Фигура А.С.Пастухова и его роль в анархизме и в анархо-мистическом движении вызывает много вопросов. Автобиографическая записка, написанная им «для прояснения сути дела» во время следствия 1930 г., на самом деле ничего не проясняет, потому что ее автор о многом умалчивает, о другом отказывается говорить, по поводу остального изъясняется общими фразами. Между тем, по воспоминаниям В.И.Филоматовой, одно время Пастухов был близок с семьей Солоновичей, являлся секретарем анархистской секции Кропоткинского Комитета, принимал активное участие в организации «Ордена Духа» в среде студенчества Нижнего Новгорода и был причастен к какой-то «богородичной» секте мистического направления. Провокатором он, безусловно, не был, как, по словам А.С.Поля, его пытался представить А.А. Солоно- вич1, однако его стремление «разоблачить» последнего принимало, по видимому, весьма опасные для движения формы. Александр Сергеевич Пастухов родился 21.11.1897 г. в д. Курбатиха (с. Василево) Нижегородской губернии Балахнинского уезда, Катунской волости в семье рабоче- го-кузнеца Сергея Михайловича и Марфы Михайловны Пастуховых. Не совсем понятно, как у него, «единственного сына» (по показаниям 1930 г.), оказался «брат Константин Николаевич, занимающийся крестьянством» (по показаниям 1923 г.). Окончив в 12 лет сельское училище, Пастухов в 1911 г. поступил в учительскую семинарию в Ярославской губ., окончил ее в 1917 г. и сразу же был отправлен на германский фронт. В 1918 г. он был демобилизован, вернулся в с. Василево, где стал председателем партийной (коммунистической) ячейки и председателем волисполкома. Окончив в 1922 г. Нижегородский университет, он уже в 1923 г. работал младшим научным сотрудником на физико-математическом факультете Московского университета. Анархистом-индивидуалистом Пастухов считал себя с 1916 г., однако в 1918 г. он вступил в ВКП(б), откуда скоро вышел из-за разногласий с партийной линией. Активной политической деятельностью начал заниматься после Февральской революции вплоть до 1920—1921 г., когда столь же резко занялся наукой. При этом связи с анарходвижением Пастухов не терял. Более того, можно думать, что именно в это время крепнут его связи с А.А.Солоновичем, А.А.Карелиным, с Кропоткинским Комитетом при Музее им. П.А. Кропоткина, а в зарубежных изданиях, основанных Карелиным («Рассвет», «Пробуждение»), он выступает уже как публицист и теоретик анархизма2. Согласно служебной записке нижегородского ГПУ от 10.10.23 г., Пастухов был арестован в Нижнем Новгороде в ночь с 25 на 26 сентября 1923 г. у Рымакова и Дельфиновой (Варварка 27, кв. 7), «на явочной квартире правых эсеров... к каковым никакого отношения не имел и не имеет»3. Во время ареста, который продлился не долго, Пастухов из Нижнего Новгорода был препровожден в Москву, у него была изъята различного рода машинописная литература, в том числе обращение инициативной группы «Вольного содружества духовных течений» [л. 20-20 об], которое можно рассматривать в качестве первой попытки экуменизма на общедуховной, а не конфессиональ ной основе, обращение «Союза взаимной помощи», основанного 08.02.23 г. группой последователей П.А.Кропоткина и Л.Н.Толстого [л. 21], что еще раз подчеркивает тесную связь между толстовцами и анархо-мистиками, и анонимная статья «Несколько мыслей об искусстве» [л. 22-23об], почти наверное вышедшая из круга учеников А.А.Карелина, идеи и терминология которой прямо перекликаются с идеями лекций В.С.Смышляева, читанных им для учащихся Государственной Белорусской драматической студии в Москве в это же примерно время (см. Приложение). 25 марта 1930 г. (ордер на арест датирован 26.03.30 г.) Пастухов был задержан в Москве на чьей-то квартире оставленной там засадой. При обыске 26.03.30 г. на его квартире по адресу ул. Покровка 29, кв. 27 (в 1927 г. Пастухов жил по Старо-Конюшенному пер. 25/36 со своей гражданской женой Ольгой Николаевной Слетовой) были изъяты следующие предметы и рукописи Пастухова: 1) «Несколько замечаний по поводу статьи Хархардина «Новый мир»; 2) «Проблема анархической политэкономии»; 3) «Диалектика истории и теории в практике»; 4) план предполагаемой статьи «Великое дело»; 5) «Фрагменты философии анархизма» на 39 листах; 6) «Из переписки с другом в ссылке»; 7) «Проблема индивидуализма и А.А.Боровой»; кроме того: 8) А.Соцьян «О задачах анархизма» (отпечатано на пишущей машинке Пастухова на 25 листах папиросной бумаги); 9) А.Мирский «Анархия и организация»; 10) выписки из книги «Махновщина» (3 главы, не полностью); 11) «Упование духовных скопцов»; 12) 2 экземпляра газеты «Der Sindicalist» №№ 1 и 3 за 1930 г.; 13) экземпляр газеты «Промшь»; 14) пишущая машинка «Урания»; 15) документы и разная переписка4. 12.04.30 г. Пастухову было предъявлено обвинение в связях с анархо-подпольем и соответствующей анархической деятельности. Из материалов трудно понять, насколько оно обосновано. 