ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В УСЛОВИЯХ СТАГНАЦИОННО-РЕГРЕССИВНЫХ ПРОЦЕССОВ В ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ

Разрабатывая стратегию и тактику социалистического строительства в Советской России и выдвигая в качестве главной задачи «экономическую реорганизацию», В. И. Ленин замечал, что она «разделяется на две главные рубрики: 1) учет и контроль... и 2) повышение производительности труда. Эти задачи могут быть разрешены какой угодно коллективностью или каким угодно государством, переходящим к социализму, лишь при условии, что основные экономические, социальные, культурные и политические предпосылки этого в достаточной степени созданы капитализмом. Без крупного машинного производства, без более или менее развитой сети железных дорог, почтово-телеграфных сношений, без более или 'менее развитой сети учреждений народного образования,— ни та, ни другая задача в систематическом виде и во всенародном объеме, безусловно, не могли бы быть решены» [94, с. 130—131]. Ряд предпосылок у Роосии, отмечал В. И. Ленин, «имеется налицо», ряд — отсутствует, «но может быть заимствован... сравнительно легко из практического опыта соседних, гораздо более передовых, стран, давно уже поставленных историей и международным общением в тесную связь с Россией» [94, с. 131]. Именно на этих путях партия большевиков и вела строительство социализма в СССР.

В КНР положение оказалось много сложнее не только вследствие значительно большей отсталости страны, но и из-за политики изоляционизма, навязанной КПК и китайскому обществу частью лидеров партии и государства. «Китайский тип развития», «китайский путь индустриализации» — понятия, появившиеся в КНР в те годы, стали фактически синонимами не просто отказа от международного опыта строительства социализма, а укоренения системы общественных отношений, основанных на внеэкономическом принуждении.

В 1958 г. в КНР создаются «народные коммуны». После неоднократных перестроек сложилась их единообразная структура: «коммуна» — большая производственная бригада — производственная бригада. Было провозглашено, что основным собственником «средств производства является производственная бригада (см. [245, с. 40—81}). Поскольку «коммуна» и ее производственные подразделения явились формой объединения архаичного по своим материально-технический основам мелкого производства, она в сущности стала представлять собой надстройку над неразвитым производством, обменом, распределением и потреблением (см. [298, с. 119—128]).

Несмотря на то* что «коммуны» формально были провозглашены кооперативными хозяйствами, в них не было введено никаких демократических норм и институтов коллективного управления производством, хозяйством. На протяжении 60—70-х годов в стране ни разу не проводились выборы их руководящих органов. Через последние государство начало определять структуру посевных площадей и объем производства сельскохозяйственных культур, обеспечивать изъятие значительной части доходов бригад и определять характер использования оставшейся части доходов, добиваться выполнения »крестьянами и бригадами натуральных повинностей, обеспечивать контроль за движением рабочей силы, регу- лировать процесс распределения и потребления, организовывать нормированное снабжение населения продуктами питания и т. д. Одновременно КПК и государство стимулировали коммунальные органы власти заниматься собственной хозяйственной деятельностью за счет использования части доходов и рабочей силы бригад.

Создание «коммун» способствовало закреплению основанных на насилии отношений собственности на средства производства, оформляло притязания государства на средства производства и продукт труда членов общества, обеспечивало формирование максимально возможных фондов накоплений. В этом плане «большой скачок» рассматривался в КПК как средство немедленной реализации вновь созданных сверхнакоплений для форсирования индустриализации 12.

Мао Цзэдун исходил, по сути, из следующих обстоятельств: —

государство одержало победу 'над неразвитой собственностью; —

партия и государство зашли столь далеко в своей реорганизации экономических отношений, что форма собственности начала определяться совершенно произвольно и даже член социалистического общества стал рассматриваться в качестве всего лишь рабочей силы, элемента собственности; —

вся система общественно-экономических отношений приобрела чуть ли не совершенно естественный политический характер; —

партия превратилась в непосредственно правящую в том смысле, что взяла в свои руки повседневное управление всей совокупностью общественно-экономических процессов, т.

