Первые шаги учета в РСФСР (1917—1921)

Люди, пришедшие к власти в феврале, продолжали экономическую политику, связанную с регламентацией хозяйственной жизни, начатую во время войны царским правительством (налоги, карточки, твердые цены и т.п.).

Единственным выходом из экономической катастрофы, в которую ввергла страну революционная демократия, была диктатура, установленная 25 октября г., и уже в январе 1918 г. Ленин наметил программу перестройки России: «Посадить в тюрьму десяток богачей, дюжину жуликов, полдюжины рабочих, отлынивающих от работы... и расстрелять на месте одного из десяти, виновных в тунеядстве» [Ленин, т. 35, с. 203—205].

Эти простые, легко доступные и понятные методы убедили народ*. «В течение первого периода лозунг «Грабь награбленное», — говорил Ленин, — был совершенно правильным, во втором — девизом должно стать: «Награбленное сосчитай и врозь его тянуть не давай, а если будут тянуть к себе

Но не патриарха Тихона. Он писал: «Под именем «буржуев» грабили людей состоятельных, потом под именем «кулаков» стали грабить более зажиточных и трудолюбивых крестьян, умножая, таким образом, нищих, хотя вы не можете не сознавать, что с разорением великого множества отдельных граждан уничтожается народное богатство и разоряется сама страна. Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть, заглушили в нем сознание греха».

прямо или косвенно, то таких нарушителей дисциплины расстреливай» [Ленин, т. 36, с. 172—184 и 269].

«Награбленное» — это не украденное, по мысли Ленина, а обобщенное, национализированное, что, конечно, требовало серьезной учетной работы, и не случайно ленинские слова «социализм — это учет» стали на многие годы программой созидательной работы в нашей стране. Однако, каков должен быть этот новый социалистический учет, оставалось не совсем ясно.

С 1917 по 1921 год можно проследить в этом отношении две тенденции: одна новаторская, связанная с ликвидацией денежного измерителя, другая — консервативно-традиционная, позволяющая продолжать ведение бухгалтерского учета так, как его вели до революции.

Сначала возобладала первая тенденция. Уже 5 декабря 1917 г. были изданы Постановление СНК «Об образовании и составе коллегии Комиссариата государственного контроля» и декрет «О правах народного комиссара по Государственному контролю в Совете Народных Комиссаров». В составе комиссариата была создана Центральная государственная бухгалтерия. Ее обязанности были фантастическими: «Суммарный учет всех денежных средств и материального имущества; составление годовых бухгалтерских отчетов о доходах и расходах республики; статистика народного хозяйства и пр. Центральная бухгалтерия должна была составлять к концу отчетного перио да генеральный баланс и отчет для представления на утверждение Всероссийского съезда Советов рабоче-крестьянских и солдатских депутатов» [Цит.: Мазцоров, с. 53]. Конечно, из этого ничего не получилось. Но это Постановление, тем не менее, отражает очень ярко одну необыкновенную особенность: наши мечты всегда обгоняют наши возможности, абсурд — это реальность. В апреле г. выдвигалось требование «организации централизованного со циального бухгалтерского учета и уничтожения капиталистических форм финансирования» [Цит.: Карр, с.607].

Однако через месяц стали выходить иные, более реалистические документы, и вторая тенденция дала о себе знать.

13 июля 1918 г. ЦИК РСФСР издал Основные положения учета имущества (Известия ЦИК, №146, 13 июля 1918 г.). Учет возлагался на отчетный отдел Государственного контроля, который должен был вести Главную книгу, содержащую всего три активных счета: Недвижимое имущество, Материалы и Инвентарь. Работа началась с инвентаризации, описи составлялись в трех экземплярах, один служил основанием для учета на предприятии, второй отправлялся в губернское управление, третий — прямо в центр (Москву). Таким образом, здесь уже можно проследить три очень важных момента: объектом учета признается только актив без регистрации денежных средств и дебиторской задолженности; 2) органом, осуществляющим учет, выступает отдел Государственного контроля, 3) желание поставить под строгий централизованный контроль все материальные ресурсы страны.

Никакой коммерческой тайны от начальников!

Неважно, кому принадлежит имущество, не имеет значения, кто его собственник, — всем распоряжается всесильное единое государство.

