Документ 1. ПРОТИВ МИФОВ ОБ «ИСКОННОМ ДЕСПОТИЗМЕ» И ВРЕДНОМ ТАТАРСКОМ ВЛИЯНИИ

В периоды ранней и средней истории Московии... основное внешнее влияние на Московию оказывали Византия и татаро-монголы. В ранний период [1304-1448] византийское влияние распространялось через московскую митрополию, а монгольское — через великокняжеский двор.

По своему происхождению формы гражданских и военных институтов в Московском княжестве XIV в. были преимущественно монгольскими. Таким образом, Церковь оказалась в непривычном для неё положении: ей пришлось изменять и трактовать монгольские институты и обычаи, исходя из Византийской системы координат. Данная гипотеза может служить объяснением того, почему существует такое количество противоречивой, на первый взгляд, информации в первичных источниках и такие противоположные толкования этой информации историками... Я признаю, что предлагаемая мной интерпретация нуждается в дальнейшем изучении и обосновании. Я предлагаю её отчасти для того, чтобы привлечь к ней внимание других историков, подтолкнуть их к подтверждению или опровержению отдельных её посылок и допущений. [...]

История Московского княжества слишком долго изучалась нами «как самоцель» и «как простая летопись изолированных событий», вместо того, чтобы рассматривать её «как важную и неотъемлемую

часть мировой истории». И слишком долго мы изучали мировую историю без точного понимания важнейшего ареала разнообразных культурных влияний, который представляла собой Московская Русь.

...Существует давно сложившаяся историографическая традиция, согласно которой русское самодержавие ведет свое начало от монгольского деспотизма.

Для начала нужно обратить внимание на то, что хотя термины «автократия» (применительно к Московской Руси — «самодержавие») и «деспотизм» и имеют сходный общий смысл, их точные определения различны. Оба термина относятся к правителю, обладающему неограниченной властью в своем государстве. Постепенно эти термины приобрели дополнительную смысловую нагрузку и стали применяться для обозначения неправедной власти и произвола правителей. Точное значение греческого слова auto-crat (в дословном переводе: «самодержец») указывает на правителя, не подчиняющегося никакому другому правителю. Понятие «деспотизм» происходит от греческого слова despotgs — «владыка», «господин». Но в отличие от «автократа» despotgs мог быть назначен правителем более высокого ранга и править от его имени. (В данном случае речь идёт о системе деспо- тата, существовавшей в Византийском мире в XIII-XV вв. — Прим. пер.) В данной работе я пользуюсь термином «автократ» в его прямом значении — «самодержец», никому не обязанный своей властью. Напротив, термин «деспотизм» я использую в его дополнительном значении неограниченной власти правителя в обществе, подразумевая произвольный и неправедный характер такой власти.

я употребляю слово «деспотизм» скорее в структурном, чем в функциональном смысле, так как в принципе деспотическими могут быть действия любого правительства, независимо от его структуры...

Карл Виттфогель выдвинул теорию, что «восточный деспотизм» был занесен в Московию монголами из Китая. Эту мысль можно отвергнуть с порога по той простой причине, что у монголов не было традиции деспотизма в собственном смысле этого слова, даже когда они правили в Китае. Элизабет Эндикотт-Вест считает, что «монгольский хан или каган был первым среди равных, и решения принимались в совещательной, а не автократической манере». Децентрализация, которую Беатрис Форбс Манц назвала «разделением и беспорядком обязанностей», была отличительной особенностью правления монголов как в Азии, так и в Московии. К тому же власть татарских ханов на подвластной им территории была ограничена. [...]

Более того, сам термин «восточный деспотизм» можно поставить под вопрос. Виттфогель дает определение этого термина, видимо, основываясь на работах определенной группы французских авторов, в особенности Бодэна и Монтескье, которые пользовались им при описании правителей Сефевидской Персии и Оттоманской Империи, не имея ясного представления об этих государствах. По сути дела, Бодэн и Монтескье обращались к европейским правителям и указывали им на недостатки их правления, сравнивая его с правлением «на Востоке», где, по их мнению, эти недостатки проявлялись в наиболее ярко выраженной форме.

