Познакомив читателя с некоторыми членами Ордена тамплиеров и его филиаций, очертив, насколько это сейчас возможно, круг распространения его влияния, я перехожу к более трудной части своей задачи — попытке представить структуру, внутреннюю жизнь и идеи Ордена по имеющимся материалам. Как я уже говорил, русское тамплиерство изначально оказалось теснейшим образом связано с анархистским движением. Причина этого, как мне представляется, заключена не столько даже в принадлежности к анарходвижению самого А.А.Каре- лина, сколько в существовании анархизма, как изначальной альтернативы идее диктатуры, все равно, пролетариата, буржуазии или династической власти. Симпатии к анархизму в России подпитывались самыми разными источниками, заложенными в исторической структуре российского общества и определенными особенностями его социально-исторического развития, в первую очередь неизжитыми тенденциями «общинности», противоборствующей в крестьянской массе всякой власти извне, и сохранением наивного представления о возможности существования «мира» вне сферы влияния государственных структур и меняющихся социально-экономических отношений. При этом было бы ошибкой считать, что анархизм вербовал своих сторонников из числа наиболее консервативной части крестьянства: как ни парадоксально, в требованиях «обособления» от государства, получения хозяйственной и политической автономии сходились обе крайности тогдашней деревенской массы — как «общинники», так и «хуторяне», — поскольку в этом они видели выход из- под налогового пресса и вмешательства государства в дела деревни. Не меньшее, а, может быть, еще большее число сторонников анархизма оказывалось в городе. Объединявшиеся в профессиональные союзы рабочие видели первый шаг к своему «освобождению от труда» в захвате предприятий, на которых они трудились, наивно полагая, что сам факт работы на данном предприятии дает им право на его экспроприацию и через это — на улучшение условий своей жизни. Еще большее число сторонников анархизма можно было найти в среде провинциальной (по своему сознанию) российской интеллигенции, традиционно выступавшей «за свободу вообще», поскольку смутное понимание политической свободы как «вольницы» присуще русскому человеку с незапамятных времен, равно как и укоренившаяся неприязнь к «властям предержащим», перед которыми он постоянно ощущал свою ущербность и бесправие. Стоит отметить, что такое отношение многих россиян к власти, как к чему-то неправедному, греховному, подлежащему изменению на началах христианства, не только создавало сумбур в их сознании, не развеявшийся и до сего дня, но и выводило сугубо практический вопрос организации общественной и хозяйственной жизни в разряд эсхатологических чаяний, придав ему некую мистическую окраску, столь явно проступающую в русской литературе первых десятилетий ХХ века. Так, не случайно вопрос о «мистическом анархизме», поставленный Георгием Чулковым и Вяч.Ивановым в 1906 г., был воспринят современниками не в качестве принципа свободы творчества (отношение личности художника и его творчества к окружающему социуму), а почти программой нового религиозного движения46. Это небольшое историко-социологическое отступление я счел необходимым, чтобы показать место, занимаемое в сознании людей того времени анархизмом, с которым каждый связывал собственные чаяния — свободу творчества, освобождение личности от опеки государства, социально-экономические преобразования в городе и в деревне, и так далее. Главным же для всех в анархизме было отрицание власти как насилия, т.е. требование «акратии», о чем были вынуждены потом все чаще напоминать сами анархисты, объясняя свою позицию, причем акратии не как отрицания всякой структуры управления, а как альтернативу диктатуре (насилию) идеи «общественного согласия» и самоорганизации масс. В результате, анархизм оказывался единственным идейным течением, противостоящим не только коммунистам (с которыми анархисты, кстати, сходились в определении окончательных целей преобразования жизни), но и остальным партиям, отличавшимся от большевиков не наличием централизованной власти, а лишь программой ее применения. Такая картина позволяет понять всю притягательность анархизма в глазах молодежи 20-х гг. и ее желание разобраться в том, как же представляли себе будущее после завершения социальной революции такие теоретики анархизма, как М.