ПОЛИТИКА КАК ИСКУССТВО... НЕВОЗМОЖНОГО

А Ленин не боялся ни стихии, ни народа. Колебания своих нерешительных коллег, их истерики и ультиматумы он парировал и гасил просто: «Как знаете, а мы уйдем к массам, уйдем к матросам!».

истории и праздник угнетенных. Ему нужны величайшие потрясения. С другой стороны, он прекрасно понимал, что его сила — в исторической попутности, как говаривал Герцен. Обуздывать стихии нелепо. Надо вместе с ними нестись к своей цели. Вы можете перечитать мемуары основных участников революции от А. И. Деникина и П. Н. Милюкова, А. Ф. Керенского и И. Г. Церетели до Н. Н. Суханова и Л. Д. Троцкого, сопоставить факты и события весны-осени 1917 г., чтобы опровергнуть или подтвердить нашу уверенность: стихия революции постоянно заставала большевиков врасплох (так было и в апреле, и в июле), но они, очертя голову, бросались в нее. Они рисковали, ошибались, попадали в нелепые ситуации, переживали внутренние кризисы и могли потерять все, но как политическая сила они все же преодолевали разногласия и в труднейшей обстановке не теряли возможностей для решающего вмешательства в события, оставаясь «вполне пригодным инструментом революции»[608]. Кроме того, Ленин был уверен, что социализм, да и история вообще — результат живого творчества «масс». Чего же бояться!? Так что дело — не в «большинстве», а в обстановке и в готовности решиться на взятие власти.

Большевиков обвиняют в демагогии, в том, что они своей агитацией разложили армию, подорвали экономику и т. п. Но ведь в России царила полнейшая свобода слова. Большевистская партия и ее печать — не самые многочисленные. Шла открытая политическая борьба. Люди имели право выбора. Поставьте себя на их место.

Посмотрите на карту с линией нашего — Восточного — фронта к началу 17-го года.

частушка: «Раньше был солдат тетеря. Не такой он стал таперя. Как раскрылись ему двери, стал солдатик хуже зверя». И уже никого не слушают: ни большевиков (те, понятное дело, — германские шпионы), ни Керенского (его, слышь, подменили, энтот не настоящий). Октябрьские сводки комиссаров правительства с Северного и Западного фронтов (а на них — до трети действующей армии) однообразно-панические. «Общее положение армии ухудшается и может быть охарактеризовано как близкое к полному развалу... Настроение по-прежнему тревожное, идеи большевизма развивают успех, но доминирует просто жажда мира, стремлением к которому заражена психология массы... Временное правительство авторитетом не пользуется... Массовые требования целых дивизий увода в глубокий тыл на отдых, все тот же и при каких угодно условиях мир...»[609]. И заметьте, что РСДРП(б) — единственная партия, требующая немедленного перемирия, начала переговоров, обещающая честный демократический мир.

В августе «Известия» напечатали Крестьянский наказ о земле, составленный на основе десятков местных наказов: земля объявляется всенародным достоянием, частная собственность на нее отменяется, земля передается местным земельным комитетам для уравнительного распределения, ее купля-продажа и аренда запрещаются, как и использование наемного труда в деревне.

Большевики — единственная партия, поддержавшая действия фабрично-заводских комитетов. Они требуют вооружения рабочих для защиты завоеваний революции. Большевистские ораторы, те, кого политологи назовут позднее «субэлитой революции», были с «массами», вникали в каждую мелочь на заводе и в казарме. Они были своими, были щедры на посулы и на сладкие, незатейливые сказки. Они предлагали ясные и простые решения. Демагогия была безудержной и беззастенчивой. Вот Троцкий сулит разрешение продовольственной проблемы одним махом: в каждую деревню Советская власть пошлет солдата, матроса и работницу, они осмотрят запасы у зажиточных, оставят им сколько надо, а остальное бесплатно — в город или на фронт[611]. Но это «дельные слова», потому что правительство, в котором уже всем тошно от слов, ничего не может поделать с надвигающимся голодом.

Надо было кончать затянувшийся кризис власти, от которого устали все. И пока эсеро-меньшевистские вожди рассуждали о том, что «миссия Советов близка к концу, и уже приближается время, когда они должны будут...

Ленин нисколько не сомневался в том, что «на другой день» после взятия власти никаких проблем с ее удержанием не будет. Его логика проста. «Не бойтесь инициативы и самодеятельности масс, доверьтесь» их революционным организациям «и вы увидите во всех областях госу

дарственной жизни... силу и величественность». Капитализм упростил задачи управления, свел их к несложным «записям», доступным каждому грамотному человеку. Мы «одним указом» возьмем и приведем в движение старый государственный аппарат, установим всенародный, всеобъемлющий рабочий контроль над уже огосударствленной в ходе войны экономикой. Мы заменим 130 тыс. помещиков, которые правили страной до революции, на 240 тыс. большевиков. И если помещики управляли против интересов большинства населения, то почему не сможем управлять мы, опираясь на поддержку этого большинства? Да, любой чернорабочий и любая кухарка не способны прямо сейчас вступить в управление государством. Но учиться этому они могут уже сейчас. Нельзя же научиться плавать, не залезая в воду! Разумеется, ошибки неизбежны, но передача дела управления в руки пролетариев и полупролетариев даст невиданный в истории энтузиазм масс, которые впервые начнут работать на себя[613].

Понятно, что мы имеем дело с очередной утопией. Попробуйте ей противопоставить не просто нечто научно-убедительное, но и понятное в 1917 г. тем «чернорабочим и кухаркам», «пролетариям и полупролетариям», «беднейшим крестьянам», которых бы она увлекала и к которым была бы обращена. Но можно ли было что-то противопоставить большевикам после корниловщины, отбросившей революцию далеко влево и двинувшей ее далеко вперед?

