В МИРЕ УТОПИЙ
Натиск западных ценностей, идей либерализма, свободы, равенства, прогресса грозил, по мнению обер-прокурора Синода, подрывом «исконных основ нашего бытия: самодержавия, православия, духовности».
Прав К. Н. Леонтьев: жизнь пошлеет от прогресса. Еще немного, и Европа, «обмещанившаяся, пронизанная культом всеобщего благополучия», окончательно увлечет Россию на чуждый ей путь, «заражая продуктами собственного гниения». Ширящаяся модернизация «умножила вопиющую разницу между нищетою одних и роскошью других». «Душа народа, — писал Константин Петрович царю, — стала возмущаться... Он спрашивает: к чему правительство, которое только гнетет», «к чему государство и всякая власть государственная?»[304].Единственное средство в борьбе с пагубой всеобщего движения — вспомнить совет Леонтьева и «подморозить Россию, чтобы она не жила». Призыв философа — «пора учиться делать реакцию» — встретил понимание обер-прокурора. Решающую роль в этом призвана сыграть активно воинствующая церковь.
Замкнутый кабинетный труженик, сын профессора и сам когда-то профессор Московского университета, Победоносцев боялся хаоса, который порождается жизнью, «не сдержанной внешней силой». Как и множество его современников, он терялся в поминутно меняющейся пореформенной России: «Жизнь наша стала до невероятности уродлива, безумна и лжива; оттого, что исчез всякий порядок, пропала всякая последовательность в нашем развитии. Около каждого дела
образовалось великое множество неуловимых случайностей. Расчеты путаются... Отсюда — состояние неуверенности, тревоги, истомы»[305].
Посему гибельное саморазвитие общества необходимо заменить строгой опекой его со стороны власти. Мудрость приказа и мудрость послушания — истинная мера культуры и доблести человеческой. Следует взять под контроль главное — души человеческие. Ибо, учил обер-прокурор, не учреждения важны, а люди.
Надо пересоздать их внутренне: возродить набожность, трезвость, семейные узы, понятия долга и дисциплины. Только православной церкви по силам ноша сия, поэтому государству придется сделать все для возвышения ее престижа. Тем более что православная церковь не отделяет и не может отделять себя от государства[306].Чем привлекательны утопии? Своим абстрагированием от окружающей действительности и уверенностью их авторов в собственной правоте. Какое отношение эти наши рассуждения имеют к проекту Победоносцева? А Вы познакомьтесь с цитатой из сенаторского (т. е. высшего ранга) отчета о ревизии одной из губерний в начале 80-х гг. XIX в.: «Канцелярии переполнены жалобами прихожан на вымогательство отцов духовных, на их немиролюбие, нетрезвость, развратную жизнь, а нередко и на поступки уголовного свойства», «В монастырях — повальное пьянство... порождаемое тунеядством и малоразвитостью монахов. Духовные в пьяном виде не только шатаются и валяются по селам и публичным домам, но совершают в таком виде... даже литургию»[307]. Что скажете?
Но ведь приходы попов не избирали. Их назначало «начальство», платившее духовенству, награждавшее его. Закон запрещал менять православную веру, ограничивал права старообрядцев, сектантов. Ширится насильственная христианизация инородцев на востоке, иноверцев и инославных на западе. Дискуссии по вопросам веры немыслимы и в начале XX в. Действует церковная цензура. Обер-прокурор лично прочитывает всю прессу и «литературу», дает указания о чистке читален и библиотек. Под страхом наказания православных обязывают регулярно исповедоваться, причащаться, посещать храмы. Чиновники Синода пытаются надзирать над каждым кабаком, ярмаркой, «общественным» мероприятием.
И все кажется мало. По стране перекатываются волны религиозных торжеств, реставрируют православные святыни, строят новые соборы в древнерусском стиле. Растет число монастырей и монахов. Воспитанников духовных академий готовят в полной изоляции от «греховной» жизни, но зато в строгих традициях старины.