А.Баку- нин и П.А.Кропоткин, в чем их предвидение отличалось от той реальности, в кото рой оказалась Россия. Отсюда был один только шаг к разговорам об анархизме и анархистах, за которыми начинались поиски литературы (продававшейся тогда еще легально), а затем и ее «проработка» с последующим коллективным обсуждением. Здесь мы сталкиваемся с очень важным для нас феноменом. В отличие от программ других политических партий, говоривших о конкретных преобразованиях, анархизм рисовал картины будущего, опираясь на идею совершенного человеческого общежития, молчаливо опуская вопрос о возможности его практической реализации в конкретных условиях российской жизни. Изучая анархистскую литературу, читатели узнавали, что основополагающей в анархизме является свобода волеизъявления человека, недопустимость принуждения к чему бы то ни было свободной личности, активная взаимопомощь и поддержка свободных индивидуумов, борьба с любым видом насилия и принуждения как проявлением власти и тенденции порабощения и эксплуатации человека человеком, отрицание иерархического построения общества и многое другое, что невольно обращало внимание наиболее образованных читателей на соответствие анархистских лозунгов евангельской проповеди как основы общечеловеческой этики; с другой же стороны — невольно переводило интерес с вопросов политики и экономики на человеческую личность и проблемы ее взаимоотношения с обществом и мирозданием47. В таких кружках, если они оказывались в поле зрения тамплиеров, начиналось более или менее регулярное чтение лекций — сначала по экономике, социологии, философии, а затем и по другим сферам знаний, которые открывали слушателям иную перспективу развития общества и человеческой мысли, чем школьные и вузовские программы марксистов. Перенос акцента с экономики и политики на психологию и духовный мир человека оказывался тем легче, что многие положения анархизма, имея в своих истоках евангельские заповеди, совпадали с постулатами тамплиерства, как это устанавливается по корпусу орденских легенд, в которых настойчиво проводятся одни и те же идеи: свобода воли личности, невозможность принуждения личности к чему бы то ни было (необходимость любого поступка должна быть осознана как органически вытекающая из мировоззрения), готовность жертвенного служения ближнему и дальнему, и многое другое, что неприметным образом складывалось в некий «рыцарский кодекс», если понимать под «рыцарством» то идеальное, что осталось в нашем сознании от социального института рыцарства европейского средневековья. «Рыцарь — понятие этическое, как лицо, совершающее нравственные поступки», — пояснял на одном из допросов Е.Н.Смирнов48, понимая под этим идеал гармоничного и свободного человека, отдающего отчет в своих словах и поступках, умеющего взять на себя ответственность за принятые решения, ощущающего себя нужной и неотъемлемой частью мира, в котором он живет и который преобразует по мере собственного преобразования и совершенствования. О том же, только другими словами, говорили на допросах и остальные тамплиеры. Сознание человека начала ХХ века, подготовленное всем предшествующим романтическим периодом развития европейской литературы, воспринимало рыцаря не только как воина, но и как защитника справедливости. Рыцарь представал человеком, добровольно взявшим на себя миссию подвига служения добру и свету в этом мире, символом чести, стойкости, мужества, неукоснительного исполнения долга; он оказывался наиболее ярким и всеобъемлющим идеальным образом, понятным каждому молодому, сколько-нибудь развитому и начитанному человеку. Можно сказать, что использование образа рыцаря было одной из самых удачных идей, позволявшей при желании каждому воплотить в своей жизни блистательную сказку, — в жизни, казалось бы, начисто лишенной