«ЧТОБ БЫЛО БОЛЬШЕ ЧУГУНА И СТАЛИ НА ДУШУ НАСЕЛЕНИЯ В СТРАНЕ»

Но, допустим, Вы сводите всю модернизацию к технологическому прорыву и росту производства и полагаете, что прогресс по необходимости антигуманен. Может быть, действительно, существуют эпохи, главное содержание которых составляют разнообразные, в том числе и судебные, «ошибки»? Почему бы не противопоставить судебным «ошибкам» индустриальные гиганты, которые с ревущим хохотом посрамят «отдельные недостатки» и укажут им их место? Хорошо, давайте абстрагируемся от «человеческой стороны дела» (т.

страну из отсталости. Однако согласитесь, что и здесь имеет место субъективное восприятие. Поэтому обратимся к «сухим цифрам».

Сопоставляя национальные балансы ряда стран за три последних века, американский экономист Р. Голдсмит проследил соотношение национального богатства и годового национального продукта для первой половины прошлого века1.

Таблица б. Отношение национального богатства к годовому национальному продукту. 1913-1950 гг.

Ну, и что Вы думаете? Мы не можем списать на войну даже показатели 1950 г., так как и Англия, потерявшая четверть национального богатства (СССР, Германия, Италия утратили треть его), и Франция, пережившая четырехлетнюю оккупацию (французские данные за 1939 и 1950 гг.: 7,01 и 6,43), продемонстрировали иную тенденцию.

Таблица 7. Сельскохозяйственное производство. 1913-1953 гг.

См. подробнее: Лисичкин Г. Мифы и реальность // Осмыслить культ Сталина. М., 1989. С. 265.

Народное хозяйство СССР. М., 1956. С. 106, 118, 144, 145. Народное хозяйство СССР в 1960 г. М., 1961. С. 411. Страна Советов за 50 лет. М., 1967. С. 128, 133, 149-151. Гордон Л. А., Клопов Э. В. Что это было? С. 69-82. История крестьянства СССР. История советского крестьянства. Т. 2. Гл. 11, Т. 3. Гл. 2, Т. 4. Гл. 6. Советская деревня в первые послевоенные годы. М., 1978. Гл. 6, 7.

* Среднегодовые показатели за 1909-1913, 1928-1929, 1938-1940, 19491953 гг.

Рост надоев — за счет личных коров. В колхозах одна буренка давала как в 1940, так и в 1953 г. 1017 кг, при этом почти в 40 % колхозов надаивали в год 400-800 кг (совхозный показатель — 2260 кг). Вас не удивляет очевидная несуразность (сточки зрения марксизма- ленинизма): личное подсобное хозяйство деревенских и городских жителей на площадях, составляющих 3 % от общей площади угодий, производило не менее 25 % валовой сельхозпродукции, почти 60 % продукции животноводства, 12 % продукции земледелия1? В целом темпы роста аграрного сектора в 1950-1953 гг. не превышали 1,6 % в год, что было ниже темпов роста населения. Валовая продукция сельского хозяйства в 1953 г. равнялась показателю 1928 г., а на душу населения в 1950-1953 гг. приходилось всего 94 % сельхоз- производства 1926-1928 гг. Между тем в коммунистической деревне к г. 744 тыс. тракторов, 424 тыс. автомобилей, 338 тыс. комбайнов (по производству сельхозмашин и комбайнов СССР вышел на первое место в мире еще в 1937 г.). Согласитесь, надо очень стараться, чтобы, вооружившись разнообразной техникой вместо лошади и сохи, за

Советская деревня в первые послевоенные годы. С. 351. Последние данные — 51 % валового производства и 62 % животноводческого: Безнин М, А. Крестьянский двор российского Нечерноземья в 1950-1965 годах // Отечественная история, 1992. № 3. С. 16-17.

четверть века «героической борьбы и труда» едва удерживаться на дореволюционном и доколхозном уровне.

Не то чтобы ничего не менялось к лучшему. Например, в 1940 г. электрифицировано 4 % колхозов, в 1950 г. — 15 % , к 1958 г. — 49 %. Если «ленинский свет» дошел не до всех колхозов, то и «лампочки Ильича» (обратите внимание на эти официальные и закрепившиеся в массовом сознании термины — Вам еще не видны черты модернизации?) светились не во всех домах колхозников. В 1950 г. лишь в 10 %, в 1958 г. в 43 %. Конечно, и в начале 50-х годов в Нечерноземье, Центре и на Северо-Западе комбайнами убирали лишь 15 % зерновых, а половину — вручную, в целом по стране механизация уборки зерновых составляла 51 %.

Между прочим, имейте в виду, что Сталин в 1946 г. в интервью британскому корреспонденту А. Верту заявил: «коммунизм в одной стране вполне возможен, особенно в такой стране, как Советский Союз». Это было открытием. Ранее никто из теоретиков коммунизма не отваживался на подобную смелость мысли. (Сталинская отвага и прозорливость тем более кажутся беспримерными, поскольку, по классической ленинской формуле, «коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны». А в свете керосиновой колхозной

История крестьянства СССР. История советского крестьянства. Т. 3. С. 98, 113. Т. 4. С. 53-55, 190, 224, 296-297, 336, 67, 287. Т. 2. С. 343-345. Brooks J. Thank You, Comrade Stalin! P. 55-56./>

лампы, согласитесь, трудно различать контуры коммунизма.) Открытие следовало зарегистрировать. Патентом должна стать новая программа партии. Работавшая над ее проектом комиссия (под председательством главного партийного идеолога А. А. Жданова) зафиксировала в конце 40-х гг.: «ВКП(б) ставит своей целью в течение ближайших 20-30 лет построить в СССР коммунистическое общество».

