КОНСТИТУЦИЯ-МЕЧТА И БОЛЬШОЙ ТЕРРОР. 1936-1938 гг.

«Я всегда исходил из предпосылки, что не имеет ни малейшего значения, нарушаем ли мы какой-либо параграф закона или нет... То, что другие вопили о "нарушениях законности", не имело ни малейшего значения, когда на карту ставилась жизнь и смерть нашего народа...

В декабре 1936 г. VIII Чрезвычайный съезд Советов принял Конституцию, действовавшую до 1977 г. Многие и до сего времени уверены, что, согласно сталинскому определению, это была самая демократическая конституция в мире, а отнюдь не очередной продукт утопического коммунизма. Парадокс в том, что она являлась и тем, и другим, и не только этим. Впрочем, Ваши выводы — впереди.

Поскольку, разъяснял Сталин (глава конституционной комиссии), у нас уже осуществлена в основном первая фаза коммунизма, социализм2, СССР отныне объявлялся социалистическим государством рабочих и крестьян (ст. 1). В первой главе излагалось общественное устройство страны. Его политическую основу составляли советы депутатов трудящихся (а какими были советы до того?). Сталин, выступая на последнем съезде Советов, настаивал: рабочий класс, колхозное крестьянство, трудовая интеллигенция — совершенно новые социальные категории, которых еще не знала история человечества. Грани и противоречия между ними стираются. Впрочем, режим диктатуры пролетариата остается в силе. Экономической основой нового строя провозглашались социалистическая система хозяйства и социалистическая собственность на орудия и средства производства, представленная государственной собственностью, как всенародным достоянием,

и кооперативно-колхозной собственностью.

Например, вторая глава, посвященная государственному устройству, однозначно определяла: «Законодательная власть в СССР осуществляется исключительно Верховным Советом СССР» (ст. 32). Не съезд советов, а ВС становился высшим органом государственной власти. Система съездов ликвидировалась на всех уровнях. ВС состоял из двух равноправных палат — Совета Союза и Совета Национальностей, избирал Президиум ВС и образовывал правительство — СНК (с 1946 г. Совет Министров) СССР. Правительство — высший исполнительный и распорядительный орган — подотчетно Верховному Совету. Сталин отверг поправку к статье 40 о полномочиях Президиума ВС, согласно которой Президиум мог издавать временные законодательные акты: «Надо, наконец, покончить с тем положением, когда законодательствует не один какой-нибудь орган, а целый ряд органов».

единоначалие, не допустил, чтобы председатель Президиума ВС избирался всем населением, и от каких «нежелательных случайностей» гарантировал его «коллегиальный президент — Верховный Совет»? Но кто в Европе и обеих Америках, кроме Троцкого, назвавшего все представленное карикатурой на запоздавший парламент, взялся бы критиковать XI главу, в которой рассматривалась избирательная система? Наконец-то, гарантировав избирательное право и право быть избранным всем, достигшим 18 лет, вне зависимости от расы и национальности, пола и происхождения, вероисповедания и образования, советские коммунисты допустили всеобщие, равные, прямые и тайные выборы в советы всех уровней. Троцкий уверял, что речь шла «о юридической ликвидации диктатуры пролетариата». Сталин успокаивал: Конституция «оставляет в силе режим диктатуры рабочего класса». Пленум ЦК в феврале-марте 1937 г. постановил: «Диктатура пролетариата становится более гибкой... база диктатуры рабочего класса расширяется»1. На Западе недоумевали: какая диктатура при такой демократии?

Но «сюр» не в этом. Целый год готовилась ВКП(б) к первой избирательной кампании по новой Конституции. В декабре 1937 г. провели выборы в Верховный Совет. На одно место — один кандидат. Где же выборы?! Так ведь место же одно!? Вот именно! А ведь февральско- мартовский пленум ЦК констатировал, что не все партийные организации «уже перестроились полностью на демократический лад». Нет, не все. «Примеры неправильного руководства... не единичны, а присущи в той или иной мере всем краевым и областным парторганизациям». Среди «присущих примеров» — нарушение выборности парторганов, кооптация вместо выборов, несоблюдение сроков выборов. В общем, местные организации не имеют возможностей обсудить кандидатуру, выборы секретарей парторганизаций превращены в назначенство[282]. Не было никаких оснований думать, что с советами, где подобная практика существовала два десятка лет, случится нечто иное.

Рабочих — 465, колхозников — 330, интеллигентов — 325[283]. Выполнены квоты на женщин (187) и беспартийных (273). Председателем президиума ВС, естественно, избран Калинин (его 11 заместителей главы ВС союзных республик), председателем СНК назначен Молотов. Когда в мае 1941 г. Сталин сместил Молотова, то это партийноличное решение задним числом санкционировал ВС. У нас нет точных данных о депутатах, уничтоженных в годы Большого террора. Но все заместители Калинина казнены. Из 26 наркомов первой половины 30х террор смел 20 человек. Люди исчезали, а новых выборов не было до февраля 1946 г., хотя по Конституции их следовало проводить раз в 4 года. Почему нелепо сваливать все на войну, Вы легко объясните самостоятельно. Как и то, кто же в подобной ситуации законодательствовал. Кстати, президиум ВС издавал в 40-50-е гг. указы (законы!), в соответствии с которыми миллионы людей подвергались уголовным преследованиям или амнистии. Решение о начале Большого террора принято лично Сталиным, утверждено политбюро, осуществлено НКВД с такими вопиющими нарушениями «социалистической законности», что даже новый генсек Л. И. Брежнев, при котором шла ресталиниза- ция, на пленуме ЦК в 1977 г. признал: отдельные годы после принятия Конституции 1936 г. «были омрачены незаконными репрессиями, нарушениями принципов социалистической демократии... Это делалось вопреки конституционным установлениям»[284]. А вот что творилось на местах с «политической основой нашего строя». В 1941-1945 гг. местные советы лишились 80 % квалифицированных руководящих работников (председателей исполкомов, их заместителей и секретарей исполкомов). В Татарии в почти 190 сельсоветах не осталось ни одного из числа избранных до войны членов исполкомов. В целом по стране численность депутатов упала настолько, что к январю 1945 г.

одна формулировка 1937 г.). Среди 1316 депутатов, избранных в ВС в 1950 г., колхозников было 269, рабочих — 418, интеллигентов — 629[286]. Тенденция, однако.

Как прекрасно читалась X глава «Основные права и обязанности граждан»! Закреплялось полное реальное политическое и социальное равноправие всех граждан СССР во всех областях жизни (ст. 122-123). Закон гарантировал право на труд, на отдых, на материальное обеспечение в старости и в случае болезни, право на образование. Кто на Западе знал, что подавляющее большинство колхозников (почти половина трудящихся страны Советов) не имело ежегодных отпусков, не получало выплат во время болезни, что колхозницы не удостоены оплачиваемых отпусков по беременности и родам, что практически никто в колхозах не видел пенсий? И, в конце концов, безработицы не было ни при крепостном праве, ни ранее. Чудесная статья 125 наделяла население свободой слова, печати, собраний, уличных шествий и демонстраций, добавляя, что всей этой роскошью можно пользоваться лишь в соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя. Разрешалась свобода совести и свобода отправления религиозных обрядов (ст. 124). (И кто же тогда знал, что только православных священников за 1937-1941 гг. репрессировано 176 тыс., из которых расстреляли тыс. человек? В годы войны репрессии продолжались. Перед смертью Сталина уцелело 12,5 тыс. священнослужителей. Церковь обложили натуральным налогом. Ее разлагали изнутри. Порой трудно было отличить священника от агента госбезопасности. Шло настоящее вымирание церкви, свидетельствует Д. А. Волкогонов.

отныне гарантирована Высшим Законом (ст. 127).

Обычно зарубежные исследователи сталинизма оставляют без внимания то, на чем постоянно делался акцент в СССР (особенно при изучении Конституции в школе и вузах на протяжении полувека). Провозглашая равные права, государство возлагало на всех жителей страны равные обязанности: соблюдать Конституцию, исполнять законы, блюсти дисциплину труда, честно относиться к общественному долгу, уважать правила социалистического общежития, беречь и укреплять общественную, социалистическую собственность, как священную и неприкосновенную основу советского строя, как источник богатства и могущества Родины. Вас тут ничего не смущает? Помните, что именно в части контроля над выполнением обязанностей государство весьма преуспело? То, что служба в армии — почетная обязанность, а защита Отечества — священный долг, понятно (так ли?). Но когда Закон не только провозглашает право на труд, но и предписывает трудиться, определяет, что есть общественный долг и прочее, следует задуматься над природой этого государства. И что Вы думаете?

Стоит оценить и ту часть ст. 126, где впервые в коммунистической конституционной практике говорится о роли и месте партии: «...наиболее активные и сознательные граждане из рядов рабочего класса и других слоев трудящихся объединяются во Всесоюзную коммунистическую партию (большевиков), являющуюся передовым отрядом трудящихся в их борьбе за укрепление и развитие социалистического строя и представляющую руководящее ядро всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных». Очевидно, мы имеем дело с «противоречием в посылке», уничтожающим всякую иллюзию демократизма. Если при выборах кандидаты выдвигаются от общественных организаций, которыми — всеми без исключения! — руководят коммунисты, то, следовательно, они, как наиболее активные и сознательные, и выдвигают своих кандидатов. В отсутствие конкурирующих списков и кандидатур результаты этих псевдовыборов можно предсказать уже в тот момент, когда самые «сознательные граждане» наверху составляют список «единого блока коммунистов и беспартийных». Опять перед нами симулякр!

Сталин в 1936 г. специально уточнил, что Конституция сохраняет без изменений прежнее руководящее положение партии. Поскольку враждебных классов у нас больше нет, а различия между имеющимися классами стираются, рассуждал «секретарь ЦК», «нет и почвы для су

ществования нескольких партий», а «имеется почва только для одной партии». Верил ли он в реальность монолитного единства советского народа или выдавал желаемое за действительное, но его мысли соответствовали большевистской традиции. Другое дело, что воплощаемый в СССР принцип фюрерского государства «один народ, одна партия, один вождь» родился в иной цивилизационной среде. Но уже само совпадение «политического продукта» говорит о многом. Нельзя исключить, что осознание этого заставило Троцкого, большевика, но последовательного антифашиста и антисталинца, пойти на еретическое осмысление «нового дивного мира». Лев Давидович отстаивал теперь многопартийность, повторяя политологические прописи: классы разнородны, даже внутри одного класса существуют разные слои, один и тот же класс может выделять несколько партий и т. д. Из сталинских «рассуждений вытекает не то, что в СССР не может быть разных партий, а то, что там не может быть ни одной партии: ибо где нет классов, там вообще нет места для политики». Вывод — из важнейших. Однако, как обычно, Троцкий, сделав открытие, не заметил его и, увлекаемый теорией термидора, написал, что политика теперь стала «монополией бесконтрольной бюрократии». «Бюрократии нужен неприкосновенный суперарбитр». В итоге Конституция фиксирует рождение бонапартизма невиданного в истории типа. На базе государства, раздираемого антагонизмом между новой аристократией и бесправными трудящимися, над политически атомизированным обществом вырастает «бонапартизм на плебисцитарной основе». Может быть, и так. Что-то в этом есть, Вы не находите? После войны Сталин не оставил своей идеи, а сделал следующий шаг в ее развитии. Разница между беспартийными и коммунистами теперь формальная: просто одни не состоят в партии, а другие состоят. Но творят-то они общее дело (вообще-то Сталин прочно усвоил ленинскую мысль, попавшую на последнюю страницу Краткого курса еще до войны: партия непобедима, если она сумеет до известной степени слиться с самой широкой массой трудящихся). «Поэтому блок коммунистов и беспартийных является естественным и жизненным делом»1. Нам кажется, что Вы поспешите, если усмотрите здесь одну лишь демагогию или очередную попытку предстать перед Западом в выгодном свете.

