В поисках новых ориентиров

Пафос и масштабы эпохи социальных преобразований в России самым непосредственным образом проявились и в сфере культуры. Явления, происходившие в ней, носили крайне много- гранныи и неоднозначный характер.

фессиональность страны, ибо всякий народ, проживавший в пределах Российской империи, имел собственную культуру, во многом определяемую той религией, которую этот народ исповедовал.

Своеобразным отражением имевших место конфликтов в сфере нравственных и эстетических исканий становится ленинская теория двух культур, выдвинутая им еще до революции, в 1913 г. По мысли В. Ленина, «есть две нации в каждой современной нации...» Следовательно: «Есть две национальные культуры в каждой национальной культуре. Есть великорусская культура Пуришкевичей, Гучковых и Струве, но есть также великорусская культура, характеризуемая именами Чернышевского и Плеханова».

Культурная неоднородность русского общества, противоречивые поиски религиозных, нравственных и эстетических ориентиров в нем можно считать одновременно и проявлением предреволюционного кризиса, и одной из его глубочайших причин. Но революция не ликвидировала и не могла ликвидировать многослойность и аксиологический плюрализм отечественной культуры. Вместо этого революция раздробила и смешала различные культурные слои, как это бывает с геологическими слоями в период крупных тектонических сдвигов, породив новые противоречия. Радикализм протекавших в культурной сфере процессов уже современников заставил говорить не просто о преобразованиях в культуре, а о культурной революции — ее идеологами и певцами были такие деятели, как А. Луначарский, Н. Крупская и другие видные представители большевистского режима. Изучением культурной революции занимались не только советские историки, но также их зарубежные коллеги, видевшие в ней своеобразную квинтэссенцию всей цивилизационной трансформации России, начатой в Октябре 1917 г.

Воздействие революции на культурное развитие страны сказалось не сразу, накапливалось постепенно, прошло долгую эволюцию, но значимость этого влияния сегодня мало кто решается оспаривать, вне зависимости от того, какие оценки даются характеру произошедшего.

Однако существует еще одна, еще более широкая интерпретация, когда культурная революция воспринимается как всеохватывающий штурм, целостная программа воспитания нового человека, более прекрасного, разумного и совершенно, возможно даже «равного богам» «сверхчеловека» — задача космического масштаба. Подобного рода оценки характерны, прежде всего, многим наиболее радикальным идеологам культурной революции, а также некоторым зарубежным авторам. Один из пролетарских поэтов А. Гастев, например, в стихотворении «Мы посягнули» художественно сформулировал стоявшие перед революцией цели следующим образом: «...кругом закованный сталью земной шар будет котлом вселенной, и когда, в исступлении трудового порыва, земля не выдержит и разорвет стальную броню, она родит новых существ, имя которым уже не будет человек...» Такой настрой вытекал из воззрений, вполне традиционных для русского революцион

ного движения («новые люди» Н.

В то же время, было бы неверным считать, что лагерь Октябрьской революции 1917 г. составляли исключительно сторонники марксисткой ортодоксии. В идеологии конструирования нового человека отчетливо читаются отголоски многих популярных на рубеже XIX—XX вв. философских систем (например, ницшеанства), а также различных мистических увлечений русской интеллигенции той поры и сектантства, совершенно иначе, чем православие, трактующих роль человека и его взаимоотношения с миром. Такой своеобразный плюрализм идейных течений, заложенных в основу культурной революции привлекал к ней многих деятелей литературы и искусства, в результате чего большевиков поддержали представители разных направлений, вкладывающих свой смысл в проводимые преобразования. Культурная жизнь первых лет Советской власти демонстрирует это наиболее ярко. Тогда за рождение новой культуры наиболее активно ратовали два течения — «авангардное» и «религиозно-народническое», находящиеся на солидном отдалении от марксизма.

