«Не говори: “Отчего это прежние дни были лучше нынешних?’,’ - написано в книге Екклесиаста, - потому что не от мудрости своей ты спрашиваешь об этом»1. Эти слова нередко воспринимаются как откровение, хотя с гораздо большим основанием их можно считать частью исповеди. Во многом Екклесиаст был прав; его прославленная фраза служит и будет вечно служить бальзамом, залечивающим раны тех, кто потерпел фиаско в поисках личного счастья. Но если адресовать содержащийся в ней вопрос тем, кто ищет блага не для себя, а для ближних, то целебная истина превращается в очевидную ложь. Потому что нынешние дни действительно далеко не всегда оказываются лучше прежних, и потому что поиск объяснений этого - не печальный удел человеческого рода, но лишь свидетельство его неистребимого стремления к совершенству. Очень часто в текстах, относящихся к самым разным эпохам и принадлежащих авторам, между которыми трудно найти нечто общее, приводятся слова их далеких предшественников, преисполненные горького сарказма по отношению к современникам. Такой прием считается отличным средством доказать, что если античные философы клеймили римских тиранов так же, как нынешние правозащитники - руководство китайской Коммунистической партии, а престарелый монах описывал упадок нравов в Италии XIII века почти в тех же выражениях, что и сегодняшние журналисты - моральную 1>.к пущсшккль в современной Москве, то на деле никакой . 1.«демократии» и • хорошего правительства» -представление, делающее термин «демократия» аналитически бесполезным (см. с. 8). Однако демократия может быть и нелиберальной, может служить укреплению власти авторитарных правителей, что и происходит, например, в большинстве постсоветских государств (ш. с. 98-99). Более того; она вполне может препятствовать прогрессу свободы, о чем свидетельствует история большинства африканских стран, где демократические преобразования обернулись неэффективным управлением и привели к власти откровенно диктаторские режимы (см. с. 104). Демократия, доказывает Ф. Закария, не только не воплощает в себе какого-то абсолютного блага; она принципиально не может быть навязана целому ряду обществ и не является средством достижения многих весьма благородных целей. Например, «демократия попросту нежизнеспособна в обстановке яростно отстаиваемых этнических предпочтений» (с. 118), то есть там, где большинство и меньшинство, по сути, известны заранее и не подвержены существенной динамике. Демократический метод оценки самых насущных задач с неизбежностью приведет к предпочтению благ настоящих благам будущим и тем самым затруднит, или сделает вообще невозможным, принятие стратегически правильных решений, требующих сиюминутных жертв; автор блестяще доказывает это на примере функционирования таких далеких от демократичности институтов, как центральные банки развитых стран (см. с. 268,275) или судебная система (см. с. 10). Поэтому |м шпшс демократии ие обязательно ведет к расширению сво- (ю.С и.1М|)()1 nit, результатом «демократизации демократии», инициированной в Соединенных Штатах в конце 1960-х го- д< >п, «стал серьезный дисбаланс в американской политической системе: теперь в ней больше демократии, но меньше свободы» (с. 172). Означает ли это, что всемерное развитие и распространение демократии, на которое сделали ставку правительства большинства западных стран, и прежде всего - Соединенных Штатов, не является универсальным инструментом прогресса свободы? Да, отвечает автор, это так. Именно поэтому его книга называется «Будущее свободы» - вот что в наши дни поставлено на карту. Будущее демократии безоблачно до тех пор, пока все болезни демократии излечиваются только одним лекарством - еще большей демократией (см. с. 265). Но этого нельзя сказать о свободе, поскольку ни свобода одного человека, ни даже свобода многих не делает свободным все общество, в то время как способность большинства навязать меньшинству свою волю ни в коей мере не противоречит принципам демократии. Для Ф. Закарии демократия не является ни самоцелью, ни воплощением общественно-политического совершенства - в первую очередь потому, что она характеризует форму правления, а не глубинные черты социальной организации. Справедливости ради необходимо отметить, что этот тезис вовсе не нов; в свое время еще Платон называл тимократию, олигархию, демократию и тиранию четырьмя «формами организации государства»2, а Аристотель еще более категорично утверждал, что существуют три основные формы правления - монархия, аристократия и полития3, и три «производные от них, извращенные формы» - тирания, олигархия и демократия4, хотя иногда упоминал и другие, например, охлократию5. Если говорить в этих терминах, Ф. Закарии близки воззрения Аристотеля: он, фактически, утверж- « к I, что, во-первых, оптимальной формой политического ус- 11 и >i и i iia является полития (или, выражаясь более современным языком - республика); во-вторых, она естественным об- 1>а юм выросла из аристократической системы; в-третьих, л микратия представляет собой не альтернативу республики, а не более чем ее дополнение; в-четвертых, бесконечная «де- м< жратизация демократии» приводит к охлократии и, в конеч- I к >м итоге, к тирании. Но это очевидное сходство логики взгля- ,юи современного американского аналитика и классика древнегреческой философии нисколько не принижает значения предпринятого Ф. Закарией исследования; напротив, оно лишний раз доказывает преемственность общественного раз- иигия и плодотворность переосмысливания идей, идущих из глубины столетий. Именно республика, воплощающая основные идеи либе- I >ализма и стоящая на страже прав человека, и является, по мнению автора, той моделью общественно-политического устройства, усвоение которой столь необходимо в современном мире. Каковы же идеалы и принципы республиканизма? Он базируется на постулате, согласно которому «у людей есть определенные естественные (или “неотъемлемые”) права и... в целях обеспечения таких прав правительства... должны принимать базовый закон, устанавливающий пределы их собственных полномочий» (с. 9). К этим правам относятся право человека на жизнь и собственность, свобода высказывать собственное мнение, исповедовать ту или иную религию, а также право на равное применение ко всем гражданам норм закона и беспристрастность суда. Их защита обеспечивается законом, или конституцией. Либеральная доктрина предусматривает также, что в идеальной республике допускается тот или иной уровень народного представительства и создается система сдержек и противовесов - как правило, в виде разделения законодательной, исполнительной и судебной властей. Демократия, тем более в нынешних ее формах, не является необходимым элементом конституционного либерализма. Демократические выборы-это «существенное, но не единственное достоинство государственной системы... Экономи ческие, гражданские и религиозные свободы составляют основу человеческого достоинства и автономии. И если несмотря на ограниченность демократии правительство стабильно наращивает предоставление таких свобод, его не следует относить к диктатурам» (с. 167). Демократическая система не может и не должна ориентироваться на слепое следование воле большинства; в нее необходимо встраивать «определенные формальные и неформальные ограничения, которые, [пусть даже] частично ущемляя энергию и динамизм, обеспечивали бы иные добродетели - такие как транспарентность, честность, беспристрастность и стабильность» (с. 219). Современная республика, настаивает Ф. Закария, - это та форма организации общества и власти, которая может создать «разумный баланс между эффективным управлением и демократическим контролем (курсив мой. - В.