ЧЕРВОНЕЦ

Переход к золотому исчислению цен предопределил дальнейшую эволюцию денежной системы. Самым решительным шагом в новом направлении явилось создание новой денежной единицы, соответствовавшей вновь возрождавшейся системе ценностного счета.

Эти соображения подтверждаются многими фактами 1922 г. В архивах Народного комиссариата финансов имеется достаточное количество материалов, указывающих на процесс восстановления значения золотой монеты в хозяйственном обороте.

приятия стали искать прибежища в золоте. Золотая монета появилась в кассах государственных предприятий. Государственные хозяйственные органы требовали расплаты за товары звонкой монетой. Известен случай, когда одно из крупных государственных промышленных предприятий расплачивалось в Москве золотой монетой с рабочими. Этот процесс не мог не найти своего выражения и в курсе на золотую монету.

A priori следовало бы ожидать, что золото очень низко расценивалось по сравнению с товарами в эпоху военного коммунизма и что ценность его должна была возрастать по мере расширения товарно-де- нежного хозяйства. Этого следовало бы ожидать не только вследствие самой сущности обеих хозяйственных систем, но также и потому, что эпоха военного коммунизма была временем гражданской войны, величайших материальных лишений, самой острой продовольственной нужды, т. е. временем, когда все предметы первой необходимости должны были быть относительно очень дороги, и, следовательно, золото должно было быть относительно очень дешево. В общем-то ожидание подтверждается имеющимися данными. Только перелом в движении цен на золото происходит не очень скоро вслед за объявлением новой экономической политики, причем нетрудно указать причину этого явления, заключающуюся в неурожае 1921 г.

Цена золотой десятирублевой монеты в индексных рублях колебалась в последний период политики военного коммунизма довольно сильно. Мы привели уже несколько цифр по этому вопросу во второй главе. Она доходила, примерно, до двух рублей в месяцы наиболее низкого своего стояния и поднималась до максимума, который составлял около 6 рублей.

Ценность золота (десятирублевой монеты) в довоенных рублях по всесоюзному индексу статистики труда

В 1920 г.

По вопросу о том, что случилось с золотым рублем, в это время на страницах газеты "Правда" имела место полемика между Е. А. Преображенским (29 сентября) и Г. Я. Сокольниковым (3 и 6 октября). Е. А. Преображенский подчеркивал спекулятивный характер повышения курса. Г. Я. Сокольников отвечал, что золото восстанавливается только в своей цене и утверждал, что "вопрос, в действительности, вовсе не в том, почему золото вздорожало, а в’ том, почему раньше задерживался рост его цены, почему золото так долго было наиболее дешевым из всех товаров" ("Финансовая политика революции", I, с. 219). Совершавшееся изменение курса монеты он называл выявлением "справедливой" цены металла (с.220). Постановка вопроса была принципиально правильна, но вывод был не совсем верен. Крупное осеннее колебание в основном совершилось по прежнему сезонному типу. Оно началось с более высокого уровня и соответственно дошло до очень высокого максимума, причем дошло до него с необычайной быстротой; все это произошло, во-первых, потому, что при восстановлении товарно-денежного хозяйства и при улучшении общего, в частности продовольственного, положения страны, исчезли мотивы для недооценки золота, и во-вторых, потому, что при расстроенном денежном обращении и быстром обесценении бумажного рубля население набросилось на золотую монету, как на способ сбережения ценностей и даже как на орудие обращения.

Что за золотой монетой население стало гнаться как за удобным средством сбережения и даже за платежным средством, видно из соотношения между курсом золотой монеты и ценой золота в слитках, которое не могло быть использовано в качестве платежного средства и в

существовавших условиях было неудобно, как средство сбережения. Лаж на золотую монету составлял в среднем в августе 1922 г. — 25,5%, Б сентябре — 47,5, в октябре — 22,8, в ноябре — 46,9, в декабре — 28,6%. Г. Я. Сокольников правильно указывал, что золотая монета расценивается дороже слитков, "потому что чеканка золотой монеты в России прекращена" ("Экономическая жизнь", 15 октября 1922 г.). При существовании свободной чеканки курс монеты, конечно, не мог бы отклоняться от цены металла. Но при этом условии самый металл стоил бы в бумажных рублях дороже того, во что его ценил рынок в конце г. Ибо отсутствие чеканки, удорожая монету, как редкий предмет, удешевляло, с другой стороны, металл, которому нельзя было придать такую форму, в какой население стремилось получить его.

Высокий средний уровень курса золота в течение 1922 г., таким образом, понятен. Подъем этого курса осенью 1922 г. после снятия урожая, в процессе восстановления товарно-денежного хозяйства и улучшения общего хозяйственного положения, также без труда находит надлежащее объяснение. Напряженность явлений, совершившихся на рынке золота, свидетельствовала о загнивании бумажно-денежной системы и о том, что со стороны золота ей и всей финансовой системе угрожает серьезная опасность.

Но пусть бы даже не существовало опасности внедрения в обращение золотой монеты или иностранной валюты. Или пусть с этой опасностью, если она существовала, можно было бороться мерами административных репрессий, что было в высшей степени сомнительно. Без устойчивой валюты все равно нельзя было дольше существовать. Без нее немыслимо было восстановление разрушенного хозяйства страны, и без нее стремление хозяйственных предприятий обеспечить себе условия безубыточной работы приводило к самым уродливым проявлениям здоровых по существу тенденций.

Государство не могло при огромном бюджетном дефиците отказаться от казначейской эмиссии бумажных денег, но оно вынуждено было сделать существенный шаг в направлении преобразования системы денежного обращения и дать хозяйственному обороту устойчивую валюту. Этот шаг сделан в виде предоставления эмиссионного права Государственному банку. Так возник червонец.

Вопрос о том, как сделать этот шаг, решен был не сразу. Он много раз обсуждался в течение конца 1921-го и особенно в течение 1922 г. Подвергалась сомнению как возможность, так и необходимость создания в существовавших финансово-экономических условиях каких-либо устойчивых платежных средств. Пути денежной реформы рисовались русским финансистам по-разному. Мы приведем здесь некоторые мнения и соображения, высказанные лицами, принимавшими участие в работах Народного комиссариата финансов в течение указанного промежутка времени. Вопрос ставился неоднократно в Институте экономических исследований при НКФ и помещаемые ниже выдержки извлечены преимущественно из докладов, сделанных в институте. К сожалению, не все материалы точно датированы, и мы не всегда имеем возможность приводить цитаты в надлежащей хронологической последовательности.

Вопрос заключался прежде всего в том, можно ли и нужно ли создавать какие-либо новые, по крайней мере, относительно устойчивые деньги при наличности обесценивающегося советского денежного знака и при общепризнанной необходимости дальнейшего его обесценения в течение более или менее продолжительного срока. Вопрос заключался во вторую очередь в том, какие это должны быть деньги. Но об этом вопросе второй очереди можно теперь же сказать, что он разрешался в пользу бумажных, а не золотых металлических денег всеми, кто давал положительный ответ на первый вопрос. В этом отношении господствовало полное единодушие: для всех было очевидно, что нельзя выпускать в обращение золото при совершенно ненормальном состоянии государственного бюджета, при зачаточном состоянии внешней торговли, при резко пассивном внешнем торговом балансе, при слишком ограниченных металлических запасах, пополнение которых могло составить задачу лишь более или менее отдаленных лет. Но многие авторитетные экономисты и финансисты полагали, что несвоевременно также приступать к выпуску каких-либо новых, относительно устойчивых бумажных денег. Мы приводим несколько мнений, относящихся к этой категории.

