Владимиров Михаил Андреевич, районный агроном Кстовского р-на Нижегородского округа, родился в 1903 г. в г. Одессе. Отец был членом Окружного суда в г. Симферополе; мать, М.Д.Владимирова, работала кассиром центрального телеграфа в Нижнем Новгороде; сестра матери, Е.М.Решетовская, находилась в Польше. Агрохимический факультет Нижегородского государственного университета Владимиров окончил в январе 1930 г. Поэт, знаток и любитель литературы, участник литературных кружков «Перевал», НАПП, СТС и других, он в 1925 г. был принят в группу анархо-мистиков, в 1926 г. посвящен А.С.Пастуховым в «Орден Рыцарей Духа», а в сентябре 1929 г. Н.И.Проферансовым (в Москве) — в Орден тамплиеров. Арестован 29.06.30 г. на своей квартире по адресу: Нижний Новгород, ул. Студеная 40, кв. 2; при обыске изъяты тетради со стихами и переписка. Постановлением ОСО ОГПУ от 23.10.30 г. приговорен к 5 годам заключения в ИТЛ и отправлен в Соликамск (Вишерлаг). Медицинским освидетельствованием 02.11.30 г. в Бутырской тюрьме найдены неврастения и малокровие. Сведений о дальнейшей судьбе нет. Показания ВЛАДИМИРОВА М.А. 29.06.30 г. В 1924 г. я познакомился в Нижнем Новгороде со студентом химфака БЕР Владимиром (толстовец). С ним я читал анархическую литературу (легальную), а также мне приходилось получать для чтения и нелегальную литературу (о гандизме) в небольшом количестве от БЕР. Первоначально мы читали литературу только вдвоем, но после он был арестован и выслан из Нижнего Новгорода. За что БЕР был выслан, мне не известно. Мне известно, что до ареста БЕР (1925 г.) с ним были знакомы: РА- ЕВА Софья, ПОСТНИКОВА Елена и ПАСТУХОВ Александр Сергеевич. ПАСТУХОВА А.С. я узнал через БЕР, которого видел у него на квартире только лишь один раз. ПАСТУХОВ выдавал себя за анархиста, увлекался гандизмом. По моему убеждению, он являлся идеологом распространения анархических идей —и влиял на БЕР, но арестован не был. БЕР был знаком с КАВЛЕЙСКИМ Юрием Павловичем, ныне работает в Москве, Колхозцентр. В настоящее время местонахождение ПАСТУХОВА А.С. мне не известно. С ПОСТНИКОВОЙ Еленой знаком с 1922 г. по университету. Через нее я познакомился с РАЕВОЙ Софьей. После высылки БЕР, я, РАЕВА, ПОСТНИКОВА, КАВ- ЛЕЙСКИЙ и ДРЕЙМАН бывали друг у друга, посещали литературные кружки «Перевал», НАПП, СТС. В 1927 г. все вышеупомянутые лица окончательно порвали с идеологией мистиков-анархистов, проводимой ранее БЕР, и стали интересоваться вопросами искусства. С ПАЛЬМОВЫМ познакомился в 1928 г. в литературном кружке СТС или в НАППе. Посещали друг друга редко. Последний раз ПАЛЬМОВА Михаила видел в начале июня перед отъездом в село Кстово, около Петропавловского садика. В конце апреля или в начале мая с.г. он мне предлагал принять участие в организации кружка (нелегального), где будут интересоваться вопросами творчества. На его предложение я отказался. Через некоторое время я опять встретил его где-то на улице. Он меня спросил, что я предпринимаю в отношении вышесказанного ранее предложения — я этот вопрос замял, заявив, что я ничего не делал, т.к. не видел перед собой целевой установки. После у меня с ПАЛЬМОВЫМ никаких разговоров на эту тему не было. С РИМСКИМ-КОРСАКОВЫМ познакомился в начале апреля у МИЧУРИНЫХ. У меня РИМСКИЙ-КОРСАКОВ бывал один раз и читал свои стихи (стихотворение «Стакан» и «Радио-любовь»). Записано с моих слов правильно и мне прочитано. Владимиров [АУФСБ РФ по Ниж. обл., П-18943, св. 1, л. 39-40] Показания ВЛАДИМИРОВА М.А. 30.06.30 г. В городе Нижнем Новгороде существовала нелегальная группа, руководил которой некто КАВЛЕЙСКИЙ. В состав ее входили: РАЕВА, ДРЕЙМАН, ПОСТНИКОВА, ВЛАДИМИРОВ. Группа именовалась группой «анархистов-мистиков». Имела связь с Москвой, где через проф. ПРОФЕРАНСОВА получалась литература анархо-мистичес- кого характера. Группа собиралась на собрания у меня и на квартире РАЕВОЙ. Группа к советской власти относилась отрицательно и считала необходимым вести с ней борьбу. В этих целях считалось необходимым вести подготовку надлежащих кадров среди интеллигенции, а среди крестьян проповедовать «неонародничество». Считалось также необходимым вести надлежащую обработку крестьянства путем использования религии (к официальной религии группа относилась отрицательно). О существовании группы я узнал следующим образом. На читке в 1924 г. ко мне подошел гр-н БЕР. который сказал, что он читал мои стихи и согласен со мной. Я с ним после этого познакомился и стал с ним встречаться. В марте 1925 г. БЕР арестовали и выслали. С ним я перестал переписываться, а переписывались с ним ПОСТНИКОВА и РАЕВА. Были получены одно или два письма. Познакомился со мной БЕР через БАШКИРОВА Кирилла Владимировича32 — сейчас находится на Дальнем Востоке, точно не знаю; был в Туркестане, приезжал в Ленинград, работает фитопатологом. БЕР обработал БАШКИРОВА в духе анархо-мистиков. ПОСТНИКОВА училась в литературной студии и на агрофаке, познакомился с ней на агрофаке. Ее политические убеждения были близки к анархо-мистическим. К ПОСТНИКОВОЙ я чувствовал увлечение и даже ревновал ее. В 1925 г. летом по инициативе БАШКИРОВА и КАВЛЕЙСКОГО состоялось первое собрание группы на квартире у КАВЛЕЙСКОГО. Присутствовали: я, КАВЛЕЙС- КИЙ , ПОСТНИКОВА, РАЕВА, ДРЕЙМАН, какая-то девица с агрофака со 2-го или 3-го курса, звали ее «Екатерина», фамилию и отчество не помню. Ее приметы: среднего роста, шатенка или темная блондинка. БАШКИРОВА не было. СЕРКИНА Анастасия (агроном, кажется, без места в Нижнем). Возможно, была какая-то «Ню- ра». Выступал КАВЛЕЙСКИЙ, который заявил, что нам надо собираться, говорил об эсеровщине, об анархизме, о взглядах Савинкова, о мистицизме («светлых» и «темных» мистиках), говорил о мироздании. Касаясь эсеровщины, КАВЛЕЙСКИЙ говорил о «Национальном центре» и эсеровщине, одобрял их деятельность, рассказывал о том, что он был в 1918 или 1919 году эсером непродолжительное время. Общие слова об анархизме, о своем положительном к нему отношении, о том, что читал книги Савинкова и относится с уважением к Савинкову. Я задал несколько вопросов. РАЕВА, ПОСТНИКОВА и ДРЕЙМАН интересовались вопросами религии. На этом собрании решили: 1) в целях конспирации собираться в количестве не больше 7 человек, или меньше, 2) назвать группу «группа мистиков-анархистов», 3) приступить к вербовке новых членов, подходя к «новым» крайне осторожно, 4) организовать получение литературы через БАШКИРОВА, у которого были в то время связи в Москве, 5) вести пропаганду анархо-мистицизма, используя легальные возможности — литературу, беседы и так далее. Осенью того же года на квартире у ШИЛОВОЙ (агроном, в то время училась на агрофаке, где сейчас — не знаю) состоялось второе собрание. На следующем допросе продолжу свои показания. Записано с моих слов верно, мне прочитано, в чем и подписываюсь. Владимиров [АУФСБ РФ по Ниж. обл, П-18943, св. 1, л. 43-44] кое. В октябре месяце я, возвращаясь с практики, был в Москве, опять зашел к ПРО- ФЕРАНСОВУ и его на этот раз застал. Зайдя к нему в квартиру, я назвал ему свою фамилию и сказал, что я из Нижнего Новгорода. Сказал также, что я знаком с БАШКИРОВЫМ. Он сидит и молчит (меня предупреждал об этом БАШКИРОВ, который говорил, что нужно заговорить с ПРОФЕРАНСОВЫМ мне первому). Я стал ему говорить, каким образом сложилась моя идеология. Говорил я об этом очень подробно, в особенности касаясь Шелли и Гёте. От мне ответил, что и Шелли и Гёте были великими революционерами и мистиками, и стал мне говорить о Кропоткине. О Кропоткине он говорил, что каждый анархист должен убеждать всех, что всякая власть душит свободу (подразумевая под этим, конечно, и Соввласть). Тут же он рекомендовал мне передать нашей нижегородской группе о том, чтобы мы вели работу по вовлечению в свои ряды новых членов и осторожно распространяли учение анархо- мистиков. Просил меня и нашу группу поддерживать с ним связь и обещал нас снабжать анархической литературой. Дал мне брошюру Кропоткина (название не помню), сочинение Тары «Против американского правительства», напечатано на пишущей машинке. Справлялся о настроении крестьянства. Я ему ответил, что в местах, где я был на практике, настроение крестьян или коммунистическое, или монархическое. После этой беседы мне дали записку к ЛЕБЕДЕВУ, БЕМУ и (третьего не помню) в музей Кропоткина (чтобы меня туда допустили). Затем он мне заявил, что является представителем анархо-мистической организации под названием «Орден Духа». Он говорил мне, что эта организация ставит перед собой высокие цели: перерождение (мистическое) человечества и что в эту организацию входят люди исключительно надежные, преданные делу анархо-мистицизма. Оговариваюсь: еще в мае месяце в 1926 г. БАШКИРОВ сообщил мне у него на квартире, что существует анархо-мистический «Орден Духа», и что он, если я того желаю, посвятит меня в число его членов. Я согласился и БАШКИРОВ посвятил меня в члены этого Ордена. Ритуал посвящения заключался в том, что БАШКИРОВ прочел мне несколько мистических сказок о культуре атлантов. Таким образом, я явился к проф[ессору] ПРОФЕРАНСОВУ уже как член «Ордена Духа». Продолжая разговор со мною, ПРОФЕРАНСОВ сообщил, что в «Ордене Духа» существует несколько степеней для его членов — первая, вторая, третья и т.