06.06.30 г. следует указание перевести Пастухова из Внутренней тюрьмы ОГПУ («дом № 14») в общую камеру Бутырской тюрьмы, одновременно «переместив на место ПАСТУХОВА анархиста ГОРИНА Павла Ивановича к ПАШКЕВИЧУ Ивану Антоновичу» [л. 84]. 08.06.30 г. ОСО Коллегии ОГПУ А.С.Пастухов был приговорен к 3 годам ссылки в Сибирь и направлен в с. Новоильинку Комишевского района Нарымского края [л. 49], откуда он 20.10.30 г. обратился в ОГПУ с жалобами на выдачу ему удостоверения «административно-ссыльного» в то время, когда он являлся политическим ссыльным, на невозможность продолжения научной работы и с просьбой «выслать его за границу, чтобы бороться с буржуазией» [л. 80]. Ответом явилась записка на обороте листка перекидного календаря от 26.10.29 г. со следующим текстом: «Тов. Сазонову. Сообщите, что Пастухову в выезде за границу отказано и если он хочет какого бы то ни было изменения приговора, он сначала должен признать свои ошибки и рассказать прежнюю деятельность» (подпись неразборчива) [л. 78]. Сведений о дальнейшей судьбе Пастухова нет. ПРИМЕЧАНИЯ 1 ЦА ФСБ РФ, Р-33312, Дело «Ордена Света», л. 252. 2 В настоящее время можно указать следующие публикации А.С.Пастухова в указанных изданиях: «Рассвет» (Нью-Йорк) — «К читателям» (ст. 1-я — 26.12.24 г., ст. 2-я — 21.03.25 г., ст. 4-я — 17.04.26 г.); «Неотложный вопрос» (ст. 1-я — 29.12.24 г., ст. 2-я — 23 и 24.03.25 г.); «Наука, утопия и анархизм» (07.03.25 г.); «Социализм и анархизм» (ст. 1-я — 16 и 17.03.25 г., ст. 2-я — 25.04.25 г.); «Бакунин, Ленин и опыт Парижской Коммуны» (18-21.12.28 г.); «Страничка из истории русского сектанства» (17-20 и 22-26.04.29 г.); «Пробуждение» — «Фрагменты» (Об анархизме) — (№ 5, март 1928, с. 11-18, № 6, июнь 1928, с. 49-64); «Проблемы анархической философии, общественность и А.Боровой» (№ 8, июнь 1929, с. 15-27); «Петрашевцы» (№ 9, сентябрь 1929, с. 20-24, № 10, январь 1930, с. 33-35). 3 ЦА ФСБ РФ, Р-15738 (прежние №№ 20574, 575251), л. 2. 4 ЦА ФСБ РФ, Р-30759 (прежние №№ 99720, 575174) по обвинению Голубева Аверкия Павловича и Пастухова Александра Сергеевича, л. 2. Показания ПАСТУХОВА А.С. 29.03.30 г. Заграничные газеты мною получены от т. ЗАРЕЗАНКОВА («Der Sindicalist»); от кого получены на украинском языке, не помню. Раньше я пробовал организовать анархические кружки не регистрированные. С ЛИЛЬЕРОМ я знаком. В целом анархизм, как этакое мировоззрение, не существует, а существует течение и взгляды различных товарищей и групп, вероятно. А.Пастухов [ЦА ФСБ РФ, Р-30759, л. 12] Показания ПАСТУХОВА А.С. 03.04.30 г.27 С анархистом КОЖУХОВЫМ я знаком давно. Встречался с ним довольно часто. Мы с ним вели разговоры об анархизме. Об аресте КОЖУХОВА осенью 1929 г. я узнал от ЗАРЕЗАНКОВА. После освобождения КОЖУХОВА из тюрьмы я с ним встретился в бывшем магазине издательства «Голос Труда», кажется, в 1930 г. Я спросил КОЖУХОВА, за что он был арестован, как освободился, что спрашивали и т.д. КОЖУХОВ ответил, что был взят как анархист, его спрашивали, кого он знает, сказал, что знает меня. Освободился потому, что отказался от активной практической работы и что ему якобы разрешили теоретическую работу. Из этого разговора я вывел, что он дал ОГПУ подписку; что написано в этой подписке, он мне не говорил. Его объяснения мне показались боязливыми, не искренними. Возможно, что я кому-либо из анархистов в разговоре высказал свои подозрения о КОЖУХОВЕ. Анархической литературой с КОЖУХОВЫМ мы обменивались, так он еще не вернул книжку «Записки революционера». От КОЖУХОВА до его ареста я получил статью Малатеста в одном экземпляре, которая напечатана на моей машинке. На моей же машинке КОЖУХОВ печатал и свои письма. Он неоднократно оставался в моей квартире и печатал на пишущей машинке. Кроме указанных нелегальных вещей, печатавшихся на моей машинке КО- ЖУХОВЫМ, на ней печатались иногда нелегальные анархические статьи лично мною и другими товарищами анархистами. Назвать фамилии этих товарищей отказываюсь, т.к. я их не знаю. Получал я через кого-то из товарищей издаваемый группой АРШИНОВА в Париже журнал «Дело Труда» и после прочтения возвращал. ЗАРЕЗАНКОВА я знаю давно по магазину «Голос Труда», бывал у него довольно часто, играл на пианино. Во время посещения ЗАРЕЗАНКОВА я иногда встречался с анархистами, приходившими к нему, как то: КОЖУХОВЫМ, Ольгой АНДРЕЕВОЙ, ПУШКИНЫМ и др. Предъявленная мне фотография СКИТАЛЬЦА Давида напоминает знакомую личность. Я знаком с ВОЙХАНСКИМ и БУЛГАКОВЫМ Сергеем. Познакомился с ВОЙХА- НСКИМ в музее или в столовой28. С БУЛГАКОВЫМ познакомился где не помню, но знаю, что познакомил КОЖУХОВ. БУЛГАКОВ бывал немного раз у меня. Я бывал на квартире ВОЙХАНСКОГО по приглашению КОЖУХОВА. Я был очень близким к «анархисту» СОЛОНОВИЧУ Алексею Александровичу. В то время я руководил подпольными анархическими кружками. Кружки главным образом создавались из посетителей музея, последователей СОЛОНОВИЧА. Руководящие директивы по руководству кружками я получал от СОЛОНОВИЧА А.