Другие авторы, Виттфогель в их числе, применили концепцию «восточного деспотизма», разработанную французскими авторами, к китайским правителям. Можно не без оснований усматривать тенденцию к централизации в период правления династий Чжоу, Цинь и Хань. В любом случае кажется несомненным то, что институциональное развитие Китая было непрерывным с древнейших времен до начала XX в. [...Но] период, когда монголы переняли китайские способы управления, был периодом децентрализации и технологических новшеств, а не деспотизма и застоя.

Термин «деспотизм», отметил Мелвин Рихтер, обычно употребляется для резкой критики методов управления... и дискредитация тех элементов государственного устройства, которые... несовместимы с политической свободой или прямо противоположны её развитию. Рихтер также указывает на то, что в этом термине заметен довольно сильный

расистский оттенок: «понятие "деспотизм" изначально отражает чисто европейскую точку зрения на азиатские типы и обычаи правления: считалось, что по своей природе европейцы склонны к свободе, а азиаты, напротив, к рабству». Поэтому следует с большой осторожностью относиться к использованию этого термина в качестве инструмента для исследования того, как функционировала та или иная форма государственного управления, особенно если речь идёт об Азии.

Каким бы ни было теоретическое обоснование власти правителя, в Московии, как и везде, последний правил лишь с разрешения правящего класса, членом которого и являлся. В этом контексте исключительно важную роль играла боярская дума. Без её согласия нельзя было издавать законы и указы, а вопросы внешней политики решались только в её присутствии...

Историки обычно приводят следующие факты в поддержку утверждений о деспотическом и патримониальном характере Московского государства: 1) подданые Московского великого князя называли себя его холопами; 2) они били челом своему правителю, чтобы доказать ему свое послушание; 3) они именовали Московского князя «государем». Все эти три компонента входили в формальное обращение царедворца к правителю: «господину государю великому князю ... холопъ, господине, твой ... челом бьеть». Маршалл По считает, однако, что всё это не может служить доказательством деспотизма или патримониализма. По утверждает, что ни один из этих компонентов не должен истолковываться буквально как признак пресмыкательства и унижения раба перед своим владыкой. Использование таких речевых оборотов скорее означало, что подданный берет на себя формальные обязательства по отношению к царю, а его социальный и политический статус соответственно возрастает.

Формальное обращение к Московскому князю содержит как элементы местной, славянской традиции, так и признаки византийского и монгольского влияния. Образ царедворца, рабски послушного своему правителю, восходит к византийскому понятию «дулос императора», которое обозначало близость к государю и являлось почетным титулом. Обычай бить челом (как и производное от него понятие «челобитная») происходит от тюркского «Ьагь иг», который в свою очередь восходит к китайскому обычаю «kou tou». В китайской семье «kou tou» был знаком добровольного послушания и любви к родителям, предкам и божествам. [...] Традиция императорского «kou tou» была продолжением традиции

семейного «кои tou». [...] Наконец, обращение «государь» происходит от слов славянского корня, таких как «господин» и «господарь».

В формальном обращении к правителю символическим образом соединяются три основных источника влияния на Московию в рассматриваемый нами период: византийский, татарский и славянский. В Московии эти элементы образовали уникальное и характерное сочетание. Тем не менее очевидно, что ни практика централизованной власти, ни теория самодержавного правления не могли быть заимствованы Московским княжеством у Кипчакского Каганата, так как ни той, ни другой в последнем не было. Напротив, теория самодержавия попала в Московию из Византии вместе с письменной церковной культурой. Начиная с конца XV века теоретический фундамент власти правителя Московии следует искать в Византии.