д. Тут же он мне сказал, что «Орден Духа» — организация мировая, но где находится ее центр — об этом он не говорил, ибо девизом членов «Ордена Духа» является «не любопытство, а вера в конечное торжество анархии под знаменем мистики». ПРОФЕРАНСОВ повторил несколько раз в течении этой беседы со мной, что «Орден Духа» ведет борьбу со всякой властью. ПРОФЕРАНСОВ говорил также, что каждый из членов «Ордена Духа» безусловно обязан хранить в глубочайшей тайне все, что касается «Ордена Духа», и не выдавать ничего об Ордене, даже если угрожает смерть, мучения и т.д. Он говорил также, что каждое собрание Ордена должно открываться фразой: «Ордену слава в веках и мирах!» Средства Ордена составлялись из членских взносов в произвольном размере. Эмблемой Ордена является «роза и крест». Между посвященными членами было установлено особое приветствие в форме поклона с приложением руки к сердцу. ПРОФЕРАНСОВ далее мне рассказал о том, как надо вести собрания, а именно: перед началом собрания все встают и руководитель произносит: «Рыцари, круг замыкается!». Потом рассказывается сказка и открывается о ней спор, вернее, обсуждение ее, затем начинают обсуждать все вопросы. При закрытии собрания все встают и произносится фраза: «Ордену слава в веках и мирах!» Вся организация строится по принципу особых орденских отрядов. Во главе каждого из них стоит руководитель. В отряде не должно быть больше, чем 7 членов. После беседы с ним я пошел в Кропоткинский музей. Пришел туда вечером с запиской от ПРОФЕРАНСОВА к БЕМУ, и последний мне рекомендовал зайти назавтра днем. С БЕМОМ я ни о чем, кроме вопроса о своем посещении музея, не говорил. В один из этих дней я зашел в музей. Объяснения биографии Кропоткина мне давал некий ШЕБАЛИН. В это время БЕМ несколько раз заходил в помещение, где мы беседовали с ШЕБАЛИНЫМ. Я купил в музее несколько анархических брошюр, кажется, БОРОВОГО А. в издании «Голос Труда», после этого я выехал из Москвы в Нижний Новгород. Приехав в Нижний, я сообщил своим, что я посвящен в члены «Ордена Духа» и был введен на собрания «отряда». В состав «отряда» тогда входили: КАВЛЕЙСКИЙ, ДРЕЙМАН, СЕРКИНА, БАШКИРОВ, ПОСТНИКОВА, РАЕВА и я. Собрания в течении 1926 и 1927 годов проходили главным образом на моей квартире. О них знала моя мать. Думаю, что она об этом догадывалась. Собрания проходили уже по всем перечисленным мною выше правилам. Очень редко собрания бывали у ДРЕЙМАН и ПОСТНИКОВОЙ. На этих собраниях нами обсуждалось отношение к власти. К советской власти, как и ко всякой другой, мы относились безусловно отрицательно, считали необходимым вести с ней борьбу путем: а) пропаганды идей анархо-мистицизма, б) созданием новых групп по принципу «семерок» (каждый член «отряда» имел право создавать «семерки», но о существовании и составе их знал только он один) и вербовкой новых членов, в) критикой отдельных действий власти среди масс с соблюдением особой осторожности, г) изданием собственной литературы путем печатания ее на пишущей машинке. «Командные» кадры для своего движения мы мыслили черпать из рядов интеллигенции, которую считали необходимым постепенно и осторожно обрабатывать в своем духе. «Массу» же искали в среде крестьянства, которую считали необходимым обрабатывать путем посылки в деревню «странников». Эти «странники» должны были умело оперируя с религиозностью (православной) крестьян постепенно приводить их в соприкосновение с нашим учением, так сказать, «неонародничества». В период троцкизма (1926—1927 гг.) мы считали, что троцкизм стоит ближе к нашему учению, чем официальная программа ВКП(б), считали, что троцкизм встал на путь сближения с анархизмом. М.Владимиров [АУФСБ РФ по Ниж. обл., П-18943, св. 1, л. 52-55] Показания ВЛАДИМИРОВА М.А. 01.07.30 г. Продолжаю свои показания. В течении весны 1928 г. собрания отряда продолжались, а затем наступил перерыв. В сентябре 1928 г. я поехал в Москву для посещения Кореневской опытной станции и опять зашел к ПРОФЕРАНСОВУ. Наш разговор на этот раз свелся к тому, что ПРОФЕРАНСОВ указывал на то, в каком тяжелом положении находится в данное время в СССР мистицизм и христианство, что надо защищать анархо-мистицизм и идти на все, вплоть до виселиц и расстрелов «во имя нашего учения», что надо всемерно укреплять существующий в Нижнем отряд и убеждать в неправоте «уходящих» от нас. В подобном духе у меня с ним за время пребывания в Москве было несколько бесед. Летом 1929 г. у нас было несколько собраний на квартире у меня и у ПОСТНИКОВОЙ (1 раз). На собраниях присутствовали: я, КОРСАКОВ, РАЕВА, ПОСТНИКОВА. КОРСАКОВ Константин Дмитриевич приезжал из Москвы, работал на Опытной станции в Нижнем Новгороде (агроном). В данное время живет в Москве. Связь с ПРОФЕРАНСОВЫМ у нас не прекращалась и в течении 1928 и 1929 годов. Помимо меня, к нему ездила один раз в 1928 г. и один раз в 1929 г. РАЕВА. В 1928 г. к ПРОФЕРАНСОВУ ездила также и ПОСТНИКОВА. Иногда через меня и через РАЕ- ВУ и ПОСТНИКОВУ мы получали литературу анархо-мистического характера. Мы давали ее читать ФРОЛОВУ Владимиру Семеновичу, в данное время находится под Москвой на каком-то заводе в качестве химика. Давали также КОРСАКОВУ. Показания продолжу, записано с моих слов верно, мне прочитано. М.Владимиров Показания ВЛАДИМИРОВА М.А. 02.07.30 г. О проф[ессоре] СОЛОНОВИЧЕ я впервые услышал в 1926 г. от БАШКИРОВА, который мне заявил, что СОЛОНОВИЧ является мистиком-анархистом. БАШКИРОВ мне также сообщил, что СОЛОНОВИЧ является членом «Ордена Духа», а также он мне сообщил, что СОЛОНОВИЧ является не рядовым членом «Ордена Духа», а одним из его руководителей. БАШКИРОВ также говорил, что лекции «Критика материализма» принадлежат (авторство) проф. СОЛОНОВИЧУ. Второй раз я слышал о проф. СОЛОНОВИЧЕ от ПАЛЬМОВА в 1930 г. в марте месяце у меня на квартире. Я ему рассказывал, что существуют лекции «Критика материализма» и обещал их ему дать. На это мне ПАЛЬМОВ заявил, что эти лекции принадлежат проф. СОЛОНОВИЧУ. Кроме меня, о проф. СОЛОНОВИЧЕ знали все члены нашего отряда «Ордена Духа». В 1928—1929 гг. РАЕВА привезла из Москвы устав кружка, который получила, по- видимому, от проф. ПРОФЕРАНСОВА. Устав кружка именовался «Уставом богоискателей». Устав РАЕВОЙ был привезен из Москвы для того, чтобы наша группа создала кружки «богоискателей». Этот кружок нами мыслился как начальная форма (в уставе этого кружка даже имелся пункт о признании Соввласти) для ведения работы по приближению и вовлечению в состав членов «Ордена Духа» еще неподготовленных людей, и поэтому «кружкам богоискателей» мы думали придать легальную форму. В 1928 г., посоветовавшись с РАЕВОЙ, я решил дать устав кружка ПАЛЬМОВУ, т.к. мы с РАЕВОЙ предполагали, что если ПАЛЬМОВ подойдет для нас по своим идеологическим убеждениям, то попытаться его приблизить к нам. Действительно, я дал ему этот устав вместе с другой анархо-мистической литературой. Через непродолжительное время ПАЛЬМОВ вернул устав и литературу, заявив, что он не желает читать литературу и заниматься нелегальной деятельностью. О существовании наших групп мистиков-анархистов знали: ВИКТОРОВ, агроном, окончил в Нижнем университет в 1928 г.; АРХАНГЕЛЬСКИЙ33, профессор с агрофака (по моему мнению, проф. АРХАНГЕЛЬСКИЙ знал о существовании нашей группы мистиков-анархистов через КОРСАКОВА К.Д., который являлся родственником АРХАНГЕЛЬСКОГО); Елена Ивановна, фамилии не помню, работала в лаборатории проф. АРХАНГЕЛЬСКОГО, в данный момент работает в Нижнем Новгороде на Опытном поле. Она также знала о существовании групп мистиков-анархистов через КОРСАКОВА К.Д., находясь с ним в близко-дружественных отношениях. С КОРСАКОВЫМ К.Д. я познакомился в 1928 г., 31 декабря, в лаборатории НГУ при проверке своей дипломной работы с той работой (научной), которую он проводил, так как КОРСАКОВУ была поручена проф. АРХАНГЕЛЬСКИМ научная работа (влияние дождевых червей на переработку питательных веществ некоторых органических удобрений), аналогичная моей дипломной работе. Второй раз я ближе познакомился с КОРСАКОВЫМ в мае м[еся]це 1929 г., работая как студент на Опытном поле НГУ, а КОРСАКОВ являлся агрономом этого поля. На второй или третий день своего знакомства с КОРСАКОВЫМ, возвращаясь с Опытного поля, я стал ему говорить о мистическом анархизме. Он меня спросил, знаю ли я книгу «Великие посвященные»34. Я ответил, что знаю. Мы разговорились с ним о существующих течениях анархизма. Он был удивлен тем, что я с ним заговорил, и спросил меня об этом, сказав: «Почему Вы со мной так откровенны? Вы же не гарантированы тем, что я могу Вас не выдать ГПУ?» Я ему ответил, что его физиономия внушила мне доверие. Он сказал: «Вы не ошиблись». Так наша беседа закончилась. Работая на Опытном поле, я несколько раз возобновлял разговор с КОРСАКОВЫМ на эти же темы и однажды, числа 15-20 июня 1929 г. КОРСАКОВ предложил зайти к нему. Я зашел к нему и мы начали беседовать о литературе, статьях Блока, я ему прочел несколько мистических стихотворений. У меня с собой было нелегальное произведение «Свет нездешний»35. Я предложил ему почитать эту вещь и оставить ее у себя. Он мне заявил, что боится оставить ее у себя и придет ко мне. Однажды (в конце июня или июля месяца 1929 г.) КОРСАКОВ К.