулирования хозяйства, совершающегося в советских условиях, сводится поэтому к актам управления государственными предприятиями и есть лишь форма такого управления. Регулирование цен такого типа отнюдь не предполагает, что цены устанавливаются государственной властью вопреки тому положению, которое создалось на рынке, как это было при регулировании цен в 1915 г. и в последующие годы. Советское государство является монополистом во многих областях хозяйства, а при существовании монополии равновесие между спросом и предложением может быть установлено на различных уровнях. Государству как монопольному распорядителю приходится выбирать между этими уровнями, т.е. регулировать цены. Оно в состоянии в качестве монополиста вести политику высоких или низких цен, считаясь, однако, с теми границами, которые создают условия спроса и условия безубыточности производства. Между этим регулированием, считающимся с условиями рынка и использующим только монопольное положение государственных предприятий для проведения определенной политики цен, и другим регулированием, не считающимся с условием рынка и устанавливающим те или другие цены, хотя бы этим нарушалось равновесие между спросом и предложением, теоретически нет ничего общего. Теоретически эти два вида регулирования принадлежат к двум совершенно различным системам, ибо первое образует нормальное влияние в товарно-денежном хозяйстве особого типа, а второе ведет к ликвидации товарно-денежного хозяйства и замене его иной хозяйственной системой, как это имело место в 1917 — 1920 гг.

Так дело обстоит теоретически. Практически же оба вида регулирования цен могут переплетаться и успешность мероприятий, с точки зрения товарно-денежного хозяйства, т.е. с точки зрения действительного установления рыночных цен на том уровне, к которому стремится государственная власть, будет зависеть от того, который из видов регулирования является преобладающим.

Регулирование цен осенью 1923 г., поддержанное в то время кредитной политикой Госбанка, в общем, пошло по линии создания таких цен, которые отвечали условиям рынка, и регулирующие мероприятия ускорили тогда снижение цен на фабричные изделия и достигли намеченной цели. В начале 1924 г. положение было менее благоприятно, но налицо все же имелся ряд условий, обеспечивающих мероприятиям по регулированию цен достаточный успех. Промышленность и торговля располагали фондом товаров. Новые условия денежного обращения устраняли основания для тех страховых надбавок к ценам, которые широко практиковались в последние месяцы падающей валюты. Наконец, вся обстановка, связанная с проведением денежной реформы, создавала дополнительные условия для успеха постановлений по регулированию цен; эти условия заключались в следующем.

Стабилизация валюты вносила в хозяйственную жизнь необходимую предпосылку для увеличения кассовой наличности в распоряжении предприятий и отдельных лиц, т.е. другими словами, для уменьшения скорости обращения денег. Мера этого уменьшения должна была зависеть от степени доверия к устойчивости денег. Ожидание снижения цен могло задержать покупку товаров, т.е. замедлить скорость обращения денежных знаков. Спрос на товары не есть нечто твердо данное при известном уровне потребностей и доходов. Спрос мог быть уменьшен при условии, что потребителя заставили бы поверить, что свои закупки он через месяц-другой сумеет производить дешевле, чем сейчас. В такой обстановке мероприятия по регулированию цен могли вызвать понижение или, по крайней мере, сохранение существовавшего уровня спроса даже при условии, что этими мероприятиями устанавливалось снижение цен.

Действительно, все эти обстоятельства позволили добиться при проведении денежной реформы заметных результатов.

Среднемесячный индекс оптовых цен Госплана составлял (1913 = 1000):

Общий индекс, сильно поднявшийся в феврале, стал затем снижаться и в июне стоял почти на 5% ниже, чем в начале 1924 календарного года. Цены на промышленные товары стояли ниже, чем в январе, на 12%. Цены на сельскохозяйственные товары стояли несколько выше, чем в январе, но сильно снизились по сравнению с уровнем, достигнутым в феврале.

Дело обстояло гораздо менее благоприятно в отношении движения розничных цен, но кое-чего все же удалось достигнуть и здесь.

Индекс розничных цен Конъюнктурного института

Здесь самое повышение общего уровня цен продолжалось дольше, чем на оптовом рынке. В июне уровень цен так и остался выше, чем он был в январе. Но все же цены снизились по сравнению с мартом — апрелем, причем для промышленных товаров разница между минимумом и максимумом составила около 5%. Кредитно-денежная политика была сравнительно осторожной, но недостаточно сдержанной для того, чтобы достигнуть больших результатов. Однако эти достижения были все же удовлетворены. Государственная власть в последующие годы не раз возвращалась к административным мероприятиям по регулированию цен, но конъюнктура, имевшая место в 1923 — 1924 гг., больше не повторялась, и позднейшие меры по общему правилу не давали ожидавшихся результатов. По характеру своему они скорее относились поэтому к регулированию другого вида, не приводящему к равновесию на рынке. Но к вопросу о движении покупательной силы валюты в эти последующие годы мы возвратимся еще в настоящей главе.

С задачей стабилизации и даже некоторого укрепления покупательной силы валюты реформа справилась успешней, чем с некоторыми техническими затруднениями, которые были почти неизбежны при проведении ее, но достигли крайней остроты и внесли на время осложнения в хозяйственный оборот. Проведение реформы сопровождалось жестким разменным кризисом, продолжавшимся несколько месяцев и вызвавшим высокие лажи на казначейские билеты и мелкие деньга по отношению к банковым билетам. Слабое снабжение оборота новыми мелкими деньгами (казначейскими билетами) происходило не только потому, что эмиссионный аппарат и кассы казначейства не справились сразу с большой технической задачей, но и потому, что считалось желательным утвердить положение новых бумажных денег в обращении, сделав предложение их меньшим, чем спрос. Но острота разменного кризиса намного превзошла то, что могло быть оправдано последним мотивом. Когда же кризис разразился, уже технически оказалось невозможным справиться с ним скорее, чем в течение двух-трех месяцев. Сокращение скорости обращения мелких денег было гораздо большим, чем ожидали при подготовке реформы. Спрос на мелкие деньги, как видно из следующей таблички, возрос резким скачком, и печатание их не поспевало за требованиями оборота (см.таблицу на с.295).

Если считать мелкими купюрами те деньги, которые включены в два первых столбца, т.е. знаки достоинством ниже 10 рублей, то количество их на 1 января 1924 г. составляло свыше 1/4 денежной массы при условии, когда эти мелкие деньги представлены были, главным об

разом "совзнаками", т.е. обесценивавшейся и очень быстро циркулировавшей валютой. После фиксации курса (10 марта), когда потребность

Строение денежной массы, %

в мелких деньгах должна была значительно увеличиваться, их осталось в обращении всего одна пятая часть. Нормальное соотношение установилось лишь к концу лета и последующее время показало, что оно составляет около 45%. До начала июня, т.е. в течение почти четырех месяцев (февраль, март, апрель, май), отклонение от этой нормы было чрезвычайно велико и не могло не приводить к уродливым явлениям. Лажи на мелкие деньги были огромны, достигая 20 — 30% и даже выше, и погоня за мелкими деньгами стала столь же напряженной, насколько накануне реформы напряженным было бегство от мелких купюр.

Этот явный недостаток в деньгах мелких достоинств отождествлен был в то время сторонниками большой эмиссии и соответствующей кредитной политики с общим недостатком в деньгах, и аргументами, опиравшимися на правильное констатирование разменного кризиса, пытались обосновать требование кредитной экспансии и увеличения эмиссии денег. С таким требованием в частности выступал В.Г. Гро- ман, и эти идеи были популярны в промышленных сферах и в кругах Госплана. Это был один из многочисленных эпизодов в непрерывной борьбе между сторонниками и противниками кредитной экспансии. В связи с этим эпизодом встают некоторые проблемы принципиального значения и поэтому он заслуживает упоминания.

В статье "Денежная реформа и общая конъюнктура народного хозяйства" ("Экономическое обозрение", 1924, VII), написанной вслед за проведением денежной реформы, В. Г. Громан производил такой расчет. Совзнаки обращались скорее червонцев. Он принимал на основании исчислений С.ГСтрумилина, что они обращались скорее в 7 раз. Совзнаков на 10 марта 1924 г. было показано в обращении по курсу на золото на 14,3 млн рублей. Беря коэффициент 7, он приравнивал их по "циркуляторному значению" 14,3 х 7=100,1 млн рублей в твердой валюте. При таком расчете вся денежная масса (банкноты, транспортные сертификаты, совзнаки) составляла на 10 марта не 369 млн рублей, как ее принято было определять, перечисляя просто совзнаки в червонцы по курсу, а 455 млн условных рублей. Останавливаясь на одном из

позднейших моментов, когда вся денежная масса (уже в твердой только валюте) составляла 386 млн рублей, В.Г.Громан приходил поэтому к выводу, что "циркуляционная масса стала меньше, чем та, которая имелась на 10 марта, на целых 69 млн рублей". "Отсюда, — писал он, — резкое проявление денежного кризиса, принявшего благодаря диспропорциональности купюр форму разменного кризиса. Этот разменный кризис повел за собой ослабление розничного товарооборота, а затем и оптового, и не может не сказаться на условиях реализации продукции нашей промышленности".

Ссылка на быстроту обращения, как на один из факторов, от которых зависит то количество денег, в котором нуждается народное хозяйство страны, было совершенно верна. Все дело в том, чтобы правильно проанализировать содержание и значение этого фактора. Деньги обращаются медленнее, когда они дольше остаются в кассах предприятий или в кошельках населения и быстрее, когда срок такого пребывания в кассах и кошельках сокращается. Какие-то суммы денег всегда образуют кассовую наличность, и дело сводится к тому, насколько эта наличность велика при данных размерах торгового оборота.

Утверждение, что фиксация курса совзнака при денежной реформе 1924 г. явилась стимулом к сокращению скорости обращения денег, следует принимать поэтому лишь в том смысле, что она явилась основанием для увеличения кассовой наличности у отдельных предприятий и лиц. Это, безусловно, верно. Но как и в каких пределах мог действовать этот стимул?