Однако парадокс заключался в том, что текст этого Положения писал замечательный русский бухгалтер А.М. Галаган, только что приехавший из Италии, где учился у одного из самых великих бухгалтеров XX в. Фабио Бесты. Галаган написал все, что ему говорили товарищи, но, сославшись на итальянский закон от 17 февраля 1884 г., ввел от себя требование денежной оценки всех видов имущества, которая должна выполняться по рыночным ценам на момент инвентаризации, если же комиссия не могла найти таковых, то по себестоимости. (Оба эти требования отражали фантазию ученого. В самом деле, как установить текущие рыночные цены в условиях их полной анархии? И если это не удается, то разве легче рассчитать себестоимость конфискованного имущества?) Но как бы там ни было, денежный изме ритель Галаган ввел.

Эти моменты сыграли огромную роль при подготовке и принятии 27 июля 1918 г. СНК РСФСР Постановления о торговых книгах, ведение которых вменялось частным торговым и торгово-промышленным предприятиям. Это было в сущности традиционное положение, которое мало чем отличалось от подобных нормативных документов, принятых в условиях рыночной экономики.

Однако теоретически те, кто задавал тон в стране, исходили из необходимости прямого управления из центра всеми ее богатствами. И управление ими должно было осуществляться не по сомнительному денежному измерителю, а по измерителю подлинному, натуральному.

Декрет от 14 февраля 1919 г. предполагал превращение всего сельского хозяйства страны в единую агрофабрику, а все крестьяне становились ее рабочими, которым запрещалось иметь свою частную собственность: землю, включая приусадебные участки, скот, птицу и даже собак, но зато им гарантировали восьмичасовой рабочий день [Свод указов, 1919 г., с.44 (ст. 1, ]. В 1921 г. Ленин признает, что партией была допущена роковая ошибка: посредством продразверстки «решили произвести непосредственный переход к коммунистическому производству и распределению. Мы решили, что крестьяне по разверстке дадут нужное нам количество хлеба, а мы разверстаем его по заводам и фабрикам, — и выйдет у нас коммунистическое производство и распределение» [Ленин, т. 44, с. 157].

Претворение в жизнь этой программы усилило развал хозяйственной жизни, падение дисциплины* и укрепило социальную базу контрреволюции.

В докладе на II Всероссийском съезде политпросветов 17 октября 1921г. В.И. Ленин сказал: «У политически просвещенного народа взяток не будет, а у нас они на каждом шагу» [Ленин, т. 44, с. 172].

Народ на реквизиции и низкую оплату труда ответил сопротивлением.

Падение дисциплины привело к почти полной деградации учета. «Всюду или почти всюду, — сокрушался А.П. Рудановский, — книги в беспорядке, худо контролируемы, без связи; счета плохой классификации, ведутся кое- как, записи и балансы представляются с запозданием, инвентари худо составлены, неполны; балансы темны, неточны. Одним словом, всюду рутина, халатность, невежество и двоедушие, упражняющиеся в надувательстве либо третьих лиц, либо хозяина, особенно когда последний представлен государством» [Рудановский, 1924, с. XIV]. «Кто может, — спрашивал он, — исчислить сотни миллионов и даже миллиарды, исчезнувшие при подобном отсутствии порядка или, вернее, при подобном беспорядке?» [там же,' с. XV]. Но вопрос оставался без ответа.

Вместе с тем резко ухудшились и условия труда счетных работников. И.Р. Николаев свидетельствует: «Статистические обследования быта бухгалтеров или общее — работников учета, если бы таковые были поставлены, вероятно, не замедлили бы обнаружить значительные отклонения, конечно, в сторону понижения, как основных моментов физического, а нередко и психического здоровья, так и средней продолжительности жизни» [Николаев, 1926, с.

И тем не менее в этих условиях распада бухгалтеры-практики продолжали создавать новый учет. Они, не мудрствуя лукаво, просто перерабатывали и приспосабливали инструкции и положения, применявшиеся до революции в наиболее развитых в экономическом отношении предприятиях. Эти инструкции значительно упрощались, так как отпадали многие чисто капиталистические хозяйственные функции. Так, при сравнении Инструкции о ведении и составлении отчетности по счетоводству отделами, районными конторами и складами товарищества братьев Нобель (утверждена в ноябре 1913 г.) с Инструкцией о ведении и составлении отчетности по счетоводству в нефтяном деле Республики отделами, районными нефтяными комитетами и складами, в ведении главного комитета состоящими (утверждена в январе

