ГОСПОДСТВУЮЩИЕ ВЫСОТЫ И МАРКСИЗМ

«Еще Карл Маркс, покойный наш дорогой вождь, писал, что крестьяне — это мешок с картошкой. Мы вас в мешок собрали. Теперь только осталось потуже завязать», — в начале 1930 г.

Спустя 40 лет на занятиях по военной подготовке нам довелось услышать бесхитростный рассказ о процессе «завязывания». Старый генерал читал лекцию по тактике и, желая продемонстрировать значение господствующих высот в боевых условиях, привел конкретный пример. «Шел 30-й год. Мы тогда проводили коллективизацию. Я командовал ротой. Что я делал? Подходим к деревне. У меня несколько пулеметов. Ставлю на холмах вокруг, и на колокольню или еще куда повыше, в деревне. Чтобы простреливалось буквально все. Потом пару расчетов возле избы или чего у них там, где собрание проводили. В президиум я никогда не садился. Держался в стороне. И они всегда голосовали за колхоз. Вот что такое господствующие высоты».

Конечно, не везде и не всегда было так. Там, где крестьянство было бедным, как в нечерноземном центре страны, мужики объединялись радостно. Правда, техникой их обеспечить не могли. Действительно, Бухарин предупреждал, что из тысячи деревянных сох ни одного трактора не сложишь, но кто же теперь в СССР слушал разгромленных оппозиционеров? «Товарищ Сталин» же разъяснил, что «простое сложение крестьянских орудий в недрах колхозов» уже дало «головокружительный эффект»1. Да и как было не идти в колхоз, не раскулачивать «крово- пийцев», если добро раскулаченных распределялось среди бедноты, а сельскохозяйственные орудия, скот, постройки шли в качестве ее вступительного взноса в колхоз. «Грабь награбленное» — вроде как не наш теперь лозунг, и установки такой не давали, рассуждали доморощенные марксисты. Зато ученые товарищи Маркс и Энгельс писали в Коммунистическом Манифесте: «экспроприация экспроприаторов».

«Не кто иной, как... этот бешеный революционер, этот великий разрушитель, этот полководец рабочего класса... гениальнейший полководец, умел распределять силы в зависимости от важности того или другого участка... фронта... А это есть одно из главнейших условий правильной политики...». Стоп, стоп! Это Бухарин говорит о Ленине в г. Ага, вот подходящее, но уже — о Сталине, 1934 г. «[Г]лашатай не только экономического, но и технического и научного прогресса на нашей планете. Мы пойдем в бой за судьбы человечества... под руководством славного фельдмаршала пролетарских сил, лучшего из лучших — товарища Сталина!». Сделайте выводы из сравнительного анализа приведенных бухаринских слов и цитаты из биографии Сталина (1950 г., издание второе, тираж — почти 6 млн экземпляров), рисующей «героя» на поле битвы за коллективизацию. «Гениальный стратег пролетарской революции смело и непреклонно, тщательно и осмотрительно вел партию вперед, ломая все препятствия на пути к намеченной цели, зорко следя за маневрами классового врага и блестяще предвидя его действия в ближайшем будущем, мастерски перегруппировывая силы в ходе самого наступления, закрепляя занятые позиции, используя резервы для развития успеха»2. Институты, говорите, главное? Ну-ну...

Так вот, «славный фельдмаршал» с только что захваченной господствующей высоты в ВКП(б) напомнил своим армиям марксистский постулат о том, что мелкотоварное производство постоянно рождает капитализм и буржуазию, вселил надежду на скорую победу, «так как у нас нет частной собственности на землю, приковывающей крестьянина к его индивидуальному хозяйству», и потребовал немедленно и бесповоротно «насаждать в деревне» базу социализма в виде совхозов и колхозов[176]. Все предвидя, «гениальный стратег» не поведал о своем замысле пленуму ЦК в ноябре 1929 г., не созывал он пленумов и в последующие восемь месяцев. В сражение, кроме партии, бедноты, частей Красной Армии и ОГПУ, он бросил свой резерв — «молодую и очень старую гвардию»: комсомол и 25 тысяч рабочих от станка.