До фиксации курса всякий вынужден был держать некоторое, хотя бы самое ограниченное, количество совзнаков и всякий стремился при этом к тому, чтобы оно было возможно менее велико. Однако люди расходовали деньги на покупку товаров, а не для накопления не только потому, что хранение денег, теряющих постепенно свою покупательную силу, убыточно и что его предпочитали заменить хранением товаров. Вопрос о том, какую держать денежную наличность, разрешается отдельными лицами еще и в зависимости от того, как велики их доходы и сколько они в состоянии сберечь в денежной форме. Сбережение денег и хранение денежной наличности ограничено и там, где деньги обладают полным блеском и возможною устойчивостью благородных металлов. Обесценивающиеся деньги вообще не стоит хранить, а "твердые" деньги есть расчет сберегать. Но это только значит, что превращение неустойчивых денег в устойчивые должно служить толчком к развитию сбережений в денежной форме. Оно создает более благоприятную обстановку для такого сбережения. Однако оно еще не обеспечивает его возможности, которая может опираться только на реальный рост доходов.

Конечно, могли найтись такие хозяйства, которые в состоянии были сберегать в денежной форме уже в начале 1924 г., но не делали этого лишь потому, что для сбережения червонца у них не хватало средств, а для сбережения тех рублей существовавшая система денежного обращения не давала им подходящего денежного материала. Но предположение, что все те, у кого имелись совзнаки, вслед за фиксаци

ей курса, могли и хотели увеличить свою денежную наличность, столь же мало обосновано, как и обратное предположение, что таких хозяйств и индивидов не существовало вовсе. Рабочий, получавший месячную плату в размере 40 — 50 рублей, вероятно, расходовал свои деньги в апреле примерно так же, как он это делал и в феврале. Вероятно, многие, хранившие пятирублевый транспортный сертификат, только заменяли его серебряной монетой, не будучи в состоянии отложить шесть рублей, вместо прежних пяти. Могли иметь место и другие случаи, когда наличность возрастала. Но стабилизация курса создавала лишь обстановку, более благоприятную для увеличения денежной наличности, чем та, которая существовала прежде, не обусловливая сама по себе роста этой наличности на какую-либо определенную сумму.

Уже выпуск червонцев в конце 1922 г. дал толчок процессу роста денежной наличности в государственных, кооперативных и частных хозяйствах производственного, торгового или потребительского типа. От января 1922 г. до 1 января 1924 г. ценность денежной массы возросла по индексу Госплана от 122 до 193 млн рублей при падении ценности совзнака в этой массе от 118 до 47 млн. Эмиссия банковых билетов тоже была частичной стабилизацией, весь процесс которой растянулся у нас на 15 месяцев. Но с какой постепенностью совершался процесс накопления в денежной форме. Увеличение наличности совершалось шаг за шагом не только потому, что население не сразу узнало преимущества банковых билетов по сравнению с совзнаками, но еще и потому, что предпосылкой увеличения наличности является известный рост благосостояния.

Вслед за фиксацией курса совзнака предприятия и отдельные лица перестали заботиться о немедленном израсходовании попавшего в их руки "казначейского денежного знака" и спокойно смотрели на то, что этот знак день за днем остается в их руках. Они доставали из кассы червонец, который раньше считался у них неприкосновенным. Скорость обращения совзнаков уменьшилась, а скорость обращения червонцев соответственно увеличилась. Мелких денег стало не хватать. Тогда с ними стали расставаться особенно неохотно. Быстрым обесценением совзнаков покупюрный состав денежной массы ко времени фиксации курса приведен был уже в ненормальное состояние, а сознание, что мелкие деньги имеются в обращении в недостаточном количестве, должно было — как это бывает всегда в аналогичных случаях — повести к припрятыванию их и обострению разменного кризиса. В этом не было еще показателя общего недостатка денег. Разменный кризис был тем, чем он казался, а не формой, в которой выявился недостаток денег в стране.

Снижение цен, как мы только что видели, было невелико и не компенсировало даже того подъема, который имел место в самом конце 1923 г. и в первые два месяца 1924 г., в период предреформенной дезорганизации рынка. Кредитно-денежная политика этого периода была только сравнительно осторожной, а вовсе не жесткой. Заметной дефляции не произошло, хотя правительство, не произнося этого ело-

ва, несомненно, имело ее в виду (ср. обращение ЦК РКП(б) ко всем организациям РКП(б), "Денежная реформа", сборник материалов для агитатора. М., 1924 г.). Сумма денежного обращения составляла 1 января 1924 г. — 321,9 млн рублей (по курсу золотого рубля). Через месяц она поднялась до 326,3 млн рублей, затем до 356,7 млн рублей, до 393,5 млн рублей, до 439,8 млн рублей (на 1 мая) и до 468,7 млн рублей (на 1 июня). Ни теоретические соображения, ни показатели состояния денежного обращения и цен не оправдывали критических замечаний В.Г. Громана.

Не оправдывали их также ссылки на опыт Германии, где вслед за денежной реформой, проведенной в конце 1923 г., по методам, очень близким к примененным в Советском Союзе, значительно возросла — и долго продолжала возрастать — денежная масса, причем увеличение было гораздо больше, чем у нас. В Германии это увеличение, прежде всего, совершалось в значительной мере за счет вытеснения иностранных банкнот и денежных суррогатов, в огромном количестве обращавшихся на рынке. Затем Германия находилась на значительно более высоком уровне благосостояния, чем Советский Союз и потому гораздо интенсивней могла перейти к накоплению в денежной форме.

Некоторое расширение денежной массы за счет вытеснения иностранной валюты имело место и в Союзе. По своим размерам оно едва ли могло быть особенно велико. Но для валютного рынка оно имело серьезное значение, усилив на нем ту конъюнктуру, в условиях которой проведены были мероприятия валютной политики, сопровождавшие денежную реформу. А эти мероприятия в свою очередь оказали влияние на всю пореформенную историю нашего денежного обращения. января 1924 г. курс доллара (справочный) составлял на московской бирже 2 рубля 20 копеек — 1 февраля он равен был 2 рублям 17 копейкам, 1 марта он спустился до 2 рублей 11 копеек и 1 апреля дошел до 1 рубля 94,5 копейки, т. е. до монетного паритета с золотым червонцем, и на этом уровне он и остановился. Вольный курс упал еще ниже: он составлял 1 апреля 1 рубль 91 копейку и оставался ниже паритета до сентября. Примерно то же произошло с фунтом стерлингов и с другими иностранными валютами. Золотая десятирублевая монета, за которую в Москве на рынке в начале января платили около 14 рублей, понизилась в цене на 1 апреля до 10 рублей 65 копеек и упала затем еще ниже: в течение почти всего 1924 г. она стояла ниже паритета и опускалась до 9 рублей 50 копеек. В провинции падение курса иностранной валюты и золота бывало по временам еще значительнее. Как это произошло?

Установление курса червонца на уровне его золотого паритета входило в намерения финансового ведомства. Это намерение не только оказалось осуществимым благодаря конъюнктуре валютного рынка, но рынок пошел даже дальше того, что могло составить цель валютной политики. Свободного вывоза золота и иностранной валюты не существовало, как не было и свободного ввоза и вывоза товаров. Для колебаний курса не существовало поэтому не только верхней, но также и

нижней границы, если только Государственный банк не покупал валюты в неограниченном количестве. Но именно этого он в описываемый период и не делал. Банк проводил политику возможно большего сокращения новой эмиссии, и так как кредитование целого ряда предприятий оставалось для него обязательным, то для покупки иностранной валюты иностранному и валютному отделам банка даны были жесткие лимиты. Между тем приток иностранной валюты от экспорта был в начале 1924 г. сравнительно высок и как раз в начале 1924 г. поступали из-за границы платежи за хлеб и сельскохозяйственное сырье. Госбанк отказался принимать некоторые предложения о покупке иностранной валюты как чеками на иностранные банки, так и наличными банкнотами. Достаточно было нескольких случаев отказа для того, чтобы создать среди держателей валюты настроение неуверенности в том, что ее возможно во всякое время реализовать. Такое настроение тотчас же усилило предложение и, в частности, вызвало стремление обменять на червонцы наличные банкноты, которые в довольно значительном количестве имелись у населения. Судьба золота оказалась такой же, как и судьба иностранных банкнот. В периодической литературе этого времени появился для обозначения создавшегося положения не очень удачный термин "валютная инфляция". Курс червонца не только дошел до золотого паритета, но поднялся даже выше его.

Между тем товарные цены снизились сравнительно мало. На рубеже 1924 г. (в декабре — январе) покупательная сила червонца приблизительно соответствовала его курсу. Движение курса во время проведения денежной реформы уже создало расхождение между курсом и покупательной силой, и это расхождение стало впоследствии источником серьезных затруднений для народного хозяйства страны. Для того чтобы показать степень этого расхождения в цифрах, мы приводим ниже данные об уровне цен и о паритете покупательной силы, оставленные так же, как и те сведения по этому вопросу, которые были даны в шестой главе (см.с.300).

Эти данные надо принять с теми же оговорками, которые сделаны были в главе VI, и мы не станем повторять их здесь. Из таблицы видно, что в январе — феврале движению цен должно было соответствовать снижение курса червонца. В действительности же имел место его рост. Курс доллара оказался в марте—апреле значительно ниже, а курс червонца соответственно значительно выше, чем это отвечало паритету покупательной силы между обеими валютами. В следующие месяцы расхождение уменьшилось, но все еще сохранялось в довольно значительных размерах. Несоответствие это, очевидно, означало либо то, что курс червонца слишком высок при данном уровне цен в Союзе, либо то, что уровень цен слишком высок при данном курсе. Курс стоял на уровне паритета, и хотя тогда не было еще прокламировано, что этот курс будет поддерживаться с абсолютной твердостью, но во всяком случае отсутствовало намерение его снижать. По мере того как проходило время и курс оставался без изменения, поддержание паритета все более приобретало харак

тер руководящего принципа валютной политики Союза, и этот принцип стал утверждаться в официальных актах.