Сталин И. В. Вопросы ленинизма. С. 561-562. Троцкий Л. Д. Преданная революция. С. 220-225, 229-230. История ВКП(б). Краткий курс. С. 346. Внешняя политика Советского Союза. 1946 год. С. 41.

Во всяком случае, отвергая подобную трактовку значения Конституции, Р. Арон считал, что не очень-то разумно составлять документ, подробно расписывающий ирреальное функционирование власти, ради инсценировки в назидание заграницы. Скорее большевикам просто не удалось «примирить свое учение, остающееся по направленности и целям демократическим, с практикой однопартийного государства». Отсюда и «расхождение между конституционными фикциями и действительностью». В том же направлении развивает свое объяснение Дж. Боффа, отметивший, что Конституция была «плодом дальновидной, но в данный момент потерпевшей поражение тенденции». Действительно, 60 % членов конституционной комиссии пали жертвами сталинского террора, тогда как начало работы комиссии относится ко времени «оттепели» 1935 г., когда тенденции к примирению и умеренности, казалось, доминировали, и жила надежда на то, что конституция станет заслоном на пути новой революции сверху. Неслучайно С. Коэн, симпатизирующий Бухарину (одному из основных авторов документа), скупо обронил, что «новая конституция в конечном итоге оказалась пустым звуком». Не совсем так, уточняет J1. Шапиро. Демонстрационный эффект, рассчитанный на легковерие и невежество иностранной аудитории, оказался чрезвычайно впечатляющ. Попытки же части коммунистов положить предел эре беззакония были обречены. Оставалось нетронутым главенство партии. Поэтому ничего не стоили гарантии прав личности. Сомнительна сама возможность создания системы гарантированных законом прав, пока партия сохраняет позицию, закрепленную ст. 126. Но, отрицая права других, коммунист «тем самым неизбежно лишал и самого себя всякой защиты от произвола». Как видите, все объяснимо без «дурной цивилизационной наследственности» или «пережитков капитализма и патриархальщины в сознании». С другой стороны, вряд ли целесообразно игнорировать точку зрения Р. Такера, назвавшего новую конституцию главной уловкой Сталина, призванной замаскировать террор. Конечно, начиная работу над ней, Сталин хотел запечатлеть в веках свои достижения, удивить Запад, укрепить позиции международного революционного движения, не более. Но в г. сложилась иная ситуация. Было очень выгодно показать СССР в одном ряду со странами западной демократии (как тогда говорили) в противостоянии с фашизмом. При этом наша борьба (в отличие от западного соглашательства) велась не только в Испании, но и на внутреннем фронте против объявленных прислужниками нацистской Германии старых большевиков и под знаменем советской демократии. Террор становился

демократической антифашистской акцией. Сюрреалисты должны были бы почитать Сталина как своего авангардиста. А Вам стоило бы проверить на прочность логическую конструкцию Л- А. Волкогонова. Сталин торопил время. Он жил идеей опережения естественного хода событий. Но люди меняются медленно. В стране остается много «бывших», недовольных, неразоружившихся двурушников, потенциальных вредителей и изменников. Система должна пройти генеральную чистку. От этого она станет крепче, однороднее, сможет ускорить переход ко второй фазе коммунизма. Поэтому появление конституции и расчистка социального поля для ее действия — вещи взаимосвязанные. «Сталинская конституция была предтечей большого террора. Действительность подгонялась под нее. На все времена»[288]. Согласитесь, это уже не «пустой звук». Во всяком случае, связка «конституция-террор» достойна Вашего анализа.

Что касается собственно Большого террора, то исследования последнего десятилетия позволяют думать, что основные вопросы, связанные с будто бы неразрешимой проблемой, если пока и не получили исчерпывающих ответов, все же в принципе решаемы, поскольку не лежат, как казалось ранее многим, в сфере неподвластных разуму явлений[289]. Другое дело, что не все разделяют мнение,

которое, на наш взгляд, заслуживает внимания: «К тоталитарному государству нормальный ход мысли и нормальная методология изучения неприложимы. Подобно тому, как существует нормальная анатомия и патологическая, существует нормальная и патологическая социология. Изучение истории тоталитарного государства может быть плодотворным только по законам патологической социологии». (Например, с позиций «нормальной социологии» необъяснимо уничтожение накануне войны всего высшего руководства РККА и верхушки экономических «кадров» государства.) Простое благоразумие требует не совершать действий во вред себе. Между тем, самое существенное в нашем случае, один из законов «патологии» — уничтожение режимом своих. Можно признать и второй закон: «эти свои чаще всего бывают или такими же мерзавцами, как те, которые их уничтожают, или искренне верящими в мерзавцев болванами, или далекими от политической жизни людьми»1. Не станем спорить с «мелочами» (тоталитаризм второй половины 30-х проблематичен) или выводить остальные «законы». Да и где она, патологическая социология? Важно, тем не менее, не допускать ошибок Запада, «судившего по себе» при оценке СССР. Когда Сталин или Молотов разглагольствовали о разных течениях в советском правительстве, общественном мнении, отличном от официального, и т. п., их иностранные партнеры по переговорам понимающе кивали: а как же иначе в нормальном государстве? Когда советские газеты печатали показания обвиняемых на открытых процессах 1936-1938 гг., а зарубежные очевидцы слушали все это в зале суда, мало кто сомневался в виновности подсудимых: ни в одной нормальной стране не прошла бы столь масштабная инсценировка и фальсификация. (Жестокая ирония: США и НАТО переоценили обороноспособность СССР, полагая, что у «дяди Джо», как звали Сталина на Западе во время и после войны, в 1950 г. имелось 10 атомных бомб, а в 1952 г. — до 100, тогда как на деле их в обоих случаях было в два раза меньше. Объяснялось это тем, что ЦРУ, даже с поправками на хитрости советской статистики, завышало темпы роста, не допуская мысли о запредельно гигантском масштабе приписок и искажений.) Так что последуем призыву «секретаря ЦК» на XVII съезде: не дадим себя убаюкивать, а будем развивать в себе бдительность. Но не партийную, а научную. Естественно, это качество необходимо и при чтении нашего текста.

Наличие многообразной литературы, в которой излагается без малого два десятка теорий, объясняющих Большой террор, позволяет присмотреться к нюансам. Вы, вероятно, поняли, что мы считаем утверждение типа «индустриализация удалась» гипотезой? Строительство социализма само по себе создавало перманентный кризис, и этого не отменяет ни то, что террор 1937-1938 гг. или участие СССР в мировой войне усугубили его, ни то, что временами предпринимались попытки стабилизировать экономическое положение и снять социальную напряженность. Во всяком случае, Сталин именно в связи с задачами выполнения пятилетних планов (а не для борьбы с внешней угрозой или в интересах противостояния враждебному окружению) требовал держать партию «в состоянии мобилизации»[290]. Само государство, как в XV-XIX вв., воспроизводило и мобилизационную модель в собственных интересах, и вечный кризис.

Полезно учесть наблюдения автора первого обобщающего труда по отечественной патологической социологии — М. Е. Салтыкова- Щедрина — за реакцией глуповцев, сиречь православных русичей, в годы сомнений и тягостных раздумий, томления духа, административного нестроения, бездельных и смеху достойных неистовств. То есть в кризисные периоды слабости власти, в эпохи переходные и неустойчивые. Как правило, законные акты административной твердости делались источником горьких затруднений. Сопротивляясь последним, глуповские граждане метали с раската Ивашек, собирались вокруг колокольни, подозревали польскую интригу. Перебивая людишек, толку они не измысливали и, ничего не доспев, расходились по домам. Естественно, полыхали пожары и случались прочие казусы. Начиналось общее судьбище. Всякий припоминал про своего ближнего всякое, даже такое, что тому и не снилось. И так как судоговорение было краткое, то Ивашек усиленно метали с раската. Временами их вздергивали на дыбу, требуя чистосердечного во всем признания. Начальство же центральное настоятельно рекомендовало всех сообщников крамолы сыскать, а сыскавши, представить, неповинных же граждан понапрасну звериным обычаем не утапливать. Сами себя прилежно испытуя и истребивши уйму народа, заключали глуповцы, что крамольного греха в городе не осталось ни на столько. Всякий теперь смотрел всякому смело в глаза, зная, что уцелели только благонамеренные. Все очистились, гудели атаманы-молодцы и истово крестились. Прежде чем отвергать приме

нимость изложенной схемы к советской действительности, попробуйте их все же совместить. У нас получилось совпадение полное. А у Вас?

Если сравнение кажется некорректным, давайте перенесемся в конкретно-исторический переходный (от состояния традиционного к более современному) период, а потому, бесспорно, напряженный, кризисный, неустойчивый и во многом хаотичный. В скобках будем приводить советские аналоги. Итак, мы в Западной Европе XV-XVII вв. Осторожнее! Неожиданно выяснилось, что вся она до предела набита легкомысленными дамочками, которые, вступив в преступную связь с Дьяволом (его роль в 30-х гг. отводилась Троцкому), слетались в неведомые укрывища на свои съезды-шабаши, где принимали решения по искоренению рода человеческого. (Для встречи с Троцким, если верить А. Я. Вышинскому, главному обвинителю на трех знаменитых московских процессах, подсудимые умудрялись попадать в те страны, где Льва Давидовича не было, и в те места, которых не существовало.) Естественно, правоверные христиане начали отлов этих зловредных существ (чистки) под руководством папы римского и при активной помощи тогдашних бойцов невидимого фронта — инквизиторов (Сталин считал партию своего рода орденом меченосцев, тогда, несомненно, НКВД — своего рода...). Пришлось принять чрезвычайное законодательство. Например, булла папы Иннокентия VIII от 5 декабря 1484 г. строго запрещала препятствовать исполнению обязанностей инквизиторов и, дабы зараза еретического ведовского нечестия не отравила своим ядом невинных людей, предписывала ускорить борьбу с пагубой. (В октябре 1934 г. ЦИК и СНК СССР создали чрезвычайный орган, не предусмотренный законом, — Особое совещание при НКВД с широкими карательными полномочиями. 1 декабря 1934 г. ЦИК принял постановление о ведении ускоренным порядком дел о политическом терроре. Следствие должно длиться не более 10 дней, дела слушаются без участия сторон, приговоры обжалованию не подлежат, смертные приговоры исполняются немедленно.) И запылали костры, разгоняя сумрак средневековья, возвещая начало нового времени.

