НА ПИКЕ КОММУНИЗМА. 1945-1953 гг.

«Когда б мы только победили, / Все страны разгромив подряд, / В стране настало б изобилье / Кретинов, холуев, солдат. / Когда б мы только победили, / Мы б стали выше прочих рас, / От мира бы отгородили / Колючей проволокой нас.

рвы, / Народ свой загоняя в гроб. / Потомство для нее — консервы, / А кровь — малиновый сироп. / Тогда б всех мыслящих судили, / И тюрьмы были бы полны... / Когда б мы только победили... / Но, к счастью, мы побеждены». Так писал немецкий поэт Э. Кестнер после Первой мировой войны. Но за что мы победили — к несчастью? Ведь не потому же все обернулось худо, что победили вместе «со всем прогрессивным человечеством»!? А почему? Выступая с докладом о 30-летии Октября в Моссовете б ноября 1947 г., Молотов поведал: «Наемные буржуазные писаки за рубежом предсказывали... что советские люди, познакомившись в своих боевых походах с порядками и культурой на Западе... вернутся домой с желанием установить такие же порядки на Родине. А что вышло? Демобилизованные солдаты и офицеры... взялись с еще большим жаром укреплять колхозы, развивать социалистическое соревнование на фабриках и заводах, встав в передовых рядах советских патриотов»1. Но почему же, почему? Где же, если не декабристы, так хотя бы русский бунт, пусть бессмысленный, беспощадный, пусть глуповский, но хоть какой-то? Похоже, «товарища Сталина» мучили те же вопросы. В мае 1945 г., когда пиры следовали один за другим, завершая очередное застолье, Верховный тамада Советского Союза провозгласил тост «за здоровье русского народа, потому что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав» СССР. Еще и потому решил выпить «Отец всех народов» за народ русский, что имеются у этого народа «ясный ум, стойкий характер и терпение». «У нашего Правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941-1942 годах...

К. М. Симонов, литературный фаворит Сталина, шесть раз удостоенный Сталинской премии, писатель, которому «лучший друг советских физкультурников» лично правил тексты и давал советы «по развитию сюжетных линий и характеров», один из руководителей Союза советских писателей, близко наблюдавший Сталина и полагавший, что понимает его, вглядывался в послевоенные годы «глазами человека своего поколения» и так рассуждал 30 лет спустя. Многим «казалось, что должно произойти нечто, двигающее нас в сторону либерализации». Надеялись на «расширение возможного и сужение запретного». И все это — «в атмосфере идеологической радужности». Сталин «почувствовал в воздухе нечто» и решил «пресечь иллюзии», «несостоятельные надежды на будущее». Немного подкрутить гайки, прочно взять в руки от них отбившихся[346]. Симонов не то чтобы осуждает Главного душелюба и людоведа Советского Союза, он его понимает. Впрочем, и не надо особого ума и наблюдательности, чтобы понять: если говорят, что победил наш строй, самый лучший строй в мире, то какие же имеются основания для иллюзий по поводу его улучшения...

Вы еще помните, как «с гениальной проницательностью разгадывал товарищ Сталин планы врага и отражал их» в предшествующие годы? Во всяком случае, он всегда обостренно реагировал на любую — даже гипотетическую — угрозу его власти. Но впервые объективные процессы разворачивались помимо воли Хозяина. Или, точнее, он со своей партией вместе утратил свойство исторической попутности? А.

Жизнь, однако, не стояла на месте, ломая всевозможные «статус- кво». Набухал новый узел Власти. Война, послевоенная гонка воору

жений начавшейся эпохи холодной войны, корейская война стимулировали оформление советского военно-промышленного комплекса.

