Глава III НОВАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА И ВОССТАНОВЛЕНИЕ ФИНАНСОВОГО ХОЗЯЙСТВА

В литературе, посвященной экономике первых революционных лет, можно найти, хотя и мало проверенные, но довольно обильные статистические данные, характеризующие падение производительных сил страны к концу эпохи военного коммунизма.

невозможности работать" ("О новой экономической политике”, статьи и речи, 2-е изд. М., 1924 г., с.13). Такие хозяйственные катастрофы случаются в истории раз за много столетий.

Хотя обусловленность хозяйственной катастрофы гражданской войной не могла подлежать никакому сомнению, но было ясно вместе с тем, что самая структура военно-коммунистической системы хозяйства задерживает восстановление производительных сил, и вопрос об изменении всей хозяйственной организации не мог не быть поставлен вслед за окончанием гражданской войны. Неурожай 1920 г. обострил хозяйственное положение и, вероятно, ускорил наступление в экономической политике перелома, ближайшей задачей которого было восстановить стимулы к расширению сельскохозяйственного производства. Но речь шла не только об этом. В своей речи о продовольственном налоге на X съезде РКП 15 марта 1921 г.— на том съезде, на котором провозглашено было введение новой экономической политики, — В. И. Ленин говорил: “...было много просто ошибочного и было бы величайшим преступлением здесь не видеть и не понимать того, что мы меры не соблюли, не знали, как соблюсти ее. Но тут также была вынужденная необходимость — мы жили до сих пор в условиях такой бешеной неслыханно тяжелой войны, когда ничего, кроме действия по- военному, нам не оставалось и в области экономической... Но, в то же время, факт несомненный... что мы зашли дальше, чем это теоретически и практически было необходимо. Мы можем в порядочной степени свободный местный оборот допустить... Как это сделать, это — дело практики. Мое дело доказать вам, что это теоретически мыслимо" (там же, с. 10). Съезд признал представленные доказательства, и новая экономическая политика была объявлена.

Поворот от военного коммунизма к той сложной и своеобразной системе хозяйства, которая установилась в советских республиках после 1921 г., начался, как известно, с отказа от хлебной монополии, т.е. с замены продовольственной разверстки продовольственным налогом. По существу, эта замена означала признание права частной собственности крестьян на продукты их труда, а вместе с тем их права выносить эти продукты на рынок. Сперва это право было признано в очень ограниченных размерах и лишь потом оно постепенно расширялось.

В постановлении X съезда Российской Коммунистической партии говорилось, правда, что "все запасы продовольствия, сырья и фуража, остающиеся у земледельцев после выполнения ими налога, находятся в полном их распоряжении и могут быть используемы ими для улучшения и укрепления своего хозяйства, для повышения личного потребления и для обмена на продукты фабрично-заводской и кустарной промышленности и сельскохозяйственного производства, но оговаривалось, что “обмен допускается только в пределах местного хозяйственного оборота ". На десятом съезде было даже предложено установить еще дальнейшее ограничение: разрешить земледельческому населению использование своих излишков только для личного потребления или для уступки государству в обмен на промышленные изделия. Это предложение, означавшее недопущение частной торговли, не

собрало большинства. Но и принятое постановление ставило свободному движению товаров очень узкие пределы. В.И. Ленин несколько раз подчеркивал в своей речи на X съезде 15 марта 1921 г., что дело идет о допущении свободного местного оборота. Административная практика ("заградительных отрядов" и проч.) на первых порах действительно стремилась проводить в жизнь этот принцип.

Но он продержался недолго. В актах, изданных к началу лета г., (напр., в постановлении СНК от 24 мая об обмене) не упоминается уже об ограничении оборота. А в конце лета 1921 г. СНК в своем "Наказе о проведении в жизнь начал новой экономической политики" (9 августа, п.

Изменение продовольственной политики сопровождалось — и не могло не сопровождаться — изменением всей народнохозяйственной политики. В течение сравнительно короткого промежутка времени в области государственного хозяйственного строительства совершился глубочайший перелом. Здесь не место останавливаться на его описании. С точки зрения тех явлений, которые составляют предмет нашего наблюдения, необходимо отметить только некоторые его стороны.

Признание рынка изменило всю структуру государственного хозяйства. Продукты стали вновь товарами, независимо от того, кто их производил. Производство и распределение товаров стало вновь подчиняться законам обмена. Категория цены, которую в предшествующий период стремились заменить какой-либо иной категорией, опять вступила в свои права. Товарный оборот по мере его развития должен был снова сопровождаться денежным оборотом, или, другими словами, денежный оборот должен был снова сделаться коррелатом товарного оборота. Товарное хозяйство становилось денежным хозяйством. Проблема денежного обращения вновь выдвигалась на первый план.

Все это произошло очень быстро, но все же не сразу. Теоретически и практически очень любопытны были попытки отстоять промежуточную форму обмена без помощи денег и без денежного определения цен. С этими попытками дело обстояло так.

В основе резолюции X съезда Российской Коммунистической партии о замене разверстки натуральным налогом лежала, между прочим, мысль, что натуральный налог, нужный для того, "чтобы покрыть минимальные необходимые потребности армии, городских рабочих и неземледельческого населения", является мерой временной и что сумма его "должна быть постоянно уменьшаема по мере того, как восстановление транспорта и промышленности позволит Советской власти получать продукты сельского хозяйства нормальным путем, т.

номического союза обоих этих классов на период перехода от капитализма к социализму невозможны без установления систематического товарообмена или продуктообмена между промышленностью и земледелием". Наказ Совета Труда и Обороны (21 мая 1921 г.) местным советским органам, предлагающий сверх продналога собрать еще такое же количество продуктов путем "свободного обмена", так же как все остальные документы этого периода, имеет в виду обмен товара на товар без какого-либо участия денег в этой операции.

Натуральный обмен не между двумя мелкими хозяйствами, предлагающими друг другу свои случайные излишки, а между промышленностью и земледельческим населением целой страны был делом необычайной трудности и сложности, и следует усомниться в том, что он "облегчил переход к новому порядку", т.е. к денежному обмену, как писал впоследствии орган той организации, которая сыграла в проведении его важнейшую роль (№ 58 "Бюллетеня Центросоюза", 1921 г., статья А. Поддубовского). Скорее следует предположить, что "товарообмен" был необходим не для того, чтобы подготовить экономически и технически перелом к денежному хозяйству, а для того, чтобы подготовить его психологически и политически. Натуральный обмен в этом смысле действительно был необходимым мостом от натурального хозяйства к денежному. Для экономиста было в высшей степени любопытно наблюдать, как среди государственных служащих, занимавшихся делом товарообмена на местах, постепенно созревала мысль о том, что деньги являются удобнейшим орудием обмена.

Организация натурального обмена намечена и затем проведена была в жизнь в следующем виде.

Для начала работы и для того, чтобы она могла быть поставлена и в дальнейшем с достаточной широтой, в распоряжение Рабкопа (Рабочего кооперативного комитета) при Центросоюзе государством был отпущен "авансовый обменный фонд". Реализация его происходила следующим образом. Весь фонд расписывался между учреждениями потребляющих губерний сообразно численности в них рабочих и служащих. Одновременно этот же фонд расписывался по производящим губерниям, причем производящие и потребляющие районы по операции обмена взаимно прикреплялись друг к другу. Предполагалось, что крестьянское население в свою очередь будет образовывать обменные фонды путем внесения натурой вступительных и паевых взносов в свои потребительские общества.

Оставался вопрос о тех ценностных соотношениях, в которых будет совершаться товарообмен — не вопрос о денежных ценах (ибо не имелась в виду ни продажа фабричных изделий, ни купля продуктов сельского хозяйства), а вопрос о ценностных соотношениях между всеми видами промышленных и сельскохозяйственных товаров. Целая система учреждений должна была разрешить эту проблему.