Если сравнить в сопоставимых ценах капиталовложения 1929 гг. в тяжелую промышленность и транспорт — 560 млрд руб., в легкую промышленность — 72 млрд, в сельское хозяйство — 94 млрд и учесть, что и в 1951-1960 гг. капиталовложения в сельское хозяйство не превышали 18 % общего их объема (при этом половину суммы составляли вложения самих колхозов)2, то можно назвать подобный вариант хозяйствования абсурдным. Сталин же и его экономисты полагали, что здесь проявляется закон социалистической экономики, строящейся на опережающем развитии тяжелой промышленности. Незадолго до смерти Сталин, с 1941 г. возглавлявший правительство страны, поведал своим соратникам, что крестьянство жиреет, а рабочий класс живет все хуже. Надо бы новый налог в деревне ввести. Мужику

Внешняя политика Советского Союза. 1946 год. Документы и материалы. М., 1952. С. 70. Аксенов Ю., Зубкова Е. Предвестие перемен // Литературная газета, 1989. 14 июня. XVIII съезд ВКП(б). Стенографический отчет. М., 1939. С. 18, 21.

Берхин И. Б. История СССР. 1917-1971 гг. М., 1972. С. 538.

что? Сдаст лишнюю курицу — и все. И вообще совхозы надо преобразовать в колхозы и перейти на прямой продуктообмен с деревней. Мы никаких убытков колхозов не покрываем, зато продукты от них получаем. Как добавляет вспоминавший это Микоян, тогда не только не покрывали убытки колхозов, но никто и не считал их расходов и доходов, зато все знали: большинство совхозов убыточно[250].

В начале 50-х колхозы сдавали по заготовкам не только собранный урожай, но и семенное зерно и часть урожая колхозников с приусадебных участков. Сдавали не только излишек, но и значительную долю необходимого продукта, в том числе подлежащего распределению по трудодням. Половина валового сбора зерна уходила в счет обязательных поставок государству и на оплату работ государственных машинно-тракторных станций (МТС), сосредоточивших основную массу аграрной техники. Из колхозов изымали до 60 % произведенного мяса, молока, яиц. По большинству продуктов заготовительные цены покрывали от 5 до 25 % затрат колхозов. Вывод советских историков и экономистов 70-х годов однозначен: государственные заготовки в значительной степени носили характер не эквивалентного обмена, а налогового обложения натурой. Такая же картина наблюдалась и в 1938 г. Рентабельны 12 % совхозов, подавляющая масса колхозов безнадежно бездоходна. Основные каналы производственных связей между промышленным и аграрным секторами носят не товарный, а натурализованный характер. Осуществляется, по сути, продуктообмен. В этой системе товарно-денежные отношения сохраняются, но носят формальный, бухгалтерско-учетный характер[251]. Всю войну государство изымало из колхозов продукцию практически бесплатно. Так что зря корил Микоян Сталина за желание перейти к продуктообмену. Это давно стало реальностью.

До войны же утвердилось и стало реальностью переобложение деревни. В 1947 г. февральский пленум ЦК напомнил решение 1940 г.: отменить поставки в зависимости от посевных площадей и исчислять их с каждого гектара пашни. Вам еще не понятно «прогрессивное значение» (формулировка пленума) подобного порядка? Поясним:

брали не с того, что засеяно, а с того, что вообще имелось в колхозе, с общей площади, так как под «пашню» определяли овраги, болота и прочие неудобья. Кроме того, мужики со своего подворья обязаны были сдавать государству по твердым ценам часть произведенной продукции (мяса — до 40 кг, молока — 280-320 л, до 100 яиц[252]). Плюс к тому уплачивали сельхозналог в деньгах, который исчисляли, исходя из доходности скота, посевов на участке, доходов с огорода, с фруктовых деревьев и кустарников. Он поглощал до 20 % денежных доходов колхозников. Для уплаты денег мужики продавали на рынке часть необходимой им самим продукции. Временами доходило до непостижимого абсурда. Чтобы сдать обязательный налог по маслу, колхозник отправлялся в город, что-то продавал, на вырученные рубли покупал масло и сдавал его по налогу. Этот «кругооборот масла» (и не только его) отражался на официальных показателях товарооборота, потребления, производства.

Одновременно государство производило централизованные орг- наборы трудоспособных колхозников на постоянную работу в промышленности и строительстве (до 600 тыс. человек в год). Ежегодно народно-хозяйственные планы всех областей устанавливали задания по использованию колхозников на сезонных работах: на лесозаготовках, торфоразработках, дорожном строительстве (несколько миллионов человек)[253].

Больше того, колхозы содержали за счет оплаты по трудодням работников сельсоветов, почт, школ, бань, строительных организаций, начальников пожарных дружин. Колхозы отпускали больницам, подсобным хозяйствам заводов, воинских частей технику и скот бесплатно. И сами колхозы оставались должны различным организациям сумму, равную 10 % денежных доходов колхозного сектора страны.

Таким образом, существовала не просто разверстка по колхозам и отдельным хозяйствам. Речь идет о господстве государственного барщинного хозяйства, строящегося на основе эксплуатации государством колхозов — соседских общин и деклассированных крестьян, ставших колхозниками (можно ли считать государственных работников, прикрепленных к государственной земле, крестьянами, вопрос спорный). У Вас есть возражения? Тогда аргументируйте их. Только

прочтите сначала трилогию Ф. А. Абрамова «Пряслины» и подумайте, где и когда в истории имела место подобная система эксплуатации? Помните, ехал как-то во времена «поздней» Екатерины II из Петербурга в Москву скромный чиновник А. Н. Радищев и, вглядываясь в окружающую действительность, с ужасом и возмущением вопрошал: «Что крестьянам мы оставляем? То, чего отнять не можем — воздух, один только воздух»? За полтора века многое изменилось: между колхозником и государством не стояли теперь церковь и помещики. А государство даже оплачивало барщинные дни, выдавая на трудодень зерно, картошку, овощи и деньги. Правда, в четверти колхозов зерна или не выдавали вовсе или выдавали менее 500 г, а в двух третях платили менее 60 копеек или не платили совсем[254]. «Вот почему жить стало у нас весело», — как-то сказал Сталин. Действительно, если и не лучше, то веселей. Впрочем, колхозники лишь 20 % денежного дохода и 40 % зерна имели от работы в колхозе, а подавляющую массу продуктов питания выращивали в собственном хозяйстве. Мы-то думаем, что это — дофеодальный мир, а Вы? И учтите: большинство исследователей из национальных республик СССР не сомневалось, что сохранившиеся патриархально-родовые отношения, тейпы и т. п. не способствовали приобщению к социализму, их невозможно было приспособить к колхозному строительству и колхозной жизни[255]. Понимаете, что это значит? А ведь в деревне в 1939 г. проживало 67 % населения СССР, в 1959 г. - 52 %[256].