Д. зашел ко мне. Наша беседа на этот раз касалась вопросов догматики христианства. В заключении КОРСАКОВ высказал идеи, близкие к мистицизму, и мы пожали друг другу руки. Затем КОРСАКОВ начал присутствовать на наших беседах, о которых я показывал ранее. На этих собраниях КОРСАКОВЫМ была прочитана данная ему нами история Атлантиды и другие произведения. В одной из бесед КОРСАКОВ затронул вопрос о частной собственности. Между нами произошел спор. Касаясь этого вопроса, КОРСАКОВ выступал в защиту того, что частная собственность не может не существовать. Идеалом аграрного устройства страны он считал принцип аграрной политики в Новой Зеландии. Вообще КОРСАКОВ был настроен антисоветски. С его уст все время срывались злобные реплики по адресу Соввласти и ВКП(б). Такого рода встречи и беседы имели место в течении двух месяцев лета, не регулярно. Темы разговоров касались отмеченных выше вопросов. Незадолго перед отъездом КОРСАКОВА в Москву (февраль 1930 г.) в лаборатории проф. АРХАНГЕЛЬСКОГО проф. НАГИБИН36 спросил иронически КОРСАКОВА: «Итак, едете в Москву работать в Колхозцентре?» Он что-то ответил. Спустя минут десять, подойдя ко мне, КОРСАКОВ сказал: «Вы что же, в деревню едете колхозы строить?» Я на это ответил: «Да, строить, но так, чтобы они разрушились». КОРСАКОВ тогда сказал находившейся в лаборатории МАРАКУЕВОЙ Антонине Ивановне, ассистентке проф. АРХАНГЕЛЬСКОГО: «Вы слышите, что он говорит?» — и ушел, так как куда-то торопился. К этому времени мои взгляды на коллективизацию были антисоветскими. Я считал, что колхозы являются замаскированной формой нового насилия над крестьянином, и как последовательный анархист-мистик относился к коллективизации отрицательно. Свои показания продолжу. Записано с моих слов верно, мне прочитано. Подписуюсь М.Владимиров [АУФСБ РФ по Ниж. обл, П-18943, св. 1, л. 62-64] задачах «Ордена тамплиеров», о том, что в 1915 г. состоялся съезд Ордена, о том, что в «Ордене тамплиеров» имеется 12 степеней членства, а в «Ордене Духа» — 7 степеней. В «Ордене тамплиеров» после 12-й степени имелись также степени «магических кругов». «Орден Духа» является подготовительной организацией для вхождения в «Орден тамплиеров». Я был посвящен ПРОФЕРАНСОВЫМ в 1-ю степень «Ордена тамплиеров». Я был до посвящения в первую степень «Ордена тамплиеров» членом 2-й степени «Ордена Духа». Разница между 1-й и 2-й степенями «Ордена Духа» заключалась в том, что собрания членов 1-й степени начинались словами: «Рыцари, круг замыкается!», а на собраниях членов 2-й степени зажигалась свеча, которая ставилась высоко в темной комнате. «Орден тамплиеров» на своем съезде в 1915 г. в Париже решил перенести центр деятельности Ордена в Россию, Индию и Китай. Орден ставил своей задачей борьбу со злом, а не с носителями зла. Во главе Ордена стоит гроссмейстер. Орден управляется двумя конклавами (советами). В январе м[еся]це 1930 г., по словам ПРОФЕРАНСОВА, должно было состояться совещание или нечто вроде съезда «Ордена тамплиеров» в Москве. ПРОФЕРАН- СОВ даже приглашал меня участвовать на этом совещании. Говоря о степенях «Ордена тамплиеров», ПРОФЕРАНСОВ сказал мне также, что до 4-й степени выход из состава членов допускался, а с 4-й степени выход не допускался. Посвящение же в 4-ю степень и выше бывало очень редко. В «Ордене тамплиеров» имелись флаги: 1) черный — знак мировой скорби, 2) черный с белым — проблема борьбы добра и зла, 3) голубой — знак духовности. Орденским вином было кипрское вино. Ритуал посвящения в члены Ордена заключался в рассказывании легенды об Аппии. За день до моего посвящения ПРОФЕРАНСОВ дал мне Евангелие и предложил мне прочитать выдержки «от Иоанна», после чего велел мне дать ответ — буду ли я с Орденом, или не буду. Формула посвящения, которую я произнес в момент посвящения, примерно заключалась в том, что я должен был трижды повторить, что «не отрекусь от Христа». При посвящении ПРОФЕРАНСОВ также спросил, смогу ли я быть активным в борьбе со злом? Способен ли я пойти в тюрьму и на каторгу во имя Христа? По словам ПРОФЕРАНСОВА, в Германии существовала организация «Ордена Света», аналогичная организации «Ордена Духа». В Нижнем Новгороде членами «Ордена тамплиеров» были я и РАЕВА. В одной из бесед моих с РАЕВОЙ, когда я ей сказал, что являюсь членом «Ордена тамплиеров», она мне сказала, что тоже состоит членом «Ордена тамплиеров». По моему мнению, какое-то отношение к «Ордену тамплиеров» имел и ПАЛЬМОВ. Сужу об этом вот по чему: в марте или апреле м[еся]це 1930 г. я ему случайно проговорился и сказал, что приглашен на съезд мистической организации. ПАЛЬМОВ на это ответил, что якобы съезд должен быть в августе 1930 г., и что он к тому времени постарается взять отпуск, чтобы самому туда поехать. Дополняю свои показания в отношении СОЛОНОВИЧА. Последний являлся представителем «активного» анархо-мистицизма, считавшим, что его торжество наступит в течении ближайших лет. ПРОФЕРАНСОВ же являлся представителем анархо-мистицизма, считавшего, что его осуществление наступит через очень много лет, может быть даже тысячелетий. Эти сведения, насколько я помню, мне сообщил БАШКИРОВ. Показания свои продолжу. Записано с моих слов верно и мне прочитано, в чем и подписуюсь. М.Владимиров [АУФСБ РФ по Ниж. обл., П-18943, св. 1, л. 67-68об] Показания ВЛАДИМИРОВА М.А. 06.07.30 г. О существовании нашей группы знали: ВИКТОРОВ Александр Семенович, агроном, работает в лаборатории проф. АРХАНГЕЛЬСКОГО, а живет в Канавине по ул. М.Горького; ГЕРАСИМОВ Борис, работал одно время при университете в качестве препаратора по животноводству у проф. МАТОРИНА; РУНОВСКИЙ, агроном, собирался работать в школе крестьянской молодежи, где он сейчас — не знаю. ГЕРАСИМОВ сейчас, кажется, в городе, где-то служит, кажется, в Животноводсоюзе или еще где-то. «Елена Ивановна» — фамилия ее мне не известна, работает на Опытном поле в Нижнем Новгороде научным сотрудником или чем-то вроде того. Записано с моих слов верно, мне прочтено, в чем и подписуюсь. М.Владимиров Кроме того, у нас на собраниях кружка один или два раза был некий МАТЮШИН Николай Акимович, химик, работает на заводе в Дзержинске. М.Владимиров [АУФСБ РФ по Ниж. обл., П-18943, св. 1, л. 70] В Коллегию ОГПУ агронома ВЛАДИМИРОВА Михаила Андреевича ЗАЯВЛЕНИЕ Признавая за собой вину в пропаганде среди знакомых мистико-анархистских идей, я категорически рву со своим прошлым, считая мистические идеи вредными, разлагающими личность, ведущими ее к пресыщенности, болезнью, а анархизм в условиях СССР — контрреволюционным учением, оторванным от реальности, не способствующим осуществлению социализма. Мечтаю стать деятельным, честным советским специалистом, в то же время не убивая в себе поэта-лирика, очистив прежнюю свою поэзию от всякой «контрреволюции», сохранив несколько религиозных стихов, как этап поэтического развития. Приношу свое искреннее, глубокое и полное раскаяние и прошу у Партии ВКП(б) прощения. М.Владимиров 07.07.1930 г. P.S. Личность я довольно цельная, и при желании я всю свою волю, знания и энергию, которые растрачивались в мистических дебрях, могу направить на нужное и полезное дело для СССР. В связи с отказом от своих прежних идеалистических позиций, я признаю диалектический материализм как руководящее начало и в общественной жизни, и в науке. Я идеологически давно попал в тупик и жаждал толчка, который бы помог меня вывести из него. Теперь он настал. Что же касается вопроса коллективизации, то я, отрекаясь от отдельных шатаний, родившихся у меня в период перегиба этой линии, всецело убежден в правоте этого дела, а отрекаясь от анархизма — тем самым рву с двусторонним подходом к этому вопросу. В период «февраль-апрель» 1930 г., а также весною (февраль-апрель) 1929 г., я на почве глубоких переживаний личной жизни психически болел, страдая бессонницей по три недели, и прочее, плакал ежедневно истерически от отчаяния, не замечал ничего вокруг себя, что могут подтвердить моя мать и товарищи. Это состояние у меня появлялось периодически с весны 1927 г. Слезы обычно кончались истерикой матери и обмороком. Она не раз задыхалась и выбегала на улицу. Мне же казалось, что меня никто не понимает, даже она, как поэта. Кто сам писал, глубоко чувствуя всем своим существом, а не подбирал слова — тот понимает это состояние. [АУФСБ РФ по Ниж. обл., П-18943, св. 1, л. 77-78об] Показания ВЛАДИМИРОВА М.А. 11.07.30 г. В марте м[еся]це 1927 г. к нашей группе мистиков-анархистов приезжал из Ленинграда СИНЯГИН Леонид*, метеоролог (анархо-мистик), с согласия проф. ПРОФЕРАНСОВА для проведения ряда докладов по проработке анархо-мистических материалов. В Нижнем Новгороде он пробыл дней 5-6. Собрания нашего отряда ввиду его приезда происходили ежедневно у меня на квартире. На этих собраниях присутствовали все посвященные. СИНЯГИН на собраниях говорил (заученные наи зусть) анархо-мистические легенды (названия и содержания их не помню). Кроме этого, на этих собраниях он высказывал свои взгляды на Китайскую революцию, считая, что Гоминдан близок к анархистам-мистикам. СИНЯГИН останавливался у КАВЛЕЙСКОГО (Свердловская ул., д. 43), он был приятель БАШКИРОВА Кирилла. В 1928 г. СИНЯГИН присылал по почте РАЕВОЙ Софье литературу под названием «Свобода воли» и «Очерки русской истории». В прошлом году мне РАЕВА передавала, что авторство книг «Свобода воли» и «Очерки русской истории» принадлежит СИНЯГИНУ**. Показания продолжу. Записано с моих слов правильно и мне прочитано. М.Владимиров [АУФСБ РФ по Ниж. обл., П-18943, св. 1, л. 72] * Ошибка: Алексей. ** Одна из его работ — «Два христианства на Руси» была опубликована В.И.Абаевым вместе с воспоминаниями об А.А.Синягине в сборнике его собственных работ, посвященных вопросам религии и фольклора (Синягин А.А. Два христианства на Руси. // Абаев В.И. Избранные труды. (Религия. Фольклор. Литература.) Владикавказ, 1990, с. 575-637. Показания ВЛАДИМИРОВА М.А. 12.07.30 г. В 1929 г. РАЕВА С.