Создавались эквивалентные комиссии в центре и на местах: в центре из представителей Наркомпрода, Центросоюза и Центрального статистического управления, на местах — из представителей Губернского продовольственного комитета, Губернского союза потребительских обществ, Губернского статистического бюро. Центральная эквивалентная комиссия, пользуясь материалами губернских эквивалентных комиссий, вырабатывала таблицу эквивалентных отношений между основными видами предметов товарного фонда и основными видами сельскохозяйственных продуктов. На основании ее заключения Наркомпрод устанавливал средние погубернские эквиваленты. Кооперативные организации могли затем вносить изменения на местах, однако с таким расчетом, чтобы в итоге всех операций были соблюдены установленные соотношения (“Бюллетень Центросоюза", 1921 г., № 6—7). При установлении эквивалентов были приняты во внимание и довоенные, и современные рыночные цены, и всякие другие соображения. Но опыт тотчас же обнаружил, как непреодолимо велики те затруднения, которые вызывает натуральный обмен.

Затруднения заключались, как и следовало ожидать, во-первых, в том, что бесконечно трудно было установить великое множество ценностных соотношений, несмотря на то что в то время вопрос о качестве товаров считался второстепенным, и, во-вторых, в том, что для сделки нужна была встреча покупателя и продавца, способных удовлетворить друг друга. К этому присоединялась еще трудность установления первых расценок после периода полного отсутствия сколько-нибудь устойчивых и объективно фиксированных ценностных сопоставлений хозяйственных благ.

Обычная эквивалентная таблица при приведении "для упрощения расчетов" всех расценок в зерне, имела, примерно, следующий вид (Ро- стов-на-Дону):

и т.д. и т.д. За зерно принималась пшеница, а затем устанавливалось соотношение между пшеницей и ячменем, кукурузой, овсом и т.д.: вместо 100 весовых ед. пшеницы требовалось 135 ед. овса, 200 ед. кукурузы, 135 ед. картофеля, 135 ед. проса, 50 ед. говядины, 40 ед. свинины и т.д. ("Продовольственная газета", 1921 г., № 81—82, "На местах").

Принятие за ценностную единицу пуда пшеницы упрощало счет для ростовской кооперации. Но этот счет не был и не мог быть универсален. Смотря по обстоятельствам, выплывала то та, то другая счетная единица. По договору Олонецкого губернского союза потребительских обществ с Царицинским союзом по обмену кож, железа и ситца на кору устанавливаются эквиваленты в пудах коры: 1 пуд пресносухих кож =14 пудам коры; 1 пуд листового железа =9 пудам коры; 2 аршина ситца или бязи =1 пуд коры... А по договору того же Олонецкого губ- союза с Курским сгб обмене досок на зерно берется уже в качестве единицы измерения 1 куб. фуг досок, которому приравниваются 15 фунтов ржи или пшеницы ("Бюллетень Центросоюза", 1921 г., № 24). Таких примеров можно было бы привести очень много. Все они очень напоминают договор царя Соломона с царем Хирамом об обмене кедрового и кипарисового леса на пшеницу и оливковое масло, изложенный в третьей Книге Царств (V, 8—11).

К затруднениям счетного характера присоединялись те, которые вытекали из невозможности найти покупателя, нуждающегося в том товаре, который имеет продавец, и предлагающем последнему именно тот продукт, который ему нужен: дело происходило совершенно так, как рассказывается в учебниках политической экономии. Содержание тех объявлений, которые помещали кооперативные организации, показывает, насколько нелегко было торговать. Самарский Губсоюз, например, объявлял, что ему требуется 300 — 400 тыс. пудов картофеля, в обмен на который он может предложить 20 тыс. пудов извести, 7500 пудов цемента и алебастра, 5500 станов колес, а также строевой лес, древесный уголь, кожевенное сырье, живой скот, причем тут же сообщались эквиваленты ("Бюллетень Центросоюза", 1921 г., № 32). Новгородский

Губсоюз предлагал 5 — 7 тыс. пудов извести в обмен на хлеб ("Бюллетень Центросоюза", 1921, № 16), Витебскому союзу нужно было обменять лошадей и коров на рожь и т. п. "Бюллетень Центросоюза" писал, что товарообмен "отпугивает крестьян своею сложностью перевода цен. Главное его неудобство сказывается при крупных сделках. Корова в обмен на соль будет стоить десятки пудов, а в переводе на мануфактуру сотни аршин,— в таком количестве соль и мануфактура крестьянину не нужны"... и потому "крестьянин охотнее продает за деньги" ("Бюллетень Центросоюза", 1921 г., № 34).

Одних этих причин было бы вполне достаточно для того, чтобы натуральный обмен сорвался. Но его сопровождали и другие затруднения, связанные с необходимостью обмена органами, не имевшими коммерческих навыков или утратившими их, притом в обстановке, когда нелегко было определить ценностные соотношения, отвечавшие условиям рынка.

Основные эквиваленты устанавливал Наркомпрод. Он решил исходить из того, что по сравнению с довоенными условиями ценность фабричных изделий в отношении к ценности сельскохозяйственных продуктов поднялась в 3 раза. Этот принцип оказался ошибочным для 1921, голодного, года. Лишь только выявились виды на урожай, соотношения резко изменились и обнаружилось, что по действительным рыночным ценам, не фабричные изделия относительно вздорожали, а хлеб стоит относительно больше чем до войны. Центросоюз стал менять установленное Наркомпродом соотношение для отдельных областей, губсоюзы варьировали установленное для всей губернии соотношение по отдельным районам, но достаточная гибкость при существовавшей системе, конечно, не достигалась. К тому же неизвестно было, как оценивать различные товары. Кто брал за основу довоенные цены, кто брал действительные в данном месте базарные цены, кто действовал по соображениям, содержание которых в настоящее время уже трудно установить. Так, в Орле сперва установлен был эквивалент в 2 аршина ситца за 1 пуд картофеля, согласно местных базарных цен, но затем местная власть решила, что правильней приблизиться к довоенным ценам и установила вместо 2 аршин за пуд картофеля 11 вершков за пуд ("Экономическая жизнь", 1921 г., № 129). В Ярославле взяли рыночные цены, сделали их путем внесения разных поправок условно "золотыми" ценами и через них установили эквиваленты ("Экономическая жизнь", 1921 г., № 133). С самого начала в "товарообмен" стали проникать денежные исчисления. Всюду, где это было возможно, точки опоры искали в довоенных ценах или ценах местного рынка, если на нем встречался соответствующий товар.

Эквиваленты были, однако, недостаточно близки к действительным рыночным ценам и были притом слишком неподвижны для того, чтобы представлять те величины, при которых спрос мог прийти в равновесие с предложением. Товар расхватывался, если он был недооценен, и оставался нереализованным, если оказывалось, что его переоценили. Частные торговцы покупали и продавали по действительным базарным ценам, и кооперативный "товарообмен"оказался тем менее способным конкурировать с частным рынком, что и распределение товаров

по губерниям не соответствовало состоянию спроса. Во Владимирской губ., где остро ощущалась нужда в с.-х. орудиях, гвоздях, стекле, керосине и обуви, послали галантерею и спички; в Северо-Двинскую губ., где был спрос преимущественно на с.-х. орудия, гвозди, мануфактуру, галантерею и соль, послали обувные заготовки; в Тульскую губ., вместо с.-х. орудий, керосина, мануфактуры, посланы были заготовки, галантерея и гудрон и т.д. ("Бюллетень Центросоюза", 1921 г., № 26, "Пути товарообмена").

Оборот стал стихийно обращаться к деньгам. С весны повсеместно стали наблюдать укрепление спроса со стороны крестьян на деньги. Особенно это было заметно в голодающих районах, где крестьяне, распродавая скот, орудия и домашний скарб и отправляясь в поиски за хлебом брали в уплату исключительно деньги, так как ничего другого они не могли захватить с собой. Но голодающие губернии не составляли исключения. Как только появился рынок, на котором сравнительно свободно можно было покупать, население тотчас же стало предпочитать производить расчеты в денежной форме. Тогда кооперативные организации начали хлопотать о том, чтобы им разрешено было продавать предметы, которые "не идут в товарообмен, потому что невозможно нащупать ту именно деревню, где эти товары могли бы быть обменены на с.-х. продукты" (Марксштатд, Смоленск, Минск, Гомель, многие губернии черноземной полосы). ("Бюллетень Центросоюза”, г., № 18—19). В июле 1921 г. 2-е собрание уполномоченных Центросоюза ("Бюллетень Центросоюза", 1921 г., № 11) выносит резолюцию, в которой осторожно и скромно говорится о том, "что необходимость сообщений экономическим отношениям определенности и устойчивости требует, хотя бы в виде опыта, перехода от непосредственного товарообмена к товарообмену посредственному: через куплю-про- дажу". Через несколько месяцев (постановление СНК от 26 октября г.) обязательный непосредственный товарообмен и обязательные эквиваленты были отменены. Весь этап в полгода исчерпал себя.