Конечно, обладавшему неограниченной властью Сталину, объявленному при жизни гениальным ученым и величайшим экономистом, вольно было приказывать сажать пшеницу в Нечерноземье и на Северо-Западе. Политбюро, нисколько не смущаясь, могло «в целях обеспечения автотракторной промышленности колокольной бронзой» утверждать расписанные по областям годовые планы заготовки колокольного металла[257]. Еще в 80-е годы с трепетом рассказывали старики из министерства экономики, как «товарищ Сталин» взял да и вычеркнул пару нулей на поданных министром финансов А. Г. Зверевым бумагах, в которых устанавливалось соотношение рубля и доллара. Точно так

же вел себя Петр I (помните его указы о льне, колоколах, рассуждения Посошкова о государевых предписаниях, превращающих копейку в гривну?). Так же поступит позднее и Хрущев. Дело тут вовсе не в коммунистической идеологии или дури самодержавья (они налицо). Мы все о том же: где же здесь модернизация? И каковы Ваши выводы из представленной «пасторали»? Вы готовы заплатить за торжество идеи коммунизма возрождением государственного барщинного хозяйства, уничтожением крестьянства «как класса» и упадком сельского хозяйства? Но и это еще не все.

Проанализируйте приведенные ниже свидетельства современников. Из дневников академика Вернадского. «8 октября 1939 года. Кругом волнение в связи с недостатком самого необходимого. Черный хлеб ухудшился. Трудно достать белый, дорогой. Все население занято добычей хлеба и т. п. За водкой огромные очереди». «1 января года. Москва. В городе всюду хвосты, нехватка всего. Население нервничает...». «12 января 1940 года. Один день мы остались без хлеба. Полный хаос, и видишь, что легко может быть паника со всеми ее последствиями. По-видимому, по всей стране не хватает и хлеба, и пищевых продуктов. Недовольство растет — и оно может быть грозным. Первый раз за эти года так переживаю. А наряду с этим, как в насмешку, идет пропаганда о "счастливой" у нас жизни. А люди — тысячи и сотни тысяч — стоят в очередях буквально за куском хлеба». «21 января года. Полицейский коммунизм растет и фактически разъедает государственную структуру. Все пронизано шпионажем... Нет чувства прочности режима через 20 с лишком лет после революции». Из писем

В.              М. Молотову. «Опять чья-то преступная лапа расстроила снабжение Москвы. Снова очереди с ночи за жирами, пропал картофель, совсем нет рыбы. На рынке все есть, но тоже мало и по четверной цене. Что касается ширпотреба, то в бесконечных очередях стоят все больше неработающие люди... Как быть служащему человеку?... Неужели нельзя урегулировать снабжение продовольствием и ширпотребом?... ведь очереди развивают в людях самые плохие качества: зависть, злобу, грубость и изматывают людям всю душу» (москвич С. Абуладзе, декабрь г.). Из писем И. В. Сталину. «Готовить не из чего. Все магазины пустые, за исключением в небольшом количестве селедка, изредка если появится колбаса, то в драку. Иногда до того давка в магазине, что выносят людей в бессознательности. Иосиф Виссарионович, что-то прямо страшное началось. Хлеба, и то, надо идти в 2 часа ночи стоять

до б утра и получишь 2 кг ржаного хлеба... Я настолько уже истощала, что не знаю, что будет дальше со мной... От многих матерей приходится слышать, что ребят хотят губить. Говорят затоплю печку, закрою трубу, пусть уснут и не встанут. Кормить совершенно нечем. Я тоже уже думаю об этом...» (мать двоих детей П. Клементьева, Нижний Тагил, январь г.). Из писем в ЦК ВКП(б). «[Л]юди точно с ума сошли, страшно видеть безумные, остервенелые лица, лезущие друг на друга в свалке за чем-нибудь в магазине... Нет ничего страшнее голода для человека. Этот смертельный страх потрясает сознание, лишает рассудка, и вот на этой почве такое большое недовольство. И везде, в семье, на работе, говорят об одном: об очередях, о недостатках. Глубоко вздыхают, стонут, а те семьи, где заработок 150-200 руб. при пятерых едоках, буквально голодают, пухнут. Дожили, говорят, на 22 году революции до хорошей жизни, радуйтесь теперь!» (В. Игнатьева, Сталинград, 1939 г.). Из писем наркому пищевой промышленности. «22 октября стояли в очереди рабочие, служащие, ожидая в раймаге промтовары. После чего приходит начальник милиции, начальник уголовного розыска, прокурор, судья, набрали самых ценных товаров и ушли. После чего народ заволновался, народ заговорил, что нет правды, и нигде нельзя добиться. Остальной товар вывезли неизвестно куда, рабочие не могли получить» (С. Богданов, Фергана, 1940 г.). Из Казани сообщают Молотову: продавцы совсем обнаглели, никого не стесняясь, отпускают товары родственникам и знакомым, разным барыгам, которые при попустительстве милиции спекулируют. Простой народ в очередях за хлебом мается, а начальство в спецраспределителях икру, колбасу и пирожные гребет. Как поведал Сталину, «самому близкому другу и отцу», житель Севастополя, «люди звереют... теряют человеческий облик». А девятиклассник из Гомельской области подвел итог в письме Микояну: «Нет, при таких порядках и при таких достатках никогда нам не победить, никогда нам не построить коммунизм!»1.

Документы многослойны, в них отразилось несколько «цен», уплаченных за «торжество дела Ленина-Сталина». Так что с выводами не спешите. Не забывайте: почти половину из первых 36 лет Советской власти страна (а фактически — лишь часть городского,

Академик Вернадский «Я очень редко вижу идейных коммунистов». Публикация дневников 1939-1941 гг. И. Молчановым // Независимая газета, 1992. 9 июня. Общество и власть. 30-е годы. Повествование в документах / Отв. ред. Соколов А. К. М.: РОССПЭН, 1998. С. 206-208.