В Китае, где, если перефразировать известные слова К. Маркса, истинными средствами существования, истинными политическими жизненными силами являлись и являются земля и люди, ее обрабатывающие [1, с. 607], государство, столь далеко зайдя в своем вмешательстве в общественные отношения, воспрепятствовало становлению действительно коллективной собственности на средства производства. Поэтому произошло слияние органов руководства «коммун» с низовым органом власти, и государство не пошло на юридическое оформление форм собственности в сельском хозяйстве (см. [245, с. 102—121]).

Перестройка «коммун» в начале 60-х годов не изменила, а скорее даже придала еще более законченные формы процессу, во многом схожему с первоначальным накоплением капитала. Согласно учению К. Маркса, «первым условием развития капитала... является то, что земля — это первичное условие труда — начинает противостоять свободному работнику как самостоятельная сила, как сила, находящаяся в руках особого класса» [17, с. 21]. Даже формально провозгласив за производственными бригадами собственность на землю, государство, сохранив «коммуну» в качестве низового органа власти и регулятора сельскохозяйственного производства, на деле не позволило крестьянам свободно распоряжаться землей. Земля с созданием «коммун» действительно стала «противостоять» крестьянам как «самостоятельная сила». В то же время, во-первых, крестьянин не стал свободным работником, наоборот, он оказался прикрепленным к земле, к «коммуне», а во- вторых, земля не превратилась в «силу», находящуюся в руках особого класса населения. На деле она оказалась в руках государства. Тем самым было произведено дальнейшее развитие материальных условий для возвышения государства над обществом, разрыва между законодательной и исполнительной властями, возвышения исполнительной власти над законодательной, для всемогущества государственного аппарата, что повлекло за собой пресечение всех попыток демократизации жизни общества.

Главной чертой общественных отношений в рассматриваемые годы стало внеэкономическое принуждение.

Во-первых, производственная деятельность общества начала покоиться на отношениях непосредственного господства и подчинения, а не на экономических формах связей. Натуральные налоги и повинности населения заняли господствующее положение по сравнению с товарно-денежными отношениями. К Китаю этих лет полностью применима характеристика внеэкономического принуждения, данная К. Марксом: «Подати и повинности натурой преобладают над денежными платежами и поборами» [18, с. 493]. В 60-е годы объем натуральных повинностей населения существенно расширился по сравнению с 50-ми годами. Например, капитальное строительство в сельской местности (ирригационное, полеводческое, дорожное и т. д.) полностью превратилось в одну из форм общественных, безвозмездных работ (см. [591, 18.Х, 1965]). На их долю стало приходиться уже не пять дней в году, как было официально установлено в середине 50-х годов, а несколько месяцев. Для объяснения их безвозмездного характера был изобретен даже новый термин — «накопление труда» (см., например [591, 18.Х.1965]). Если учесть, что в 50-е годы доля живого труда крестьян составляла, судя по материалам обследований, на объектах ирригационного строительства 93% всех расходов, на подъеме целины и затратах на улучшение почвы — 99, в жилищном строительстве в сельской местности — 73, на лесопосадках— 100% {556, 1958, № 5, с. 19], то значение «накопления труда», т. е. безвозмездных или почти безвозмездных работ, проводимых силами крестьян, трудно переоценить. Продовольственные карточки и талоны на приобретение промышленных товаров существенно сузили значение товарно-денежных отношений даже в сфере личного потребления.

Во-вторых, произошло развитие вширь и вглубь форм личной зависимости, когда отношения людей «не облекаются в костюм общественных отношений вещей, продуктов труда» [15, с. 88]. В 60-е годы государство перешло к активным формам регулирования не только производственной деятельности населения, но и семейных отношений. Это особенно ярко проявилось в создании систем контроля за рождаемостью и семейными бюджетами (введение постоянной практики добровольно-принудительного отчисления части трудовых доходов в сберегательные кассы, носившей такой же характер передачи сбережений для нужд местного строительства и т. д.). Государство приступило к организации массовых миграционных потоков между городом и деревней. В этот период из городов в сельскую местность было отправлено, по официальным данным, около 40 млн. выпускников городских общеобразовательных школ {298, с. 113].