Это был синтез фундаментальной науки, оборонной промышленности, армии, НКВД (после разделения весной 1943 г. наркоматов внутренних дел и госбезопасности — НКВД и НКГБ, позднее — МВД и МГБ) и связанных с ними частей партгосаппарата. Это ВПК поглощал гигантские средства, проходившие по статье «расходы на науку и образование». Лучшие администраторы, организаторы, математики, физики, химики, биологи, инженеры, огромные массы квалифицированной и совершенно неквалифицированной подневольной рабсилы работали на ВПК. Это ему требовалось все больше чугуна и стали. Он получал передовую западную технику. Его обслуживало целое министерство среднего машиностроения, одно из крупнейших в стране. Его задания выполняла разведка, собиравшая мало-мальски ценную информацию по всему миру. Когда ему недоставало собственного сырья, он тянул руки в соседние страны. Так, отечественные источники урана были далеки и поначалу слабо разработаны. Поэтому в Чехословакии на Яхимовских рудниках в 23 лагерях 30 тыс. зэков выдавали на-гора руду, и каждую неделю в СССР уходил эшелон с обогащенным ураном. Но качество оказалось низковато. Основную ставку сделали на Буховское месторождение в Болгарии.

На подобном «объекте» оказался летом 1949 г. один из создателей советской водородной бомбы А. Д. Сахаров. «Город, в котором мы... жили и работали, представлял собой довольно странное порождение эпохи. Крестьяне окрестных нищих деревень видели сплошную ограду из колючей проволоки, охватившую огромную территорию. Говорят, они нашли этому явлению весьма оригинальное объяснение — там устроили

"пробный коммунизм". Этот "пробный коммунизм" — объект — представлял собой некий симбиоз из сверхсовременного научно-исследовательского института, опытных заводов, испытательных полигонов — и большого лагеря». Все строилось руками заключенных. «Сами они жили в бараках и ходили на работу под конвоем в сопровождении овчарок». Года за два до появления там Сахарова зэки восстали и вырвались из лагеря. Порядок был восстановлен стремительно и жестоко. Больше волнений не было1.

Наряду с «урановой проблемой» решалась и ракетная. С. П. Королев, Главный конструктор «изделия № 1», с помощью немецких инженеров-ракетчиков довольно быстро «довел до ума», устраняя «загвоздочки» (его словечки), свое «изделие». Но при дальности полета в 260 км точность попадания — плюс-минус 2 км. Авиация казалась генералам проще и дешевле. В 1948 г. на совещании военных и ракетчиков Сталин, заметив, что «оружие с такими характеристиками нам не нужно», предложил... принять ракету на вооружение. И добавил: «Давайте попросим товарища Королева сделать следующую ракету более точной, чтобы не огорчать наших военных»[348].

Хитрости статистики проявлялись и здесь. Официально в начале 50-х гг. «на оборону» тратили 20 % бюджета. Эта цифра, как считают специалисты, — показатель затрат на денежное довольствие личного состава и т. п. Но все перечисленное выше проходило по другим статьям. Никто точно не может сказать, сколько стали, чугуна и т. д. поглощали растущие танковые, артиллерийские и прочие соединения почти 6-миллионной армии. Какова их доля в тех 70 % «производства средств производства для производства средств производства»? Каков удельный вес сапог и обмундирования в выпуске кожаной обуви и продукции текстильной промышленности? Кто знает...

Ключевые фигуры ВПК были представлены в политбюро и Совете министров (как с 1946 г. стали именовать бывший Совнарком). Берия, в конце 1945 г. лишенный поста наркома внутренних дел, полностью сосредоточился на «урановой проблеме», став верным защитником интересов своего ведомства. Если требовалось освободить каких-то специалистов,

Лаврентий Павлович не интересовался их виновностью или невиновностью. Единственный вопрос, который он задавал: «Вы уверены, что они нам нужны?». Нерадивым или проштрафившимся сотрудникам он внушал: «Мы, большевики, когда хотим что-то сделать, закрываем глаза на все остальное. Вы потеряли большевистскую остроту! Мы надеемся, что вы исправите ошибку. Но имейте в виду, у нас в турме места много!». Бериевская «турма», вспоминал участник «научной дискуссии», звучала жутковато. Впрочем, «большой мингрел» (как звал его иногда Сталин) уважал ученых и держал слово. Это он еще до войны ввел в практику знаменитые «шарашки». Правая рука тогдашнего наркома — выдающийся костолом А. 3. Кобулов занимал перед войной должность начальника экономуправления НКВД. Он получил задачу: в навозе ГУЛАГа отыскать алмазы — нужных людей, отсортировать их и создать под сенью НКВД мощную сеть научных учреждений, обеспечить ученым все условия для того, чтобы быстрее двигать советскую науку.