В своей записке (№ 3) "О регулировании бумажно-денежной валюты", представленной в Финансово-экономическую секцию Института экономических исследований при НКФ, проф. П. П. Гензель, подчеркивая необходимость восстановления всего финансового хозяйства и отвергая идею выпуска металлических денег, вместе с тем писал: "Создавать же параллельно с неразменной чисто бумажной валютой советского рубля еще другую, разменную в ближайшем будущем и основанную на строго банковых началах бумажную валюту, прямо сугубо нерационально, ибо это уронило бы курс советского рубля и повело бы к спекуляции на новую более хорошую валюту, повело бы к исчезновению последней из оборота, побудило бы рабочий класс требовать платежа только "хорошей" валютой, не позволило бы публике верить в возможность ограничить выпуск в нормальных пределах банкового обеспечения и повело бы лишь к новым разочарованиям и возможным

проектам алхимических приемов создания урегулированной валюты. И так речь может идти только о регулировании существующего бумажного рубля".

Проф. Н. Н. Шапошников в докладе, представленном в тот же институт в начале июня 1922 г., на тему "о ближайших задачах политики денежного обращения", обсуждал проблему денежной политики в связи с вопросом о том, имеются ли в хозяйственной обстановке признаки действительного недостатка денег, "ненасыщенности" рынка деньгами, и, отрицая существование такого явления, вместе с тем приходил к заключению о нежелательности выпуска наряду с советскими денежными знаками каких либо других денег, "с точки зрения правильно понимаемых интересов народного хозяйства России,— говорил он,— нет основания требовать увеличения денежной массы все равно в какой бы форме это увеличение ни происходило. При современных условиях я совершенно не вижу основания для того, чтобы проводить различие между эмиссией казначейских и банковских денег... Те, кто проводит различие между казначейскими и банковыми деньгами, упускают из виду, что в современных условиях выпуск банкнот или развитие чекового оборота только усиливает инфляцию и затрудняет, таким образом, восстановление нормальной хозяйственной жизни".

Уже значительно позднее, после проведения денежной реформы г., профессор А. А. Соколов, возвращаясь к старому вопросу и воспроизводя те взгляды, которые он высказывал и раньше, писал нижеследующее: "Декрет СНК от 11 октября 1922 г. о выпуске червонцев знаменовал собою определенный поворот в нашей валютной политике. Но представлялся ли этот поворот абсолютно необходимым? Мы не стоим на этой точке зрения. В то время перед властью открывались два пути: первый путь — это путь укрепления старого советского знака, второй путь — это путь создания нового денежного знака — червонца. Был ли первый из этих путей совершенно безнадежным? Мы не думаем этого. Обнаружившийся в то время перелом в нашей экономике в сторону ее улучшения, начавшееся расширение и оживление хозяйственного оборота, некоторое упорядочение нашего государственного бюджета, наметившиеся возможности экспорта и притока к нам иностранной валюты,— все эти и другие связанные с ними обстоятельства, посодействовавшие потом успеху червонца, несомненно могли содействовать и некоторой стабилизации совзнаков. Правда, на совзнаке тяготело тяжелое прошлое и он к тому времени успел сильно скомпрометировать себя в глазах населения. Однако в то же время он опирался на вековую историческую традицию, был привычен для населения, и как раз летом 1922 г. обнаружил признаки стабилизации. Словом, нам кажется, что если в народном хозяйстве нашлись силы для поддержания одного денежного знака "червонца", то они могли бы найтись и для поддержания другого (совзнака). При этом, поскольку совзнак не сразу восстановил бы некоторые из своих функций (сильно ослабленную функцию мерила ценности и почти совершенно атрофированную Функцию орудия накопления), постольку можно было бы временно Дать ему подпорки в форме выравнивания сделок по курсу золотого или товарного рубля — с одной стороны, и в форме выпуска золотого

займа (который мог конкурировать с иностранной валютой в качестве орудия сбережения) — с другой ("Социалистическое хозяйство", 1924, книга III).

Эта точка зрения едва ли достаточно учитывала в 1922 г. действительное положение вещей как в отношении неизбежности срочных мероприятий по реформированию денежной системы, так и в отношении их возможности. Неизбежность их вытекала из того, что оборот испытывал слишком острую нужду в устойчивых деньгах и сам начинал искать их, стихийно хватаясь за непризнанные государством платежные средства, ибо восстановление производительных сил в условиях товарно-денежного хозяйства не могло совершаться без этой точки опоры. Возможность этих мероприятий вытекала из того, что самый факт появления устойчивых денег в какой-либо их форме мог и должен был увеличить емкость рынка в отношении к денежным знакам, создав предпосылки для роста денежной наличности в кассах предприятий и в распоряжении частных лиц, т. е. для замедления скорости обращения денег. Хорошие деньги, конечно, должны были стать в конце концов губительными для плохих. Практически проблема заключалась поэтому в том, чтобы использовать срок до момента гибели старой денежной системы и оздоровить за это время все финансовое хозяйство, т. е. в том, чтобы правильно наметить момент начала и момент окончания денежного преобразования, оставив достаточный промежуток времени для работы по ликвидации бюджетного дефицита. В этом предприятии невозможен был вполне точный расчет. Успех, который имел место в действительности, был в этом смысле делом удачи. Но не бывает ли это сплошь и рядом так в важнейших государственных делах, которые нельзя проводить без некоторого риска?

Мы не думаем, чтобы то, что было достигнуто при помощи выпуска банкнот, могло быть сделано и при помощи иных мероприятий. В существовавших условиях не помогли бы и "подпорки" в форме выравнивания сделок по курсу золотого или товарного рубля — с одной стороны, и в форме выпуска золотого займа (который мог бы конкурировать с иностранной валютой в качестве орудия сбережения) — с другой, т. е. те “подпорки”, о которых писал А. А. Соколов. Первая "подпорка" — выравнивание сделок по курсу золотого рубля или по индексу средних товарных цен — существовала и до начала банковой эмиссии. Она облегчала положение хозяйственных органов, давая стране подобие твердого мерила ценности и основы для калькуляций, но она отнюдь не подпирала существовавшей валюты. Скорее наоборот. Самый механизм постоянного выравнивания, т. е. постоянной переоценки денежной единицы, становился одним из могущественных факторов ее обесценения, который путем выявления и обобщения совершавшегося роста товарных цен универсализировал и тем самым усиливал падение покупательной силы старого казначейского рубля. Что же касается облигаций золотого займа, то они в обстановке 1922 — 1923 гг. могли получить широкое распространение в качестве орудия сбережения только при условии столь полной их ликвидности, которая граничила бы с превращением их в платежное средство, если не совпадало бы в полной мере с таким превращением. Подлинных сбережений в стране

еще совершенно не было. Имелись у предприятий и отдельных лиц временно свободные средства, которые могли быть помещены лишь в такую бумагу, которая во всякое время и без всякой потери времени совершенно беспрепятственно и без каких-либо накладных расходов могла быть превращена в деньги. Достаточно вспомнить обстановку фондовых операций в 1923 г. для того, чтобы не оставалось сомнений в совершенной непригодности облигаций для этой цели. Они могли бы выполнить указанную функцию, если бы их принимали в уплату налогов и банки не отказывали в их приеме в платежи по курсу. Но они превратились бы тогда в денежный суррогат, мало отличающийся от государственных денег, и на деле получилась бы система параллельного обращения со всеми ее отрицательными сторонами, но, вероятно, без некоторых ее положительных свойств.

Именно в силу этих условий хозяйственной обстановки и вследствие всех этих соображений все более крепла мысль о неизбежности создания наряду с казначейской эмиссией советских денежных знаков еще и второй эмиссии каких-либо иных и притом обязательно лучших по сравнению с ними денег. Предположения о введении новой эмиссии стали высказываться вскоре после перехода к новой экономической политике и выявления возраставших затруднений, связанных с загниванием денежной системы. К тому времени, когда вопрос о создании второй валюты был окончательно решен, таких проектов имелось уже довольно много. В виде примеров мы приведем здесь выдержки из некоторых из них.