Имелось две концепции охоты на ведьм: простонародная и ученоинквизиторская. Средневековые трудящиеся, проявляя католическую (позднее — протестантскую) бдительность, часто обращались к властям с требованием искоренить бесовство в их деревне, не останавливаясь ни перед чем. Понятное дело, народ жаловался и доносил на своих ближних и соседей, в коих усматривал ведьм. Но делал это в простоте душевной:

доносы полны сообщений о порче скота, сглазе ребенка, супружеских изменах или неурожаях, вызванных знахарками, и т. п. (Как свидетельствуют исследователи архивов, письма советских трудящихся представляли собой тривиальные доносы. При этом едва ли не половина корреспонденции с мест была посвящена вредительству в деревне. Кажется, в сердцах восклицают историки, что многочисленное племя вредителей только и думало о том, где еще, в какой области и как нанести ущерб социализму[291]. Сгорел коровник — вредительство, объелись телята какой-то гадостью и сдохли — оно же!) Все эти мелкие пакости ведьмы творили в масштабах одной отдельно взятой деревни или города. В целом инквизиция поощряла и стимулировала бдительность. Впрочем, временами доносительство принимало такие размеры, что магистратуры издавали законы против диффамации путем обвинения в ведовстве. Например, в 1630 г. в Страсбурге пришлось прибегнуть к подобной мере, поскольку, как гласит документ, вскоре во всем Эльзасе не останется ни одного человека, который был бы вне подозрения. (Выступая на Военном Совете 2 июня г., Сталин сетовал, что «сигнализировали очень плохо с мест». Пока «не удалось это дело наладить». А ведь без ваших сигналов ЦК ничего не может знать. Каждый гражданин СССР «не только имеет право, но обязан о недостатках, которые он замечает, сообщать. Если будет правда, хотя бы на 5 %, то и это хлеб». Директор одной из московских школ доносил лично Сталину: из 103 выпускников 10-х классов вверенной ему школы 90 % — «не наша молодежь». Тут же приложены списки подозрительных с их домашними адресами. В ленинградских школах у детей отбирали пионерские галстуки — кто-то разглядел на галстуке, если смотреть на свет, силуэт Троцкого. Московский горком и обком партии во главе с Н. С. Хрущевым предупредили трудящихся: на заводах полно террористических групп, организованных контрреволюционными подонками. Надо их разоблачать. Пролетарии откликнулись решением: изучать настроение и поведение на фабрике и в быту каждого рабочего. И пошло-поехало. «У моего соседа бинокль». Взяли соседа. Этот вон брюки гладит чуть не каждый день. А не проявляет ли он написанные бесцветными чернилами задания вражеской разведки? Взяли и аккуратиста... На XVIII съезде партии, проходившем весной 1939 г., секретарь ЦК и кандидат в члены политбюро А. А. Жданов приводил многочисленные примеры доносительства. Один особо ретивый и бдительный подлец завел список с графами «большой враг», «маленький враг», «вражек», «враженок» и методично

искоренял «заразу». Некоторые местные парторганизации буквально обезлюдели, т. к. исключенных и арестованных оказалось более 60 %. Вывод Жданова парадоксален: доносительство стало наиболее распространенной формой вредительства. Через пол века в редакцию газеты «Известия» пришло письмо. Пожилая женщина рассказала, как из их деревни в 60 дворов забрали 26 человек в 37-м году. Вернулся только один. А газета «Сельская жизнь» поведала о Шемахинской трагедии. Не менее 70 тыс. человек обвинили тогда в Азербайджане. Не менее 3 тыс. расстреляли. Это в основном простые крестьяне. Из села Текле взяли 70 человек, казнили 60, остальные догнивали в лагерях. Если это все — враги народа, то кто же тогда народ? Может быть, Вы что-то поймете, если узнаете, что на полях войны 1941-1945 гг. сложили свои головы 42 сельчанина1.) Неурядицы и бедствия, обрушившиеся на деревню и город в переходный период, как полагают медиевисты, формировали атмосферу, подсознательно заставлявшую «простецов» искать виновных.

Ученые-инквизиторы, судьи обладали богатым арсеналом средств по внутрикамерной разработке подследственных (как выражались уже советские инквизиторы). Поэтому указанные товарищи добивались от ведьм, среди которых попадались и 10-12-летние (с 1935 г. уголовная ответственность наступала в СССР с 12 лет), признания в том, что они не сами по себе вредят, а делают это с помощью и по наущению Дьявола. Предполагалось, что ведьмы заключали с ним договор о вербовке и вступали во всемирный дьявольский заговор. Как писали передовики борьбы со средневековым вредительством Я. Шпренгер и Г. Инсти- торис в практическом руководстве для начинающих чекистов XV в. под названием «Молот ведьм», способ заключения союза с дьяволом двоякий. Один — с торжественным обетом и личной аудиенцией. Такое не с каждым случается. Зато другой — частный, его можно заключить в любое время без всяких процедур и шабашей, по неосторожности. Так что находитесь в мобилизационной готовности, братья и сестры. (Доклад его святейшества «секретаря ЦК тов. Сталина» на февральско-мартовском пленуме ЦК в 1937 г. носил более развернутое наименование: «О недостатках партийной работы и мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников», но имел тот же установочный

характер. Кстати, УК РСФСР 1926 г. квалифицировал недоносительство как один из 14 контрреволюционных «смертных грехов».) Теоретики и практики охоты на ведьм отождествляли ведовство с ересью, возводя местных колдуний в ранг орудий вездесущего вселенского зла. Костры запылали веселее. Публичные казни стали многолюднее. Инквизиторы добивались поголовного участия (соучастия!) местного населения в процедурах сожжения, придавая им ритуальный характер очищения трудового коллектива от скверны. (В СССР публичные казни в 30-е годы не проводили. Но Сталин лично требовал от ЦК союзных республик, крайкомов и обкомов по всей стране «организовать митинги рабочих, а где возможно и крестьян, а также митинги красноармейских частей и выносить резолюцию о необходимости применения высшей меры наказания»[292]. Многомиллионные демонстрации и митинги жителей крупных городов, созванные по распоряжению соответствующих парткомов во время открытых процессов, требовали одного и того же: «Взбесившихся собак расстрелять всех до одного!».) Одновременно укреплялось морально-политическое единство средневекового народа со средневековой властью. Церковь и государство, притязавшие на идеологическую монополию, не без успеха боролись на этом поле с конкурентами, воплощавшими иное миросозерцание.

Под ударами молота репрессий, достигших максимума в конце XVI- XVII в., росла гомогенность местных сообществ. Исчезали маргиналы, отщепенцы, чудаки, не отвечавшие требованиям конформизма. (Сталин в 1933 г. утверждал, что советские отщепенцы — все «вышибленные из колеи бывшие люди» — расползлись повсюду и укрылись «с чувством ненависти». Особенно их много на селе, где они занимают «должности кладовщиков, завхозов, счетоводов, секретарей и т. д.»[293]. Заметьте: и так далее.) Уничтожались односельчане или горожане, перед которыми доносившие на них по разным причинам чувствовали скрытую вину. А тем временем церковь и государство навязывали уцелевшим новое понимание христианской религии, которое вело к краху традиционных образов мира и способов поведения[294].

Конечно, правило элементарной логики гласит, что аналогия не есть доказательство. Кроме того, даже подобные треугольники не равны. Но, может быть, здесь нечто большее, чем аналогии и подобие? Мы посоветовали бы Вам не торопиться, а, подумав, сделать выводы (отнюдь не очевидные) с учетом того, что один из главных ленинско- сталинских принципов партийной жизни, запечатленный в 1902 г. на обложке первого издания знаменитой работы Ленина «Что делать?», звучал однозначно: «партия укрепляется тем, что очищает себя». А почти через 20 лет, начиная нэп, Ильич твердил и твердил: в борьбе с бюрократизмом и против примазавшейся к коммунистам сволочи без террора не обойтись. «Тут нужна чистка террористическая: суд на месте и расстрел безоговорочно». И так будет во всех странах, «переживающих неслыханный кризис»[295]. Жаль только, что критерий определения сволочи у бывшего юриста чисто анкетный. Но зато у Вас появился очередной повод для прямой аналогии: в 1937-1938 гг. «брали» по анкетным данным. Тем более что слова об укрепляющем очищении вошли в итоговое заключение «Краткого курса» в качестве одного из уроков истории партии, правда, уже как исключительно сталинские.

После того, как Вы разберетесь с факторами, породившими новый всплеск террора, будет проще определить его цели. Проделайте эту работу самостоятельно. Мы же уточним лишь отдельные аспекты целеполагания. Известные нам факты свидетельствуют: одна из главных целей Сталина и прочих инициаторов и организаторов состояла не просто в том, чтобы, выражаясь языком «первого чекиста СССР», закопать троцкизм (для второй половины 20-х - 30-х годов этот термин — синоним большевизма 1917-1921 гг.) как идейное течение, дискредитировать его и самого Троцкого, уничтожить их.

То, что Троцкий был основным обвиняемым на трех знаменитых процессах, не нуждается в доказательстве. Помните, в своем последнем слове, озвучивая результаты внутрикамерной разработки (нет, их тогда еще не пытали в кабинетах следователей, но лето 1936 г. выдалось аномально жарким, в июле температура приближалась к 36 градусам, а в камерах иногда включали отопление), Зиновьев объявил троцкизм разновидностью фашизма? До августа 1940 г., когда Троцкий был убит в результате многолетней операции НКВД, следователи «от Москвы до самых до окраин» выбивали из невиновных людей признания в участии в троцкистских организациях («применение физического

воздействия», т. е. пытки, как свидетельствует личное разъяснение Сталина, сделанное им в январе 1939 г., «было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)»1). Троцкистами оказались и расстрелянные в феврале 1940 г. лучший советский журналист М. Е. Кольцов («терроризм и пропаганда троцкизма») и лучший советский театральный режиссер В. Э. Мейерхольд («троцкистская подрывная деятельность в области театрального искусства»), и грузчик Иван Демура из далекого Приамурья, казненный вместе с 15 участниками «низовой ячейки право-троцкистской шпионско-диверсионной организации» в мае 1938 г.[296], и безвестная старуха, «трахциристка», искренне убеждавшая следователей и соседей по камере, что она ктрактору-то никогда и близко не подходила, а ее обвиноватили. Кстати, их всех отечественная юстиция реабилитировала, а Троцкого — нет.