На московской губернской конференции РКП В.И. Ленин в конце октября 1921 г. в следующих словах подвел его итоги: “Весной мы говорили,— заявил он,— что мы не будем бояться возвращения к государственному капитализму, и говорили о наших задачах, именно как об оформлении товарообмена. Целый ряд декретов и постановлений, громадное количество статей, вся пропаганда, все законодательство с весны 1921 г. было приспособлено к поднятию товарообмена. Что заключалось в этом понятии? Каков, если можно так выразиться, предполагаемый этим понятием план строительства? Предполагалось более или менее социалистически обменять в целом государстве продукты промышленности на продукты земледелия и этим товарообменом восстановить крупную промышленность, как единственную основу социалистической организации. Что же оказалось? Оказалось — сейчас вы это прекрасно знаете из практики, но это видно и из всей нашей прессы,— что товарообмен сорвался: сорвался в том смысле, что он вылился в куплю-продажу... Мы должны сознать, что отступление оказалось недостаточным, что необходимо произвести дополнительное отступление, еще отступление назад, когда мы от государственного капитализма переходим к государственному регулированию купли-продажи и дене

жного обращения. С товарообменом ничего не вышло, частный рынок оказался сильнее нас, и вместо товарообмена получилась обыкновенная купля-продажа, торговля. Потрудитесь приспособиться к ней, иначе стихия купли-продажи, денежного обращения захлестнет вас" (В.И. Ленин, "О новой экономической политике”, статьи и речи. 2-е изд., Госиздат, 1924, с.123).

Вопрос о переходе не только к товарному, но к товарно-денежному хозяйству был, таким образом, решен. Денежный расчет победил по всей линии хозяйственных отношений. Но "приспособиться" значило для государственной власти не только ввести свои предприятия в новую систему хозяйственных отношений и найти в ней свое место, а означало взять на себя руководство новым процессом. Денатурализация хозяйства стала тогда лозунгом экономической и, в частности, финансовой политики. В области финансового хозяйства процесс денатурализации растянулся на 2 — 2,5 года. Здесь последним его шагом было постановление СНК от 11 декабря 1923 г. о прекращении взимания единого сельскохозяйственного налога натурой с 1 января 1924 г.

Прежде всего необходимо было создать правовые предпосылки для восстановления денежного хозяйства. Выше было упомянуто, что самое хранение денег рассматривалось законодательством эпохи военного коммунизма в последнее время его существования как недопустимый акт. Первой новеллой в этой области явилось постановление ВЦИК от 10 июня 1921 г., касавшееся кооперации и предоставившее ей право свободно распоряжаться имевшимися у нее денежным^ средствами и держать в своих кассах наличными деньгами до 10 млн рублей, что составляло, однако, в то время всего около 200 рублей золотом. Принципиально вопрос был затем разрешен в полном объеме декретом СНК от 30 июня 1921 г. "Стремясь устранить стесняющие хозяйственный оборот ограничения и оздоровить денежное обращение", СНК отменил "всякие ограничения сумм, имеющих хождение в РСФСР денежных знаков, могущих находиться на руках у частных лиц и организаций" и постановил затем, что "все суммы, вносимые как частными лицами, так и организациями на вклады и текущие счета, а равно для перевода и перечисления в учреждения Народного комиссариата финансов, и в кассы кооперативных организаций, не подлежат конфискации иначе, как по постановлению органов, наделенных судебными правами" и "подлежат выдаче владельцам по первому их требованию без ограничения сумм наличными денежными знаками". Декретом 16 августа свобода распоряжения наличными деньгами была распространена и на государственные предприятия.

Затем следовали постановления, вновь разрешавшие государственным учреждениям и предприятиям приобретать товары на вольном рынке. Декрет СНК от 16 августа 1921 г. предоставлял предприятиям, состоящим на хозяйственном расчете (это понятие имело в то время еще очень ограниченное содержание), право заказов и покупки на рынке всех продуктов кустарного и мелкого производства. Декрет СНК от 4 октября 1921 г. отменил те ограничения, которые были установлены годом раньше (15 июля 1920 г.). Новый декрет устанавливал, что советские органы, на которые возложена заготовка сырья, сельскохо

зяйственных продуктов и кустарных изделий, вправе приобретать указанные предметы "посредством товарообмена или покупки на вольном рынке"; в тех случаях, когда советские учреждения и предприятия не могут быть снабжены продовольственными органами из государственных заготовок, они на известных условиях могут приобретать продовольствие и фураж по рыночным ценам; если органы советов народного хозяйства не могут в пределах утвержденных планов удовлетворить снабжаемые ими учреждения и предприятия полностью, то последние вправе приобретать недостающие предметы по рыночным ценам "при условии неполучения от снабжающего органа ответа на предъявленное требование в недельный срок". Последнее условие создало большую чисто формальную переписку между учреждениями, но по существу не могло препятствовать вовлечению советских предприятий и учреждений в денежный оборот.

Если упомянутым декретом легализовано было выступление государственных предприятий на рынке в качестве покупателей товаров, то декретом СНК от 27 октября 1921 г. государственные предприятия допущены были на рынки в качестве продавцов.

Выступление государственных предприятий на вольном рынке началось в виде стихийного процесса, прорвавшего те ограничения, которые были установлены законодательством эпохи военного коммунизма. Порядок планового снабжения привел промышленность к застою, из которого не было иного выхода, кроме ликвидации промышленных предприятий или предоставления им известной инициативы и самостоятельности в деле снабжения материалами и сырьем и реализации продуктов их производства. И когда обозначился официальный поворот всей экономической политики, жизнь сама пошла по второму пути. Законодательству и административной практике пришлось только искать новые формы для урегулирования прорвавшегося потока и направления его по тому руслу, которое соответствовало бы новой экономической программе.

Постановление СТО от 12 августа 1921 г. утвердило основные положения о мерах к восстановлению крупной промышленности, поднятию и развитию производства. "Наиболее крупные, технически оборудованные, целесообразно организованные и соответственно расположенные предприятия" какой-либо отрасли промышленности могли образовать “объединение, организуемое на началах хозяйственного расчета”.

Декрет СНК от 27 октября 1921 г. о мерах развития самодеятельности хозяйственных органов при переходе на хозяйственный расчет постановил, что "предприятия, снятые со всех видов государственного снабжения, имеют право для оплаты труда рабочих и служащих, для заготовки сырья, топлива и прочих расходов, реализовать свою продукцию по рыночным ценам. Распорядительные государственные органы не имеют права требовать от этих предприятий безденежного отпуска готовых изделий, сырья, топлива и т. п.". Постепенно подавляющее большинство государственных предприятий было переведено на хозяйственный расчет.

Переход государственных предприятий на хозяйственный расчет должен был разгрузить государственный бюджет: переход ведь и заключался в том, что предприятия "снимались с государственного снабжения". Но последствия эти наступали не сразу. На первых порах государственные предприятия приходилось обеспечивать материальными и денежными фондами, поступавшими в их капитал, и поддерживать их долгосрочными ссудами. Кроме того, новая экономическая политика влекла за собой ряд явлений, которые вызывали значительное увеличение денежной части расходного бюджета.