г.), выясняется значительное упрощение учета: изымается учет векселей, акциза, залогов, процентов и процентных бумаг, комиссии. В смете расходов сняты такие статьи, как расходы по представительству, пожертвования и вознаграждения разных лиц (замаскированные взятки), неустойки и штрафы, погашение железной посуды (тары) в размере 2% с первоначальной стоимости и др. Учет предусматривался по двойной системе, причем сохранялась старая идея о двух номенклатурах счетов: одной для правления (центра), другой для филиалов. В первом случае предусматривалось из 13 счетов оставить 7, во втором случае из 44 счетов оставлен 31 и добавлено 5. Вновь вводимые счета дифференцировали реализацию и отпуск нефтепродуктов. Так, путем трансформации старого в новое и формировался советский учет. Он так или иначе весь вытекал из старых традиционных принципов бухгалтерского учета. Этот учет вели на предприятиях плохо или хорошо, но скорее, как мы только что видели, вели плохо.

Плохо, по меркам традиционным, и, очевидно, контрреволюционным. Созидатели нового хотели отменить и этот плохой учет. Революция и гражданская война требовали всего чрезвычайного: чрезвычайных мер, чрезвычайных комиссий, чрезвычайного учета. Последний был создан в теории и опробован на практике в Петрограде П. Амосовым и А. Савичем. То, что они сделали, можно было бы, используя современную терминологию, назвать централизованной бухгалтерией, учитывающей все движение материалов в пределах Петрограда. Это и был чрезучет (Чрезвычайный учет). Вот, что писали его создатели: «Питерский чрезучет, проводя идеи централизованного по территории учета, считал невозможным учитывать все продукты комиссариата продовольствия и предметы военно-морского имущества. Таким образом, цельность, полнота и исчерпывающий характер учета уже были нарушены» [Амосов, с. 18]. Гильде, который лично, работая в 1920 г. бухгалтером бумажной фабрики, сдавал один раз в неделю документы о дви жении материалов в чрезучет, утверждал, что огромный штат, обрабатывающий сверхогромную картотеку, делал абсолютно ненужную и пустопорожнюю работу. Еще более жесткий приговор оставил Рудановский, назвавший чрезучет — «бестолковой арифметикой малограмотных счетчиков» [Рудановский, 1924, с. VII], а если и был какой-то «толк» от этого чрезучета, то он свелся к тому, что «самоуправство частных собственников, — как писал Рудановский, — было заменено еще более опасным самоуправством государственных чиновников», [там же, с. VII], «счетных воевод», как их назовет Рудановский.

«Воевод» может быть и устраивал на практике учет только в натуральных показателях, но теоретически у него был один недостаток — он не позволял выполнять обобщений, необходимых для экономического анализа, как на микро-, так и макроуровне. Считалось, что деньги для этой цели использовать нельзя не только потому, что в стране свирепствовала невиданная инфляция, но и потому, что при коммунизме денег вообще не должно быть. Пока же печатный станок, этот, по меткому выражению Е.А. Преображенского, «пулемет Наркомфина», который обстреливал буржуазный строй по тылам

его денежной системы [Преображенский, 1920, с. 4], должен был не восстанавливать народное хозяйство, а разрушать его. И не случайно один из лидеров левой оппозиции — А.П. Смирнов очень значимо скажет: «Когда произойдет полное торжество социализма, рубль ничего не будет стоить» [Труды 1 Всероссийского съезда Советов народного хозяйства, 1918, с.147]. К социализму через обесценение рубля продвигались очень быстро. Выступая на X съезде партии (март 1921 г.), Преображенский отметил, что «если ассигнации Французской революции обесценились всего в 500 раз, то рубль обесценился в 20000 раз. Значит мы в 40 раз перегнали Французскую революцию» [Десятый съезд РКП, 1921, с. 232]. А к чему это привело в жизни, видно из выступления Г.Е. Зиновьева, который подчеркивал как огромное достижение: «Мы натурализуем заработную плату, мы вводим бесплатный трамвай, у нас бесплатная школа, бесплатный (хотя пока еще худой) обед, у нас бесплатное жилье, освещение и т. д.» [Зиновьев, с. 63—64]. Как бы в дополнение и развитие этих мыслей будущий тесть Н.И. Бухарина М.А. Ларин утверждал на Втором Всероссийском съезде Совета народного хозяйства: «Было бы бессмысленно говорить, что предприятие должно платить за материалы и получать плату за свою продукцию, или о том, что государственные железные дороги должны взимать плату за их транспортировку» [Труды II Всероссийского съезда Совета народного хозяйства (б.г.), с. 266]. И в строгом соответствии с этими взглядами в октябре 1920 г. были отменены почтовый и таможенный тарифы [Свод указов, 1920, №84, ст. 413]. февраля 1921 г. ВЦИК рассматривал декрет, предусматривающий отмену всех денежных налогов [«Пять лет Советов», 1922, с. 393].