Такое сочетание децентрализованного отправления властных полномочий с использованием авторитета централизованной власти в целях легитимации представляется очень важным фактором исторического развития. Начиная с XIV века история Московского Княжества (а затем и России) свидетельствует о чрезвычайной устойчивости этого политического образования. Конечно, были и неудачи, но их каждый раз удавалось преодолеть. Важная причина такого политического успеха кроется в способности государства изменять модель правления сообразно с меняющимися нуждами времени.

Правители Московского Княжества оказались способны изменять подход и методы управления по мере надобности. В XIV и XV вв. Московия процветала в роли торговой державы благодаря доходам от речной и сухопутной транзитной торговли. Для такого государственного устройства было вполне достаточно рыхлых административных структур, заимствованных у Кипчакского Каганата. К концу XV века территория Московского Княжества возросла настолько, что потребовалось изменение административного устройства. Характерно, что это изменение сопровождалось теоретическим обоснованием власти правителя, сформулированным Церковью. В те времена, когда элита Московского Княжества заимствовала свои административные методы и политические институты в Сарае, великому князю московскому не требовалось идеологического доказательства своего права на власть,

так как он её получал от хана в Сарае. Монголы, в свою очередь, оправдывали свои завоевания, ссылаясь на китайское понятие «Мандат Неба» (tian ming). [...]

Хотя правители Московии и были знакомы с концепцией «Мандата Неба» благодаря их связям с монголами и Кипчакским Каганатом, они не смогли бы приспособить её для своих целей, даже если бы и хотели, поскольку в XIV-XV вв. она являлась специфической прерогативой монголов [стоявших во властной иерархии выше великих московских князей — Прим. пер.]. Вместо этого великие московские князья заимствовали через Церковь другое, византийское понятие: «милость Божия». Заявляя, что они правят божьей милостью, великие московские князья конца XIV — XV вв. тем самым избегали конфликта с монгольскими ханами, у которых было другое доказательство своего права на власть. [...]

После Докончания 1433 г. между Василием II и князем серпуховским и боровским Василием Ярославичем, фраза «Божьею милостью» начинает использоваться регулярно и заменяет собой более раннюю формулу, «по благословению» митрополита. В договоре 1444 года с польским королём Казимиром IV эта фраза фигурирует уже как часть титула великого князя. По мнению Инальчика, утверждение Василия II о том, что он правит милостью божьей, «несомненно противоречило идее верховной власти хана». Я не думаю, чтобы хана слишком беспокоило использование такой фразы великим князем московским. Если в этом и был вызов, то скорее для византийской церкви, так как именно с помощью фразы «Божьею милостью» объявлял свои права на власть византийский император. Время её включения в титул великого князя московского (1449) неслучайно: всего лишь за год до этого великий князь московский приказал выбрать митрополита наперекор византийской церкви. Использование этой фразы также поставило Московию наравне с другими государствами христианской Европы, чьи правители также ею пользовались. Возможно, именно это соображение заставило Ивана III так резко ответить в 1489 г. послу Священной Римской Империи Николаю Поппелю. Когда Поппель предложил Ивану III королевскую корону от имени Фредерика III, Иван III ответил так: «мы, Божиею милостью, государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей, а поставление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы просим Бога, чтобы нам и детям нашим всегда дал так и быть, как мы теперь государи на своей земле; а поставления,

как прежде, мы не хотели ни от кого, так и теперь не хотим». Говоря так, Иван III несколько кривил душой, ведь к тому времени фраза «Божиею милостью» была частью титула великого князя только сорок лет, а отца Ивана III, Василия II, фактически назначил великим князем хан Кипчакского Каганата, Улуг Мехмед. [...] Но такая формулировка делала Московское княжество частью христианского мира.