возможности сказок; в жизни, где делалось все, чтобы осмеять любую высокую романтику, низвести ее до пошлости быта и дезавуировать самые высокие порывы. Уже это обстоятельство позволяло человеку, прикоснувшемуся к идее рыцарства, отдаться ей с непосредственностью юности, тем более, когда почва была подготовлена лекциями, расширявшими кругозор неофита, рождавшими желание идти к знанию все дальше и дальше, вкушая «запретный плод духа». Подобная ситуация, как мне кажется, способна с наибольшей вероятностью объяснить странный на первый взгляд факт, что «тамплиерами» называли себя не только действительные члены Ордена тамплиеров, но и слушатели самых начальных «рыцарских» кружков. Например, по воспоминаниям В.И.Филоматовой, она с подругой была «посвящена в тамплиеры» А.А.Солоновичем в первое же их с ним свидание, после чего только и начались занятия в кружке и последующие посвящения в орденские степени49. Как могла получиться такая скоропалительность? Мне представляется, что в данном случае действия Солоновича исходили из романтичности ситуации, тем более, что пришедшие к нему девушки, заканчивавшие 1-й МГУ (одна — медицинский факультет, другая — химический), оказались достаточно подготовлены, чтобы возбудить в них интерес к вопросам именно духовного порядка, формирующим мировоззрение. Неясно другое: в какой орден они были приняты? Ритуальная сторона тамплиерства, введенного Карелиным в России, представляется достаточно простой, как то можно убедиться, читая показания А.С.Поля, совпадающие в деталях с рассказами других арестованных членов «Ордена Света», вступивших на путь «признательных показаний». Будущий кандидат прослушивал цикл лекций по истории и философии, несколько основополагающих орденских легенд (о сотворении мира, об Атлантиде и Египте), а затем, если он изъявлял согласие на вступление в Орден, в назначенный день в присутствии старших рыцарей, одним из которых бывала женщина, он приносил обет верности, выслушивал краткую версию легенды о жрецах Египта и формулу посвящения в первую степень, после чего получал белую розу, как знак чистоты помыслов и устремленности к бесконечному, с которой он теперь должен был появляться на собраниях. Одновременно ему давалась голубая восьмиконечная «богородичная» звезда, символизировавшая надзвездный мир восьми измерений, поскольку в «Ордене Света» было восемь степеней посвящения. Посвящения в последующие степени отличались лишь произносимой формулой и тем, что при переходе на третью степень посвящаемый получал белый полотняный пояс мученика, как символ готовности рыцаря на мучения за его веру и избранный путь. Вот эти посвятительные формулы, сохраненные памятью В.И.Филоматовой. Посвящение в I степень: «Властью мне данной и силой Духа, мне присущей, посвящаю Вас, имярек, в рыцари Ордена тамплиеров. Будьте сильны, будьте смелы, будьте рыцарем без страха и упрека». Посвящение во II степень: «Белым поясом, рыцарь, я Вас опоясываю, Вам благодати Эона вручаю копье. Мелочи жизни все позабудете, вспомните легов могучий полет! К высям идите, духов всех обгоните, в мощном порыве стремясь к Творцу!» Посвящение в III степень: «Не корона, не скипетр, а терновый венец и хитон, залитый кровью, - вот отныне твое истинное убранство, рыцарь!...» Кроме более или менее регулярных учебных занятий, проходивших раз или два в неделю, члены орденских кружков (число которых, как правило, не превышало 810 человек), собирались на ритуальные собрания, связанные с приемом неофитов, посвящением в следующую степень или с редкими орденскими праздниками, в числе которых было Рождество Христово, Воскресение (Пасха), день памяти Иоанна Крестителя и праздник архангела Михаила, архистратига небесных воинств и покровителя земных рыцарей. Культ архангела Михаила был особенно распространен среди тамплиеров, что подтверждается и стихами, сохранившимися в их личных архивах (см.: Никитин А. Rosa mystica: поэзия и проза российских тамплиеров. М., «Аграф», 2002, где опубликованы стихи П.А.Аренского, С.А.Кондратьева, А.А.Сидоро- ва, А.В.Уйттенховена, В.А.Завадской, И.Н.