В докладе "О возможности учреждения Государственного банка, обладающего эмиссионным правом", сделанном в октябре 1921 г. в Институте экономических исследований в Ленинграде, В. В. Тарновский утверждал, что задача восстановления системы кредита может быть разрешена лишь "созданием особого института, обладающего правом эмиссии денежных знаков, поставленных в лучшие условия по сравнению с Госзнаком, как по системе их обеспечения, так и посредством воздействия на их курс". Такая задача "даже при современных условиях не должна считаться неразрешимой, не удастся, конечно, получить идеальные результаты, т. е. безусловно устойчивую валюту, но все же... можно будет иметь такую валюту, которая в состоянии будет удовлетворительно обслуживать кредит... Конечно, если будет доказано,— продолжал он, касаясь вопроса о соотношении между старой эмиссией и проектируемой новой,— что новая денежная единица может вызвать катастрофическую гибель советского рубля или что Банкзнак вытеснит из оборота Госзнак, тогда не может быть и спора о том, что учреждение (эмиссионного) банка несвоевременно. Но таких доказательств не дают нам ни теория, ни практика денежного "обращения".

В начале 1922 г. Г. Я. Сокольников выступил с предложением создания второй валюты ("Гарантированный рубль", "Экономическая жизнь", 6/1 1922 г.). "Гарантированный рубль, о котором будет идти речь,— писал он,— есть бумажный денежный знак, частично стабилизованный в пределах бумажного же обращения.... "Создание" такого гарантированного рубля возможно посредством "материализации", воплощения в бумажном денежном знаке того условного довоенного (зо

лотого) рубля, в котором вычислен бюджет 1922 г., в котором определяются ставки налогов, в котором исчисляются цены продукции государственных трестов, в котором предположено установить ставки ж.-д. тарифов и т. д.. Довоенный рубль как условная единица (символ) денежного счета и расчета получил уже полное право гражданства в нашей денежной системе. Курс перевода этого довоенного рубля на советские денежные знаки на каждый месяц будет опубликовываться Наркомфи- ном на основании статистических исследований, порученных с этой целью особому учреждению при нем... Колебания цен не отражаются на довоенном рубле, поскольку он сам определен именно через учет этих колебаний... Воплощение этого "символического" золотого довоенного рубля в банковом билете Госбанка, беспрепятственно обмениваемом в государственных кассах на советские денежные знаки по последнему курсу, установленному Наркомфином, приводит к созданию рубля, гарантированного (более или менее) от резких колебаний его ценности... Но так как такой банковый билет предполагает возможность размена на советские денежные знаки, то ясно, что он не может полностью заменить их, а может и должен лишь замещать их; лишь существовать наряду и вместе с ними, лишь частично корректируя существующую бумажную систему, являясь в ней лишь островом устойчивости” ("Финансовая политика революции", 1, с. 206 — 208).

В материалах Института экономических исследований НКФ за г., к которым мы обращались уже несколько раз, имеется обстоятельный доклад JI. С. Эльяссона от 10 марта 1922 г., посвященный этой проблеме и отвечающий в положительном смысле на вопрос о желательности создания второй валюты. И в этом докладе предложение об установлении параллельного обращения двух бумажных валют формулировано вполне отчетливо... "временное, хотя, быть может, и кратковременное, оставление советских денег в обращении, как бы низка ни была их покупательная сила, совершенно необходимо... на этой валюте мы никакого правильного денежного обращения построить не можем... эта валюта должна быть временно сохранена наряду с новой валютой. Мы... приходим к выводу о необходимости временного, хотя бы кратковременного, существования двух параллельных валют".

Эта точка зрения становилась все более распространенной. В течение некоторого времени дебатировался вопрос о том, какому учреждению поручить новую эмиссию. Раздавались голоса за создание иностранного банка, который мог бы привлечь иностранные капиталы, или за организацию смешанного банка, но то обстоятельство, что страна имела уже в лице учрежденного 16 ноября 1921 г. Государственного банка крупный кредитный институт, наряду с соображениями политического характера вскоре заставило решить вопрос в пользу предоставления Государственному банку Союза права выпуска банковых билетов. Соответствующее постановление было вынесено СНК 11 октября 1922 г. Но вопрос о выпуске банкнот был решен на полгода раньше, и закон, изданный в октябре, повторил с небольшими поправками постановление, принятое в начале лета 1922 г. после обсуждения этого вопроса на специальных совещаниях в Государственном банке и в Народном комиссариате финансов в течение мая месяца. Участниками

этих совещаний в разных комбинациях были: Г. Я. Сокольников, М. К. Владимиров, A. JI. Шейнман, Н. Н. Кутлер (принимавшие самое деятельное участие в организации эмиссии банковых билетов), Г. Хрущев, 3. С. Каценеленбаум, А. А. Чернецкий, А. А. Соколов, В. Тарновский и автор этих строк. Подавляющее большинство участников этих совещаний стояло уже за предоставление Государственному банку эмиссионной "привилегии". С лета 1922 г. банк готовился к новой операции, и в конце ноября 1922 г. он выпустил свои первые билеты.

Основные статьи декрета о выпуске банковых билетов гласили следующее.

Государственный банк становится эмиссионным банком. Не было прямо оговорено, но подразумевалось, что он становится единственным эмиссионным банком советской республики. Он выпускает банковые билеты для своих коммерческих операций (за некоторым, однако, исключением, которого закон не требовал, но которое он допускал). Банковые билеты выпускаются в единицах нового наименования — "червонцах". Между этой новой единицей и единицей существовавшей системы денежного обращения, т. е. рублем совзнаками, не устанавливалось определенной связи. Но зато устанавливалась связь между новой банковой единицей и старой единицей довоенного денежного обращения. А именно банковый билет достоинством в один червонец приравнивается 1 золотому 78,24 доли чистого золота, т. е. тому количеству чистого золота, которое содержалось в десятирублевой монете старой чеканки. В законе было сказано, что "червонец равен 1 золотому 78,24 доли чистого золота — равен 10 рублям в прежней российской золотой монете". Это должно было, очевидно, означать, что банк обязан будет со временем производить обмен билетов на золото из такого расчета; это означало, кроме того, что постановления закона об обеспечении банковых билетов золотом должны приводиться в исполнение, исходя из этой нормы; и это значило, наконец, что в своей политике по установлению определенного курса червонца на иностранную валюту Государственный банк должен исходить из того, что червонец равен рублям золотом, и стремиться к соответствующему курсу червонца на доллар, фунт стерлингов и т. д.

Банковые билеты по закону обеспечиваются драгоценными металлами и устойчивой иностранной валютой не менее чем на 1/4 выпущенной в обращение суммы червонцев (а на остальную сумму краткосрочными векселями, легко реализуемыми товарами и пр.), причем — это сказано не в законе, а было установлено впоследствии в административном порядке — под билетами, выпущенными в обращение, понимаются банкноты, переданные эмиссионным отделом в кассу правления, откуда они потом распределяются между конторами, отделениями и агентствами банка. Сумма, переданная в кассу правления, всегда несколько превосходит ту, которая действительно находится в обращении, так как часть банкнот остается в качестве необходимой наличности в кассах банка. Обеспеченные, по крайней мере, на 1/4 драгоценны

ми металлами и иностранной валютой, банковые билеты остаются, однако, пока неразменными за золото. "Срок начала размена банковых билетов на золото, — гласит постановление Совета Народных Комиссаров, — устанавливается особым правительственным актом".

Для укрепления курса банковых билетов закон прокламировал их связь с прежней золотой валютой, установил их металлическое обеспечение и обещал в будущем их размен. Кроме того, постановление о выпуске банкнот дало им с самого начала и некоторое податное обеспечение: банковые билеты должны были приниматься по их нарицательной стоимости в уплату налогов, пошлин и т. д. в тех случаях, когда по закону платежи взимаются в золоте. Практически это означало на рубеже 1923 г., что банковые билеты должны были приниматься в уплату таможенных пошлин. Для начала это было довольно значительное обеспечение их использования в качестве платежного средства.