А. Я получал печатанные на машинке лекции для кружков от СОЛОНОВИЧА. Эти лекции передавались из кружка в кружок. Сколько точно входило человек в кружок не помню, но кажется 3-5 человек в каждый кружок. Я лично руководил 3-4 кружками. Кто руководил остальными кружками, я не знаю. Члены одного кружка не знали членов другого кружка. Иногда кружковцы приходили на лекции на квартиру к СОЛО- НОВИЧУ, но дело было поставлено так, что один кружковец не знал другого. Руководители кружков также ходили к СОЛОНОВИЧУ для инструктажа. Состав кружков главным образом состоял из студенчества, рабочих было мало. Руководители тех кружков, которыми я руководил, также главным образом были ин теллигенты-студенты. Каждый кружковец по окончании занятий в кружке должен был создавать свой кружок и руководить им, но это большей частью не удавалось. Насколько помню, в кружках принимало участие большое количество студентов из МВТУ. Лично мною был создан один кружок в Нижнем Новгороде из студентов, руководителем был один из кружковцев, который в данное время мне неизвестно где находится. Кружок созданный АРЗАМАСЦЕВЫМ мне известен, т.к. с АРЗАМАСЦЕВЫМ я лично занимался. Этот кружок знает также СОЛОНОВИЧ. А.С.Пастухов [ЦА ФСБ РФ, Р-30759, л. 13-14] 18 апреля 1930 г. Внутренняя Тюрьма ОГПУ, камера 34 арестованного ОГПУ 26-го марта с/г анархиста Пастухова Александра Сергеевича Из допросов мне выяснилось, насколько неполно и односторонне, независимо быть может от воли следователя, вырисовывается на всяком вопросе суть дела. Поэтому, а не ради оправдания (мне не в чем оправдываться), я решил написать эту записку. Опишу сначала коротко суть своего развития в теоретика-исследователя вопросов анархизма, а также путь и условия, которые привели меня к обстоятельствам, в которых я был арестован. Краткое жизнеописание. Первые шаги к социальным вопросам. Я — сын рабочего. Первые революционные влияния (насколько я помню) на меня оказали скрывавшиеся и жившие недолго у моего отца сормовские рабочие (мне было около 8 лет). Я им (помню) читал известную сказку «Конек-Скакунок», а они выучили меня напевать «Марсельезу» (рабочую) и «Варшавянку». Примитивный марксизм. Позже (11 лет) познакомился с нашей социалистически настроенной публикой и брал у них социалистическую литературу. Самое яркое впечатление осталось от «Царь-Голод» (экономические очерки) Баха и многочисленных произведений Каутского. Я стал думать примитивно-марксистски. В этом духе (в Учительской семинарии) я пытался писать сочинения по истории, чем вызвал крайнее неудовольствие преподавателя. Кроме того, выступления с протестами, «вредное влияние» на других и т.п. заставили директора оказать на меня воздействие с угрозой исключения. Причем мое «вольномыслие» и еще что-то в этом роде было отмечено в моей характеристике, долженствовавшей последовать по местам моего пребывания и работы. В Революцию ее изъяли в Нижгуботнаробе. Здесь, в Учительской семинарии, я изучал Канта и принужден был произвести «ревизию» своего примитивного марксизма. Но подлинно революционной литературы под руками не было. Я стал анархо-индивидуалистом. В это время (1915 г.) на меня произвели колоссальнейшее впечатление огненные строки «Единственного» Штирнера и «Так говорил Заратустра» Ницше. Они и определили надолго мое умонастроение, как «анар- хиста-индивидуалиста» (сам термин я узнал лишь после революции). Вскоре после этого я штудировал «Капитал» Маркса, но недостаточно глубоко, т.к. мысли были направлены в сторону философского индивидуализма. Затем я окончил (1916 г.) Учительскую семинарию и (после недолгого обучения) был мобилизован на фронт. Пораженчество. Отношение к войне было с самого начала пораженческое, я ждал революции, которая «не оставит камня на камне самодержавия» (о большем я не мог тогда думать, т.к. наша семинария была в захолустье, куда ничто «крамольное» не проникало) и выражал это иногда в своих стихах. После нескольких боев те части, в которых был я, перебросили с Юго-Западного фронта на румынский, где мы и встретили Революцию. 17 -й год. Мои выступления против офицерства едва не кончились для меня плачевно. А далекий от всяких связей в окопах Карпат, а затем почти в беспрерывном передвижении, я был одинок. Тогда (апрель-май в карпатских окопах) я набросал «Железный марш анархии», никогда никем кроме меня не певшийся, и статью «Два пути», в которой доказывал, что Русская Революция пойдет не с социалистами-революционерами, а с левой социал-демократией, взгляды которой скорей угадывал, чем знал. О Ленине ничего не знал. Позже кое-что узнал и о большевизме, принимал даже участие в одной неудачной попытке захватить и передать Штаб Юго-Западного фронта большевикам. Но вскоре уехал в отпуск и демобилизовался. Я стал большевиком. Советская оргработа. На родине (Василево, пристань, затон и судоремонтные мастерские) организовал «Солдатскую Секцию» и с ее помощью местную организацию РСДРП большевиков. Там и тут был выбран председателем. В партийную организацию вошли по преимуществу рабочие; число членов доходило до 200. Затем мы принялись за реорганизацию местного управления: разогнали Земские управы по округе и организовали Советы. Объявили рабочую диктатуру. Я был избран Предрайисполкома. Созданную нами парторганизацию мы связали с губернской. В это время я познакомился с Нижегородской федерацией анархистов. Ее члены произвели на меня впечатление несерьезности и юного задора, не привлекли меня к себе. Но у них я брал первую анархистскую литературу. Контрибуции и конфискации заставили местную буржуазию готовиться к перевороту, а взятие чехо-словаками Казани, окрылило ее. Уход. В это время мои разногласия с другими членами парторганизации, колебавшимися меж учредиловским соглашательством и администраторским централизмом, достигли большой остроты. Чтобы не нарушать наладившейся работы, я решил уйти со своих командных мест. Переворот, сделанный местной буржуазией, задержал меня на своем посту. Арестованный с другими товарищами и ожидавший расстрела, был освобожден рабочими, разогнавшими белую власть. Только через полмесяца я смог вполне спокойно передать дело в другие руки. 5-й Съезд Советов. После этого я работал в Уисполкоме, был членом Губ[ернского] обл[астного] и 5-го Всероссийского съезда Советов. Во время восстания левых с.-р. был под ружьем вместе с членами фракции большевиков. И т.д. Красноармеец. Затем был мобилизован в Красную Армию и наступал от Волги до Уфы включительно на Колчаковскую армию. При переброске части на другой фронт попал в госпиталь и затем был освобожден от военной службы по болезни сердца. По возвращении — опять на советской оргработе. А осенью поступил в Ниж[его- родский] университет. Мой 1-й арест как анархиста. Здесь мои прежние знакомые по Нижегородской] федерации [анархистов] устроили меня на квартиру с П.СТРОЕВЫМ (слепым). В свою работу они не успели меня подготовить и ввести (а, может, и не хотели): вскоре нас всех арестовали, по-видимому, для следствия по Леонтьевскому взрыву*, к которому некоторые нижегородцы (как я после узнал) оказались причастны. Мой второй теоретический этап анархо-индивидуалиста. В трюме знаменитого корабля МЧК я познакомился со Львом ЧЕРНЫМ, теоретиком ассоционного анархизма. Его идеи показали мне путь, по которому мне казалось возможно перебросить мост между моим анархо-индивидуализмом и моей классовой революционно-социалистической практикой. Карелин А.А., ВФА и ВФА-К. В подвале МЧК товарищи, с которыми я сидел, дали мне рекомендацию к КАРЕЛИНУ Аполлону Андреевичу. По освобождении я с этой рекомендацией явился к Карелину, и он дал мне билет ВФА (в ВФА-К я наотрез отказался вступить, т.к. считал себя индивидуалистом). Сам КАРЕЛИН не произвел на меня никакого впечатления: благодушный старичок, я видел его еще прежде его выступления на 5-м Съезде Советов. Опять на совработе. Затем я уехал опять на родину, поступил в водный транспорт. А как только оправился от органических расстройств, нанесенных тюрьмой — опять на совработу — профработу — лик[видацию]безграм[отности]. А осенью снова —в Ун[иверсите]т, в Пед[агогический] ин[ститу]т. Голодая, мерзнув, пробивался к учебе, принимал участие в Студ[енческой] культ[урной] комиссии и еще в чем-то, не помню. Секретарь Нижегородской федерации анархистов. В это же время остатки анархистов Нижнего Новгорода поручили мне Секретариат Нижегородской федерации. Подпольная литература. Мое отношение к ней. В это время впервые в мои руки попадает подпольная литература эсеров, меньшевиков и анархистов — как к секр[етарю] Н[ижегородской] ф[едерации] ан[архистов]. Не считал тогда и не считаю теперь предосудительным знакомство с такой литературой, делать из нее выписки или переписывать для себя: кто сознательно дорожит революцией, должен знать, что делается за ее кулисами, и отрицание этого — нарушение элементарнейшего революционного права. Но никогда не принимал и не собираюсь принимать участие в массовом распространении или хотя бы в массовом хранении подпольной антисоветской литературы какого бы то ни было направления. Ликвидация НФА. Вскоре, впрочем, я ликвидировал НФА, т.к. не считал возможным развертывать деятельность при том примитивизме теории, который был у нас — ее членов. Мой 2-й арест. В 1922 г. я был вторично арестован Нижегородской ГубЧК, но просидел лишь одни сутки. Провокаторы. Как выяснилось после — это было сделано, чтобы познакомить меня с агентом-провокатором ЧК, тоже второй раз, т.к. перед первым арестом тоже провокатор взялся сделать мне сломанный ключ от комнаты и даже затащил меня к себе. Мое отношение к провокаторам и к подполью. Их вероятно подсылали еще и еще, да я уж очень равнодушен к ним, т.