И.)» (с. 281). По существу, это идеальное определение того типа социального устройства, который необходим для преодоления нарастающих повсюду в мире неуправляемости и хаоса. Особого внимания заслуживает развернутый в книге глубокий анализ ключевых моментов европейской истории, в частности - перехода от греческой системы общественного устройства к римской; распада Западной Римской империи и сохранения доминирующей роли Римского епископа как главы объединяющей континент христианской религии; противостояния светской и духовной власти в период раннего средневековья; конфликта между монархами и аристократией; эпохи Реформации и первых буржуазных революций. Этот анализ приводит автора к двум принципиальной важности выводам: с одной стороны, утверждает он, «подъем христианской церкви [ставшей противовесом мирской власти] - первейший источник свободы на Западе, а значит и в мире» (с. 20); с другой - имевший место «в европейской истории конфликт между аристократией и монархией стал еще одним великим противостоянием... [которое] помогло возникновению, причем опять-таки естественным путем, исходных предпосылок свободы» (с. 28). Таким образом, история свободы по своей сути была историей борьбы, и расширение пространства свободы происходило спонтанно, а не по какому-либо плану. На против, демократия организована по четкому плану и поддер- живается соответствующими институтами. Система же, по определению, не может сложиться раньше хаоса. Следовательно, «свобода появилась на Западе гораздо раньше, чем демократия; именно свобода привела к возникновению демократии, а не наоборот» (с. 20). Это убедительный и важный вывод. Но если мы с ним соглашаемся, то следует, далее, признать, что законы, устанавливаемые для гарантирования свобод, должны приниматься только теми, кто привержен принципу их соблюдения, а сами эти люди - избираться той частью граждан, которая имеет представление о том, как они смогут такими свободами воспользоваться. Таким образом, логично предположить, что демократия могла возникнуть не «снизу», а «сверху», то есть «глас народа» был «услышан» лучшими его представителями, когда сам народ в абсолютном своем большинстве «безмолвствовал». Как отмечает Ф. Закария, конституционные либеральные республики XIX - начала XX веков действительно не были демократиями в современном понимании этого слова. Даже после знаменитой реформы британского избирательного закона и 1832 году правом голоса стали обладать лишь 2,7 процента (!) взрослого населения страны; в те же недалекие по историческим меркам времена в «самой демократичной» стране - Соединенных Штатах - этот показатель достигал 5 процентов взрослого населения (см. с. 42). Однако это не повод откалывать США и Великобритании в демократизме; процесс раз- иивался поступательно (подробнее см. с. 42-44), и в конце концов даже та подавляющая часть американской элиты, которую составляли протестанты англосаксонского происхождения, на протяжении двух столетий задававшие тон политической жизни США, приняла идею всеобщего избирательного права, причем в трудных для себя обстоятельствах: «Столкнувшись [в 60-е годы XX века] с выбором между собственными привилегиями и идеалами, она предпочла последние» (с. 259). Следствием стали резкое усиление давления общественного мнения на выборных политиков, отказ от долгосрочных целей в политических программах и значительное расширение практики референдумов. Но прямое волеизъяв ление народа - эта экстремальная форма демократии - обнажает и все ее недостатки; Ф. Закария напоминает своим читателям о том, что афиняне вполне демократическим образом вынесли Сократу смертный приговор (см. с. 21), и замечает: «Во времена, когда короли правили путем издания указов, политика не отличалась совершенством. Ситуация ничуть не лучше, когда тем же занимается народ» (с. 213). Таким образом, расширение пространства человеческой свободы стало следствием, с одной стороны, продолжительной политической борьбы между духовной и светской властью, между сеньорами и их вассалами, между «третьим сословием» и аристократией и, с другой стороны, философского осмысления принципов функционирования общества, в ходе которого, собственно, и родилась идея «естественного права». Формой, обеспечивавшей этот поступательный прогресс свободы, было гражданское общество. Оно могло быть как аристократическим, так и демократическим. Разумеется, Ф. Закария отдает предпочтение демократическому гражданскому обществу перед аристократическим, но не демократии как таковой перед гражданским обществом как таковым. Следовательно, развитие демократии не должно, во-первых, предшествовать становлению основ гражданского общества и, во- вторых, подрывать этих основ. Это развитие часто именуют демократизацией, и данный термин вполне адекватно отражает глубинную сущность процесса. Демократия развивается как форма правления в гражданском обществе, и поэтому на протяжении весьма долгого исторического периода - по крайней мере, до завершения Второй мировой войны, никто и никогда не ставил своей целью «демократизировать» то или иное общество. Демократизация - внутренне противоречивый процесс, в ходе которого демократия либо привносится в социум, который может быть к ней не готов, либо становится самоцелью, разрушающей либеральный конституционализм гражданского общества. По сути, именно эти два варианта «демократизации» и волнуют автора в наибольшей степени. Начнем с первого, относящегося, разумеется, прежде всего к развивающимся странам. Значительное число современных государств, полагает Ф. Макария, не готово к усвоению демократических принци- I к >и. Это обусловлено как низким уровнем хозяйственного разит ия, когда для большинства населения политические свободы вообще не являются приоритетным вопросом, так и < иецифической структурой народного хозяйства, позволяющей государству не заботиться о повышении эффективности < (>6ственной деятельности. На большинство таких стран За- 11ид оказывает политическое давление с целью ускорить их ? демократизацию». Результатом становится построение иллю- : к >рной демократии, представляющей собою одну из наиболее опасных и порочных политических практик современности. Режимы, «в которых перемешаны выборность и авторитаризм», Ф. Закария называет «нелиберальными демократиями (illiber al democracies)» (с. 89). Первым примером нелиберальной, и даже тоталитарной, демократии, автор называет республику, порожденную Великой Французской революцией 1789 года, где «государство оказалось выше общества, демократия - выше конституционализма, а равенство - выше свободы» (с. 59). В современном мире он относит к числу нелиберальных демократий большинство посткоммунистических государств (включая Россию), ряд стран Латинской Америки, таких как Венесуэла, а также большинство африканских государств. Что объединяет все эти страны, на первый взгляд столь различные? В