Из политики твердого курса и из того соотношения между курсом и покупательной силой, которое установилось в период проведения денежной реформы, вытекала таким образом необходимость снижения уровня цен. Увеличение покупательной силы червонца должно было стать основным началом кредитно-денежной политики. Это начало действительно было признано, но последующие страницы покажут, насколько трудно было провести его в жизнь и как немного было достигнуто на этом пути. Денежная реформа 1924 г. проведена была успешно в том смысле, что она создала условия денежного обращения несравненно лучшие, чем те, которые существовали до нее, и вывела страну из состояния валютного хаоса. Упорядочение обращения явилось одним из существеннейших факторов значительного хозяйственного подъема, который имел место в 1924/25 г. (несмотря на неурожай этого года) и в течение двух последних лет. Однако в 1924 г. совершенно правильно отмечалось самими участниками реформы, что она не завершена не только в том отношении, что она сохранила наряду с банковой эмиссией еще и казначейскую, но также и в том отношении, что она не привела всех ценностных отношений в состояние необходимого равновесия. Из этой главы видно будет, почему равновесие не было установлено и в последующие годы, а "заключение" настоящей книги покажет, какие проблемы денежной политики оставались открытыми в связи с этим в середине 1927 г.

Прежде чем перейти к описанию кредитно-денежной и валютной политики пореформенных лет, остановимся еще кратко на нескольких вопросах, касающихся назначения и порядка казначейской эмиссии. В законодательных актах 1924 г. на эту тему сказано было немного. Недосказанное было доделано в порядке текущей работы финансового ведомства и Государственного банка.

Государственные казначейские билеты прежде всего надлежало выпустить для выкупа совзнаков и сертификатов НКПС. Народный комиссариат финансов показывал в своих балансах те суммы, которые получили это назначение. Далее государственные казначейские билеты на первых порах после реформы выпускались для покрытия бюджетных дефицитов. Ту и другую функцию выполняли также выпуски мелких бумажных бон и серебряной и медной монет. Всего было выпущено на выкуп бумажных денег прежних образцов 32,8 млн рублей, а на покрытие бюджетных расходов по 1 октября 1926 г. — 164,9 млн рублей. На это число в обращении было 141,2 млн рублей серебряной монеты, 6,5 млн рублей мелких бумажных бон, впоследствии замененных металлической монетой, и 7,2 млн рублей медной монеты, всего млн рублей. Таким образом, 164,9 млн рублей составляют сумму, пошедшую на покрытие бюджетных дефицитов, причем на сумму в млн рублей этот расход можно считать покрытым выпуском мелкой металлической монеты, который всегда рассматривался как монетный доход казначейства.

В первые месяцы после реформы для усиления средств казначейства выпускались еще бумажные деньги, но с 1 июля 1924 г. выпуск казначейских билетов для покрытия бюджетных дефицитов фактически прекратился, а вскоре после этого (постановление ЦИК СССР от 29 октября 1924 г.) он был воспрещен и законом. Источником дохода казначейства остался только выпуск серебряной и медной монет. На 1924/25 г. он определен был брутто (т. е. без вычета стоимости металла и чеканки) в 80 млн рублей. В следующем году он составил лишь 15 млн рублей. В 1926/27 г. он уже не был внесен в бюджет, так как опыт предыдущего года показал, что количество мелкой монеты в обращении возрастает медленно и что размеры этого возрастания не могут быть предусмотрены с достаточной степенью точности.

Третьим назначением выпусков казначейской валюты было на первых порах приобретение иностранной валюты, предложение которой, как мы уже видели, было сравнительно очень велико в первой половине 1924 г. Часть этой валюты хранилась в виде эффективных банкнот, другая большая, часть помещена была на текущий счет в Госбанк. Впоследствии вся эта валюта обращена была на финансирование импортных операций за счет казначейства и возвращенные в червонцах суммы остались на текущем счету в Госбанке. Валютный текущий счет превратился в червонный и по окончании всей этой операции результатом ее оказалось подкрепление Госбанка соответствующей суммой казначейских билетов, размещенных банком среди своих клиентов в порядке открытия им обычных кредитов. Третье назначение слилось, таким образом, с четвертым.

Это четвертое назначение заключалось первоначально исключительно в предоставлении обороту денежных знаков более мелкого достоинства, чем червонец. Наркомфин выпускал казначейские билеты, сперва через свои кассы, потом через Госбанк, получая в обмен на них червонцы и помещая последние в свой "обменный фонд". Операция была двусторонней, но в общем обменный фонд почти непрерывно возрастал. Червонцы хранились в нем в натуре. Когда же в середине

г. потребовалось открытие Госбанком значительных кредитов в иностранной валюте для финансирования возросшего импорта и одновременно были эмитированы крупные суммы банкнотами для кредитования промышленности и хлебных и сырьевых заготовок, порядок хранения или, точнее, порядок выпуска казначейских билетов был изменен. Формально изменение заключалось в том, что Наркомфин стал вносить банковые билеты своего обменного фонда в Госбанк в виде особого вклада. Фактически это означало, что казначейские билеты выпускаются для подкрепления ресурсов Госбанка. Последний оперировал ими совершенно так же, как и своими банковыми билетами, т.е. обращал их на выдачу обычных банковых ссуд. Казначейские билеты, выпущенные в этом порядке, имели все виды банкового обеспечения, кроме, однако, одного. Банк не обязан был обеспечивать эти выпуски металлом и иностранной валютой, и он не делал этого. Так как в г. имел место уже единый (по существу) порядок выпуска как банковых, так и казначейских билетов через Государственный банк по его операциям, и так как ранее выпущенные казначейские билеты также почти целиком прошли по этому руслу, то результатом оказалось, что все бумажные деньги Союза (за исключением небольшой суммы, о которой речь шла выше) по своему экономическому назначению представляют банковую эмиссию, но что последняя состоит из двух частей: из банковых билетов, обеспеченных в установленных размерах драгоценными металлами и иностранной валютой, и казначейских билетов, для которых такое обеспечение законом не установлено и не практикуется.

Лишь некоторая, но фактически небольшая часть казначейских билетов сохраняла и после введения нового порядка эмиссии металлическое обеспечение. Оно заключается в том, что в обменном фонде НКФ почти всегда имеется некоторое количество наличных банкнот и что их валютно-металлическое обеспечение переходит на те казначейские билеты, в покрытие которых они и положены в обменный фонд Наркомфина.

В силу этого последнего обстоятельства сумма денежного обращения в Союзе не может быть вычислена путем простого суммирования количества банковых билетов, выпущенных по эмиссионным балансам Госбанка и Наркомфина. Из этой суммы необходимо высчитывать банкноты, хранившиеся в обменном фонде Наркомфина. Кроме того, в цифрах общей денежной массы, публикуемых Наркомфином (и приводимых ниже), для определения количества денег, находящихся в обращении, из балансовых сумм Госбанка вычтена наличность банкнот в кассах Госбанка и в пути между его учреждениями.

Таковы те технические замечания, которые следует иметь в виду при чтении следующих страниц.

Историю кредитно-денежной политики и денежного обращения пореформенного времени, несмотря на всю его краткость, можно уже разделить на несколько периодов.

Первый — объемлет 1924 г. и первую половину 1925 г., продолжаясь примерно до начала реализации урожая 1925 г. и до составления хозяйственных планов на 1925/26 г. и даже несколько ранее.

Второй период продолжался от середины 1925 г. (или, другими словами, от последнего квартала 1924/25 хозяйственного года) до начала 1926 г.

Третий период начался весной 1926 г. и продолжался до лета 1927 г. После этого начался четвертый период, описывать который было бы еще преждевременно.

Первый период под знаком неурожая, постигнувшего страну в первый же год после денежной реформы и создавшего условия для значительного подъема хлебных цен, начиная со второй половины зимы. Тем не менее он прошел для денежного обращения довольно благополучно. Улучшившиеся благодаря реформе хозяйственные связи между городом и деревней, рост промышленного производства и торговых оборотов, расширенные эмиссионные возможности, вызванные самой стабилизацией валюты в начале 1924 г., — все это позволило поддержать покупательную силу рубля на сравнительно устойчивом уровне. Правда, не произошло ее повышения, хотя это и составляло задачу денежной политики. Но для неурожайного года результат можно было считать удовлетворительным. Задача снижения цен, конечно, не снималась, а только отсрочивалась. Неурожай был достаточно серьезным основанием для такой отсрочки.

Нижеследующие данные характеризуют в цифрах положение вещей в течение этого первого периода после реформы.

Изменение уровня цен (1913 г. = 1000)

Движение цен по обоим индексам весьма различно. В этот период уже сильно сказывается то раздвоение цен, о котором говорилось в предыдущей главе и о котором речь еще будет идти в дальнейшем. Ибо разница в движении цен по индексу Госплана и по индексу Конъюнктурного института объясняется не только тем, что оптовые и розничные цены отличаются различной степенью постоянства и что одни быстрее приходят в соответствие с состоянием товарного рынка, чем другие. Разница между первыми тремя и вторыми тремя рядами приведенной таблицы и колебания этой разницы объясняются в очень значительной мере еще и тем, что материалом, на основании которого

вычисляется индекс Госплана, являются преимущественно государственные цены, а Конъюнктурный институт исчисляет приведенный выше индекс по ценам в частной розничной торговле.

По индексу Госплана общий уровень цен в середине 1925 г. был выше, чем в первой половине 1924 г., но разница эта создавалась ростом сельскохозяйственных цен. Не будь последнего, общий уровень цен оказался бы сниженным, ибо промышленные цены в июле 1925 г. были примерно на 6% ниже, чем годом раньше и на 16 с лишним процентов ниже, чем за полтора года до последнего рассматриваемого здесь срока. Снижение цен промышленных изделий, хотя и менее значительное (около 11%), показывает и индекс Конъюнктурного института. Но повышение розничных цен на сельскохозяйственные продукты оказывается настолько внушительным, что большой рост — на 15% — обнаруживает и общий уровень цен, по сравнению с январем г., т.е. на протяжении 18 месяцев. Однако и здесь, если сравнивать конечный срок с а п р е л е м, т. е. с месяцем к концу денежной реформы, то общий уровень цен оказывается почти не изменившимся.