Из всего сказанного вовсе не следует, что победа большевистской революции (или, если Вам так больше нравится, октябрьского переворота) и тем более «торжество социализма» в России осенью 1917 г. (или позднее) были неизбежны. Неизбежно другое. За призраком правительства — Временного! — скрывалась диктатура. Левая или правая, но диктатура. Не поспели бы диктаторские правительства, и страну захлестнуло бы море анархии: оружие имелось у миллионов озлобленных людей, готовых на все. Безразличные в большинстве своем к партиям и политике, россияне не стали бы препятствовать любой твердой власти, которая обеспечит порядок. Шансы поначалу были и у Керенского, но Александр Федорович оказался бессильнонеумелым диктатором (Суханов). Он хотел всех устрашить, произвести впечатление силы и власти, но в действительности возбуждал только жалость (Милюков). Впрочем, за неделю до своего падения он сделал пророчество, продемонстрировавшее его недюжинные аналитические

способности: «Весь мир думает, что русская революция кончилась. Остерегайтесь ошибки. Русская революция только еще начинается...»[614]. Люди Февраля должны были посторониться: на смену Гамлету шел Фортинбрас.

Троцкий, руководивший взятием власти в Питере и показавший в своих мемуарах, как один за другим проваливались ленинские планы восстания, нисколько не смущаясь, соглашался с тем, что речь надо вести о заговоре (с этим не спорил и Ленин)[615]. Но все это пустяки, потому что прав Лев Давидович: да, в столице не было действий больших масс, пожаров, баррикад, потоков крови, поскольку на повестке дня стояла довольно узкая задача — поставить мат в два хода правительству, уже с сентября ничего из себя не представлявшему.

Вы можете включиться в идущий уже почти столетие спор о роли двух большевистских вождей. Мы же, во-первых, хотим напомнить мысль генерала де Голля о воле нескольких людей, разбивавших «детерминизм», и предлагаем не забывать о теории хаоса. Во-вторых, советуем учесть мнение Суханова: «Ленин есть явление чрезвычайное... я не задумался бы назвать Ленина человеком гениальным... Гений — это, как известно, "ненормальный" человек, у которого голова "не в порядке"... это человек до крайности узкий... не понимающий, не приемлющий, не способный взять в толк самые простые и общедоступные вещи... Отсюда проистекал бесконечный ряд элементарнейших ошибок Ленина... Но в известной сфере... немногих "навязчивых идей" Ленин проявлял... изумительную силу... Большевистская партия — это дело рук Ленина, и притом его одного... кроме Ленина в партии не было никого и ничего. Несколько крупных "генералов" без Ленина — ничто». Осенью с Лениным был Троцкий, и «для хода событий это имело неизмеримое значение»[620]. В третьих, обращаем Ваше внимание на то, что в отличие, например, от Великой французской революции, во времена которой с десяток деятелей могли сыграть роль Робеспьера или дюжина генералов вполне могла претендовать на место Наполеона, в большевистском руководстве (около 30 членов и кандидатов в члены ЦК) не только отсутствовали «претенденты в Ленины», но и абсолютно доминировали сторонники соглашения с эсерами и меньшевиками.

Вы спросите, а какую же роль сыграл «немецкий золотой ключ»? Наше мнение таково. После работ 3. Земана и В. Шарлау[621] можно считать доказанным, что Ленин с апреля 1917 г. регулярно получал немецкие деньги. Точная сумма их неизвестна. Называют цифру в 50 млн марок, направленных в Россию за 1917-1918 гг. Но их получателями были и другие организации, в том числе противники большевиков. Максимум того, что немцы до прихода большевиков к власти направили в Россию, — 5 млн марок (1 млн долларов). Часть денег пошла на агитацию и печать. Сразу же после Октября Германия предоставила большевистскому правительству 17 млн марок. Но подумайте, можно ли было на 1 млн долларов, имея агентами дюжину фанатиков типа Ленина, в полгода развалить великую империю, распропагандировать многомиллионную армию, сбросить несколько правительств посредством заговоров

и путчей? Кстати, 14 млн марок большевики потратили на... организацию революции в Германии и поддержку революционных движений в Европе[622]. Может быть, проблема все же не в деньгах и фанатиках?

Что бы там ни было, но как политики Ленин и Троцкий превзошли и переиграли своих противников вне партии и оппонентов внутри нее (в чем превзошли, почему переиграли?). Их стратегия строилась на трех постулатах. «Взятие власти есть дело восстания; его политическая цель выяснится после взятия». «Если для создания социализма требуется определенный уровень культуры... то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы»[623]. «Противоречия в положении рабочего правительства в отсталой стране (с подавляющим большинством крестьянского населения) смогут найти свое разрешение только в международном масштабе, на арене мировой революции пролетариата... победоносный пролетариат вынужден будет взорвать... национально-государственные рамки [русской революции], то есть должен будет сознательно стремиться к тому, чтобы русская революция стала прологом революции мировой». «[М]ы и начали наше дело исключительно в расчете на мировую революцию»[624].

Неужели и это — очередная утопия? Не спешите с ответом. Подумайте над мыслями Бердяева: «[С]амый большой парадокс в судьбе России и русской революции в том, что либеральные идеи, идеи права, как и идеи социального реформизма, оказались в России утопическими. Большевизм же оказался наименее утопическим и наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуации... 1917 год[а], и наиболее верным некоторым исконным русским традициям... и русским методам управления и властвования насилием. Это было определено всем ходом русской истории... Коммунизм оказался неотвратимой судьбой России, внутренним моментом в судьбе русского народа»[625].