Иловайской и др.). Как свидетельствуют в своих показаниях члены Ордена, изредка бывали собрания и организационного плана, опять-таки по кружкам, где решались вопросы помощи нуждающимся, проведения благотворительных концертов, публичных лекций или мемориальных публичных же вечеров, организации орденской библиотеки и т.п. Согласно древней орденской традиции, особое внимание уделялось благотворительной деятельности, для чего было создано «Братство милосердия», о котором сообщает в своих показаниях А.С.Поль. Как ритуальные, так и обычные собрания, на которых рассказывались легенды, начинались с того, что ведущий, старший рыцарь поднимался с красной розой в руке. Все вставали. Ведущий произносил: «Рыцари, круг замыкается. Я, имярек, передаю розу...» Стоящий рядом с ним рыцарь повторял его слова, называл свое рыцарское имя и передавал розу дальше. Когда роза обходила всё собрание и возвращалась к ведущему, тот объявлял: «Рыцари, круг замкнут!» Все садились. Возле места каждого из присутствующих лежала записка, содержащая какое-либо изречение или девиз, по поводу которого рыцарь мог выступить с речью или с медитацией. Затем ведущий рассказывал легенду, она обсуждалась. Если собрание было ритуальным, следовала скромная трапеза, на которой обычно вино заменялось водой. Трапеза заканчивалась тостом: «За Орден великий мы пьем, все пьем!», после чего ведущий возглашал: «Ордену слава в веках и мирах!». Наконец ведущий вставал, снова брал в руки розу и произносил: «Рыцари, круг размыкается!Я, имярек, передаю розу...» Когда роза возвращалась к нему, обойдя круг, он провозглашал: «Рыцари, круг разомкнут!», после чего, как рассказывала В.И.Филоматова, можно было говорить об обыденных делах. На первой ступени посвящения рыцарские имена начинались на букву «А», например у Филоматовой было «Амис», и при переходе на более высокие степени посвящения прибавлялась в начале еще одна буква, так что на XII степени посвящения ее имя звучало бы как «Самис», которое у Карелина было «Сантей» (из первоначального — «Антей»); после его смерти это имя взял себе А.А.Солонович. Сопоставляя ритуалы посвящения и символику Ордена, как о том рассказывают разные тамплиеры, нельзя не заметить разночтений. Так, по М.И.Сизову, в Ордене имеется двенадцать степеней посвящения, между тем как члены «Ордена Света» их насчитывают только восемь, а по рассказу В.И.Филоматовой степеней всего четыре. Соответственно, различны и символы: посвящая Н.А.Ладыженского, Богомолов говорит ему о «красной розе»; в «Ордене Света» и у Карелина при проведения бесед, как это следует из показания Ю.А.Завадского, фигурирует белая роза (и голубая восьмиконечная звезда, по свидетельству А.С.Поля), тогда как в кружке Филоматовой символом ордена оказывается «голубая астра» (по-видимому, аналог «голубой звезды»), и красная роза, с которой рыцари являются на собрания. То же самое можно заметить и на похоронах Карелина, когда по одним сведениям на покрывавшем его тело черном знамени лежали красные розы, по другим — белые, в то время как на сохранившихся фотографиях, сделанных, скорее всего, еще в квартире командора, на черном покрывале отчетливо виден букетик белых подснежников. Это позволяет предположить, что описанная символика отражала иерархичность структуры самого Ордена тамплиеров, состоявшего из кружков и «подорденов» разного уровня («Орден Света», «Орден Духа», «Храм искусств» и т.д.), над которыми возвышались четыре последних степени собственно Ордена тамплиеров, но конспирированных и внутри этих подорденов, поскольку члены кружка знали, как правило, только своего непосредственного руководителя, а с другими, более высокими рыцарями, знакомились или в моменты очередного своего посвящения, или при переходе из кружка в кружок, или при смене руководителей, задачей которых было вести занятия и знакомить посвящаемых с корпусом орденских легенд. На последних следует остановиться особо. Сложность с легендами состоит в том, что имеющиеся в нашем распоряжении тексты, некоторые из которых уже опубликованы50, не позволяют сколько-нибудь уверенно