По данным переписи 1926 г., почти 40 % жителей страны были моложе 15 лет, а половина сельского населения — моложе 20 лет[177]. Грамотность среди крестьянских сыновей вдвое выше, чем среди их отцов, а у девушек — в пять раз выше, чем у их матерей. Поиски лучшей доли, стремление к новой жизни, желание воспользоваться шансами, предоставляемыми революцией и социальной мобильностью, в сочетании с презрительным отношением к «старине» и «старикам», церкви и авторитетам, до предела обостряли противостояние отцов и детей. Поколенческий конфликт усугубляло постоянное вмешательство власти, неспособной руководить деревней мирными средствами, терроризировавшей ее и провоцировавшей молодежь на обострение «классовой борьбы». Не случайно сельский комсомол, как организация наиболее нетерпимых к «патриархальщине» и «идиотизму сельской жизни» (выражения из марксистского лексикона) крестьянских детей, вырос с 80 тыс. членов в 1922 г. до 1,5 млн к началу 1930 г. Каждый четырнадцатый сельсовет возглавлял комсомолец[178]. Прошлого для них

не существовало, настоящее их не устраивало, а наступление социализма по всему фронту и коллективизация открывали немыслимые перспективы.

Марксисты не сомневались ни в превосходстве пролетариата над крестьянством, ни в способности первого повести за собой и переделать второе. Сталин не придумал ничего нового (помните ленинское: «товарищи рабочие, идем в последний и решительный бой» летом 18-го?), когда двинул в деревню «железные пролетарские батальоны». 4 января 1930 г. «Правда» напечатала письмо ленинградских рабочих завода им. К. Маркса, отправляющихся в битву: «[М]ы едем именно потому, что знаем [о] трудностях и о том, что для преодоления их деревне нужны крепкое пролетарское руководство и помощь...

Вот 25-тысячники (к 1934 г. их прибыло в два раза больше) собрались в платоновском «Котловане» и беседуют о судьбах кулаков и подкулачников (в эту категорию зачисляли всех, даже бедноту, если, как написал бы Платонов, у них имелось выражение чуждости на лице или в действиях). «Мы же, согласно пленума, обязаны их ликвидировать не меньше как класс, чтобы весь пролетариат и батрачье сословие осиротели от врагов! — А с кем останетесь? — С задачами, с твердой линией дальнейших мероприятий... — Это значит плохих людей всех убивать, а то хороших очень мало. — ... Это монархизму люди без разбору требовались... а нам только один класс дорог, да мы и класс свой будем скоро чистить от несознательного элемента. — От сволочи... А истина полагается пролетариату? — ... Пролетариату полагается движение... а что навстречу попадется, то все его: будь там истина, будь кулацкая награбленная кофта — все пойдут в организованный котел, ты ничего не узнаешь».

На свои предприятия они посылали новые письма из деревни. Прочтите несколько строк и оцените успешность сталинской операции. Кому она требовалась — стране, партии, сталинской фракции, Сталину, мужикам? И для чего?

«Коллективизация у нас растет. Но беда в том, что нечем кормить лошадей и коров». «Помощи не видел никакой... И до сего времени не видал ни одного агронома на пролетарском поле». «Мы еще не умеем приспособиться к крестьянской работе... Ведь мы сроду не видали зерна, а не только как оно растет. Сделав упор на хлебозаготовки, оставили много хлеба на полях, отчего испортили его качество». «У многих членов колхоза неверный взгляд на колхоз — поменьше поработать, а больше получить, относятся как к чужому...

«Установки сверху» вскоре последовали. Первый пятилетний план (1928-1932 г.) предполагал коллективизацию 17-20 % крестьянских хозяйств, на что отпускалось 11 % бюджета. Постановление ЦК от 5 января 1930 г. предписывало «решить коллективизацию огромного большинства крестьянских хозяйств». При этом Средняя и Нижняя Волга, Северный Кавказ обязаны были завершить ее не позднее осени - весны 1931 гг. Остальные зерновые районы получали срок до весны 1932 г.2 Страна должна знать своих героев. Постановление готовила при непосредственном участии Сталина комиссия политбюро под председательством наркомзема СССР Я. А. Яковлева. В нее входили представители центральной власти, партсекретари ключевых областей, ведущих зерновых регионов: А. А. Андреев (Сев. Кавказ), К. Я. Бауман (Московская обл.), И. М. Варейкис (Центрально-Черноземная обл.), Ф. И. Голощекин (Казахстан), С. В. Косиор (Украина), М. М. Хатаевич (Средняя Волга), Б. П. Шеболдаев (Нижняя Волга) и др. Правосудие олицетворял Н. В. Крыленко, прокурор РСФСР. Юрист был необходим — трудовые мужики, и даже те, кого именовали кулаками, хозяйствовали в рамках советских законов, которые комиссия предписывала нарушать. В том же январе политбюро образовало еще одну комиссию во главе с Молотовым и вскоре приняло постановление о ликвидации кулачества. «Контрреволюционный кулацкий актив» подлежал немедленному аресту и заключению в лагеря или расстрелу, «крупных кулаков» выселяли в отдаленные районы, «остальных» выселяли из деревень и переселяли на новые земли в пределах данного района. Естественно, хозяйство и имущество подвергалось конфискации. Намечали загнать в концлагеря 60 тыс. человек, выслать 150 тыс. хозяйств («кулацкое»