Когда московские великие князья захватили Казанское и Астраханское ханства, образовавшиеся в Поволжье после распада Кипчакского Каганата, их взаимоотношения с татарами, казаками, калмыками и другими бывшими подданными Монгольской Империи стали по сути такими же, как и взаимоотношения последних с монгольскими ханами, хотя московские великие князья и не пользовались соответствующей монгольской терминологией. В дипломатических отношениях со степными народами и народами Центральной Азии царь, точно так же, как до него хан, вёл себя так, как будто эти народы находились непосредственно под его властью. Фактически царь претендовал на право считаться наследником монгольского хана, который не затруднял себя переговорами с теми народами, чьих правителей он считал своими «подручниками», так как право на власть было дано ему свыше. [...]

Правящий класс Московского княжества заимствовал у монголов систему определения социального статуса по знатности рода. Эта система вместе с принципом горизонтального наследования, заимствованным у степняков, послужила основой для института местничества. [...] Хотя «родовая» система позволила Кипчакскому Каганату некоторое время успешно управлять крайне децентрализованной торговой империей, в XV веке эта система окончательно развалилась.

Одновременно с заимствованием монгольского метода определения межродовой иерархии, московские великие князья приступили, пусть даже весьма неохотно и постепенно, к внедрению идеологического обоснования власти, предоставленного Церковью и основанного на византийской политической теории. Таким образом, в особенности после 1547 г., когда венчался на царство Иван IV, именно византийские понятия о власти правителя и о её пределах легли в основу государственной идеологии Московского княжества. Но эти понятия, так же как и монгольская родовая система, не имели прямого отношения к деспотизму. В Таблице 4.1 представлены для сравнения три идеологических компонента пяти политических образований: Московии, Монгольской Империи, Китая, Византии и мусульманских государств.

Последние включены в таблицу, так как правящий класс Кипчакского Каганата принял ислам.

Таблица 4.1. Идеологические компоненты

Хотя её форма со временем несколько изменилась, по сути децентрализованная система управления в Московском княжестве оставалась неизменной до тех пор, пока в начале XVIII века Пётр I не заменил её шведской административной моделью. [...]

Деспотизм не присутствовал ни в теории, ни в практике Московского княжества. Не было деспотизма (или того, что обычно понимают под этим термином) и в Византийской и Монгольской империях, где существовали чёткие ограничения власти правителя.

Проблема «восточного деспотизма» сама по себе является ложной. Сам термин был придуман во Франции XVIII века и использовался как средство критики политического режима. Французские просветители указывали на Оттоманскую Империю и Сефевидскую Персию как на сосредоточие всех тех отрицательных черт, которые их не устраивали во французском абсолютизме. Позднее и термин, и понятие «восточный деспотизм» стали использоваться историками в ещё более широком смысле, для критики любого не нравившегося им правительства. Отсюда уже оставался один шаг до установления связи между «восточным деспотизмом» и более ранними свидетельствами иностранцев о деспотизме в Московском княжестве. Эти свидетельства писались

с такими же побуждениями, как и более поздние работы французских политических философов...

К концу XVI века Церковь собрала воедино все элементы анти- монгольской идеологии. Монголы были представлены как воплощение зла, которому нужно было сопротивляться во что бы то ни стало. Они принесли на русскую землю смерть и разрушение, ходили даже слухи, что они пытались силой обращать христиан в ислам. Согласно версии Церкви, татары не принесли Московскому княжеству ничего хорошего, за исключением часто упоминавшегося поддельного ярлыка, данного митрополиту Петру, который Церковь использовала для защиты своего права на землевладение. Для всех остальных ценностей, которые, как шапка Мономаха, могли иметь татарское происхождение, были придуманы византийские источники.

К середине XVI века для периода так называемого монгольского владычества было найдено всеобъемлющее определение: «татарское иго». Согласно Чарльзу Хальперину, эта фраза впервые встречается во вставке в одну из копий «Сказания о Мамаевом побоище», сделанной в 60-х годах XVII века... В 1674 г. эта вставка была включена в «Синопсис», а оттуда попала в русскую историографию. Однако, [есть]... ещё более ранний случай использования термина «татарское иго» в Московском княжестве. Его латинский эквивалент, jugo Tartarico, встречается в отчёте Даниэля Принца о его дипломатической миссии в Москву в 1575 г., то есть на сто лет раньше, чем в «Сказании о Мамаевом побоище». Это значит, что на Москве этой фразой пользовались уже во второй половине XVI века.