говорить об источниках их происхождения. Если рассматривать легенды с точки зрения сюжетов и тематики, то весь корпус может быть разделен на следующие условные циклы: 1) космологический, опирающийся, скорее всего, на какие-то гностические традиции; 2) исторический, в котором прослеживается предыстория и история Ордена, начинающаяся с атлантов, их прихода в Египет, развивающаяся через евангельские события (обретение Грааля), чтобы через эпоху крестовых походов и европейское средневековье дойти до наших дней; 3) собственно мистический, повествующий о мирах высоких духов, соответствующих по большей части иерархии христианских небесных сил и воинств. Если первые два цикла несут — в ка кой-то степени — на себе отпечаток традиции и обнаруживают присутствие в текстах исторических (вернее, псевдоисторических) реалий, то последний в этом отношении стоит особняком, заставляя относить его создание к началу 20-х гг. XX в.. Об этом свидетельствует лексика легенд, образы, употребляемые для сравнений, стиль изложения, отражающий стиль мышления человека, привыкшего мыслить категориями естественнонаучных дисциплин, а также слишком явные параллели с общественными идеалами анархистов. Последнее касается в первую очередь описания жизни в различных «космосах» небесных иерархий, где на передний план весьма общей и смутной картины выдвигаются принципы акратического устройства общества — своего рода картинки справедливой, вольной обеспеченной жизни, освободившей обитателей этих миров от заботы о хлебе насущном, чтобы целиком отдаться свободному творчеству и познанию. Разговоры духов носят характер платоновских диалогов, напоминая пьесы-диалоги, которые так любил писать А.А.Карелин, развивая в них перед слушателями и читателями теоретические положения, которые были бы скучны в обычном статейном изложении, и используя сюжеты легенд. Эти легенды предназначались для воспитания слушателей в духе орденских заповедей, примеров решения вопросов духовной и повседневной жизни, отчасти напоминая учебники раннего европейского средневековья, в которых материал излагался в форме вопросов и ответов или «картинок с натуры», сочиненных для определенных ситуаций. Последнее дает основание предполагать, что указанный цикл частью своей (если не целиком) возник на российской почве, возможно, по каким-то уже имевшимся образцам или используя неизвестные нам литературные тексты. Наиболее вероятными участниками их создания мог быть Н.И.Проферансов, перу которого принадлежит «Легенда о рыцаре Гуго де Лонкле», существовавшая вне корпуса легенд, П.А.Аренский, еще до знакомства с Карелиным работавший в жанре мистических легенд и экзотических сказок, А.А.Солонович, в свое время выпустивший сходную по стилю книгу «Скитания духа» (М., 1914 г.), да и многие другие участники ритуальных собраний. Если эта часть легенд оказывается нацелена на формирование этической структуры мышления тамплиеров, широко при этом используя новозаветную литературу и апокрифику, то другие их части, историческая и космологическая, особенно последняя, были призваны формировать мировоззрение посвященного и, раскрывая перед человеком структуру мироздания, вводили его в нее в качестве необходимой и действенной частицы, от которой зависит судьба всего сущего. Хотя все обвиняемые по делу «Ордена Света» в 1930 г. согласно показывали, что легенды передавались слушателям исключительно устным путем и были записаны не ранее смерти А.А.Карелина в марте 1926 г., из показаний Н.А.Ладыженского и воспоминаний В.И.Филоматовой следует, что их тексты в рукописи и машинописи были известны не позднее 1924—1925 г., хотя и далеко не всем тамплиерам. Так А.С.Поль на допросе в 1962 г. говорит, что для него во время следствия осенью 1930 г. было неожиданностью узнать о существовании записей легенд или, как их еще называли для конспирации, «восточных сказок». Занимаясь историей русских тамплиеров, я не могу освободиться от впечатления, что рыцарский путь активного служения в борьбе со злом невежества и тьмой обскурантизма был единственно верным и возможным тогда путем спасения духовного потенциала России в лице ее интеллигенции. Больше того, это был единственно возможный путь формирования личности, который ранее не был пройден русским человеком, как о том справедливо писал Н.