В-третьих, государство приобрело власть над связанными с землей и предприятиями людьми, обеспечило их закрепление за заводами, фабриками, бригадами, «коммунами». Свободное вступление в трудовые отношения стало исключением из общего правила административного регулирования трудоустройства. Была ликвидирована также практика 'заключения коллективных договоров.

Наконец, необходимо отметить еще одну черту внеэкономического принуждения. Первые формы порабощения — дань, рабство и крепостничество — сводятся, согласно К. Марксу, к тому, что «сам труд причисляется к объективным условиям производства» [18, с. 490]. В этих случаях <готношение господства выступает как существенное отношение присвоения» [18, с. 491]. Уже сам факт лишения трудящихся элементарных гражданских прав свидетельствует о превращении их в бесправных работников, в «объективное условие производства».

Маркс писал в «Капитале»: «Только та форма, в которой... прибавочный труд выжимается из непосредственного производителя, из рабочего, отличает экономические формации общества, например общество, основанное на рабстве, от общества наемного труда» |[15, с. 229]. Анализ характера общественных отношений в Китае позволил нам в конце 60-х годов сделать, в частности, вывод: «„Народная коммуна“ по своему характеру явилась государственной формой внеэкономического принуждения по отношению к производственным бригадам и крестьянам» [298, с. 128]. Позже, в 1973 г., Б. В. Ветров констатировал: «При всем „коллективизме“, насаждаемом в „коммунах“ и бригадах в соответствии с духом „идей“ Мао Цзэдуна, созданные структура и нормы очевидно реакционны и антисоциалистичны. Они не способны в данной своей форме при сохранении данной политической власти эволюционизировать в сторону социализма» [240, с. 50]. Б. В. Ветров не конкретизировал посылку «при данной политической власти», оставив некоторую неопределенность в своих выводах. В остальном он прав: чтобы стать социалистическими коллективными хозяйствами, «коммунар» необходимо будет еще пройти через революционную по своему характеру ломку как внутренних, так и многих внешних структур и норм жизнедеятельности.

В свете сказанного выше представляются спорными следующие две точ|ки зрения. Согласно первой, одной из главных проблем сельского хозяйства КНР является то, что еще «не созданы производительные силы, соответствующие новым производственным отношениям» [400, вып. 3, с. 543]. На самом деле речь прежде всего должна идти о том, насколько далеко зашел процесс приспособления КПК и государства к традиционным структурам и архаичному, мелкому производству. Ведь ясно, что внеэкономическое принуждение в тех масштабах, в которых оно сложилось уже к середине 60-х годов, при ином, более высоком уровне развития производительных сил было бы экономически невозможно и не смогло бы существовать сколько-нибудь длительное время.

Согласно другой точке зрения, после неоднократных перестроек «коммун» возникла «естественная, органичная форма объединения» крестьян [220, с. 481]. Если бы таковая действительно имела место, то в КНР произошел бы невиданный рост сельскохозяйственного производства и в обществе прекратилась бы борьба па коренным проблемам его дальнейшего развития. На деле не произошло ни того ни другого. Путь внеэкономического принуждения* по которому пошли КПК и государство, исключает саму возможность возникновения «естественной, органичной формы объединения» крестьян. Кроме того, сомнительно, чтобы в Китае, где сельские районы существенно отличаются друг от друга по уровню социально-экономического развития, ее можно было бы создать с помощью унифицированной для всей страны формы «(коммуны».

Вывод о том, что в основе общественных отношений В КНР лежит внеэкономическое принуждение, в последние годы стал признаваться большинством советских авторов, хотя некоторые из них пошли по пути отождествления внеэкономического принуждения с административно-командными методами управления. Против тезиса о внеэкономическом принуждении выступил в 1976 г. Я. М. Бергер. Он призвал не заниматься поиском «определения собственности», считая, что ученые, работающие в этом направлении, имеют в виду «не столько владение, сколько фактическое распоряжение собственностью. Но в таком случае мы вступаем на весьма зыбкую почву, где увяз не один исследователь» [220, с. 474]. С этим исходным пунктом возражений Я. М. Бергера согласиться нельзя.