В «Главных течениях русской исторической мысли» П. Н. Милюков так описывает то подавляющее влияние, которое оказали московские церковные книжники на формирование нашего восприятия истории Московии: «В прошлом столетии, когда русская историческая наука постепенно начала обращаться к своим первоисточникам, в руки историков попали первоисточники со своими собственными, на протяжении веков сформировавшимися взглядами. Неудивительно, что эта уже сложившаяся идеология, отражённая в источниках, направила историков по уже проторенному пути, предлагая им исторические факты в том порядке, в каком они были увидены и поняты современниками описываемых эпох. Историку казалось, что ему открывается истинный смысл истории, когда в действительности он лишь стоял на плечах философов пятнадцатого и шестнадцатого столетия».

Отрицательное отношение к монголам, которое нам хорошо знакомо по учебникам истории, ведёт своё происхождение от московских церковных книжников, которых Милюков называет «философами», и которые сконструировали анти-татарскую идеологию, для того чтобы отвратить московский правящий класс от про-татарской ориентации. Эта идеология, как и другие идеологии, рассматриваемые в Таблице 4.1, состоит из трёх функциональных компонентов. Правление великого князя милостью божьей выступает в качестве политического компонента. Социальный компонент заключается в том, что пока правитель соблюдает божью волю, народ обязан ему беспрекословно повиноваться; в противном случае мудрые советники поощряют его вернуться на путь истинный. Прошлое же конструируется в виде легенды о том, как, начиная с XIII века, русские князья пытались освободить Русь от татарского нашествия. Можно также выделить в этой идеологии скрытый экономический компонент, который препятствовал торговле русских с татарами, но не упоминался в документах того времени в открытую.

Альтернативы такой анти-татарской идеологии были, в принципе, возможны, но они не отразились в дошедших до нас источниках. Так, например, можно было сконструировать версию прошлого, по которой татарское владычество оказалось благотворным для Московии, так как оно предотвратило её захват Великим Княжеством Литовским в XIV-XV вв., но такая версия не появилась. Ни один элемент анти-татарской идеологии не мог появиться раньше середины XIV века. Хотя фраза «милостью божьей» и начала уже регулярно использоваться к 1433 году, но в великокняжеский титул она попала только в 1449 году. Начиная с 1447 года слово «государь» становится частью титула, который чеканят на монетах. Митрополит использует титул «самодержец» при обращении к великому князю уже в 1492 году, но в приказном делопроизводстве он появляется лишь в 90-х годах XVI века. Великого князя московского называли царём уже около 1474 года, но до 1547 года это слово не было официальной частью титула. Миф о происхождении великого князя московского от римского императора Августа и легенда о Мономахе могут быть датированы не ранее 1510-х годов. А миф о третьем Риме, который не мог появиться раньше 20-х годов XVI века, достигает своего апогея в указе 1589 года об учреждении патриархии, но после этого ни разу больше не появляется ни в светских, ни в церковных официальных бумагах.

В этой работе я выдвинул гипотезу о том, что светская администрация подвергалась преимущественно монгольскому влиянию, а церковная — византийскому. В Московском княжестве эти два влияния вступили в конфликт друг с другом и с местной восточнославянской культурой. На мой взгляд, этим и объясняются противоречивая информация в первоисточниках и такие диаметрально противоположные мнения историков о природе политической культуры Московии. Монгольское влияние было сильнее всего в XIV веке, когда московские великие князья заимствовали политические институты и методы напрямую из часто ими посещаемого Кипчакского Каганата (из улуса Джучиев). [...]

