В течение следующих нескольких десятилетий наиболее важная проверка взаимосвязи между капитализмом и демократией будет проходить в Китае. В средствах массовой информации китайских правителей иногда изображают в весь ма зловещем виде. Некоторые политики и комментаторы прибегают для их описания к таким выражениям, как «пекинские мясники». Для этого действительно имеются некоторые основания: события на площади Тяньаньмэнь представляли собой жестокую бойню. Однако правильнее видеть в правящей верхушке КНР нервозных аппаратчиков, пугливо озирающихся вокруг и пытающихся реформировать самую многонаселенную страну мира, продолжая при этом держаться за власть. Если дела пойдут хорошо, их станут уважать как строителей индустриальной державы мирового значения. Если же эксперимент закончится скверно, их убьют или им придется бежать в Монголию. «Эксперимент» состоит в попытке китайских лидеров модернизировать страну, открыв ее экономику, но сохранив под своим контролем политику. Было бы слишком просто изображать это в карикатурном виде как попытку привить капитализм фашистскому государству. Руководители страны знают, что для формирования капитализма совершенно недостаточно перемен в хозяйстве. Поэтому они пошли также на серьезные реформы административной и правовой систем. Дискуссия о том, как наилучшим образом либерализовать систему, идет в КНР достаточно вольно и открыто. Режим даже ввел свободные выборы в некоторых деревнях и разрешил предпринимателям вступагь в коммунистическую партию. Тем не менее, политическая система все еще плотно контролируется властями, жестко подавляющими всякое инакомыслие. Китайские правители полагают, что преждевременная демократизация столь огромной, бедной и многообразной страны вызовет хаос. Есть у них и более эгоистические мотивы: при таком развитии событий коммунистическая партия потеряла бы полную монополию на власть. Экономические результаты реформ в КНР потрясают воображение. За период 1980-2000 годов среднедушевой доход вырос в стране с 1394 до 3976 долларов, то есть почти утроился, Около 170 миллионов человек вышли из состояния нищеты. Экспорт из динамично развивающихся прибрежных провинций стремительно увеличивался. В 1981 году Шэньчжэнь продал товаров на сумму в 17 миллионов долларов; через де сять лет эта цифра составила 5,9 миллиардов долларов; сегодня она перевалила за 30 миллиардов. Выросли иностранные инвестиции в эти районы. Остальные перемены не столь впечатляют. На долю крупных предприятий, находящихся в собственности государства, по-прежнему приходится почти половина производимой в КНР промышленной продукции (хотя этот показатель заметно меньше, чем 80 процентов в 1980-м году, и продолжает быстро падать). Земельная реформа существенно замедлилась. Но если сохранятся основные нынешние тенденции, то в следующую пару десятилетий миру явится процветающая страна с рыночным хозяйством, интегрированным в глобальную экономику. Для Китая это будет потрясающая перемена. Чтобы выполнить договоренности с Всемирной торговой организацией (ВТО), режиму придется обеспечить прозрачность, отчетность и рыночную дисциплину на гигантских пространствах национального хозяйства. Вступление КНР в ВТО поведет к постепенным изменениям, но их результаты будут иметь сейсмический масштаб. Кое-кто соглашается с тем, что китайская трансформация впечатляет, но видит в ней доказательство как раз того, что экономическая либерализация не ведет к политическим изменениям: ведь коммунисты по-прежнему у руля. Но Китай пока остается относительно бедной страной «третьего мира», и буржуазия там весьма малочисленна. Кроме того, поскольку страна все еще управляется совершенно недемократическим образом, легко пройти мимо огромных политических и социальных перемен, которые там уже произошли. В первое десятилетие экономической реформы (приблизительно с 1979 по 1989 год) наблюдался быстрый рост политического инакомыслия. Движение «демократическая стена», начавшись в Пекине, распространилось более чем в 20 городах и в момент своего наивысшего подъема выпустило более 40 публикаций диссидентского характера. В ноябре 1987 года коммунистический премьер Чжао Цзыян даже намеревался придать легитимность политической оппозиции, утверждая в своем известном докладе на XIII съезде Коммунистической партии Китая, что центральными задачами съезда являются ускорение и углубление экономической и политической реформы. Он сфор мулировал цель партии как «превращение КНР в процветающую, сильную, демократическую, культурно развитую и современную социалистическую страну» (курсив мой. -Ф.