каждой из них население имеет возможность избирать органы представительной власти, однако избирательные законы и конституционные нормы фактически препятствуют учету политиками народного волеизъявления. В большинстве этих стран de jure или de facto действует однопартийная система (см. с. 92), исполнительная власть имеет практически неограниченные полномочия, экономика контролируется государством или уполномоченными им олигархами, ограничена свобода прессы, отсутствует независимая судебная система, а мнение оппозиционных групп последовательно игнорируется. Согласно подсчетам экспертов, на которые ссылается Ф. Закария, число таких нелиберальных демократий на протяжении последних пятнадцати лет выросло в несколько раз - с 22 процентов всех стран мира в 1990 году до почти 50 процентов в конце десятилетия (см. с. 99). При этом нелиберальные демократии не отличаются ни политической, ни экономической эффективностью, так как правящие элиты складываются не по меритократическому принципу. Основой нелиберальной демократии служит либо популизм (как в России или Венесуэле), либо жесткий контроль над политической жизнью (как в большинстве африканских стран). Как то, так и другое оказывается возможным благодаря отсутствию обеспеченного и самостоятельного «среднего класса»; нередко поэтому нелиберальная демократия становится следствием преждевременной демократизации. Старт демократическим преобразованиям может быть дан в совершенно различных обстоятельствах (см. с. 66-67), но опыт показывает, что если среднедушевые доходы населения «демократизируемых» стран не превышали 3 тысяч долларов в год, на протяжении 8-15 лет после начала реформ они угасали или обращались вспять (см. с. 64). Запуск процессов «демократизации в таких условиях (в частности, в России, большинстве постсоветских республик, Венесуэле и Индонезии) приводил к дерегулированию экономики, снижению ее эффективности и падению уровня жизни; в результате в политике de facto укреплялись авторитарные тенденции, но de jure отступление от демократических норм не декларировалось (подробнее см. с. 48, 64, 121 и др.). Таким образом устанавливалась нелиберальная демократия. Как я полагаю, никакая иная страна не может быть лучшим примером этого процесса, чем современная Россия, и российские читатели не по книгам знают, как формируются подобные тенденции. Рассуждая о причинах становления нелиберальной демократии, Ф. Закария не пытается искать их в «культуре» того или иного народа («культуры неоднородны, - пишет он, - каждый найдет в них то, что ищет... Ищите старательнее - и в большинстве культур вы найдете любые необходимые [для объяснения особенностей исторического пути интересующей вас страны] признаки» (с. 47-48); не ищет он объяснений и в авторитарных наклонностях отдельных правителей (см. с. 92- 93, 95-98 и др.). Фундаментом нелиберальных демократий он считает структуру экономики соответствующих стран - как п[завило, основанную на сырьевом секторе. «Правительствам ( гран, располагающих изобильными ресурсами недр, - утверждает Ф. Закария, - богатство достается слишком легко; они распоряжаются им как бы “по доверенности” Они жируют, I юлучая доход с продажи минерального сырья или нефти; им не приходится решать куда более сложную задачу создания рамочного законодательства и институтов, способствующих процветанию всей нации (курсив мой. - В.И.)» (с. 71). Главные опасности, которые таит в себе нелиберальная демократия, состоят, с одной стороны, в том, что народ, видящий, как власти манипулируют его мнением, приходит к глубокому разочарованию в демократии как таковой (см. с. 284); с другой - в том, что ее экономические основы не побуждают к хозяйственной модернизации, а это приводит к постепенному отставанию в экономической сфере и порождает в людях чувство «отверженности» (см. с. 145). По мнению Ф. Закарии, главное достоинство капитализма состоит не в том, что он обеспечивает гражданам благосостояние и богатство, а в том, что не может функционировать без предоставления им реальной свободы. «Подлинное преимущество Запада, - пишет он, - состоит в том, что сама его история привела к учреждению институтов и обычаев, которые. .. трудно воспроизвести с листа в иных обществах» (с. 48). Трудно не копировать демократические атрибуты, а воспитывать в людях чувство свободы. Ибо «сами по себе деньги не приносят свободы; необходимо, чтобы благосостояние было заработано» (с. 68). И там, где богатство надо зарабатывать, либеральная суть демократии имеет критически важное значение. Там же, где богатство дается легко, демократическая мишура не приносит значимых результатов. Приводимые в книге расчеты показывают, что на протяжении периода 1971— 1989 годов в 97 развивающихся государствах темпы экономического роста были обратно пропорциональны их обеспеченности минеральным сырьем и ресурсами (см. с. 69-70). Наиболее отчетливо это прослеживается на примере арабских стран, и на соответствующих страницах книги легко увидеть фразы, которые не могут не тронуть любого российского читателя. 2. Будущее свободы «Наблюдая арабский мир в середине XX столетия, когда он только освободился от колониальной зависимости от европейских метрополий, - пишет Ф. Закария, - вряд ли было можно предположигь, что ему предстоит превратиться в болото... Бейрут, Дамаск, Каир и Багдад были более развиты в культурном и коммерческом отношениях, отличались большей прогрессивностью, нежели большинство других азиатских и африканских столиц. Это объяснимо. В конце концов, арабы принадлежат к великой цивилизации с долгой историей научных, философских и военных побед, [которые они] одерживали в войнах с величайшими державами того времени» (с. 137). Сегодня же это богатые страны, управляемые авторитарными режимами, которые используют получаемые от продажи нефти доходы прежде всего на укрепление собственной власти и внутренней безопасности. Разумеется, это не соответствует западной модели развития. Именно «эта смесь чувств гордости и неудачливости составляет суть “арабской проблемы’.’ Она преграждает путь экономическому развитию и затрудняет политический прогресс. Америка считает переход к эпохе модернити делом исключительно благим - и для Америки в основном так и было. Но для арабского мира это означало одно поражение за другим. Все избранные пути - социализм, светскость, национализм - приводили в тупик... Арабы разочаровались в Западе, в то время как им следовало бы разочароваться в собственных лидерах» (с. 147). Соответственно хочется спросить: неужели Россия была отсталой страной в те же 1950-е годы? Разве Москва не была центром если не мировой политики, то мощного международного коммунистического движения, провозглашавшиеся которым цели были, между прочим, плодом развития западной философской традиции? Разве Россия не есть центр великой цивилизации, ведущей свое начало от традиций Византии? Неужели еще в XIX веке русские ученые, писатели и композиторы не сделали от крытий и не создали шедевров, которыми до сих пор гордится весь мир? И что, кроме тонко подмеченной индийским мусульманином «смеси чувств гордости и неудачливости» составляет сегодня суть «российской проблемы»? Разве наше разочарование Западом, наше упорное неприятие его ценностей порождены тем, что страна «проморгала» эпохальные пе- I м мены последних десятилетий, в чем виноваты лишь ее соб- испные лидеры, и по сей день предпочитающие нелибераль- пую демократию либеральному конституционализму? Над * 111ми вопросами необходимо задуматься всем нашим сограж- i;maM, которым близки судьбы страны, которые не могут и не мнят мириться с превращением некогда великой державы в мрьевой придаток западного мира, которые понимают, что иысшей социальной ценностью и источником подлинного бла- (состояния является свобода, только свобода и ничего, кроме свободы. Однако Ф. Закария отнюдь не выступает за насаждение демократии западного типа во всех незападных обществах. апротив, он подчеркивает (и это мы уже отмечали), что преж- , 1,евременный переход к демократии способен привести к серьезным экономическим трудностям и политической неустой- мивости и как следствие - породить авторитарные и диктаторские режимы. В своей книге он убедительно иллюст- I >ирует это на примере Венесуэлы и ряда африканских государств (см. с. 96, 104 и др.), показывает; в частности, что все демократические эксперименты в Африке окончились неудачами, и сегодня «эффективное управление необходимо [странам континента] в большей мере, нежели демократия» (с. 97). Выбор, который, по мнению американского политолога, должны сделать для себя развивающиеся страны, - это выбор между нелиберальной демократией и либеральной автократией. Либеральная автократия, или, на более высокой ступени развития, либеральный конституционализм, оказывается более эффективным путем становления, как это ни парадоксально, либеральной демократии. Так и не ответив на вопрос, насколько помогала или мешала демократизация хозяйст венному развитию бедных стран, многие аналитики вынуждены были прийти к тому, что «на протяжении последних 50 лет практически все “истории успеха” в развивающемся мире происходили при либеральных авторитарных режимах, будь то на Тайване, в Южной Корее, Сингапуре, Чили или даже в Китае» (с. 278). По сути, подчеркивает Ф. Закария, все эти страны, лидеры которых не переставали разглагольствовать о том, что ведут свои государства «своим» путем, учитывающим все особенности азиатской или латиноамериканской культур, на деле уверенно копировали лишь «[незначительно модифицированную] версию европейской модели: капитализм и верховенство закона в первую очередь, а демократия - во вторую» (с. 48). В результате они добились впечатляющих хозяйственных успехов, и на протяжении последних полутора десятилетий перешли к демократии - причем гораздо более устойчивой и эффективной, чем та, что имеет место, например, в Индии. «Как и в Западной Европе, - пишет Ф. Закария, - .. .автократии, проводившие либерализацию, заложили фундамент стабильных либеральных демократий» (с. 49). Даже Китай, настаивающий на своей приверженности социалистическим идеалам и руководящей роли Коммунистической партии, также придет к подобному результату и будет прав, если не поддастся на призывы Запада к немедленной демократизации, пойдет по избранному пути постепенно и с известной осторожностью (см. с. 83). Либеральные автократии, доказывает Ф.Закария, являют собой гораздо более эффективный (если не единственно возможный) путь формирования предпосылок, необходимых для установления либерального демократического режима. В качестве примера того, как приходят в упадок демократии, имевшие все шансы на успех, но не сумевшие обеспечить своей стране должного вектора развития, он приводит свою родную Индию. Индийский национальный конгресс, который в свое время привел страну к независимости, в конечном счете установил «квазилнберальную демократию». Она основывалась на британской приверженности независимости судебной власти, на свободе слова и высоком личном авторитете лидеров Конгресса, таких как Джавахарлал Неру и Индира Ганди (см. с. 112-114). Но в 1975 году Верховный суд вынудил И.1анди подать в отставку, выявив мелкие нарушения, допущенные партией в ходе избирательной кампании (см. с. 113). По мере активизации избирателей и появления альтернативных партий индийская демократия пришла в упадок, превратилась в своеобразный механизм популистского волеизъявления, причем на выборах большинство партий нередко использует | мшеино националистические лозунги, а многие депутаты и представители местной власти, мягко говоря, не отличают- ч порядочностью (см. с. 109-112 и др.). Таким образом, анализируя опыт развивающихся стран, Ф Закария приходит к выводу, что вероятность построения и длинно либеральной демократии оказывается гораздо выше , где ей предшествовал либеральный авторитаризм, а не гам, где укрепилась нелиберальная демократия. Будущее свободы - это будущее либерализма, а не демократии. Однако, | ак можно убедиться, читая сегодня газеты и книги, смотря и ле- и слушая радиопередачи, с этим выводом не спешат со- л; к:иться в западных странах, особенно в США, которые крайне озабочены тем, как ускорить демократизацию в тех государствах, где господствуют монархические или автократические режимы. Но, прежде чем оценивать вероятность успехов < 'л >едииенных Штатов в этой области, остановимся на той ча- < гм книги, которая посвящена некоторым ст ранным «особенностям» самой американской демократии. Речь, по сути, идет о втором, варианте «демократизации», нес более характерном для развитых западных стран. Суть этого «отклонения ог генеральной линии» автор суммирует в положении, которым открывается заключительная маегь его книги: «XX столетие, - пишет он, - отмечено двумя важнейшими тенденциями: регулированием капитализма и дерегулированием демократии» (с. 264). На пути этой интересующей нас тенденции практически не существует никаких I [репятствий, так как ни одна из традиционно влиятельных социальных сил не может аргументированно оппонировать ей, не изменяя своему идеологическому кредо. Ф. Закария обращает внимание на очевидную связь демократизации и коммерциализации, непреодолимую в условиях общества массового потребления. «Ныне люди по большей части существуют и качестве потребителей; именно это определяет их власть, поэтому коммерциализация стала оборотной стороной демократизации... Двойственная природа демократизации - наделение людей властью как граждан и как потребителей - позволяет объяснить, почему мало кто осмеливается критиковать происходящую в обществе трансформацию. С позиции левых, трудно осуждать культуру среднего человека. Правые не могут признать, что капитализм способен привести к дурным последствиям - даже в сфере культуры. И те, и другие не хотят согласиться с тем, что... люди могут сделать неправильный выбор (курсив мой. - В.