А.Бердяев, отчего характер россиянина, не получив рыцарской огранки и закалки, так и остался по сути своей «бабьим», привыкшим прятаться за «общину», «соборность», полагающим, что одноразовым покаянием можно обрести прощение и святость, невзирая на прежние преступления, чуждым понятия долга и чести, которые формировали характер европейца на протяжении почти тысячелетия51. Однако строилось новое мировоззрение не на одной мистической традиции, но и на последних достижениях современной позитивной науки, о чем постоянно говорилось на собраниях членов Ордена, будучи раз витием традиции того тайного духовного тамплиерства, которое возникло в недрах исторического Ордена уже в Х11 веке52. Собственно говоря, тамплиеры предприняли попытку сведения воедино научного познания мира, которое в начале нашего века подошло к границам «запредельного», и того интуитивного опыта, накапливающегося на протяжении существования всего человечества, который определялся несколько расплывчатым понятием «мистического», будучи отвергнут как официальной теологией, так и опытной наукой. Между тем такое слияние было исторически предопределено хотя бы потому, что ни позитивная наука, ни одна из великих конфессий не отвечали на главный, самый основной вопрос, встававший перед каждым образованным человеком: что я есмь, откуда пришел, зачем живу и куда уйду? Согласимся, что в наше время, когда ценность человеческой жизни ежеминутно подвергается сомнению, когда мировые религии не могут дать однозначного ответа на такие изначальные вопросы бытия, а если и дают, то он оказывается уничижительным для человека, — без решения этих вопросов активное, сознательное, творческое бытие становится если не бессмысленным, то затруднительным. Стоит заметить, что в данных вопросах наука и религия оказались удивительно единодушны, отказываясь определить, человеческое «я», рассматривая его существование всего только как одноразовое следствие случайных факторов, не имеющее собственного значения и смысла, а тем более — цели в общей системе мироздания. Когда я думаю об этом, мне представляется, что подлинный подвиг средневековых рыцарей, основавших внутри своего «внешнего» Ордена еще и другой, тайный, для посвященных, заключался не в доблести на полях сражений, а в неустанных поисках древней мудрости, которую они открывали и постигали в беседах и медитациях со своими учителями и «оппонентами», как можно назвать их противников-му- сульман, на которых выковывалось мировоззрение будущих поколений свободомыслящих исследователей природы и человека. Гораздо выше золота и драгоценных камней тамплиеры ценили сокровища духа, которые они получали на Востоке от таких же «искателей истины»53. То, что в недрах средневекового тамплиерства высокого посвящения папским Римом и инквизицией было объявлено «сатанизмом», как об этом до сих пор заявляют без тени сомнения авторы популярных книжек, не задумываясь, что тиражируют многовековую ложь, столь же абсурдную, как обвинения на советских политических процессах 30-х гг. нашего века, на самом деле явилось синтезом наследия Востока и изначального христианства, попытками постижения структуры мироздания и определения в нем места человека, который на протяжении всего своего существования отказывался признавать за собой «случайность» и «эфемерность», отстаивая божественность происхождения и двойственность своей природы. Тамплиеры были согласны с мистиками других школ, что человек состоит из физического тела, которое живет по законам жизни материи, астрального, являющегося продуктом душевной жизни человека и связующего физическое тело с духом, и из духовной сущности, собственно «я» человека, являющегося бессмертной монадой, возникшей вместе со вселенной, чьи бесчисленные воплощения способствуют как ее собственной эволюции, так и преобразованию окружающего мира. Другими словами, от активной или пассивной