Очень многие деятели отечественной культуры ориентировались на т.н. «футуризм» (от лат. «футурум» — будущее), авангардное направление, пытающееся создать культуру, полностью соответствующую эпохе социальной и технической революции. Футуристы считали, что технический прогресс требует радикального изменения стиля и языка. Их стратегией стало искажение всех прежних форм, а также эпатаж публики, призванный вызвать шок, с помощью которого окажется легче усвоить все новое.

Футуристическое движение было расколото на несколько организаций: «Союз молодежи» (В. Татлин, М. Шагал), группу «Гилея» (Д. Бурлюк, В. Маяковский), выставочные группы «Ослиный хвост», «Трамвай», «Минень» (М. Ларионов, И. Гончаров). Несмотря на некоторое различие в тактике, все эти группы отличала приверженность индустриальной культуре, пронизанной влиянием техницизма. Футуристы выступали за синтез практически всех стилей, именуя данную методологию «всечеством». При этом творческая специализация футуристов не замыкалась на каком-либо одном направлении.

Агитационный отдел политуправления фронта. В. Маяковский и В. Мейерхольд. Петрозаводск. 1921 г.              1928 г.

гандистским жестам. Удачно они работали в жанре революционного плаката. Одним из важнейших приемов творческой агитации футуристов был эпатаж. Он ставил своей целью не только шокировать зрителей и привлечь их внимание. Все искусство, по мнению футуристов, должно быть действенным, выражать динамику эпохи. К примеру, «било по устоям» их знаменитое требование «сбросить Пушкина с корабля современности». Он имел и свою идейную нагрузку — футуристы в своей борьбе за новое искусство призывали решительно порвать со всем старым и «отжившим». Совершенно понятно, что такая практика не могли не вызвать восторженной реакции со стороны какой-то части революционной молодежи, которая охотно поддержала футуристов. В то же время многие лидеры большевизма, в частности Ленин, скептически оценивали деятельность футуристов, считая ее излишне эпатажной и слишком уж радикальной.

Другой, по своей сути столь же революционной, тенденцией художественной и философской мысли было стремление драпировать строительство нового мира и человека в одежды религиозности, неслучайно, поэтому, для очень многих деятелей культуры было характерно осмысление и принятие Октябрьской революции на почве религии и мистики. Немало религиозно настроенных людей примкнуло к большевикам. Конечно, их религиозность часто выходила за канонические рамки, но тем не менее она имела глубокий, устойчивых характер.

эсером Р. Ивановым-Разумником, членом Президиума ВЦИК

С.              Мстиславским и известным литератором А. Белым (Бугаевым). В ее состав входили известные поэты и писатели: А. Блок, С. Есенин, Н. Клюев, Е. Замятин, А. Чапыгин, А. Ремизов и т. д. «Скифы» считали, что Октябрьская революция есть попытка русского народа принести всему миру истинную религиозность, соединяющую духовность и социальную справедливость. Они противопоставляли рационализму и потребительству западного общества «варварскую» простоту, отсюда, собственно говоря, и название «Скифы».

Своеобразные богостроительские увлечения были свойственны и крупнейшему литературному деятелю эпохи М. Горькому. Нарком просвещения А. Луначарский, находившийся под сильным влиянием Фейербаха и, особенно, Ницше, так же считал возможным существование особой материалистической религии. Изучив различные философские и религиозные системы, он назвал научный социализм «новой, последней, глубоко критической, очистительной и ... синтетической религиозной системой». Луначарскому принадлежат и более предметные оценки, — так, он увидел в марксизме «пятую великую религию, формулированную иудейством» (вслед за иудаизмом, христианством, исламом и пантеизмом Спинозы). Стремление к новому миру Луначарский доводил до «обожествления» человека будущего, мотивируя это тем, что «только человек... со своим чудным мозгом и ловкими руками может завоевать царство человечности на земле». Позже Луначарский пытался открещиваться от своих богостроительских исканий, называя их своим «самым ложным шагом», что, впрочем, не помешало и в дальнейшем проповедовать радикальные взгляды на природу культуры и ставить задачи воспитания нового человека.