И.)» (с. 241). Круг замыкается. Никто не готов признать, что демократии может быть слишком много. Но об этом предупреждает сама действительность; не случайно Ф. Закария четко формулирует одну из главных проблем современных западных обществ: «Сегодня нам необходима такая политика, в которой демократии было бы не больше, а меньше» (с. 274). Однако сегодня, когда на Западе, и в первую очередь в США, демократия объявлена высшей ценностью, любые действия, которые могут быть восприняты как ее ограничение, обречены на провал. По мере расширения круга избирателей, по мере того как все больше правительственных постов становится выборными, по мере усиления влияния средств массовой информации на потенциальных избирателей - по мере всего этого развивается и процесс, который Ф. Закария называет раболепствованием лидеров перед народом (см. с. 178). Не отрицая значения народовластия, он подчеркивает, что мнение большинства не всегда оказывается верным, и, что не менее важно, общественную поддержку могут получать предложения, на деле являющиеся взаимоисключающими - такие, например, как снижение налогов и повышение пособий малоимущим (см. с. 210). Поэтому укрепление и развитие народовластия далеко не всегда сопровождается предсказуемой и четкой политикой правительства, а когда «складывается впечатление, что правительство не способно разумно или логично подходить к определению своих приоритетов и расходов, .. люди уже не верят, что оно способно решать новые проблемы» (с. 190). Пытаясь выйти из этого порочного круга, американцы инициировали практику референдумов, призванных стать высшим проявлением прямого народного волеизъявления. Особенно далеко в этом направлении продвинулись власти штата Калифорния. Если в 1960-е годы в тех или иных штатах или в США в целом было проведено 88 референдумов, то в 1990-е - уже 378 (см. с. 204-205). В результате бюджет Кали- • |м >[ >i Iии оказался вне контроля законодательного собрания ? и i;i гм: около 85 процентов всех расходов надлежало направим i, на те нужды, которые были определены в ходе референдумов (см. с. 210). Результат известен: штат оказался в финан- • | том кризисе, губернатор-демократ Г Дэвис в октябре 2003 11 )/1.м был отозван, а новым губернатором избран (простым большинством из более чем 50 кандидатов) известный голливудс- i.n ii актер А.Шварценегер, прежде никогда политикой не занимавшийся. Отзыв калифорнийского губернатора и избрание на его мес то актера произошли уже после того, как книга Ф. Закарии км шла в свет, и эти события как нельзя лучше доказывают правоту автора, обеспокоенного быстрым скатыванием аме- I >i (канского общества от политики партийной к политике, если |: I к можно сказать, «личностной». Соглашаясь с выводом историка американской демократии К. Росситера, согласно кото- I»>му «нет Америки без демократии, демократии без политики, политики без партий», Ф. Закария добавляет: «Его утверждение справедливо применительно к любой стране. Без партий политика становится игрой отдельных личностей, II )упп интересов и диктаторов» (с. 92). Сегодня же успех партии зависит от известности ее лидера, а сами партии «оказываются в тени своих кандидатов» (с. 195). Приходится лишь удивляться, что это происходит в Америке - стране с вековыми демократическими традициями: ведь все это россияне имели возможность наблюдать на протяжении полутора десятилетий собственной «демократизации»; у нас в стране есть «партия Путина», «партия Жириновского», «партия Явлинского», но не было и нет ни праволиберальной, ни социал-демократической, ни, похоже, уже и коммунистической партий. «И эго только начало, - предупреждает автор. - По мере того, как политические партии будут деградировать дальше, богатство и/или известность станут привычными средствами для избрания на высшие посты» (там же). Возразить, как говорится, нечего. Но даже если демократизация и не принимает столь «экстремальных» форм, она тем не менее постепенно разрушает то относительно закрытое политическое сообщество, которое десятилетиями управляло западными странами. «Аристократическая либеральная демократия» уступает место «народной демократии», которая нередко оказывается демократией только по своему названию. Развенчав саму прежнюю идею элитарности, признает Ф. Закария, «мы породили политику, которую проводят теневые элиты. Они ни перед кем не несут ответственности, не отзывчивы на чужие нужды и часто вообще не озабочены общественными интересами» (с. 215). Не приемля элитарности, общество сохраняет элиты, но при этом элиты неподотчетные и формируемые по, мягко говоря, не вполне определенным признакам (подробнее см. с. 251-263). Неустойчивость таких элит порождает у их представителей стремление извлечь из своего положения максимальные материальные (а для иных у них просто не хватает воображения) выгоды; «право, - цитирует Ф. Закария слова известного американского юриста М. Льюиса, - уступило двум главным американским инстинктам - демократизации и коммерциализации (которые зачастую совпадают)» (с. 247). Жаль, что только эти элементы западного стиля поведения охотно перенимают даже антизападно настроенные российские «элиты». Как следствие, в обществе возникают и быстро консолидируются «группы интересов», отражающие позиции как крупных финансово-промышленных структур, так и отдельных регионов, этнических групп или иных меньшинств. В условиях, когда роль политических партий оказывается сведенной на нет, такие лоббистские команды обретают огромное влияние. Ф. Закария приводит примеры наиболее впечатляющих результатов, которых добиваются отдельные лоббистские группировки - от ассоциации производителей хлопка до представителей этнических меньшинств (подробнее см. с. 185-186,192— 193 и др.). Прямые субсидии и налоговые льготы, предоставленные в результате подобных действий отдельным категориям предпринимателей и граждан, кажутся на первый взгляд незначительными, но в целом они поражают воображение: «По итогам 2001 года [налоговые льготы] составили в совокупности более 550 миллиардов долларов недополученных федеральным правительством налогов» (с. 276), что составляет, добавим мы, около пятой части всех расходов федерального бюд жета. «Реформы, предназначавшиеся для того, чтобы привести к власти большинство, - резюмирует автор, - породили власть меньшинства» (с. 183; подробнее см. с. 189-190), и, как мне кажется, в пореформенной России найдется не много людей, которые не были бы готовы подписаться под этими словами. За внешним фасадом благополучия Ф. Закария видит крах «американском мечты». Обращаясь к идеалам, вдохновлявшим отцов-основателей Соединенных Штатов, он вспоминает идеи Дж. Мэдисона, по мнению которого «сила Америки заключалась в том, что страна была республикой, а не демократией в чистом виде (курсив мой. - В.И.). Это означало, что выработка государственной политики осуществлялась не напрямую, под воздействием эмоций или чьих-то узкогрупповых интересов. Путем “делегирования власти” группе граждан, выбранных остальным населением, становилось возможным “фильтровать и расширять общественные взгляды, пропуская их через орган управления, избранный из числа граждан, чья мудрость помогает наилучшим образом разглядеть истинные интересы страны, чьи патриотизм и приверженность справедливости не будут принесены в жертву временным или каким-либо частным соображениям”» (с. 2*73). Между тем именно эта система сдержек и противовесов, необходимая для нормального функционирования любого общества, разрушается сегодня не только г, нелиберальных демократиях, но и в самых развитых демократических странах. Везде, где даже из самых лучших побуждений реформаторы стремятся расширить доступ граждан к участию в управлении государственными делами, возникают разновидности мажоритарной системы, когда незначительное большинство граждан, пришедших на выборы, дарует правительству карт-бланш на проведение политического курса, который может не только быть