И это вполне логично в стране, где со сталинских времен и поныне понятие «отечество» подменяется понятием «государство», разве что пока еще не поступило, как в XIX в., начальственное предписание писать второе слово вместо первого. Между тем Лев Давидович — самый последовательный враг сталинского государства. Почему же он — одинокий эмигрант, создавший немногочисленный и, как думали многие, нелепый и слабый IV Интернационал, казался опасным Сталину и его ближайшему окружению? Анализируя положение в СССР, Троцкий приходит в 1936 г. к выводу: внутренние противоречия сгустились, недовольство народа загнано внутрь, страна в кризисе, мирного выхода из него нет, развитие ведет на путь революции, революция против бюрократического абсолютизма неизбежна. Речь не о социальной революции, не о новом Октябре, а о политическом перевороте. (Удивительное дело: аномальная советская политология, полвека споря с убитым Троцким, утверждала, что при социализме не может быть политических революций, и оказалась, видимо, права.) Но как, черт возьми, дюжина фанатиков из-за рубежа и несколько тысяч распыленных и недостреленных оппозиционеров внутри СССР могли бы одержать победу!? Патологическая социология и политология, в которых были сильны Ленин, Троцкий, Бухарин и Сталин, прекрасно знали как и торжествовали в Октябре, в гражданской войне. Мнение Троцкого: «Какое значение могут иметь 20-30 тысяч оппозиционеров на партию в два миллиона членов? Голое сопоставление цифр не говорит в таком вопросе ничего. Десятка революционеров на полк достаточно, чтобы в накаленной политической атмосфере увлечь его на сторону народа. Недаром штабы смертельно боятся малочисленных подпольных кружков, даже одиночек». Этим страхом бывший председатель Петросовета, наркомвоенмор, но вечный революционер объяснял «бешеный характер преследований» в СССР. «Но репрессии не убивают мысль, а лишь загоняют ее в подполье». А теперь послушаем Сталина, рассуждавшего в 1937 г. на февральско-мартовском пленуме ЦК: «Для того чтобы напакостить и навредить, для этого вовсе не требуется большого количества людей. Чтобы построить Днепрогэс, надо пустить в ход десятки тысяч рабочих. А чтобы его взорвать, для этого требуется... несколько десятков человек... для того, чтобы провалить выигрыш на фронте... достаточно несколько человек шпионов где-нибудь в штабе», «вредители обычно приурочивают свою вредительскую работу не к периоду мирного времени, а к периоду кануна войны или самой войны». И уже в более широком контексте на скрижалях «Краткого курса» начертано: «Партия есть руководящий отряд рабочего класса, его передовая крепость, его боевой штаб... Крепости легче всего берутся изнутри. Чтобы добиться победы, нужно, прежде всего, очистить... передовую крепость от капитулянтов, от дезертиров... от предателей»[297]. Короче говоря, Сталин сотоварищи стремились предотвратить троцкистскую политическую революцию. Правда, для этого им пришлось совершить свою собственную. Либо довести до логического конца уже начатую в 1929 г., что, впрочем, одно и то же. Или не так? Ведь чистка крепости шла с 1917 г. И не ужасно ли: непримиримые противники даже думали одинаковыми словами!

Кроме четырех самых известных процессов 1936-1938 гг. (вспомните или узнайте, каких, кто по ним проходил, как вели себя подсудимые, чем блистало обвинение, чем все завершилось), в Москве во второй половине 30-х проведено еще более 60 судилищ, по приговорам которых были осуждены тысячи невиновных людей[298]. А по всей стране прошли сотни процессов и процессиков, рассмотревших только в 1937-1938 гг. почти 1,6 млн дел, отправивших на смерть 0,68 млн человек, за решетку — 0,65 млн[299].

Если присмотреться к самым известным жертвам, то легко прояснить некоторые цели массовых убийств. По нашим подсчетам, из 29 установленных членов и кандидатов в члены ЦК, избранных на VI съезде партии накануне Октября 1917 г., до Большого террора погибли или умерли своей смертью 8, а 30-40-е годы кроме Сталина пережили всего трое. Казнены в 1936-1940 гг. 15 человек, двое покончили с собой из-за торжествующего сталинизма. Из состава ЦК, избранного на последнем ленинском — XI съезде в 1922 г. (46 членов и кандидатов), 6 умерли, один был убит до террора, 12 пережили репрессии. 25 казнены и двое покончили с собой. По данным Дж. Боффа, из 80 членов ленинского ЦК образца 1917-1923 гг. к 1937 г. был жив 61 человек. Из них 46 погибли, а из 15 уцелевших лишь 8 занимали важные посты[300]. Примем без уточнений идущие от хрущевских разоблачений данные о делегатах XVII съезда: из 1966 коммунистов с решающим и совещательным голосом репрессии обрушились на 1108 человек, из которых 848 расстреляны. Из 139 членов и кандидатов в члены ЦК уцелели к следующему съезду 24[301]. О чистках мы уже говорили, но напомним: партия сократилась с 3,6 млн человек в 1933 г. до 1,9 млн в 1938 г. На XVIII съезде в 1939 г. Жданов привел данные о «руководящих партийных кадрах». Из 11,8 тыс. секретарей и завотделами обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, секретарей райкомов, горкомов и окружкомов людей в возрасте 31-35 лет — 53 %, а в возрасте до 40 лет — 92 %. Партстаж более 81 % членов руководства обкомов, крайкомов и ЦК исчислялся с 1924 г. и позже. На уровне секретарей райкомов, горкомов и окружкомов — у 94 %. Имели высшее и среднее образование 61 % в первом случае и 29 % во втором[302]. Что мы хотим этим сказать? Среди прочего то, на что в последние годы в российской историографии перестали обращать внимание: две партии — ленинская, совершившая революцию и проводившая нэп, во-первыхг и партия, построившая социализм, во-вторых, были уничтожены. Конечно, это стоило бы оспорить.

Однако посмотрите состав подсудимых на четырех главных московских процессах. В случае контрреволюционного переворота он не мог бы выглядеть иначе. Надо обладать исключительно патологической логикой, чтобы доказывать и верить, что враги народа доминировали

в руководстве партии и страны. (Из анекдотов эпохи. Смертельно больной Ленин очнулся и видит: рядом Троцкий, Каменев, Зиновьев, Бухарин... «Да-а, — подумал Ильич, — оказался я во враждебном окружении». Закрыл глаза и... умер.) При этом назначения на посты осуществлялись с санкции либо Ленина, либо Сталина. Вы скажете, что дух-то остался ленинский. Не мы ли приводили факты в пользу этого? С «духом» тоже не все так просто (иное дело — программа, но это вещи разные). Есть многозначные символы. В 1935 г. закрыли два общества: старых большевиков и старых ссыльных и политкаторжан. И с того же времени начался натиск популистского традиционализма. Р. Такер однозначно связывает насаждение последнего с политикой чисток и репрессий[303]. А Вы? Вот еще одно наблюдение: 1937-й был среди прочего подготовлен разгромом «вульгарного социологизма» (синоним ленинского и троцкистского большевизма), который еще в какой-то степени оставался хранителем идей или, по крайней мере, надежд революции. «Вульгарный социологизм был смят шовинизмом, патриотизмом, развязавшим руки тем, кто не любил революцию, но обожал отечество. Обожание отечества было у некоторых выражено так сильно, что даже давало возможность не обращать внимания на то, что в свое время произошла революция. Приобщение энергичных кадров к творческому труду разрешало делать теперь все что угодно». Расправа с вульгарным социологизмом, гордившимся тем, что «наш коммунизм является отпрыском Запада», проводилась «одновременно с уничтожением оппозиции, потому что вульгарный социологизм был

W _                                          n              W

одним из проявлении оппозиции». В стране, претендующей на то, чтобы называться родиной слонов, вульгарный социологизм со своим «космополитизмом, романтизмом в политике, широкими концепциями, тупым доктринерством, полетами над реальной жизнью, совершенным непониманием психологии людей и требований века» оказался «несостоятельным в качестве общенародной идеи»[304]. Понимаете? Впрочем, мы еще вернемся к этой проблеме.

Троцкий, скорее всего, прав, когда пишет, что Сталин не предвидел тех последствий, к которым его приведет процесс Каменева и Зиновьева. Возможно, что «секретарь ЦК» не рассчитал силы удара, и не только руководство НКВД во главе с Ягодой и надзирающий за его работой Ежов, но и он сам не знали, как будут действовать в

последующие месяцы. Они вполне могли, как надеялись чекисты и еще живые старболы, ограничиться расстрелами, ссылками, выводом из ЦК, направлением на работу в провинцию бывших оппозиционеров. Действительно, можно было не проводить новых процессов, проникнутых, по словам Троцкого, духом тоталитарного идиотизма. Но далеко не вся истина содержится в выводе Льва Давидовича: Сталин очертил круг ножом, затронул жизненные ткани правящего слоя и, под действием толчка, который сам же и вызвал, вынужден был чертить все расширяющиеся новые круги[305]. Осенью 1936 г., назначив наркомом внутренних дел Ежова, сохранившего и пост председателя КПК, Сталин сделал вполне осознанный выбор, который определил ход событий. Завершив в 1937 г. два процесса и проведя два пленума ЦК, 2 июля, первым, как обычно, «Сталин дал приказ» послать «секретарям обкомов, крайкомов и ЦК нацкомпартий» предписание: «взять на учет возвратившихся на родину кулаков и уголовников, с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки. Остальные, менее активные, но все же враждебные элементы, были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД. ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке». (Узнаете глуповский начальственный стиль: «сыскать, а, сыскавши, представить»?) Написано и подписано лично секретарем ЦК Сталиным. Как и многие документы эпохи Большого террора. Что скажете по этому поводу? А члены и кандидаты в члены политбюро Каганович, Жданов, Молотов, Ворошилов, Микоян и В. Я. Чубарь подписали документ, утвержденный июля всем политбюро[306]. 30 июля заместитель «железного наркома Ежова» М. П. Фриновский направил в политбюро подготовленный НКВД приказ № 00447 (ХРЕСТОМАТИЯ. Документ 19). На следующий день политбюро его утвердило. План операции (а хозяйство у нас плановое во всем) предполагал повсеместное ее начало с 5 августа и завершение в 4-месячный срок. Поначалу намечали арестовать до 260 тыс. человек, из коих расстрелять — 73 тыс.

Обратите внимание! Эти люди — не члены ВКП(б). Их уничтожение никак не объяснить личной местью, фрейдистскими комплексами, шизофренией и другими иррациональными факторами. При всей инициативности Сталина этот «основной поток» хлынул бы и без него. Догадываетесь почему или можете опровергнуть наше предположение?