Н. мне рассказывала, что она составляла и расклеивала листовки в защиту религии. Первый раз это было в 1928 г., когда она положила или расклеила в клубе Совторгслужащих. Второй раз — в 1929 г. она наклеила листовку на церкви (Варварской). Вторая листовка ею была наклеена в ночь на Пасху, а первые мне неизвестно. Хранением и распределением нелегальной литературы ведала РАЕВА С.Н. На хранение РАЕВА носила, по всей вероятности, иногда к СОСНОВСКОЙ (врач). Также возможно, что она могла давать литературу ТРОИЦКОЙ Марии. КАВЛЕЙСКИЙ говорил мне, что вместе, в одном доме, где проживает проф. ПРОФЕРАНСОВ, наверху, живет какая-то женщина (пожилая, якобы бывшая актриса) по фамилии НЕТГАРТ или НОТГАРД37. Она, по всей вероятности, также состоит в Ордене. Показания продолжу. Записано с моих слов правильно и мне прочитано. М.Владимиров [АУФСБ РФ по Ниж. обл., П-18943, св. 1, л. 75] распространения среди мистиков какого-то учреждения. Через некоторое время текст листовки он мне передал на квартире у МИЧУРИНЫХ. Листовку я взял, прочитал и переписал. На следующий день за ней пришел ПАЛЬМОВ. Я его спросил: «Это Вы сочиняли?» Он ответил: «Нет, не я». Потом в коридоре я спросил: «Не слишком ли рано?» Он промолчал и больше никаких разговоров у меня с ним о листовках не было. Листовку он дал мне переписать потому, что то лицо, которое должно было печатать, знало его почерк, он боялся этого и просил меня изменить свой почерк. ПАЛЬМОВ настаивал, чтобы я завел знакомство с РИМСКИМ-КОРСАКОВЫМ. ПАЛЬМОВ рекомендовал мне вместе с РАЕВОЙ, ПОСТНИКОВОЙ и РИМСКИМ-КОРСАКОВЫМ составить литературно-философский кружок (нелегальный). Вначале я согласился, потом, после переговоров с РАЕВОЙ, я был против и это дело замял, указывая, что мне непонятна цель кружка. Перед отъездом в село Кстово ПАЛЬМОВ мне сказал, что кто-то его должен познакомить с профессором АРХАНГЕЛЬСКИМ, и спросил мое мнение об АРХАНГЕЛЬСКОМ. Я ему ответил, что АРХАНГЕЛЬСКИЙ — человек широкий, не продается, но по всей вероятности будет воздерживаться от откровенных разговоров. Он, наверное, обыватель. ПАЛЬМОВ обещался вместе с РИМСКИМ-КОРСАКОВЫМ приехать ко мне в село Кстово. Я согласился, но только после того, как я привыкну к работе. Я обещал недели через три прислать ПАЛЬМОВУ письмо. Записано с моих слов верно и мне прочитано. М.Владимиров [АУФСБ РФ по Ниж. обл., П-18943, св. 1, л. 279-279об] Показания ВЛАДИМИРОВА М.А. 15.07.30 г. Мой знакомый по агрофаку ВИКТОРОВ А.С. знал еще в 1925 г., что я принадлежу к мистическим анархистам. Об этом я ему говорил и позже, в 1929 г. Он также знал, что я ездил в Москву по делам анархо-мистиков. Я даже проговорился, что был посвящен: он к этому отнесся отрицательно, заявив, что это — масонство. Об этом я ему говорил в 1930 г. на улице во время нашей прогулки. Литературу от нас он не получал, только я ему читал весной 1929 г. отрывки из лекций об искусстве. Других членов нашей группы он не знал, только был знаком с ПОСТНИКОВОЙ, виделся с ней в Пушкинском саду при моем свидании с ней. О существовании нашей группы он мог догадываться, но персонально ее членов не знал. О характере и умонастроении нашей группы ВИКТОРОВ тоже мог предполагать. Записано с моих слов верно и мне прочитано. М.Владимиров [АУФСБ РФ по Ниж. обл., П-18943, св. 1, л. 79] Показания ВЛАДИМИРОВА М.А. 18.07.30 г. Основными политическими установками нашей организации мистиков-анар- хистов были: 1. Идеальное общество — анархизм. 2. Необходима свобода духа, как предпосылка создания такого анархического общества. 3. Мистический анархизм является разновидностью мирового анархического движения. 4. В числе литературы для изучения в нашей организации, кроме мистической, рекомендовалась также литература издательства «Голос Труда», в частности, произведения Кропоткина и Борового. 5. Одной из задач нашей организации была пропаганда идей анархо-мистицизма среди крестьянства, в частности, сектантов, для создания кружков «богоискателей». 6. Отношение к Соввласти и вообще к власти в нашей организации было отрицательное. 7. ПРОФЕРАНСОВ в беседе со мной задавал мне вопрос: «Можете ли Вы пойти в тюрьму и куда угодно за Христа?» 8. Основной упор в нашей работе был направлен на интеллигенцию (критически мыслящую). Вот, пожалуй, и все основные установки. В частности, на вопрос о том, каким путем я пришел к анархо-мистицизму, я могу ответить так. Одним из оснований для перехода к нелегальной работе в анархо-мистической организации послужило то, что по моим тогдашним убеждениям при Соввласти угнеталось творческое начало в человеке. В загоне находится культура, искусство, философия и т.д. К диктатуре какого-либо класса общества я относился отрицательно. Я считал, что творчество во всех его направлениях представляет из себя неотъемлемое право каждого человека. В целях удовлетворения своих творческих исканий я вступил на путь анархо-мистицизма. Я считал, что коммунизм представляет собой догматическое учение, несколько одностороннее. Диктатура, как понятие власти насилия, в нашей организации встречала отрицательное отношение. В частности, не помню, кто именно из членов нашей организации говорил, что диктатура пролетариата — это фикция пролетариата. В развитие своего показания о задаче создания кадров нашей организации из интеллигенции могу показать, что конкретно нами обрабатывались следующие интеллигенты: КОРСАКОВ, агроном; ВИКТОРОВЫ, братья; ФРОЛОВ, агроном; РУНОВСКИЙ, ГЕРАСИМОВ, МОРАВСКИЙ, РИМСКИЙ-КОРСАКОВ, ПАЛЬМОВ. Из них лично мною обрабатывались — почти все при моем участии. Кроме меня, в обработке КОРСАКОВА принимали участие РАЕВА и ПОСТНИКОВА; в обработке ГЕРАСИМОВА — КАВЛЕЙСКИЙ; в обработке ФРОЛОВА — РАЕВА; в обработке МОРАВСКОГО — вероятно, РАЕВА и ДРЕЙМАН; в обработке РУНОВСКОГО — один я; знал его также и КАВЛЕЙСКИЙ. Обработка заключалась в следующем. У меня лично подход к обработке был в том, что я обменивался с обрабатываемым мнениями по вопросам страдания творческой интеллигенции, о желании пробуждать интерес к искусству и философии. Кроме того, я читал с ними литературу по мистическим вопросам. Обрабатываемым давалась на дом литература, в том числе и нелегальная. В частности, мною давалась ГЕРАСИМОВУ, ФРОЛОВУ, МОРАВСКОМУ и ПАЛЬМОВУ. Из той литературы, которую я давал, помню: «Гандизм», «Свет нездешний», об Атлантиде, какие-то пьесы о средневековье. Из обрабатываемых КОРСАКОВ сочувствовал нашей организации, ФРОЛОВ также, но колебался. РУНОВСКИЙ говорил, что ему наши взгляды непонятны, ГЕРАСИМОВ — так же. Во исполнение задач в работе среди крестьянства мы думали применить метод посылки «странников». Были попытки работать среди сектантов. Сам я лично был у адвентистов раза три — один раз в 1930 г., но сношений с ними не завязывал, только наблюдал и изучал. По вопросу о коллективизации к марту месяцу 1930 г. у меня сложились отрицательные взгляды, т.к. коллективизация убивала мистическое начало в среде крестьянства. Те же самые настроения были у членов кружка. У членов нашей организации была мысль о необходимости распространения среди крестьянства нелегальной литературы мистического характера через сектантов. Не знаю, осуществлялось ли это практически. Я лично не распространял. Кропоткинский музей посещал не только я, кажется, там была и РАЕВА. Объяснения в музее давал мне ШЕБАЛИН. В музей я попал по записке ПРОФЕРАНСОВА. После приезда я рассказал членам нашей организации о посещении музея. До 1926 г. я был мистиком-анархистом, но не принадлежал к Ордену. В 1926 г. в Нижнем Новгороде БАШКИРОВЫМ я был посвящен в «Орден Духа» в 1-ю степень. Все остальные были посвящены в Орден, по моему мнению, раньше меня. До посвящения, как я слышал от БАШКИРОВА, нужно было для подготовки провести ночь в православной церкви, но как будто бы этого никто не исполнял. Сам ритуал посвящения состоял в рассказывании сказок об Атлантиде, египетской мистике и поздравлении с саном. В «Орден тамплиеров» я был посвящен в сентябре 1929 г. ПРОФЕРАНСОВЫМ. Ритуал этого посвящения состоял в чтении Евангелия, затем ПРОФЕРАНСОВ рассказал мне легенду об Атлантиде, о необходимости не отрекаться от Христа, и затем поздравил меня с посвящением. «Орден Духа» делится на 7 степеней, «Тамплиеров» — на 12 степеней. Оба ордена стоят на анархической точке зрения, только «Орден тамплиеров» немного шире. «Орден тамплиеров», по словам ПРОФЕРАНСО- ВА, является организацией, призванной освежить человечество. На мой вопрос, были ли аресты кружков, ПРОФЕРАНСОВ ответил, что не было; если арестовывались, то только отдельные личности, но не кружки. Вообще, о структуре орденов мне ПРОФЕРАНСОВ говорил мало. Самыми активными членами нашей «семерки» были: я, РАЕВА и КАВЛЕЙСКИЙ. Вопрос о создании кружков вокруг членов «семерки» задавался мимоходом. О практических шагах в этом направлении я не знаю. У нас был упор на то, чтобы своим влиянием проникнуть в другие кружки, в которые организовывалась интеллигенция. Примером такого проникновения является кружок литераторов СТС. Из этого кружка я более других был знаком с ПАЛЬМОВЫМ и РОЗОНОВЫМ. РОЗОНОВ, по его словам, был раньше знаком с БЕР. У нас с ним был разговор о БЕРЕ. Он спросил: «За что был выслан БЕР? Он, кажется, был мистиком-анархистом, это же вещь безобидная?» Я сказал: «Да». Видимо, РОЗОНОВ о существовании мистиков-анархистов узнал от БЕРА. Он был знаком с ДРЕЙМАН, я видел его у ДРЕЙМАН на квартире. Другой пример. В Краеведческое Общество на собрания ходили РАЕВА и ПОСТНИКОВА. Из них одна, кажется, РАЕВА, была членом того Общества. Цель ее посещений я точно установить не могу. Собрания нашей организации происходили на квартирах