к. меня не в чем провоцировать: никакой подпольной антисоветской работы не вел и не собираюсь вести. Случай с провокатором. Этот провокатор все подговаривал меня на демонстрации, просил познакомить его с эсерами. Один, имевший какое-то отношение к эсер- ству мой знакомый, которому я рассказал об этом, высказал желание познакомиться с ним и, хотя я раскусил его, но, кажется, влетел. Москва. Закончив Ун[иверсите]т, я подался в Москву, чтобы приобщиться там к научной деятельности. Остановился сначала у бывшего члена НФА — КАРМАЗИНС- КОГО, ставшего партийцем. Связавшись с Ун[иверсите]ом, с Научно-иссле- дов[ательским] ин[ститу]том, его руководителями и начав научные исследования, я опять заглянул к КАРЕЛИНУ А.А., а он направил меня - Солонович А.А. к СОЛОНОВИЧУ А.А., с которым я познакомился еще в 1918 или 1919 г., как с математиком, хотя искал его из-за интереса к его статье «Квадрига Мировой Революции» («Клич»). И только на этот раз, и то не сразу, он заговорил со мной о своих интимных взглядах. У него же оказалась и вся моя переписка с ВФА. Мой 3-й арест. В это время (1923 г.), приехав в Нижний Новгород за партреком- мендациями для работы по золотому займу и зайдя ночевать на старую квартиру, я попал в облаву, которой я был в 3-й раз арестован, хотя ко мне она не имела никакого отношения (по-видимому, там был народн[ический] кружок). Новая форма анархизма. По выходе из тюрьмы я познакомился с СОЛОНОВИ- ЧЕМ ближе, и он ввел меня в круг своих идей и своей работы. Это было что-то вроде масонского просветительства, иногда с театрально-символическим оформлением бесед. Это была своеобразная попытка обосновать анархо-индивидуализм на религиозных представлениях. После СОЛОНОВИЧИ мне сказали, что основателем этой новой формы анархизма в России является А.А. КАРЕЛИН. 3- й этап моего анархо-индивидуализма. Увлекшись эстетическими и этическими формами этой разновидности анархизма, я принял участие в ее кружковщине. Она и навела меня на мысль использовать сектантский миф о граде Китеже для революционно-эстетического и революционно-этического оформления русского быта. Замысел грандиозный, но, конечно, в высшей степени незрелый. Падение моего престижа в Солоновических кругах. Но жену СОЛОНОВИЧА я им напугал: она стала опасаться за влияние мужа на молодежь. Напугал и других друзей СОЛОНОВИЧА. Сам СОЛОНОВИЧ сотрудничал со мной в разработке этого замысла, и тут я стал обнаруживать, что его и мои идеи разнятся по существу. К этому времени я стал также обнаруживать, что многие «бывшие» близкие СОЛОНОВИЧУ и КАРЕЛИНУ, близки этой форме анархизма лишь формально, а по существу — враги анархизма и вообще рабочей революции, что им лучше улыбаются какие-то формы теократии, что я их шокирую и манерами, и защитой завоеваний революции, защитой большевизма, защитой машинной цивилизации и т.д. Меня начинают звать «большевиком» с оттенком не то укоризны, не то еще чего. Вскоре мне пришлось выслушать один доклад, в котором мои идеи о граде Китеже перестраивались в теократическом духе, с анархистами. И я стал понимать, в какое болото я залез. СОЛОНОВИЧ, говорят, первоначально защищал меня. Но я, разглядев двойственный лик СОЛОНОВИЧА, теперь не очень-то верю этому. Слухи о том, что я — провокатор. В 1925 г. он был арестован. А меня перед его арестом выбрали Секретарем Анархистской секции Кропоткинского музея. Но поработать мне на этом посту так и не пришлось, т.к. я скоро обнаружил, что Агния СОЛОНОВИЧ (жена) распространяет слухи, что я — провокатор. Какое участие в этом принимало ОГПУ — не знаю. Но участие в этом его агентов — чувствовалось. Мои друзья стали от меня отвертываться. Мои кружковцы были распущены или арестованы. Ко мне то и дело подкатывались агенты ГПУ. Вернулся СОЛОНОВИЧ из-под ареста. Встретил меня радостно. А через некоторое время узнаю, что он сам распространяет те же слухи и разные клеветы. А затем и сам предложил мне подать на суд. Это окончательно раскрыло мне глаза на двойственность и лживость его лика. Это открытие негодяя в человеке, которого я ценил, как рыцаря идеи, как человека в высшем смысле, выбило у меня последнюю опору в жизни и я впал в апатию. Мне стали безразличны жизнь и смерть. Третейский суд. Я подал на третейский суд. Председательствовал А.А.БОРО- ВОЙ. Трое высказались за бездоказательность обвинений, четвертый настаивал, что я — провокатор. Таким образом, настоящей реабилитации я не получил и от участия в анархическом движении отошел. Первые годы я думал лишь об одном, боялся сойти с ума от этой думы о своей «провокации», отвлекался живописью, писанием статей, которыми надеялся заложить основу для реванша, отдыхая в музыке, в природе, а потом и в обществе. Реванш. И только в прошлом, 1929 году я почувствовал себя освобождающимся от гнета своей думы, нашел себя в силах дать СОЛОНОВИЧУ реванш, чтобы уже спокойно работать в науке. Но здесь я перехожу к своему делу. Мое наступление на СОЛОНОВИЧА. Еще до ареста СОЛОНОВИЧА (1925 г.), обнаружив анти-революционную