а во время и после войны — и часть сельского населения) жила по карточкам. Мы специально обратились к свидетельствам довоенным, чтобы подчеркнуть значение иных факторов, нежели война. Впрочем, и в конце 40-х годов, после отмены карточек, письма населения «в руководящие инстанции» дословно повторяют жалобы десятилетней давности. Хлеба нет; дают продуктов меньше, чем по карточкам; приходится стоять по двое суток в очередях; в магазинах давки, выносят полумертвых задавленных людей; для начальства действуют специальные магазины; процветает спекуляция; верните карточки обратно1. Центральное руководство игнорировало вопли о помощи, запрещало очереди, предлагало использовать милицию для борьбы с ними. Местные власти вынуждены были, нарушая все законы и инструкции, явочным порядком вводить нормированное распределение. То, что на нормальном экономическом языке называется кризисом, с точки зрения строительства социализма — норма обыденной жизни.

А вот и еще ряд «норм». Отвлечемся от эмоций. Если принять индекс потребительских цен 1928 г. за 100, то в 1940 г. он составит 640, в 1947 г. — 2010, в 1955 г. — 1000. Конечно, «было дело, и цены снижали». Но тенденция Вам ясна, надо полагать? Требуются уточнения? Пожалуйста! Принимаем 1913 г. за 100 и прослеживаем показатели реальной заработной платы рабочих и служащих (в скобках — индекс уровня жизни, в 1913 г. равный 100): 1928 г. — 110 (100), 1934 г. - 50 (50), 1940 г. - 95 (65), 1947 г. - 45 (42), 1953 г. - 105 (94). Имейте в виду: до революции на зарплату жило 8 % населения, после 1945 г. — 40 %. Как Вы помните, из потребления выпадало до млн человек, находившихся в различных местах лишения свободы, живших и работавших на грани жизни и смерти. Если принять их во внимание, то получается, что реальные доходы рабочих промышленности к началу 50-х снизились относительно 1913 г. минимум на 13 %, а крестьян — на 30 %. При этом норма эксплуатации труда в стране за 1913-1956 гг. почти удвоилась. Если Вы возьметесь опровергать все это, не забудьте подвергнуть критике и еще четыре цифры. Реальные доходы советских рабочих и служащих в 1955 г. составляли 30 % от реальных доходов рабочих и служащих в США. Доходы советских работников, занятых в сельском хозяйстве, — 7 % от доходов амери- />Аксенов Ю., Улюкаев А. О простых решениях непростых проблем // Коммунист. 1990. № 6.

канских фермеров. В 1913 г. эти показатели составляли 85 и 25 % соответственно[258].

Однако мы опять незаметно сбились на характеристики состояния «человеческого фактора». Прежде чем обратиться к «чугуну и стали», подчеркнем, что необходимость постоянного выведения за скобки людей, несмотря на гуманистические идеалы раннего Маркса и цинические рассуждения позднего Сталина, свидетельствует о сущностной антигуманности реального социализма. А ведь развитие человеческих качеств — один из главных критериев модернизации.

Вы можете возразить: чугуна и стали стало больше, и не только в абсолютных показателях, но и на душу населения! Действительно, больше. И не только чугуна и стали, но их — в особенности. Стальные сталинские дивизии стоят от Берлина до Порт-Артура? А как же! «От тайги до британских морей Красная Армия всех сильней»? Допустим. Во всяком случае — всех крупней. Но уж то, что «броня крепка, а танки наши быстры», — абсолютно точно. Сталин оставил Россию с атомной бомбой, хотя принял страну с сохой? Еще бы! И не только с атомной, но и с водородной. Даже с ракетами.

?! I! — !???

Объясним свой скепсис. Для контроля можете воспользоваться юбилейными (а потому многотиражными) изданиями статистических сборников «Страна Советов за 50 лет» и «Народное хозяйство СССР за 70 лет»[259].

Уже за годы предвоенных пятилеток добыча нефти выросла почти в 3 раза, производство чугуна, стали, угля — в 4-5 раз, электроэнергии — в 9,6 раза, металлорежущих станков — в 29 раз! В 1,5 раза увеличился выпуск тканей, в 3 раза — часов, в 3,5 раза — кожаной обуви. Рост продолжался и после войны. В итоге в начале 50-х годов прошлого века СССР вышел по большинству названных показателей на первое место в Европе и на второе место в мире. А ведь в 1913 г.

Россия по объему промышленной продукции в абсолютном исчислении шла вровень с Францией, но уступала в 2 раза Англии, в 3 — Германии и в 7-8 раз США. Изменились показатели и в расчете на душу населения. В 1913 г. отставание от Франции и Англии составляло 4-6 раз, от Германии и США — 15-20. Уже к концу 30-х гг. оно стало 3-5- кратным, а в начале 50-х — 1,5-2-кратным между СССР и ведущими европейскими странами и 2-3-кратным между СССР и США.

Очевидно, что количественный разрыв сократился, но имеются ли основания утверждать, что было преодолено качественное, стадиальное отставание отечественной промышленности (Гордон, Клопов)? По крайней мере, из жизни, спорта и поэзии известно, что случается, например, с бегунами на короткую дистанцию, которых заставляют бежать на длинную. Помните, у В. С. Высоцкого: «Я на десять тыщ рванул как на пятьсот — и спекся!»? Поэтому для начала стоило бы учесть некоторые особенности советской... статистики.

Существует три вида лжи, утверждал кто-то из великих XIX в. (слова эти приписывают то О. фон Бисмарку, то Б. Дизраэли): ложь, наглая ложь и статистика. На первый взгляд, в отношении статистики с этим нельзя согласиться. Разве можно вести бои на хозяйственном фронте, не имея представления о реальном положении дел? Посмотрим.

Как Вы думаете, чем определяется стоимость, допустим, токарного станка в нерыночной экономике (возьмем упрощенный отечественный случай)? В идеале — количеством и качеством труда, затраченного на добычу руды, ее переработку в сталь, производство деталей, сборку. Обозначим первую составляющую как «а», вторую — «Ь», детали и сборку — «с». Тогда общая стоимость равна «а + b + с». Но можно считать иначе. Стоимость руды входит в стоимость стали, а стоимость стали — в стоимость деталей. Поэтому получается, что стоимость станка в рублях выражается как «а + (а + b) + (а + Ь + с)». При подобном повторном счете мы ежегодно «производим» в денежном выражении по крайней мере в 3-4 раза больше, чем на самом деле. Так и считали с конца 20-х до конца 80-х годов. В результате наш национальный доход за 1928-1985 гг. вырос в 85 раз! На практике, однако, по разным оценкам, этот показатель составлял всего 6-18 раз.