З.). По его словам, у разных групп населения могут быть неодинаковые интересы и точки зрения, и всем им нужны возможности и каналы для обмена идеями. К концу 1980-х годов стремительно нарастали экономические успехи и политическое инакомыслие. Отчасти из-за недостатков в управлении, отчасти из-за коррупции экономика, подобно пружине, вырвалась из-под контроля. В 1988 году инфляция подскочила с 8 до 18 процентов. Политическая критика режима заметно интенсифицировалась, кроме того расширилась база такой критики. Протестующих начали поддерживать даже лидеры частного бизнеса. Когда в апреле 1989 года умер фактический лидер оппозиционного движения, руководитель либерального крыла партии Ху Яобан, его похороны открыли серию демонстраций и сидячих забастовок. Спустя два месяца они закончились залпами выстрелов, когда китайские войска выдвинулись на площадь Тяньаньмэнь и, применив танки, пули и слезоточивый газ, разогнали демонстрантов. Политический прорыв, за который ратовали Ху и Чжао, не состоялся, а Чжао был удален от руководства. После приличествующей ситуации паузы экономические реформы продолжились. В Шанхае и Шэньчжэне в 1990 и 1991 годах, соответственно, были открыты фондовые биржи. Обменный курс юаня стал более чувствителен к воздействию международного рынка. Еще больше смягчились законы об иностранных инвестициях, что привело к новому притоку средств из-за рубежа. В 1992 году верховный лидер Китая Дэн Сяопин посетил предпринимательские прибрежные регионы Гуанчжоу и Шэньчжэнь и благословил проводимую там политику рыночных реформ. С тех пор сопротивление им затухло. Китай продолжает сокращать власть и роль государства в экономике и интегрироваться в мировые рынки, подчиняясь их правилам и предписаниям. В политической же сфере изменений меньше, хотя власть открыто приветствует новый деловой класс и приняла его в свой круг. Кроме того, КНР подписала международные соглашения по социальным, экономичес ким, культурным, гражданским и политическим правам. Конечно, все это только обещания на бумаге. Но точно так же, как присоединение к Хельсинкскому Заключительному акту в определенной мере повлияло на политику Советского Союза, так и эти договоры, вне всякого сомнения, несколько ограничат свободу действий китайского режима. Хотя может показаться, что в последние годы политическое инакомыслие в Китае притихло, многие специалисты полагают, что оно получает новые формы выражения в правовых и административных атаках на правящий истеблишмент. Здесь, как и в Восточной Азии, стремление режима модернизировать экономику имеет непреднамеренные политические последствия. Например, чтобы выполнить договоренности по ВТО, китайские власти провели широкие реформы законодательства, обеспечившие большие хозяйственные и гражданские права. В результате получило распространение решение спорных вопросов, в том числе административного характера, в судах. Китайские граждане выступают с судебными исками против правительства - и выигрывают - в рекордных масштабах (в 1997 году состоялось 90557 судебных дел такого рода, а в 1984 году - ни одного). Гарвардский специалист по законодательству КНР Уильям Элфорд, часто скептически высказывающийся по поводу проводимых в стране политических преобразований, следующим образом объясняет непредумышленные последствия китайской юридической реформы: С помощью новых законов режим не только обеспечил правовым, моральным и политическим словарем всех тех, кто хочет выразить свои претензии и призвать власть имущих к ответу. Он также предоставил этим лицам своеобразную платформу, с которой их интересы могут быть транслированы. Стремясь обеспечить формальную законность в абсолютно технических целях, режим нечаянно вручил своим оппонентам остро заточенный инструмент, позволяющий им решать свои собственные задачи, часто весьма отличные от государственных. Диссидент-ветеран Сюй Вэньли согласен с таким анализом. По его словам, отныне оппозиционное движение должно быть «открытым и действовать в согласии с конституцией КНР». Когда речь идет об инакомыслии в Китае, легко поверить, что расширение демократии означало бы и большую свободу. Фактически же в краткосрочной перспективе все обстоит наоборот. По многим важным вопросам правительство страны более либерально, нежели ее народ. Когда в марте 2001 года Пекин заставил приземлиться на своей территории сбившийся с курса американский разведывательный самолет, США были взбешены тем, что китайские власти столь требовательны в своих переговорах с Вашингтоном. Между тем, насколько известно, общественность Китая считала, что правительство проявило излишнюю мягкость к американцам. По широкому кругу вопросов, начиная с правопорядка и заканчивая позицией в отношении Тайваня, Японии и Соединенных Штатов, пекинский режим настроен менее популистски, агрессивно и нетерпимо, чем китайский народ. Конечно, выяснять общественное мнение в Китае весьма затруднительно. В конечном счете, приходится уповать на немногочисленные опросы, санкционированные правительством, всплески общественных суждений в интернет-чатах, адекватность освещения происходящего в иностранных газетах и другие подобные источники. Тем не менее, показателен тот факт, что все импульсы идут в одном и том же направлении. Вероятно, в данном отношении КНР повторяет модель, уже имевшую место в истории. Подобно сегодняшнему Китаю, на рубеже XIX-XX веков Германия, Австро-Венгрия и другие отстававшие в деле модернизации страны оказались в своего рода ловушке, имея, с одной стороны, недостаточно