Представители классической тоталитарной школы вроде Р. Кон- квеста, М. Малия, Л. Шапиро считают, что Большой террор ориентировался на институционализацию террора, атомизацию общества и правление посредством страха. Посему он и обрушился на всех без разбора. О. В. Хлевнюк, Дж. Гетти, Р. Маннинг, К. Рид и новейшие исследователи-ревизионисты, напротив, полагают, что организаторы террора били не по площадям, а уничтожали как раз конкретные цели от отдельных членов политбюро до целых народов, поскольку искренне верили, что их жертвы — потенциальные или реальные враги. С точки зрения здравого смысла уверения почти 90-летнего Молотова в том, что обвинений против подсудимых сфабриковать не посмели бы, что они шпионами не были, но с разведками связаны были, что в руководстве было много качающихся, которые неизвестно куда повели бы страну, что верных Сталину и делу коммунизма в политбюро оставалось лишь двое — Молотов да Каганович, выглядят старческим бредом и желанием обелить себя. Но в парадигме патологической политологии это — реальные стимулы к террору. Тем более что Молотов не только однозначно одобрял террор, но и брал на себя, как председателя СНК и члена политбюро, личную ответственность за него, возлагая на Сталина и все тогдашнее руководство (в том числе и ЦК) главную ответственность и называя Ягоду, Ежова, Берию исполнителями. «Я оправдываю репрессии», «были допущены крупные ошибки и перегибы, но в целом политика была правильной». «1937 год был необходим. Если учесть, что мы после революции рубили направо-налево, одержали победу, но остатки врагов... существовали, и перед лицом грозящей опасности фашистской агрессии они могли объединиться. Мы обязаны 37 году тем, что у нас во время войны не было "пятой колонны"»1. Поэтому, признавая, что значительная часть населения страны попала под подозрение, а репрессии захватили все слои общества, Хлевнюк имел веские основания для вывода: «основ

ной целью» операции 1937-1938 гг. «мыслилось уничтожение в преддверии войны потенциальной пятой колонны и повышение мобилизационной готовности общества и... аппарата»1. Этого не может отменить очевидное: «Репрессии... не только не уничтожили пятую колонну внутри СССР, но создали базу для ее появления. Война 1941-1945 гг. была первая в истории России война, в которой большое число русских перешло на сторону противника»[307]. Как в коллективизации-индустриализации главное — политический итог при несомненности экономического провала, так и в данном случае важно даже не столько то, что страна была подавлена (Конквест), сколько ликвидация и дальнейшее отсутствие реальной угрозы сталинской власти внутри СССР (Молотов). А коллаборационисты с этой стороны не опасны, поэтому Вячеслав Михайлович и здесь видит успех: «Конечно... переборщили, но я считаю, что все это допустимо ради основного: только бы удержать власть!»[308].

Приведем две цитаты и несколько собственных мыслей, побуждающих кое-что уточнить. Тем более что крайние ревизионисты настаивают: террор обрушился в основном на хорошо образованные и привилегированные верхи городов, прежде всего Москвы и Ленинграда, и мало затронул простых обывателей, рабочих и крестьян, отнюдь не испытывавших тотального страха, пронизывающего воспоминания уцелевших функционеров[309]. В 1930 г. К. Каутский не исключал перспективу «победоносного крестьянского восстания против большевистского режима», восстания, «которое будет следствием не заговора, всегда могущего быть раскрытым и обезвреженным, а неизбежным следствием тех бед и неурядиц, которые проистекают из самой советской системы и которых никакая полиция и никакой террор уничтожить не могут... весьма возможно, что советский режим будет опрокинут крестьянским восстанием». «Крестьяне могут сбросить иго, но элементы государственного новообразования почти всегда шли от городов». «Бунтующие крестьяне могут добиться... прочных успехов в союзе с городами...». В 1933 г. Сталин рассуждал в рамках патологической политологии (если использовать это выра

жение в качестве синонима политологии ленинско-сталинской) и в полном соответствии с отечественными политическими традициями и реалиями (не учреждения важны, а люди). Колхозы и советы — величайшие завоевания нашей революции, формы хозяйственной и политической организации. «Но колхозы и Советы представляют лишь форму организации, правда, социалистическую, но все же форму... Все зависит от того, какое содержание будет влито в эту форму. Мы знаем случаи, когда Советы рабочих и солдатских депутатов поддерживали на известный период контрреволюцию против революции». Дело не в «Советах, как форме организации», «дело в том, кто именно руководит Советами». «То же самое надо сказать о колхозах». Они, «как форма организации, не только не гарантированы от проникновения антисоветских элементов, но представляют даже на первое время некоторые удобства для временного использования их контрреволюционерами». «Сточки зрения ленинизма колхозы, как и Советы, взятые как форма организации, есть оружие... Это оружие можно при известных условиях направить против революции»1.

Мы хотим сказать, что Каутский и Сталин — марксисты, имевшие, мягко говоря, специфическое отношение к крестьянству. Посему и патология была шире и глубже, чем можно думать, рассуждая с немарксистских позиций. Сверх того, Сталин, этот, по определению А. Бар- бюса, Ленин сегодня, был отягощен личным опытом 1917, 1918-1921, 1929-1933 и иных годов. Он ведь не случайно о контрреволюционных советах 1917 года вспомнил. А что такое 17-й год? Мужицкий бунт, пугачевщина, разнузданная солдатня, сбросившая слабое, временное правительство вместе с рабочими. Плюс отпадавшие окраины империи с национальными движениями. И все эти потоки слила воедино еще вчера еле заметная группка эмигрантов и подпольщиков. А потом партия едва не потеряла власть, захлестываемая крестьянской стихией. Высказываем гипотезу: Сталин и его окружение боялись не абстрактной и потенциальной «пятой колонны», а вполне реального крестьянского (народного) восстания и бунта армии (крестьянской!), т. е. народной революции, с которой боролись все 30-е годы. Прежде чем Вы отвергнете, опровергнете или подтвердите наше предположение, подумайте над одной логической цепочкой.

Не углубляясь в мировую историю, напомним, что проделанный большевиками опыт 17-го года, июля 18-го, марта 21-го свидетельствовал: даже небольшие воинские части способны в периоды общенациональных кризисов играть решающую роль в спасении (и свержении!) власти. Как известно, в годы гражданской войны в Красную Армию призвали 48,5 тыс. офицеров и генералов царской армии, свыше 10 тыс. военных чиновников и 14 тыс. военврачей1. В боях против внешних врагов они продемонстрировали верность красной России, и с этой стороны их было трудно подозревать в возможной измене. Но насколько они верны коммунистической Власти, противостоящей стране и народу? (Сталин мог сколько угодно распространяться перед военными о шпионаже Тухачевского, но будущий генералиссимус знал, что никакого шпионажа не было.) После 1923 г. армию чистили не только от троцкистов, но и от «бывших» офицеров, в том числе и прежде всего — от когда-то дравшихся на стороне белых. По словам О. Ф. Сувенирова, внимательнейшего исследователя трагедии РККА, одного из старейших военных историков страны, за каждым шагом военнослужащих неустанно и зорко следили штатные и секретные сотрудники ВЧК-НКВД, особые отделы в армии и на флоте работали без сна и отдыха. Сотни (!) «раскрытых» чекистами «контрреволюционных и диверсионно-повстанческих организаций», тысячи уволенных, арестованных, казненных командиров и политработников. В 1928-1931 гг. уволено до 400 человек, еще свыше 500 переведены на иные должности. В 1927 г. на Балтфлоте арестовано 23 человека, в 1930-1931 гг. 21 — на Черноморском флоте. 1930-1932 гг. увенчала операция «Весна». Арестовано более 3 тыс. офицеров и генералов бывшей царской армии. И так далее. При этом никакой зависимости от гипотетической внешней угрозы не наблюдалось. Зато именно в 1932-1933 гг. резко выросло количество изъятого из РККА «социально-чуждого элемента» (в том числе свыше 1 тыс. начсостава). Вы еще помните, что происходило тогда внутри страны? Именно этим и были недовольны в армии. Репрессии 1936-1941 гг., по все еще неполным данным, затронули 29 тыс. человек из командного и начальствующего состава армии и флота (красноармейцы, краснофлотцы и младший начсостав сюда не входят). По меньшей мере 11,4 тыс. человек арестованы и прошли через военную коллегию Верховного суда или военные трибуналы.

Сколько арестовали и судили за политические преступления уже «на гражданке» — неизвестно. Однако к 1 мая 1940 г. в армии восстановили 12 тыс. человек из общего числа репрессированных. В целом армия лишилась 8 % командного и начальствующего состава. Что это значит конкретно? В высшем, корпусном, дивизионном и бригадном звене расстреляно 729 человек, умерли под стражей — 63, покончили с собой — 10, вышли живыми из лагерей и тюрем — 130 (если и по другим категориям гибло под стражей и кончало жизнь самоубийством 7-8 % арестованных, то сколько же это будет — никем не учтенных — от тех 1,6 млн, попавших в мясорубку Большого террора?). С учетом новых назначений, из состоявших на службе в 1936 г. погибли 3 маршала из 5, 19 командармов 1 и 2 рангов из 15, 5 флагманов флота 1 и 2 рангов из 4, 64 комкора из 62, 131 комдив из 201, 217 комбригов из 474. Из 1713 полковников арестовали 320, уничтожили 280. Для сравнения: за всю войну 1941-1945 гг. Красная Армия потеряла убитыми 416 человек от командира дивизии и выше. Проблема не в том, что дивизиями и бригадами командовали майоры и капитаны, а недостаток комсостава превысил в 1938 г. 34 о/о1. В конце концов, подбадривал Сталин, будущий Верховный главнокомандующий, наша сила в людях малозаметных, неизвестных: «давайте пошлем людей без имени, низший и средний офицерский состав. Вот сила, она и связана с армией, она будет творить чудеса, уверяю вас. Вот из этих людей смелее выдвигайте, все перекроят, камня на камне не оставят»[310]. (Они и сотворили в 1941 г. чудо: имея колоссальное превосходство над вермахтом, положили и растеряли всю Красную Армию с резервами, отступили до Москвы.) Как свидетельствовали двое из четырех лучших сталинских маршалов, Г. К. Жуков и А. М. Василевский, результаты 1937-1938 гг. были самыми тяжелыми: уровень боевой подготовки войск упал очень сильно, армия, начиная с полков, была в значительной мере обезглавлена, к тому же она была и разложена этими событиями, дисциплина страшно упала. «Без 37 года, возможно, и не было бы вообще войны в 41 году». Гитлер просто не решился бы это сделать[311]. Кстати, один из двух других военачальников — маршал К. К. Рокоссовский, пройдя ужасы следствия и лагеря, был выпущен на свободу перед войной. Другого — маршала

И. С. Конева спас от расправы Жуков осенью 1941 г. А сам Георгий Константинович уцелел чудом: в 1937 г., несмотря на многочисленные доносы, его не исключили из партии, и он остался в армии.