атмосферу его окружения, я сделал попытки проникнуть в это окружение, отрезать его от СОЛОНОВИЧА, разогнать его и тем сохранить несомненную талантливую личность СОЛОНОВИЧА для революции. Но в этом мне помешала его жена, настраивавшая всех против меня, и аресты, которые поставили меня под знаком подозрения. После, по выходе СОЛОНОВИЧА из тюрьмы, я склонен был его «измену» по отношению ко мне истолковать как «падение» под влиянием жены и тюрьмы в сторону этих «бывших». Я пытался повлиять на его совесть. Обнаружив окончательно лживость и вредность его методов, я решил разрушить его дело, чтобы перед полным крушением привести его к сознанию негодности и гнилости его методов, чтобы потом, опубликовав всю картину этого, показать всем вообще негодность таких методов. И я это сделал бы, если бы мне не помешало ОГПУ. Сначала я решил отрезать от него анархизм, т.к. для этого были благоприятные условия. На третейском суде БОРОВОЙ был поражен поведением СОЛОНОВИЧА. Там же он получил некоторую информацию от меня, свидетелей. После я дополнил свою информацию. Кроме того, в Америке начался скандал меж «рассветовцами» и «голосотрудцами». Результатом был уход из музея ряда важнейших работников анархизма. СОЛОНОВИЧУ был объявлен бойкот. Против его течения развернулась кампания. ОГПУ пришло на помощь СОЛОНОВИЧУ, арестовав всех, подписавших анти-Солонови- ческую декларацию, и многих, принявших участие в этой кампании, выслав по неизвестным мне причинам в тюрьмы или ссылку. КОЖУХОВ и его приятели. В самом начале этой кампании неожиданно проявил интерес к вопросу о моей реабилитации служивший в «Голосе Труда» Вл. КОЖУХОВ. Является ли он просто «путаной головой», как выразился мой следователь Кирре, нечаянно запутавшейся и выдавшей меня ОГПУ, или вполне сознательным агентом-провокатором, подосланным ко мне, — это меня мало интересует. Может быть он — такая же жертва, как и я. Но дело сложилось так. «Заинтересовавшись» моей реабилитацией, КОЖУХОВ стал пытаться связать меня с разными лицами или втянуть в какое-нибудь дело, но я на это не пошел. Тогда он сам стал ходить ко мне на квартиру, раз как-то просидел со мной целую ночь, кроя марксизм, который я в то время опять защищал, иногда просто приходил ко мне переночевать; забрал раз ключ от комнаты и, несмотря на все просьбы, не возвратил его. Время от времени он заносил ко мне заграничные книги, статьи или журналы. Где он их брал — я не спрашивал. Запрещены они или доставлены по почте — это меня не интересовало. Меня интересовал ход развития анархической мысли. Однажды он взялся за «реабилитацию» меня перед «петроградскими анархистами». Настоящие они были или поддельные — не знаю. Помню, он называл КОЛО- БУШКИНА и еще какую-то фамилию. Было послано им письмо, и было передано письмо якобы от них. В беседах он защищал КАРЕЛИНА и СОЛОНОВИЧА, а потом как бы согласился со мной и предложил мне свои услуги против СОЛОНОВИЧА. Вполне понятно, что при таком нахрапе и усердии я не мог ему отказать в пользовании моей пишущей машинкой при условии, что он не злоупотребит ею для антисоветской пропаганды. Но в допущении к машинке машинистки я ему категорически воспрепятствовал. Он переписывал на машинке свои рукописи, письма и некоторые статьи, связанные с полемикой вокруг известной «платформы» и вокруг Кропоткинского музея. Машинка. Пишущая машинка, взятая у меня при аресте ОГПУ, была необходима мне для переписки материалов моей научной работы — по математике, философии, истории общественных движений и теории анархизма, а также для переписки и упорядочении моих рукописей в этой моей научной работе. ЭРМАНД. Кроме того, на ней я вел часть своей корреспонденции, полемику, переписывал стихи и статьи для печати. Стихи и статьи по анархизму отсылались ЭР- МАНДУ, б[ывшему] секр[етарю] ВФА, через Главнауку. Слухи о скандале меж «рассветовцами» и «голосотрудцами» донеслись и до меня. Я потребовал открыткой от ЭРМАНДА разъяснений, т.к. не хочу печататься в одном журнале с белогвардейцами. Но открытка не дошла, по-видимому, а фактов у меня на руках нет. Тем более, что, быть может, тактика бойкота здесь неуместна: надо бы вытеснить белогвардейщину из этого журнала и поставить его целиком на пролетарские ноги. Поэтому я уже хотел было откликнуться на просьбу ЭРМАНДА и послать ему, в контр тону журнала, антирелигиозный этюд об «Этике» Кропоткина, статью, опрокидывающую прежде в том журн[але] напечатанную] статью СОЛОНОВИЧА, и полемическую статью против теоретической позиции ХУДОЛЕЯ. Но арест меня ОГПУ помешал это сделать. И эта помеха едва ли на пользу пролетариату С[еверной] Америки. Музей. Итак, я сказал, что КОЖУХОВ предложил мне услуги против СОЛОНО- ВИЧА. Через него я бросил в Солоновическую молодежь в Музее полемические статьи против реакционной (на мой взгляд) Солоновической позиции. КОЖУХОВ, проинструктированный мной в этом отношении, пошел работать в музейные кружки, чтобы оторвать их от СОЛОНОВИЧА. Туда же и с той же целью он втянул ВОЙ- ХАНСКОГО и МАКАРЬЯНЦА. Через некоторое время КОЖУХОВ заявил мне, что там ему трудно противостоять ЛАНГУ, т.