ошибочным и опасным, но который может на деле не поддерживаться большинством населения страны (подробнее см. с. 169). Но даже если большинство, к которому апеллируют те или иные претенденты на выборные должнос т и, и впрямь является большинством, то вполне вероятно, что оно формируется под влиянием тех, кого Ф. Закария называет «профессионалами власти» - активистами, идеологами, работниками средств массовой информации (см. с. 198). «Ирония ситуации, - пишет он, - [состоит] в том, что прежние элиты гораздо точнее представляли мнение... страны, нежели сегодняшние профессиональные активисты», отчасти и потому, что они «отличались высокой социальной ответственностью... в силу исключительной прочности своего положения» (с. 198,252). Современные общества, приспособившие принципы конкуренции, вполне эффективные в условиях рыночной экономики, к социальным отношениям, породили жестко поляризованную и предельно конкурентную среду, в которой «элиты включаются в решение каких-то вопросов... исключительно с эгоистических позиций, причем обычно только тогда, когда это их непосредственно затрагивает» (с. 253). Если переформулировать эту проблему несколько иным образом, она сведется к вопросу о том, почему экономический либерализм породил не столько либеральную, сколько экономизированную демократию. И этот факт, все шире признаваемый в последнее время, действительно вызывает серьезное беспокойство. Граждане современных либеральных демократических стран утрачивают способность ориентироваться в историческом и социальном пространстве, существенно отличающемся от того, в каком им выпало жить. Расширяя материальные возможности человека и обеспечивая ему влияние на общественные процессы, неограниченная демократия примитивизиру- ет его представления о нравственных нормах и моральных устоях иных обществ. Интереснейшие страницы своей книги Ф. Закария посвятил истории катастрофы «Титаника», когда были спасены все женщины (кроме добровольно оставшихся на корабле со своими мужьями) и дети, занимавшие каюты первого класса, и 80 процентов женщин и детей, путешествовавших вторым классом, в то время как 70 процентов муж- чин-1 гассажиров первого и 90 процентов мужчин-пассажиров второго классов утонули. Среди менее обеспеченных пассажиров в числе выживших оказались практически одни мужчины. Эта статистика безусловно свидетельствует о наличии у представителей высшего общества того времени неписаного «кодекса чести» (см. с. 262-263). Но в вышедшем на экраны кинотеатров фильме Д. Камерона зрителям преподнесли со- першению иную картину, показав богатых пассажиров, расталкивавших всех на пути к шлюпкам. И автор с сожалением констатирует, что в данном случае искажение истины было не случайным (как, например, наличие канистры для бензина в императорской колеснице в фильме «Гладиатор»), а вполне осознанным: «У кинематографистов было веское основание | (сказить историю: сегодня в нее никто не поверил бы (курсив мой. - II. И.)» (с. 263). Современные элиты демократических стран так же демократичны, как и их граждане. Их представители обладают намного большими возможностями, но не большими способностями, чем средние обыватели. И последние в некотором смысле даже рады этому. «Когда лидеры общества жили в соответствии со своими (не общества [!] - В.И.) идеалами, им воздавали почести. Если они не соответствовали этим идеалам, общество выражало глубокое разочарование. Сегодня мы, напротив, ожидаем от власть имущих очень немногого - поэтому они редко нас разочаровывают» (с. 263). Сказанные применительно к демократической и эгалитаристской Америке, ; >ти слова в такой же степени относятся, увы, и к пореформенной России, причем не исключено, что они намного более точно, чем десятки аналитических исследований, позволяют осмыслить результаты прошедших недавно парламентских, а тем более - президентских, выборов. Таким образом, оба варианта «демократизации» - как тот, который оказывается преждевременным и приводит к формированию нелиберальных (^liberal) демократий, так и тот, который порождает то, что мы назвали бы излишне либеральной (ex*/.ra!ibera!) демократией, - не свободны от недосгатков. Разумеется, изъяны излишне либеральной демократии менее глубоки и легче поддаются лечению, чем пороки демократии нелиберальной (здесь напрашивается простая аналогия: чтобы избавиться от избыточного веса при ломящихся от изобилия товаров полках магазинов, людям нужна лишь некоторая сила воли, а для того, чтобы не умереть от голода в полупустынной местности, необходимо много чего еще, причем вполне материального). Но в наше время крайне актуальной проблемой становится не столько развитие каждого из типов демократии, сколько их взаимодействие друг с другом и с теми народами, социальная система которых в принципе не является демократической. Острота этой проблемы обусловлена отнюдь не тем, что развивающиеся страны едва ли оправдывают такое свое название, представляя собой территории политической анархии, скатывающиеся к экономическому коллапсу, - то, что недавно один из авторитетных экспертов по теории развития назвал «неуправляемыми хаотическими сообществами»6. Гораздо, на мой взгляд, важнее тот факт, что в развитых странах люди, не способные осознать даже тот уклад жизни, который всего столетие назад существовал в их собственных обществах, тем более не в состоянии понять ситуацию за рубежом, не используя шаблонов, применяемых ими в отношении собственной страны. Так, напоминая читателям те критические замечания, которые американцы нередко отпускают в адрес Китая и других восточноазиатских стран, Ф. Закария утверждает, что «в настоящее время Восточная Азия представляет собой смесь либерализма, олигархии, демократии, капитализма и коррупции - то есть весьма напоминает Запад примерно в 1900 году... [и потому] нельзя судить о новых демократиях на основании стандартов, которым большинство западных стран категорически не соответствовало» всего несколько десятилетий тому назад (с. 50). Однако Соединенные Штаты Америки по-прежнему стремятся максимально расширить «зону демократии», не обращая внимания на то, что «само по себе упование на демократию не является решением проблем. Должен существовать способ заставить демократическую систему работать таким образом, чтобы она не приводила к печальным результатам» (с. 279). Предпосылкой же устойчивой демократии является свобода. Поэтому демократия всегда развивалась исходя из внутренних потребностей того или иного общества, а не в силу пожеланий более «просвещенных» соседей. Именно необдуманное стремление распространить демократические режимы повсюду в мире и стало причиной резкого обострения международной обстановки в последние годы. Менее всего Западу понятны те страны арабского мира, которые, используя имевшиеся в их недрах природные богатства, смогли обеспечить своему населению определенный уровень благополучия, не развивая элементов гражданского об щества. Попытка вестернизации, предпринятая в 1960-е годы ) фогрессивными арабскими лидерами, в первую очередь - египетским президентом Г. А. Насером, - в значительной мере по этой причине не распространилась далее тех стран, где добыча природных ресурсов не была основой национальной экономики - сначала Сирии, а затем, «на излете», Ирака. Парадоксально, но