Даже для Сталина, дилетанта и штафирки, казалось бы, недопустимо так разбрасываться кадрами накануне войны. Все же он был обучаем и относительно вменяем, да и опыт имел, находясь на высших партийно-государственных постах 20 лет. Но мы в очередной раз сталкиваемся с ленинско-сталинской политологией. Логика страны и народа, даже логика партии и государства не совпадали с логикой правящей сталинской фракции, с логикой Власти. В рамках этой последней то, что мы отступили до Москвы и даже до Сталинграда и как мы отступили туда, — ничего не значит. Полковников не хватает? Зато во всей нашей армии не нашлось ни одного, который, подобно немецкому полковнику К. Штауффенбергу, едва не взорвавшему Гитлера, покусился бы на советского фюрера. Не нашлось полка, даже роты гвардейцев, чтобы свергнуть тирана. Это ли не успех?!

В своих поисках целей террора 1937-1938 гг. учтите, что на разных уровнях (от политбюро до целых народов) находились разнообразные объекты террора. В каждом конкретном случае существовали свои замыслы, логика, результаты (например, выселение 175 тыс. корейцев с Дальнего Востока в Среднюю Азию вполне объяснимо локальными войнами с Японией, усиленное прореживание Ленинграда, Белоруссии, Украины и т. п. пограничных регионов диктовалось их географическим положением). Множество логик переплеталось, часто новые цели вытесняли на время прежние (нелепо усматривать в Большом терроре стремление пополнить рабочей силой подневольный сектор экономики, некорректно видеть в освобождении почти трети миллиона зэков г. какую-то реформу — только из лагерей ГУЛАГа в 1936-1938 гг. освобождали ежегодно 280-370 тыс. человек). Кроме того, цели ранжировались, заставляя организаторов и исполнителей террора выстраивать последовательные и ветвящиеся варианты действий.

Уже первые публикации документов, связанных с Большим террором1, однозначно продемонстрировали персональную ответственность Сталина, членов политбюро, ЦК, НКВД, местного руководства за расширение репрессий и жесткий контроль Центра над их осуществлением. Не осталось ни одного мало-мальски крупного руководителя, не повя

занного кровью. Быстро исчерпав лимиты уничтожения собственного народа, республики, края и области запрашивали дополнительные. Сталин (а его личные подписи, резолюции, наряду с обычной титула- турой «секретарь ЦК» без подписи, прослеживаются по всем ответам) соглашался на предлагаемые увеличения. ЦК и политбюро несколько раз продлевали сроки «операции», допуская внесудебный порядок рассмотрения дел. В январе 1938 г. политбюро утвердило новый список лимитов и продлило работу троек, в состав которых входили: первый секретарь обкома, крайкома или ЦК нацкомпартии, начальник соответствующего управления НКВД и прокурор области, края, республики (кажется, только для Хрущева, возглавлявшего Московский обком и горком партии, Сталин в 1937 г. сделал исключение, но уже чистку 1938 г. на Украине Никита Сергеевич проводил «по должности», как первый секретарь ЦК КП(б)У). Тогда же «отец всех народов» приказал «тов. Ежову» разгромить «шпионско-диверсионные контингенты из поляков, латышей, немцев, эстонцев, финнов, греков, иранцев, харбинцев, китайцев и румын». Подумав, «предложил» НКВД «погромить кадры болгар и македонцев». Уже наградили в декабре 1937 г. орденами Ленина и Красной Звезды «за образцовое и самоотверженное выполнение важнейших заданий правительства», уже постреляли и этих награжденных и от трех до семи тысяч ягодинцев, уже политбюро дополнительно разрешило «НКВД Украины провести аресты кулацкого и прочего антисоветского элемента», увеличив лимит на 30 тысяч, уже зашатался сам железный нарком Ежов, а осенью 1938 г. все пишут и пишут с мест в ЦК — тов. Сталину, в НКВД — тов. Ежову. «Ввиду незаконченной очистки области от право-троцкистских белогвардейских панмонгольских контрреволюционно-враждебных элементов, колчаковцев, харбинцев, эсеров, кулаков... просим ЦК ВКП(б) разрешить дополнительно лимит по первой категории для Иркутской области на тысяч». Но 15 ноября 1938 г. ЦК утверждает директиву СНК и ЦК: «СТРОЖАЙШЕ ПРИКАЗЫВАЮ: 1. Приостановить с 16 ноября сего года впредь до распоряжения рассмотрение всех дел на тройках». А через два дня СНК и ЦК постановили, что «под руководством партии органы НКВД проделали большую работу по разгрому врагов народа и очистке СССР» (выделено нами). Конечно, враги народа, пробравшиеся в НКВД, «сознательно извращали советские законы, проводили массовые и необоснованные аресты», но дело сделано. Поэтому необходимо «запретить органам НКВД и прокуратуры производство каких-либо

массовых операций по арестам и выселению», а тройки ликвидировать. И все мгновенно прекратилось. И нет никаких оснований полагать, что не прекратилось бы в любой момент, появись постановление ранее. Мы не усматриваем в терроре ни незначительности жертв, ни сопротивления или саботажа со стороны местных властей. Один показательный пример. Хрущев представлял П. П. Постышева, кандидата в члены политбюро, второго секретаря ЦК КП Украины, позднее — первого секретаря Куйбышевского обкома, как борца против террора. Но именно под руководством Постышева были проведены массовые репрессии в Куйбышевской области и перестали существовать 35 райкомов, так как в них просто не осталось коммунистов. Между тем не видим мы в итогах 1937-1938 гг. и ослабления власти Сталина, как о том толкуют перечисленные выше «историки-ревизионисты».

Одна из главных конечных целей самого Сталина в проводимой «операции» — обретение и укрепление неограниченной (абсолютной) личной власти. Для ее достижения требовалось, по меньшей мере, «низведение» политбюро, осуществление кадровой революции, подведение широкой социальной базы под режим личной власти (подумайте и об иных промежуточных этапах).

Из 9 членов и 6 кандидатов в члены, составлявших политбюро накануне февральско-мартовского пленума ЦК 1937 г., два члена политбюро были казнены, один — Орджоникидзе (накануне 50-летия Серго арестовали его брата, взяли не только Пятакова — первого зама наркомтяжпрома, но и почти всех прочих заместителей) покончил с собой (он — единственный, кто пытался активно отстаивать «своих» людей и проявлял открытое недовольство вторжением Сталина и НКВД в его «вотчину»). Три кандидата в члены политбюро, плюс избранный кандидатом осенью 1937 г. Ежов, уничтожены. Остальные были так или иначе дискредитированы и в любой момент могли превратиться в лагерную пыль не только потому, что их наркоматы обезлюдели от репрессий. Это, впрочем, само по себе значимо (а почему?). Микоян вспоминал: в его новом наркомате внешней торговли из 46 заместителей и членов коллегии не осталось ни одного, из 21 объединения в 10 не было председателей, в 15 странах из 25 не осталось торговых представителей СССР и т. д. То же творилось и в республиках. На Украине, после самоубийства председателя СНК П. П. Любченко, следующий глава совнаркома продержался два месяца, затем арестовали и его, и какое-то вре

мя республика оставалась без главы правительства, тем более что взяли и первого заместителя председателя и прочих замов. В 1938 г. сменился уже третий председатель СНК и четвертый начальник НКВД. Из 102 украинских цекистов выжили трое. По словам Хрущева, по Украине будто Мамай прошел. В столичных учреждениях остался только технический персонал, на местах — ни секретарей обкомов, ни председателей облисполкомов, завотделами нет даже в горкомах. В общем, вся верхушка руководящих работников в несколько этажей уничтожена, кадры сменились несколько раз. Заодно Никита Сергеевич посетовал, что в Москве и Московской области, откуда он прибыл, уничтожили практически всех секретарей райкомов партии. Он почти не ошибся: из 136 репрессии пережили лишь 7[312]. Таким образом, Сталин погромил «ближних бояр и их вотчины». Он действительно уничтожал родами: чудом уцелели внук и жена Троцкого, остальных смела волна террора, от семьи Каменевых не осталось никого и ничего, кроме двух маленьких конвертов... Сверх того, «великий конструктор, главный технолог, который перестраивает всю нашу жизнь» (по определению М. М. Кагановича, наркома авиапромышленности[313]), занес кровавый топор и над уцелевшими членами политбюро. У Калинина арестовали жену, и она коротала лагерный срок в бане, прочищая стеклышком бельевые швы, в которых гнездились вши и блохи. Жену Молотова, на которую были получены компрометирующие показания о причастности к «шпионской работе», исключили из ЦК, сняли с поста наркома. Брат Лазаря Кагановича, нарком авиапромышленности, потерял свой пост и, «изобличенный в контрреволюционной деятельности», застрелился. Микояну Сталин постоянно напоминал о чудесном спасении в 1918 г. и грозил разобраться, почему он — единственный из бакинских комиссаров — уцелел. Андреев, когда-то некоторое время поддерживавший Троцкого, о чем Сталин любил говорить в разных аудиториях, вообще всю жизнь должен был помнить благодеяния Хозяина. А на что оставалось уповать Ворошилову (под началом которого служили «разоблаченные враги народа во главе с Тухачевским», первым замнаркома), когда «первый красный офицер» бесславно провалил «финскую войну» и лишился поста наркома обороны?

Учитывая приведенные факты, легко понять, что означали назначения молодых кандидатов в члены политбюро: Н. А. Вознесенского — первым заместителем Сталина по СНК и его заместителем в комиссии по военным и морским делам; Г. М. Маленкова — главой гигантского Управления кадров ЦК, имевшего 45 отраслевых отделов (помните, именно Вознесенский и Маленков делали два ключевых доклада на XVIII партконференции?); Л. П. Берии — наркомом внутренних дел, заместителем председателя СНК с курированием наркомата госбезопасности, наркоматов лесной, нефтяной промышленности, цветной металлургии. Еще один сталинский фаворит, член политбюро

А.              А. Жданов, выполнял функции заместителя Сталина по партии. Столичную парторганизацию унаследовал от Хрущева А. С. Щербаков, а сам Никита Сергеевич возглавлял крупнейшую республиканскую компартию. Лишь Хрущеву в 1939 г. перевалило за 45. Остальным не было и 40, как и большинству новых сталинских наркомов, обязанных своим положением, всем счастьем своей жизни (кактогда изъяснялись) «отцу всех героев». Они все — соучастники сталинских преступлений. В отличие от Молотова, большинство из них позднее готово было разделить позицию Хрущева, уверявшего: «Ну, ладно, тогда все мы были обмануты, все верили» Сталину, мало что знали, а о том, что знали, боялись спросить. Немногие нашли смелость признать, как Микоян: «Все мы были тогда мерзавцами».