К. Маркс писал, что реальность собственности — это способ ее реализации (см. [18, с. 483, 489, 490—491]). Вещь становится «действительной собственностью только в процессе обращения и независимо от права» [3, с. 64]. Это не «зыбкая», а единственна реальная почва, на которой только и можно строить обоснованные суждения. Впрочем, Я. М. Бергер отнюдь не намеревался возражать К. Марксу, весь пафос его выступления заключается в призыве к всестороннему изучению китайской действительности, в предостережении против излишней категоричности и горячности в выводах отдельных авторов. По сути дела, заострив на словах свое несогласие с тезисом о внеэкономическом принуждении, он на деле заявил о своем несогласии со всеми попытками отождествить последнее с административно-командными методами управления. В этом отношении он совершенно прав. Однако, может быть, именно потому, что Я. М. Бергер сам не провел четкой грани между этими разными явлениями и понятиями, он отказался дать собственное определение существа общественных отношений в Китае.

60-е годы ознаменовались не только закреплением отсталых общественных отношений в сельском хозяйстве, между деревней и городом, между сельским хозяйством и государством, но и серьезным обратным влиянием этих отношений на государственный сектор, на город, промышленность, рабочий класс. Государство обеспечило рост накоплений и ускорило темпы развития государственного сектора, городской экономики. В то же время отсталые общественные отношения, основанные на внеэкономическом принуждении, стали определять формы и характер городского «экспорта» в деревню части материальных и человеческих элементов своего развития, равно как городского «импорта» из деревни части человеческого материала.

Крестьяне, направляемые на работу в промышленность, на транспорт, в торгово-заготовительные организации, образовали обособленную от всех трудящихся города категорию «и рабочий и крестьянин» (подробнее см. гл. 3), самую бесправную группу трудящихся, демагогически объявленную маоистами наиболее соответствующей условиям социализма. В сущности по образу и подобию отсталых общественных отношений в сельском хозяйстве государство начало создавать своеобразные анклавы в городе, как в государственном секторе, так и на стыке государственного и кооперативного секторов. На государственных промышленных предприятиях в соответствии с практикой, первоначально отработанной на нефтепромыслах в Дацине, государство приступило к насаждению создаваемых на кооперативных, а точнее, псевдоко- оперативных началах сельскохозяйственных ферм и предприятий коммунально-бытового обслуживания, на которых стали работать члены семей рабочих и служащих. Тем самым власти пытались обеспечить постепенный перевод коллективов этих предприятий на самообеспечение продовольствием и образование псевдоавтарки- ческих хозяйств, сформировать замкнутые микросоциумы (см. [321, с. 141—(169]).

В городах власти приступили также к массовой организации «квартальной промышленности» и поиску путей формирования городских «коммун». Тем самым было положено начало полному использованию трудовых ресурсов городов и созданию всеобъемлющей системы государственного надзора за жизнью и трудом городского населения. Поскольку данные меры сопровождались увеличением семейных доходов, происходило временное и частичное притупление остроты социальных конфликтов.

Одновременно государство получило в свое распоряжение дополнительные источники накоплений для ускорения темпов промышленного производства. Однако за это китайскому обществу пришлось платить дорогую цену: новые организационные структуры и нормы жизни городских трудящихся по своей сути были столь же несоциалистическими, как и основы общественных отношений в деревне, между государством и сельским хозяйством, между городом и деревней.