именно эти страны оказались в эпоху «холодной войны» в антизападном лагере, в то время как Соединенные Штаты стали союзниками наиболее одиозных монархических режимов Персидского залива (см. с. 138-141). Когда Египет и Сирия встали на путь модернизации, в этих странах возникло консервативное оппозиционное движение, черпавшее силы в идеологии ислама. Ф. Закария имеет все основания утверждать, что «повседневная жизнь большинства мусульман не подтверждает представлений о том, что эта вера по своей сути является антизападной и враждебной современным веяниям» (с. 131); основная проблема, по его мнению, заключалась в том, что и сами арабские реформаторы, и Запад совершили две грубейших ошибки в своем отношении к новым фундаменталистским течениям в исламе. Египетское руководство со времен Насера начало жесткое подавление исламизма; были запрещены соответствующие организации, арестованы и даже казнены их лидеры, что вызвало ответную реакцию со стороны Саудовской Аравии, предпринявшей финансирование этих сект и движений. Западные лее страны, и в первую очередь Соединенные Штаты, не смогли уяснить коренного отличия мусульманской религии от, на- мример, католицизма, заключавшегося в том, что «в исламе никогда не было какой-то единой иерархии священников, которой подчинялись бы во всем [мусульманском] мире» (с. 155), и потому атаки на «исламистов» были по сути безадресны и неэффективны, в результате чего переродились во враждебное отношение Запада к исламскому миру. Исламские фундаменталисты, проповедники реакционных п безумных с точки зрения современного западного обывателя идей, стали быстро обретать на Ближнем Востоке значительное влияние. Им удалось свергнуть режим шаха в Иране, именно они возглавили террористические организации, провозгласившие своей целью отомстить Израилю за его военные победы над арабами, они же координировали борьбу против советских войск в Афганистане. Разумеется, они были отнесены к врагам западного мира, что и стало роковой ошибкой американских политиков. По мнению Ф. Закарии, именно жесткая оппозиция монархических и авторитарных режимов исламскому фундаментализму вкупе с поддержкой самих этих режимов со стороны США обеспечивает исламистам образ защитников интересов народа. Как следствие, народные массы арабских стран сегодня гораздо более консервативны, чем их нередко прозападно настроенные короли и эмиры (см. с. 124), которых американцы по-прежнему учат развивать демократические тенденции. Более дальновидные политики - те, кто находится у власти в Пакистане, Бангладеш или Турции, - осознали, что некоторые послабления в отношении фундаменталистов и предоставление им возможности участвовать в выборах способны публично продемонстрировать несостоятельность их программ, показать народу, что «муллы способны читать проповеди, но не в состоянии править страной» (с. 158). Их действия имели успех, но не нашли последователей. Между тем трудно не согласиться с Ф. Закарией, считающим, что «если бы сложившиеся в [арабских] странах режимы лишь частично приоткрыли политическое пространство и заставили своих оппонентов-фундаменталистов преодолевать практические затруднения вместо того, чтобы только рассказывать сказки, они быстро лишили бы экстремистов привлекательности» (там же). Но надеяться на это не приходится. Терроризм вышел за пределы арабского мира, и события 11 сентября 2001 года придали и без того малопредсказуемому ходу событий совершенно непрогнозируемое направление. Для демократий, установившихся в западном мире, борьба с терроризмом - исключительно сложная, если не неразрешимая, задача (см. с. 266). Необходимо сделать ответы на уда ры террористов столь адресными и обеспечить им такую легитимность, чтобы они не вызывали нового всплеска антизападных настроений. «Иными словами, - пишет Ф. Закария, - следует уничтожать терроризм, а не воспроизводить его;., в противном случае формируется порочный круг насилия: репрессии порождают экстремизм, который вызывает необходимость еще больших репрессий» (с. 267). Не менее валено, в то же время, отказаться от намерений, которые декларируются сегодня западными правительствами в качестве цели их ближневосточной политики, и в первую очередь - от параноидальной зацикленное™ на навязывании странам региона демократических институтов: «Прежде всего Запад должен признать, что не стремится установить на Ближнем Востоке демократию - по крайней мере, пока не стремится (курсив мой. - В.И.). Мы хотим сначала конституционного либерализма, а это вовсе не одно и то лее» (с. 161). Только доказав народам и правящим режимам Ближнего Востока, что демократия безопасна для их мира, можно снизить уровень террористической опасности и тем самым достойно ответить на один из наиболее радикальных вызовов нашей эпохи. Но разве выработка адекватной тактики борьбы с терроризмом дает ответ на вопрос о том, каково будущее свободы? Разумеется, нет. Тем не менее, заключительная глава, названная автором «Что делать», как и вся книга, свидетельствуют, что у автора есть достаточно четкое видение оптимального пути развития современной цивилизации. Попытаемся сформулировать его в нескольких коротких тезисах. Во-первых, считает он, не следует драматизировать ситуацию и предпринимать экстренные, а потому с большой вероятностью и непродуманные, шаги. Терроризм привлекает к себе столь большое внимание национальных правительств в первую очередь потому, что бросает государствам военный вызов; но в сфере экономики, торговли, движения капитала и социальной политики государства уже давно теряют свои позиции, отдавая командные высоты транснациональным компаниям, международным организациям или, как в Европе, наднациональным органам власти. Сегодня, считает Ф. Закария, следует пересмотреть общий подход к проблеме взаимоотно- шений государства и общества, и именно в рамках такого пересмотра оценить роль и значение демократии в современном мире. Во-вторых, демократия в нынешних условиях гораздо более эффективна как форма контроля над властью, реализующей политику конституционного либерализма, чем как инструмент выборов тех, кто будет реализовывать эту вшсть. Различия между англо-американской и континентальной моделями общественного устройства, которые многие исследователи склонны сводить лишь к различиям в системах права и судопроизводства, на деле оказываются более глубокими и фундаментальными. Излишний «этатизм» континентальной системы, как вытекает из рассуждений Ф. Закарии, отчасти обусловлен тем, что европейцы раньше осознали, что никакой «кодекс чести» не может стать надежной защитой от искушений демократии. Поэтому в том, что в последнее время американские «политики и чиновники стали шумно требовать более пристального надзора и регулирования, чтобы выявить и поставить вне закона то, что прежде лишь подразумевалось как не соответствующее этическим нормам», автор видит «еще один, вероятно неизбежный, шаг в переходе от англо-американской модели неформального регулирования к системе государственного регулирования, принятой в континентальной Европе» (с. 251). В этой связи, и это в-третьих, Ф. Закария высказывается в пользу расширения полномочий и сфер компетенции организаций, которые, нередко будучи формально недемократическими, на деле служат проводниками в жизнь политики конституционного либерализма, который, как мы уже отмечали, оказывается более важным гарантом свободы, нежели демократия. Примером может служить Европейский Союз, базовые институты которого выступают гарантами прав и свобод европейских граждан (см. с. 271-2*72), а также структуры, подобные Всемирной торговой организации, эффективно способствующие развитию справедливых торговых отношений, так необходимых для экономического прогресса (см. с. 272-274). Те, кто критикует подобные структуры, «по-видимому,., не осведомлены о проблемах, делающих необходимыми невыбор- I ir.ie институты, и не замечают того факта, что эти органы чутки к пожеланиям своих демократически избранных хозяев» (с ?. 