Если использовать повторный счет, то национальный доход в 1928-1941 гг. вырос в 5,5 раза, если же считать с необходимыми коэффициентами, устраняющими дублирование, — в 1,5 раза. Производительность труда возросла не в 4,3 раза, а на 36 %. Каждый рубль,

вложенный в промышленность, приносил в 30-е годы на 25 копеек меньше, чем до 1928 г., хотя затраты сырья стали на 25-30 % больше. Поскольку с конца войны, особенно после реформы 1947 г., резко подскочила сумма госдотаций промышленности (1944 г. — 0,8 млрд руб., 1945 г. — 14 млрд, 1948 г. — 45 млрд), бюджет нес колоссальные убытки. В сочетании с нулевым ростом аграрного сектора и 20-миллиардным государственным долгом по внутренним займам это дало к 1950 г. не превышение национального дохода 1940 г. в 1,6 раза, как утверждала официальная статистика, а отставание от довоенного уровня, которое преодолено не было1.

Вообще-то никакого секрета это не составляло. Председатель Госплана Вознесенский докладывал в январе 1941 г. ЦК и СНК о разрыве между выполнением плана в натуральных показателях и по валовой продукции, исчисляемой в рублях. Но хитрости статистики и ряд внена- учных обстоятельств сыграли злую шутку с отечественными учеными, заставив их утверждать, что в 1937 г. доля промышленности, транспорта и строительства в национальном доходе достигла 62 %, а вклад собственно промышленности — 53 %. Однако с конца 80-х гг. ведущие специалисты (аграрник В. П. Данилов, историк индустриализации В. С. Лельчук и др.) пришли к выводу: реально доля сельского хозяйства преобладала в национальном доходе до начала 60-х годов2. Новейшие исследования советской экономики позволяют сделать уточняющие выводы в отношении всей коммунистической модели. ВВП на душу населения в России 1913 года составлял 0,24 от аналогичного показателя в США, 0,45 от французского, 0,46 от германского и 1,13 от японского. В 1928 г. эти соотношения равны 0,19; 0,35; 0,39 и 0,78, а в 1940 г. 0,29; 0,53; 0,45 и 0,87 соответственно3. Не забудьте, что 30-е годы на Западе — время жесточайшего экономического кризиса и социальных потрясений. В более длительной перспективе оказывается, что в 1913 г.

Селюнин В., Ханин Г. Лукавая цифра // Новый мир. 1987. № 2. Ханин Г. И. Динамика экономического развития СССР. Новосибирск, 1991, более высокие цифры: Болотин Б. Советский Союз в мировой экономике (1917-1987 гг.) // Мировая экономика и международные отношения. 1987. №№ 11, 12. Данные о дотациях: Аксенов Ю., Улюкаев А. О простых решениях непростых проблем. С. 79.

Лельчук В. С. Индустриализация СССР: история, опыт, проблемы. М., 1984. С. 247. Данилов В. П., Дмитренко В. П., Лельчук В. С. НЭП и его судьба // Историки спорят. М., 1988. С. 186. Лельчук В. Индустриализация...//Переписка на исторические темы. М., 1989. С. 354.

Davies R. W., Harrison М., Wheatcroft S. G. The Economic Transformation of the Soviet Union. 1913-1945. Cambridge, 1994. P. 270.

Россия отставала от США по производству промышленной продукции на душу населения на 43 года (это значит, что мы производили столько же, сколько Америка в 1870 г.). К 1955 г. разрыв достиг 56 лет, а основной прирост отставания в 10 лет приходится вовсе не на войну, а на годы Большого террора. Интересно, что за 1913-1955 гг. разрыв между США и Россией/СССР с точки зрения отношения занятых в промышленности к численности населения сократился с 60 до 18 лет. А ведь частное от деления объема производства на количество работников характеризует производительность труда[260]. Что скажете? В конце концов, катастрофическое влияние репрессий 1937-1938 гг. бесспорно. К 1940 г. на Макеевском металлургическом комбинате уцелели всего два инженера и 31 техник с дипломами, а на 270 инженерно-технических должностей пришлось вновь выдвигать практиков. На Магнитке пережили террор 8 инженеров и 66 техников, а 364 должности занимали практики. В целом по стране к 1940 г. среди имевшихся дипломированных инженеров половина имела трудовой стаж менее трех лет. Кстати, у 80 % рабочих трудовой стаж не превышал пяти лет, а у 40 % был меньше года. Во всех отношениях, пишет М. Левин, это был сырой материал. Удивляться ли тому, что прирост выплавки чугуна составил в 1937 г. 0,6 %, в 1938 — 1,1, а в 1939 г. его производство упало на 0,1 %? В других отраслях творилось то же самое. Лучшие столичные предприятия союзного значения — Электрокомбинат, Автозавод, ГПЗ-1, — насыщенные сложнейшим импортным оборудованием, с треском провалили планы 1937-1938 гг. и не смогли полностью восстановиться вплоть до начала войны. «Обезлюдела» тракторная промышленность: Сталинградский, Челябинский, Харьковский тракторные заводы, «Красный Путиловец» (завод им. Кирова) обезглавлены, как и их смежники, поставлявшие сталь и т. д., — «Красный Октябрь», «Баррикады». Что это означало на практике? Важный в свете надвигающейся войны факт. СТЗ должен был перейти в 1937 г. на производство гусеничного трактора. На деле же такой переход со сбоями и неполадками произошел лишь через три с половиной года. «Заторможенное, замордованное хозяйство, — свидетельствует один из создателей СТЗ, инженер, прошедший лагеря, но не сломленный, — в предвоенные годы, по сути, почти не развивалось»[261].