Процессы развития государственных форм регулирования производства, возвышения государства до верховного собственника всех средств производства сопровождались осознанием по меньшей мере частью лидеров КПК невозможности практического руководства экономической жизнью страны из одного центра. Отражением этого явилась, в частности, концепция «двух активностей— центра и мест», выдвинутая Мао Цзэдуном в 1957 г. Являясь по сути дела фактическим признанием того, что мелкое производство не поддается централизации и огосударствлению, эта концепция в 60-е годы используется для идейно-политического оправдания еще больших масштабов огосударствления мелкого производства, а также поиска дополнительных источников накоплений. Местные органы власти получили столь большие экономические права, что в начале 60-х годов в стране начался процесс фактического формирования двух форм государственной собственности— общегосударственной и муниципальной (местной государственной) и соответственно двух хозяйственных систем — центральной и местной, с почти замкнутыми процессами воспроизводства (подробнее см. [393, с. 166—178]). Дополнительные источники на- коплеиий были найдены на путях использования системы внеэкономического принуждения местными органами власти, приступившими к учреждению разного рода налогов, поборов, натуральных повинностей в целях развития местной экономики, но одновременно усилившими процесс обескровливания сельского хозяйства.

Мао Цзэдун и его сторонники потребовали также соблюдения норм «эквивалентного» обмена между центром и местами и признания правомерности принятия ими мер для защиты своих интересов, даже борьбы друг против друга. Внедрение «эквивалентного» обмена в сочетании с установкой «развивать производство, налаживать снабжение» вызвало своеобразные последствия: центральные и местные органы власти, предприятия и хозяйственные организации постепенно превратились в фактических частичных собственников средств производства и рабочей силы и начали вступать в не регулируемые государством и даже нелегальные отношения друг с другом на основе, как правило, прямого натурального обмена 13. В этот обмен была включена и рабочая сила. Она стала использоваться как для взаимного предоставления услуг или производства работ, так и для расчетов за поставки сырья, материалов, полуфабрикатов и т. д.

Необходимо отметить и еще одну сторону «эквивалентного» обмена: наиболее развитые районы, предприятия, «коммуны» оказались поставленными в несравненно более благоприятные условия развития, нежели слаборазвитые районы, примитивные формы промышленного производства и отсталые «коммуны»; первые получили возможность ускорять свое развитие за счет последних. Специальные меры и материальная «помощь» со стороны государства наименее развитым районам, предприятиям и хозяйственным орга- Динамика и структура валовой продукции промышленности и сельского хозяйства (в ценах 1952 г.) за 1949—1970 гг. * 1949 г. 1957 г. 1970 г. Соотношение 1970 г. объем,

млрд.

юаней удельный вес, % объем,

млрд.

юаней удельный вес, % объем,

млрд.

юаней удельный вес, % 1949° г.,

% 1957С г., % Валовая продукция промышленности и сельско 251.3 го хозяйства

Валовая продукция 46,6 100,0 138,7 100,0 348,5 100,0 747,8 промышленности . . . 14,0 30,1 78,4 56,5 269,0 77,2 в 19,2 343,1 тяжелой 3.7 7,9 37,9 27,3 152,3 43,7 раза в 41 401,8 легкой

Валовая продукция 10,3 22,1 40,4 29,2 116,7 33,5 раз в 11,3 раза 288,8 сельского хозяйства . . * См. прил. II. 32,6 69,9 60,3 43,5 79,5 22,8 243,8 131,8

низациям оказались не в силах элиминировать отрицательное воздействие этого обстоятельства на развитие страны в целом.

Под воздействием политических факторов экономическое развитие КНР в 60-е годы проходило неравномерно. Периоды роста промышленного производства сменялись фазами его падения. Страна пережила серьезный спад в сельском хозяйстве, сопровождавшийся голодом в начале 60-х годов.

Система внеэкономического принуждения обеспечила крупные источники накоплений для развития промышленности. Однако она же явилась одним из важнейших факторов появления серьезных экономических, социальных и политических противоречий в развитии страны.