ШИЛОВОЙ, моей, ДРЕЙМАН, КАВЛЕЙСКОГО и ПОСТНИКОВОЙ. Несколько раз собрания происходили в Пушкинском садике, на кремлевской стене. На собраниях в Пушкинском садике в 1925 г. летом бывали: я, ВИКТОРОВЫ, ПОСТНИКОВА и Зина (из Ленинграда). Бывал БАШКИРОВ один раз. На этих собраниях главенствовала Зина, которая обрабатывала ВИКТОРОВЫХ, спрашивала: «Желаете ли вы работать по анархизму или мистике?» Решили вновь поговорить через несколько дней в саду возле Краснофлотской, что и было осуществлено. В 1925 г. летом, в том же Пушкинском саду были я, РАЕВА, ПОСТНИКОВА и БАШКИРОВ. БАШКИРОВ говорил о моих стихотворениях, говорил, что есть люди, душа которых соприкасается с другими мирами. В качестве примера гностика приводил меня. В другой раз в присутствии КАВЛЕЙСКОГО, меня, РАЕВОЙ и ПОСТНИКОВОЙ шел разговор о декабристах и масонстве. В этот раз главенствовал КАВЛЕЙСКИЙ. В 1927 г. происходили собрания на кремлевской стене, в то время, когда ПОСТНИКОВА сидела в тюрьме. Обсуждались следующие вопросы: об Атлантиде, о рыцарской мистике на земле, об аресте ПОСТНИКОВОЙ. Вопрос о рыцарстве затрагивался нами в связи с упадком культуры, интересов у людей на земле, в частности, в СССР. Об аресте ПОСТНИКОВОЙ: мы думали, что она арестована в связи с нашей организацией. Можно сказать, что побаивались своего ареста и приняли меры к большей конспирации, прекратили собрания на квартирах, именно с целью конспирации собирались на кремлевской стене. О связях нашего Ордена с заграницей я не знаю. ПРОФЕРАНСОВ говорил, что наша организация является международной, что это дело сейчас усиленно развивается в Западной Европе. Самым близким товарищем из агрономов у меня был ФРОЛОВ. Он сочувствовал моим идеям, плохо воспринимал мистику, но анархистом был давно, как будто бы имел связи с синдикалистами. В частности, в начале 1928 г. сам первый заговорил со мной об анархизме, увидев у меня книгу издательства «Голос Труда». Он говорил мне, что он перерос коммунизм. Я у него видел книгу Бердяева, названия не помню, данную ему, по-видимому, каким-то анархистом. В 1926 г. он был арестован. С согласия РАЕВОЙ я ему давал книги о гандизме — он познакомился с РАЕВОЙ и ПОСТНИКОВОЙ. Один день он вместе со мной и ПОСТНИКОВОЙ ездил к РАЕВОЙ. Я и РАЕВА его знакомили с «Атлантидой». После этого ФРОЛОВ в 1929 г. был у меня, я ему читал лекции об искусстве (нелегальное издание). Из Москвы он ко мне написал два письма. В Москве был в музее Кропоткина, где и познакомился с анархистом ЛЕБЕДЕВЫМ. В одном своем письме он писал очень откровенно о своих перспективах связей в области мистического анархизма. Письмо было такое, что я его немедленно уничтожил. В Москве среди агрономов я был знаком с ЛОРХОМ, ученым агрономом, с которым я познакомился через КОРСАКОВА. Знаком по Кореневской опытной станции с РОЖДЕСТВЕНСКИМ и УСПЕНСКИМ. Из агрономов города Нижнего Новгорода наиболее знаком с ТИХОВЫМ А.В., с остальными я держусь замкнуто. В Мичуринский кружок я вошел в марте месяце. В первое мое посещение у МИЧУРИНА было два молодых человека, мне неизвестных, МИЧУРИН, ПАЛЬМОВ, РИМСКИЙ-КОРСАКОВ. Разговор шел об искусстве, в частности, о фотографии. Во второе или третье посещение шел вопрос о Скрябине и о «душе в стакане» (о мистическом подходе к творчеству). МИЧУРИН высказал свое мнение о Скрябине, сходное с моим, т.е. проникнутое мистицизмом. Я много говорил о театре, искусстве будущего (о синтетическом искусстве, когда артист будет являться жрецом, о мистериях и т.д.), о катарсисе и прочем. ПАЛЬМОВ возражал мне. МИЧУРИН-отец поставил вопрос о том, можно ли теорией относительности доказать бытие ангелов. Я выставил свою точку зрения об измерениях, о возможности существования существ с неизмеримым количеством измерений. Затем РИМСКИЙ-КОРСАКОВ и МИЧУРИН декламировали свои стихи, наполненные мистическим содержанием. В следующие мои посещения МИЧУРИНА была РАЕВА. На всех этих собраниях главенствовал МИЧУРИН, который очень много философствовал, хвалил поэта Иннокентия Анненского, высказывал в своих философствованиях мысли мистические. Ранее я его знал как сторонника католицизма. В 1930 г. у него, по-моему, происходил поворот к мистицизму. Ко мне он относился очень любезно, приглашал меня к себе и просил высказываться и читать стихи. В одно из собраний у МИЧУРИНА я прочитал два свои стихотворения — «Под белым солнцем» и «Шарманщик». При обсуждении я рассказывал об Атлантиде. РАЕВА на собраниях поддерживала мои мистические высказывания, меня дополняла. Собрания у МИЧУРИНА носили замкнутый характер. После этих собраний я несколько раз на улице беседовал с РИМСКИМ-КОРСАКОВЫМ. В разговорах мы друг другу открыли, что мы — анархисты. Это было после прочтения литературного сборника группы «Перевал» — «Ровест- ники», в котором высказывались анархические взгляды, в частности, в предисловии. Он высказал мне мысли Кропоткина, не помню из какого произведения. Я мечтал завести с РИМСКИМ близкие отношения — насколько я знаю, об этом думала и РАЕВА. Один раз я был очень недолго у РИМСКОГО-КОРСАКОВА на квартире. Как-то РИМСКИЙ-КОРСАКОВ говорил, что коммунисты идею государственности доводят до абсурда. В своих разговорах с КОРСАКОВЫМ, агрономом из Москвы, я высказывал один раз мысли о противоколхозной работе, т.к. я был настроен против сталинской политики. Но практической работы по разрушению колхозов я вести не собирался. Сам КОРСАКОВ являлся противником колхозного строительства. В сентябре 1929 г. при разговоре с ПРОФЕРАНСОВЫМ он меня спросил, почему я так редко бываю в Москве. И после этого намекнул на необходимость приезда в Москву в январе 1930 г., на каковое время предполагалось какое-то совещание. Я думал на него поехать. Мне хотелось познакомиться с другими деятелями анархо- мистицизма, но я не поехал по домашним обстоятельствам. В частности, мать моя была против поездки. Моя мать о моей анархо-мистической деятельности догадывалась и знала, но она ее считала безобидной. По вопросу о роли в нашей организации СОЛОНОВИЧА я могу сказать следующее. Я слышал, что он профессор математики и убежденный мистик-анархист. СО- ЛОНОВИЧ является сторонником деятельного анархизма. Он, по моему мнению, является одним из идейных вождей нашего движения. С ним я не встречался и о нем ПРОФЕРАНСОВ мне не говорил. Кстати сказать, ПРОФЕРАНСОВ вообще в своих разговорах избегал упоминать фамилии. Из связей с другими городами я могу указать только на связь с Ленинградом через СИНЯГИНА и ранее через Зину, фамилии ее не знаю. О других связях не знаю. О взглядах СИНЯГИНА: по его словам, Бакунину не хватало единения с религией и сознания необходимости подготовки человека. На одном из собраний при СИНЯ- ГИНЕ КАВЛЕЙСКИЙ высказал мысль о близости к нам Чжан-дзо-лина. Профессор КОМАРОВИЧ нам читал лекции о значении Оптиной Пустыни для развития литературы. В общем, он высказывал религиозные взгляды, в частности, взгляд на трагическое развитие русской литературы. По слухам, КОМАРОВИЧ в Нижнем аккуратно посещал Варварскую церковь. С МОРАВСКИМ я связь имел, правда, слабую, но до последнего времени. Последний раз я видел его в декабре м[еся]це 1929 г. Он крупную роль играл у нас в 1926 г., когда читал нам лекции о русской литературе. По вопросу о роли ШИЛОВОЙ Анны могу сказать, что она присутствовала на нашем собрании осенью 1925 г., задавала вопросы о мудрости, о любви и так далее. Она могла знать о нашей организации, но о существовании Ордена — вряд ли. У нее на квартире был ряд собраний (8 или 10), на которых она присутствовала. При ней читались «Критика материализма» и «Гандизм». МАТЮШИН был посвящен в Орден. Это видно из того, хотя бы, что он присутствовал на орденских собраниях. Еще раз подтверждаю, что ВИКТОРОВ мог знать о принадлежности к мистикам- анархистам меня, КАВЛЕЙСКОГО и Зины из Ленинграда. Руководителем нашей «семерки» была РАЕВА, которая открывала и закрывала собрания и которой ПРОФЕРАНСОВ доверял больше других. В частности, при посвящении меня в «Орден тамплиеров» он сказал: «Об этом Вы можете рассказать только РАЕВОЙ». Могу добавить, что ПРОФЕРАНСОВ однажды меня спросил: могу ли я и в чем именно проявить активность в защиту нашей религии? Я сказал: «Я буду подходить через искусство и поэзию». Он засмеялся: «Что, Вы и в тюрьме будете читать свои стихи?» В нашем Ордене были малые и большие мистики, т.е. люди, у которых преобладает мистическое или анархическое начало (общественное), но у обоих течений в основе был анархизм. Записано с моих слов верно, прочитано. М.Владимиров [АУФСБ РФ по Ниж. обл., П-18943, св. 1, л. 85-92об] Показания ВЛАДИМИРОВА М.