Заслуживает еще внимания постановление закона, установившее то исключение из правила, требующего коммерческого, а не казначейского использования банкнот, о котором упомянуто было выше. Государственный банк может выдать, с особого разрешения правительства, ссуду банковыми билетами и Народному комиссариату финансов, но такая ссуда должна быть обеспечена драгоценными металлами не менее чем на 50%. Оставляя на всякий случай возможность использования банковой эмиссии государством в бюджетных целях и приоткрывая эту дверь, закон загораживает ее по крайней мере наполовину золотым барьером. Постановление это осталось до сих пор неиспользованным.

Внедрение банковых билетов происходило на первых порах с большой постепенностью. Эмиссия банковых билетов началась в последних числах ноября 1922 г., и на 1 января в обращении было всего 356 тыс. червонцев. Сведения о дальнейшем развитии эмиссии червонцев приведены в нижеследующей таблице.

Эмиссия червонцев на 1-е число каждого месяца

(червонцы)

Таблица показывает в первом столбце количество банковых билетов, переданных эмиссионным отделом в кассу правления Государственного банка. Из этого количества некоторая часть остается в кассах банка, и только остальная сумма поступает действительно в обращение. Второй столбец показывает эту последнюю сумму.

Прежде всего следует обратить внимание на соотношение между обоими столбцами. Оно показывает, как велика та доля червонцев, которая застревала в обращении, не возвращаясь немедленно же в кассы банка. Эта доля составляла на 1 января всего 31,9%, затем она неуклонно возрастала и остановилась с сентября на уровне около 90%, который сделался, по-видимому, нормальным. Что означают низкие процентные отношения первых месяцев 1923 г.? То, что оборот не принимал еще червонца. Государственный банк выдавал банковые билеты в ссуду, а предприятие, получившее ссуду, приносило их тотчас же обратно в банк для обмена червонцев на советские денежные знаки. Отчасти причиной этого служила высокая ценность банкнот (запас билетов достоинством в один червонец был ограничен, и Наркомфин требовал такого распределения выпускаемых банкнот по купюрам, которое обеспечивало бы от слишком быстрого внедрения червонцев и слишком быстрого удара по совзнакам). Отчасти банкнота была еще столь мало привычна, что для большей части платежей предприятиям приходилось пользоваться советскими денежными знаками. Последнее обстоятельство постепенно утрачивало свое значение. Но показательно, что еще в июле 1923 г. в Ленинграде горячо обсуждался вопрос

о              том, допустима ли выдача заработной платы рабочим червонцами. Еще в период обсуждения плана финансирования реализации урожая хлопка в Туркестане — в августе 1923 г.— очень остро стоял вопрос об обеспечении туркестанских баз достаточным количеством советских знаков для размена тех червонцев, которые Главный хлопковый комитет получил от Государственного банка, ибо крестьяне в Туркестане не знали червонца и нельзя было рассчитывать на то, что они примут его в уплату за хлопок. Уже два месяца спустя поставлен был с такой же остротой вопрос о том, что крестьяне не продают хлопка на советские знаки, а требуют червонцев. Сперва банковые билеты получили распространение в крупных центрах, затем они постепенно дошли до деревни, и к осени 1923 г. можно было считать'процесс их внедрения почти законченным.

Вместе с тем необходимо отметить, что по мере внедрения банковых билетов изменялось и их положение в народном хозяйстве. На первых порах на них смотрели как на ценную бумагу, в которой помещали свободную наличность с тем, чтобы в момент, когда понадобятся Деньги, эту ценную бумагу продать. Лишь постепенно из ценной бумаги банковый билет превратился в денежный знак. Финансовое ведомство само принимало меры к тому, чтобы ускорить этот процесс: 25 января 1923 г. был издан циркуляр, предлагавший кассам Наркомфина принимать червонцы по курсу (ставки налогов назначались еще в то время в советских денежных знаках), и податное обеспечение банкнот было, таким образом, значительно расширено. В первые же месяцы крупные государственные и кооперативные предприятия по розничной

торговле стали принимать червонцы, причем об этом вывешивались особые объявления. Очень быстро эта практика распространилась и стала всеобщей. Однако в феврале 1923 г. Наркомфин, разрешая своим кассам платить по ассигновкам червонцами, должен был предостерегать свои органы от насильственного их внедрения, и циркуляр его требовал, чтобы банковые билеты выдавались не иначе, как с согласия получателей денег. Лишь 21 сентября 1923 г. это ограничение было снято. К этому времени оборот вполне освоился с банковыми билетами и видел в них деньги в полном смысле слова. Поскольку государство стало расплачиваться червонцами, не справляясь с желанием получателя, оно и само стало признавать их в такой же мере деньгами, как и советские денежные знаки. Лишь то обстоятельство, что в наказе Государственному банку (гл. III, с. 19) имелось постановление, обязывавшее банк беспрепятственно обменивать банковые билеты на советские денежные знаки без ограничения суммы, подтверждало, что советские денежные знаки сохраняли значение основной валюты и окончательного платежного средства.

В течение первых месяцев своего существования банкнотная эмиссия возрастала из месяца в месяц (столбец III) довольно равномерно. Значительное увеличение количества выпущенных в обращение червонцев приходится на июнь, еще большее увеличение — на июль, крупными выпусками отмечен август и сентябрь; лишь с октября месячные выпуски пошли на убыль. Причиной значительных летних выпусков было предоставление больших кредитов промышленности.

Требования промышленности не были чем-либо новым, но они были удовлетворены в новом порядке. Эти требования вытекали в основном в начале лета 1923 г. не из сезонных потребностей народного хозяйства, хотя сезонный момент — усиления производства для подготовки товаров к осенней реализации урожая — и сыграл некоторую роль. В основном кредитование промышленных предприятий выполняло задачу длительного пополнения недостаточных оборотных капиталов промышленности. До учреждения Госбанка это пополнение совершалось в порядке ассигнований по государственному бюджету, частично оформленных позднее в качестве "ссуд Наркомфина". По учреждении Госбанка, это пополнение стало совершаться в двояком порядке, отчасти по бюджету (главным образом, по тяжелой индустрии), отчасти в форме открытия Госбанком кредитов, выдаваемых советскими знаками; со времени начала эмиссии банковых билетов ссуды стали выдаваться Госбанком в червонцах, и они определяли главным образом размеры эмиссии банкнот.

Пополнение капиталов промышленности в 1923 г. представляло тем большую по своим размерам задачу, что эти капиталы в самом начале периода новой экономической политики вследствие финансовых затруднений государства не только не были увеличены, но не были даже сохранены. В своем исследовании о финансовом положении промышленности до 1924 г. А. Б. Штерн дал анализ богатого материала, из которого мы приведем здесь несколько цифр и выводов ("Государственное финансирование промышленности", Москва — Ленинград, 1924).

Общая сумма оборотных средств промышленности в 1922 г., по сравнению с размерами производства не была мала, может быть, была даже и значительна. Но капиталы промышленности были крайне деформированы, т. е. заключались не в том, в чем нуждались соответствующие предприятия, и были неликвидны, т. е. состояли не из того, что могло быть достаточно быстро реализовано на рынке. Кроме того, государственные заказы оплачивались крайне неисправно и далеко не полностью; денатурализованный государственный бюджет "все еще опирался частично на продукцию промышленности в целях покрытия дефицита, вследствие чего промышленность (правда, гораздо больше за счет старых запасов, нежели за счет текущей продукции) все еще больше снабжала государственных заказчиков, чем получала бюджетную помощь" (А. Штерн, с.67). Наконец, значительная часть промышленности была еще убыточна, и 1922 г. протекал в условиях очень неблагоприятной торговой конъюнктуры. В итоге всех этих обстоятельств промышленность вступила в 1922/23 бюджетный год (к 1 октября) с меньшими капиталами, чем те, которые находились в ее распоряжении к началу года.

