ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДУМА (27 АПРЕЛЯ - 9 ИЮЛЯ 1906 г.) И ВОКРУГ НЕЕ

Кадеты потребовали отставки правительства Горемыкина, создания кадетского кабинета, ответственного перед Думой, всеобщего избирательного права, широкой амнистии, отмены действия исключительных законов и смертной казни, упразднения Госсовета, реализации их аграрной программы.

В этой связи представляет интерес реакция С. Е. Крыжановско- го (сенатора, в 1906-1911 гг. товарища министра внутренних дел,

автора важнейших законопроектов того времени, «мага и волшебника конституционного права»[440]). «Достаточно было пообглядеться среди пестрой толпы "депутатов"... чтобы проникнуться ужасом при виде того, что представляло собою первое Русское представительное собрание. Это было собрание дикарей. Казалось, что Русская земля послала в Петербург все, что было в ней дикого, полного зависти и злобы. Если исходить из мысли, что эти люди действительно представляли народ и его "сокровенные чаяния", то надо было признать, что Россия еще... сто лет могла держаться только силою внешнего принуждения... и единственный спасительный для нее режим был бы просвещенный абсолютизм»[441]. Стоит ли доверять подобным оценкам? Найдутся ли у Вас аргументы против них?

...Невысокий, согбенный, с длинными старомодными баками, ничему не удивлявшийся и ничем не взволнованный, Горемыкин бесцветным голосом прошелестел в Думе, что земельная собственность неприкосновенна, амнистия для террористов недопустима, покушения на прерогативы исполнительной власти безумны. Короче, как заметил кто-то из тогдашних острословов: «Никому, никогда, ничего»[442].

«Власть исполнительная да подчинится власти законодательной!» — провозгласил в ответ Набоков. Правительство не нашло ничего лучше, как предложить Думе обсудить вопрос об устройстве...

В мае дворяне создали Совет объединенного дворянства и предложили перейти от общинного владения к личной подворной собственности, переселить малоземельных крестьян на свободные государственные земли и продать часть помещичьих земель по «достаточной» цене Крестьянскому банку. Помещики настаивали: проекты кадетов и трудовиков — первый шаг к социализму. Только власть и сила в руках царя спасут и его, и дворянство, и Россию.

Удивительно не то, что в подобной ситуации правящие круги окончательно решили разогнать Думу, а то, что какое-то время наиболее трезвые их представители вели переговоры с Милюковым о кадетском министерстве, которое мог бы возглавить председатель Думы С. А. Муромцев. Но в конце концов Столыпин предложил умеренным либералам несколько второстепенных портфелей. Кадеты осудили Милюкова за поиски компромисса. И даже А. И. Гучков, поклонник Столыпина и сторонник сделки с Властью, сомневался в искренности министра. Переговоры прекратились.

Тогда Горемыкин с образами приехал к государю, и вместе молились они. И просил премьер дозволения распустить Думу, дать ему отставку, а бразды правления передать Столыпину. Растроганный император согласился. Многомудрый старец отдал соответствующие распоряжения и скрылся, запретив слугам искать его. Царь, мучимый дурными предчувствиями, послал ночью Горемыкину пакете просьбой повременить[443]. Однако...

9 июля по приказу Столыпина Думу закрыли, оцепление из солдат выставили, депутатов в Таврический дворец не пустили. Треть их уехала в Финляндию и обратилась из Выборга с воззванием: налогов не платить, солдат в армию не посылать.

Отдельные историки уверены, что, отказавшись от кадетской программы, самодержавие упустило очередной «последний» шанс, гарантирующий успокоение страны, перевод ее на европейские «рельсы» и спасение от революции (В. С. Дякин). Другие, вслед за кадетским лидером В. А. Маклаковым и российским публицистом А. И. Солженицыным, обвиняют кадетов в неуступчивости, возлагают на них ответственность за то, что мы проскочили поворот, уводящий от революции (Б. Н. Миронов). Не ошибаются ли и те, и другие?

И мало кто в 1906 г. (да и позднее) обратил внимание на пророчество В. О. Ключевского: «Династия прекратится, Алексей царствовать не будет»[444].

20 июля 1906 г. Гучков получил у царя аудиенцию и увидел, что тот «совершенно спокоен и находится в благодушном настроении». Николай II «настолько был убежден в том, что революционная волна схлынула... и был уверен в безопасности своего престола, что находил совершенно излишним какое-либо обновление внутренней политики». Коалиционное правительство из бюрократов и умеренных либералов,

о              котором вновь вели переговоры либералы, не состоялось. Многие пали духом[445].

Впрочем, эсеры и через год уверяли, что гроза может разразиться в любую минуту, и «в море крови родится освобождение страдающих и обремененных». Эсеровская печать в 1908 г. призывала взяться за испытанное оружие политического террора[446]. К тому времени чудом сумел бежать из-под ареста и скрыться в эмиграции Савинков. Азеф выдал еще одну Боевую организацию партии, готовившую покушение на царя и Столыпина. Неудачи преследовали эсеров, которые давно подозревали измену в ЦК и Боевой организации. Знаменитый борец с провокаторами, журналист В. Л. Бурцев прямо указывал на Азефа, но Чернов и Савинков не верили.

Интересно, о чем они думали, посылая людей на смерть ради идеи?

О              чем думала Саша Севастьянова, когда сквозь кровь, заливавшую лицо после взрыва своей бомбы, увидела, что у московского генерал- губернатора лишь сорвало с фуражки кокарду?

Эсеры-максималисты твердили: «Где не помогает устранение одного лица, там нужно устранение их десятками, там, где не помогают десятки, — там нужны сотни»[447]. Но террор мельчал, делался самоцелью, под его удары попадали аптеки, почты, гибли случайные люди. Осенью 1906 г. Соколов захватил 400 тыс. рублей. Через два месяца его арестовали и казнили, а денег так и не нашли.

Террористы решили реабилитировать и себя, и сам террор. В августе 1906 г. эсеры-максималисты взорвали дачу Столыпина. Погибли 27 человек, в том числе и покушавшиеся. Ранены свыше 30, включая детей премьера, который не пострадал и ответил введением военнополевых судов. Эти суды собирались не позднее суток после совер

шения преступления, были закрытыми, защита на них отсутствовала. Приговор выносили через двое суток. Он не подлежал обжалованию. До апреля 1907 г. вынесли почти 1 тыс. смертных приговоров. 82 губернии и области находились на чрезвычайном, военном положении, либо подпадали под действие закона об усиленной охране. Казалось, Столыпин покончил с революцией.

Но именно она внесла в 1907 г. в Думу 222 депутата-социалиста. Чуть менее половины состава! А ведь это были первые в истории страны выборы с участием всех партий.