хозяйство крупное — душ в 6-8)1. Так что «котлованцы» ошибались, ликвидация шла не «согласно пленума». А хотя бы и «пленума», съезда, какая разница, если речь — о продолжении социального геноцида?

Тем временем ЦИК и СНК СССР в феврале 1930 г.

И «мешок» затянули... Республики, края, области, районы развернули социалистическое соревнование по коллективизации и раскулачиванию. На 20 января 1930 г. в СССР коллективизировано 22 % хозяйств, а на 1 марта — 56 % (РСФСР — 24 и 58, Украина — 15 и 63, Белоруссия — 27 и 58, Закавказье — 0 и 50, Узбекская ССР — 0 и 46, Туркменская ССР — 15 и 37 % соответственно)[179]. Вместо сталинско- молотовских наметок в 5 % (всего в стране насчитывалось до 26 млн хозяйств), раскулачивали в среднем по 10-20 % дворов. В ЦЧО — 15, в отдельных районах Нижегородского края — до 37 %. В лагерях ОГПУ и на спецпоселении оказалось в 1930-1931 гг. до 1,7 млн человек (почти 360 тыс. семейств). Еще около 2 млн человек (не менее 400 тыс. хозяйств) разорены и выселены «неподалеку». Разбежались по городам и стройкам, ускользнув от репрессий, до 1 млн крестьян (еще 200-250 тыс. дворов)[180].

О              трагедии страны и деревни написано много и с «разных сторон»[181]. Вот лишь общий контур того, что творилось. С Дона пишет М. А. Шоло

хов: «Вы бы поглядели, что творится у нас и в соседнем Нижне-Волжском крае. Жмут на кулака, а середняк уже раздавлен. Беднота голодает, имущество, вплоть до самовара... продают у середняка зачастую даже маломощного. Народ звереет, настроение подавленное... И как следствие... является чудовищный факт появления банд... [У бывшего красного командира времен гражданской войны, имевшего] полторы десятины посева, лошадь, двух быков, одну корову и 7 душ... забрали и продали все, вплоть до курей... оставили только стены дома. "Нас разорили хуже, чем разоряли в 19 г. белые. Те, — говорит, — хоть брали хлеб да лошадей, а своя родимая власть забрала до нитки. Одеяло у детишек взяли". А что творилось в мае. Конфискованный скот гиб, кобылы жеребились, и жеребят пожирали свиньи... И все это на глазах у тех, кто ночи не досыпал, ходил за кобылицами... После этого и давайте говорить о союзе с середняком...»[182]

Деревенская шпана, рвань и пьянь, местные активисты и двадцатипятитысячники самозабвенно и со смаком громили «единоличников», церкви, обобществляли курей и стреляли в иконы, били «несознательных» мужиков и баб, сажали их под замок, «чтоб подумали». ОГПУ сообщало, что мужиков арестовывает кто попало, а бригады по раскулачиванию откровенно призывали: «Пей и ешь — теперь все наше». Оргия массового разбоя (Л. Шапиро)[183] продолжалась под поощрительные публикации центральных газет, наркомзема и Колхозцентра СССР, подстегиваемая скорострельными решениями краевого и областного начальства, вроде подготовленного Хатаевичем постановления СреднеВолжского крайкома о ликвидации своего кулачества за две недели. Это, по-Вашему, институты проделывали или личности? Большевики, раскалывая деревню, вновь вносили туда гражданскую войну и, как при Ленине, считали это своей заслугой. Творилась бессудная, неправедная расправа над лучшими сельскими хозяевами, над людьми.