Неблагоприятные явления этого периода заключались таким образом в росте цен на сельскохозяйственные продукты. Но, повторяем, год был неурожайным и можно было ожидать, что в следующем году положение будет исправлено. В течение отдельных моментов этого периода — в конце 1924 г. — замечались, правда, неблагоприятные явления и на рынке промышленных изделий — наблюдалось уже на некоторых участках его "бестоварье", которое стало впоследствии одним из основных затруднений хозяйственной жизни, — но эти явления были почти целиком изжиты весной 1925 г., когда возросло производство промышленности и сократился спрос деревни, реализовавшей уже сбор хлебов 1924 г.

На валютном рынке курс червонца дорожал устойчиво как в пределах государственного, так и в пределах частного сектора его.

Но та "валютная инфляция", которая имела место в начале 1924 г. и о которой мы говорили выше, не только прекратилась, но сменилась уже превышением спроса на валюту над ее предложением. К середине 1925 г. частного предложения золота и банкнот было очень мало и на

мечался перелом в сторону превышения продаж Госбанка над его покупками. Вместе с тем развитие промышленности требовало усиленного ввоза оборудования и особенно сырья и окрепший городской потребительский спрос нуждался в ввозе готовых изделий из-за границы. В целях удовлетворения этого производственного и потребительского спроса в первой половине 1925 г. было принято несколько дополнительных импортных планов, оказавшихся очень значительными особенно потому, что в них вошел ввоз муки для снижения хлебных цен и покрытия продовольственных потребностей больших городов и промышленных центров. Текущие поступления экспортной валюты не могли покрыть эти затраты, и валютные ресурсы Госбанка в 1925 г. обнаруживают уже уменьшение.

Валютное обеспечение банкнот по балансу Эмиссионного отдела Госбанка (в 1000 руб.)

Валютные ресурсы Эмиссионного отдела возрастают до 1 января г., затем останавливаются на достигнутом уровне и несколько снижаются в третьем квартале 1924/25 хозяйственного года, если рассматривать общий итог всех приведенных столбцов. Но платина не была новым резервом, а была передана, как известно, Государственному банку казначейством из его старых запасов. Если брать только обеспечение золотом и иностранной валютой, то оно уменьшается с 1 января до 1 июля 1925 г. на сумму в 24 млн рублей, причем этот итог получается вследствие того, что снижение заграничных авуаров Госбанка на 51 млн компенсируется скупкой золота на 27 млн рублей. Такое движение валютных и золотых резервов, при значительных дальнейших требованиях со стороны импортных организаций и при необходимости приступить в следующем квартале к новой крупной эмиссии банкнот для финансирования реализации урожая хлебов и заготовок сырья, и заставило, перейти с июля месяца 1925 г. к тому новому порядку выпуска казначейских билетов, о котором мы уже говорили в настоящей главе.

При незначительном даже уменьшении валютно-золотых резервов Госбанка, процентное обеспечение банкнот металлом и иностранной валютой должно было заметно понизиться в виду продолжавшегося почти все время выпуска банкнот и роста денежной массы.

С 1 апреля 1924 г. (примерно с окончания денежной реформы) до конца первого из описываемых периодов, т. е. за 15 месяцев, денежная масса возросла в 2 раза, и если рассматривать данные по кварталам, то возрастание ее совершалось непрерывно. Однако рост этот прервался в начале 1925 г., в течение января, и это было симптомом того, что кредитно-денежная политика начинает входить в нормальную колею. На 1 января 1925 г. денежное обращение (включая металлическую монету) составляло 742,7 млн рублей, а на 1 февраля 1925 г.— 710,5 млн рублей. В довоенное время сжатие денежной массы начиналось гораздо раньше, в октябре, ноябре, а рост ее чаще всего имел место только в течение последних летних и первых осенних месяцев. Начиная со второй половины 1914 г. рост денежной массы происходил почти непрерывно из месяца в месяц. В январе 1925 г. впервые после десятилетнего промежутка времени сезонное сжатие нормального спроса на кредиты вызвало слабое снижение кривой денежного обращения. Это снижение наступило поздно и продолжалось очень недолго, во-первых, потому, что самый характер товарооборота по своему сезонному распределению еще существенно отличался в 1925 г. от довоенного (в частности, хлебозаготовки растягивались на более длительный период), во- вторых, потому, что в 1924/25 г. совершался еще процесс насыщения оборота деньгами, и, в-третьих, потому, что Госбанку приходилось еще не только финансировать операции, по завершении которыми деньги быстро возвращались в его кассы, но пополнять также оборотные средства предприятий в той их части, которая иммобилизировалась в последних. Как бы то ни было, движение эмиссии в январе 1925 г. показывало, что механизм денежного обращения начинает работать более нормально и в следующие годы кривая движения эмиссии действительно стала все более приближаться по своему общему виду к довоенной.

Поскольку речь идет о покупательной силе и о курсе рубля, первый период после денежной реформы прошел таким образом благополучно. Только состояние валютных ресурсов Государственного банка показывало уже напряжение. Наступавший 1925 сельскохозяйственный год по всем признакам должен был быть урожайным. В отношении денежного обращения стояла задача укрепления покупательной силы рубля для осуществления той программы, которая была намечена еще во время реформы, и задача накопления валютных ресурсов в соответствии с расширением денежной массы, с ростом внешней торговли и с увеличением задолженности советских банков и торговых организаций

за границей. Однако второй период был для денежного обращения неблагоприятен, и разрешить эти задачи не удалось.

Этот период, начавшийся в последнем квартале 1924/25 г., оказался по-прежнему временем значительного расширения хозяйства, но одной из мер этого расширения явилась кредитная экспансия, вышедшая за пределы реальных ресурсов страны и сопровождавшаяся всеми типичными признаками инфляции: второй инфляции со времени выпуска банкнот, но более опасной, чем первая, имевшая место в 1923 г. Ибо тогда повышение уровня золотых ("червонных") цен (даже гораздо более значительное, чем то, которое произошло в 1SJ25/26 г.) имело место при начальной очень высокой покупательной силе червонца и при курсе иностранной валюты, который недооценивал червонца (ср.гл. VI), теперь же курс червонца стоял уже выше его покупательной силы. Не было уже налицо того запаса, который позволил бы безболезненно снизить покупательную силу червонца. Это можно показать нижеследующей таблицей.

Эта таблица так же, как и все то, что уже отмечено было выше, показывает, что в области политики цен или политики покупательной силы рубля нужно было еще достигнуть равновесия между ценами и курсом. Налицо была только необходимая тенденция, которая стала выявляться с тех пор, как обнаружились благоприятные виды на урожай. Так как розничные цены стояли значительно выше оптовых, то объем задания был в действительности больше, чем обнаруживает эта таблица, несовершенная еще и потому, что индекс Госплана недостаточно учитывает изменившееся по сравнению с довоенным временем качество советских товаров.

В течение четырех лет хозяйственная жизнь Советского Союза протекала уже под знаком восстановления. Поступательное движение было значительно, опережало в некоторые периоды и в некоторых направлениях плановые ожидания и дало результаты, на которые даже не рассчитывали к концу четвертого года новой экономической политики. В 1925 г. можно было отметить крупное возрастание всей посевной площади в целом и особенно увеличение площади под посевами хлопка, свеклы, льна, подсолнуха, картофеля, кормовых трав; значительное увеличение скотоводства; увеличение промышленной продукции по сравнению с 1921/22 г. в три с лишним раза; усиление и улучшение работы транспорта; создание дифференцированной сети кредитных учреждений с несколькими уже довольно мощными центрами и многими сотнями разбросанных по всей стране филиалов; упорядочение финан

сового хозяйства страны; создание твердой валюты на основе денежных реформ 1922 и 1924 гг.

Летом 1925 г. стало очевидно, что народное хозяйство приближается к производственным нормам довоенного времени и что недалек тот срок, когда оно перешагнет за их пределы. Перевал по всем признакам должен был совершиться примерно на рубеже 1927 г. или во всяком случае немного времени спустя. Правда, хозяйство восстанавливалось на базисе унаследованного от довоенной эпохи промышленного и транспортного оборудования. Но летом 1925 г. именно это обстоятельство недостаточно учитывалось. После года интенсивного промышленного подъема, прекратившегося проедания основного капитала страны, возобновившегося накопления, достаточно устойчивого состояния денежного обращения и в ожидании хорошего урожая и значительного расширения экспорта, страну охватило то настроение, которое всегда предшествует торгово-промышленному подъему и сопровождает его. Со стороны крестьянства ожидался большой спрос на товары. Потребление города также росло. Розничная торговля спешила пополнить свои запасы. Заказы увеличивались. Промышленность предвидела возможность получения крупных прибылей, которые должны были служить основанием для ее развертывания. Экспорт обещал обеспечить приток иностранных товаров не только для снабжения крестьянского и городского рынка готовыми изделиями, но также и для пополнения запасов сырья и ввоза нового оборудования, которое притом же все чаще удавалось заказывать за границей в кредит. Все данные для повышательного настроения были налицо. В отличие от капиталистических стран это настроение охватило у нас не частных предпринимателей, а планирующие органы и руководителей государственных и кооперативных предприятий. Зародилось то же массовое оптимистическое настроение, которое десятки раз наблюдалось в соответствующие моменты в Европе и в заокеанских странах, но настроение, действовавшее еще могущественнее и быстрее, потому что проводником решений о хозяйственном развертывании являлся организованный государственный аппарат. Для развертывания хозяйства не потребовалось времени на раскачивание массы формально независящих друг от друга предприятий, как в капиталистических странах, а производительные силы могли быть приведены в движение авторитетными постановлениями государственных учреждений. Это настроение было поразительно по своей силе и всеобщности. Оно сказалось в контрольных цифрах Госплана на 1925/26 г. (это было одно из самых ярких его проявлений); в хлебозаготовительном плане, в экспортном плане, в многочисленных отдельных импортных планах, утвержденных в течение лета 1925 г., в первоначальном импортной плане на 1925/26 год, в плане вложения в основные капиталы по всем отраслям хозяйства (в государственные предприятия и через посредство государственных ассигнований) 2300 млн рублей и, в частности, в промышленность около миллиарда, в государственном бюджете, в кредитном плане Государственного банка на четвертый квартал 1924/25 г. с эмиссией около 300 млн, в проекте выпуска в течение одного года займа хозяйственного восстановления на сумму в 300 млн рублей. Все эти планы оказались неосуществленными.