позиции каждого из нас, от нашего личного выбора, наших решений и наших поступков в определенной мере зависит и судьба мироздания; зависит от того, как проживет человек очередную жизнь, являющуюся ареной борьбы сил света и тьмы, гармонии и хаоса, знания и невежества, которая в орденском восприятии идентифицируется с понятиями добра и зла. Отсюда перед каждым человеком рано или поздно встает неизбежная проблема выбора, поскольку он должен для себя определить, для чего он живет и чему содействует: увеличению хаоса, расширению тьмы, господству зла или же гармонизации мира, распространению света, торжеству добра и знания... Чрезвычайно важным вкладом тамплиеров в эту общепризнанную концепцию, лежащую в основе всех мировых религий, стало утверждение, что абсолютного зла, как такового, существующего изначально, на самом деле нет: зло есть такое же отсутствие добра, как невежество является отсутствием знания, а тьма — отсутствием света. Этот несколько неожиданный, однако строго логичный постулат не только снимал извечный (и безысходный!) дуализм учений Востока и его несколько искусственное решение в иудео-христианстве, но впервые отводил человеку ведущее место в космосе, поднимая его в качестве свободного, обладающего собственной волей «собеседника и со-работника Божия» в процессе длящегося сотворения мира. Собственно учение Ордена сводилось к тому, что познавший свою божественность и свое значение, свою ответственность в борьбе со злом и хаосом, которые выступают в облике воинствующего невежества, препятствуя другим монадам осознать свою божественную сущность и предназначение, современный человек уже не имеет права вести животную жизнь, потому что ему открылась свобода выбора между светом и тьмой, добром и злом. Обретенное сознание обязывает человека соответствующим образом строить и свою личную жизнь, отдавая себе отчет в своих поступках и в их последствиях для окружающих. Следовательно, подчеркивалось на орденских собеседованиях, человек, вступивший на рыцарский путь служения людям и миру, обязан стремиться к максимальной отдаче своего таланта, своих знаний, своих сил на любом избранном им поприще деятельности. Насколько мне известно, так это и было. Аресты московских тамплиеров в 1930 г. и в последующие годы, иногда прерывавшие их путь вместе с жизнью, иногда, если везло, лишь на время вырывавшие из привычного быта, не влияли ни на их мироощущение, ни на ту одухотворенность, с которой они шли по жизни. Последнее в одинаковой мере относится к творчеству Ю.А.Завадского и к погибшему на Колыме П.А.Аренскому; к А.С.Полю, проработавшему всю остальную жизнь в театральных вузах Москвы, и к Л.А.Никитину, погибшему в октябре 1942 г. от цынги и пеллагры в лагерном лазарете г. Канска. О последнем мне довелось слышать от двух людей, встретивших его в тюремных камерах: один видел его осенью 1930 г.54, Не зная друг друга, оба они говорили об одном: о той мощной духовной и моральной поддержке, которую получали от него сокамерники... Показательно и другое. Встречаясь с большим количеством людей, прошедших через лагеря, рассказывающих о своих впечатлениях и опыте, я не мог не отметить тот парадоксальный факт, что в нечеловеческих условиях, где гибли во множестве физически крепкие, но малообразованные люди, порою выживали физически слабые, однако крепкие духом интеллигенты, те, которые знали почему они находятся в лагере, которые не считали себя жертвой «политической ошибки», рассматривая факт своего заключения как некое «рыцарское испытание», поскольку всей своей жизнью протестовали против рабства духа и тьмы невежества, покрывшей своим пологом Россию. Об этом прямо писала в своих воспоминаниях Е.А.Шиповская, воспринявшая свой арест и ссылку в Сибирь в начале 1931 г. как очередное рыцарское посвящение, знак, что она была признана достойной пройти через него56. Итак, история «Ордена Света», центральной организации Ордена тамплиеров в России, сейчас предстает в следующем виде. «Орден Света» возник, скорее всего на рубеже 1922/1923 гг. как одна из филиаций Ордена тамплиеров57, объединяющая литераторов, актеров, музыкантов, художников Москвы. На протяжении 1924 и начала 1925 гг. он испытал наибольший подъем и приток членов, прерванный на некоторое время начавшимися репрессиями против анархистов. Впоследствии Орден оправился и до начала 1930 г. работал в тесном контакте с Музеем П.