И уже везут под конвоем смоленских, тверских, тамбовских мужиков и баб со стариками и ребятишками «через всю Рассею» в Сибирь — на лесоповал в спецпоселки. А сибирских бедолаг сплавляют по рекам на плотах далеко на Север, гонят пешими этапами в 40-градусный мороз. Положено брать с собой пилу и топор, а из одежды — что успели надеть («котлованцы» и кулацкой кофтой не брезговали; да что там кофта, пишет раскулаченный из Тобольска, огурцы соленые и мясо из горшка

тащили; а то вот надумали у баб косы заготавливать[184]). Работа — непосильная, жизнь в ветхих бараках и землянках — невыносимая, месячного пайка хлеба хватает недели на две. И они, понятное дело, вымирали. В 1933 г. погибло 160 тыс. поселенцев, разбежалось до четверти миллиона, а за весь тот год прибыло 0,4 млн новых ссыльных (их и в 1937 г. оставалось 0,9 млн, на 450 тыс. меньше, чем в рекордном 1931 г.)[185]. Весной 1933 г. Сталин и ОГПУ запланировали новую волну спецпоселенцев направить на освоение нежилых, но богатых районов страны: на Север, в Западную Сибирь, Казахстан. Планы были впечатляющие: более 2 млн человек. Как полагает В. П. Данилов, сопротивление местных руководителей, неспособных в условиях голода гарантировать «проведение операции», заставило понизить цифру до 1 млн. А затем и вовсе отложить «проект». Но летом 1930 г. принято решение о строительстве Беломорско-Балтийского канала, для чего необходимо 120 тыс. заключенных, которые, вместе с уже имевшимися в лагерях ОГПУ, составят 260 тыс. И, пополнившись за 1933 г. на 200 тыс., в 1934 г. лагерное население превысит 0,7 млн зэков. Суды работали безостановочно, лишь в РСФСР засудив в 1933 г. 1,4 млн россиян (только ОГПУ арестовало 0,5 млн, из которых попала за решетку половина)[186].

Лопнуло мужицкое терпение. Дома детишки с голоду помирают, ревут, как волки, а колхоз отбирает последнюю лошадь. Предупреждаем через «Правду», пишут с Урала бывшие красные партизаны: «Мы завоевали свободу и для нас чтобы была свобода, а не такое мучение... Мы сейчас готовы идти с винтовкой в руках... Если нас бедняков и пар- тизанов будут силом гнать в колхоз, то мы спалим красным петухом все колхозные дома... И не только спалим ближайшие колхозы, но и поедем дальше». Короче, «даешь нам свободу или идем войной на колхозы»[187]. Не послушали их, и ответом на молчание зарвавшейся Власти стала крестьянская война. А ведь еще двумя годами ранее Бухарин предостерегал: сталинский вариант неизбежно к ней приведет, не пойдут мужики в колхоз, будет размычка, а потом — голод.

В 1929 г. произошло не менее 1,3 тыс. крестьянских выступлений. Армия и части ОГПУ воюют с народом. За первые три месяца 1930 г. зарегистрировано 4 тыс. «волнений», в которых участвует до 2 млн человек. В Поволжье бабы с топорами и камнями разгоняют колхозы и коммуны. На Северном Кавказе полк ОГПУ окружен и полностью уничтожен восставшими казаками. Поднялись станицы в несколько тысяч человек. За землю и волю дерется трудовая — середняцкая — деревня. Крестьяне создают вооруженные отряды, новые органы власти. Лозунги: «Долой Советскую власть! Да здравствует свобода торговли!», «Долой коллективизацию! Верните наш хлеб и инвентарь!», «Колхозы долой! Да здравствует власть Советов!». Сопротивление ширится. На полях гибнет небывалый урожай, мужики режут скот. Зам. председателя ГПУ Украины К. М. Карлсон докладывает в ЦК ВКП(б): «Уже к 8-10 марта [1930 г.] охвачены антисоветскими выступлениями оказались 18 округов с общим количеством 110 районов... Участники массовых выступлений, вооружившись лопатами, вилами, топорами... охотничьими ружьями... переходят в отдельных случаях к серьезным активным действиям... вынося целый ряд контрреволюционных постановлений против основных мероприятий партии». Из ЦЧО сообщают, что в ряде сел «все крестьяне забастовали, и было похоже на контрреволюцию», в отдельных районах «нельзя проехать из одной деревни в другую... кулаки и подкулачники стоят с обрезами и убивают общественных работников». А там и «Сибирь восстала... все говорят, что во всем виноват Сталин, что Сталина надо убить». Весь Среднеазиатский военный округ три года до осени 1931 г. воюет против невесть откуда взявшихся «басмачей», угрожавших Душанбе. Москва разрешает применять против повстанческих выступлений «судебные и несудебные репрессии». Авиация уничтожает мятежные села. В 1930-1931 гг. по делам ОГПУ расстреляна 31 тыс. человек1.