А.              П. Завенягин. Помните, это он директорствовал на Магнитке, а потом попал в почетную ссылку в Норильск? После Норильска он мерз даже в теплом помещении и редко в холодные дни расставался с шубой. Человек большого ума, жесткий, решительный, инициативный, носивший звание генерал-лейтенанта, он как-то подарил Сахарову книгу с характерным названием «Власть без славы»... А в Болшево «собрались» инженеры, корабелы, артиллеристы, авиаторы, ракетчики. Кого там только не было. Многие — будущие академики. Хорошая им была наука. Но Берия, как и обещал, после «выполнения правительственных заданий» зэками-уче- ными всех их выпустил1.

Вместе с Берией работал и Б. Л. Ванников, генерал-полковник, трижды Герой Социалистического Труда, в 1942-1946 гг. — нарком боеприпасов, потом начальник Первого главного управления, из которого вырос минсредмаш, а в 50-е — первый заместитель Завенягина. В наркомовское кресло Борис Львович попал из «турмы», где летом 1941 г.

его, наркома вооружения, обвиненного вместе с очередной верхушкой Красной Армии в каком-то нелепом заговоре, подвергали изощренным «методам внутрикамерной разработки». Судьба и годы не истребили природного остроумия этого человека. Он сохранил и колоссальную работоспособность. Последним качеством отличался и преемник Ванникова на посту наркома вооружения в 1941-1953 гг. Д. Ф. Устинов, курировавший ракетную программу, нарком в 33 года, Герой Соцтруда в 34, удержавшийся на «вершине» в самые крутые времена.

Берия и Маленков, председатель Комитета по реактивной технике, глава комиссии по радиолокации, с весны 1948 г. председательствовавший на заседаниях Бюро Совмина поочередно с Вознесенским, вместе готовили от имени правительства и политбюро все решения по ВПК. Их поддерживал еще один член политбюро и зампред Совмина Булганин, министр Вооруженных сил страны в 1947-1949 г., в 1953-1955 г. — министр обороны СССР, человек сугубо гражданский, но в годы войны входивший в состав военсоветов ряда фронтов и произведенный в г. Сталиным в маршалы. Эта группа усилилась за счет М. Г. Первухина (заместителя Берии по «проблеме № 1») и М. 3. Сабурова, заместителей Сталина по Совмину, избранных в 1952 г. в президиум ЦК — высший партийный орган. Они находили полное понимание у маршала А. М. Василевского, военного министра в 1949-1953 гг., и начальника Генштаба в 1948-1952 гг. генерала Штеменко, считавшегося «человеком Берии».

Здесь мало кого интересовали «гуманитарные аспекты проблемы». Ядерные взрывы проводились на полигонах, расположенных рядом с населенными пунктами. Маршал Василевский втолковывал ученым, настаивавшим на эвакуации местных жителей: «Напрасно вы так убиваетесь... Каждые армейские маневры сопровождаются человеческими жертвами, погибает 20-30 человек, это считается неизбежным. Ваши испытания гораздо важнее для страны, для ее оборонной мощи». Так же думал и маршал Жуков, учинивший в 1954 г. на Южном Урале учения с применением ядерного оружия. По СССР нанесла ядерный удар мощностью «в две Хиросимы» «непобедимая и легендарная, родная Армия». Маршал проверил на нескольких десятках тысяч военных действие нового оружия. Зона выпадения радиоактивных осадков охватила огромное пространство между Волгой и Уралом1.

...Они были заняты Делом, в котором ни Краткий курс, ни «личные советы товарища Сталина», ни «руководящая роль партии» помочь не могли. Люди циничные, они прекрасно обходились без идеологических мотивов. Основа их идеологии — идея Великой Державы и психология войны. А коммунистическое обрамление воспринималось как вторичное, партийный контроль — как ненужная и досадная помеха. В ВПК попадали и идеалисты, но жесткий отбор быстро их выбраковывал. Конечно, молодые академики И. В. Курчатов, Ю. Б. Харитон, М. В. Келдыш — трижды Герои Соцтруда, лауреаты Сталинских премий, любили «большую науку», а С. П. Королев бредил космосом с юности. Но в голодной и разоренной стране только специфический склад ума мог гарантировать психологическую устойчивость человеку, работающему над оружием массового уничтожения и получающему от государства огромные апартаменты, дачи, служебный транспорт, возможность пользоваться спецмагазинами, в которых наравне с членами правительства можно отоварить особые карточки, и прочее. Как заметил генерал П. А. Судоплатов, непосредственно обеспечивавший исследователей развединформацией, ученые академического типа, вроде В. И. Вернадского и П. Л. Капицы (одного из немногих наших нобелевских лауреатов), всегда стремились сохранить собственное лицо, жить с иллюзией независимости. А для людей типа Курчатова (их академик Сахаров назвал военно-промышленными деятелями и энтузиастами одновременно) в научной работе главными всегда были интересы государства. Они менее упрямы, более амбициозны и зависимы от властей1.