А. 19.07.30 г. Продолжаю свои показания. Переходя к вопросу практической деятельности нашей контрреволюционной нелегальной организации анархистов-мистиков, я должен сказать следующее. Исходя из предпосылок, что кадрами для нашей организации должна являться интеллигенция, а массой — крестьянство, практическая деятельность нашей организации проходила по следующим линиям: А. Литературная. В этом направлении работа происходила главным образом через кружок литераторов при Клубе совторгслужащих и через кружок МИЧУРИНА. В кружок СТС входили: РАЕВА, ДРЕЙМАН, ПОСТНИКОВА и я. Нашей целью было продвижение своих идей в порядке обсуждения литературных произведений и чтение своих произведений. В частности, я выступал со своими стихотворениями один раз. Читал стихотворения «Россия» («Жемчужными брызгами рассыпалась Русь...»), «Маскарад», «Средь земных привидений...», «Миры меловые» и одно — о «странничестве». Все эти стихотворения были выдержаны в мистическом духе. В защиту моих стихов выступил ПАЛЬМОВ. РАЕВА однажды выступала в кружке СТС со своим докладом, тему точно не помню, в котором затронула вопрос о египетских пирамидах и свободе творчества (точно содержания не знаю). В кружок МИЧУРИНА входили я и РАЕВА, бывала и ДРЕЙМАН. Методы работы были такие же: чтение своих стихотворений, литературные споры, в которые вплетались мистические рассуждения. В качестве примера литературной линии ра боты можно привести кружок МОРАВСКОГО. В него входили я, РАЕВА, ПОСТНИКОВА, ДРЕЙМАН, КАВЛЕЙСКИЙ, ФОЛОМИН, ГРАЧЕВА. Целью работы в области литературы было вовлечение новых людей и распространение наших идей через литературные произведения на массы. Б. Агрономо-интеллигентская. Работа среди агрономического мира происходила потому, что сам я являюсь агрономом и имел среди них знакомых. У меня не было цели искать специально агрономов. Несомненно, одной из основных установок нашей организации, в частности Московского центра и ПАСТУХОВА с его проповедью «странничества» в народ, было распространение наших идей в среде крестьянства. В частности, агрономы могли явиться наиболее подходящими лицами для пропаганды в крестьянстве. Среди агрономов мы занимались пропагандой своего учения и обработкой своих знакомых в необходимом для нас духе. Конкретно эту работу вели: я, РАЕВА, КАВЛЕЙСКИЙ, Зина из Ленинграда. Я обрабатывал КоРсАКОВА, ФРОЛОВА, ВИКТОРОВА, ГЕРАСИМОВА, РУНОВСКОГО. РАЕВА обрабатывала КОРСАКОВА,ФРОЛОВА; КАВЛЕЙСКИЙ — ГЕРАСИМОВА; Зина —ВИКТОРОВА. Кроме бесед, в целях обработки давалась литература, в частности, ФРОЛОВУ и ГЕРАСИМОВУ. В результате обработки мы приобрели сочувствующих. К ним можно причислить фРоЛоВА, КОРСАКОВА. В. Сектанство. Наша организация думала найти опору среди сектантов. В качестве объектов обработки нами брались две секты — евангелисты и адвентисты. Эти секты брались из соображений, что секта адвентистов имеет очень много родственного с мистиками, а евангелисты нам казались близкими к толстовству — таков мой личный взгляд на евангелистов. Ходили к сектантам я, РАЕВА, ПОСТНИКОВА, и один раз я с ФРОЛОВЫМ (к адвентистам). Первым к сектантам пошел я. У евангелистов был один раз летом 1926 г., они мне не понравились и я к ним больше не ходил. К адвентистам я ходил раза два-три, потом стали ходить РАЕВА и ПОСТНИКОВА, про ДРЕЙМАН определенно не могу сказать. РАЕВА, как я ранее показывал, завела знакомство с главарем секты «Сережей». Об успехах в этой области я не знаю. Большим препятствием в этом случае был, по моему мнению, догматизм сектантов. В частности, я был один раз у адвентистов в 1930 г. Могу добавить к вопросу о взглядах нашей организации, например, по вопросу о технике. По этому вопросу говорил КАВЛЕЙСКИЙ, остальные его поддерживали. Эти разговоры происходили в 1926-1927 гг. Мы считали, что техника и культура — это вещи несовместимые: техника закабаляет человека, убивает душу человека. Технику вредно ставить в основу бытия. Источником этих взглядов были, по-моему, имажинисты и Ганди. М.Владимиров [АУФСБ РФ по Ниж. обл., П-18943, св. 1, л. 95-96об] Показания ВЛАДИМИРОВА М.А. 20.07.30 г. Общественный идеал мистиков-анархистов отчасти выражен в моем стихотворении «Под белым солнцем». Существует довольно красивое сказание об Атлантиде, жизни в ней, гибели ее, будто в ней царил «золотой век», существовала какая-то величайшая культура, архитектура зданий, искусства, и сама жизнь была крайне необычайна и гармонично красива, будто атланты и жили только стремлением к прекрасному, поэзией, наукой, мелочи жизни их не интересовали, т.к. всего было довольно в отношении пищи, жилья, и они удовлетворяли свои «духовные потребности» бесконечным разнообразием творчества, будучи вечно устремлены к высокому. В этом заключалась их религия. Символически принималось, что среди них жили существа других космосов, призывая их к этому. Среди атлантов царило полное равенство, которое также заключалось в полнейшем уважении к запросам и внутреннему миру каждого атланта. Власти не было. Первое поколение, согласно сказанию, было бессмертно. Женское начало в Атлантиде как бы вдохновляло их на творчество и отличалось высокой духовностью и красотой. Но как-то атланты изменили ат- ланткам и женились на исполинках, живших недалеко, которые во всем были им противоположны, и по наружности, и, очевидно, по мировоззрению. Атланты потеряли бессмертие, стали временами сильно тосковать, вспоминая прежнюю жизнь и атланток. Отсюда зародился как бы культ «Прекрасной Дамы». Тут-то эта тоска, бывшая еще в Атлантиде, когда атланты стали смертными, при воспоминании об Атлантиде и «золотом веке», царившем в ней, переданном последователями этого учения — рыцарям, выразилось отчасти в преклонении перед «Прекрасной Дамой» как перед каким-то уже недостижимым, навсегда утерянным женским идеалом. Вообще понятия «золотой век», «религия» имеют свое происхождение из Атлантиды, которая в отдаленном будущем, согласно сказаниям, должна возродиться и восторжествовать на Земле. Атлантам был понятен язык природы, шум моря, разговор ветра и прочее. В моем стихотворении взято и переложено все основное из этого сказания об Атлантиде. Идея о духовном браке, бывшем некогда в Атлантиде, одно время очень нравилась РАЕВОЙ, и, по-моему, то, что говорилось в сказании и воспринималось другими членами кружка как красивый поэтический и символический миф, в том числе и мною, хотя я и заимствовал из него сюжет своего стихотворения, могло служить для нее утешением ввиду ее убогости (горб, хромота). Моя мать, зная, что РА- ЕВОЙ нравятся мои стихотворения и, возможно, я, как личность, иногда смеялась надо мной: не собирается ли Соня к тебе в «духовные жены»? Я же РАЕВУ только уважал за ум и развитие и жалел ее. Когда я декламировал у МИЧУРИНА «Под белым солнцем», ПАЛЬМОВ заявил, что в этом стихотворении ему не нравится мысль о «духовном браке». РАЕВА стала резко возражать и что-то говорить об Атлантиде и, кажется, об исполинках. Точно я не помню, но, в общем, пояснять по сказанию это выражение. Взгляд на половой вопрос — Ордена и отдельных членов. Никогда Орден не стоял на точке зрения аскетической. Об этом раза два затрагивался вопрос на собраниях осенью 1926 г. Но, конечно, если бы кто-либо из членов захотел удалиться в какой-либо монашеский скит, ему никто не имел права запретить, тем более, если он уединение считал необходимым для своих созерцаний и религиозных раздумий. Разговаривая со мной, члены кружка, в частности ПОСТНИКОВА, считали, что РА- ЕВА несколько неправильно понимает орденское учение, не придавая значение физкультуре и прочему. Но к ней все относились с уважением, кажется искренне приписывая некоторое ее «пересаливание» ее болезни. Но ценили ее ум, ориентировку в мистико-философских вопросах. По мнению КАВЛЕЙСКОГО, она дурно влияла на подруг, подчиняя некоторых из них своей воле в смысле устройства личной жизни, в частности, ДРЕЙМАН. Логически это можно вывести из всего вышесказанного и принимая во внимание ее физические недостатки, но насколько это верно — я не знаю, т.к. мне никто не жаловался на нее и, кажется, все считали ее очень умной. У ДРЕЙМАН, я знаю, в личной жизни в начале 20-х гг. было много неприятного, но какую роль могла играть РАЕВА — я в точности не знаю. Может быть, она отговаривала выходить замуж не прямо, а косвенно, умея вовремя уронить как будто случайно какое-нибудь насмешливое словцо. По отношению к себе я отговоров не замечал и мой взгляд на все вопросы жизни был до последнего времени вполне самостоятельным. Что же касается КАВ- ЛЕЙСКОГО, то он, по-моему, с конца 1927 г., а м.б. и значительно раньше, являлся на собрания исключительно видеть Е.ДРЕЙМАН, иногда на орденские собрания являлся в нетрезвом виде. Например, случай осенью 1927 г. на квартире у ДРЕЙМАН, когда КАВЛЕЙСКИЙ явился в полубредовом состоянии. СЕРКИНА демонстративно ушла, остальные ругали его, особенно возмущалась РАЕВА и ПОСТНИКОВА. Потом пришел в тот день МОРАВСКИЙ и атмосфера рассеялась. Ухаживания КАВЛЕЙСКОГО в кружке за грань приличия не переходили, его постоянно осаживали остальные, а ДРЕЙМАН вела себя, по-моему, двойственно: ей как будто нравилось, что ухаживают за ней, а не за остальными, и поэтому особенно не протестовала. Я, великолепно видя, что даже и такое ухаживание действует на нервы присутствующим, если оно производится в замкнутом кружке, постоянно протестовал в разговоре с КАВЛЕЙСКИМ и РАЕВОЙ о недопущении его на собрания и о том, чтобы личные чувства ни в коем случае не переносились на орденские собрания. КАВЛЕЙСКИЙ со мной соглашался на словах, но продолжал, ругая мистику, являться, выставляя свою личность. Считая личную жизнь не обязательным, третьестепенным вопросом, один-два раза мне приходилось со стороны слышать, что я будто также, как и РАЕВА, сторонник «духовного брака». Со мной же РАЕВА ни разу о «духовном браке» не говорила: что хочу, то и делаю, с кем хочу — тот со мной и сойдется (это она говорила мне наедине и, по всей вероятности, и товарищам). Это послужило главной причиной того, что последнее орденское собрание произошло в апреле месяце 1928 г. Я страшно нервничал, упадая с небес в яму, и цель моей жизни рушилась, стал критически подходить ко всему, в том числе и к людям, и к возможности на собраниях Ордена подобных случаев, существует ли предусмотрительность в центре насчет этого, или нет. Это меня волновало, и если нет, толкало на путь разочарования, т.