либерализованные политические режимы, а с другой - мощные массовые движения ультранационалистического, фашистского и коммунистического (то есть, в конечном счете, анти- либерального) толка. Это позволяет полагать, что нынешнему пекинскому режиму не следует подавлять инакомыслие или замедлять политическую реформу. Напротив, только правовые, социальные и политические преобразования позволят китайским руководителям справиться с нынешним неустойчивым внутриполитическим положением страны. Но они поступят правильно, если будут проводить либерализацию осторожно и постепенно. Представители китайской коммунистической элиты - как и все проводившие модернизацию автократы до них - надеются, что смогут справиться с ситуацией, балансируя между экономической либерализацией и политическим контролем. Образцом для них служит бывший премьер-министр Сингапура Ли Куань Ю. Он осуществил мечту всех диктаторов: модернизировал экономику и даже общество своей страны, но не ее политику. Все проводившие либерализацию автократы надеялись, что, подобно ему, смогут создать современные общества, отложив на потом демократию. Но это нереально. За исключением нефтедобывающих государств Персидского залива, единственная недемократическая страна с ВВП на душу населения свыше 10000 долларов - Сингапур (среднедушевой доход составляет там 26500 долларов). Э го небольшой город-государство, живущий в тени крупных соседей и имеющий поразительно мудрое политическое руководство. Сингапур составляет очевидное исключение из общего правила, но это не может продлиться долго. Здесь уже наличествуют сильные элементы конституционного либерализма наряду с полной энергии свободной экономикой, а собственность, свобода вероисповедания, передвижения и прочие права надежно защищены. Страна открыта миру. (Даже абсурдные запреты на некоторые иностранные газеты уходят в прошлое благодаря неограниченному доступу к интернету.) Ее народ образован, космополитичен и хорошо информирован о положении дел на планете. Неудивительно, что Всемирный экономический форум и другие независимые организации регулярно называют Сингапур в числе наиболее свободных в экономическом отношении стран мира, где административная система отличается наименьшей коррумпированностью. В то же время свобода прессы там ограничена, еще более ограничена политическая оппозиция, а свободные выборы не проводятся. Всякий, кто посетит Сингапур, может увидеть происходящие там перемены. Молодое поколение сингапурцев все менее склонно мириться с закрытостью политической системы, и даже люди более солидного возраста согласны с тем, что система будет более открытой. Если преемники Ли Куань Ю в течение следующих 15 лет модернизи руют страну на своих условиях, у них будет шанс сохранить власть и политическую опору. В противном случае они, скорее всего, потеряют бразды правления в результате резких перемен. Но, так или иначе, менее чем за одно поколение Сингапур станет полноценной либеральной демократией. В Европе большинство автократов, занимавшихся либерализацией, плохо кончили. Их лишали постов и даже казнили после проигрыша в войне или периода депрессии (иногда в результате того и другого). Войны и экономические кризисы зачастую выполняли полезную функцию: они сметали прежние режимы. Первая мировая война дискредитировала многие из правящих монархий Европы, а Вторая - отправила на свалку истории фашистов. В Восточной Азии подобный процесс проходил в более мягких формах. Роль, которую в Европе сыграли войны, там исполняли экономические спады. В Южной Корее крупные экономические неурядицы середины 1980-х годов поколебали военную хунту, которая так и не сумела восстановить свою силу. Президент Сухарто в Индонезии и прежние правящие элиты в Таиланде потеряли власть после того, как не справились с азиатским финансовым кризисом 1998 года. Вполне вероятно, что если бы через столь же крупномасштабные экономические потрясения пришлось пройти Китаю, легитимность коммунистической партии оказалась бы под вопросом. Автократам, проводящим модернизацию, уготована библейская роль. Подобно Моисею, они ведут свои страны вперед, но им самим редко удается добраться до земли обетованной. Китайским коммунистам следует перечитать столь почитаемого ими Карла Маркса. Он понимал, что когда в стране модернизируется хозяйство, укрепляется капитализм и нарождается буржуазия, неизбежна и трансформация политической системы. По терминологии Маркса, изменения в базисе всегда ведут к изменениям в надстройке. Каковы бы ни были намерения его правителей, Срединное царство вступило на путь, который приведет или к демократии, или к хаосу. Каким будет результат, зависит от пекинских лидеров. Примут ли они новые реалии и допустят, чтобы экономическая либерализация привела к политической либерализации (как это сделали другие автократические руководители Восточной Азии)? Или же они предпочтут бороться до конца, отчаянно цепляясь за бразды правления? Не будет преувеличением сказать, что от этого зависит будущее мира и свободы в Азии, а фактически - и во всем мире.