ВПК становился самодовлеющей силой, каковой еще с 30-х годов являлся НКВД, трансформированный Сталиным в 40-е годы в два ведомства страха: Министерство госбезопасности и Министерство внутренних дел. Несомненно, Хозяин, устранив Берию из «органов», назначив министром госбезопасности «своего человека» С. Абакумова, потворствуя всевозможным конфликтам между МГБ и МВД, МГБ и армией, вел на старом поле привычную игру. Как писал Сталину генерал И. А. Серов, заместитель министра внутренних дел Н. Круглова и одновременно заместитель маршала Жукова по делам оккупационного управления Германией, обвиненный МГБ вместе с маршалом и его «политкомиссаром» генералом К. Ф. Телегиным в мародерстве, «между органами МГБ и МВД никаких служебных отноше

ний... не существует. Такого враждебного периода в истории органов никогда не было»1. Одновременно, лишив «органы» покровительства члена политбюро, Сталин поставил секретаря ЦК А. А. Кузнецова, в 1946-1948 гг. начальника Управления кадров ЦК, контролировать не только административные органы, армию, но и МГБ-МВД. Реакция Берии в пояснениях не нуждается. Однако и Абакумов, и Кузнецов подчинялись непосредственно Первому чекисту, от которого и получали все задания.

В полном соответствии с гипотезой об этакратии, было практически невозможно отделить переливающиеся одна в другую функции и этого узла Власти. По понятным причинам Генералиссимус стремился контролировать и ограничивать «органы». Но, как мы уже видели, после войны масштабы их деятельности расширились необычайно (в 1949-1953 гг. количество управлений ИТЛ на местах выросло более чем в два раза). Глава правительства и сам способствовал этому. Как-то в г., глядя на карту, он предложил параллельно Северному морскому пути и вдоль Полярного круга проложить от Салехарда до Игарки Северо-Восточную магистраль (1,3 тыс. км). В дальнейшем предполагалось выйти к Чукотке и Магадану — дальневосточной столице ГУЛАГа. С 1949 г. знаменитая Сталинка — стройка № 503 — началась. Технического проекта не существовало. Кто же знал, что именно такая идея придет в голову «машинисту коммунистического локомотива»? Зэки из 80 лагерей и лагпунктов, разбросанных по трассе, строили вручную. Зимой — в 60-градусные морозы, весной, летом и осенью — утопая в болотах, пожираемые мошкой и гнусом. Смертность — до 25 % в год. Но в 1952 г. пошли поезда от Салехарда до Нарыма. Рельсы уложили на 850 километрах пути. После смерти Сталина дорогу забросили за ненадобностью. Она и сейчас еще тянется — дорога в никуда. Мертвая дорога... Однако зэки в 1952 г. отгрохали 100-километровый ВолгоДонской канал. И уже развернулись «вскрышные работы» на строительстве Главного Туркменского канала, Волго-Балтийского водного пути, тоннельного перехода под Татарским проливом. Сразу после смерти Сталина Берия, садист, палач, жандарм, но человек без всяких идеологических комплексов и прагматик, ставший новым министром нового единого МВД, прекратит строительство 22 крупнейших объектов общей стоимостью в 105 млрд руб. Это примерно 25 млрд долл. по

официальному валютному курсу. Для сравнения: Манхэттенский проект обошелся США в 2 млрд долл., война в Корее — в 15 млрд[349].