к. ЛАНГ образованнее и сильнее его. ЛАНГ. Я был знаком с ЛАНГОМ еще до ареста СОЛОНОВИЧА. И я предложил КОЖУХОВУ устроить мне встречу с ЛАНГОМ на нейтральной почве. Так как КОЖУХОВ куда-то уезжал, то встреча наша произошла без него — у ВОЙХАНСКОГО на квартире. Там в пустяковой случайной беседе по разным вопросам я увидел, что его позиция по-прежнему одинакова с Солоновической, и решил ударить его сильней глаз на глаз, опрокинуть его на спину фактами и направить против СОЛОНОВИЧА. Я попросил его дать мне другую встречу. Мы назначили место и время. Но ОГПУ и здесь встало на сторону СОЛОНОВИЧА. Получив через своего агента сведения об этой встрече, ОГПУ арестовало ЛАНГА, ВОЙХАНСКОГО, КОЖУХОВА и др. Некого что ли стало арестовывать или еще почему, но очередной жертвой оказался я. КОЖУХОВ и паренек Сережа**, проживавший у ВОЙХАНСКОГО, были выпущены, тоже дав подписку, то ли... еще по какой причине. Мне бы пора догадаться, что СОЛОНОВИЧ с его духовидческим реакционным искажением революционных идей находится почему-то под особой защитой ОГПУ. Но я не догадался. Встретившись с КОЖУХОВЫМ, я обратил внимание на странность его поведения. Я спросил его: не дал ли он какой подписки? Он ответил в том смысле, что это не имеет значения. Я подчеркнул, что раз слово дано — оно должно быть выполнено. Встречался с ним еще раза два-три без особых разговоров. Тогда он прислал мне на квартиру Сережу. Сережа сказал мне то же, что и КОЖУХОВ, и предложил мне руководить каким-то кружком. Я отказался и ему не советовал связываться с кружками, раз он дал слово не работать. После он еще приходил ко мне с поручениями от КОЖУХОВА. По-видимому, ОГПУ не понравилось такое мое равнодушие к Сереже, и оно арестовало меня. Так закончилась эта глупая эпопея. Другие анархисты. Кроме КОЖУХОВА и его приятелей, ко мне заходили, хотя и весьма редко, и другие анархисты. Один из них даже брал у меня для ознакомления мои статьи, перепечатывал на моей машинке имевшиеся у него новые статьи и давал мне экземпляры их в качестве материала для моих исследований по истории и теории анархизма. Имени у него я никогда не спрашивал, хотя если бы знал — все равно не сообщил бы. Сам я бывал у БОРОВОГО в связи с третейским судом по вопросу о моей провокации, бывал как-то у Ал. АНДРЕЕВА, как у работника по «Черному Кресту», встречался еще с кем — всех не упомнишь. Конечно, знаю лично почти всех секретарей ВФА, а из «голострудовцев» — БОРОВОГО и работавших в магазине. Переписывался с анархистами, в последнее время с ЛИЛЬЕРОМ — стихами, с покойным теперь ЛИТВИНЕНКО, как с художником, и с ЭРМАНДОМ — посылал ему через Главнауку свои статьи. С ЗАРЕЗАНКОВЫМ никаких анархических дел не имел. «Der Sindicalist» перехватил у него, т.к. читаю, хотя и слабо, по-немецки. Мое отношение к пропаганде. Пропагандой анархизма не занимаюсь с 1926 г. Правда, в беседах со знакомыми, в гостях у знакомых, конечно, высказывал свои взгляды, и то часто неохотно, а иногда и просто уклонялся от этого. И очень немногим отдельным лицам, независимо от их взглядов, но с целью понять, как люди различных положений и взглядов могут смотреть на те или иные вещи, давал читать как свои статьи, так и те или иные новости: один из них — рабочий — вступил в партию, а один — научн[ый] работн[ик] — целиком на коммунистической платформе. Имена их называть не буду — ни к чему. Пропагандой анархизма (и тем более — какой-либо более серьезной анархической работой) не занимаюсь потому, что не считаю возможным предлагать кому- либо намеченные лишь в отдельных положениях взгляды, совершенно не разработанные, когда я сам еще не знаю, куда и к чему они в конце концов приведут. Раньше я был полон прозелитского энтузиазма, т.к. верил в других: в Льва ЧЕРНОГО, в СОЛОНОВИЧА, также, как партийцы верят в Маркса и Ленина, твердо идут по разработанным им путям. Теперь у меня нет этой веры, я ясно сознаю, что у меня нет учителя. Но не менее ясно я сознаю, что у меня нет приемлемой для моего привыкшего к критике ума законченной теории. А может — и вообще устал от разочарований. Мои намерения. Поэтому я намерен в дальнейшем заниматься научно-критическими исследованиями начал анархизма, не столько как теории анархистов прошлого, сколько как возможных принципов будущего бесклассового общежития, постольку, поскольку это не помешает моей научной математической, философской и культурной работе. Мои взгляды. Несколько устарелое, но единственно сравнительно-полное изложение моих взглядов имеется в статьях «Проблема индивидуализма и А.Боровой» и «Проблема анархической философии общественности и А.А.