Не могло быть для крестьянина ничего дороже, чем корова и лошадь. Они — кормилицы семьи. И вот теперь власть требовала отдать их, забирала насильно. Деревня ответила массовым забоем скота. Надо было довести русского, украинского, казахского, грузинского «мужика» до последней степени отчаяния, чтобы он решился на это. Мир рушился, все гибло. Да пропади оно все пропадом, только бы не

досталось государству, пьяницам и лодырям. В 1929-1932 гг. поголовье крупного рогатого скота и лошадей сократилось на треть (на 20 млн и млн голов соответственно), свиней в деревне стало меньше в два раза, овец и коз — в 2,5 раза[188]. Огромный «отход скота» наблюдался на «колхозных фермах». Вдумайтесь в эти цифры. За ними — безмерное горе и непостижимое ныне страдание людей. Сталин сладострастно рассуждал о дани с крестьянства. Но это не дань. Коммунистический «коренной перелом» привел к катастрофическому уничтожению производительных сил страны.

Мужики видели в колхозе враждебную силу, поэтому при первой же возможности покидали его. В начале 1930-х гг. несколько миллионов дворов вышли из колхозов, несмотря на то, что власть списывала с колхозников задолженность, облегчала налоговое бремя, кредитовала колхозы и помогала им. Только с марта по июль 1930 г. уровень коллективизации упал по стране до 24 % (в РСФСР сокращение троекратное, в Белоруссии — пятикратное). Чтобы остановить бегство, закон запретил возвращать уходящим внесенную ими долю: имущество, землю и т. п. С г. вводится паспортная система и прописка в городах. Колхозное крестьянство, прикрепленное к государственной земле и лишенное свободы передвижения, паспортов не получало.

К 1933 г. в колхозы удалось собрать 60 % дворов. Вопрос «кто кого» был решен окончательно. Из форм борьбы оставались самые простые, но чрезвычайно распространенные — саботаж и воровство.

Почему же большевики победили и в этот раз? Подумайте сами. Мы остановимся лишь на некоторых аспектах. Обычно подчеркивают значимость маневра, предпринятого лично Сталиным, опубликовавшим в «Правде» две статьи, и руководством в целом. В марте 1930 г., признав «головокружение от успехов» «у некоторых наших товарищей», которое и породило ряд «нарушений и искажений» линии партии «в ряде районов» страны, генсек еще весь в «пылу успеха». Пятилетний план по коллективизации перевыполнен вдвое, план хлебозаготовок выполнен, а сверх того почти выполнен план по заготовке семян — деревня бесповоротно двигалась к социализму. Вскоре вышло и постановление ЦК о борьбе с искривлениями партлинии. Узнайте, что еще было сделано. Но через месяц тон был уже другой. Теперь не только у «местных работников, но и отдельных областников, но и отдельных членов ЦК», «несущихся к пропасти», закружилась голова «во время

бешеного бега». Они, оказывается, поверив в силу декрета, «стали насаждать колхозы в принудительном порядке», не учли разнообразия условий и т. д. Но партия их поправляет, указывая на главную опасность — правых, которые дискредитируют партруководство. Что касается мужиков, то, покидая колхозы, «они поступают нехорошо». До конца пятилетки еще два года, а льготы колхозникам — вот они (см. выше)1.