А. Штерн полагает, что "мы не будем далеки от истины, если, учитывая потери основного капитала, определим сальдо расчетов государственной промышленности с государственным бюджетом за 1921/22 г. в сумме около 100 млн рублей" (с.58). Но к этому расходу, источником для покрытия которого не могли быть прибыли — ибо таковые отсутствовали,— присоединялись во многих случаях убытки от реализации товаров. По мнению комиссии Совета Труда и Обороны, опубликовавшей результаты своих исследований в сборниках под заглавием "На новых путях", в 1922 г. "торговая деятельность нашей крупной национализированной промышленности принесла ей крупный убыток... Трестам и синдикатам пришлось выступить на рынок крайне поспешно, без подготовки и реализовать имеющиеся товары по крайне низким ценам, и только в конце года цены начали несколько выравниваться" (вып. III, с. 9, 10). Комиссия приводит в качестве примера цену на ситец, себестоимость которого составляла в апреле 1922 г. 380 ООО рублей совзнаками при объявленной синдикатом цене в 240 000 рублей и рыночной цене в 200 000 рублей: в мае себестоимости в 610 000 рублей соответствовала синдикатская цена от 290 000 до 550 000 рублей и рыночная цена от 240 000 до 375 000. То же имело место в отношении сахара: "Себестоимость сахарного песка производства ноября 1921 г. определялась в 10 пудов ржи, а продавался сахар января — сентября 7 пудов ржи за пуд сахара"... потеря капитала, естественно, выразилась в огромном сокращении запасов сырья и готовых товаров" (там же). Если тяжелая промышленность потеряла значительную часть своих оборотных капиталов, отдав их государственному бюджету в качестве натурального вклада в доходную его часть, то легкая промышленность потеряла часть своих оборотных средств на рынке. Мы не знаем, сколько нужно прибавить к тем 100 млн рублей, которые приведены выше, но прибавление это, наверное, составляло очень крупную сумму.

В таком положении промышленность вступила в 1922/23 г. В течение этого года по бюджету происходило преимущественно финан

сирование тяжелой индустрии, а по Госбанку — легкой. Большая часть всех отпущенных средств пошла на увеличение оборотных капиталов промышленности. Деньги, получаемые от банка, имели целиком это назначение. Но в порядке банкового кредитования пополнялись не те средства, которые временно оставались в обороте трестов и синдикатов и могли периодически возвращаться в банк. Банк вынужден был в течение рассматриваемого периода производить промышленности такой отпуск денег, который сводился, по существу, к одностороннему движению его ресурсов к клиенту, без нормального обратного притока денег. Эмиссия была таким образом использована для образования той части оборотных средств промышленности, которые должны были бы быть не заемными, а собственными ее капиталами; промышленность не могла самостоятельно восполнить эти капиталы, а перенапряженный государственный бюджет не в состоянии был их дать. В своем отчете за 1923 г. Госбанк пишет о своих активах, что "по Правлению сумма средств, помещенных в предприятиях государственной промышленности составляет 59%, а на финансирование торговли приходится 10,7%” (с.12). О своих пассивах он отмечает, что "в течение 1923 г. главным источником средств для кредитных операций Государственного банка является его собственная эмиссия" (с. 9). Впоследствии Правление Госбанка произвело работу по установлению размеров тех своих активов, которые вошли в состав оборотных средств промышленных предприятий в качестве постоянной их части и оказались иммобилизованными. Правление поставило даже вопрос о возврате банку этих средств. К моменту подсчета (1926) сумма эта определялась банком в несколько сот миллионов рублей. Почти все то, что было выдано трестам в 1923 г., вошло в состав этой суммы. Обращение эмиссионных средств на восстановление оборотных капиталов промышленности в период, когда существовали предпосылки для расширения объема денежного обращения, не было недопустимо и было даже неизбежно с точки зрения самой кредитно-денежной политики; ибо увеличение денежной массы едва ли могло быть произведено тогда какими-либо иными путями. Но вынужденный обстоятельствами размах кредитования вышел за пределы того увеличения денежной массы, которое могло совершиться без обесценения валюты. Другими словами, кредитование получило инфляционный характер и об этом, начиная с мая 1923 г., начали свидетельствовать данные о движении цен, выраженных в червонцах, или, другими словами, цифры, показывающие покупательную силу червонца, исчисленную по индексам цен. Последняя составляла:

В частности, необходимо отметить значительную разницу между первым и вторым рядом цифр, т. е. превышение цифр первого ряда. Оно вытекает из того, что цены в розничной торговле по сравнению с довоенными значительно выше, чем оптовые цены. Причины лежат (в описываемое время), главным образом, в организации или, вернее, в дезорганизации торговли, а не в условиях денежного обращения. Только возрастание этой разницы — 24% на 1 января 1923 г. и 41% на 1 февраля 1924 г. — имело валютное основание, на причинах которого нам придется еще останавливаться в дальнейшем.

Покупательная сила червонца в начале 1923 г. была очень высока: в оптовой торговле она превышала в январе довоенную покупательную силу золота. Она понизилась в течение первых месяцев и затем снова поднялась к 1 мая. Отчасти все это обусловливалось крайней неустойчивостью товарного рынка. С мая по 1 сентября покупательная сила червонца снижается и доходит до 75% довоенной покупательной силы золота. По индексу розничных цен снижение было более значительно.

Снижение покупательной силы денег, происходящее вследствие расширения кредитования и усиления эмиссии, является инфляцией, какие бы цели оно ни преследовало. Но для оценки значения инфляции 1923 г. необходимо учесть условия этого периода и притом условия не только советского, но и мирового хозяйства. В момент выпуска червонца и в первые месяцы его хождения покупательная сила червонца была несоответственно высока при сопоставлении ее с покупательной силой золота в других странах. Это произошло потому, что золото и иностранная валюта расценивались в Союзе очень высоко на рубеже г. и что Госбанк ориентировался в установлении курса червонца (на советские денежные знаки) по курсу иностранной валюты. Золото ценилось в Москве значительно выше, чем в Нью-Йорке или Лондоне, и поэтому "червонный индекс" оптовых цен был ниже, чем индекс золотых цен в Америке и в Европе. Последний составлял в среднем за г. в Соединенных Штатах (индекс федерального резервного департамента) — 168, в Англии (индекс Стэтиста, в переводе на золото) — 143, в СССР же он спускался по временам ниже 100, даже если не учитывать, что курс червонца на доллар или на золото стоял ниже паритета. Повышение индекса цен, т. е. снижение покупательной силы червонца при таком положении сближало наши условия с условиями мирового хозяйства. Тот сдвиг, который совершился до осени, обесценил поэтому банковую валюту примерно в меру того, что рано или поздно должно было быть сделано. Индекс Госплана в червонном исчислении составлял в осенние месяцы 1923 г. (август, сентябрь, октябрь) в круглых цифрах от 150 до 160, т. е. стоял примерно на уровне

англо-американского. Правда, качество товаров недостаточно учтено в нашем индексе. Но зато и курс червонца на золотую валюту стоял в то время на 5 — 12% ниже паритета и в условиях советского хозяйства, только вступившего в полосу восстановления, были налицо основания для сравнительно высокого уровня советских (промышленных) цен. Этот первый период инфляции носил поэтому совершенно особый характер и не создал еще уровня цен, который можно было бы считать ненормальным. Такое положение наступило позднее. Только розничные цены уже тогда были чрезмерно высоки.

Снижение покупательной силы червонца приостановилось или, точнее, было приостановлено к августу 1923 г. Затем к ноябрю произошел даже некоторый ее подъем, ликвидированный, правда, повышением индекса в конце года. Об этом новом повышении цен мы будем говорить в другом месте. Что касается приостановки снижения покупательной силы червонца, то она была вызвана, во-первых, чисто валютными мероприятиями, относившимися ко второй половине лета г., направленными в сторону регулирования соотношения между выпусками банкнот и советских знаков и подробно описанными в следующей главе, и, во-вторых, теми явлениями на товарном рынке, которые имели место в течение осени 1923 г. О последних здесь необходимо сказать несколько слов.