Но к осуществлению их страна приступила, пойдя тем самым по пути быстро возраставших затруднений.

Несколько цифр могут характеризовать темп этого развертывания до того момента, когда затруднения обнаружились уже с полной очевидностью и стали предметом обсуждения в печати и в государственных учреждениях.

Стоимость продукции государственной промышленности составляла в январе 1925 г. 389 млн рублей, в июле — 389 млн, в августе — 430 млн, в сентябре — 514 млн, в октябре — 540 млн рублей.

Добыча угля в Донецком бассейне составляла в январе 1925 г. — 1051 тыс. тонн, в июле — 1020 тыс., в августе — 1000 тыс., в сентябре — 1245 тыс., в октябре — 1527 тыс. тонн.

Валовая продукция металлопромышленности составляла по довоенным ценам в январе 1925 г.— 38 млн рублей, в июле — 42 млн, в августе — 46 млн, в сентябре —58 млн, в октябре — 62 млн рублей.

Выработка хлопчато-бумажной пряжи достигала в январе 1925 г.— тыс. тонн, в июле — 12,9 тыс., в августе — 17,2 тыс., в сентябре — тыс., в октябре — 22,1 тыс.тонн.

Грузооборот железных дорог исчислялся (в млн тонн) в следующих цифрах: январь 1925 г.— 6,00, июль — 7,06, август — 7,92, сентябрь — 8,74, октябрь — 9,95.

Обороты московской товарной биржи дали в январе 1925 г.— 227 млн рублей, в июле — 317 млн, в августе — 249 млн, в сентябре — 465 млн, и в октябре — 467 млн рублей.

Ввоз товаров из-за границы составлял в январе 31,8 млн рублей, в июле — 66,7 млн, в августе — 45,7 млн, в сентябре —76,3 млн, в октябре — 82,5 млн рублей ("Экономический бюллетень Конъюнктурного института", № 1, 1926 г.).

Все признаки торгово-промышленного подъема были налицо.

Но для подъема недостаточно, конечно, того "настроения", о котором речь шла выше. Такое настроение обычно предшествует хозяйственному расширению и сопровождает его, но для него необходима прежде всего материальная база, без которой оптимистическое настроение, если бы оно по какой-либо причине и возникло, увяло бы, не успевши расцвесть. И опять-таки у нас, как нередко бывает в аналогичных случаях в странах с иной организацией хозяйства, одной из могущественнейших предпосылок торгово-промышленного развертывания явилась кредитная экспансия. Учетно-ссудные операции Государственного банка дали за третий квартал 1924/25 г. увеличение на 154 млн рублей, а за четвертый квартал на 303 млн рублей, не считая кредитов на хлебозаготовки. Баланс одного Госбанка возрос с 1 апреля по 1 октября 1925 г. с 2459 млн рублей до 3413 млн рублей, т. е. почти на 1 млрд рублей. Четыре крупнейших акционерных банка (Торгово-промышленный, Банк для внешней торговли, Всероссийский кооперативный и Московский городской) дали увеличение учетно-ссудных операций в третьем квартале на 102 млн рублей, а в четвертом на 104 млн рублей. Сводный баланс их увеличился за то же полугодие от 635 млн рублей до 1064 млн рублей. В дальнейшем темп роста несколько сократился./>

Но развитие активных операций все же продолжалось несмотря на то, что к началу первого квартала 1925/26 хозяйственного года в области кредита уже остро чувствовались последствия кредитного расширения, вышедшего за рамки реальных ресурсов страны. Учетно-ссудные операции Госбанка возросли за октябрь — декабрь месяцы еще на 208 млн рублей, хотя текущие счета предприятий, вступивших в полосу работы при большом финансовом напряжении, не дали уже за этот период никакого прироста.

Эмиссия новых денег и объем денежного обращения в течение второй половины 1925 г. выразились в следующих цифрах:

Увеличение денежной массы почти на 400 млн рублей или более чем в полтора раза после того, как страна была уже насыщена деньгами, т. е. после того, как специфические возможности расширения денежного обращения, созданные денежной реформой, были исчерпаны, должно было породить инфляцию. Оно действительно создало ее и вызвало все ее последствия. Однако инфляция наступила не в таком виде, как во времена казначейских выпусков бумажных денег на покрытие бюджетных дефицитов, когда избыток денег, не воздействуя на расширение хозяйственной деятельности, приводил лишь к обесценению денежных знаков. Она вызвала подготовку усиленного строительства и уже через нее такое увеличение как производственного, так и потребительского спроса на товары, за которым не поспевало предложение. Данные, собранные и опубликованные Высшим советом народного хозяйства значительно позднее, показали, что осенью 1925 г. дело заключалось даже не в том, что промышленность приступила уже к постройке новых заводов, а преимущественно в том, что она заготовляла материалы для будущего строительства, размещала заказы и, войдя в полосу повышения цен, увеличивала запасы сырья и вспомогательных материалов на значительно большие суммы, чем это позволяли сделать ее собственные средства и те банковые кредиты, которые могли быть предоставлены ей без кредитно-денежной инфляции. При составлении кредитных планов на первый и второй квартал 1925/26 г. борьба за расширение банковых кредитов велась с чрезвычайным напряжением и кредитные планы не уберегли от предоставления промышленности больших средств, чем те, в которых она действительно нуждалась. Это признал впоследствии и руководящий промышленностью орган, сообщив, что свои запасы сырья и материалов промышленность увеличила в 1925/26 г- не на 100 млн рублей, как проектировалось по финансовому плану ВСНХ, а на сумму в пять раз большую. Если это обстоятельство не вызвало еще более острой инфляции, чем та, которая в дейст

вительности имела место, то это произошло потому, что прибыли промышленности вследствие роста цен были велики и условия ее расчетов с торговыми организациями, вследствие недостатка товаров и быстрой их реализации, стали более благоприятны для промышленных предприятий.

Первыми симптомами инфляции были рост товарных цен и так называемое бестоварье. В течение полутора лет, как показано было выше, состояние денежного обращения в отношении устойчивости покупательной силы рубля можно было считать достаточно благополучным, хотя некоторые симптомы чрезмерного выпуска денег в виде разрыва между оптовыми и розничными ценами по временам уже наблюдались после реформы. Но симптомы эти носили временный характер, и основные колебания цен вверх от того уровня, на котором индекс стоял после реформы, объяснялись, главным образом, неурожаем 1924 г., т. е. причиной преходящего значения. К концу лета 1925 г., когда на ценах сказался уже новый, хороший сбор хлебов, индекс товарных цен был очень близок к той величине, которую наша статистика (Госплана, Конъюнктурного института, ВЦСПС) зафиксировала на 1 апреля г., т. е. на момент, когда завершены были основные мероприятия по реформе денежного обращения. Госплан ожидал, что с осени 1925 г. начнется постепенное снижение среднего уровня цен, т.е. повышение покупательной силы червонца. Случилось обратное. Началось не только повышение общих индексов, но и повышение показателей средних цен по всем основным группам товаров. Цифры, характеризующие это явление, сводятся к следующим.

Повышение цен, как видно из этих цифр, началось с сентября г. Эмиссия и расширение кредитования не сразу, а лишь по истечении 1 — 2 месяцев оказали влияние на цены, причем подъем стал длительным, ибо кредитная экспансия не прекращалась. В течение более чем полугодия все индексы цен обнаруживали непрерывный рост. На 1 апреля 1926 г. цены по оптовому индексу стояли на 12% выше, чем 1 сентября. Розничный индекс дал повышение на 16%, а бюджетный на 18%. Это было явление настолько крупное и серьезное, что к концу описываемого периода нельзя было не признать его значения и его явной связи с кредитно-денежной политикой.

Наличие инфляции подтверждалось тем, что рост цен был не только почти непрерывным, но и всеобщим. Возрастали как оптовые, так и розничные цены. Увеличивались цены как на промышленные изделия, так и на продукты сельского хозяйства. Это показывают и госплановские исчисления и индексы Конъюнктурного института.

При таком характере движения цен причина явления лежала, очевидно, не в том, что какие-либо специальные факторы стали воздействовать на ценообразование в отношении отдельной группы товаров. Явление было общим и должно было иметь общую для всех товаров причину. Совершенно несомненным становилось, что причина эта лежит "на стороне" денег.

Однако в начале 1926 г. наличие этой связи не получило еще общего признания. И на этот раз, как это почти всегда бывает в подобных случаях, инфляция настойчиво отрицалась до тех пор, пока она не стала острой и последствия ее не сделались угрожающими. Мы увидим ниже, что при обсуждении кредитных планов на квартал январь — март г. шла еще острая борьба вокруг вопроса о направлении кредитно- денежной политики, в которой Госплан и ВСНХ настаивали на дальнейшей кредитной экспансии; что лишь к марту месяцу более осторожная точка зрения окончательно одержала верх.

На свободном товарном рынке более быстрый рост спроса, чем предложения, обычно находит свое полное выражение в повышении цен. На рынке, где все цены подвергались бы строгому регулированию, т. е. установленные органами власти "указные" цены были бы действительными ценами, повышение спроса не вызывало бы роста цен, а находило бы свое полное выражение в недостатке товаров. Покупатели раскупили бы весь наличный товар по нормированной цене, и часть спроса осталась бы непокрытой. У нас цены подвергаются частичному регулированию. Органами государственной власти установлены отпускные цены трестов. Под влиянием органов государственной власти устанавливаются розничные цены в кооперативных предприятиях. Но оптовые цены находятся уже под воздействием факторов вольного рынка, а розничные цены в частной торговле использовали конъюнктуру рынка весьма широко. Увеличение спроса, которому не сопутствует воз-

растение предложения, приводит поэтому в нашей обстановке частично к росту цен и частично к недостатку на рынке товаров, т. е. к тому, что у нас принято называть бестоварьем. Знаками бестоварья были очереди в лавках, отпуск товара отдельному покупателю в ограниченном количестве, полное отсутствие некоторых наиболее ходких товаров в деревне и т. п.