Прежде всего, новая экономическая политика должна была отразиться на высоте заработной платы. Она означала ведь не только признание принципов денежного хозяйства. Вместе с тем она означала отказ от ряда других начал, проводившихся в эпоху военного коммунизма. Она связана была с ликвидацией принудительной организации труда и с необходимостью создавать жизнеспособные предприятия на основе привлечения квалифицированных служащих и рабочих в порядке договоров вольного найма. Новая экономическая политика провозглашена была, наконец, в целях поднятия производительности хозяйства, а условием этого было доведение заработной платы на первых порах по крайней мере до уровня минимума средств существования, ибо заработная плата опустилась много ниже этого уровня в годы гражданской войны. И кроме того, самое сокращение натурального снабжения, которое вытекало из факта реализации продукции государственных предприятий на вольном рынке, требовало увеличения денежной заработной платы.

Но в сметах советских учреждений, кроме расходов на заработную плату, видное место занимают и хозяйственные расходы, которые теперь тоже становились денежными расходами и притом такими, которые приходилось исчислять не по твердым ценам продуктов, а по вольным ценам рыночных товаров и оплачивать не бухгалтерскими только перечислениями, а наличными деньгами.

Увеличение денежных расходов в государственном бюджете требовало, таким образом, изыскания новых источников государственных доходов. И того же требовало урегулирование денежного обращения. Период идеологии безденежного хозяйства был закончен, и с этого момента во всех резолюциях и актах как партийных, так и высших советских органов проводится все более определенно и настойчиво мысль о необходимости упорядочить систему денежного обращения. Девятый Всероссийский съезд Советов в конце 1921 г. возлагает на Народный комиссариат финансов задачу "осуществить с наибольшим напряжением сил и наибольшей быстротой сокращение и впоследствии прекращение эмиссии и восстановление правильного денежного обращения на основе золотой валюты".

Отсюда вытекла необходимость распространить принцип платности продуктов и услуг на все государственное хозяйство и восстановить налоговую систему.

Уже наказ СНК от 9 августа 1921 г. гласил в п. 11: "в целях поднятия устойчивости нашего рубля необходимо проведение ряда мер к обратному приливу денег в кассы государства, исходя из принципа, что в

области народного хозяйства государство при данном состоянии своих государственных ресурсов и впредь до поднятия хотя бы основных отраслей его никаких хозяйственных услуг никому даром оказывать не может". В течение долгого времени один за другим следуют декреты и постановления, восстанавливающие принцип платности, ликвидация которой только что была лишь закончена. июля 1921 г. издается декрет о новом железнодорожном тарифе, провозглашающий в первой статье своей принцип платности перевозок, но оставляющий еще в силе упрощенный порядок расчетов с государственными и кооперативными учреждениями и предприятиями — порядок, при котором действительное поступление доходов было довольно мало обеспечено. Впоследствии (декрет 16 января 1922 г.) этот порядок изменяется. 1 августа 1921 г. издается декрет о таксах за услуги, оказываемые Народным комиссариатом почт и телеграфов. Декрет августа 1921 г. объявляет, что "за всякие предметы, отпускаемые государственными органами частным лицам и организациям, в том числе и кооперативным, обязательно взимается плата". Декрет от 25 августа гласит, что "с 15 сентября 1921 г. устанавливается плата за пользование водопроводом, канализацией, электрической энергией, газом, городскими железными дорогами и другими средствами передвижения, банями, прачечными, починочными мастерскими и предприятиями по очистке дымовых труб". Затем следуют декреты о пересмотре постановлений о бесплатном отпуске населению продовольственных продуктов и предметов массового потребления (6 сентября 1921 г.), о взимании платы за помещения и участки земли, сдаваемые под торгово-промышленные предприятия (20 октября 1921 г.), и т. д. и т. д., пока в конце концов принцип платности не получает всеобъемлющего значения.

Еще в 1921 г. началось и восстановление денежной налоговой системы. Началом явился промысловый налог на торговые и промышленные предприятия (постановление ВЦИК от 26 июня 1921 г.), введенный сперва в очень грубой форме, с крайне незначительной дифференциацией типов торговых предприятий, с уделением преимущественного внимания рыночной торговле. Уже в начале 1922 г. "Положение о промысловом налоге" пришлось поэтому значительно изменить. Постановление ВЦИК и СНК от 10 декабря 1921 г. пыталось регулировать местное налоговое творчество, которое стало развиваться с чрезвычайной быстротой и пестротой. 25 мая 1922 г. ВЦИК утверждает положение о подворно-денежном налоге. В области косвенного обложения новое законодательство начинает с введения акциза на виноградные и иные вина (декрет от 9 августа). В 1922 г. акцизом обложены уже табак, гильзы, спички, пиво, квас, фруктовые воды, чай, кофе и их суррогаты, сахар, соль и нефтяные продукты.

Работа по развитию налоговой системы велась с огромным напряжением. Уже в 1922/23 году система налогов подверглась очень большим изменениям. Финансовое законодательство пользовалось ростом денежного хозяйства, развитием торговли и промышленности и начавшейся имущественной дифференциацией населения для того, чтобы настигать новые объекты обложения и более умело подходить к тем объектам, которые уже раньше успели попасть в сферу его внимания. Промысло

вый налог снова переработан был в 1923 г. (декрет 18 января 1923 г.). Трудовой и гужевой налог, введенный с начала 1922 г.,— налог, о котором "Обзор работы НКФ СССР за 1922/23 год." (М., 1924 г., с.63) говорил, что он "приучил госорганы к неэкономному и непроизводительному пользованию предоставляемой рабочей силой" и что он "извлекал у населения гораздо больше сил и средств, нежели доставлял их государству", — налог этот в начале 1923 г. превращен был в денежный сбор (постановление ЦИК и СНК от 15 февраля 1923 г.), при котором выполнение натуральных повинностей оставлено было лишь в качестве исключения. Декретом от 10 мая 1923 г. введен был единый сельскохозяйственный налог в качестве налога, лишь часть которого (до 1 января 1924 г.), и то не повсеместно, подлежала взиманию в натуре. Внесены были изменения в подоходно-поимущественный налог и т. д. Втрое увеличен был за 1923 г. налоговой аппарат: к началу 1923/24 бюджетного года он достиг 30 ООО работников.

Исчисления, касающиеся реальных размеров поступлений в течение этого периода почти несравнимы, так как они основаны на пересчетах по разным показателям. На основании того обзора НКФ СССР, который мы только что цитировали, можно сделать следующие примерные сопоставления (с. 82 — 83).

Среднее месячное поступление в 1000 рублей

Так как официальный курс золотого рубля устанавливался в г. низко, в среднем, по крайней мере, в 2 раза ниже, чем составлял бы госплановский индекс товарных цен, если бы он исчислялся уже в это время, то действительная разница между налоговыми поступлениями бюджета 1922 г. и бюджета 1922/23 г. еще гораздо значительней, чем ее показывают эти ряды цифр. Если принять теперь во внимание, что среднее месячное поступление налогов составляет по бюджету 1926/27 г. 194,4 млн рублей (включая акциз на хлебное вино, которого в 1923 г. еще не было), что в переводе в индексные рубли по оптовому индексу Госплана составляет 112,1 млн рублей *, то станет ясно, насколько значителен был тот шаг, который совершен был в течение начального периода восстановления финансового хозяйства.

Одновременно с налоговой работой возобновилась и бюджетная работа, в которой приходилось также идти на ощупь, как и во всех остальных областях, строя заново всю роспись государственных доходов и расходов. Первой элементарной попыткой подойти к реальному бюджету было составление бюджета на 9 месяцев 1922 г. Постановление ВЦИК (10 октября 1921 г.) потребовало, чтобы все ведомства ограничили свои сметные предположения о расходах "пределами иск-

1 По индексу среднему за октябрь — июнь.

лючительной и крайней необходимости, сократив в этих видах все свои штаты и все плановые и программные предначертания". Местные расходы покрываются из местных средств, т. е. вновь устанавливается упраздненное ранее деление бюджета на государственный и местный. Наркомфин должен был представить сведения об ожидаемых доходных поступлениях, включая выпуск новых бумажных денег, с указанием "действительной стоимости их". Исчисленная, таким образом, твердая цифра развертывалась между комиссариатами, и полученные цифры служили основой для составления смет отдельных ведомств. Сделана была попытка установить бюджет в твердой единице и за такую единицу принят был довоенный рубль, который по покупательной силе должен был быть равен рублю 1913 г. Условно он приравнен был 60 ООО советских рублей по их покупательной силе в октябре 1921 г.