Лозунгом экономической политики была ликвидация убыточности промышленных предприятий. Цены в червонцах возрастали, так как эмиссия снижала покупательную силу банкноты и повышение цен вызывало торговый ажиотаж. Тресты, используя свое финансовое положение, улучшившееся благодаря кредитам Госбанка, вели политику дальнейшего повышения промышленных цен. Синдикаты и кооперация закупали товары и задерживали их реализацию в ожидании дальнейшего укрепления рынка. Ко времени*Нижегородской ярмарки и непосредственно после нее (август, сентябрь) цены на промышленные изделия поднялись до необычайно высокого уровня. Среднемесячный индекс оптовых цен Госплана для сельскохозяйственных товаров равен был в апреле — мае 76 (т. е. был ниже 100), а для промышленных товаров — 163: отношение второго к первому составляло таким образом с округлением 2:1. В сентябре индекс сельскохозяйственных цен поднялся до 89, а индекс промышленных цен — до 273, т. е. отношение второго к первому составляло кругло 3:1. Это означало, что относительная цена промышленных товаров повысилась в среднем в полтора раза. Потребительский рынок ответил сокращением спроса, а государственные регулирующие органы под влиянием общих соображений экономической политики, и в частности соображений денежной политикой, реагировали постановлениями о снижении отпускных цен трестов. Конъюнктура рынка благоприятствовала осуществлению этих мероприятий и результатом был толчок к снижению не только индекса оптовых цен на промышленные товары, но также и индекса розничных цен. Первый снизился уже в октябре до 252 и дошел к 1 января до 229. Последний (Всесоюзный розничный Конъюнктурного института) от 273 на 1 октября г. снизился до 239 на 1 января 1924 г. Затем движение обоих индексов приняло различные направления, в силу обстоятельств, о которых

речь будет идти в главе о "параллельном обращении". Нелишне отметить, что на 1 октября, несмотря на общую тенденцию индекса розничных цен держаться выше индекса оптовых цен, в отношении промышленных товаров положение было обратным: на это число оптовый индекс промышленных товаров составлял 275, а розничный индекс 273. Розничные цены не поспевали за оптовыми. Конъюнктура была явно благоприятна для регулирующих мероприятий по снижению цен, и они в этой обстановке могли иметь и действительно имели успех.

Уменьшение покупательной силы червонца имело одно последствие, на которое в 1923 г. не было обращено достаточно внимания и которое необходимо отметить. Оно способствовало внедрению червонца. В первые месяцы все заведующие филиалами Государственного банка на местах указывали, что главным препятствием к внедрению червонца является крупная купюра его, благодаря которой он не доступен для широких слоев населения и особенно для крестьянства. В то время банковые круги настойчиво выдвигали мысль о выпуске получервонца, на что финансовое ведомство не могло пойти, не подорвав возможности казначейской эмиссии. Но самый ход вещей привел к компромиссному решению вопроса. В августе, сентябре, октябре покупательная сила червонца составляла уже около 70% той покупательной силы, которую он имел на 1 января. Таким образом, более мелкая купюра появилась как бы сама собой, и этим проложена была дорога банковому билету в самую гущу населения. Само собой разумеется, что это обстоятельство способствовало оттеснению советского денежного знака.

Движение курса червонца на иностранную валюту и на золото развивалось иначе, чем движение его покупательной силы. Следующие цифры характеризуют состояние валютного рынка в Москве.

Прежде всего следует отметить, что курс фондового отдела в течение описываемого периода имеет иное значение, чем то, которое он получил впоследствии, примерно с начала 1926 года. Экспортные организации в то время действительно продавали, а импортные предприятия покупали иностранную валюту на бирже. Спрос и предложение в условиях монополии внешней торговли находились, правда, и в то время под давлением экспортных и импортных планов, которые воздействовали, однако, лишь на общие размеры спроса и предложения. Предприятия запасали валюту впрок или задерживали ее реализацию в ожидании повышения курса, руководствуясь своими соображениями о конъюнктуре валютного рынка и о состоянии своих ресурсов. Обязательства немедленной сдачи всей экспортной валюты банкам по установленной цене и распределения валюты между организациями по плану не существовало. Курс в очень значительной мере определялся условиями рынка, на который в качестве покупателей и продавцов оказывали влияние не только государственные и кооперативные предприятия, но также и частные лица. Этим объясняется большой размах колебаний и близость официального, т. е. биржевого курса к вольному. Золотая монета не котировалась на бирже, и колебания ее обнаруживают некоторые особенности, хотя самое направление (но не амплитуда) их не очень отличается от главных направлений в движении курсов иностранных валют.

Курс червонца почти все время остается ниже паритета, однако в некоторые моменты поднимается выше его. В дополнение к предыдущей таблице мы для большей отчетливости приведем еще одну, показывающую процентное отклонение курса от паритета (по вольным курсам), причем в этом расчете принято будет во внимание отклонение курса самого фунта стерлингов от его золотого паритета на основании лондонских котировок.

Отклонение курса червонца от паритета

Здесь виднее, как велики колебания, как неустойчив был валютный рынок и как капризно он оценивал валюты не по их действительной мировой ценности, а по всяким местным соображениям, мотивы

которых подчас трудно уже восстановить. Предпочтение той или другой валюты, как средства сбережения частных лиц, играло среди этих мотивов (сравнительных оценок) чуть ли не главнейшую роль.

В течение первых месяцев Госбанк борется за приближение курса червонца к паритету и достигает к марту существенных успехов. Политические осложнения (с Англией), наступившие в мае, ликвидировали эти успехи. С июня банк снова принимается за выправление курса своей банкноты и постепенно доводит его до уровня примерно 1/10 ниже паритета (курс на доллар).

Золото остается почти все время переоцененным. Только курс января 1923 г. составляет исключение. Для большинства других сроков таблица отмечает высокий лаж на золотую монету по сравнению с долларом. Данные о ценах на золото в слитках, относящиеся к тому же периоду времени, показывают, что лаж монеты по сравнению с металлом составлял еще гораздо больше: кругло от 20 до 75%, а в среднем около 35 — 40%. Золотая монета считалась населением удобнейшим, а золото в слитках — наименее удобным орудием сбережения.

Все цифры, приведенные выше, показывают, что движение курса червонца во всяком случае было очень мало связано с движением его покупательной силы, и не трудно объяснить это явление. Связь между курсом и покупательной силой даже в условиях свободы внешней торговли обычно обнаруживается не сразу, а улавливается лишь в качестве тенденции. При существовании монополии внешней торговли и валютного регулирования самая тенденция может быть в значительной мере преодолена регулирующими мероприятиями государственных учреждений. Наконец, уже в самом начале взятого нами отрезка времени не было соответствия между курсом и покупательной силой червонца, и поэтому курс вовсе и не должен был следовать тогда в своем дальнейшем движении за колебаниями покупательной силы. Курс червонца оказался, во-первых, при всех своих колебаниях, в общем, устойчивее покупательной силы. Во-вторых, он повысился от начала периода к концу его, в то время как покупательная сила банкноты упала.

Несоответствие между курсом и покупательной силой червонца заключалось в слишком высокой оценке золота и иностранной валюты в Союзе, особенно в периоды снижения курса червонца. Приведем несколько примеров и поясним это утверждение. Если считать по индексу оптовых цен Госплана, то в червонце на 1 января 1923 г. было 10,40 довоенных рублей. Покупательная сила доллара в это время в Америке на 36% ниже довоенной. Для того чтобы в порядке установления курса произошло выравнивание высокой покупательной силы червонца с низкой покупательной силой доллара, за последний следовало платить не рубль 94 копейки, что соответствовало золотому паритету, а меньше. В долларе заключается золота по паритетному счету на 1 рубль 94 копейки. На это золото можно было купить в Америке столько, сколько в довоенное время покупалось на 1 рубль 24 копейки (на 36% меньше довоенного). Если бы покупательная сила червонца стояла на довоенном уровне, то курс доллара должен был равняться 1 рублю 24 копейкам. Но покупательная сила червонца превышала довоенную на 4% и в соответствии с этим за доллар следовало платить еще меньше, или

рубль 19 копеек. По терминологии Г. Касселя паритет покупательной силы доллара равен был 1 рублю 19 копейкам. Фактически же вольный курс в Москве составлял 2 рубля 72 копейки, т. е. доллар был переоценен в 2,25 раза.