Возрождают церковно-приходские школы. Победоносцев руководит культурной жизнью, поощряет живопись В. М. Васнецова, ополчается на Н. Н. Ге и И. Е. Репина, отлучает от церкви Л. Н. Толстого.Унификация веры приводит к тому, что, по словам князя С. М. Волконского, товарища министра просвещения и далеко не либерала, «смешение принципов национального и религиозного достигло последних пределов уродства. Только православный считался истинно русским, и только русский мог быть истинно православным. Вероисповедной принадлежностью человека измерялась его политическая благонадежность»[308].
Воспитатель Александра III, при котором он смещал министров и которого уговорил убрать всех реформаторов, покончить со всяческими конституционными иллюзиями, наставник Николая II, обер-прокурор и в новое царствование оставался всесилен и непреклонен. Не считаясь с жизнью и людьми, он стремился силой заставить их быть счастливыми и добрыми. Современники называли Константина Петровича «белым» революционером, так как в основе его деятельности лежала та же печать презрения к законам эволюции, тот же порыв к насильственной ломке существующего, что и у «красных». Но если те скачками рвались вперед, то он такими же скачками пытался гнать страну назад. Вы с этим согласны? Но разве это так, если общая программа, разработанная еще в 80-е гг. Победоносцевым и М. Н. Катковым, предусматривала развитие промышленности, винную и табачную монополии, протекционизм (впрочем, наряду с жестким контролем над частным предпринимательством, укреплением общинного землевладения, усилением влияния в Азии, экспансией на окраинах, поддержкой освободительного движения зарубежных славян, сближением с Францией)? />Когда-то человек прелестный и необыкновенно задушевный, обер-прокурор превратился в живой труп, мертвяще-зловещий, сухой и отталкивающий. Но, может быть, он в чем-то и преуспел?
Прошло четверть века подвижнической деятельности Победоносцева, и министр земледелия Ермолов говорит царю, что духовенство
у нас никакого влияния на население не имеет.
Милюков особо подчеркивал, что «процесс развития русской народной веры совершался вне церкви». Иосифляне XV в. стали раскольниками века XVIII. Но старая вера постепенно развилась в новую, и новые формы религиозности отодвинули старые на второй план. Не случайно многие российские дельцы вышли из староверов, За пределами официальной церкви — 20 млн славян инославных[309]. Стоило отменить религиозные стеснения инородцев, как сотни тысяч перешли в католичество. Общество захлебывалось в низкопробной, но благонадежной культуре. Популярность брака падала, росла проституция, множилось количество внебрачных детей. Религиозные чувства в народе охладели. Духовная жизнь церкви замирала. Конечно, были и святые, и подвижники, и правдоискатели, но «учительный» авторитет церкви не возродился. Поиски духовных истин вели критикуемые церковью и отринутые ею философы-богословы отец С. Булгаков, В. С. Соловьев и др. Нерадение паствы обрекало массу духовенства на бедность. Церковные школы хирели, батюшки, чтобы не умереть с голоду, переключались на привычное добывание средств к существованию.Витте, один из умнейших политиков страны, жесткий и язвительный критик николаевского правления и ближайшего окружения царя, писал в своих мемуарах, что Победоносцев был «наиболее выдающимся по своему образованию... из всех государственных деятелей России» того времени. Но «он ко всему относился критически, а сам ничего создать не мог». «Отрицатель и критик по природе», «враг созидательного полета», «поклонник полицейского воздействия», обер-прокурор «усилил до кульминационного пункта полицейский режим в православной церкви»[310]. Характерный штрих: глава Синода хранил у себя папки с уголовными делами на епископов и приговаривал, похлопывая по ним: «Вот где они у меня: всех держу здесь»[311]. Величайший же грех Константина Петровича видел Витте в том, что, провалив в 1881 г. проект «зачатка конституции», обер-прокурор фактически предопределил «подлейшую и безумнейшую революцию и анархию», обрушившуюся на страну в начале XX в.
Итак, оказавшейся в духовном кризисе России, где росло число самоубийств и падала нравственность, людям, утратившим всякие ориентиры, был предложен проект спасения.
Но церковь не смогла стать духовным приютом и как идеологическая опора государства насквозь прогнила. Почему? Может быть, прав Победоносцев, и дело в людях, а не в учреждениях?Еще одна утопия родилась в недрах министерства внутренних дел. Но утопия ли? Ленин верно заметил, что люди реакции — люди дела[312]. Они и делали то, что считали нужным.