Таким образом, деньги стремительно исчезали из экономического быта страны. И это не могло не сказаться на поисках нетривиальных учетных измерителей. Это была новая проблема, и она разделила специалистов на три группы, которые можно условно назвать: романтики, натуралисты, реалисты.

Многие видные экономисты, опираясь на известных теоретиков, доказывали, что при коммунизме денежный измеритель потерял всякий смысл, и предлагали новые, по их мнению, более совершенные измерители [Толстопятое, с. 40]. Эту группу назвали романтиками. Ее объединяло стремление установить новый измеритель, но каким должен быть этот новый измеритель, романтики отвечали по-разному и в зависимости от ответов наметились три направления: трудовое, энергетическое и предметное.

Самым влиятельным было трудовое направление, представители которого считали целесообразным установить измерение материальных ценностей в трудочасах. Тут не было ничего нового. Такие единицы, как якобы прудовые (трудочас, трудодень), пропагандировали Оуэн, Прудон и Родбертус. Маркс и Энгельс подвергли критике их идеи. В эпоху военного коммунизма сторонники трудового направления в свою очередь разделились на две группы: теоретиков — С.Г. Струмилин [Струмилин, 1925, с. 217—223], Е.С. Варга, В.А. Миллер [Денежное..., с. 329], исходивших в своих построениях из теоретических положений марксистской политической экономии, и практиков З.С. Каценеленбаум [там же, с. 309], К.Ф. Шмелев [там же, с. 390—413],

считавших, что трудовой измеритель в условиях падающей валюты — единственно возможное средство для обобщающих расчетов. В группе теоретиков видное место принадлежало Струмилину, давшему наиболее стройную, и поэтому наиболее абсурдную, систему учета и планирования хозяйства с помощью трудового измерителя, причем Струмилин предусматривал введение критерия рациональности, оптимальности, как сказали бы теперь. Интересно отметить, что Струмилин думал отменить деньги таким же приблизительно способом, какой предлагал Сольвей в работе о социальном счетоводстве [Жид, с. 185—186]: каждый трудящийся по месту работы должен был получать книжку, в которой ему записывают выработанное число трудовых единиц (тредов). В магазинах при отпуске продуктов в книжке делается отметка. И так по этой книжке можно получать продукты и услуги до тех пор, пока не будет исчерпан кредит.

Взгляды трудового направления широко пропагандировались. Так, в январе 1920 г. на III съезде Советов народного хозяйства предлагалось установление «твердой счетной единицы в хозяйстве и бюджете страны, взяв за основание измерения единицу труда» [Богомазов, с. 8]. Какова была компетенция съезда, видно из того, что на самом деле кроме старой идеи практически ничего не было. Перед адептами нового учета на древних основаниях сразу же возникла необходимость сведения конкретного труда к абстрактному. Для этого А. О. Дембо предлагал составление специальных каталогов с коэффициентами редукции, полагая, что все может быть оценено в трудовых единицах. Например, в театре за единицу труда актеров принимаются зрители. Если это пролетарии или красноармейцы, то за каждого такого зрителя труппа получает две единицы, а если зритель — обыватель, мелкий буржуй — то только одну единицу. В этом случае предполагался такой порядок начисления по труду: артист X., выступающий перед аудиторией в 100 человек, из которых все студенты, получал зарплату 100 тредов, перед аудиторией рабочих — 200 тредов. Цель — стимулировать культурную работу среди рабочих и красноармейцев. При этом кто артист — Федор Шаляпин или Саша Косгричкин — не важно. Чем больше Шаляпин будет петь в интеллигентной аудитории, тем меньше он будет получать. Не лучше были идеи и других романтиков.

Энергетическое и предметное направление не получили и не могли получить распространения. Среди его представителей отметим М.Н. Смита и С.А. Клепикова [Смит, Клепиков], которые полагали, что в основу единого измерителя должна быть положена затрата условной, приведенной единицы энергии («эрг»), и А.В. Чаянова [Методы...], считавшего, что должна быть применена условная единица, отражающая величину воплощенного в предмете количества сырья и орудий производства.