В мире этакратии все призрачно и зыбко, неопределенно и подвижно. Здесь, как и в Московской Руси, «государевы людишки» из ближнего ли, дальнего ли кругов возникают в разных обличьях, меняют по несколько раз свои мундиры, ведомства, сохраняя, однако, сущностные характеристики (а какие именно?). Чекист времен гражданской войны, Булганин попадает в ВСНХ, потом служит директором на московском заводе, в 30-е годы возглавляет Моссовет, в конце десятилетия — правительство РСФСР, затем Госбанк. На последнем из этих постов он прославился политэкономическим открытием: «Советские деньги являются самой прочной, самой устойчивой валютой в мире. Этим мы обязаны нашему социалистическому строю, нашей коммунистической партии и нашему товарищу Сталину»[350]. А вот он уже и маршал, и министр обороны. Наконец, глава правительства СССР. И всего-то и есть у него образования — реальное училище. Правда, у министра Абакумова и того меньше — лишь низшее. Но все же он — не маршал, а только генерал-полковник, имеющий узкую специализацию. Это не помешало ему завести себе в Москве две квартиры. В одной, 120-метровой, отделанной красным деревом и обставленной старинной мебелью, жила его жена. В другой, 300-метровой, с заграничными гарнитурами, невиданными тогда холодильниками, с 13 радиоприемниками и радиолами, — он сам со своей любовницей. Чтобы подготовить квартирку к въезду министра, пришлось выселить 16 семей[351]. Все это выяснилось задолго до того, как Сталин в 1951 г. приказал арестовать Абакумова. Его место занял С. Д. Игнатьев, ранее к сыску не причастный завотделом партийных и комсомольских органов, а предшественник Абакумова, заместитель Берии по НКВД, первый нарком госбезопасности В. Н. Меркулов, с 1946 г. возглавил министерство Госконтроля СССР. Очень ценились в НКВД-МВД строители. Л. Б. Сафразьян был начальником строительства Челябинского тракторного, Ярославского и Горьковского автомобильных заводов. Возглавил главное управление капстроительства наркомата машиностроения. Но с 1941 г. идет его «чекстаж», так как назначили его замнаркома внутренних дел. В войну строит он оборонительные рубежи и аэродромы, получает ордена.

Один из них — за подготовку Крымской конференции. Произведен в генерал-лейтенанты. И, в итоге, работает замминистра нефтяной промышленности страны. Надо сказать, что топливную и нефтепромышленность курировал в свое время Берия. Инженер-строитель запросто мог стать заместителем наркома станкостроения, попасть в «органы» и возглавить строительство Куйбышевской ГЭС, выполняя одновременно функции начальника ИТ/1 строительства (И. В. Комзин). В 1932 г. — студент, а в 1937 г. — директор завода, легко превращается в начале 1938 г. в заместителя наркома местной промышленности РСФСР, а через десять месяцев — в начальника ГУЛАГа и заместителя наркома внутренних дел СССР, чтобы в 1939 г. стать... директором Московского станкостроительного института (Г. В. Филаретов)[352].

Аналогичный кругооборот взаимозаменяемых кадровых элементарных частиц происходил и в третьем сгустке Власти, который образовывали партийные (в широком смысле), административные и экономические (помимо ВПК) органы, профсоюзные, советские и т. п. организации, выстраивавшиеся вокруг неразрывного тандема «парт-хозактива». Служилые по разным министерствам «людишки» забирали все большую власть, равняясь на Верховного Хозяина. После войны важнейшие постановления, изданные совместно правительством и партией, подписывали «Председатель Совета Министров Союза ССР И. Сталин» и «Секретарь Центрального Комитета ВКП(б) А. Жданов». Председатель и секретарь, понимаете? Конечно, разграничение было до некоторой степени условным. Когда Сталину требовалось, он использовал партию, но зачастую обходился и без нее. Служилые из профсоюзов и прочих периферийных органов партии почитали за честь попасть в собственно партийную обойму, выпадение из которой воспринималось как трагедия и понижение. Низших и средних рангов служащие по госведомствам переходили на партработу редко, тогда как партработников бросали на укрепление соответствующих участков госслужбы как правило. Массовые «призывы» коммунистов в «органы» — обычное дело. Например, в 1946 г. решением политбюро 6 тыс. человек брошены на укрепление МГБ[353]. Обратные потоки отсутствовали.