Приведенные данные в табл. 4 свидетельствуют прежде всего о том, что в стране сложилось острое противоречие между крестьянством и государством, между городом и деревней. Действительно, если к началу 70-х годов 80% населения страны, проживающего в сельской местности, производили лишь немногим более 20% валовой продукции промышленности и сельского хозяйства, то это стало возможным только в результате экономического неравенства в отношениях государства с крестьянством. Здесь с наибольшей полнотой проявился один из основных элементов политики государства по отношению к крестьянству — факт предельно заниженных цен на продукцию сельского хозяйства и, наоборот, завышенных цен на продукцию промышленностии. В результате темпы роста сельскохозяйственного производства после 1957 г. резко упали. Крестьянство было лишено возможности создавать накопления в сельском хозяйстве, иметь материальные ресурсы для модернизации и развития производства. Следствием такой политики КПК и государства явилась утрата крестьянством материальной заинтересованности в результатах своего труда.

Не менее важным итогом 50—60-х годов явилось формирование уродливой структуры промышленного производства. Тот факт, что доля тяжелой промышленности, подавляющая масса продукции которой представляет собой средства производства, т. е. вещественные ресурсы накоплений, достигла к началу 70-х годов почти 44% совокупной продукции промышленности и сельского хозяйства, свидетельствует, что крупная промышленность стала работать почти исключительно на свое собственное расширенное воспроизводство. Характерно, что темпы роста легкой промышленности и сельского хозяйства в 1958—1970 гг. были в 2—3 раза ниже, нежели за 1950—1957 гг. Обратная сторона работы тяжелой промышленности на собственное расширенное воспроизводство и на военные нужды проявилась не только в замедлении темпов развития других отраслей экономики, но и в экономической авто- номизации города от деревни, крупной фабрично-заводской промышленности от сельского хозяйства. В стране неизбежно происходило также замораживание жизненного уровня населения, а одновременно складывались ненормальные социально-психологические отношения между городским и сельским населением, между рабочими и крестьянами.

Важным итогом этих лет явилось сохранение неравномерности экономического развития отдельных районов страны. Исторически наиболее промышленно развитые районы продолжали занимать господствующее положение в экономике КНР. На долю Шанхая, Тяньцзиня, Пекина и пров. Ляонин, как показывают расчеты, произведенные на основе систематизации официальных данных (см. [504]), в 1949 и 1965 гг. приходилось около 40% и в 1973 г.— 38% валовой продукции промышленности. Если к ним добавить провинции Гуандун, Цзянсу, Шаньдун, где промышленность также была развита еще до победы революции, то становится ясным, что старые промышленные центры обеспечивают более половины всего промышленного производства страны (в 1949 г. 65%, в 1965 — 56% и в 1973 г.— 54%). Если учитывать далее, что, по официальным данным, промышленное производство за этот период возросло в 25 раз, то нельзя не сделать вывод о том, что наибольшие выгоды от системы внеэкономического принуждения, от создания ненормальных отношений между государством и крестьянством, между городом и деревней извлекли именно старые промышленные центры страны.

В условиях существенных различий в экономическом, социальном и культурном развитии отдельных районов, осознание которых в КНР обостряется незавершенностью процесса формирования китайской нации, неравномерность роста отраслей экономики и промышленности явилась важным фактором вызревания региональных интересов и политических течений, отстаивающих эти интересы.

Итак, для общественных отношений 60-х годов характерно преобладание внеэкономических, т, е. политических, основанных на господстве и подчинении, производственных и общественных отношений. Утверждавшаяся в стране собственность на средства производства не может быть признана ни социалистической, ни буржуазной, но в равной степени и не традиционно существовавшей в стране до победы революции. В КНР возникли отношения собственности переходного типа, основанные на политическом насилии со стороны государства.

Как известно, В. И. Ленин считал «закон обобществления труда» главной материальной основой неизбежного наступления социализма [76, с. 73]. Четко отделяя акт изменения формы собственности от процесса его обобществления, он отмечал: «Но в том-то и гвоздь, что недостаточно даже величайшей в мире „решительности“ для перехода от национализации и конфискации к обобществлению» [96, с. 293]. Ф. Энгельс боролся с непониманием действительной социальной природы государственного вмешательства в экономику, выступая против «государственного социализма», «фальшивого „государственного коммунизма“» в условиях бисмарковской Германии. В письме В. Бракке 30 апреля 1878 г. он писал, в частности, что «всякая передача промышленных и коммерческих функций в руки государства может иметь в наши дни двоякий смысл и двоякий результат, смотря по обстоятельствам: либо реакционный — шаг назад ж средневековью, либо прогрессивный — шаг вперед к коммунизму» [39, с. 255] (см. также [30, с. 221—223; 31, с. 288—290]).