Вычисленные таким способом на основании индексов оптовых цен Госплана и индексов американской статистики труда паритеты покупательной силы позволяют сделать следующие сопоставления (см. табл.). .

Не следует думать, что эти цифры могут претендовать на большую степень точности. Во-первых, индексы цен, на основе которых здесь проводится сопоставление, составлены по разным методам и, следовательно, не вполне сравнимы. Во-вторых, оба индекса представляют лишь отношения современных цен каждой страны к ее довоенным ценам и, следовательно, расчет построен на весьма условном допущении, что довоенное отношение цен между обеими странами составляет норму, которая должна была сохраниться и для настоящего времени. Отклонению курса от покупательной силы на несколько процентов нельзя поэтому приписывать какое-либо значение. Но отклонение на десятки процентов во всяком случае показательно, и мы можем утверждать, что до июля 1923 г. доллар был переоценен, т.е. что покупательная сила червонца была высока по сравнению с его курсом. Затем наступили месяцы, когда соотношение установилось более или менее нормальное. В начале 1924 г. оно обнаружило уже тенденцию повернуться в обратную сторону. Явления этих месяцев, предшествовавшие проведению денежной реформы, будут изложены в другой главе. На рубеже 1924 г. курс червонца стоял несколько ниже паритета (приблизительно на уровне курса бумажного фунта стерлингов), держался он на этом уровне сравнительно устойчиво и для валютной политики того времени это было значительное достижение.

К поддержанию курса червонца и к накоплению золотых запасов направлено было все валютное законодательство, дополнявшее внешнюю торговую политику и опиравшееся на нее.

Как известно, начало внешних торговых сношений Союза характеризовалось таким торговым балансом, в активе которого не стояло почти ничего. Голод 1921/22 г. и необходимость ввоза продовольственных продуктов еще ухудшили положение. Ввозимые продукты и заказанные предметы оборудования оплачивались не вывозимым товаром, а золотом. Положение изменилось в 1923 г. Однако в начале 1923 г. невозможно было положиться на одни результаты внешней торговой политики. Это тем более нельзя было сделать, что спрос на валюту определялся не только потребностью в ней для платежей на внешних рынках. Иностранная валюта шла также в накопление, и ее должен был покупать для составления своего золотого фонда Государственный банк. Выпуская новую валюту и имея в виду обеспечить устойчивость ее курса, государство решило принять специальные меры к тому, чтобы эта цель была достигнута. Отсюда валютное законодательство 1922/23 г.

Валютное законодательство эпохи военного коммунизма состояло из ряда законодательных актов, общей целью которых было изъять у населения благородные металлы в монете, слитках и изделиях, а также иностранную валюту и сосредоточить их в распоряжении государства. Еще декрет 17 октября 1921 г. о реквизициях и конфискациях, смягчивший некоторые постановления законодательства эпохи военного коммунизма, стоял в отношении драгоценных металлов и иностранной валюты на старой точке зрения. По остроумному замечанию Д. А. Лоевецкого, "валютные ценности этим декретом еще ставились почти в одинаковые условия с оружием и взрывчатыми веществами" ("Валютная политика и валютное законодательство", 1923 г., с.11). Законодательство следующего года содержит некоторые послабления, но оно крайне противоречиво и неясно.

Формально почти все в области валютных сделок оставалось запрещенным. Но так как условия хозяйственной жизни глубоко изменились, то старое законодательство постепенно превращалось в мертвую букву и фактически, если не все, то весьма многое было тогда разрешено. Но никому не известно тогда было, в каких частях закон действует и в каких частях он умер. Новое законодательство было совершенно необходимо, тем более что предоставление Государственному банку эмиссионного права делало вопрос о валютной политике злободневным.

Основы валютной политики были определены постановлением СНК от 20 октября 1922 г. о фондовых биржевых операциях, постановлением ВЦИК и СНК от 15 февраля 1923 г. о валютных операциях и постановлением ВЦИК и СНК от 19 апреля 1923 г. о порядке вывоза и перевода за границу валютных ценностей.

Принципы этого законодательства заключались в следующем. Валютные сделки между частными лицами и предприятиями свободны. Единственное ограничение, которое устанавливал закон, заключалось в том, что эти сделки должны совершаться либо на бирже, либо с кредитными учреждениями, имеющими право торговать иностранной валютой. Однако и это ограничение фактически не соблюдалось (до 1926 г., когда валютные сделки как государственных органов, так и час-

тных лиц стали вообще допускаться лишь с особого разрешения). Законодатель исходил тогда из того, что частный оборот не особенно велик и что регламентация его в этой части почти невозможна. Последнее соображение было главнейшим. Государственные и коопера'т' учреждения и предприятия могут приобретать валюту только на основании разрешений. Разрешения эти выдаются междуведомственным особым валютным совещанием при Народном комиссариате финансов.

Никакие платежи в пределах Союза не могут производиться иностранной валютой. Ею можно пользоваться только для расчетов по сделкам с учреждениями и предприятиями, находящимися за границей. Государственные и кооперативные учреждения и предприятия обязаны держать всю свою иностранную валюту на текущих счетах в кредитных учреждениях. Кроме того, Государственный банк имеет право преимущественной покупки экспортной валюты, т.е. экспортер, получивший иностранную валюту за вывезенный товар, обязан предложить ее по курсу фондового отдела Государственному банку, прежде чем он имеет право продать ее кому-либо другому.

Наконец, постановление о порядке вывоза и перевода иностранной валюты за границу, разрешая свободный вывоз лишь в пределах ограниченной суммы на одно лицо, допускает по общему правилу вывоз и перевод сверх этой суммы лишь при условии, если деньги назначены на уплату за ввозимый товар и ввоз этого товара разрешен и ; обеспечен.

Цель этого законодательства совершенно ясна. Она заключалась в том, чтобы уничтожить спрос на иностранную валюту со стороны государственных и кооперативных предприятий ради накопления и удовле- * творять только потребности в валюте для ввоза товаров, поскольку та- 1 кой ввоз разрешен и согласован с импортным планом. Она заключалась далее в том, чтобы сосредоточить возможно большее количество валюты в кредитных учреждениях и особенно в Государствен- ном банке.

Задача регулирования валютного рынка очень сложна даже в условиях советского хозяйства, когда государственная власть имеет дело с сравнительно ограниченным числом крупнейших промышленных и торговых организаций, притом таких, которые, будучи государственными, управляются назначенными должностными лицами. Далеко не все валютное законодательство 1923 г. было проведено тогда в жизнь. Тем не менее оно уже в то время сократило спрос на валюту и несколько облегчило Государственному банку ее накопление. Ресурсы в золоте и иностранной валюте Госбанка по свободному его балансу (цифры которого выше, чем на балансе Эмиссионного отдела, в распоряжение которого выделяется лишь часть валютных ценностей) составляли (млн рублей):

Что касается размеров обеспечения банкнот по балансам Эмиссионного отдела Госбанка, то они показаны ниже. Закон требовал, чтобы банкноты были в определенной мере обеспечены драгоценными металлами и устойчивой иностранной валютой. Государственный банк шел в то время дальше требований закона и стремился на первых порах вместо установленных законом 25% поддерживать металлическое и валютное обеспечение на уровне 50%. В процентных отношениях различные виды обеспечений выражались в следующих цифрах:

В первые месяцы количество первоклассных обеспечений составляло даже больше 50%: вся банковая эмиссия была настолько невелика, что Государственному банку приходилось ставить на баланс эмиссионного отдела вексельные и товарные обеспечения на сравнительно небольшие суммы. Однако в дальнейшем банку пришлось пойти на снижение доли металлического и валютного обеспечения.