В течение первого периода бестоварья, примерно до декабря, в центре внимания был недостаток готовых изделий и особенно той категории товаров, на которые предъявляло спрос крестьянство. Вслед за этим то же явление стало наблюдаться и на другом товарном участке. В виду оживленного строительного сезона цены на строительные материалы поднимались уже летом 1925 г. К новому году индекс цен строительных материалов опередил все остальные цены, поднявшись более чем на 30%. Обнаружилось с несомненностью, что если только не произойдет перелома к конъюнктуре, то для летней строительной компании 1926 г. не хватит кирпича, строительного леса и др. материалов. В первых числах февраля руководители ВСНХ сообщили, что все производство цемента уже запродано на год вперед. И еще более напряженным стало положение с топливом, с углем, нефтью и дровами. Потребности промышленности и транспорта опередили производство всех видов топлива, топливные предприятия оказались не только не в силах принять новые заказы, но и выполнить аккуратно все требования по старым контрактам, даже и по тем, по которым деньги были уже уплачены вперед. Стране стал угрожать топливный кризис р очень серьезной форме, и Совету Труда и Обороны пришлось поставить вопрос о назначении своего уполномоченного по топливу, т. е. возвратиться к той форме регулирования топливного рынка, которая напоминала о полузабытых временах крайней нужды и об условиях, казалось, окончательно уже изжитых.

Одним из ярких проявлений нарушенного равновесия на товарном рынке явился разрыв между ценами: отпускными и оптовыми, с одной стороны, оптовыми и розничными — с другой. В связи с тем характером регулирования цен, который присущ нашей хозяйственной системе, разрыв должен был выразиться в том, что оптовые цены стали повышаться при стабильности цен отпускных и движение розничных цен, особенно в частной торговле, стало опережать движение цен оптовых. Ибо отпускные цены трестов всего полнее поддаются государственному регулированию и тресты в состоянии повышать их только при помощи "принудительного ассортимента" товаров, который трудно перевести на язык цифр и который не находит своего выражения в индексах товарных цен; влияние государственного регулирования на оптовые цены уже несколько слабее; частные же розничные цены находились почти вне сферы государственного воздействия и только в отдельных случаях государственным синдикатам и трестам удавалось наложить на частного торговца обязательство продавать отпускаемый ему товар, не выходя за пределы установленных накидок. Что касается кооперативных цен, то они сравнительно слабо реагировали на повышательную тенденцию рынка и государственная власть в состоянии была использовать коопе

ративный аппарат для проведения своей политики цен. Но и кооперативные предприятия не совсем нечувствительны к состоянию рыночной конъюнктуры. Во-первых, на кооперативном индексе отражались цены на сельскохозяйственные продукты и кустарные изделия, которые в то время мало регулировались государственной властью. Во-вторых, кооперативная торговля не может не включать в свои калькуляции возрастающих при общем подъеме цен накладных расходов. В-третьих, при всех своих добродетелях кооперативные организации все же поднимали цены и на изделия государственной промышленности, когда повышательная волна охватывала весь рынок и особенно в тех случаях, когда практика "принудительных ассортиментов" подталкивала их к этому; только делали они это в более слабой степени, чем частные торговые предприятия.

Эти разрывы цен мы иллюстрируем несколькими цифрами, относящимися к Москве и вычисленными по данным Конъюнктурного института. Но надо иметь в виду, что в Москве в течение декабря произведена была "товарная интервенция", т. е. брошено было на рынок значительное количество тканей через посредство аппаратов государственной, кооперативной и частной торговли, специально с целью понижения розничных цен на мануфактуру. Интервенция проведена была успешно. Но о ней следует помнить при оценке значения тех цифр, которые приводятся нами ниже.

Процентные надбавки к оптовым ценам составляли в частНой торговле в среднем по промышленным изделиям: 1 июля 1925 г.— 35%, 1 августа — 38, 1 сентября — 45, 1 октября — 56, 1 ноября — 62, 1 декабря — 69 и 1 января 1926 г. (после интервенции) — 51%. По мануфактуре они достигли 1 ноября — 69%, а 1 декабря — 81%; именно по этой группе, и только по ней, они и снизились 1 января до 49%. По обуви онн составляли на 1 ноября — 50%, на 1 декабря — 87% и на 1 января — 91%.

Особого внимания заслуживает то, что происходило на хлебном рынке. Планы государственных и кооперативных хлебозаготовок составлены были широко, в расчете на обильный урожай, на крупные избытки зерна в крестьянском хозяйстве, на очень значительное участие государства и кооперации в заготовительных операциях, на вывоз больших количеств хлеба за границу. При составлении этих планов регулирующие органы опасались более всего сильного падения цен и были приняты все меры к тому, чтобы в течение кампании заготовляющие организации было щедро снабжены деньгами в форме целевых и подтоварных ссуд. Этим организациям предъявлено было требование закончить 70% заготовок к 1 января 1926 г. При общем плане в 780 млн пудов это должно было составить 545 млн пудов хлеба.

Однако уже в сентябре обнаружилось, что планы были построены на ошибочных расчетах. Самый сбор хлебов оказался несколько меньше первоначальных предположений. Но, главное, предложение зерна крестьянами было гораздо более сдержанно, чем рассчитывали Госплан и Народный комиссариат внутренней торговли. Цены, понизившиеся против высокого уровня, установившегося в последние месяцы реали

зации старого урожая, вскоре начали снова расти, и повышение их совершалось почти без перерывов с сентября 1925 г. до начала 1926 г. Всего к 1 января 1926 г. было заготовлено 336 млн пудов против 545 млн пудов, намеченных по первоначальному плану, причем количество заготовленной ржи было по временам недостаточно даже для вполне бесперебойного снабжения внутреннего рынка.

Если и была допущена ошибка в оценке урожая и если самый сбор и понизился несколько вследствие дождей после того, как были намечены первоначальные планы хлебозаготовок, то суть дела заключалась все же не в этом, ибо урожай был все-таки выше среднего. Не было, во-первых, достаточно предусмотрено желание крестьян увеличивать свои натуральные запасы, опустошенные в течение ряда лет войны, сокращения посевов и неурожаев, и, во-вторых, не было предвидено, что при отсутствии или при крайней дороговизне промышленных изделий на рынке крестьяне будут очень сдержанно предлагать заготовителям свой хлеб. А между тем последствием высокой промышленной конъюнктуры инфляционного происхождения было то, что предложение товаров для крестьянского рынка, несмотря на рост промышленного производства, либо вовсе не возрастало, либо возрастало слишком медленно. Нельзя учесть с достаточной точностью различные участки товарного рынка, потому что крестьяне совершают свои закупки не только в селах, но и в городах. Однако косвенные данные заставляют думать, что снабжение крестьянского рынка было совершенно недостаточно.

Число рабочих возрастало почти непрерывно в течение 1925 г. В государственной промышленности оно составляло в январе 1925 г. 1413 тыс., а в январе 1926 г.— 1899 тыс. человек. Последний год дал, таким образом, увеличение почти на полмиллиона человек, сопровождавшееся ростом средней месячной заработной платы примерно на 10 рублей (от 40 до 50 рублей). Увеличение месячного дохода рабочих в государственной промышленности к концу года по сравнению с его началом составляло, таким образом, около 40 млн рублей. Можно считать, что около половины этой суммы, или 20 млн рублей, расходуется на приобретение промышленных товаров. Но возросли не только доходы рабочих (как вследствие увеличения их числа, так и вследствие повышения заработной платы) в государственной промышленности, но также и в транспорте, в жилищном строительстве, возросли доходы служащих, ремесленников и кустарей, наконец, доходы частных промышленников и особенно торговцев. Если считать, что рабочие государственной промышленности составляют около 1/4 неземледельческого населения, имеющего самостоятельный заработок, то можно, по-видимому, допустить, что не крестьянские доходы, обращаемые на покупку промышленных товаров, составляли на рубеже 1926 г. примерно на 80 млн рублей в месяц больше, чем в январе 1925 г.

Между тем продукция легкой промышленности в 1924/25 г. составляла в среднем в месяц 112 млн довоенных рублей, а производство в 1925/26 г. было на 38% больше, что давало прирост в 42,5 млн довоенных рублей или в современных рублях 80 — 90 млн. Этот расчет очень

условен, но он во всяком случае иллюстрирует одно: расширение хозяйственного строительства в том виде, в каком оно совершалось, почти не давало новых товаров для деревни. Город потреблял большую часть того, что он дополнительно производил. Не исключено, что на долю деревни пришлась совершенно ничтожная часть дополнительной продукции промышленных товаров.

Деревня реагировала на это сдержанным предложением зерна, а хлебный рынок повышением хлебных цен против того уровня, на котором цены стояли даже осенью 1924 неурожайного года. А так как на основе плана хлебозаготовок был построен и экспортный план, то невыполнение первого повлекло за собой образование крупной бреши в последнем, с теми последствиями для народного хозяйства, которые связаны с сокращением внешней торговли.

Не один только план хлебного экспорта оказался невыполненным. Весь вывоз товаров за границу не достиг первоначально намеченных цифр. Постановлениями, принятыми в январе 1926 г., экспортная программа, утвержденная в августе, была снижена на треть. Не останавливаясь на отдельных статьях экспортного плана, надо отметить одну из основных причин, вызвавших это недовыполнение: она заключалась в нерентабельности экспорта по целому ряду важнейших его статей. В отношении лесных материалов неблагоприятное соотношение мировых и внутренних цен наблюдалось уже в 1924/25 г. Затем явление стало гораздо более общим, причем оно частично заключалось в том, что мировые цены были абсолютно нерентабельны, а частично в том, что внутренние цены были более рентабельны, чем мировые. Неблагоприятным фактором для развития экспорта явилось и то, что повышение внутренних цен во многих случаях сопутствовало снижению европейских цен на продукты сельского хозяйства. Вывоз пшеницы из некоторых хлебородных районов стал невыгоден уже в ноябре, и только неблагоприятные виды на аргентинский урожай исправили затем на время это положение. Вывоз льна экспортирующие органы задерживали в ожидании более высокой конъюнктуры мирового рынка, но эти ожидания не оправдались. Состояние цен на коровье масло было невыгодно для экспортирующих предприятий и были случаи, когда последние пытались ввезти обратно тот товар, который уже был ими вывезен за границу. Нефтяному синдикату было выгоднее продавать керосин на внутреннем рынке, чем экспортировать его за границу, и проч. Экспортная выручка за первый квартал 1925/26 г. дала не четвертую часть, а лишь немногим более 1 /7 части первоначального экспортного плана и не дала полной четверти сокращенного годового плана, утвержденного в январе 1926 г. Такое состояние экспорта непосредственно отразилось на импортных возможностях.