В Китае формирование государственного сектора диктовалось не подлинно экономическими потребностями развития, порожденными высоким уровнем обобществления труда «на деле», как говорил В. И. Ленин. Перефразируя известное высказывание Ф. Энгельса в «Анти-Дюринге» [31, с. 178], можно поставить вопрос: что в КНР оказывается «первичным» в самом государственном насилии? Ответ может быть один: экономическая мощь, стремление обладать источниками накоплений и мощными средствами крупной промышленности.

Возникает и иной вопрос: а был ли избранный китайским руководством путь единственным и оптимальным? Опыт нэпа в Советском Союзе заставляет дать на него отрицательный ответ. После принятия далеко не лучшего варианта развития далее оказалось трудным, а на определенном этапе, может быть, даже невозможным избежать всего того реакционного, что внесла в жизнь китайского общества система внеэкономического принуждения. Поэтому оно на протяжении 1958—1965 гг. оставалось в переходном состоянии, будучи не в силах обеспечить свое продвижение к социализму.

Некоторые авторы характеризуют государственный сектор в КНР как общенародную собственность (см. [408, с. 205; 546, 1974, № 4, с. 46]). С этим положением нельзя согласиться. Государственный сектор может стать общенародной собственностью при следующих минимальных условиях: во-первых, если крупное про изводство сложилось в целостную систему, сформировало единый национальный рынок и служит экономической основой развития всех отраслей народного хозяйства; во-вторых, если рабочий класс в силу объективных экономических условий не только имеет возможность, но и политически действительно выступает в качестве гегемона, т. е. вождя, руководителя и организатора всех остальных трудящихся; в-третьих, если в обществе складывается система демократических институтов и норм жизнедеятельности, определяющая цели, методы, пути, пропорции развития народного хозяйства. Ни одно из этих условий ни в 50-е, ни в 60-е годы в КНР не существовало. Важная особенность первой фазы как раз и заключалась в том, что процессы становления государственного сектора, развития крупного промышленного производства и постепенного формирования единого рынка не дополнялись, не подкреплялись соответствующим политическим развитием китайского общества, превращением рабочего класса в гегемона революционного процесса.

На наш взгляд, заслуживают внимания следующие соображения А. С. Мугрузина: в КНР, пишет он, «основой реальных производственных отношений в промышленности является государственная собственность, отождествление которой со всенародной пока неправомерно. В системе производственных отношений имеются элементы, роднящие их с социалистическими производственными отношениями (прежде всего отсутствие класса собственников средств производства), а с другой стороны, элементы капиталистических производственных отношений (взгляд со стороны трудящихся на государственную и групповую формы собственности как на чуждую и даже противостоящую им, подход с позиций условий найма, безразличие к конечным результатам труда) и даже элементы докапиталистических производственных отношений (имеются в виду прежде всего различные формы принудительного и полупринудительного труда)» [348, с. 406—407].