* * *

Мы описали происхождение червонца и условия его выпуска, остановились на истории банковой эмиссии и на движении покупательной силы червонца и его курса на иностранную валюту. Мы должны коснуться в этой главе еще одного вопроса. Как введен был в обращение червонец? Как установлены были первоначально его курс и его покупательная сила? Как червонец стал деньгами?

В течение долгого времени (до денежной реформы) весьма распространена была следующая точка зрения. Банковые билеты были по существу такими же деньгами, как и казначейские деньги. Искусственными мероприятиями государственная власть создала их курс. Самые эти мероприятия возможны были потому, что в руках государственной власти находилась казначейская эмиссия, при помощи которой "делался" курс червонца. Червонец опирался на советский денежный знак. Стоило бы убрать эту опору, и все искусственно построенное здание неминуемо должно было бы рухнуть. Наиболее резкая и отчетливая формулировка этой точки зрения, известная автору, заключается в следующем.

Можно было не предоставлять эмиссионного права Государственному банку, а выпускать две казначейские валюты: одну, валюту второго сорта, которая была бы обесценивающейся валютой (положим, "сов- знаки"), и другую, валюту первого сорта, которая была бы устойчива (положим, "червонцы"). На последнюю в соответствии с изменением Цен (выраженных в совзнаках) официально устанавливался бы курс. По

Тратты, векселя, товарные документы, товары.

этому курсу государство принимало бы свою лучшую валюту во все платежи. Оно могло бы даже потребовать того же от всех предприятий и лиц. Банкнота Государственного банка ничем-де не отличалась от такой казначейской валюты первого сорта. В ней не было какой-либо особой "добротности". Все дело заключалось в том, что государство устанавливало ее курс, опираясь экономически на советские денежные знаки и административно на свое влияние на те или другие учреждения.

Эта точка зрения улавливает такие стороны явления, которые в процессе создания и укрепления червонца, действительно имели место, но она видит самое явление не в том, в чем оно заключалось.

Государственный банк выпустил в обращение в ноябре 1922 г. денежный знак, относительно которого в момент его выпуска невозможно было сказать, сколько он стоит. На нем написано было, что он соответствует тому количеству золота, которое содержалось в десятирублевой монете. Но, во-первых, рынок золота был настолько ограничен, что самая цена золота в слитках не играла в хозяйственной жизни существенной роли, и во-вторых, недостаточно было декларировать это соответствие, необходимо было его доказать. Государственный банк приступил к разрешению задачи таким образом. На валютном рынке фунт стерлингов — валюта тогда не вполне, но все-таки достаточно устойчивая и притом та, в которой происходили почти все наши заграничные платежи,— был уже вполне реальной величиной. Банк и поставил себе целью добиться такого положения вещей, при котором за червонец можно было бы купить фунт стерлингов. Для этого необходимо было иметь достаточное количество иностранной валюты в кассах банка и регулировать спрос и предложение на рынке. Государственный банк еще до начала эмиссии приступил к накоплению иностранной валюты и продолжал вести это накопление после начала выпуска банковых билетов. Внешняя торговая политика и валютное законодательство приходили ему на помощь, создав такое соотношение между спросом и предложением на валютном рынке, при котором задача становилась разрешимой. В среднем за 1923 г. курс червонца на фунты составлял 1,01, и, таким образом, в общем задача была разрешена; что в отдельные моменты отклонения бывали очень велики, в хозяйственной обстановке того времени представлялось вполне естественным.

Но эта ориентировка на фунт стерлингов требовала не одного только регулирования рынка иностранной валюты. Основной валютой оставался советский денежный знак, и самое соотношение между фунтом и червонцем выявлялось только через оценку как фунта, так и червонца в советских знаках. Курс червонца можно было поэтому регулировать не только при помощи предложения иностранной валюты на червонец, но и путем снятия червонца с рынка при помощи советских денежных знаков. В течение первого полугодия банк в очень сильной степени опирался на советские денежные знаки, которые предоставлялись ему с этой целью Государственным казначейством.

Дело происходило таким образом. Положим, что, ориентируясь на паритет с фунтом стерлингов, Государственный банк стремился у стано-j вить на 11 января 1923 г. курс 181 рубль за червонец, исходя из тогч что курс фунта составлял на это число на вольном рынке 187 рублем

советскими денежными знаками. Достигнуть того, чтобы фунт стоил один червонец и 33 "червонных копейки", можно было^¦ предлагая по этой цене фунты. Но того же можно было достигнуть, скупая червонцы на вольном рынке по 181 рублю. Соотношение между спросом и предложением банковых билетов могло сложиться так, что на рынке без вмешательства банка давали бы за червонец не 181 рубль, а меньше. Действительно, вольный курс червонца составлял 11 января всего 175 рублей. Если бы Государственный банк разменивал (т.е. скупал) банкноты на советские денежные знаки совершенно беспрепятственно, никакой разницы в курсах не могло бы существовать. То обстоятельство, что она существовала, показывает, что банк не в полной мере мог справиться в отдельные моменты с этой частью задачи. Но в общем он справлялся с ней, как это видно из следующей таблицы, которая показывает отклонения вольного курса от официального вверх (+) и вниз (—) в Москве за первые восемь месяцев 1923 года.

Таким образом, Государственный банк, стремясь к установлению "интервалютарного паритета", пользовался для этой цели не только иностранной валютой, но и советскими денежными знаками, и в этом смысле червонец опирался на советский денежный знак, и можно сказать, что в этом смысле он был обеспечен советским денежным знаком. Но, если знаки казначейской эмиссии и были теми лесами, при помощи которых строилась и поддерживалась банковая валюта, было бы все же ошибочно видеть в этих лесах самую сущность всего явления. По мере внедрения червонца в обращение и превращения его в основную валюту страны, червонец начал опираться на самую потребность оборота в деньгах и интервенции советскими знаками стали играть лишь второстепенную роль в деле регулирования его курса. Если осенью г. червонец был еще поддержан выпуском советских денежных знаков, то лишь в том смысле, что вместо нежелательного нового выпуска банкнот на кредитные операции финансовое ведомство предпочло увеличить казначейскую эмиссию. Это было неизбежной поправкой к той кредитной политике, которая велась в течение летних месяцев, но не выпуском советских денежных знаков для прямого поддержания курса банкнот.

В последние же месяцы 1923 г. советские денежные знаки не играли в поддержании курса червонца никакой роли. С октября 1923 г. вольный курс червонца стоял в Москве, а с ноября — декабря и почти повсеместно в провинции выше официального курса. Покупательная сила червонца зависела уже только от состояния товарного рынка и темпа накопления, а его курс на доллары и фунты — от состояния валютного рынка.

Червонец действительно вошел в обращение, опираясь на советский денежный знак. Но после того как его курс был "сделан" и его свойства определились, после того как и ценностное исчисление стало происходить в червонных рублях и червонец превратился в основное платежное средство,— банковый билет стал держаться на том же, на чем держится всякая бумажная валюта: на потребности торгового оборота в деньгах и на внешнем платежном балансе. К концу 1923 г. нельзя было даже сказать, что дальнейшее распространение банковых билетов возможно за счет оттеснения советского денежного знака: этот знак был уже оттеснен и играл только роль разменных денег, т. е. был замкнут в том секторе денежного обращения, в котором его не в состоянии был настигнуть банковый билет. С этой точки зрения советский знак выполнил свое назначение по отношению к червонцу, и леса можно было снять. Мы увидим в следующей главе, что сделать это было не только возможно с указанной точки зрения, но и необходимо по всему состоянию денежного обращения.