Вы можете возразить: рост натуральных показателей опровергнуть нельзя! Опровергнуть нельзя, а уточнить — необходимо. Заниматься этим мы здесь не станем, напомним лишь, что до 10 % добытого угля составляла никому не нужная зола. А что Вам известно о таком натуральном показателе грузооборота, как тонно-километры? В 1940 г. чистые потери от брака по промышленным наркоматам — 2 млрд руб. (это в 1,5 раза больше, чем весь объем капитальных работ в черной металлургии)[262]. Практика производства бракованной или недоработанной продукции распространилась настолько, что Микояна вовсе не удивляло, что в годы войны (когда, казалось бы, контролировалось все и вся) авиационная и артиллерийская промышленность выпускала недоработанную технику. «Это было единственно правильным решением, — пишет Анастас Иванович, — иначе фронт не получил бы столько [техники], сколько требовалось... нельзя было терять время!»[263] Понимаете, чем это оборачивалось на фронте? Один пример. Командующий ВВС А. А. Новиков докладывал Сталину, что из 400 истребителей, полученных двумя фронтами, 140 через несколько дней вышли из строя по техническим причинам[264]. А в мирнои жизни оказалось, что за два с половинои года третьей пятилетки учтенные потери промышленности равнялись полуторамесячному объему производства. В 1940 г. восемь промышленных наркоматов не установили 33 тыс. металлорежущих станка (в том году их изготовили 58 тыс. штук). В тех же наркоматах не использовали б тыс. единиц кузнечно-прессового оборудования (произведено в 1940 г. 4,7 тыс.). В результате... за границей закупили в 1940 г. тыс. металлорежущих станков, да на 4,6 млн рублей — кузнечного оборудования[265]. Вы легко отыщете и другие «маленькие хитрости». Мы же укажем лишь на приписки.

Руководитель советской статистики И. А. Краваль в 1937 г. раскрыл их механику на примере сельского хозяйства: «[Начинается все от колхоза. Дальше маленькую "политическую" поправочку вносит

сельсовет... дальше вносится районная поправочка, особенно если плохо "слышатся" маленькие цифры... Область вписывает в свои сводки данные, которые, по их предположению, должны быть, и в общем сводка по области носит характер благополучия». Речь шла

о              сотнях тысяч «случаев»[266]. Сам Краваль и другие организаторы переписи 1937 г. не внесли «политической поправочки» в «маленькие цифры» — и были уничтожены. Так что дело оказалось нешуточным. Уже в первой половине 30-х объявлено о решении зерновой проблемы, ставилась задача сбора «сталинских 7-8 миллиардов пудов» и предполагалось столь же успешное решение мясной проблемы. Между тем с 1933 г. инструкции требовали определять урожайность и валовые сборы, исходя из урожайности на корню (биологическая урожайность). Сделано это было для борьбы с потерями, которые составляли при уборке 25-30 %. Инструкция Совмина СССР от 1947 г. вообще запрещала пользоваться данными о фактическом намолоте урожая в колхозах, так как это... занижало «действительную» урожайность. Самый вопиющий пример довоенной фальсификации — урожай 1937 г. По плану требовалось довести валовые сборы зерновых до 130 млн т. «Довели» до 120 млн (фальсифицированные данные). В действительности собрали 73 млн. В 1948 г. официально объявлено, что урожай составил 7 млрд пудов (105 млн т), а в 1949 и 1950 гг. — даже 7,6 млрд (125 млн т.). На деле собирали 67, 70 и 81 млн т соответственно[267].

Что невозможно статистически, возможно коммунистически... Короче, все здание «сталинского экономического чуда» построено на лжи.

Да, «текли, куда надо, каналы и в конце, куда надо, впадали». Но система с самого рождения была нежизнеспособна. Даже такой последовательный сторонник идеи осуществления консервативной (сталинской!) модернизации, как А. Г. Вишневский, признает, что в советской

экономике отсутствовал механизм саморазвития[268]. Чего ж Вам боле? И это называется «модернизацией»!? Рост был, но это рост без развития. Можно говорить о количественных сдвигах при отсутствии качественных изменений. Одно из проявлений этого — увеличение удельного веса промышленности, производящей средства производства: 1932 г. - 53 %, 1937 г. - 58 %, 1940 г. - 61 %, 1946 г. - 66 %, г. — 70 %[269]. Если прав Лельчук, и приоритет тяжелой индустрии — аксиома начальной стадии индустриализации, то какие же выводы следует сделать? Согласитесь, есть что-то экономически порочное в расширении производства средств производства ради производства средств производства. Истощение наступило довольно быстро. Приведем два примера из допущенных к читателю изданий 70-х гг. В 1939 г. тракторов, прошедших два капитальных ремонта, было 24 % от общего числа, как и в 1941 г.; тракторов, переживших три капремонта, — 21 и 41 %; а машин, не подвергавшихся ремонту или не нуждавшихся в нем, — 23 и 13 % соответственно[270]. Трудно описать, что собой представлял советский капремонт при отсутствии стандартных гаек, болтов и прочего. Достаточно сказать, что простои техники на полях страны временами достигали 40 % рабочего времени, а старая мужицкая поговорка в своей печатной части гласила: «Конь леченый, что табак моченый...». Теперь второй пример — о послевоенных страданиях. «В ряде отраслей промышленности медленно внедрялись в производство новейшие достижения науки и техники... На ряде предприятий производились машины, станки устаревших конструкций. У многих руководителей предприятий и даже отраслей промышленности наблюдалась самоуспокоенность, зазнайство, проявление косности в отношении новой техники. Среди экономистов и хозяйственников стала распространяться глупая и вредная "теория", будто при социализме не происходит морального износа техники и потому машины и оборудование не надо заменять до полного их физического износа. Получило распространение высокомерное и пренебрежительное отношение к заграничной технике»[271]. Экое безобразие творилось при «товарище Сталине»...

В 1940 г. казалось, что СССР достиг пика могущества. Восстановлена Империя на западных рубежах, захвачены гигантские территории. Германия воевала в Европе, а упрямые англичане даже после разгрома Франции не сложили оружия. Наконец-то агентами НКВД был убит Троцкий, отошли в прошлое годы Великого перелома и Большого террора. И все хорошо! Да что-то нехорошо.