Боровой». Последняя напечатана в журнале «Пробуждение» № 8 за 1928 г. и представляет наиболее верное изложение моих взглядов. В последнее время я занялся усиленным изучением экономистов, начал переводить «Contradictions...» Прудона, работать над теорией ценности Маркса, что заставило меня снова, уже углубленно, признать значение концепций Маркса, которое я, под влиянием СОЛОНОВИЧА, одно время отрицал. Результаты своих исследований в этой области я предполагал предложить в Ко- макадемию на обсуждение. Введение к этой работе было взято при обыске. Я настаиваю, чтобы его мне возвратили. Новые идеи. Новые идеи, выраженные в «Платформе», в полемике вокруг нее, в статьях Малатесты, СОЦЬЯНА и других — интересны и имеют не только организационное, но и принципиальное значение. Но чтобы оценить его, нужно время. Я высказал свое принципиальное согласие с ними, что для революционной борьбы и строительства необходима дисциплинированная организация рабочего класса; но сам в организационном деле опыта не имею, кроме 1918 г., когда был в партии. Диалектика же в рядах русских анархистов, насколько я знаю, пользуется лишь самой отрицательной популярностью и, следовательно, не соберет вокруг себя никого, кроме разве бывших оппозиционеров. Даже бакунисты, с которыми я сталкивался, ни за что не хотели согласиться, что Бакунин — диалектик. Кроме того, русский анархизм, как он есть фактически, является множеством взаимопротивоположных теорий, — и объединится ли он, выдвинет ли на первый план одну, сильнейшую теорию, создаст ли новую или останется в прежнем положении — предсказать невозможно. Всякое предсказание в этом направлении является пока лишь субъективным пожеланием автора. Одиночество. Поэтому я иду своей одинокой дорогой. Одинокой потому, что я не знаю пока ни одного анархиста, имеющего со мной достаточно пунктов идейного согласия. Не нашел даже пока никого, кто стал бы сотрудничать со мной в моих исследованиях по теории анархизма. И мне совершенно непонятен смысл моего ареста. За Солоновичскую кружковщину отвечать не могу, т.к. сделал все, чтобы ее разрушить. Да и поплатился за нее и так сверх всякой меры. Мне помешали работать. Меня сняли с работы (преподавательской и научной) в Университете, где я начал учиться преподавать высшую математику в новом, диалектическом освещении и не вел никакой анархической пропаганды. Мне прервали начатую работу по теории групп, оторвали от геометрического кружка и семинара, в котором С.П.ФИНИКОВ*** обещал дать тему, и с которым я должен был начать работать над геодезиками. Меня лишили возможности осуществить намеченные уже идеи об интегральных операторах типа Хивизайдовских в теории электромагнетизма. Меня лишили возможности работать над моей диссертацией. Мое отношение к методам ОГПУ. Заявляю раз навсегда, что методы ОГПУ мне органически претят, и ОГПУ великолепно обойдется, если оставит меня в покое. Моя позиция на культурфронте. На фронте же культурном и военном я всегда был с рабочим классом, и никогда — на другой стороне. Предполагаю и в дальнейшем, как только справлюсь несколько со своими очередными заданиями, снова принять участие в углублении совершающейся культурной революции. Считаю, однако, своим долгом заявить, что сила и крепость Советской системы не в углублении административной иерархии, не в командных привилегиях ее верхушки и не в методах ОГПУ, а в росте революционного самосознания рабочего класса и трудового крестьянства и их экономической базы — хорошо организованной и управляемой ими индустрии и, на базе этой индустрии, системы коллективных рационализированных хозяйств. Считаю, что этот рост самосознания и организационных навыков должен быть направлен так, чтобы он в конце концов уничтожил власть, этот, по существу вредный, но пока, к сожалению, неизбежный фактор общества. Считаю, что со временем Компартия должна будет сблизиться и слиться с будущим анархизмом, чему я был бы очень рад, или быть убрана с исторической арены. Протестую. Самым горячим образом протестую против применения ко мне статьи 58/10 и какой бы то ни было статьи, говорящей об антисоветской работе. Если уж я очень помешал ОГПУ и ему хочется меня куда-нибудь запичужить, так пусть делает это искренно, без применения таких статей. Надеюсь, конечно, что ОГПУ этого совсем не хочется, и я буду снова работать в 1-м МГУ. Заключение. Все, сколько-нибудь достойное внимания и относящееся к делу я здесь изложил. Поэтому от дальнейших показаний отказываюсь и считаю вопрос законченным. Делайте, как считаете лучше. 20 апреля 1930 года. А.С.Пастухов [ЦА ФСБ РФ, Р-30759, л. 16-23об] * Взрыв бомбы 25.09.19 г. в помещении МК РКП(б), помещавшегося в Леонтьевском пер. в Москве, организованный анархистами. ** С.А.Булгаков? *** Фиников Сергей Павлович, род. 03.11.1883 г. в Новгороде, магистр чистой математики, преподаватель I МГУ, науч[ный] сотрудник НИИ математики и механики при физико-математическом ф-те I МГУ, член Московского математического о-ва; жил в Москве по адресу: Собачья площадка 3, кв. 10; ум. в 1964 г. в Москве.