Это бюджет, в котором расходы были чрезвычайно сжаты, получил название жесткого бюджета. Он был утвержден IX съездом Советов, но первые же попытки провести его в жизнь обнаружили его совершенно фантастический характер и крупные ошибки, допущенные при сведении воедино отдельных его частей. В полуофициальной, очень осторожной и сдержанной форме С.А. Голованов перечислял в г. недостатки этого первого бюджета в следующих словах: "Главным и наиболее существенным недостатком бюджета на 1922 г. является неправильное исчисление в нем в денежной форме натуральной части государственного хозяйства, т. е. движения материальных ценностей, предоставляемых государством его рабочим и служащим, а также государственным учреждениям и предприятиям. Здесь в составе так называемых оборотных кредитов оказалась неправильно учтенной продукция предприятий по смете ВСНХ, неправильно намечено ее распределение по ведомствам, причем на долю самих предприятий ВСНХ ничего не оставлено (!), неправильно внесены в число оборотных кредитов расплаты с коммунальными хозяйствами и предприятиями, снятыми с государственного снабжения, преувеличенно исчислены доходы и расходы Наркомпрода, опущены валютные доходы и расходы по внешней торговле и т. п. Кроме того, в виду намеченных предположений по снятию с государственного снабжения большинства или даже всех предприятий национализированной промышленности и перехода на хозяйственный расчет и на полную платность за все отпускаемые материалы и производимые услуги, самое деление доходов и расходов на оборотные и прямые теряет свое значение” ("Очередные вопросы финансовой политики". Сборник статей. М., 1922, с.40, 41). В самом начале 1922 г. этот бюджет, все построение которого было ложно, пришлось уже переделывать. Бюджетно-сметное законодательство и соответствующая практика постепенно стали подходить к разрешению своих задач в процессе большой и интенсивной работы. Второе приближение оказалось уже более реальным, чем первое, но и бюджет 1922/23 г. носил еще очень грубо "ориентировочный" характер и служил лишь некоторым основанием для составления квартальных и месячных бюджетных планов. И следующие бюджеты в течение ряда лет давали только более или менее удачные приближения, даже после того как годовая роспись доходов и расходов из ориентировочного плана (так и назы

вавшегося законодательством только ориентировочным) превращена была постановлением закона в план, подлежащий точному исполнению. Еще на второй, на третий, даже на четвертый год после денежной реформы в государственные бюджеты приходилось вносить существенные поправки в самом процессе их выполнения. До денежной реформы работа по составлению текущих бюджетных планов продолжалась, в сущности, круглый год.

Трудность бюджетной работы заключалась не только и даже не столько в том, чтобы восстановить в бюджетной работе порядок, т. е. суметь собрать все необходимые заявки и проверить их, выполнить эту работу вовремя, зафиксировать расходы в каких-либо твердых единицах, предусмотреть достаточно реально предстоящие доходные поступления и т. п. Другая, еще большая трудность заключалась в том, что невозможно было найти ресурсы для покрытия самых неотложных потребностей, что финансовое ведомство не могло не стремиться к созданию равновесия между расходами и возможными доходами, а все остальные ведомства не могли не требовать от казначейства несравненно больших средств, чем те, которыми оно располагало. Это был период напряженнейшей борьбы за бюджетное равновесие и за установление финансовой дисциплины. Красноречивым свидетельством этой борьбы являются статьи покойного заместителя Народного комиссара финансов М. К. Владимирова, собранные в посмертном издании его статей, речей и писем за 1920 — 1925 гг. (Ленинград — Москва, 1926 г., с. 157— 345). Первая из статей, воспроизведенная в этом сборнике и носящая заголовок "Реальный бюджет или бюджетные комбинации" ("Экономическая жизнь", 16/IX 1922 г.) начинается со следующих слов: "Есть немало, притом ожесточенных, критиков бюджетной политики и практики Наркомфина, обвиняющих его в том, что, стремясь, с одной стороны, к проведению жесткой бюджетной дисциплины, он в то же время сам повинен в разрушении бюджета многочисленными комбинациями, к которым он из месяца в месяц прибегает, чтобы сократить государственные расходы" (с. 159). "Эта ненормальная и вредная практика находит, к сожалению, свое поощрение в системе сверхсметных требований и их массовых удовлетворений. Конечно, результат этой практики обыкновенно таков: непокрываемая часть дефицита увеличивается, бюджетные комбинации Наркомфина по сокращению государственных расходов и по проведению их в соответствии с имеющимися ресурсами усложняются, бюджет все больше теряет серьезные следы какой бы то ни было реальности, а ведомства упрекают Наркомфин, что он срывает их план работы, несмотря на его предостережения и предупреждения, что план с самого начала был нереальным и неосуществимым" (с. 162). И в октябре 1922 г. он снова пишет: “...почти со всех сторон раздаются громкие жалобы и нарекания на то, что именно общегосударственный бюджет тормозит советскую работу, не дает ей возможности развернуться ни в одной из ее областей, главным образом, благодаря отсутствию твердой уверенности в том, что будет иметься и будет проведен твердый и точный план бюджетного финансирования... Многочисленные факты ежедневной действительности вполне подтверждают (эти жалобы). Как правило, кредиты, открываемые комиссариатами их гу

бернским органам, недостаточны, зачастую даже эти недостаточные кредиты не покрываются полностью денежными знаками, вследствие чего образовывается хроническая задолженность, еще более затрудняющая какую бы то ни было планомерную работу" (с. 166, "Экономическая жизнь", 22/Х 1922 г.). Бюджет был неустойчив и — особенно в течение первого и второго годов новой экономической политики — очень незначителен. За месяцы: октябрь — декабрь 1922 г. по бюджету выдано было в круглых цифрах (по индексу Госплана) не более 250 млн рублей, а в предыдущие кварталы еще меньше ("Обзор работы НКФ СССР за 1922/23 год", с.40, 48). В 1926/27 г. квартальный расход по индексу Госплана составляет около 700 млн. Мы называем эту цифру для того, чтобы оттенить реальное значение цифры 1922 г.

Мы не можем остановиться в настоящем очерке даже на всех главнейших этапах финансового строительства в области налоговой и бюджетной и ограничиваемся общей характеристикой процесса и важнейших его тенденций. Исследование работы первого периода восстановления финансового хозяйства показывает, до какой степени эта работа, особенно на первых порах, была элементарна и груба. Но необходимо признать, что иначе быть не могло, ибо строить приходилось, в сущности, на пустом месте. Так, в 1921 г. не только не существовало налогового аппарата, но едва только намечались и самые народнохозяйственные объекты, которые могли подвергнуться обложению. Народное хозяйство, быть может, на четыре пятых еще в 1922 г. оставалось натуральным. Финансовое хозяйство было натуральным по крайней мере наполовину, потому что в основе его продолжал лежать натуральный продовольственный налог. В области бюджетной, особенно в расходной части бюджета, не существовало ни традиций, ни каких-либо иных надежных критериев, на которые можно было опереться. Прием фиксации общей суммы всего бюджета и распределения ее затем между отдельными ведомствами на основании общих соображений об их расходах в довоенное время, об их изменившемся значении в процессе революции, о денежных ассигнованиях на их расходы в годы военного коммунизма — прием этот должен казаться необыкновенно упрощенным и даже фантастическим. Но едва ли какой-либо иной прием в существовавшей обстановке мог быть более “точным” или "реальным". Необходимо было как-нибудь нащупать действительные финансовые потребности отдельных отраслей государственного управления и народного хозяйства после полной утраты самой возможности их денежного учета.