Роль политбюро как коллективного органа руководства упала. Оно превратилось в совещательный орган при Сталине, с мая 1941 г. возглавившего СНК. Регулярные заседания политбюро проводиться перестали. Ближний сталинский круг особо доверенных лиц собирался два-три раза в месяц узким составом. Теперь Сталину никто не перечил, не грозил отставками, не артачился. Одновременно, настаивает Хлевнюк, произошло переливание власти из политбюро в совнарком при сращивании высших партийно-государственных инстанций. У Сталина в СНК имелось 15 заместителей, 7 из которых являлись членами и кандидатами в члены политбюро (половина высшего парторгана). «По существу, перед войной была оформлена та система высшей политической власти, которая сохранялась до последних дней жизни Сталина»[314].

Мы уже начали говорить о кадровой революции (низведение политбюро — лишь верхушечная часть этого процесса). Вы без труда

назовете факторы, ее предопределившие. Сложнее объяснить, почему старые кадры не встраивались в новую систему власти. Во всяком случае, следует помнить слова сталинского верного (и кровавого — списки людей, отправленных им лично на смерть, составляют пять огромных томов) пса Лазаря Кагановича: «Вся работа партии увязывалась с разгромом вредителей и выдвижением новых миллионов людей». Осуществляя «огромное обновление руководящих кадров» («в некоторых звеньях пришлось снимать по несколько слоев»), «партия, государство и социалистическое хозяйство очистились от» «троцкистско-пятаковс- ко-зиновьевско-бухаринских бандитов». Осуществляя «линию, данную товарищем Сталиным», «в основе [которой] лежат только интересы партии и государства», ЦК подбирал новых людей «на основе сочетания деловых качеств с политическими». Но в чем «особенность большевистского стиля работы»? Член политбюро доходчиво объясняет: прежде всего «надо овладеть большевизмом», «мало стать инженером, экономистом, надо быть политически подкованным человеком, чтобы твое инженерство не пошло насмарку, чтобы тебя враг не обкрутил, чтобы он не портил твою работу»1. Конечно, Лазарь Моисеевич не блистал умом и стилем. Но и сам «гениальный кормчий», «машинист коммунистического локомотива» втолковывал делегатам XVIII съезда, что «иметь правильную политическую линию» — «самое важное дело», но «этого все же недостаточно». Чтобы «претворить в жизнь правильную... линию, нужны кадры... понимающие политическую линию партии, воспринимающие ее, как свою собственную линию, готовые провести ее в жизнь... способные отвечать за нее, защищать ее, бороться за нее». Без этого «линия рискует остаться на бумаге». Поэтому необходимо «взять полностью в одни руки дело подбора кадров снизу доверху и поднять ее на должную, научную, большевистскую высоту». Для того и создали Управление кадров ЦК (кстати, номенклатура ЦК насчитывала 33 тыс. должностей). Однако и этого недостаточно. Необходимо поднять политический уровень наших кадров, «признать, как аксиому, что чем выше политический уровень и марксистско-ленинская сознательность работников любой отрасли государственной и партийной работы, тем выше и плодотворнее сама работа... и наоборот». Медику нет нужды быть специалистом в физике. Но «для большевиков всех отраслей науки» есть обязательная «отрасль науки» — «марксистско-ленинская

наука об обществе». Без нее не обойтись ни математику, ни ботанику1. А партийные атаманы-молодцы, хотя и не молились истово, но возносили хвалу «товарищу Сталину» и, очистившись, смело смотрели друг другу в глаза, полагая, что уцелели среди них лишь благонамеренные. Однако ж в безнадежном своем легковерии не ожидали глуповцы, что предстоит им испытание, коего и помыслить они не умели. 14 ноября 1938 г. появилось постановление ЦК о постановке партийной пропаганды в связи с выпуском «Краткого курса истории ВКП(б)». Эта книга объявлялась важнейшим средством «вооружения членов партии марксистско-ленинской теорией, т. е. знанием законов общественного развития и политической борьбы, средством повышения политической бдительности партийных и непартийных большевиков». Полвека бдительность повышалась во всех вузах в ходе обязательного изучения основ марксизма-ленинизма и истории партии. При этом ЦК и авторы курса исходили из того, что необходимо «дать единое руководство», «не допускающее никаких произвольных толкований». (В ГУЛАГе это звучало так: «Шаг вправо, шаг влево считается побегом!».) Краткий курс положил «конец произволу и неразберихе в изложении истории партии, обилию различных точек зрения» (Вы понимаете, что это значит?). Обращенный к советской интеллигенции (чтоб Вы знали, «нашу интеллигенцию, выросшую за годы Советской власти, составляют кадры государственного аппарата»), Краткий курс был призван решить «одну из самых первоочередных и важнейших задач партии большевиков» — задачу воспитания этой интеллигенции. Пускать это дело на самотек недопустимо: «заброшенность политической работы среди интеллигенции» привела к тому, что часть ее «политически свихнулась», «стала добычей иностранных разведок и их троцкистско-бухаринской и буржуазно-националистической агентуры». А ведь у нас «государство направляет все отрасли хозяйства и культуры», и, чтобы успешно выполнять свою работу, «каждый государственный работник... должен понимать политику государства»[315]. Что ни слово — то поэма. Но текстологический анализ оставляем Вам. Как и размышления над констатацией Л. Шапиро. Да, Краткий курс излагал «ту нелепую историю партии, которая увековечивалась как абсолютная истина», да, это была фальсификация (и, добавляет Р. Такер, фальсифицированная автобиография идеального Сталина).

Но подлинная пропагандистская цель всей этой операции состояла не в том, чтобы убедить людей, «а в том, чтобы снабдить их однородной системой официальных формул, в рамках которой малейший признак неортодоксальной мысли сразу же обнаруживается как режущий слух диссонанс». «Легче контролировать речь и поведение людей, чем добиться контроля над их сознанием»1.

А мы поговорим о другом. Помните, Сталин определял диктатуру пролетариата как руководящие указания и их исполнение? Это его видение и определение Власти. Современная властная идиллия, как и идиллия времен Александра III, предполагала, что ежели указания будут классическими, то и исполнение должно быть классическим, а ежели начальственные предписания окажутся реальными, то и претворение их в жизнь обязано быть реальным. Главное, чтобы кадры воспринимали директивы как родные. Рассказывали, что один из заместителей Серго, не знавший грузинского языка, случайно оказался свидетелем перепалки между Сталиным и Орджоникидзе, о чем-то жестоко спорившими и ругавшимися по-грузински. Сжавшийся у двери замнаркома сидел ни жив ни мертв. Уйти он не мог — ему была назначена аудиенция. Дверь распахнулась, и разъяренный секретарь ЦК выскочил из кабинета. Уперся взглядом в побледневшего и ненужного свидетеля. «Вы слышали, что здесь произошло?». «Да, товарищ Сталин, но...». «А как Вы думаете, кто в этом споре был прав?». «Я ничего не понял, товарищ Сталин. Грузинского языка не знаю». «А все-таки, кто, по-Вашему, прав?» «Конечно, Вы, товарищ Сталин!» — не размышляя, не медля ни секунды, выпалил несчастный. И уцелел. Едва ли не единственный из ближайшего окружения Серго.

Почему мы об этом напоминаем? В последнее время появились удивительные точки зрения. О. В. Гаман-Голутвина утверждает, что «соображения создания предельно эффективной элиты были целью большого террора». Элитная ротация фактически оказалась предопределенной «необходимостью форсированной модернизации в условиях дефицита ресурсов». Итогом «сталинской кадровой революции стало формирование нового служилого класса, адекватного задачам» означенной «модернизации». Утвердилась практика «меритократического рекрутирования» в новую элиту. «На место новой знати — превратившихся в закрытую касту и отказавшихся подчиняться "бояр" — Сталин рекрутировал новый служилый класс, всем обязанный службе». Успех

верховной власти в обуздании боярства и создании лояльного и эффективного нового управленческого слоя «определял успех модернизации в целом». Усмиряя «непокорных бояр», верховная власть не только добивалась формирования «максимально эффективной элиты», но и подчинения ведомственных интересов государственным. В целом «подобный характер элитной ротации обусловлен тем, что технология модернизации 1930-50-х гг. повторяла предшествовавшие российские модернизации, основным инструментом которых было предельно интенсивное использование человеческих ресурсов в условиях отсутствия иных видов капитала»1.

Нам кажется, что гипотеза о равнозначности модернизации и реального социализма нуждается в серьезных доказательствах. Попробуйте встроить сталинско-коммунистическую «технологию» в «технологию» Великих реформ Александра II. Согласитесь, что «технологические совпадения» «по линии формирования элит» у Ивана Грозного, Петра I, Иосифа Сталина сами по себе еще не свидетельствуют об их модернизационной направленности. Мы к этому позднее вернемся. Но и сейчас, если Вы примете выводы Га- ман-Голутвиной, Вам придется объяснить, откуда возник дефицит ресурсов, из которого проистекал мобилизационный тип развития, в стране, сосредоточившей к 1941 г. половину мировых черноземов, а по степени обеспеченности промышленным сырьем далеко оставившей позади все страны? Имея населения в 2,5 раза больше, чем Германия (с Австрией), СССР собирал в 5 раз больше зерна и обладал вдвое большим поголовьем крупного рогатого скота. Из 26 главнейших видов стратегического сырья СССР перед войной контролировал источники и месторождения 20 видов, США — 10, Франция с колониями — 9, Великобритания с колониями, но без доминионов — 8[316]. Докажите, что Сталин действовал как менеджер, если известно, что его «кадровые ротации» породили всеобъемлющий экономический кризис (цифры см. выше). Как увязать тезис об эффективности с тем, что к 1937 г. 80 % командиров РККА имели законченное среднее и высшее военное образование, а к лету 1941 г. 37 % не закончили даже средних военных учебных заведений? При этом 70-75 % командиров и политработников имели стаж работы на

занимаемых должностях менее года[317]. Если уничтожение армейской (ведомственной) элиты повысило эффективность «нового управленческого слоя», то чем Вы опровергнете утверждение: одной из решающих причин военных провалов 1939-1940 гг., поражений 1941-1942 гг. стало отсутствие квалифицированных военных кадров, от чего, естественно, пострадали интересы государства? И за какие такие заслуги вчерашние инженеры становились наркомами, а лейтенанты за год превращались в полковников? Любители порассуждать об эффективности «сталинской элиты» предпочитают не замечать удивительного признания Молотова, бывшего 25 лет ближайшим помощником Сталина, 10 — председателем СНК и еще 10 — нар- комом-министром иностранных дел. Объясняя, почему он работал медленно, Вячеслав Михайлович говорил, что его подготовка «для всех этих вопросов» была недостаточна. «Когда я начну работать, мне надо много времени думать по-настоящему. Больших глупостей я не допущу, но время уходит. И все ясно, а надо дальше, дальше, дальше»[318]. И это говорит второй человек в государстве!