к. мне казалось, что члены Ордена, где уважение к женщине ставилось чуть ли не в основу, за это мало ругать или делать замечание, и одной из главных целей моей поездки к ПРОФЕРАНСОВУ было доложить ему, что Ю.КАВЛЕЙСКИЙ — неподходящ, что я и сделал, резко его ругая. Из разговора выяснилось, что уважение к женщине — одно из положений Ордена, и КАВЛЕЙСКИЙ неподходящ (я, конечно, в таких чертах о нем не говорил). Осенью 1928 г., когда речь со стороны РАЕВОЙ и ПОСТНИКОВОЙ о возобновлении собраний дошла до меня, я замял этот вопрос, в то же время веря в мистическое учение. КАВЛЕЙСКИЙ ушел, совершенно отказавшись, и больше ни одного совместного собрания не было, а КАВЛЕЙСКИЙ ушел, совершенно отказавшись. Мой взгляд на этот вопрос. Я любил ПОСТНИКОВУ и после устройства на службе мечтал жениться. По отношению к ней я не позволял себе ничего не только публично, но и наедине, но все знали, что я ее любил, я не скрывал. Мне всегда казалось, как и в настоящее время, что интимные отношения между мужчиной и женщиной могут быть какие угодно, но никогда не нужно их переносить, хотя бы частично, в кружки. Это путь опасный и вредный, и начало конца, конец идейности движений и начало разложения личности, держа себя аскетически. М.Владимиров [АУФСБ РФ по Ниж. обл., П-18943, св. 1, л. 106-107об] Показания ВЛАДИМИРОВА М.А. 21.07.30 г. Продолжая свои показания, могу сказать, как об одной из попыток, это о приглашении БАКУЛИНА — имени и отчества не знаю, как будто бы работал с ПОСТНИКОВОЙ — на квартиру к ПОСТНИКОВОЙ, где в моем присутствии КАВЛЕЙСКИЙ пытался ознакомить его с основами нашего учения. Но БАКУЛИН резко возражал, становясь на защиту церковной мистики. Насколько я знаю, БАКУЛИН участвовал в кружке учителя МИШЕНКИНА (православно-мистическом). Об этом знали КАВ- ЛЕЙСКИЙ и ПОСТНИКОВА. О МОРАВСКОМ могу сказать, что он являлся до некоторой степени близким к САДОВСКОМУ, любил его произведения. В своих лекциях по русской литературе, которые он читал в кружке, он являлся сторонником реализма в высшем смысле слова (Бунин), доходящего до символизма. Символистов он вообще любил —Андрей Белый, Серапионовы братья и т.д. Кроме лекций, он бывал больше всего у ДРЕЙ- МАН. Заходил раза два вместе с ДРЕЙМАН к РАЕВОЙ, один раз был у меня. Я слыхал, что МОРАВСКИЙ бывал у САДОВСКОГО. Возвращаясь к вопросу о политических установках «Ордена Духа», могу сказать следующее. Во время моих разговоров с ПРОФЕРАНСОВЫМ, он на мои вопросы о средневековых тамплиерах-феодалах сказал мне, что мы общего с ними ничего не имеем. Посвященных тамплиеров во время Крестовых походов было очень мало и они, по моему мнению, от общей массы оторвались. Мне ПРОФЕРАНСОВ говорил, что существует тайная литература, которая может быть доступна только исключительно верным людям, не способным ее извращать. Насколько я мог понять из мо их разговоров с ПРОФЕРАНСОВЫМ, из намеков и полунамеков других членов, состав орденской организации в СССР состоял из представителей интеллигенции, в частности в нашей организации основной состав получился из интеллигенции, выходцев из «бывших людей». Даже больше того — в числе членов был БАШКИРОВ, сын крупного купца. Я помню установку анархистов-мистиков, что бедный может быть в Ордене, но не может [быть] занимающийся коммерцией. Несмотря на это, фактически получалось так, что в организацию входили дети обиженных революцией людей. Я слыхал от КАВЛЕЙСКОГО, что ПРОФЕРАНСОВ был эсером. Сам ПРОФЕРАНСОВ говорил мне, что до революции он был анархистом-синдикалистом. В основе работы нашей организации была борьба с материализмом во всех его формах, и у нас, и за границей, в частности, против марксизма. Подводя итоги нашей деятельности, я могу сказать, что по своему существу наша организация была контрреволюционной, антисоветской, хотя, по моему мнению, блок со всеми партиями, в том числе и заграничными, — отрицался. Я от кого-то слышал, что мы, организация анархистов-мистиков, должны быть союзниками анархистов других течений, хотя они как будто были настроены против мистического анархизма. Можно сказать, что мы были фракцией анархистов. В частности, ПРОФЕРАНСОВ мне советовал ознакомиться с учением анархистов вообще — в частности, с Кропоткиным, к которому он относился с большим уважением. Связи наши с другими анархистами подтверждаются тем, что ПРОФЕРАНСОВ был знаком с анархистами других толков — ЛЕБЕДЕВЫМ, БЕМОМ и другими. Другим примером этой связи является наше знакомство с РИМСКИМ-КОРСАКОВЫМ. Рассматривая внимательно состав кружка людей, собиравшихся у МИЧУРИНА, можно сказать, что несмотря на некоторую разницу в области политической и религиозной ориентации, в основном лицо кружка было антисоветское. Лично я в кружке МИЧУРИНА не побоялся бы прочитать антисоветское стихотворение, чувствуя себя в безопасности. Записано с моих слов верно, прочитано. М.Владимиров [АУФСБ РФ по Ниж. обл., П-18943, св. 1, л. 100-101 об] Показания ВЛАДИМИРОВА М.А. б/д (Москва) В апреле 1926 г., кажется, ПОСТНИКОВОЙ и РАЕВОЙ через их подругу ГРАЧЕВУ был приглашен Е.К.МОРАВСКИЙ для создания литературного кружка. МОРАВСКИЙ согласился и в течение полутора, приблизительно, месяцев кружок в составе — МОРАВСКИЙ, я, РАЕВА, ПОСТНИКОВА, ДРЕЙМАН, ГРАЧЕВА, ФОЛОМИН и изредка КАВЛЕЙСКИЙ — собирался раз в неделю у меня на квартире и один раз у ПОСТНИКОВОЙ. МОРАВСКИЙ прочитал цикл докладов по русской литературе, разбирая писателей: его любимый Андрей Белый, Ремизов, Зайцев, Сергиев-Ценс- кий, Иван Бунин, а также его любимых современных советских писателей, объединенных в содружество «Серапионовы братья» — Всеволод Иванов, Замятин и другие, о которых он в то время печатал в литературном обозрении «Нижегородской Коммуны». Подходил к их творчеству с точки зрения особенности стиля и образности, а также некоторых моментов психологизма (Белый, Ремизов), считая за идеал в их произведениях «реализм в высшем смысле, доходящий до символизма (душа) или символизм». Именно за сочетание фантастики и романтики, преображающей действительность, идущей от Гофмана и Эдгара По, и реализма он любил «Серапио- новых братьев». Раза два после его докладов я и ФОЛОМИН, родственник ГРАЧЕВОЙ, читали несколько своих стихотворений. Я — о Ганди, «Средь земных привидений» и несколько других, которыми МОРАВСКИЙ заинтересовался. Затем, кажется летом 1927 г., я раза два был у МОРАВСКОГО и давал ему читать «Свет нездешний» (кажется) и список книг, рекомендуемых мистикам-анархистам, он куда-то затерялся. Но МОРАВСКИЙ, по-видимому за неимением времени, как он сказал мне, их не раскрывал. От меня, РАЕВОЙ и ДРЕЙМАН он мог знать о существовании мис- тиков-анархистов, именно тех лиц, которые бывали на собраниях кружка. В послед ний раз я видел МОРАВСКОГО в декабре 1929 г., когда пригласил его к себе поговорить обо всем (театр, литература, собрание поэтов и прочее) и прочитал МОРАВСКОМУ несколько тем, составленных мною по вопросам философии искусства. МОРАВСКИЙ выражал желание поехать ко мне в колхоз, когда я буду там работать, для литературного творчества (описание производства и быта). В сентябре месяце 1927 г. профессор КОМАРОВИЧ, бывший в то время в Нижнем, был приглашен, кажется, Еленой ДРЕЙМАН к ней для прочтения доклада по литературе. Он согласился и сделал доклад на тему: «Значение Оптиной пустыни в деле развития русской литературы» (приблизительно). Присутствовали: ДРЕЙМАН, ПОСТНИКОВА, РАЕВА, я, Мария ТРОИЦКАЯ, КАВЛЕЙСКИЙ, В.ЕГОРО- ВА, МИЧУРИН. Последние трое — я не помню, были ли они на этом докладе или через некоторое время, когда КОМАРОВИЧ должен был закончить свой доклад, но не явился. Здесь я впервые увидел В.МИЧУРИНА. КОМАРОВИЧ разобрал творчество Достоевского, Гоголя перед смертью, о его беседе с отцом Матвеем, сожжении «Мертвых душ», а также в своем докладе затрагивал славянофилов — Леонтьева, Киреевских и их душевные переживания (в монастыре и прочее). Доклад он обещал через некоторое время продолжить, но не явился в назначенный день. Я его видел всего один раз в жизни. Мне показалось странным, что КОМАРОВИЧ, не будучи знаком с большинством присутствующих, не боясь подходил к творчеству вышеупомянутых писателей с религиозной точки зрения. Взгляды МОРАВСКОГО я считаю скрыто-монархическими, т.