Все романтики в своих проектах или вообще не касались вопросов бухгалтерского учета, или относились к нему весьма враждебно. Так, Чаянов из непригодности денежного измерителя делал вывод о непригодности двойной (диграфической) бухгалтерии для хозяйства вообще. «Ибо, — писал он, — при ближайшем рассмотрении оказывается, что все великолепие

бухгалтерских систем капиталистического хозяйства, построенных на принципе учета частно-хозяйственной выгоды, нам при построении социалистического хозяйства так же не пригодно, как не пригоден дредноут для военных операций в Курской губернии» [Методы..., с. 6]. Бухгалтерский учет должен был, по мысли Чаянова, быть заменен экономическим учетом (сам термин «бухгалтерский» устарел, не отражает подлинное содержание хозяйственных процессов, несет на себе следы проклятого, навек уничтоженного капиталистического строя и психологически отпугивает молодежь от занятия данной профессией). Суть нового учета, по Чаянову, в том, что «экономический учет результатов производства переносится в главк, который оценивает работу каждого предприятия с точки зрения нового понятия выгодности, сопоставляя его со всеми другими подобными. В рамках же эксплуатационной единицы может вестись только технический учет» [там же, с. 29].

Итак, на предприятии — технический учет, в главке — экономический. Самым важным здесь было выдвижение ими новой задачи учета — выявление народнохозяйственной эффективности взамен определения прибыли отдельных предприятий.

Другую группу составляли натуралисты (П. Амосов, А. Савич,

А.              Измайлов) [Амосов, Измайлов]. Признавая денежный измеритель негодным, они не обольщались надеждами найти замену, а поэтому рассматривали бухгалтерию только как материальный натуральный учет. Такой подход был оправдан сложившейся практикой. Так, к 10 октября 1918 г. на Черниговском холодильнике учет продуктов велся уже только в натуральном измерении [ЛОГАВ, ф. Р-3413, оп. 2, ед. хр. 96, л. 26]. Затем возникла страшная борьба ведомств, для предотвращения которой многие стали требовать натурального учета. Теоретические концепции и практика учета получили отражения в разработанных НК РКИ Основных положениях по государственному счетоводчеству и отчетности, утвержденных СНК РСФСР и изданных 14 сентября 1920 г.

Итак, все, что могли предложить романтики и натуралисты, сводилось или к использованию надуманных, условных до абсурда величин (треды, эрги), или к возвращению к «тьме египетской» (Е.И. Замятин), т. е. к самым первым временам в истории счетоводчества — к инвентарному натуральному учету, лишенному возможности дать сколько-нибудь обобщающее измерение учитываемым ценностям.

Только НЭП возродит хозяйство и доверие к бухгалтерии. И, забегая немного вперед, отметим взгляды людей третьей группы.

Бухгалтеры — реалисты, часто с весьма ограниченным кругозором, вели учет так, как умели. Они получали новые инструкции и добросовестно применяли их. Этих бухгалтеров не волновали споры о том, что лучше — треды или эрги, они продолжали свое дело. Но скоро инфляция лишила бухгалтеров их спокойствия и хладнокровия. Стремительный рост цен, падение покупательной силы рубля заставили их думать. Большинство думающих стало склоняться к идее переоценки статей баланса на основании

индексов цен. Ведущую роль в группе этих бухгалтеров играл С.Ф. Глебов [Глебов]. Однако его взгляды многих не удовлетворяли.

Основным оппонентом выступил А. П. Рудановский, возглавлявший твердых реалистов, который зарекомендовал себя противником всяких переоценок балансовых статей. Он считал (в духе учения о перманентном инвентаре), что все ценности должны получать отражение по тем оценкам (ценам), по которым совершались факты хозяйственной жизни. Всякая переоценка есть ложь, замена правды сказкой о правде. Более того, Рудановский считал, что учет без переоценки выигрывает, так как колебания курса рубля в этом случае автоматически отразятся в оборотах результативных счетов [Рудановский, 1923]. Однако Рудановский допускал непоследовательность, рекомендуя в согласии с хозяйственной практикой того времени параллельно, для целей сравнения, оценку по ценам 1914 г. Сущность разногласий между реалистами и твердыми реалистами коренилась в понимании роли баланса. Первые видели в балансе способ изображения хозяйственных средств и их источников и поэтому требовали их перманентной переоценки, вторые, в сущности, понимали под балансом способ сопоставления затрат (актив) и доходов (пассив) и поэтому настаивали на перманентной оценке.

Выпуск с конца 1922 г. банковских билетов позволил впоследствии вернуться к твердому денежному измерителю. Это автоматически привело к торжеству традиционного направления в экономике нашего отечества. Эта победа подтвердила мудрое пророчество графа Толстого, сделанное за 34 года до рассказанных здесь событий.