Почему министерская «бюрократия» в годы войны окрепла, а партийные комитеты ослабли, Вы легко объясните. Но ВКП(б) стала

массовой, как никогда. К своему XIX съезду (1952 г.) численность партии увеличилась по сравнению с 1945 г. на 1,1 млн человек, приблизившись к 7 млн. Комсомол в 1945 г. охватывал половину молодежи комсомольского возраста — 15 млн человек. Правда, к 1949 г. в его рядах осталось всего 9 млн, но недоработку ликвидировали уже к съезду партии, срочно набрав в ВЛКСМ еще 7 млн членов. Костяк партии составляли разнообразные освобожденные (т. е. занимавшиеся партработой за плату, профессионально) секретари со своими секретариатами — до четверти миллиона человек (плюс почти треть миллиона секретарей первичных парторганизаций) к середине 50-х гг.[354] Вам понятно, почему после войны Сталин решил подыграть им? С 1947 г. начали регулярно проводиться районные и городские партконференции. В 1948-1949 гг. состоялись конференции областные и краевые, а к 1951 г. проведены конференции в союзных республиках. К этому году пленумы районных и областных комитетов перестали быть редкостью. Обратив внимание на положение в сельском хозяйстве, ЦК заметил, что лишь четверть колхозов имела в 1946 г. первичные парторганизации. Кипучая деятельность привела к тому, что в 1950 г. этот показатель поднялся до 70 %, а в 1953 г. — до 80 %[355]. Пленум ЦК в феврале 1947 г. потребовал, «чтобы руководящие работники» от района до союзной республики «систематически бывали в колхозах и лично проводили политическую и организационно-партийную работу». Райкомы партии обязаны отныне проникнуться «всей полнотой ответственности за состояние и развитие колхозов» и глубоко входить «во все детали колхозной жизни». Чуть ранее Совмин и ЦК с прискорбием сообщили, что нарушаются демократические основы управления колхозами. Не прошло и 20 лет существования колхозного строя, а до ЦК дошло, что собрания колхозников не собираются, в связи с чем председателей не выбирают, а назначают их партийно-советские организации «без ведома колхозников». Приказано было положить этому «конец решительно и бесповоротно»[356]. И положили. Одновременно «творец советской демократии» предписал в очередной раз оживить советы. Как Вы помните, начали с Верховного Совета СССР, который оживили в 1946 г. Закипела советская работа. В 1947 г. — выборы в Верховные

Советы союзных и автономных республик. В конце 1947 — начале гг. — выборы в местные советы (с момента предыдущих выборов минуло 8 лет). Из почти 1,5 млн депутатов 90 % избраны впервые. В выборах участвовало 99,87 % (это на 0,55 % выше, чем в 1939 г.)! За нерушимый блок коммунистов и беспартийных отдали свои голоса 98,68 %! А выборы 1950 г. принесли 99,9 и 99 % соответственно1. Так работала советская демократия! И о чем все перечисленное в этом абзаце свидетельствует?

Конечно, между узлами, центрами, сгустками Власти не существовало непроходимых рубежей. Но во второй половине 40-х эти средоточия политической «первоматерии» постепенно приобретали устойчивые и, скажем так, персонифицированные очертания. Несомненно, Вознесенский, как член политбюро и председатель Госплана, заместитель Сталина в Совмине, по должности занимался многим. Но Берия не допускал даже его вмешательства в свою атомную вотчину. МГБ вело «агентурно-оперативную работу» и «в области сельского хозяйства», и в министерствах, имея соответствующие отделы и секретных сотрудников, но не они определяли ход экономической деятельности за пределами сферы интересов МВД. Как бы там ни было, после перевода из Ленинграда в Москву Жданова, оттеснившего Маленкова и ставшего фактически вторым секретарем ЦК и заместителем Сталина по партии, главным ее идеологом, назначения «на кадры» другого ленинградца и ближайшего сподвижника Жданова — секретаря ЦК Кузнецова определилась специфика нового центра. Она станет еще более заметной, если учесть, что в эту группу входили первые секретари Ленинградского и Московского комитетов партии — П. С. Попков и Г. М. Попов (одновременно и секретарь ЦК), стремившиеся поставить под свой контроль служилых по различным ведомствам, расположенным на подконтрольной им территории. Этих секретарей поддерживали Вознесенский, глава Совмина РСФСР М. И. Родионов, его предшественник на этом посту, а позднее — заместитель Сталина, курировавший работу легкой промышленности, А. Н. Косыгин. У Кузнецова наладились дружеские отношения с Абакумовым, а дочь его готовилась выйти замуж за сына Микояна.