В феврале 1902 г. 50 тыс. рабочих во главе с великим князем Сергеем Александровичем прошествовали в Кремль на открытие памятника Александру II. Настал звездный час начальника Московского охранного отделения полковника С. В. Зубатова.
Анализируя ситуацию в стране, полковник пришел к выводу: Россия бурлит, удержать ее от революции голым насилием невозможно, а политика правительства лишь загоняет болезнь внутрь. Поскольку самодержавие не имеет преимущественной заинтересованности ни в одном сословии, задача власти — поддерживать равновесие между ними. Массовое рабочее движение — не противник самодержавия, каким его стремятся сделать социалисты. Рабочие борются против капиталистов, которые, добиваясь современной организации общества, гораздо более опасные враги престола. Поэтому следует отсечь социалистическую интеллигенцию от народа и привлечь рабочих на сторону власти, разрешив под контролем полиции деятельность профсоюзов, товариществ взаимопомощи, просветительских обществ, партий, наконец! Если рабочие потребуют у предпринимателей уступок, то МВД выступит верховным арбитром и принудит капитал к послаблению.
Генерал-губернатор Москвы и обер-полицмейстер поддержали идею. Одно за другим рождаются общества взаимопомощи. Полковник Зубатов, отлично разбиравшийся в социалистической литературе и революционном движении, беседовал с рабочими, подбирал профессоров для кружков самообразования. Вскоре его организации возникают в дюжине городов. В 1901-1903 гг. полиция инициирует создание Независимой еврейской рабочей партии, в которую сотнями вступают рабочие Минска, Вильно, Одессы. Зубатовские организации защищают своих членов от увольнений, отстаивают интересы пролетариев, добиваются от фабрикантов уступок.
Зубатов делает карьеру и становится третьимчеловеком в МВД, но вступает в конфликт с Витте, защищавшим капиталистов от произвола полиции.
Плеве санкционирует деятельность организованного по предложению Зубатова Союза русских фабрично-заводских рабочих и в Петербурге. Во главе — священник Г. Гапон. В новомодные теории батюшка не вникал, евреев и интеллигентов не любил, но решил посвятить жизнь помощи страждущим. Имелся у попа потрясающий ораторский дар. Помимо материальной жизни рабочих, озаботился отец Георгий культурным досугом паствы. В 11 районах столицы открылись клубы, читальни с дешевыми буфетами, толковыми лекторами, бесплатными артистами. Не полиция, а Гапон, получавший от нее деньги, уговаривает «буржуев», и те уступают. Иначе — стачка, а «за батюшкой пол- Питера!». Ну, не то чтобы пол-, а тысяч-то 20 пролетариев есть. И уже совсем стерлась грань, и непонятно, кто же кого использует — полиция рабочих или они ее.
Но люди дела были и в революционном лагере. Правительство не оставляло никаких возможностей для открытого выражения любого неофициального мнения и удовлетворения политических амбиций, толкая совестливых, честных, честолюбивых людей (хотя уже и не только их) в оппозицию, эмиграцию, террор. А куда деваться мыслящему человеку в нашей стране, где, по мнению П. Н. Ткачева, стоит плюнуть не в ту сторону, в которую плевать разрешено правительством, и тут же прослывешь бунтовщиком?[313] Уже после первой революции, в годы реакции, Л. Н. Толстой, великий гуманист, призывавший не противостоять злу насилием, которым и без того проникнута вся российская жизнь, открыто выступит против правительственного террора и, осудив революционеров, ответственность за насилия возложит на «правительственных людей», которым бросит: «Не будь вас — не было бы их»[314].
Вы не поверите, но век назад считалось хорошим тоном «давать деньги на революцию». Актрисы и писатели финансировали социалистов, солидные адвокаты и профессора хранили нелегальную литературу, текстильный магнат С. Т. Морозов четверть своего годового дохода жертвовал на издание социал-демократической газеты «Искра», дети миллионеров шли в террор.