Неизбежное влияние роста цен, т. е. уменьшения покупательной силы рубля на ход внешней торговли особенно отчетливо видно из цифр, характеризующих соотношение между советскими и мировыми ценами при условии устойчивого курса рубля. Мы приводим поэтому ряд цифр, подобный тому, который уже дан был выше.

При всей условности этих цифр, обнаруживаемая ими тенденция все же бесспорно показательна. В августе положение становилось близким к нормальному. Затем оно стало ухудшаться. Судя по американскому индексу, наши цены должны были понижаться хотя бы для того, чтобы сохранялось достигнутое раньше соотношение, что было, как мы видели, недостаточно. Между тем наши цены росли, и несоответствие между ними и мировыми ценами достигло в начале 1926 г. очень внушительных размеров, особенно если иметь в виду, что из всех индексов госплановский по свойствам материалов, на основании которых он составлен, показывал наименьшее повышение.

Связанное с экспортными затруднениями сокращение притока иностранной валюты должно было приобресгь тем большее значение, что еще до наступления 1925/26 хозяйственного года внешнеторговые организации успели заангажироваться новыми заказами и покупками в счет того экспортно-импортного плана, осуществление которого должно было начаться с 1 октября 1925 г. В частности, были приняты меры по ввозу готовых изделий для снабжения крестьянского рынка и облегчения хлебозаготовительной кампании. При сокращенном экспорте в последние месяцы 1920 г. и в начале 1926 г. пришлось поэтому расходовать иностранную валюту в гораздо большей степени для платежей по старым заказам, чем для размещения новых, и это поставило те отрасли хозяйства, которые нуждались в иностранных товарах, в особенно трудное положение. Притом сокращение экспорта не могло не создать известного напряжения и в банках. Советское государство отвечает за границей за платежеспособность всех своих организаций, ибо они суть его собственные предприятия; оно не может не платить тогда, когда отдельные предприятия испытывают затруднения, т.е. в такие моменты, когда в частнокапиталистическом хозяйстве отдельные фирмы перестали бы платить. Именно в силу этого платежный механизм и испытывает втрудные моменты концентрированное напряжение. Банковая система справилась со своими задачами в области международных расчетов, но условием этого не могли не явиться отсрочка ряда новых покупок и заказов и сокращение валютных резервов, уменьшившихся в течение предыдущего года и, по плану, подлежавших увеличению. Выше мы привели данные о состоянии баланса Эмиссионного отдела Государственного банка на 1 июля 1925 г. Здесь мы приведем цифры, показыва-

юхцие движение золотых и валютных запасов в течение второго периода пореформенной денежной политики (см. таблицу).

Металлическое и валютное обеспечение банкнот по балансу Госбанка (в млн рублей)

В этой таблице последние две цифры первого ряда отчетливо показывают то напряжение, которое наступило в начале 1926 г.

Высота обеспечения в процентном отношении к сумме банковых билетов снизилась не очень значительно. Но за этот период имел место выпуск казначейских билетов в том новом порядке, который был установлен с июля 1925 г.

Металлическое и валютное обеспечение банковых билетов (% к количеству их в обращении)

На рубеже 1926 г. состояние денежного обращения стало, таким образом, очень напряженным. Уже в декабре 1925 г. и еще больше в январе и феврале 1926 г. в органах, руководящих экономической политикой Союза, вновь поставлены были на очередь все вопросы, касавшиеся построения хозяйственных планов на 1925/26 г. и направления денежной политики. Хозяйственные планы, намеченные осенью, были пересмотрены и сокращены, в частности, сжаты были планы нового капитального строительства. Однако мысль, что хозяйственные затруднения находились в теснейшей связи с кредитной инфляцией, далеко не сразу получила официальное признание. При первоначальном рассмотрении в Совете Труда и Обороны кредитного плана на январь — март 1926 г. было даже установлено, что объем денежного обращения не должен быть сжат в течение квартала. Сохранение в этом квартале денежной массы, имевшейся в обращении на 1 января, как показывал довоенный опыт, как обнаружил затем и опыт 1926 и 1927 гг., не могло бы не иметь дальнейшего инфляционного значения, потому что с завершением основной части заготовок хлеба и хлопка и вслед за предпраздничной реализацией продукции промышленных предприятий из года в год имеет место сжатие товарооборота, высвобождение денег и возвращение их в кредитные учреждения. Предложение о том, чтобы правительство запретило Госбанку снижать денежную массу, внесено было Госпланом. Кажется, в истории денежного обращения есть только один прецедент такого рода, имевший место в Соединен

ных Штатах в 1868 г., когда республиканская партия добилась от конгресса аналогичного постановления (А.В.Hepburn, A History of Currency in the United States". New York, 1924, c.210). Однако Госбанк стал вести в январе и феврале осторожную политику, и начался естественный процесс обратного притока денег в его кассы.

В области валютной политики этот период хозяйственных затруднений вызвал несколько мероприятий, имевших крупное значение. Они относятся к регулированию курса золота и иностранной валюты на вольном рынке, к порядку реализации иностранной валюты Госбанком и другими кредитными учреждениями, производящими кредитные операции, и наконец к положению червонца на внешних рынках.

Операции с золотой монетой производились Госбанком задолго до денежной реформы 1924 г. отчасти из коммерческих соображений (для использования разницы между ценой золота в слитках и золота в монете), отчасти же и для воздействия на курс золота в совзнаках или на курс совзнаков в золоте в те периоды, когда положение отживавшего свой век казначейского знака казалось особенно неблагополучным. Накануне реформы эти операции были расширены и не без их помощи курс золота и иностранной валюты (т. е. эффективных банкнот, обращавшихся на внутреннем рынке) снижен был до паритета с червонцем. Вслед за реформой курс золота и иностранной валюты упал даже, как мы видели, еще ниже. Тогда-то начался приток в Государственный банк золота и иностранных банкнот из частного накопления. Операции в период после реформы так же, как и позднее, были двусторонними, ибо на рынке всегда имелись как покупатели, так и продавцы. Но только до реформы банку приходилось продавать больше, чем он покупал, а после реформы соотношение стало обратным, причем суммы, приобретенные с начала 1924 г. до весны 1925 г., были довольно значительны по тогдашним советским условиям. Весною же 1925 г. произошел перелом.

Он совершился в апреле, т. е. за несколько месяцев до начала тех крупных инфляционных выпусков, о которых речь шла выше, и трудно было бы сказать, почему он произошел именно в этот момент. Можно только отметить, что первые месяцы 1925 г. не дали снижения денежной массы, между тем как сокращение ее соответствовало бы сезонному состоянию товарооборота, особенно в неурожайный год, а отсутствие такого сокращения должно было, следовательно, иметь такое же значение, как и чрезмерная эмиссия бумажных денег. Апрельские индексы тоже показали повышение и были даже максимальными для всего первого полугодия 1925 г. Как бы то ни было, в апреле 1920 г. продажа золота и иностранных банкнот превысила покупку на четыре с лишним миллиона рублей и с тех пор на поддержание курса приходилось из месяца в месяц затрачивать золото и иностранную валюту. После апреля суммы, необходимые для регулирования внутреннего валютного рынка сократились, но во второй половине лета они снова стали возрастать и достигли зимой внушительных размеров. Дело и не могло обстоять иначе, ибо реализация золота и иностранной валюты является средством изъятия излишне выпущенных банковых билетов из обращения. Поскольку же одновременно с такой реализацией продолжалось расширение активных операций кредитных учреждений и эмитирова

ние банкнот, причины, вызывавшие необходимость расходования золота для регулирования курса, не только не устранялись, но даже усиливались в своем действии. К январю 1926 г. затраты стали столь значительны, что не могли не внушать серьезных опасений.

При том общем положении денежного обращения, которое создалось к началу 1926 г., продолжать поддержание курса на внутреннем рынке ценою столь крупных затрат стало невозможно. В январе правительством обсуждался принципиальный вопрос о желательности поддержания единого паритетного курса во всех валютных операциях, т. е. в тех, которые связаны с монополизированной внешней торговлей, и в тех, которые совершаются на внутреннем рынке между частными лицами. Вопрос был разрешен в положительном смысле. Однако январь и февраль 1926 г. показали, что для действительного поддержания такого единства при существовавшем излишке денег в обращении необходим непосильный расход. А расход на "недействительное" поддержание вообще не имел смысла. В марте 1926 г. операции эти были поэтому прекращены Госбанком. С тех пор банк продает иностранную валюту лишь для платежей по внешнеторговым сделкам, и в пределах известных норм лицам, выезжающим за границу.

Прекращение "интервенции", как называли операции по регулиро-gt; ванию курса золота и иностранной валюты, на первых порах подействовало на рынок, усилив стремление обращать деньги в товары, увеличив очереди у магазинов и т. п. Но влияние его было гораздо слабее, чем можно было ранее ожидать. Во-первых, потому, что оно проведено было в период, когда Государственный банк стал уже сдержанней в своей кредитной политике и денежная масса начала сокращаться. Во- вторых, потому, что в 1925 г. (в противоположность тому, что имело место в 1922 — 1923 гг.) государство имело уже возможность строго контролировать все валютные операции государственных и кооперативных органов и они совершали их только с группой уполномоченных на то банков. В-третьих, потому, что в административном порядке частная торговля золотом и валютой была сведена до минимальных размеров и частный валютный рынок с весны 1925 г. почти переставал существовать. Курс в частных сделках, естественно, поднялся с этого времени и стоит с тех пор выше официального.