Если Вы не согласны с обсуждаемой концепцией, отыщите в ней положения, соответствующие реальности. Учтите, что со времени чисток и Большого террора лозунг отечественных кадровиков: «У нас незаменимых людей нет». Допустим, что кадровая революция вынесла на поверхность самородные таланты. Тогда чем вызваны и о чем свидетельствуют приводимые в докладах Маленкова и Жданова на пленуме ЦК в январе 1938 г. и на съезде партии в 1939 г. многочисленные факты распространения карьеризма, доносительства, подсиживания, нечистоплотности среди новых кадров? Сможете ли Вы найти убедительные опровержения следующим наблюдениям и выводам академика

В.              И. Вернадского? «Господствующий класс опустился ниже среднего уровня... Верхушка ниже среднего умственного и морального уровня страны». «Идейные коммунисты вымирают» (1939 г.). «В партию, которая держит диктатуру, пробивается всякий отброс». «Невежды и преступный элемент проникают в партию». «Все дельцы и воры в ней устраиваются» (1940 г.). «Современный чиновничий слой столь же слабый и бледный, как и царские чиновники». «Идет развал — все воры в партии и только думают, как бы побольше зарабатывать. Наркома

ты... представляют из себя живой брак». Гниение «центра, который в XX веке организован, как при царе Алексее Михайловиче». «Крупные неудачи нашей власти — результат ослабления ее культурности: средний уровень коммунистов — и морально, и интеллектуально — ниже среднего уровня беспартийных. Он сильно понизился в последние годы — в тюрьмах, ссылке и казнены лучшие люди партии... Цвет нации заслонен дельцами и лакеями-карьеристами» (1941 г.)[319]. Остается ли, по-Вашему, приложимым и к СССР 30-х гг. мнение Энгельса о якобинском терроре? Помните: террор — это большей частью ненужные жестокости, совершаемые напуганными людьми ради собственного успокоения, господство террора — это господство перепуганных людей, в его годы особенно плодятся прохвосты, выставляющие себя патриотами и обделывающие свои делишки. Если прав И. Дойчер и одним из последствий чисток, с помощью которых Сталин постоянно изменял состав всей бюрократии, не позволяя ему превратиться из протоплазмы или амебы в нечто компактное и жизнеспособное, было предотвращение консолидации управленцев в прочный социальный слой[320], то может ли подобная протоплазма быть эффективной? И что выигрывал в таком случае Сталин?

Конечно, подведением социально-экономической базы под большевистскую диктатуру был озабочен еще Ленин. Ему и старым большевикам, укреплявшим власть партии, и в голову не могли прийти те способы «креплений», которыми воспользовался Сталин для цементирования фундамента под личной властью. Но общая схема оставалась прежней: все импульсы идут от Власти (или не так?), создавшей в 30-е годы мощный социально-экономический госсектор, блок-монолит. Однако опора на «служилую протоплазму», возразите Вы, выглядит политологически некорректной. Пожалуй. А помните, мы уже говорили о властном киселе, квашне и т. п.? С другой стороны, станете ли Вы игнорировать имплантацию «органов НКВД» (это нелепое словосочетание, сократившееся до единственного слова — «органы», не нуждалось в объяснениях в Стране Советов), с помощью террора и страха не дававших расползаться «амебам» и вместе с партийными работниками образовавших «скелет коммунизма» в рыхлом теле «интеллигенции»? И потом, невозможно не считаться с объемом этой

«живой массы». Даже Троцкий признавал, что новый правящий слой, то есть те, кто так или иначе обладал хоть какой-нибудь властью и составлял социальную базу «самодержавной верхушки», вместе с семьями насчитывал 20-25 млн человек. А так как распределение благ в СССР несравненно более демократично, нежели в царской России или самых демократических странах Запада, то нельзя все сводить лишь к насилию[321]. Как Вы понимаете, невозможно в связи с этим и ограничивать базу «бюрократией».

Сталина довольно часто называют учеником Макиавелли. Но «корифей всех наук» (речь, естественно, не об итальянском неудачнике) оказался макиавеллистом, пожалуй, лишь в расхожем бытовом смысле слова — беспринципным интриганом, злодеем и беззаконцем. Мы думаем, человек Возрождения, нового времени рассматривал своего «Государя» не только в качестве пособия для тиранов и диктаторов, но и как поле исследования методов и сущности единовластия. Не государство для государя, но государь для государства. Но это совершенно неприемлемая парадигма для «мастера революционных поворотов». Сталин поступал не как государственный деятель и порой даже не как политик, а как революционер. Он — последователь своего исторического фаворита, доморощенного практика-душегуба Ивана Грозного, а не иностранного «спеца», годившегося в наставники разве что старым большевикам. Сравнив размышления Макиавелли с политической практикой социализма 30-50-х годов, Вы без труда найдете и общее, и отличия. Но точки соприкосновения следует отнести по большей части к азбуке Власти, известной с древнейших времен. А вот различия примечательны. Хорошее применение жестокости, по Макиавелли, — быстрое, одноразовое, оно не должно возобновляться изо дня в день. Наша практика — перманентный институциональный террор. Государь не волен выбирать народ, но волен выбирать знать, рассуждает политолог в начале XVI в., с враждебным народом ничего поделать нельзя ввиду его многочисленности, а со знатью можно, ибо она малочисленна. Однако же в благоустроенных государствах мудрые государи принимают все меры к тому, чтобы не ожесточать знать и быть угодными народу. В оных государствах государи и министры, государи и советники обоюдно ведут себя так, что могут быть друг в друге уверены. В государствах же недобрых государь вынужден опасаться заговоров и бояться всех и каждого. Пять веков спустя Сталин,

не уверенный ни в ком, решил, как истый тоталитарист, поменять и знать, и народ. По заветам Ивана Васильевича, Иосиф Виссарионович хотел править без посредников между Его Властью и народом. Сталин стремился опереться на народ. Отсюда (и отсюда в том числе) — при- земленность, почвенность его режима. Но не всякий народ подходил для новой власти.

В 1929 г. ВКП(б) подняла новую революционную волну, продолжая Октябрь и гражданскую войну. К 1941 г. коммунисты уничтожили миллионы людей, миллионы загнали в лагеря и спецпоселения, запугали десятки миллионов. В этом смысле новая власть оставалась антинародной. Но был и иной народ, который все это одобрял и поддерживал, который получал прямые выгоды от новой революции. Согласимся с Салтыковым-Щедриным: народ, производящий «глуповских администраторов» (вроде Сталина, Молотова и т. п.), сносящий их присутствие и причуды, воспевающий своих начальников, сочувствия не заслуживает. Эти глуповцы — начальствующие прохвосты, атаманы-молодцы, без- гласые ивашки заслуживают осуждения. (Кстати, Ежов, Ягода, Берия и еще несколько высокопоставленных исполнителей были осуждены и не реабилитированы, тогда как палачи и организаторы геноцида из политбюро и ЦК во главе со Сталиным никогда уголовному преследованию не подвергались. Как Вы думаете, почему?) В 30-е годы они, наконец, нашли друг друга.

Два гигантских народных «объема» — ненависти к большевизму, с одной стороны, и стремления к лучшей жизни, с другой, — стремились слиться и уничтожить все, что мешает их соединению (может быть, стоит добавить другие «объемы» с разными «качествами»?). На пути этого «восстания масс», движения бедноты, люмпенов, маргиналов, батраков — короче, не хозяев, а ищущих Хозяина, который мог бы защитить и к которому можно прислониться, — все время оказывалось начальство. По определению А. С. Ахиезера, начальство — массовое представление о государственном аппарате, в своей негативной части включающее в себя воплощение разлитого в обществе Зла, сосредоточение корысти, бессмысленного вмешательства в деятельность человека, бездельной и паразитирующей на трудовом народе злокозненной силы1. (Начальство — представление!? И Вы так думаете?) И хотя начальство — более широкое понятие, нежели абстрактные «зарвавшиеся

бюрократы», «бояре, которым надо дать по хребту», но на практике в массовом сознании под ним подразумевалось прежде всего местное начальство, свои бюрократы и конкретные бояре. Конечно, «мы люди маленькие», «начальству виднее», но отсюда не следует, что оно право. Именно оно, в отличие от недосягаемого политбюро, было прямым участником жестоких битв Великого перелома и стало фокусом всеобщего озлобления. Приобретя привилегии и сохраняя власть, оно растеряло симпатию и поддержку уцелевшей в потрясениях части народа. Поэтому, что бы мы ни думали о Сталине, объективно антипартийная часть Большого террора воспринималась как справедливое возмездие за антинародную деятельность. Постоянно апеллируя к обыкновенному маленькому человеку, незаметным людям, подчеркивая, что простые люди порой ближе к истине, чем высокие учреждения, Сталин публично демонстрировал не только собственную скромность и доступность, но и осуждение неправедно нажитых начальством богатств. В начале г. ЦК и СНК приняли постановление, ограничивавшее размеры дач ответственных работников и осуждавшее траты народных денег, бытовое разложение и перерождение. Одновременно вместе с низшими слоями Сталин боролся против прямой «боярской крамолы», открывая народу каналы для выхода застарелой злобы и новой ярости. Все это порождало в «трудящихся массах» чувство глубокого удовлетворения, ощущение сопричастности к высшей справедливости. А секретарь ЦК выглядел человеком, которому лишь с помощью репрессий удалось исполнить роль защитника народа1.

Таким образом, не воспитанной историей пассивности народа перед лицом господствующей власти обязан Сталин своей победой над страной (Р. Такер), партией, аппаратом, олигархией, а мощной и активной народной поддержке. Что, согласитесь, плохо укладывается в классические каноны тоталитаризма.

В этой связи мы готовы согласиться с мнением Ахиезера: сталинская власть, «возможно, была самой почвенной за советское время». Но мы решительно возражаем против отождествления этой почвы с крестьянством и его верой в отца-тотема, гипертрофированным древним менталитетом. Тем более сомнительно утверждение о разочаро

вании масс в самих себе, в своих способностях реально управлять обществом1. Из всего, что знаем мы, следует прямо противоположное: Сталин стремился воспользоваться именно уверенностью и способностями масс и эксплуатировал их. Мы об этом подробно поговорим позднее. А пока предварительно сформулируйте свою точку зрения и подумайте над одним показательным эпизодом. Осенью 1943 г., редактируя текст нового гимна СССР, Сталин внес в него существенные изменения. В частности, второй куплет поначалу выглядел так: «Сквозь годы сияло нам солнце свободы. / Нам Ленин в грядущее путь озарил, / Нас вырастил Сталин — избранник народа, / На труд и на подвиги нас вдохновил». После сталинской правки долгие годы звучало: «И Ленин великий нам путь озарил, / Нас вырастил Сталин — на верность народу...»[322]. Если Вы решили, что тут проявилась «присущая товарищу Сталину скромность», нам Вас искренне жаль.