Годовые бюджеты, естественно, становились как бы теоретическими попытками набросать абрис картины более или менее соответствующей действительности. "Практическая" бюджетная работа шла параллельно в порядке составления месячных бюджетных планов. Самая система падающей валюты до 1 октября 1923 г. (когда началась оплата кредитов по курсу дня) значительно отклоняла исполнение смет не только от годового ориентировочного, но и от месячного плана. Эти месячные планы устанавливались на базисе условной твердой единицы, которая приблизительно должна была соответствовать рублю покупательной силы 1913 г. Затем, при утверждении месячного бюджетного

плана, устанавливался тот коэффициент, по которому происходила оплата кредитов денежными знаками, причем за основу брались индексы товарных цен. Так как этот коэффициент оставался постоянным для кредитов, открытых в течение данного месяца, а кредиты оплачивались и в начале, и в середине, и в конце месяца, а нередко оплачивались и по истечении весьма долгого срока за отсутствием достаточного количества денег в государственном казначействе, то картина реально произведенных расходов в конце концов далеко отклонялась от месячных бюджетных планов. Приходилось делить кредиты на оплачиваемые в первую и не в первую очереди, производить время от времени те или другие платежи во внеочередном порядке, и все это отражалось на реальных размерах выплачиваемых сумм, так как платежи производились в падающей валюте.

Но как ни груба была работа — особенно на первых порах,— нельзя не отметить чрезвычайной ее напряженности. Как ни трудно приходилось тем отраслям управления и хозяйства, которые испытывали нажим финансового ведомства, деятельность последнего в течение чрезвычайно короткого срока, несомненно, дала значительные результаты. И вместе с тем, чем дальше, тем больше в этой работе проблема укрепления денежного обращения выдвигалась на первый план. Она была осознана тотчас после поворота в сторону новой экономической политики и постепенно стала центральной задачей среди всех других задач не только финансового, но и народнохозяйственного восстановления страны.

Однако приступить к коренным преобразованиям в этой области удалось только на рубеже 1923 г. До этих пор приходилось только подготовлять обстановку для мероприятий в области денежного обращения. Самая же система денежного обращения продолжала приходить в упадок.

Проследим за ее судьбами и рассмотрим ее состояние в течение первого периода новой экономической политики до появления в составе денежного обращения нового элемента — банкноты Государственного банка. История эмиссии советских денежных знаков в 1923 г. будет описана в одной из следующих глав.

Количество денежных знаков, которое выпускало из месяца в месяц государственное казначейство, продолжало возрастать, причем возрастание это шло прогрессивно в силу отмеченных выше причин: денежные расходы в государственном бюджете увеличивались по мере денатурализации финансового хозяйства, между тем как на первых порах возрастание новых денежных доходов не могло поспеть за ростом потребности казначейства.

Потребность в новых денежных знаках возрастала в такой степени, что прежние методы технического приспособления к ней — печатание крупных купюр, упрощенных образцов и т. п. — становились недостаточным. Самый счет становился чрезмерно трудным, и это привело к двум мероприятиям чисто технического значения. А именно в течение

двух следовавших друг за другом лет произведены были две "деноминации". Они не меняли основ системы денежного обращения и все содержание их заключалось исключительно в переименовании денежных знаков в целях упрощения счета. Первая деноминация заключалась в выпуске в обращение денежных знаков образца 1922 г. (декрет СНК от 3 ноября 1921 г.). Один рубль новыми знаками приравнивался 10 ООО рублей знаками всех предшествовавших выпусков. Это была в высшей степени неудачная реформа, неудачная не потому, что она имела какое-либо принципиально вредное значение, а потому, что она устанавливала такое соотношение между старым и новым счетом, которое требовало крайне затруднительных перечислений. Оборот, привыкший считать в старой денежной единице, должен был делить все суммы на 10 ООО, что было очень неудобно. Едва ли кто-нибудь, кроме служащих Народного комиссариата финансов (да и то не всех) научился считать в новых денежных единицах, обыватель так и называл сторублевую бумажку образца 1922 г. миллионом до последних дней ее хождения. В значительной мере этому способствовало еще и то, что старые бумажки образца 1921 г. долгое время оставались в обращении и были окончательно изъяты лишь к концу 1922 г. Единственным принципиальным элементом реформы можно считать разве лишь то, что бумажные деньги образца 1922 г. получили название "государственные денежные знаки", а не "расчетные” знаки, и в этом переименовании отразилась новая идеология в области вопросов денежного обращения.

За этой первой деноминацией последовала вторая (декрет от 24 октября 1922 г.), установившая денежный знак образца 1923 г. На этот раз 1 рубль знаками 1923 г. приравнивался 100 рублям знаками г. или 1 ООО ООО рублей знаками всех предшествовавших выпусков. Так как старый счет был еще в полной силе у населения, то эта вторая деноминация исправляла неудобства, причиненные первой, и население действительно отчасти приспособилось к тому, чтобы называть 1 млн рублей 1 рублем, тем более что такое словоупотребление устанавливалось и само собой.

Однако в своем изложении мы будем придерживаться первоначальных названий, дабы не усложнять картины, и все данные приводятся в дальнейшем в рублях по унаследованному от дореволюционного времени счету.

Выпуск денежных знаков по кварталам выражался в следующих цифрах (млн рублей):

Уже беглый взгляд на эту таблицу обнаруживает огромный рост эмиссии во второй половине 1921 г. по сравнению с теми же месяцами 1920-го. И то же относится к 1922 г. За весь 1920 г. вся бумажно-денежная масса возросла в 5 раз, за 1921 г. она увеличилась в 15 раз и за г. — в 116 раз. На 1 января 1923 г. вся денежная масса составляла

1994 464 454 млн рублей. Картина становится еще более отчетливой, если взять цифры по полугодиям, ибо тогда ясно выступают те изменения, которые начинаются со второй половины 1921 г.

После длительного периода очень равномерного увеличения денежной массы в течение трех полугодий, предшествовавших введению новой экономической политики, с уклоном даже к понижению темпа ее возрастания, с момента объявления нового курса начинается быстрый и притом все увеличивающийся рост, который —- в смысле напряженности его — достигает максимума в первом полугодии 1922 года, т. е. к концу первого года новой экономической политики. Затем эта напряженность снова значительно падает. В системе финансового хозяйства за этот срок наметились те новые положительные явления, с которыми мы познакомились выше.

Учет степени напряженности эмиссии лучше всего вести, как мы делали это и во второй главе, путем сопоставления ежемесячных выпусков бумажных денег с тем количеством их, которое имелось в обращении к началу каждого данного месяца. Это отношение — "темп эмиссии” — показывает, насколько приходилось увеличивать в течение месячного срока всю денежную массу для того, чтобы добиться необходимого финансового эффекта. Темп эмиссии в течение того же промежутка времени выражался в следующих цифрах:

Возрастание темпа эмиссии начинается с июля 1921 г. и продолжается до декабря, причем он по временам достигает таких цифр, какие были совершенно неизвестны предшествующей эпохе. Весь период этого максимального напряжения продолжается почти год. Эго есть тот период, когда работа по восстановлению доходных статей государственного бюджета хотя и велась, но не дала сколько-нибудь существенных результатов, а конъюнктура народного хозяйства (неурожай и голод) была крайне тяжела. Это было поэтому очень критическое время для системы денежного обращения, и некоторые явления в этой области производили в течение зимних месяцев 1921/22 г. впечатление надвигающейся катастрофы.

Огромная эмиссия вызывала и сильнейшее повышение цен. Темп возрастания цен мы возьмем здесь, как и раньше, по всероссийскому индексу статистики труда, т. е. по бюджетному, а не общетоварному

индексу, так как иначе мы не имели бы возможности производить сравнения за достаточно продолжительный промежуток времени.

Одной из лучших характеристик состояния денежного обращения является сопоставление темпа эмиссии с темпом возрастания цен, т. е. выведение сложного показателя, отмечающего отношение последнего к первому. Мы и приведем в нижеследующей таблице эти показатели. Числа менее 100 показывают, что цены возрастают медленнее эмиссии. Числа больше 100 показывают, что происходит обратное явление, (см. табл. на 150 с.).