У каждой партии есть своя боль и гордость. Для эсеров ею стала их Боевая организация. Здесь не любили слов. Тут — Дело. Сюда шли те,
кто готов был погибнуть сегодня ради светлого завтра своей Родины. Это в основном студенты и рабочая молодежь. Организацию боевиков — строжайше законспирированную, обособленную от партии, со своей кассой, явками, тайными квартирами, динамитными мастерскими, конюшнями, — поначалу возглавлял старый террорист Г. А. Гершуни. Старый... Ему исполнится всего 33 года, когда его отправят на каторгу. Революция 1905 г. освободит его, а через два года он умрет.
После ареста Гершуни в 1903 г. Боевую организацию возглавит Е. Ф. Азеф, один из основателей партии, «бомбический маг», готовивший покушения на министров, великих князей и самого царя. Как Вы знаете, эсеровский террор ширился. Но Плеве сохранял спокойствие. Уже десять лет Азеф сотрудничал с полицией: он выдал эсеровский съезд, подпольную типографию, сорвал несколько покушений. Кстати, за эсеровского боевика платили тысячу рублей (рядовые эсеры «шли» по сотне, социал-демократы — по три рубля). Перед министром маячила такая картина: контролируя революционеров, он ловко разрушает их планы, но в то же время, запугивая двор и государя новыми покушениями, получает неограниченные полномочия, устраняет конкурентов в правительстве и правит, правит!
Когда летом 1903 г. на Кавказе и юге Украины полыхнула всеобщая стачка, охватившая 150 тыс. рабочих, Плеве разогнал Независимую еврейскую рабочую партию, активно участвовавшую в стачке, ввел военное положение в губерниях с населением в 30 млн человек, организовал уездную полицейскую стражу. В 46 губерниях учредил должности сельских стражников. В 1904 г. использовал против «волнующихся» крестьян 200 рот солдат. Министр развернул войну против всех: земцев, общественного мнения, инородцев, евреев, революционеров. Он закрывал земства, ограничивал их права, ссылал земских деятелей. Выслал 6 тыс. «смутьянов» из интеллигентов на окраины и в Сибирь. Как опытный администратор, Вячеслав Константинович понимал, что надо сплотить страну вокруг престола, и решил, что этому поможет маленькая победоносная война (а в чем привлекательность и опасность подобного средства?). С января 1904 г. начинается российско-японская война.
...А эсеры уже вынесли Плеве смертный приговор и готовили покушение. Азеф всячески дезорганизовывал работу, но открыто провалить ее и выдать все полиции не мог — на него пала тень подозрения в предательстве. Тем временем правая рука Азефа по Боевой
организации — Б. В. Савинков, человек дерзкой смелости, основанной на строгом математическом расчете, непосредственно отвечавший за казнь министра, развил бешеную активность, преодолел десятки случайностей и подстроенные Азефом и охранкой ловушки. 15 июля 1904 г. взрыв бомбы Е. С. Сазонова взметнул обломки кареты и тело Плеве до пятого этажа.
Потрясенный император назначил новым министром внутренних дел князя П. Д. Святополк-Мирского, человека честного, независимого, с либеральными взглядами, противника полицейщины, ориентирующегося на «доверчивое отношение к обществу». Князь прекратил гонения, вернул земцев из ссылок, отменил телесные наказания в деревне. Убийцы Плеве получили каторгу вместо смертной казни. Наконец, министр разрешил провести в Петербурге в ноябре 1904 г. легальный земский съезд, привлек либералов к составлению проекта реформ, надеясь убедить царя откупиться малым, чтобы избежать гораздо худшего. Земский съезд потребовал предоставить населению основные права и свободы и предложил Власти призвать свободно избранных представителей народа для осуществления контроля над бюджетом, действиями администрации и законодательного творчества. Неужели эти сдвиги — плод удачного покушения? А почему бы и нет?!
4 февраля 1905 г. Кремль содрогнулся от мощного взрыва. Это у Никольских ворот бомба Ивана Каляева разнесла в щепки карету известного развратника, любимца царя, одного из столпов реакции, генерал-губернатора Москвы, великого князя Сергея Александровича. Савинков, описавший все тонкости и трагедию террора в «Записках террориста», несколько раз откладывал это покушение: то в карете великого князя оказывался кто-то из его семьи, то слишком много людей толпилось вокруг. И вот теперь, чудом уцелевший, оглушенный взрывом, Каляев видел перед собой то, что осталось от генерал- губернатора. Террориста повесили, а в Москве зловеще шутили, что наконец-то великий князь пораскинул мозгами.