271). Это важное положение находит убедительное подтверждение в том факте, что итоги многих демократических выборов последнего времени оказались крайне спорными. В-четвертых, свобода невозможна без толерантности, в то время как демократия не только может легко без нее обходиться, но порой эффективно эксплуатирует не самые лучшие человеческие черты и наклонности. В той же степени, в какой демократия есть форма народовластия, она есть и инструмент борьбы за власть, а в этой борьбе слишком часто участвуют люди, считающие, что цель оправдывает средства. Именно поэтому «в новых демократических обществах тенденция к (>босгрению конфликтов обескураживает своим постоянством. Причина здесь проста: когда общество открывается, и политики начинают бороться за власть, они обращаются к избирателям, хватаясь за то, что оказывается самым простым и доходчивым, а именно - групповую солидарность в противостоянии с некоей другой группой», в силу чего «на многочисленных иыборах, проводившихся сразу после падения коммунизма в (Советском Союзе и бывшей Югославии выигрывали националистически настроенные сепаратисты» (с. 116, 117). Можно добавить, что это имеет место не только в «новых демократических обществах»; сами Соединенные Штаты, и это убедительно иллюстрируют работы ведущих американских социологов7, быстро превращаются в структурированное общество. Ф. Закария с сожалением отмечает, что демократия, если она не избавится от своих недостатков, «может лишиться своей опоры - нашей лояльности» (с. 284). Это, конечно, звучит красиво, но парадокс демократии заключался и поныне заключается в том, что наша лояльность к ней обусловлена использованием ею, пусть и в ограниченном и допустимом масштабе, нашей нелояльности к себе подобным, а это гораздо хуже нелояльности к абстрактным принципам, какими бы благородными они ни были. Согласно известному афоризму Уинстона Черчилля, де мократия не есть идеальная форма правления, но лучше нее человечество ничего не придумало. Между тем тот же Черчилль, когда в годы Второй мировой войны один из британских парламентариев посоветовал ему «держат ь ухо обращенным к земле», имея в виду, что правительству следовало бы обращать больше внимание на изменяющиеся настроения в обществе, ответил коллеге, что «британской нации было бы крайне неприятно взирать на своих лидеров, обнаруженных в подобной позиции» (см. с. 178). И премьер был прав. В последнее время высказывается все больше сомнений в самоценности демократии, в ее способности удержать общество от расколов и дисбаланса, в ответственности политиков, стремительно забывающих о былых традициях и кодексах, безжалостно отбрасывающих опыт прошлого, готовых беспринципно отстаивать собственную выгоду и не слишком озабоченных судьбой будущих поколений. Демократией очаровывались многие; но, пожалуй, не меньше было и тех, кто post factum подводил неутешительные итоги «демократизации демократии». Ф. Закария стал одним из первых авторов, кто предпринимает достойную самых высоких оценок попытку проанализировать ее недостатки до того, как они проявятся в социальных конфликтах и катаклизмах. Его вывод о том, что широко применявшееся в первые послевоенные десятилетия понятйе «свободный мир» более адекватно отражает сущность западного сообщества, чем понятие «мир демократии», заслуживает самого пристального внимания. Пришла пора признать, что прогресс свободы сегодня не тождественен успехам демократии. Но именно свобода сделала Запад Западом, именно борьба против грубой силы, в том числе и против силы большинства, обеспечила торжество закона и права, вызвала к жизни сложные и громоздкие, но при этом эффективные и справедливые, структуры гражданского общества. «Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах» - записано в статье 1 Всеобщей декларации прав человека. Но не в способностях, верованиях, принципах, страстях и стремлениях. Исторический опыт свидетельствует, что наиболее быстро и гармонично развивались те общества, в которых не попирались права граждан, но и не ограничивались возможности для реализации их способностей. Сегодня демократия не может обеспечить такой гармонии. Демократизация ведет к предпочтению известности - славе, богатства - справедливости, заискивания перед невежеством - поиску истины, пресмыкания перед посредственностью - возвышению над толпой. Лидеры все чаще прибегают к тому, чтобы не убеждать общество в своей правоте, а манипулировать им, проникаясь психологией большинства и незаметно для себя перенимая не только его способ мышления, но и меру его невежества. Демократия действительно обеспечивает людям равные права, и с этой точки зрения она представляется великим историческим достижением. Но она также провоцирует в людях претензию на равенство способностей, и с этой точки зрения оказывается мощным тормозом исторического прогресса. Демократическая система возникла как дополнение к гражданскому обществу, обеспечившему людям свободу. Она служила и должна служить поддержанию основ этого. Если по тем или иным причинам демократические принципы оказываются несовместимыми с принципами либерального конституционализма, если власть народа оборачивается властью толпы, то «демократизация» заслуживает того, чтобы признать ее вредной и резко ограничить дальнейшую ее экспансию. Как отмечает Ф. Закария, «институты и подходы, сохранявшие либеральный демократический капитализм Запада, создавались веками. Уже в течение нескольких десятилетий они приходят в упадок. Однако если мы от них откажемся, восстановить их будет трудно» (с. 283), или даже невозможно, добавим мы. На этом хотелось бы закончить. Разумеется, читатель найдет в представляемой книге гораздо больше интересных и глубоких мыслей, чем мне удалось отметить в этой и без того несколько затянувшейся вступительной статье. Но некоторым извинением этой затянутости может, как я надеюсь, служить то, что еще не будучи знаком ни с трудами Фарида Закарии, ни с ним лично, я выражал подобную же озабоченность излишней увлеченностью западных, а вместе с ними и некото рых российских авторов, идеологией демократичности8. И, встречая в книге Ф. Закарии выводы, поразительно похожие на те, к которым когда-то приходил я сам, я испытываю не досаду, а изрядное удовлетворение заочным диалогом с единомышленником. Это пробуждает во мне еще большее восхищение свободой, которой всегда обладает исследователь, и, не разочаровываясь в демократии, я вполне отдаю себе отчет в том, что наши взгляды могут и не завоевать признания большинства. Владислав Иноземцев, июль 2004 года