Начало новой экономической политики отмечено плохими, но все же относительно благоприятными показателями. Все второе полугодие 1921 г., не исключая даже тяжелого декабря, дает более низкие процентные отношения, чем второе полугодие 1920 г.: сказывается денатурализация хозяйства и развитие товарно-денежного оборота. Первые четыре месяца 1922 г. проходят в очень тяжелых условиях: цены растут быстрее, чем увеличивается денежная масса в обращении; и все же даже в этот критический период положение в смысле соотношения между

ростом цен и ростом денежной массы оказывается более благоприятным, чем в соответствующем полугодии предыдущего года, когда денежное обращение отмирало. В мае и июне положение становится несравненно более легким. В общем, мы имеем такой результат:

В течение последнего года эпохи военного коммунизма, при относительно слабом темпе эмиссии рост цен в два с лишним раза превышает рост количества денежных знаков в обращении. В первый год новой экономической политики, несмотря на неурожай и крайне повышенный темп эмиссии, рост цен почти в два раза отстает от роста денежной массы. В этом и заключалась одна из важнейших сторон влияния новой экономической политики на денежное обращение.

Только вторая половина 1922 г., собственно месяцы сентябрь, октябрь и ноябрь дают совсем неблагоприятные показатели. В октябре рост цен в 2 раза превосходит увеличение денежной массы. Причины лежат в том, что основные последствия новой экономической политики уже сказались раньше: поскольку речь шла о превращении распределяемого по ордеру продукта в реализуемый на деньги товар, процесс этот уже закончился. "Разбазаривание” товаров государственной промышленности также не могло быть беспредельным, и оно приближалось к концу. Налоговые достижения были еще не велики. Вместе с тем значительная часть бюджета оставалась натуральной: основной налог — продовольственный — взимался в натуре. И именно быстрый и успешный сбор продовольственного налога в осенние месяцы 1922 г. вызвал сжатие рынка, которое немедленно отозвалось на состоянии денежного обращения. И это произошло несмотря на то, что в сельскохозяйственном отношении год был благополучным и налицо были поэтому все основания ожидать, что в состоянии денежного обращения не наступит опять перелома к худшему. Урок был поучителен, и в следующем году из него сделаны были — хотя и с чрезвычайной осторожностью — соответствующие выводы. Содержание урока заключалось в том, что при слабости денежного хозяйства взимание налога с основной массы населения в натуре является фактором, потрясающим все денежное обращение страны. Новая экономическая политика требовала последовательности в этой области. Поставив себе задачей создать товарно-денежное хозяйство, государственная власть не могла сохранить полунатуральную финансовую систему. Если в конце 1921 г. это обстоятельство не обнаружилось, то только потому, что все остальные процессы денатурализации были очень сильны. Когда они закончились, состояние денежного обращения ясно указало на необходимость дальнейшей и полной денатурализации финансовой системы.

При анализе денежного обращения в течение этого периода восстановления финансового хозяйства необходимо обратить внимание еще на одну сторону вопроса: что давала реально эмиссия новых денежных знаков, т. е. какой действительный доход она приносила государственному казначейству? Ибо только данные о ее реальном ценностном содержании или о покупательной силе вновь выпускаемых денежных знаков, а не о номинальном их достоинстве можно сопоставлять по времени.

В те месяцы, когда возросла потребность в деньгах государственного казначейства и повысился в небывалых у нас до того времени размерах темп эмиссии, увеличились и реальные доходы государства от его эмиссионной деятельности. По полугодиям мы имеем в 1920 г. — 60,7 и 61,2

млн рублей, в 1921 г. — 33,7 и 115,4 млн и в 1922 г. — 124,1 млн и 175,2 млн. Если рассматривать последний период по полугодиям, то он дает в целом те результаты, которые необходимы были казначейству, ибо в этом случае мы имеем непрерывный рост реальных поступлений. Но если анализировать его по месяцам, то вновь обнаруживается тот критический промежуток времени, который отмечен был уже выше, когда эмиссионные возможности все более снижались и казначейству приходилось с особенной силой напрягать работу печатного станка, чтобы добиться сколько-нибудь значительных и, несмотря на все это напряжение, тем не менее все понижавшихся результатов. В смысле достижения реальных результатов наиболее слабыми месяцами после объявления новой экономической политики являются февраль — март апрель 1922 г., причем на последний из этих месяцев падает минимум поступлений. Лишь с мая начинается новый рост реальных результатов эмиссий, несмотря на понижение темпа ее.

Для характеристики этого периода мы приведем еще одно вычисление. Цель эмиссии — получение реальных ценностей для покрытия государственных расходов. Степень достижения этой цели характеризуется той суммой реальных ценностей, которая извлекается из оборота при помощи выбрасывания новых денежных знаков государственным казначейством. То условие, которое делает при этом государственное казначейство, та степень использования эмиссионного аппарата, к которой оно прибегает, лучше всего выражается в темпе эмиссии. Сопоставление данных о темпе эмиссии с данными о реальных результатах ее должно поэтому дать количественное выражение того, в какой мере определенные усилия вознаграждались теми результатами, которых добивалась казна. Отношение той реальной суммы, которую в течение месяца давала эмиссия, к темпу эмиссии обнаружит, к чему приводило увеличение денежной массы в обращении на один процент. В главе, посвященной состоянию денежного обращения в эпоху военного коммунизма, мы не сделали этого сопоставления и поэтому приведем здесь ряд цифр за весь промежуток времени от 1917 до 1922 года.

Продуктивность эмиссионного напряжения в 1917 — 1922 гг.

Таблица показывает относительную производительность эмиссии. Она дает (с двумя десятичными знаками) сумму золотых рублей, которая получалась благодаря повышению денежной массы на 1%, т. е. благодаря выпуску суммы, составлявшей 1% той массы, которая уже находилась в обращении. Математически весь расчет не точен, потому что первый процент новых знаков, выпущенных в обращение, мог дать больший реальный эффект, чем второй, и т. д. Но для общей характеристики положения такой расчет вполне достаточен. Цифры этой таблицы очень показательны.

В начале 1917 г. и даже еще в начале 1918 г. производительность эмиссии была огромна по сравнению с тем, чем она стала впоследствии. Сравнительно слабый нажим на печатный станок приносил значительные результаты. Затем производительность эмиссии все более падает. Небольшие колебания в 1918 — 1919 гг. объясняются отчасти изменениями хозяйственной конъюнктуры, но, по-видимому, в еще большей мере изменениями территории, на которой циркулировали выпускавшиеся денежные знаки. На рубеже нового экономического периода производительность эмиссионного напряжения становится ничтожной и достигает всего 290 ООО рублей. Она поднимается при новой экономической политике, затем падает до низшего своего уровня и составляет в апреле 1922 г. всего 230 ООО рублей. Низшей цифры она ни разу не достигала и в предшествующее время. С мая начинается постепенный подъем.

Судьбы денежного обращения, описанные на последних страницах, стояли, с одной стороны, в связи с теми требованиями, которые предъявлялись к печатному станку государственным казначейством, и, с другой — с теми объективными возможностями, которые позволяли с большим или меньшим успехом выпускать новые бумажные деньги. Объективные возможности определялись в свою очередь емкостью рынка, т. е. потребностью оборота в деньгах и в связи с этим способностью его поглощать новые денежные знаки. Определить количественно емкость рынка представляется очень трудным, и мы можем оперировать только приближенными показателями. Таким приближенным показателем является реальная ценность всей денежной массы, находящейся в обращении. Поскольку мы берем эту ценность денежной массы в качестве показателя, мы игнорируем явления натурального обмена и сделки, в которых платежи совершаются при помощи кредитных документов, гласящих на деньги. Игнорирование сделок натурального обмена, однако, вполне допустимо, потому что нас интересует емкость именно денежного рынка. Что же касается кредитных документов, как суррогатов денег, то в рассматриваемый период их еще не существовало. Гораздо важнее другое обстоятельство. Ценность денежной массы, находящейся в обращении, характеризует размеры оборота лишь постольку, поскольку мы предполагаем постоянную скорость обращения денег, т. е. одинаковую продолжительность их пребывания в кассах и карманах населения. Фактически эта скорость не только не постоянна, но в тех условиях денежного обращения, с которыми мы имеем дело, она подвергалась постоянным и резким колебаниям. Поэтому и тот показатель, который мы берем, сохраняет лишь весьма условное значение

и пользоваться им следует с большой осторожностью при формулировке выводов.