В феврале 1941 г. неожиданно созвана XVIII партконференция. Всего два года назад состоялся партийный съезд, который подвел блестящие итоги и наметил величественные перспективы. А теперь основные докладчики, новые сталинские выдвиженцы и кандидаты в члены политбюро — секретарь ЦК Г. М. Маленков и глава Госплана, заместитель председателя СНК А. Н. Вознесенский предлагают говорить о недостатках работы «в области промышленности и транспорта». Еще один новоиспеченный кандидат в члены политбюро А. С. Щербаков, первый секретарь Московского горкома партии, удивлялся тому, что после указов 1940 г. люди, работая вместо семи часов восемь•, умудряются вырабатывать меньше. А ведь надеялись на прирост промышленного производства на 14 %! Приводя многие известные и Вам цифры, делегаты рассказывали об апатии и падении инициативы среди руководителей, росте бюрократизации. Фактически был констатирован кризис, хотя никто не рисковал говорить в подобных терминах. Коммунисты полагали, что главным критерием социализма является обобществление средств производства, равнозначное их огосударствлению. К 1941 г. практически все имевшиеся в стране средства производства принадлежали государству, которое, используя внеэкономическое принуждение и несвободный труд, распоряжалось всем и вся. В конце 1940 г. была создана система государственных трудовых резервов. Посредством мобилизации создавались профессиональные учебные заведения, ремесленные училища (в просторечии — ремеслухи), выпускники которых централизованно направлялись на работу и были обязаны отработать 4 года там, куда их распределяли. Октябрьский указ 1940 г. предписывал ежегодно набирать в училища 0,8-1 млн человек по определенным профессиям и устанавливал соответствующие квоты. Наркомы получали право перебрасывать инженеров, мастеров, служащих, квалифицированных рабочих на любое предприятие отрасли в зависимости от государственных потребностей. Почему же, по-Вашему, эффективность подобной конструкции оказалась незначительной и продолжала снижаться? Что стоило предпринять для радикального улучшения экономической ситуации?

Июльский же пленум ЦК в 1940 г. и партконференция в начале г. приказали реализовать следующее1.

Поскольку причины «неудовлетворительной работы» экономики виделись «в недостатках руководства со стороны наркоматов» и в ослаблении работы партийных органов «в области промышленности и транспорта», главное — усилить партийный и государственный контроль и карательные меры по отношению к нарушителям. Партийные организации отныне обязаны «систематически влезать в дела промышленных предприятий и железных дорог». Дополнительно к уже имеющимся секретарям по промышленности предписано создать новые должности секретарей парткомов в соответствии с основными отраслями промышленности. А там, где это нужно, и секретарей по железнодорожному и водному транспорту. Наркомы должны лично «заниматься вопросами проведения в жизнь» указа 26 июня 1940 г. Наркомы лично отвечают за выполнение плана на подведомственных им предприятиях (планы доводились вплоть до цехов и даже отдельных крупных агрегатов). Директорам предписано ежедневно докладывать наркомам о выпуске продукции, покончить с прогулами и насаждать дисциплину. Директора, потакающие прогульщикам, будут немедленно привлекаться к судебной ответственности. Директора, принявшие на работу «лиц, самовольно ушедших с предприятий», «подвергаются судебной ответственности». Хватит бояться и либеральничать! Пора «насаждать дисциплину хотя бы путем применения репрессий». С поста снят прокурор СССР, как не обеспечивший выполнение указа 26 июня. Наркому юстиции приказано ликвидировать судебную волокиту в разбирательстве дел прогульщиков. Сроки тюремного заключения за мелкие кражи и хулиганство увеличены до года.

Удивительнее всего то, что падение производства не прекратилось. Как Вы думаете, почему? Мы не видим оснований для спора с О. В, Хлевнюком, первым обратившим внимание на указы 1940 г. и по-новому проанализировавшим их влияние на экономику. Вся коммунистическая командная система и ее усилия, методы «направлены против реальностей жизни, конструируют искусственную среду, а значит, не обладают внутренними

Постановление Пленума ЦК ВКП(б) «О контроле над проведением в жизнь указа президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г.» 31 июля 1940 г. // 1941 год. Кн. 1. С. 139-143. Хлевнюк О. В. XVIII партконференция. Время, проблемы, решения // Коммунист. 1988. № 1. С. 27-35.

источниками развития и нуждаются в постоянных, причем все более существенных, внешних импульсах». Уже перед войной достигнув предела (обобществления, централизации, контроля, внеэкономического насилия и т. д.), Система на этом пределе перестала работать[272]. Ничего не изменилось в этом смысле и после войны.

В экономике безраздельно господствовал государственный способ производства, основанный на слиянии государственной власти и государственной собственности. При этом не обладание собственностью, как в западной цивилизации, обеспечивало доступ к власти, а, напротив, обладание политической властью давало возможность распоряжаться собственностью, эксплуатировать подневольную рабочую силу. Государственный сектор, составлявший почти 100 %, выступал как абсолютный монополист. Надо ли напоминать ленинскую мысль (она-то была известна его последователям, иной экономической классики не знавшим) о том, что всякая монополия ведет к загниванию?

Но тогда следует поинтересоваться, почему же Система (будем пока использовать это удобное обобщенное обозначение «всего, что было с нами в те годы») продолжала функционировать и не рухнула ни в конце 30-х, ни в 1941-1945, ни в начале 50-х годов? Вы без труда назовете самостоятельно три-четыре фактора поддержания ее жизнедеятельности. Мы предлагаем не забывать еще об одном, временами едва ли не важнейшем, но зачастую игнорируемом, — о технологических заимствованиях на Западе и западной экономической помощи.