Важной чертой идеологии строительства новой религии, нового человека, нового мира было отрицание всего прежнего, что нашло отражение в гимне революции и одновременно государственном гимне Советской страны — «Интернационале»: «весь мир насилья мы разрушим до основанья», а уж затем «мы свой, мы новый мир построим». И это не случайно. Любая революция как процесс, предлагающий коренной переворот в области общественных отношений, несет в себе мощный заряд нигилизма, отрицающего все старые, традиционные ценности. Октябрьская революция не стала здесь исключением. В немалой степени нигилизм был спровоцирован В. Лениным и некоторыми его программными заявлениями в области культуры и национального вопроса. Однако Ленина вовсе не следует считать представителем самого крайнего фланга ниги- диетического направления. Подлинным вождем нигилистов в партийно-государственном руководстве несомненно был Л. Троцкий. Он изложил свою позицию по отношению к отечественной культуре и культуре вообще в работе «Литература и революция», опубликованной в 1923 г. В ней Троцкий развивает свои прежние мысли о сущности русской культуры и истории. Еще в 1912 г. он вопрошал: «Что мы дали миру в области философии или общественной науки? Ничего, круглый нуль!» Теперь, в начале 1920-х годов, этот «пламенный революционер» фактически отрицал наличие русской культуры, оценивая ее как «еле заметные отложения “культурных” наслоений над целиной социального варварства».

Нигилизм продолжал оставаться мощным фактором общественно-политической и культурной жизни страны не только во время Гражданской войны, но и на протяжении всех 1920-х годов. Нигилисты упорно трудились над разрушением старых ценностей, в число которых попал и патриотизм. Тогда чем-то обычным стали нападки на русскую историю и культуру. Вот, например, строки из стихотворения «пролетарского поэта» Джека Алтаузена, весьма популярного в 20-е годы:

Я предлагаю Минина расплавить,

Пожарского. Зачем им

Довольно нам двух лавочников славить,

Октябрь их за прилавками застал.

Вместе с тем, и это дополнительно показывает неоднозначность культурного процесса в 1917—1941 гг., помимо радикальных нигилистических и обновленческих тенденций, колоссальное значение приобрели явления, которые в современной науке все чаще определяют в терминах «консервативной революции». Они так же выступают своеобразным порождением «смутных лет России», но их отличает совершенно иная ценностная и цивилизационная направленность. Революция, затронув все группы населения бывшей империи, пробудила к активной творческой жизни самый многочисленный слой российского общества — крестьянство. Уже в годы Первой мировой войны приток крестьянства в города стал менять их облик и облик происходивших в них культурных процессов. Гражданская война, нэп и, в особенности, модернизация 1930-х годов сделали этот процесс массовым и необратимым, породив многомиллионную крестьянскую миграцию на стройки первых пятилеток. Крестьянская культура, более архаичная и инертная, менее разработанная и утонченная, нежели культура

прежней художественной элиты, несла, вместе с тем, в себе глубинные, не затронутые порами разложения национальные элементы — формировавшиеся веками традиции русской национальной культуры.

Глубинный, традиционный демократизм крестьянской жизни и крестьянского мировоззрения противостояли тоталитарному мышлению иных «творцов нового мира», стремившихся к полной унификации и стандартизации культурной жизни по ими же скроенным лекалам. Пробуждаясь, крестьянство тянулось к подлинным культурным ценностям, и поэтому отвергало тот псевдокультурный суррогат, который под вывеской «революционной культуры» пыталась навязать обществу не имевшая связи с национальными корнями часть радикальной интеллигенции. Крестьянская культура, которая, образно говоря, «шагнула за пределы своего класса», стала общенациональным достоянием, сделалась непреодолимым препятствием на пути разрушительных экспериментов в области культуры. Образно говоря, можно было сколько угодно разрушать Церкви, но для крестьянина каждая изба — Церковь, в каждой избе есть красный угол с иконами. Именно эти здоровые, естественные процессы, протекавшие в глубине русского общества, стали основой того возврата к традиционным культурным и национальным ценностям, который наметился в годы, непосредственно предшествующие Великой Отечественной воине и ставшие важной предпосылкой победы в ней.