Можно, конечно, поражаться сталинскому цинизму или гениальной гибкости. Но мы замечаем иное. Адресатов у Сталина много: «товарищи колхозники», кулаки, «отдельные работники», правые. Как они восприняли «послание»? «Левые загибщики» на местах твердили, что «Сталин не прав, отступать поздно», говорили, что «написал статью не т. Сталин, а какой-то кулак». Недоверие деревни к ЦК и особенно Сталину — полное, пишут в «Правду» из Подмосковья, называют генсека прохвостом, полагая, что это у него голова закружилась. ЦК левых ругает, а сам «проводит практику левого уклона». Крестьяне в свою «Крестьянскую газету» сообщают: «Наверное, у наших вождей головокружение. Теперь мы видим — точно брехня, кругом брехня». Слово ЦК — «нетвердое». Наладились было мужики из колхоза выходить, а их стращают судом и охаживают поленом в правлении колхоза, председатель которого кричит: «Я, вам, вашу мать так, дам посева. Вот вам, бога мать, раздел. Убирайтесь отседова, всех пострелю». И тут же, припечатав недалеким активистам «правый уклон», снимают их как... троцкистов. Бедняги и не заметили, как «скатились в левацкое болото правого оппортунизма». Тем временем под Гжатском собрались «6 деревень в количестве 150 граждан единоличников и 15 колхозников, выбрали президиум» да и «пришли к убеждению, что страна наша идет к разорению и нищете», а руководители «далеко ошибаются». О чем чистосердечно поведали в «Правду», посоветовав ей не серчать на них, а сообщить властям, чтобы, «ввиду того, что страна гибнет», выпустили «сразу несколько декретов о том, что середняка раскулачивать не будут»[189]. Обиделись и «отдельные члены ЦК». Хатаевич пенял прямо Сталину: «Приходится выслушивать много жалоб, что зря нас всех объявили головотяпами. И, действительно, надо было бы дать указание нашей центральной прессе, чтобы при критике допущенных искривлений и перегибов... шельмовали и крыли не только низовых

работников. Многие директивы... о форсировании темпов... исходили ведь от Колхозцентра, от Наркомзема, ведь такой тон давался в первую очередь "Правдой"... и другими центральными газетами. А многим из наших деревенских партийцев... приходилось... работать в чрезвычайно тяжелых условиях. В этой работе они проявили большую преданность партии и заслуживают чуткого к себе отношения»1. Ну, и что Вы скажете?

А Сталин на XVI съезде в июне 1930 г. продолжал настаивать: «[3]адача насаждения» колхозов и совхозов — «единственный путь разрешения проблемы сельского хозяйства вообще, зерновой проблемы в особенности». И, заверив, что ныне «Советская власть является самой прочной властью из всех существующих властей в мире», объявил «решение ЦК»: «к концу пятилетки коллективизация СССР должна быть в основном закончена». Подбодрил и Каганович, фактически второй секретарь ЦК: в отчетный труднейший период «лучшим аппаратом из всей системы пролетарской диктатуры оказался партийный аппарат, крепко сколоченный, сцементированный ленинской генеральной линией нашей партии. В составе этого партаппарата мы имеем... испытанных борцов за ленинизм». Именно низовое и особенно областное звено «помогли партии справиться с труднейшими задачами отчетного периода»2. И где же «поворот»?! Сплошная сумятица и смятение, растерянность и неуверенность, колебания и паника. И страх, животный страх.

Этот страх сплотил всех — левых, правых, сталинцев — вокруг «ленинского ЦК и его генеральной линии». Они прекрасно понимали, что отныне назад дороги нет, теперь единственной альтернативой сталинскому курсу было бы отстранение партии от власти. Требовались единство и единственный лидер, способный навести порядок и гарантировать удержание власти любой ценой. Молотов и полвека спустя твердил, что все, сотворенное ими, было допустимо ради основного: только бы удержать власть. В конце концов, речь шла о спасении собственных жизней. Как в старом анекдоте Радека, радикально улучшить ситуацию могла только казнь всех виновных в учиненных преступлениях, начиная с членов политбюро. Мы вообще думаем, что страх от потрясений 1930-1933 гг. оказал на Сталина, руководство,

партию, страну куда большее воздействие, нежели предшествующие десять лет внутрипартийной борьбы. И заметьте: имеется в виду исключительно внутренний аспект, без всякого «враждебного внешнего окружения». С. В. Косиор, секретарь ЦК КП(б)У, член политбюро ЦК ВКП(б), писал: «Политика ликвидации кулачества не решается одним раскулачиванием. То, что мы сейчас осуществляем, является лишь первым мероприятием... впереди еще гигантская и трудная работа... мы не всех кулаков раскулачили, многим... удалось улизнуть... у кулака в деревне еще остались крепкие корни... у него есть своя агентура в лице подкулачников... без всякого надзора остались раскулаченные... и те, которые ждали раскулачивания. Ясно, что они озлоблены, враждебно настроены и готовы на все»1. Коммунисты знали, что сотворили, и прекрасно понимали, что десятки миллионов людей их ненавидят. Упоминания о большевистском страхе (еще раз: мы рассматриваем только внутренний его источник) довольно часты в историографии, но нам кажется, что его воздействие на политические процессы в СССР недооценено.