В той части валютных операций, которая обслуживала монополизированную внешнюю торговлю и отчасти не монополизированный торговый оборот по восточной границе, установлено было распределение иностранной валюты по планам, которые согласовывались между КФНином, НКТоргом, ВСНХ и Госбанком. Здесь сохранен был паритетный курс червонца как принцип, от которого денежная политика не отказывалась, желая по возможности избежать каких-либо новых ценностных сдвигов и сохранить ту оценку советской валюты, к которой должен был быть постепенно приближен и уровень товарных цен.

Раздвоение валютных курсов создало одно существенное неудобство в области внешних валютных расчетов. Оно заключалось в следующем. В течение двух лет Госбанк добивался котировки червонца на иностранных биржах и достиг того, что последнюю стали производить биржи в Константинополе, в прибалтийских лимитрофных странах (в

Риге и Ревеле), в Риме и кое-где на востоке. Котировки эти стояли на уровне, близком к паритетному курсу червонца. В связи с этим заграничные корреспонденты Госбанка покупали по его поручению червонцы по соответствующему курсу. Вслед за прекращением "интервенции" на внутреннем валютном рынке и вслед за раздвоением курса стали выгодными и начали широко практиковаться операции по вывозу наличных банкнот Госбанка за границу для продажи их иностранным банкам, для ввоза иностранной валюты в СССР и превращения ее здесь в червонцы. Отчасти вывоз червонцев стал практиковаться для оплаты контрабандных товаров, отчасти он стал основой для чисто арбитражных операций с валютой, рассчитанных на получение разницы между официальным и вольным курсом. Все это стоило Государственному банку денег, и для прекращения этих операций постановлением ЦИК и СНК СССР от 9 июля 1926 г. вывоз советской валюты за границу был воспрещен. Через некоторое время после издания закона 9 июля 1926 г. Госбанк предложил своим иностранным корреспондентам прекратить скупку его наличных банкнот и ограничиться покупкой чеков. Постановление о запрещении вывоза червонцев последовало уже после окончания описываемого второго периода пореформенной денежной политики, но оно было издано в силу обстоятельств, возникших в течение этого периода, и по содержанию своему относится к нему. Нетрудно усмотреть из того, что сказано выше, что обстановка и мероприятия 1925/26 г. усилили замкнутость денежной системы СССР (ср.гл. VIII) и изменили характер связи между бумажными деньгами Союза и золотом.

Третий период пореформенной денежной политики начинается с весны 1926 г. и продолжается до лета 1927 г. Задачей его явилось преодоление тех затруднений, которые созданы были периодом инфляции; необходимо было добиться повышения покупательной силы рубля, накопления валютных резервов, сближения покупательной силы нашей валюты с ее курсом, устранения тех случаев нарушенного хозяйственного равновесия, которые возникли в течение предшествовавшего периода. Кредитная политика стала более сдержанной, найдя для этого опору в более осторожном составлении хозяйственных планов на 1926/27 г., особенно плана экспортно-импортного и плана нового капитального строительства. Достигнуть достаточного снижения цен и устранить разрыв между покупательной силой и курсом валюты правда не удалось, несмотря на то что к снижению цен направлены были многочисленные законодательные акты и административные распоряжения. Однако положение денежного обращения стало гораздо лучшим, чем оно было к началу третьего периода. С весны 1926 г. возобновилось также накопление золотых и валютных резервов, продолжавшееся до весны 1927 г. Внешний платежный баланс стал снова активным, что было, правда, достигнуто не столько усилением экспорта, сколько сокращением расходов по импорту, в связи с падением цен на такие основные предметы нашего ввоза, как хлопок и резина, и в связи с почти полным отказом от ввоза готовых изделий.

Нам остается привести основные данные, характеризующие состояние денежного обращения в течение этого периода.

Эмиссия и состояние денежного обращения в млн рублей (банковые и казначейские билеты)

Движение денежного обращения приблизилось к нормальному, и размеры увеличения денежной массы до 1 апреля 1927 г. стали невелики. За год с лишним (с 1/1 1926 г., 1/1 1927 г. по 1/TV 1927 г.) прирост количества бумажных денег составил менее 5% при росте грузооборота железных дорог с января по апрель на 19% и увеличении стоимости продукции государственной промышленности за тот же срок на 1/5 — 1/4. Распространение безденежных расчетов, применение которых усилилось за этот срок, и размещение мелкокупюрных займов должно было ослабить действие осторожной эмиссионной политики, но тем не менее ее последствия не могли не проявиться.

Снижение цен началось уже весной 1926 г. и за полугодие от апреля по октябрь составило по индексу Госплана 9,4%, а по индексу Конъюнктурного института 5%. После этого покупательная сила рубля почти стабилизовалась. Изменение было достигнуто, главным образом, снижением цен на сельскохозяйственные продукты. Уровень цен по оптовому индексу в начале 1927 г. был близок к тому, который существовал вслед за проведением Денежной реформы, а уровень розничных цен примерно на 16 — 18% выше. Бестоварье значительно смягчилось в особенности на рынке средств производства. Но оно не исчезло совсем.

Движение среднемесячных индексов цен

Трудно по имеющимся данным судить о действительной высоте покупательной силы денег и о действительном движении ее. Индекс оптовых цен не отражает факта существования бестоварья и цены, на которых он построен, поэтому не всегда являются ценами равновесия между спросом и предложением. Оба индекса не отражают и изменений в качестве товаров. С другой стороны, индекс розничных цен Конъюнк

турного института построен на ценах в частной торговле, значительно отличающихся от кооперативных цен, по которым институт стал систематически исчислять индексы лишь в 1927 г. Последние непригодны поэтому для изучения движения цен за последние годы. Общее впечатление от всех данных таково, что, несмотря на достижения кредитно-денежной политики 1926/27 г., уровень покупательной силы рубля летом г. был несколько ниже, чем в период вслед за денежной реформой 1924 г. и во всяком случае задача повышения этого уровня, стоявшая в г., до лета 1927 г. еще не была разрешена.

Это последнее обстоятельство подтверждается также данными о "паритетах покупательной силы" червонца и доллара и сопоставлением их с курсом червонца. Мы приводим ниже сведения, составленные так же, как и те, которые несколько раз уже были приведены по этому вопросу в предшествующем изложении.

Несмотря на снижение индекса цен, отклонение курса от покупательной силы, значительно уменьшившееся с апреля 1926 г., снова несколько возросло, потому что снизился с осени 1926 г. индекс цен в Соединенных Штатах. Если принять во внимание, что индекс розничных цен стоит у нас гораздо выше оптового, то придется признать, что при всей условности этого метода сопоставления вообще, при особой его условности ввиду сопоставления цен в Союзе только с ценами в Америке, при полной объяснимости относительно высоких цен в Союзе на промышленные изделия, а следовательно, и сравнительно высокого уровня средних советских цен, уровень покупательной силы рубля все же оставался еще к лету 1927 г. слишком низким. Для доведения его до нормальных Пределов повышение его на одну пятую едва ли было бы чрезмерным. В отношении розничных цен такое требование во всяком случае не было бы преувеличенным.

За описываемый третий период пореформенной истории нашего денежного обращения имело место и усиление золотых и валютных резервов (см. табл.).

Металлическое и валютное обеспечение банкнот по балансам эмиссионного отдела Госбанка (1000 рублей)

Накопление золота, а затем и иностранной валюты началось с лета г., когда расчетный баланс Союза снова стал активным, и к весне г. положение существенно улучшилось. Снижение цифр по платине, которое видно из этой таблицы, связано с переоценкой ее, вызванной падением цен на платину на мировом рынке. Возможно, что это явление — по крайней мере в таком его объеме — лишь временно.

Размеры металлического и валютного обеспечения в отношении к эмиссии банковых билетов изменились незначительно.

Металлическое и валютное обеспечение банковых билетов, % к количеству их в обращении

С небольшими колебаниями вверх и вниз размеры обеспечения червонца держались около 30%.

Третий пореформенный период внес несомненные улучшения в состояние денежного обращения, пострадавшего от кредитной экспансии второй половины 1925 г. Но дело упорядочения денежной системы до лета 1927 г. еще далеко не было закончено.

Летом 1927 г. начался четвертый период пореформенной истории денежного обращения, описывать который еще преждевременно, так как сейчас выявились только начальные его тенденции. Эмиссия банкнот и казначейских билетов третьего квартала 1926/27 г. оказалась очень значительной (127,1 млн рублей против 6,6 млн в том же квартале предыдущего года). В связи с этим предполагалось сжать эмиссию четвертого квартала, но сделать это не удалось и при плановой цифре в 75 млн рублей фактически в четвертом квартале было выпущено банкнот и казначейских билетов на 186,3 млн. На 1 октября 1927 г. количество бумажных денег в обращении достигло 1486,6 млн рублей, а количество всех денег в обращении — 1670,8 млн рублей. Кредитный план на первый квартал 1927/28 г. составлен был с большим напряжением, и все же разрешенная Государственному банку эмиссия достигла 170 млн рублей. Три квартала с 1 апреля 1927 г. по 1 января 1927 г. дают (включая последнюю плановую цифру) около 500 млн рублей против 186 млн в предыдущем году, т. е. возрастание денежной массы на 42,6% против 17,6% год назад. Важно отметить, что эти значительные выпуски денег имели место в течение периода, когда проводились и были более или менее полно проведены мероприятия по снижению цен промышленных изделий по линии государственно-кооперативной торговли — мероприятия, естественно, увеличившие спрос населения

на товары. Одновременно с ростом денежной массы вновь обнаруживаются: усиление бестоварья, напряженное финансовое состояние промышленности, замедление заготовок хлеба и некоторых видов сырья, недовыполнение экспортного плана. Это знакомые уже признаки инфляции, порожденной "диспропорцией" между теми средствами, которых требует выполнение хозяйственных планов, и действительными ресурсами, если не всего народного хозяйства, то государственного его сектора, финансируемого центральной частью банковой системы. Инфляция 1925/26 г. была преодолена пересмотром хозяйственных планов и программ и мероприятиями по сокращению размаха активных операций кредитных учреждений. Аналогичные мероприятия снова становятся необходимыми на рубеже 1928 г.