Нельзя также согласиться с точкой зрения, согласно которой «обобществленная собственность на средства производства... служит важнейшей предпосылкой для перерастания этого (китайского.— В. Г.) общества в социалистическое» :[400, вып. 3, с. 547]. В данном случае исследователь находится как бы под гипнозом формы собственности, невольно отождествляя китайскую действительность с действительностью социалистических стран, где государственная собственность носит общенародный, а кооперативная— .коллективный характер, и непроизвольно уходит от анализа реального содержания форм собственности в Китае. В истории было немало случаев, когда форма собственности не соответствовала содержанию экономических отношений в данной исторической обстановке отдельных стран (подробнее см., например, [10, с. 606; 65, с. 310]). Китай рассматриваемого периода в указанном отношении не составляет исключения. Анализ содержания экономических отношений, как явствует из сказанного выше, никак не свидетельствует о социалистическом характере государственной или кооперативной форм собственности в КНР. Конечно, существующие в стране формы собственности сами по себе могут явиться условием, фактором будущего социалистического развития страны. Но важнейшей предпосылкой этого должны стать политические изменения, способные привести к наполнению этих форм собственности социалистическим содержанием. В свете сказанного, на наш взгляд, по-прежнему актуален призыв Ф. Энгельса к разоблачению «государственного социализма»: «Следовало бы кому- нибудь взять на себя труд разоблачить распространяющийся, как зараза, государственный социализм» [40, с. 96].

Таким образом, итоги 60-х годов прежде всего заключаются в том, что в целом поступательный ход политического, экономического и социального развития китайского общества был существенно заторможен.

В стране резко ускорился процесс огосударствления архаичных, мелких форм производства, сопровождавшийся уничтожением целого ряда отношений, типичных для натурального и мелкотоварного укладов: он политически обеспечил постепенную экономическую централизацию жизни общества, вызвал разрыв прежних производственных связей в деревне, а также между городом и деревней, резко увеличил политическое и экономическое подчинение крестьянина и ремесленника торгово-кредитной системе и начал втягивать их во внерыночные и частично рыночные отношения, ломая прежнее автаркическое, натуральное хозяйство, способствовал росту крупной фабрично-заводской промышленности, мануфактуры и простой кооперации, а также приданию товарного характера домашнему, ремесленному, подсобному, в прошлом нетоварному хозяйству крестьян, стимулировал налаживание регулярных и устойчивых внешнеэкономических связей и т. д. Все это свидетельствует о том, что в 60-е годы по основному содержанию общественно-экономические процессы в Китае явились продолжением преобразований, характерных для эпохи буржуазных и демократических революций.

Вместе с тем, поскольку процесс огосударствления протекал на отсталой материально-технической базе мелкого производства и его движущей силой ЯВЛЯЛИСЬ не экономические потребности развившегося производства, а политические мотивы, оно сопровождалось развитием как крупной современной промышленности, так и автаркических хозяйственных организмов (в масштабах «коммун», отдельных районов), как интенсификацией хозяйственных связей и форм общения, так и сдерживанием, локализацией их действия. Вне зависимости от субъективных намерений кого бы то ни было, новые общественные отношения, сердцевину которых образовала система внеэкономического принуждения, не только не носили социалистического характера, но в большинстве своем как таковые и не могли эволюционировать по социалистическому пути.

Вторая фаза развития КНР не дала окончательно сложившихся общественно-экономических отношений. Рабочий класс численно значительно вырос по сравнению с первыми годами после победы революции и стал играть несравненно большую роль в экономической жизни общества, определяя темпы роста наиболее динамично развивающихся отраслей экономики: современной промышленности, средств транспорта и связи, строительства, но одновременно оказался поставленным в такие общественно-экономиче- ские и политические условия, что уже был лишен возможности стать во главе общественно-политических процессов в стране. Громадные по масштабам общественные и экономические сдвиги выбили из традиционных устоев производства и быта сотни миллионов трудящихся, но не дали для подавляющего большинства из них, особенно для крестьян, ремесленников и мануфактурных рабочих, устойчивых, юридически оформленных отношений собственности, стабильного механизма регулирования основ их производства и хозяйственной деятельности.

Вся система общественных, прежде всего производственных, отношений приобрела поразительную двойственность, будучи одновременно устремленной в будущее и зажатой тисками отношений прошлого. Даже сравнительно передовой город, а вместе с ним крупное фабрично-заводское производство, современные средства транспорта и связи, финансы, торговля не представляли собой органически целостного и сложившегося организма: в нем причудливо переплетались элементы новых и старых отношений. Последние в наиболее грубых своих формах подчиняли деревню интересам города.