И это все!? Конечно, рухнул «столп реакции», убит подонок. Но столь ли это «целесообразно», если неизвестно кто берет на себя ответственность «распылять» бомбами подонков? А с другой стороны, царь-таки сдвинулся с мертвой точки, и появился рескрипт министру внутренних дел А. Г. Булыгину (узнайте, что это за документ?). Или посмотрим на это еще с одной точки зрения. В 1906 г. Мария Спиридонова застрелила усмирителя тамбовского крестьянского бунта, черносотенца
Г. Н. Луженовского. Она видела «усмиренных» баб и мужиков, их слезы, знала их беспросветную жизнь, против которой они сами и поднялись. Что нужно было сказать поротым бабам? Потерпите, родимые? Или брошюрки раздавать — просвещайтесь, сердешные, «солнце свободы взойдет»? Наверное, луженовских должен судить суд. Да вот беда: не было в России XX в. (и в иные века) судов для высокопоставленных преступников и извергов-карателей. Зато есть такое понятие — святая месть. Это и о мести Марии Спиридоновой. Она убила гада... Впрочем, может быть, Вы полагаете иначе? Но делать-то что? Или вообще ничего делать не надо? Не столкнулись ли мы вновь с парадоксом, впервые возникшим в годы народовольческого террора?
Нет, решительно отвечает Ричард Пайпс. В обоих случаях беспрецедентный в мировой истории террор играл на руку сторонникам репрессивных мер. В. В. Леонтович уверяет даже, что «революционное движение было гораздо более опасным для продолжения либеральных реформ, чем влияние реакционных кругов», так как террор вызывал смятение в правящих кругах и удерживал их от проведения в жизнь либеральных реформ. Можно возразить, что террор осуществлялся не всегда. До 1905 г. эсеры осуществили всего б боевых террористических актов, в 1905-1907 гг. — 404, в 1908 г. — 3. На что следует приговор Пайпса: интеллигенция, зараженная утопическими мечтаниями, вообще стала препятствием на пути либерализации России[315].
А Ленин, еще больше запутывая ситуацию, отмечал, что люди реакции прекрасно понимают, что «самомалейшая свобода в России неизбежно ведет к подъему революции»[316]. Выходит, Плеве-то избрал наилучший способ. Вот только для чего? И что же из всего этого, по-Вашему, следует? Что можно сказать о российской политической культуре и политической системе начала XX в.?
Но вернемся к концу 1904 г. Князь Святополк-Мирский подал царю доклад «О необходимости реформ государственных и земских учреждений и законодательства». Упирая на невозможность остановить полицейскими мерами рост недовольства, министр предложил ввести в Госсовет выборных представителей от 34 земских губерний, создать
единый кабинет министров, преобразовать Сенат, допустить свободу печати и послабления в области свободы совести для евреев и старообрядцев, наделить крестьян правами и т. д. 12 декабря появился царский указ, в котором обещалось расширение земских прав, устранение цензуры, уравнение крестьян в правах с прочими сословиями, введение государственного страхования рабочих, послабление для евреев и раскольников. Особо подчеркивалось: самодержавие незыблемо, реформы государственного управления недопустимы. Князь, в сердцах воскликнув: «Ну что же с таким человеком можно сделать?!», понял, что никаких изменений не последует. Осознало это и общество.
А в январе 1905 г. началась революция. И каковы же Ваши выводы из этого пункта?
Еще по теме В МИРЕ УТОПИЙ:
- УТОПИИ Грегори Клэйс Utopias Gregory Claeys
- § 8.5. Государственно-правовые проблемы включения России в параметры глобального мира
- «Утопия» Т. Мора
- За рамками утопии
- Утопия прагматизма
- Глава XII ДРУГОЙ МИР ВОЗМОЖЕН
- § 2. Мир "ли" и "фа" китайца
- Машина в цветах: Скромное обаяние производственнической утопии
- Новый идеологический раздел мира?
- ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ЧЕЛОВЕКЕ БУДУЩЕГО В СОЦИАЛЬНОЙ УТОПИИ РОССИИ
- КОГДА ГИГАНТЫ ПРАВЯТ МИРОМ