С XIV по XVI век заметно возрастает влияние византйской письменной церковной культуры на светскую администрацию. Церковные книжники создали анти-татарскую идеологию и с её помощью объявили открытую войну остаткам монгольского влияния. Такое поведение стало возможным после 1448 года, когда русская церковь стала сама выбирать своих иерархов и не должна была больше следовать политике Восточной Церкви, диктуемой Константинополем. Византийская империя проводила политику соглашения с Кипчакским Каганатом — этот факт отражен в первоначальных вариантах русских летописей. После 1448 года в этих летописях начали появляться вставки явно анти-татарского содержания...

К середине XVI века, стараниями русских церковников, в первую очередь митрополита Макария, все элементы идеологии Русской православной церкви приняли свою окончательную форму. К концу XVII века эта идеология прочно укоренилась в исторических трудах. Историки, изучающие период монгольского владычества на Руси, до сих пор находятся под сильным слиянием церковной анти-татарской пропаганды XV-XVI веков.

В начале книги я поставил вопрос: почему действия светских правителей Московии кажутся столь необъяснимыми с позиций Церкви? Другими словами, почему первоисточники дают такую противоречивую картину того, что происходило в ранний и средний периоды истории Московии? Я ответил на этот вопрос следующим образом: духовные и светские элиты находились под влиянием из двух разных источников — Византии и Кипчакского Каганата. Традиции, обычаи, учения и ценности, которые проникали в Московское княжество через Церковь из Византийской Империи, восходили к Римской Империи времен раннего христианства

(самой большой западной империи в древнем мире), а те, что проникли из Кипчакского Каганата через аппарат управления, происходили из Монгольской Империи (величайшей империи мировой истории).

Авторы церковных источников пытались объяснить действия светского правительства исходя из византийской системы координат, а светские авторы — исходя из монгольской. Оба общества, ставшие источниками этих конкурирующих систем мировоззрения, прекратили своё независимое существование, с интервалом всего в полвека. Оттоманские турки взяли Константинополь в 1453 году, а улусы и орды Кипчакского Каганата подчинились власти крымского хана Менгли Гирея в 1502 г. Эти два события, тем не менее, не положили конца влиянию этих двух культур на Московское княжество. Во второй половине XV века в Московии началось возрождение византийской книжной культуры в новых формах, а выходцы из бывших земель Каганата вновь занесли туда степные порядки. На мой взгляд, эти два источника внешнего влияния продолжали существовать, хотя и не без трений, на всём протяжении XVI века; кульминацией этого взаимодействия является несколько эксцентричное поведение Ивана IV, который, несмотря на свою грубость, явил новый образец синтеза двух влияний.

В конечном счёте, византийская книжная культура оказалась более живучей. «Великие четьи-минеи», «Степенная книга», жития святых, сказания, летописи и многочисленные вставки в них были пронизаны идеологией, центральным компонентом которой был миф о благочестивом, святом и христианнейшем освобождении отвероломных, жестоких и безбожных татар. К XVII веку образование царей стало исключительно церковным. Например, подготовка Алексея Михайловича включала чтение хрестоматии, составленной его дедом, патриархом Филаретом, а также часослова, псалтыри, деяний апостолов и т. п.

Пока Церковь развивала идеологию, направленную против татар, миф о татарском иге и о русских князьях-освободителях, последние активно привлекали татар к государственному управлению и военной службе. Поместная система, основанная на принципах мусульманской икты, давала возможность управлять вновь присоединёнными территориями и обеспечивать перешедших на русскую службу татарских царевичей и служилых людей. В то же время церковная идеология оказала огромное влияние на последующие интерпретации и наше понимание истории Московии. Только теперь,

лучше разобравшись в источниках, мы можем освободиться от гнетущего мифа о татарском иге.

D.Ostrowski. Muscovy and the Mongols. Cambridge University Press, 1998. P. 18, 26-27, 85-107, 244-248 (перевод С. И. Долуцкой).

А Вы освободились от гнетущего мифа или можете привести факты в его пользу? Сравните мнение Островского о деспотизме с рассуждениями Янова (документ 5) и сделайте выводы.