Зато значение небывалого урожая 1930 г. (почти 84 млн тонн) очевидно. Он позволил обеспечить и невиданные прежде заготовки в 22 млн тонн (это в два раза больше, чем в 1928 г.). Казалось, бу- харинско-рыковский пессимизм развеян. Хлебный экспорт процветал (не забудем, он дал 40 % общей экспортной выручки в годы первой пятилетки). Правда, в 1931 г. кое-где началась засуха. Собрали 70 млн тонн зерна, но уж заготовили «от души» — 23 млн, из них вывезли более 5 млн. Такой выход товарной продукции мог убедить кого угодно в силе и жизнеспособности колхозного строя. Колхозы-передовики сдавали хлеб за отстающих и пока еще держались.

Но в 1932 г. зона засухи расширилась и охватила основные производящие регионы площадью в 30 млн га. Урожайность здесь упала ниже 4 центнеров с гектара. Между тем начались «хитрости статистики». В отчеты по зерновым культурам включали и сборы бобовых. Государство же заготавливало и экспортировало зерно. Поэтому из 70 млн тонн как 1931, так и 1932 г. следует вычесть 13-14 млн бобовых. И все же в г. заготовки упали до 19 млн тонн при куда большем плане[190].

Чтобы его выполнить, на места направлены комиссии во главе с членами политбюро, наделенными чрезвычайными полномочиями. Между Украиной и Северным Кавказом, дававшими половину зернового сбора, курсировали Каганович, Молотов (уже председатель СНК), Микоян, зам председателя ОГПУ Г. Г. Ягода. Молотов ездил и в Сибирь выкачивать хлеб (слова самого Вячеслава Михайловича). Сталин, недовольный Косиором, решил подкрепить его П. П. Постышевым. На Украине у селян хлеб отбирали трижды. С Кубани выселяли целые станицы, обобранные до нитки. Зерно выметали подчистую, не оставляя на посев, на фураж, на трудодни. Отнимали зерно, уже выданное колхозникам. Из партии исключали целые местные организации, сопротивлявшиеся произволу Центра. На Украине сняты 237 секретарей райкомов и еще больше председателей райисполкомов. На Кубани в 17 районах из 716 секретарей станичных и колхозных ячеек половина исключена из партии[191]. То же самое творилось в Поволжье, Черноземье, Западной Сибири, на Урале. В Казахстане, не выдержав жестокой засухи, погибал скот — главный кормилец местного населения.

И начался голод 1932-1933 гг. Смерть опустошала целые районы. Толченая кора, лебеда, корни, тростник, лягушки, «съедобная» глина — ничего не спасало. Людоедство стало обычным явлением. Свирепствовал тиф (до 1,6 млн больных). Мужикам было не до восстаний — они, брошенные властью, подыхали в буквальном смысле, как скотина. А власть вновь использовала войска. На этот раз, чтобы блокировать зону смертного голода и не пустить миллионы голодающих в города. К началу марта 1933 г., на пике голодомора, только ОГПУ задержано 220 тыс. нищих и обездоленных, бродивших в поисках куска хлеба. 190 тыс. возвращено обратно. Вдоль железных дорог и на станциях стояли сытые солдаты, а людишки все мерли и мерли. Как сообщала печать, делали они это «в целях борьбы с Советской властью» «и умирали назло ей»[192]. Естественно, Сталин и ОГПУ нашли «виновников голода». В начале 1933 г. арестовано до сотни «вредителей» во главе с двумя заместителями наркома земледелия и заместителем наркома совхозов СССР. 40 из них казнены, остальные гниют по тюрьмам, а голод продолжается...

Мы не знаем точного числа погибших. Данные колеблются в диапазоне от 3 до 11 млн человек. Дело в том, что в 30-х годах хитрости нашей статистики переросли в чудеса. Например, официально считалось, что в 1933 г. население СССР приблизилось к 167-168 млн человек. Однако позднейшие подсчеты демографов дали цифру в 161 млн на 1 января 1933 г., а на 1 апреля — 158 млн. Перепись 1937 г. зафиксировала 162 млн жителей. Сокращение населения на Украине по сравнению с переписью 1926 г. — 2 %, в Казахстане — 16 %, Саратовской области — 23 %. Но организаторы и участники переписи были уничтожены, так как не добились 168 млн — «цифры, пущенной сверху, от руководящих инстанций». Повторная перепись 1939 г. «принесла» 167 млн, официально превратившихся в 170 млн человек1. Но вся эта, как сказал бы Сталин, игра в цифири, не имела смысла по одной простой причине. Для коммунистической власти людей не существовало, а «незначительные жертвы», по мнению «секретаря ЦК», были неизбежны (тем более что зерновая проблема уже объявлена решенной к 1934 г.). Потому-то, видимо, КПРФ и сейчас не считает миллионы замученных голодной смертью жертвами коммунистического террора.