Именно на эту группировку и ориентировались бесчисленные секретари помельче. Чтобы понять психопатологию этих людей и

особенности «партийно-организационной работы», которой они самозабвенно предавались, перелистаем воспоминания генсека ЦК КПСС в 1964-1982 гг. Л. И. Брежнева. Он в конце 40-х — начале 50-х гг. — первый секретарь ряда обкомов, ЦК компартии Молдавии, член ЦК и секретарь ЦК КПСС, даже кандидат в члены президиума ЦК КПСС в 1952-1953 гг. Авторство произведения не важно. Главное: Леонид Ильич действительно так думал и кроил вместе с секретарским корпусом жизни миллионов людей по описываемым шаблонам. Отстает от планов восстановление Запорожстали и Днепрогэса, нет самого необходимого, не хватает цемента. Брежнев отвечает на трудности: «Цемент, бесспорно, нужен... Но гораздо важнее, чтобы человек, который кладет бетон в плотину, понимал, почему этот бетон надо укладывать и трамбовать при 20-градусном морозе на 40-метровой высоте». Инженеры заспорили по поводу технических проблем, а Брежнев о технике гидростроения говорить не стал: «Для начала решил взять три основных вопроса: дисциплина на стройке, критика и самокритика, развитие социалистического соревнования». Пояснил технологию планирования: «Планировать мы обязаны, исходя не из того, что можно, а из того, что нужно». Очень нравились секретарю обкома листовки, стенгазеты, наглядная агитация. «Идешь по площадке, и всюду цифры, даты: пустить слябинг к такому-то числу, холодный прокат — к такому-то, осталось 30 дней, потом 15». Замечательно, не правда ли? Вообще-то «советскому человеку очень многое нужно — сознание своей причастности к большому делу, стремление выразить себя в труде... уважение товарищей, почет. Но все эти нравственные потребности, конечно, надо воспитывать». Тут и «газетчики помогали». Но главное — секретарь обкома, который «за все в ответе», всем руководит. Сочетание партработы и хозруководства: «это — искусство». Ему надо учиться. Вот кончается восстановление промышленных гигантов, а планы по жилью выполнены на 7 %. Значит, пора «подтянуть жилищное строительство, культуру, быт». И уже в секретарском кабинете появляются «архитекторы со своими проектами, художники с эскизами, режиссеры художественной самодеятельности, ректоры вузов, мастера спорта, ученые, педагоги, врачи», «во все приходилось вникать». А почему? «Партия определяет общую стратегию нашего движения вперед... организует усилия советских людей по выполнению... планов, формирует гармонически развитую личность». «И когда советский человек соизмеряет свою жизнь с... высшими целями, его общественное сознание повелевает

ему подчинять личные интересы общим». Но самая высшая цель гуманистична. «Если на то пошло, речь у нас шла о планировании человеческого счастья». Конечно, «государство, общество не могут найти парню... суженую, но должны стремиться сделать так, чтобы» люди были счастливы. «Они и должны быть счастливы, потому что без этого невозможно благоденствие страны». И всегда помнил Леонид Ильич: «Вопрос о руководстве — это вопрос о кадрах»[357].

Тем временем три четверти коммунистов вступили в партию после лета 1941 г., и столько же были моложе 45 лет, при этом моложе 35 лет — почти половина[358]. А руководство старело. Ни внутри Аппарата, ни на его вершине не существовало естественных механизмов как решения неизбежно возникающих конфликтов между отдельными сгустками Власти, так и обновления властной пирамиды. Сталин мог предложить лишь насильственные чистки и физическое устранение, т. е. традиционный способ укрепления и обновления власти, в основе которого — личный произвол, отсутствие формальных правил. Вообще каких бы то ни было правил. Назревала необходимость в кадровой революции. Вы легко догадаетесь, с кого начал Генералиссимус (или, если знаете, объясните, почему он выбрал именно эти мишени).