А.Кропоткина, используя время от времени его помещения для благотворительных и просветительных акций — лекций, концертов, памятных вечеров. Основное направление работы Ордена шло по линии преподавательской (и просветительской) деятельности в институтах, студиях, научной работы в соответствующих учреждениях, в рыцарских кружках и в распространении орденского «самиздата». Им были установлены связи с научной и творческой интеллигенцией Москвы, Ленинграда, с мистиками Свердловска, Нижнего Новгорода, Северного Кавказа. Фактическое влияние Ордена, его литературы и его идей оказыва лось неизмеримо шире, поскольку орденская литература циркулировала среди толстовцев (Москва, Северный Кавказ) среди теософов и антропософов, принимавших участие в публичных мероприятиях Ордена, наконец просто среди широкого круга родных и знакомых его членов. Конфликт, возникший весной 1927 г. в Музее Кропоткина58 вызванный попыткой группы политических анархистов использовать музей в качестве легальной трибуны для своей агитации, по-видимому, не без помощи ОГПУ выплеснулся на страницы парижского журнала «Дело труда», где на протяжении последующих двух лет печатались материалы, обличающие анархо-мистиков, газету «Рассвет» и журнал «Пробуждение», причем все это закончилось статьей-доносом лично против А.А.Солоновича и Ордена59. В результате, начиная с осени 1929 г., ОГПУ повело планомерные акции по ликвидации сначала орденской периферии (дело «Библиографического кружка», групп московских анархистов и молодых анархо-мистиков), а с лета 1930 г. перешло к разгрому провинциальных центров («нижегородское дело», «сочинское дело»), ликвидировав в сентябре 1930 г. головную организацию «Ордена Света». Оставшиеся на свободе после этой акции тамплиеры были арестованы в 1937-38 гг. и позднее. Попытки в конце 50-х гг. возродить Орден, установив связи с оставшимися в живых его членами, которые предпринимались ГВ.Гориневским, Б.М.Власенко и В.С.Пикуновым, не дали ощутимых результатов, Причин тому было много. Возобновивший работу еще в 1943—1944 гг. кружок А.С.Поля — М.В.Дороговой принял откровенно теософский характер, молодежь практически не пополняла ряды рыцарей, а выжившие и оставшиеся верными заветам рыцари уже не могли вернуться к формам деятельности и литературе сорокалетней давности: так букварь, драгоценный при начале обучения грамоте, оказывается ненужным и примитивным, завершающему курс средней школы. Новых же форм Учение не обрело. Все это, вместе взятое, привело к тому, что вклад Ордена в духовное развитие России и его потенциальные возможности могли остаться не замеченными, если бы автору этих строк не посчастливилось, одновременно с обнаружением документов Ордена в архивах ОГПУ-КГБ, выйти на последних его членов, чтобы восстановить утраченную было живую традицию и получить необходимый материал и комментарий к нему. Вводя в научный оборот этот, исключительно важный для понимания культурного процесса в России 20-х гг. феномен, позволяющий по-новому взглянуть на разные аспекты культурной (и духовной) жизни тех лет, я надеюсь, что переданная мне эстафета будет подхвачена и другими исследователями, как в России, так и за рубежом. Первоочередной задачей сейчас мне представляется составление картотеки как на тамплиеров, розенкрейцеров, масонов, теософов и антропософов, так и на всех людей, проходивших через репрессивные органы советской власти по обвинению в принадлежности к той или иной мистической или духовной организации, выявление их дружеских и родственных связей с целью, во-первых, расширить наши представления об этом феномене российского духовного подполья, во-вторых, определить его влияние на культурный процесс, и, в третьих, для поисков его письменного наследия, этого потерянного элемента нашей культуры.