е. это человек, не способный участвовать ни в какой партии, агитировать и бороться, но несомненно с удовольствием вспоминающий о прежнем времени, любивший в 1926 г. противопоставлять понятия «дворянская литература» и «не дворянская», деливший именно на эти две части «Серапионовых братьев» — первая часть привлекала его внимание больше. «Дворянская часть» по его мнению была носительницей культуры. В общем, он обыватель и никому не нужен. Все лица, состоявшие в отряде, кроме КАВЛЕЙСКОГО, я утверждаю, искренне были сторонниками безвластия, но в мечте очень смутно представляли это состояние общества, а тем более осуществление через духовно-религиозное перерождение. У КАВЛЕЙСКОГО что-то оставалось от эсеровщины. МАТЮШИН был обывателем, страшно боявшимся ареста. По-моему, им нужно раскаяться и отойти. МАТЮШИН фактически отошел в 1926-1927 гг., все время желая вытащить КАВЛЕЙСКОГО и меня. БАШКИРОВ, не знаю насколько искренне, был анархистом. С конца 1926 г. он, по-моему, посещал собрания с целью лишь видеть ДРЕЙМАН. До 1924 г. был правее. КАВЛЕЙСКИЙ, фактически отошел в 1928 г., называя глупостью эти идеи — ПРОФЕРАНСОВ его не любил. Прокламация, которую я переписал, ни в коем случае не могла исходить из Ордена, ибо все, что было в ней написано, было диаметрально противоположно орденскому учению: мистики-анархисты — враги Церкви, власти, заграничным белогвардейцам, догматическим учениям, в том числе и религиозным, особенно папе римскому, и не могли писать в таком узко шовинистическом духе и надменно подходя к простонародью воззвания. После отдачи прокламации у меня сложилось определенное представление, что какая-то контрреволюционная организация в своих целях хотела использовать нижегородских мис- тиков-анархистов, тонко ведя это дело, возможно, отчасти через мичуринский кружок (все это лишь мое предположение, насколько верное, не знаю, может быть было не так). Весьма странную роль играл ПАЛЬМОВ, многое зная о мистическом анархизме и в то же время заявляя, что он не состоит в этой организации, словно ему кто-то что-то доверял и рассказывал. Я в марте было попал на его удочку. Что мичуринский кружок является какой-то «маской», это, по-моему, факт, видно из намеков и слов ПАЛЬМОВА, и потом меня удивило, бывший до привлечения меня в марте в кружок узким фанатиком-католиком, сжегший лекцию о христианстве не догматическом, как еретическую, вдруг весьма лояльным стал по отношению к мистикам-анархистам. МИЧУРИН-отец, по крайней мере на словах, когда читались религиозные стихи, несколько возмущался, почему никто не пишет о социа листическом строительстве, а все ушли в дебри индивидуальных переживаний. ДРЕЙМАН, по-моему, не могла предполагать, что за мичуринским кружком скрывается политика. Взглядов отца я не знаю. СЕРКИНА всегда играла самую пассивную роль — не участвовала в спорах, слушала и молчала, но относилась с уважением к мистико-анархическому учению как конечному общественному идеалу, правда, считала его не жизненным. ПРОФЕРАНСОВ в разговоре со мной был настроен мирно, но самоотверженно, говорил тихим спокойным голосом, ни одного ненужного слова, с благоговением относился к своему другу Кропоткину, говорил о скорби, как-то сказал, что раньше был синдикалистом, и всегда возмущенно подчеркивал, что мистики-анархисты ничего общего не имеют ни с эсерами, ни с другими правыми партиями, являясь их врагами. Если он действительно такой, каким он мне представлялся, то он пойдет под расстрел и не расскажет о существовании Ордена. ПОСТНИКОВА легко подавалась влиянию то моему, то КАВЛЕЙСКОГО, то РАЕВОЙ, играя пассивную роль, по-моему, во многом не отдавая отчета, будучи всегда идеалистически настроена, желая всем помогать в жизни. В дополнение к своим показаниям относительно образования кружка мистиков- анархистов летом 1925 г., я упомяну случай, когда какая-то Зина, бывшая, кажется, студентка ленинградского медицинского факультета, по-видимому знакомая с БЕ- РОМ, приезжала в Нижний, и у меня с ней и, кажется, ПОСТНИКОВОЙ было назначено свидание в Пушкинском саду. Незадолго до этого момента ко мне пришли в гости два брата ВИКТОРОВЫ, пришли совершенно случайно. Один из них был студентом агрономического факультета. Я им сказал, что у меня свидание в Пушкинском саду и пригласил их туда. Вскоре пришла ПОСТНИКОВА, а затем Зина, которая с деловым видом повела всех к оврагам на площадку и все время допрашивала ВИКТОРОВЫХ — желают ли они работать по анархизму или мистике? Те в недоумении от неожиданности только переглядывались и всяческим образом отговаривались, но в конце концов решили поговорить и собраться в саду возле Ильинки (Краснофлотская улица), что и сделали (кажется, собирались что-то читать из нелегальной литературы, но или прочли несколько строк, или даже не раскрывали). После этого ВИКТОРОВЫ совершенно отошли, а Зина куда-то уехала. О ней более подробно может показать, наверное, КАВЛЕЙСКИЙ, который, кажется, ее знал. После этого как будто несколько раз она сходила с ума или с ней что-то произошло. Останавливалась она, возможно, у СЕРКИНОЙ. Мне кажется, наиболее антисоветское мировоззрение мистиков-анархистов, это то, что они марксизм считают «свинской идеологией», основанной на «желудочных интересах», противопоставляя ему «вольное содружество людей», основанное на религиозных началах. Отношения анархистов к коллективизации я не знаю, т.к. с ПРОФЕРАНСОВЫМ на эту тему не говорил. О взглядах ДОЯРЕНКО38, а также некоторых профессоров Тимирязевской академии я узнал из какой-то газеты, кажется, «Вечерняя Москва», летом 1929 г. ДОЯРЕНКО я видел первый раз, когда был на его докладе в начале 1929 г. в НГУ. Профессор АРХАНГЕЛЬСКИЙ, кажется, считал его своим учеником и по всей вероятности не был сторонником коллективизации, не знаю как в настоящее время. Теперь скажу несколько слов о поездке в Кстово в качестве райагронома. Университет я окончил в январе 1930 г., затем был мобилизован в колхоз, от мобилизации я был освобожден после поданного мной заявления в крайзо ввиду плохого самочувствия матери (ей 58 лет, два года тому назад перенесла сложную операцию под двойным хлороформом, отвратительное сердце, истерики и обмороки, перегруженность на службе, весенне-посевная кампания, очереди и прочее) как единственный сын и несколько месяцев искал службу в городе, сильно нервничал, что в такое время я так долго безработный. В городе устроиться не удалось, обещали несколько раз мне должность экономиста, но требовался стаж. В результате окрзо предложило мне несколько мест вблизи от города — в Орский или Кстовский районы. Я остановился на последнем, договорился с райзо и выехал 9 июня без каких-либо мыслей разрушать колхозы. Правда, у меня теплилась в подсознании мысль приглядеться, чем интересуются люди помимо служебных обязанностей. Это заглушалось сознанием непривычки к такой трудной и общественной работе, неприспособленности. Десять дней я прослужил, из них несколько дней я подыскивал комнату (голые стены), т.к. обещанной квартиры найдено райзо не было. Никаких антисоветских проявлений с моей стороны не было (ни в смысле религии, ни в смысле анархизма), а также попыток объединять интеллигенцию, что могут подтвердить агрономы — ЧЕКАЛИН, БРОЙЖЕТ, БАТРАКОВ, ДОМНИН, ГУЩИН, МАРКОВ, СПИРИДОНОВ, РОЗОВ, а также районный зоотехник. С учительством же и врачом я даже не знакомился. За такой короткий промежуток несколько раз приезжала ко мне мать и устраивала комнату. Несомненно, что некоторая моя замкнутость, отъединенность, приезд матери, плохая ориентировка без достаточной практики и знаний деревни в земельно-судебных вопросах создавали обо мне мнение, что я «не пролетарского происхождения». С первого дня своего приезда я, прекрасно сознавая, что это может случиться, до последнего момента не получал жалования, не хлопотал о подъемных, которых так и не получил на удивление работавшего в райзо агронома ЧЕКАЛИНА. В этот период приезжал из окрзу по проверке окончания посевной кампании в Кстовском районе по партийной линии КОЛОБАНОВ. Он обратился (кажется, на третий день после моего приезда) ко мне, как к районному агроному за отчетными сведениями. Я заявил, что все бумаги находятся у ЧЕКАЛИНА, который проводил весеннюю кампанию, что я только что приступаю к работе и пусть он обратится к ЧЕКАЛИНУ. Через несколько дней я получил командировку в Печеры для проверки окончания сева. В этот же день я зашел в окрзу, где от агронома РЯЗАНЦЕВА узнал, что приехавший КОЛОБАНОВ против моего пребывания в районе ввиду моей неспособности быть общественником и проводником советской политики в деревне, что мне лучше работать по специальности. Я вполне согласился с этим и отправился в Кстово для подачи заявления об уходе и получения жалования. Там мне пришлось задержаться ввиду того, что жалования не было, и по просьбе ЧЕКАЛИНА отвезти в город отчет по весенне-посевной кампании. Перед арестом я договаривался с МАРКОВЫМ, который обещал меня устроить в Печерах в качестве специалиста по картофелю. Должность же районного агронома крайне тяжелая, тяжела и ответственна, и агрономы с большим стажем, которым ее предлагали, отказывались. Приезжая в город, я у ПОСТНИКОВОЙ и РАЕВОЙ смеялся над большим количеством рабочих планов, которые я видел в Кстове и которые вряд ли кто читал. Эти планы назывались «хартиями» и были исписаны числами, а также смеялся над методом «приблизительного учета посевных площадей»: за неимением данных — взятие чисел «с потолка», т.к. не найден способ точного учета площадей и составления отчетов за десять минут. Ездил я на работу в Кстово будучи чрезвычайно нервно переутомленным. М.Владимиров [АУФСБ РФ по Ниж. обл., П-18943, св. 1, л. 280-283 об] Никакой женщины из Москвы, имеющей отношение к нашей организации, я не знаю. При моем посвящении в рыцари 1-й степени присутствовал только ПРОФЕ- РАНСОВ, который прочитал, т.е. рассказал мне легенду об Аппии, поздравил с посвящением, дотронулся пальцем до моего плеча, говоря при этом, примерно: будь смел, горд и так далее. Женщины при моем посвящении не было. После этого ПРО- ФЕРАНСОВ предложил мне избрать рыцарское имя, для первой степени имена должны начинаться с буквы «А». Мной было избрано имя «Адлер», по-немецки зна- чущее «Орел», в мистическом смысле это значит сила, мощь, цельная и стойкая натура. Все мистические материалы и легенды были привезены из Москвы ПРОФЕ- РАНСОВЫМ и от меня получили дальнейшее распространение по нижегородской группе. Мной записана легенда «Золотая лестница», которую я не имел права записывать, и этим я, конечно, совершил преступление перед Орденом, и если об этом узнают другие рыцари, то, ясно, сочтут меня предателем по отношению к тайнам Ордена. М.Владимиров [АУФСБ РФ по Ниж. обл., П-18943, св. 2, л. 212-212 об]