Впрочем, в последние годы, в связи с отходом от так называемой политизированной истории и поисками Р. У. Дэвиса и С. Уиткрофта возобновилась дискуссия о факторах, породивших голод2. «Ревизионисты» полагают, что урожай зерновых 1932 г., определяемый менее чем в 50 млн тонн, и голод в значительно большей степени были вызваны естественно-климатическими и агротехническими факторами, нежели рукотворно-политическими. Наша позиция проста и уязвима. Вместе с мужиками мы все еще считаем, что неурожай от бога, а голод от людей. Засуха не была повсеместной. В стране имелся хлеб. В 1932-1933 гг. вывезли за рубеж 3,6 млн тонн. Урожаи 1933-34 гг. были на уровне 68 млн, а заготовки — 23 млн тонн. Даже неурожайный 1936 г. (собрано 56 млн тонн) к голоду не привел: власть учла предыдущий опыт

и занялась регулированием. Неурожаи случались и до 1917 г., но в СССР революция уничтожила негосударственные силы — земства, городские управы, общественность с частной благотворительностью, частное предпринимательство и рынок, — способные им противостоять. Голод — не плод сознательной акции по удушению крестьянской войны. Он — часть всеобъемлющего кризиса (в том числе аграрного), порожденного строительством социализма. Вы станете с этим спорить? А почему? О многих чудесах отечественной статистики «на фронте отчетности», о социально-экономических последствиях революции конца 20 — начала 30-х гг. мы еще поговорим.

А пока ответьте на вопросы. Почему Молотов (кстати, отрицавший массовый голод, но уверявший, что Сталин не прав: мы выселили не 10 млн кулаков, а 20 млн, «я сам лично размечал районы выселения... моя комиссия работала») полагал, что «коллективизацию мы неплохо провели», «провели очень успешно»? Прав ли Буллок, называющий «события 1928-1933 гг.» «социально-экономической революцией, завершающей ленинскую политическую революцию, захват власти в 1917-1921 гг.» и «имевшей даже большие последствия для хода русской истории»? Можете ли Вы оспорить точку зрения сталинской историографии, утверждавшей, что в ходе коллективизации была решена «труднейшая после завоевания власти задача пролетарской революции», равнозначная по своим последствиям революционному перевороту в октябре 1917 года»? Действительно ли это была революция, произведенная «сверху, по инициативе государственной власти, при прямой поддержке снизу со стороны миллионных масс крестьян»? И если это так, то каково политологическое содержание данного феномена? Малия считает, что, решив политическими средствами экономическую проблему (уничтожив рынок и обеспечив стабильное снабжение государства продовольствием), партия ликвидировала в лице крестьянства (в годы нэпа — независимой и самоуправляющейся силы) единственный бастион гражданского общества, уцелевший после 1917 г. А Левин, как Вы помните, видит в нэповских мужиках скорее проявление «архаизации», возрождение того «аграрного комплекса», из которого неизбежно произрастает «аграрный деспотизм», поскольку архаическая деревенская база советского общества 20-х гг. стимулировала развитие партии как особой политико-административной структуры по пути, прямо про

тивоположному развитию нэповской экономики. Кто, по-Вашему, ближе к истине[193]?

Учтите и наше мнение: коллективизация не требовалась стране и трудовому крестьянству, не вытекала из их «логики развития». Но цели, формы, методы и итоги «второго Октября» в деревне были предопределены (помимо идеологических «моментов») столь же неорганичной форсированной индустриализацией. Однако процесс индустриализации-коллективизации сам являлся неизбежным следствием общего курса ВКП(б) на развернутое строительство социализма, необходимым элементом наступления социализма по всему фронту. Летом 1930 г. на XVI съезде Сталин провозгласил: «[М]ы уже вступили в СССР в период социализма»[194]. Между тем, любил повторять генсек, социалистическое общество не придет в порядке самотека. Вы понимаете, что это значит?