Мы уже говорили о 20-30-х годах. Добавим лишь, что, по подсчетам Э. Саттона, специально исследовавшего влияние западных технологий на экономический рост СССР, за 1929-1940 гг. в нашу страну ввезли 300 тыс. самых совершенных станков. По отечественным данным, к 1929 г. на 37 тыс. импортных тракторов приходилось 6,2 тыс. произведенных в СССР[273]. Выводы сделать нетрудно. Особенно если учесть, что удельный вес СССР в мировом импорте машин и оборудования в 1931 г. составлял 30 %, а в 1932 г. — 50 %. В начале 30-х СССР занимал первое место в вывозе машин из США, а доля Германии

в советских закупках выросла с четверти в 1930 г. до половины в 1932 г.[274] Накануне войны, когда западный технологический импульс стал затухать, а отношения с демократическим Западом ухудшились, СССР попытался компенсировать нехватку необходимого оборудования за счет поставок из Германии, которые были прерваны после прихода нацистов к власти. Советско-германские торговые соглашения 1940-1941 гг. предполагали, что СССР в обмен на стратегическое сырье и продовольствие получит помимо вооружения 47 тыс. тонн труб, 30 тыс. т алюминия (примерно половина годового производства СССР), металлорежущие станки, кузнечные прессы большой мощности, прокатные станы и многое другое[275].

В годы войны по ленд-лизу СССР получил от союзников общую помощь на сумму почти 12 млрд долларов. По мнению знатока проблемы М. Харрисона, это составляло до 10 % советского ВВП в 1943 и 1944 гг. Правда, как считает другой исследователь — Б. В. Соколов, британский ученый рисует картину, более благоприятную для советской экономики, чем она была в действительности. Во всяком случае, на прошедшей в Москве международной конференции, посвященной 50-летию Победы, отмечалось, что в ценах 1937 г. поставки по ленд- лизу в указанные годы равнялись пятой части нашего ВВП и сэкономили 7-8 млн рабочих рук, предотвратив экономический и военный коллапс[276]. О собственно военном аспекте ленд-лиза разговор впереди. Пока достаточно напомнить (или Вы этого не знали?): в 1941-1945 гг. СССР получил от союзников почти 45 тыс. металлорежущих станков (собственное производство составляло 115 тыс.), 410 тыс. автомобилей (266 тыс.), 32 тыс. мотоциклов (28 тыс.), 1900 паровозов и 66 дизель- электровозов (не более 400 и 6 соответственно), за 1942-1945 гг. тыс. вагонов (1,1 тыс.), почти столько же рельсов и тракторов, сколько выпустил сам СССР, и т. д. Согласитесь, в сравнении с 15 млн пар союзнической кожаной обуви, которой, по словам ее носивших, сносу не было, несколько экзотически смотрятся 0,7 млн пар лаптей, сплетенных колхозной деревней по заданию партии и правительства.

А ведь были еще цветные металлы и горючее, покрышки и средства связи, 4,7 млн т продовольствия, в том числе представлявшая особую ценность знаменитая американская тушенка, спасшая сотни тысяч людей от голодной смерти[277]. Однако оставим в стороне человеческий аспект. На основе ленд-лиза в годы войны удалось осуществить три четверти капиталовложений в экономику и на трети предприятий обновить оборудование[278].

После войны обновление основного капитала продолжилось за счет репараций с Германии и ее бывших союзников. Только из своей зоны оккупации СССР вывез к весне 1947 г. около 700 предприятий (за 1946-1950 гг. построено всего 6,2 тыс. промышленных объектов). Советский Союз получил две трети германской авиационной и электротехнической промышленности, большую часть ракетостроения, автомобильные, станкостроительные и прочие заводы. По мнению Г. И. Ханина, общий объем немецких репараций лишь по промышленному оборудованию достигал 70 млрд руб., что почти равнялось сумме затрат на машины и оборудование в годы четвертой пятилетки. Репарационные платежи полностью покрыли потребности СССР в этой пятилетке и частично в следующей. Кстати, учтите, что репарации поступали не только в форме оборудования или товаров, но и в виде использования рабочих рук, а в нашем плену оказалось до 3 млн человек, задействованных на стройках четвертой пятилетки. Плюс к тому, из Германии победители вывозили тысячи тонн научно-технической документации. Американцы не знали отбоя от Внешторга СССР, который скупал за бесценок немецкие патенты и технологии. Более того, вывезли и несколько сот первоклассных специалистов в области физической химии, электрохимии, техники высоких частот, телевидения, полупроводников, ракетостроения и т. д. История реализации советского ядерного проекта ныне достаточно хорошо известна[279]. Лишь одна деталь: И. В. Курчатов настолько тесно сотрудничал с разведкой, поставлявшей все необходимые технические новинки, что составлял

списки необходимой ему информации по конкретным вопросам, а Л. П. Берия обеспечивал бесперебойное поступление разведданных из американских и британских сверхсекретных научных центров.

Вы, естественно, вольны делать любые умозаключения на основе анализа приведенных фактов. Мы же полагаем, что именно технологические и научные заимствования у Запада, образовавшие особый экономический уклад, поддерживали на плаву советскую экономику. Этот уклад не вытеснял прочие, а сосуществовал с ними. Это действительно был модернизированный сектор, но его появление — не внутренняя заслуга Системы. Как свидетельствуют капитальные исследования Э. Саттона, в СССР вплоть до середины 60-х гг. не было внедрено ни одного фундаментального промышленного новшества отечественного происхождения[280]. Сталин еще в 30-е годы объявил, что СССР из страны ввозящей машины превратился в страну их производящую. На деле же, как видим, коммунисты застряли на начальных стадиях импортозамещающей индустриализации. Воистину — консервация.

М. Малия, допускающий, что сталинский режим добился трансформации крестьянской России если и не в урбанистическое общество, то, по крайней мере, в его симулякр, делает важный обобщающий вывод. Строительство социализма — это не просто насилие над реальностью. Это попытка ликвидировать окружающий реальный мир. Как таковая, она не может быть успешной ни в конечном итоге, ни в длительной перспективе. Но усилия по созиданию социализма могут увенчаться успехом, если под этим понимать рождение сюрреалистического мира, существующего весьма продолжительное время. Сюрреализм подобной конструкции в том, что бедность, жестокость, неэффективность и прочие аналогичные «добродетели» официально объявляются высшим благом общества, которое не в состоянии противостоять этому обману[281].

Вы готовы расплатиться всем перечисленным с начала главы? Вы согласны с тем, что названными «издержками» можно пренебречь? Но ради чего мы должны это делать? И искупаются ли «досадными мелочами» «отдельные недостатки политической жизни периода культа личности» (официальная фразеология 60-х — первой половины 80-х гг.), к рассмотрению которых мы переходим?