Данные о ценности всей бумажно-денежной массы приведены в следующей таблице.

На цифрах, характеризующих понижение ценности бумажно-дене- 7аюй массы в эпоху военного коммунизма до середины 1921 г. мы останавливались уже в предыдущей главе. Начиная с осени 1921 г., происходит увеличение этой ценности, т. е. расширение оборота; к концу 1921 г. ценность бумажно-денежной массы в 2 раза больше, чем в середине его. Но затем наступает новое сокращение, которое возвращает нас к исходному моменту, и лишь после этого возобновляется рост и достигаются цифры значительно высшие, чем те, с которыми приходится встречаться, начиная с 1920 г. Цифра в 116 млн, достигнутая в октябре 1922 г., т. е. через год с лишним после перехода к новой экономической политике, означала уже огромный сдвиг в народном хозяйстве.

Резюмируем итоги этого анализа и дополним его еще некоторыми штрихами. С переходом к новой экономической политике возрастает потребность государственного казначейства в деньгах. Новых источников денежных поступлений еще нет, государство лишь приступает к их восстановлению, вводя принцип платности всех услуг и начиная вновь налаживать систему денежных налогов. Но эта работа вначале может принести лишь скромные результаты, и источником денежных средств, к которому приходится прибегать все более усиленно, остается эмиссия. Абсолютные выпуски бумажных денег возрастают в огромных размерах, и в небывалой степени повышается темп эмиссии. На первых порах результаты оказываются благоприятными. Вследствие перехода к денежному хозяйству торговый оборот расширяется и рынок сравнительно безболезненно принимает вновь эмитированные денежные знаки. Расширение товарного оборота, правда, не означало еще действительного увеличения количества продуктов в стране. Решающее значение имел процесс денатурализации хозяйства. Передвижение продуктов из предприятия в предприятие начало вновь происходить в форме купли-продажи с расплатой деньгами, а не в форме выдачи по наряду, по ордеру с соответствующей записью в книгах. Для продвижения того же количества продуктов, которое существовало и прежде, требовалось, благодаря новой системе, несравненно большее количество денежных средств. Денатурализация хозяйства сопровождалась признанием вольного рынка, т. е. вольных цен, и совершенным оттеснением значения твердых цен, назначавшихся органами государственной власти. Вольные цены были в десятки раз выше твердых цен, и это обстоятельство в свою очередь увеличивало потребность торгового оборота в деньгах. Наконец, с момента перехода на хозяйственный расчет го

сударственные и кооперативные предприятия для поддержания своего существования вынуждены были выбрасывать на рынок последние запасы сырья и изделий, остававшихся у них на складах. Этот процесс, приведший к быстрому проеданию оборотных капиталов промышленности, получил в то время название "разбазаривания", вполне отвечавшее тому, что и происходило в действительности. Все вместе взятое — переход к денежным расчетам, переход к вольным ценам, разбазаривание запасов — должно было привести и привело к увеличению платежного оборота, к повышению ценности всей бумажно-денежной массы, к относительно замедленному росту цен, несмотря на высокий темп эмиссии, и к большей выручке для государственного казначейства.

Все эти результаты были бы, несомненно, гораздо больше, если бы не существовало причины, действовавшей, и притом чем дальше, тем с большей силой, в противоположном направлении, подрывавшей и в конце концов подорвавшей благоприятное влияние денатурализации хозяйства на денежное обращение. Этой силой был неурожай и голод 1921/22 г. То обстоятельство, что неурожай не привел сразу к кризису денежного обращения, объясняется лишь тем огромным значением, которое имело для народного хозяйства восстановление рынка. Но как ни велико было это значение, разрушительное влияние неурожая в стране, в которой промышленность работала лишь на 1/5, должно было одержать верх. Первоначальный толчок, данный превращению продуктов в товары и переходом к вольным ценам, действовал все слабее, а отсутствие на рынке cejp^c ко хозяйственных продуктов сказывалось все более сильно и приводило к замиранию торгового оборота. Сжатие рынка означало уменьшение его потребности в деньгах и сокращение эмиссионных возможностей. А так как казначейство, несмотря на это, продолжало эмитировать в очень больших размерах, производительность эмиссии стала все более падать и требовалось огромное напряжение печатного станка для того, чтобы выкачать из страны небольшое количество средств.

Сопоставление приведенных выше данных об эмиссии и ее последствиях позволяет довольно точно наметить отдельные периоды этой новой эпохи. Период подъема продолжался с момента проявления первых последствий новой экономической политики, примерно, до ноября и длился около 4 месяцев. Период кризиса продолжается от декабря г. до мая 1922 г., т. е. месяцев шесть, причем наиболее тяжелой приходится считать первую треть 1922 г. С весны наступает некоторое улучшение, которое выражается в замедленном росте товарных цен, в большей продуктивности эмиссии, в понижении ее темпа и пр. Новое улучшение связано, с одной стороны, с новым урожаем и, с другой стороны, с финансовой работой.

Уже в мае обнаружилось, что у крестьян и посредников сохранилось большее количество хлеба, чем необходимо было для того, чтобы дотянуть до следующего урожая, и хлебные цены стали понижаться. В связи с этим замедлился рост остальных товарных цен и общий индекс дал в мае гораздо меньшее повышение, чем в апреле. Летом наступило некоторое оживление торгового оборота и дальнейшее замедление в росте цен, которое дало в то время основание говорить о стабилизации курса рубля. Перелом тем сильнее отразился на состоянии денежного

обращения, что с замедлением падения курса рубля стала замедляться и быстрота обращения денежных знаков. Задерживать деньги у себя в кассе или кошельке было уже не столь убыточно, как зимой, а для покупателя сельскохозяйственных продуктов, падавших в цене, было даже выгодно. Лихорадочный темп обращения денежных знаков заменяется более ровным, и емкость денежного рынка возрастает. Казначейство легче и безболезненней может размещать новую эмиссию, и результаты ее становятся более благоприятными для него.

Вместе с тем начинают сказываться последствия того финансового строительства, к которому приступили еще в конце 1921 г. Увеличиваются доходные поступления от налогов и государственных предприятий. Если в начале 1922 г. их значение в государственном бюджете еще ничтожно, то к середине года они играют в нем уже заметную роль и влияют в двух отношениях на состояние денежного обращения: во-первых, сокращая относительно (при росте всего бюджета) потребность казначейства в денежном доходе эмиссионного происхождения; во-вторых, увеличивая потребность населения в деньгах для уплаты налогов и оплаты железнодорожных и иных услуг. По кварталам доля государственных доходов в бюджете показывает непрерывное повышение — симптом оздоровления финансового хозяйства (см. табл.).

Если бы в этих условиях хотя бы частичный переход от натурального продовольственного налога к денежному сельскохозяйственному налогу начался не в 1923, а в 1922 г., мы имели бы во второй половине 1922 г. несомненное улучшение в состоянии денежного обращения; было очевидно, что задержка в денатурализации финансового хозяйства вредно отразилась на денежном обращении страны. Однако даже в том случае, если бы этой задержки не произошло, обесценение советских денежных знаков оставалось бы слишком значительным, чтобы народное хозяйство могло примириться с такой шаткой валютой и строить на ней свое благополучие. Тем более это не могло иметь места при том положении вещей, которое в действительности наблюдалось в 1922 г. Народное хозяйство почти тотчас же после объявления новой экономической политики стало искать выхода из невыносимого положения. Найти другую валюту оно в это время не могло, потому что государство было еще не в состоянии помышлять о какой-либо денежной реформе. Тогда хозяйственная жизнь поставила себе более скромную задачу и ограничилась исканием нового способа ценностного измерения и счета. Разрешением этой задачи явилось так называемое золотое исчисление.